Страница:
Командир первой когорты наклонил голову и прижал кулак к груди.
– Ты, Клодий, сменяешь караулы внутренней стражи, расставляя везде проверенных людей. Я и ты во главе десятка смелых и очень преданных гвардейцев проникаем в покои Веспасиана, и…
Марк посмотрел прямо в глаза трибуну третьей когорты. Тот молча опустил веки.
– Твои манипулы выстраивают второе кольцо охраны и поддерживают Александра в случае осложнений, – продолжил командир преторианцев. – Когда главное дело будет сделано, когорты провозглашают нового императора…
– Марка Златокудрого, – уточнил Клодий.
– Это ты красивая, – сказал Марк, поглаживая нежное тело молодой рабыни. Его восхищали маленькие груди, стройные ноги, аккуратные кисти и ступни, миндалевидные карие глаза. – О чем тебе тревожиться?
Варения отправилась в город за покупками, и они лежали обнаженными в уединенном домике хозяина.
– Не знаю. Меня мучают плохие предчувствия… Ты же обещал дать мне свободу…
Он поморщился.
– Я не обещал. Просто сказал, что это в моих силах. Но тогда жена догадается обо всем. И неизвестно, чем это все закончится… Потерпи. Надеюсь, скоро такой момент наступит…
– Она смотрит с лютой злобой, – пожаловалась Габриэла. – Боюсь, что я не доживу до этого момента: меня отравят…
В дверь поскребся Яир.
– Хозяйка возвращается, Златокудрый! – напряженным шепотом предупредил он.
Габриэла вздрогнула, как от удара, вскочила, набросила легкую белую тунику, подпоясалась синей лентой. Через секунду о ней напоминал только тонкий запах греческих благовоний.
– Я купила детям новые красивые туники, а себе браслет с бирюзой, – сообщила Варения, неодобрительно наблюдая, как он осушил очередной бокал. – И выбрала павлинов – пусть живут у нас в саду…
– Пусть, – равнодушно согласился Марк.
– И еще я хочу купить красивых рыбок и выпустить их в бассейн у фонтана. Ты не возражаешь?
– Нисколько, дорогая, – так же равнодушно ответил хозяин.
– Я очень ценю, что ты так доверяешь моим хозяйственным способностям, – улыбнулась Варения. – Кстати, я продала эту наглую рабыню, которая дерзко рассматривала меня…
– Кого?! – насторожился Марк, хотя уже знал ответ. Сердце покатилось куда-то вниз.
Супруга поморщилась.
– Избавь меня от необходимости запоминать имена рабынь! Я знаю только, что ее купил турецкий посланник…
Марка будто ударили кельтской дубинкой по голове. Посланник турецкого султана Исмаил-паша – жирная противная скотина, славился кровожадностью, жестокостью и мерзкими извращениями. В его гареме то и дело умирали рабыни. Это хорошо знали все в Риме.
Он посмотрел на Варению. Она с аппетитом ела угря, то и дело вытирая жирный рот белой салфеткой.
Наверняка она сделала это нарочно…
– Ты не возражаешь, дорогой? – женщина внимательно посмотрела на мужа. Острый взгляд будто оцарапал красивое лицо Марка.
– Нет, – буркнул он и выпил очередной бокал. Сердце билось, как пойманная птица, виски будто сдавило железным обручем.
Ничего, надо потерпеть несколько дней. Если задуманное удастся, то он сможет сослать эту дуру в отдаленную провинцию, а Исмаил-пашу отправить на родину… Он представил, какие мерзости делает эта тварь с точеным телом Габриэлы, как слюнявит нежную гладкую кожу… Или даже казнить! Но в любом случае Габриэла для него потеряна навсегда: он не сможет прикасаться к ней после этого урода!
– Ты чем-то озабочен, дорогой? – Варения смотрела испытующим взглядом и едва заметно улыбалась.
– Нет, черт побери! – гаркнул Марк и вскочил, перевернув кубок с вином. Рубиновое пятно медленно расплывалось на белой скатерти.
– Но ты когда-то уже продала одну рабыню, и та едва не погибла! И, тем не менее, не сделала никаких выводов!
Он с ненавистью смотрел на жену. Ее улыбку будто мокрой губкой стерло с некрасивого лица, бледные щеки порозовели.
– Постели мне в маленьком доме! – приказал Марк Яиру. – И принеси туда побольше вина!
В уединенном домике было тихо. Только где-то в сумраке ждал звонка серебряного колокольчика Яир, готовый подать очередной кувшин вина. Марк не пускал сюда рабов. Исключениями были Яир и Габриэла… Воспоминание о прекрасной девушке причинило ему боль. Сейчас ее нежное тело распинает на восточных подушках Исмаил-паша…
Марк вскочил. Может, он еще успеет?! Послать гонца в преторий гвардии, вызвать дежурную декурию и взять штурмом дворец турецкого посланника… Повесить эту жирную свинью прямо на заборе, забрать девушку… Только что дальше? Международная дипломатия и политика неподвластны даже всемогущему префекту преторианцев. Значит, гнев императора обрушится на его златокудрую голову, а следом на шею упадет тяжелый топор палача… Надо выждать! Через несколько дней никто не сможет противиться его воле…
Он опустился обратно в кресло и принялся поигрывать изящным кинжалом с рубинами на витой рукоятке. Потом отложил оружие и взглянул на перстень: голова льва то ли скалилась, то ли улыбалась. Пламя масляных ламп за спиной бросало тень на белую мозаичную стену: его голова, окруженная нимбом волос, казалась огромным одуванчиком. Игра световых бликов рисовала в одуванчике замысловатые узоры, они складывались в напоминающую что-то картинку, но причудливая игра случая еще не закончила свою работу… Марк налил неразбавленного вина, жадно выпил. По подбородку потекли пряные струйки…
«Какая все же змея Варения! Она нарочно продала Габриэлу, чтобы причинить мне боль. Это предательство!»
Последнее слово он произнес вслух. И оно тут же отдалось негромким эхом.
– Предательство… А что ты считаешь предательством?
Марк вздрогнул.
Случайные светотени закончили сеанс рисования. В нимбе его волос прорисовалось лицо молодого мужчины: высокий лоб, развитые надбровные дуги, провалы глазниц, запавшие щеки, выступающие скулы, длинный тонкий нос, узкие, обрамляющие тонкие губы усы, остроконечная бородка… Это было то же лицо, что много лет назад появилось в убогом домишке иудейки Руфи.
– Разве преторианская гвардия может свергать императора вместо того, чтобы охранять его? А она превратилась в гнездо заговоров и много раз предавала того, кого должна защищать! И разве задуманный тобой переворот не есть очередное предательство?
– Кто ты? – пересохшими губами спросил Марк. Он был не в силах пошевелиться и надеялся, что возникшее видение тоже вызвано вином, а не расстройством разума.
– Хозяин твоего перстня. Я знаю про предательство больше, чем кто-либо еще!
– Я никого не предавал… Мы только обсудили кое-что с недовольными командирами, но ничего не сделали…
– А мальчики, которых ты беззаконно захватил в Иудее и обратил в рабов? Младшего бросил в грязные объятия своего начальника, старшего ломал до тех пор, пока он не стал послушным…
– Я не знал их! Нельзя предать того, кого не знаешь…
Тонкие губы разошлись в улыбке.
– Но Авла Луция ты знал. Всячески угождал ему, выполнял все пожелания… Почти все! А потом разрушил его планы, искорежил жизнь, женился на его невесте… Это ли не предательство?
– Нет. Я никогда не считал Авла своим другом, не любил и подчинялся по обязанности…
– А жена, которую ты предал, заменив ее в постели рабыней?
– И Варению я не любил!
– Но Габриэлу ты любил?
Марк закрылся ладонями и долго молчал.
– Да, – наконец глухо пробился между пальцев его сдавленный голос. И перстень, казалось, радостно завибрировал.
– И это не помешало тебе отдать ее развращенному турку! Неужели власти префекта преторианской гвардии не хватило бы, чтобы сразу же расторгнуть сделку? И неужели Исмаил-паша отказался бы немедленно и с удовольствием выполнить твою волю?
Марк молчал, не отрывая рук от лица. У него кружилась голова, его мутило. Но беспощадный собеседник не считался с этим.
– Ты прав – предают только свои. Те, кого любят, кем дорожат, на чью помощь надеются… За твоей спиной много предательств!
– Тогда неважно – одним больше, одним меньше, – хрипло произнес Марк.
– Важно, ибо каждому воздастся по делам его…
Марк оторвал ладони от лица. Хмель прошел.
– Я вижу, ты все знаешь, – хрипло произнес он. – Удастся ли то, что мы задумали?
– Да. Если это будет последнее предательство на земле…
– Что это значит? – вскинулся Марк.
– Скоро поймешь…
– Отвечай! Что это значит?!
Но перед ним была только его собственная тень: голова в нимбе пышных волос. Лицо хозяина перстня исчезло.
– Яир! Яир! – Марк изо всех сил затрезвонил в колокольчик. В комнату вбежал запыхавшийся раб.
– Кто здесь был?! Кого ты пропустил в дом?! Отвечай!
– Никого, хозяин! Вокруг стоит стража. Кто мог сюда войти?
Марк обессиленно откинулся на спинку кресла.
На ужин подали курицу по-нумидийски, фламинго с изюмом и молочного поросенка в сливовом соусе: тесть любил хорошо поесть. Мужчины трапезничали вдвоем: Варения не вышла к столу.
– Я слышал, у тебя размолвка с моей дочерью? – спросил префект Рима, когда ужин подходил к концу.
С веранды обычно открывался хороший вид на город, но в темноте только императорский дворец был ярко освещен факелами и кострами, светились и виллы богатых сановников, кварталы плебса тонули в непроглядной ночи, как будто их в Вечном городе не было вовсе.
– Да, – коротко ответил Марк.
– И я знаю причину этого, – сказал тесть. – Сейчас ты молод, но с годами поймешь, что в этой жизни если и можно на кого опереться, так только на свою семью. Друзья, соратники, любовницы – их дружба, преданность и любовь эфемерны, они не выдерживают серьезных испытаний. Мать, отец, жена, дети – вот кто тебя может поддержать в трудную минуту!
И, помолчав, с грустной иронией добавил:
– Но лучше не рассчитывай ни на чью поддержку, держись сам.
Они выпили разбавленного, как положено, вина и заговорили о делах и службе.
– Ты помнишь своего центуриона Авла Луция? – спросил вдруг Крадок. – Он вернулся в Рим. Почти десять лет безупречной службы в провинции дают ему такое право. Хочет стать легатом[22]… Я думаю, он это заслужил, и буду просить императора выполнить его желание…
Марк пожал плечами.
– Что ж… Он не сделал мне ничего плохого. Скорей это я виноват перед ним…
А на следующий день, на симпозиуме у трибуна преторианцев Герпиния, они столкнулись лицом к лицу: Марк и его бывший командир. Авл располнел, лицо избороздили глубокие морщины, волос стало меньше, зато загорелая лысина увеличилась. Луций был изрядно пьян и едва держался на ногах. Справедливости ради надо отметить, что и Марк был далеко не трезв.
Какое-то время они стояли, молча глядя друг на друга. Авл очнулся первым, широко улыбнулся и протянул бывшему подчиненному руку:
– Рад встрече, Марк. Я рад твоему возвышению: ты командуешь императорской гвардией, а я лишь претендую на должность легата… Кто бы мог подумать, что ты столь стремительно поднимешься по службе, да еще не выиграв ни одного сражения?! А как поживает прекрасная Варения? Говорят, она подарила тебе замечательных детишек? Наверное, они как две капли воды похожи на мать? Счастливчик!
Увидав, как побагровело лицо префекта, Авл Луций понял, что сболтнул лишнего, и поспешил завершить встречу:
– Ну, ладно, ладно. Я вижу, ты спешишь, не стану тебя задерживать. Если не возражаешь, я зайду к тебе в гости, ведь нам есть что вспомнить…
Наверное, Луций не придал значения своим словам, а может, и сразу же забыл их. Но Марка нескрываемая насмешка задела всерьез, и в тот же день он пересказал неприятный разговор тестю, присовокупив несколько реплик от себя.
Крадок помрачнел.
– Значит, он интересовался тем, как поживает моя «красавица дочь» и внуки, столь похожие на нее. И что же ты ему на это ответил?
– Я не успел, – потупился Марк. – Он затерялся среди гостей, а потом, видимо, ушел.
Префект Рима удивленно покрутил головой.
– На тебя это не похоже! Будь я молодым и окажись на твоем месте, поверь, этот негодяй никуда бы не скрылся. Ну, да ладно. Теперь я накажу его по-своему… Не видать ему ни Рима, ни легиона! Крадоки обид не прощают!
А вечером следующего дня Авл Луций, как и обещал, зашел к Марку в гости. Молодой раб нес за ним завернутый в чистую ткань увесистый предмет.
– Это кабанья нога! – дружески улыбаясь, сказал Авл. – Только что я убил его копьем на охоте… Кстати, ты узнаешь Кфира?
Марк всмотрелся. Молодой человек лет восемнадцати-девятнадцати с затравленным взглядом был ему незнаком. И кто такой вообще Кфир?
– Не узнал, – засмеялся Луций. – А ведь это ты подарил мне его! И все эти девять лет он заменял мне жену…
Только тут Марк вспомнил несчастного мальчика, пойманного когда-то в Желтых Скалах.
– Теперь узнаю…
– Пусть твой повар запечет эту ногу, и давай посидим где-нибудь вдвоем, чтобы спокойно вспомнить молодость…
Видя, что бывший командир искренне радуется встрече, Марк даже испытал угрызения совести. Может, не следовало так серьезно относиться к пьяным словам? Может, надо вернуть все на свои места?
Через час они сидели на веранде уединенного домика Марка, ели ароматное мясо под можжевеловым соусом, пили вино и вспоминали службу в Иудее. Прислуживали им Яир и Кфир, которые очень обрадовались, увидев друг друга, и, используя каждую возможность, обнимались и возбужденно шептались. При этом Яир не забывал отрезать и подносить горячее мясо, подливать соус, а Кфир успевал наполнить чаши густым красным вином, которое Марк запретил разбавлять водой.
Бывшие сослуживцы расслабились и чувствовали себя свободно и раскованно. Марк был рад, что удалил обычно охраняющих домик стражников.
– Да, в Иудее я был совсем молод! – прочувствованно сказал Марк, глядя на освещенный в ночи дворец императора напротив. Еще несколько дней – и он будет смотреть на свой домик из этого дворца!
– Лучше бы мы не встречались! – внезапно сказал Луций, совсем другим тоном, чем пару минут назад. – Ты даже не представляешь, сколько огорчений, разочарований и бед принесло мне знакомство с тобой. Все несчастья в моей жизни связаны с Марком Златокудрым. А ведь я искренне хотел помочь тебе. Ты помнишь наш отъезд из Иудеи и твои слова о том, что у меня не будет более преданного охранника? Увы, слова разошлись с делами…
– Ничего, Авл, все поправимо, – начал было Марк, но Луций покачал головой.
– Нет, Златокудрый, вернуть уже ничего нельзя!
– Но почему? Чего ты хочешь?
– Еще несколько дней назад мечтал получить под свое начало легион. И Публий Крадок обещал помочь мне в этом. Кто же знал, что ты передашь слова своего пьяного сослуживца могущественному тестю. Да еще так приукрасишь их?! Теперь меня отправили в отставку и приказали покинуть Рим.
– Я исправлю это! – взволнованно сказал Марк.
– Нет, – снова покачал головой Луций. – Это невозможно!
– Но почему? – повторил хозяин.
– Сейчас поймешь…
И тут Марк понял, что изменился не только тон гостя, но и его взгляд. Он внимательно всматривался в сотрапезника, как будто ожидая каких-то изменений, которые должны с ним произойти. И рабы что-то примолкли… Марк обернулся. Яир и Кфир впились в него ненавидящими взглядами. Они тоже чего-то ожидали. И он понял – чего…
«Измена! Где меч?!» – ему показалось, что он крикнул это трубным голосом, но на самом деле из побелевших губ не вырвалось ни звука.
В следующую минуту в глазах Марка Златокудрого мир перевернулся, спазм перехватил горло, судорога выгнула большое и сильное тело. Он повалился на стол, опрокидывая чаши с остатками вина и тарелки с закусками. Потом упал на пол и еще долго бился в мучительной агонии.
Авл Луций с удовольствием бы насладился этим зрелищем, но у него не оказалось времени: рабы дружно накинулись на него, Кфир набросил на шею шнурок и принялся душить, а Яир схватил со стола маленький кинжал Марка с украшенной рубинами витой рукоятью и с проклятиями принялся наносить хозяину удар за ударом. Белая тога покрылась кровавыми пятнами, постепенно они слились и красный цвет вытеснил белый.
Через несколько минут все было кончено. Яир сунул за пояс кинжал, снял с пальца Марка перстень с львиной мордой и черным камнем.
– Это волшебное кольцо, – пояснил он младшему товарищу. – Оно нам поможет.
Просмотрев ящики шкафов и столов, они нашли горсть золотых и серебряных монет. Затем по крутому обрыву спустились в город, беспрепятственно миновали посты ночной стражи и отправились к морю. Передвигались они по ночам, а светлое время пережидали, затаившись в лесу или на винограднике. И хотя беглым рабам редко удавалось выбраться из Рима, Яиру и Кфиру повезло: за трое суток они сумели добраться до ближайшего порта.
Судьба послала им иудейский торговый корабль, на который их взяли без документов за вполне щадящую плату и за обещание отработать свой проезд. А через три недели они благополучно высадились в Яфо, на земле родной Иудеи. Похоже, что перстень Иуды действительно помог беглецам.
Пригоршня монет, захваченных бывшими рабами в доме Марка, по меркам местной нищей жизни являлась целым состоянием. Но обнаружить у себя золото означало привлечь недоброжелательное внимание властей и алчный интерес разбойников.
– Надо ехать в Ершалаим, – часто говорил Яир, но Кфир медлил, так как не хотел оставлять беспомощную мать.
За серебро молодые люди покупали на рынке лепешки, мясо и птицу, Кфир варил бульоны и постепенно откормил Авиву, она набралась сил и повеселела.
Большинство жителей Гноца никогда не выезжали за его пределы, поэтому на базаре Яира и Кфира с интересом расспрашивали о прошедших годах и местах, где им пришлось побывать. Иногда любопытные соседи приходили прямо в дом, чтобы послушать рассказы об удивительных приключениях односельчан. Они старались не болтать лишнего, но слухи расходились по округе, как круги по воде.
Однажды на площади перед рынком к Яиру подошел здоровенный лохматый мужик с грубым лицом и фанатично горящими глазами. Это был Гершам – сын давно умершего кривого Моши.
– Откуда у тебя этот перстень? – зло спросил он, схватив молодого человека за кисть.
– Какое твое дело?! – тот резко вырвался и отпрыгнул в сторону.
– Это святыня моих друзей-иудитов! – с ненавистью сказал Гершам и шагнул вперед, угрожающе выставив мощные, как кузнечные клещи, руки.
– Их выдал римский прислужник, и легионеры вырезали двадцать семь наших братьев! Мы так и не узнали тогда – кто был предателем. А теперь я вижу похищенную святыню у тебя!
Он надвигался на рыжеволосого юношу с видом разъяренного льва.
Яир выдернул из-под одежды кинжал и выставил перед собой узкий обоюдоострый клинок, напоминающий смертоносное жало змеи.
– Не подходи, убью!
Гершам остановился и торжествующе захохотал.
– Римский кинжал – еще одно доказательство! Теперь все ясно! Подлый предатель! Кровь наших друзей на твоих руках!
– Это не так. Я сам был в рабстве!
– Змеиные хитрости не помогут! Тебе придется расплатиться за все!
Но идти на кинжал Гершам не рискнул. Остановился, подбоченился, плюнул себе под ноги, повернулся и ушел.
А Яир поспешил к товарищу и рассказал о том, что произошло.
– Надо уходить, – сказал он. – В Ершалаиме легко затеряться, к тому же там можно, не опасаясь, тратить деньги…
– Пожалуй, – согласился Кфир. – Обустроимся, и я заберу мать к себе.
– Давай, как стемнеет, встретимся у овчарни, – предложил Яир. – На, забери это на всякий случай…
Он передал товарищу перстень, кинжал и свои монеты…
Солнце еще не опустилось за горизонт, когда Кфир подошел к условленному месту. Здесь почти ничего не изменилось. За неровной стеной овчарни блеяли овцы, вытоптанная и выжженная трава пожухла, изгородь потемнела и обветшала. Зато в увесистом дорожном мешке теперь было много продуктов, рассчитанных на долгую дорогу. Именно отсюда очень давно они отправлялись к Желтым Скалам, только тогда Яир пришел первым, а он опоздал. Дневная прогулка затянулась на десять лет. Во что выльется их нынешний поход?
Как всегда, быстро упала темнота, зажглись звезды – куда более яркие, чем в Риме. Яира почему-то не было. Кфир испытывал странное беспокойство. Ему казалось, что сегодняшняя ночь исполнена особого, угрожающего смысла: на пустых обычно улицах кипит неведомая, не сулящая ничего хорошего жизнь, угадываются зловещие бесплотные тени. Он надел на палец перстень и зажал в кулаке кинжал. Это его успокоило. Но где же Яир?
Внезапно вдалеке раздался то ли резкий крик ночной птицы, то ли предсмертный визг приносимого в жертву барана. Послышался какой-то шум, крики, и почти сразу в непроглядной темноте взметнулось пламя. А через несколько минут невдалеке разгорелся еще один огромный костер…
Крадучись вдоль покосившихся, вросших в землю домишек, Кфир направился в сторону пожарищ. Он знал, что там увидит, но старательно прогонял это знание, делая вид, что оно находится вне его мозга и только робко скребется снаружи… И промелькнувшие мимо черные тени в наброшенных капюшонах он тоже постарался не заметить. Мало ли что может привидеться в душной иудейской ночи…
Глинобитная лачуга уже обуглилась, пламя догорало, в желтовато-красных сполохах белело изрубленное обнаженное тело Яира, прибитое вниз головой гвоздями к стволу толстенного платана. Именно это знал сын водовоза, когда возвращался к дому друга. Но ему еще предстояло убедиться в справедливости второй части своего знания…
На негнущихся ногах Кфир двинулся к собственному дому, когда-то добротно выстроенному водовозом Рафаилом. Внутри было много мебели, поэтому огонь еще не утолил свой голод и языки пламени с силой рвались из окон каменной коробки и из-под черепицы. Матери во дворе не было. На его вопрос соседи – Гевор и Броха лишь развели руками и указали на пожарище. Но больше добиться от них ничего не удалось.
На другой день, выполнив скорбные похоронные процедуры, Кфир навсегда покинул Гноц и отправился в Ершалаим.
Часть вторая
Глава 1
– Ты, Клодий, сменяешь караулы внутренней стражи, расставляя везде проверенных людей. Я и ты во главе десятка смелых и очень преданных гвардейцев проникаем в покои Веспасиана, и…
Марк посмотрел прямо в глаза трибуну третьей когорты. Тот молча опустил веки.
– Твои манипулы выстраивают второе кольцо охраны и поддерживают Александра в случае осложнений, – продолжил командир преторианцев. – Когда главное дело будет сделано, когорты провозглашают нового императора…
– Марка Златокудрого, – уточнил Клодий.
* * *
– Это красивое кольцо, – произнесла Габриэла, рассматривая снятый Марком перстень. – Оно завораживает и притягивает, снимает тревогу…– Это ты красивая, – сказал Марк, поглаживая нежное тело молодой рабыни. Его восхищали маленькие груди, стройные ноги, аккуратные кисти и ступни, миндалевидные карие глаза. – О чем тебе тревожиться?
Варения отправилась в город за покупками, и они лежали обнаженными в уединенном домике хозяина.
– Не знаю. Меня мучают плохие предчувствия… Ты же обещал дать мне свободу…
Он поморщился.
– Я не обещал. Просто сказал, что это в моих силах. Но тогда жена догадается обо всем. И неизвестно, чем это все закончится… Потерпи. Надеюсь, скоро такой момент наступит…
– Она смотрит с лютой злобой, – пожаловалась Габриэла. – Боюсь, что я не доживу до этого момента: меня отравят…
В дверь поскребся Яир.
– Хозяйка возвращается, Златокудрый! – напряженным шепотом предупредил он.
Габриэла вздрогнула, как от удара, вскочила, набросила легкую белую тунику, подпоясалась синей лентой. Через секунду о ней напоминал только тонкий запах греческих благовоний.
* * *
Вечером они ужинали на веранде. Подавали запеченного угря, огромных морских раков и жареные щупальца осьминога. Марк много пил, почти не разбавляя вина водой.– Я купила детям новые красивые туники, а себе браслет с бирюзой, – сообщила Варения, неодобрительно наблюдая, как он осушил очередной бокал. – И выбрала павлинов – пусть живут у нас в саду…
– Пусть, – равнодушно согласился Марк.
– И еще я хочу купить красивых рыбок и выпустить их в бассейн у фонтана. Ты не возражаешь?
– Нисколько, дорогая, – так же равнодушно ответил хозяин.
– Я очень ценю, что ты так доверяешь моим хозяйственным способностям, – улыбнулась Варения. – Кстати, я продала эту наглую рабыню, которая дерзко рассматривала меня…
– Кого?! – насторожился Марк, хотя уже знал ответ. Сердце покатилось куда-то вниз.
Супруга поморщилась.
– Избавь меня от необходимости запоминать имена рабынь! Я знаю только, что ее купил турецкий посланник…
Марка будто ударили кельтской дубинкой по голове. Посланник турецкого султана Исмаил-паша – жирная противная скотина, славился кровожадностью, жестокостью и мерзкими извращениями. В его гареме то и дело умирали рабыни. Это хорошо знали все в Риме.
Он посмотрел на Варению. Она с аппетитом ела угря, то и дело вытирая жирный рот белой салфеткой.
Наверняка она сделала это нарочно…
– Ты не возражаешь, дорогой? – женщина внимательно посмотрела на мужа. Острый взгляд будто оцарапал красивое лицо Марка.
– Нет, – буркнул он и выпил очередной бокал. Сердце билось, как пойманная птица, виски будто сдавило железным обручем.
Ничего, надо потерпеть несколько дней. Если задуманное удастся, то он сможет сослать эту дуру в отдаленную провинцию, а Исмаил-пашу отправить на родину… Он представил, какие мерзости делает эта тварь с точеным телом Габриэлы, как слюнявит нежную гладкую кожу… Или даже казнить! Но в любом случае Габриэла для него потеряна навсегда: он не сможет прикасаться к ней после этого урода!
– Ты чем-то озабочен, дорогой? – Варения смотрела испытующим взглядом и едва заметно улыбалась.
– Нет, черт побери! – гаркнул Марк и вскочил, перевернув кубок с вином. Рубиновое пятно медленно расплывалось на белой скатерти.
– Но ты когда-то уже продала одну рабыню, и та едва не погибла! И, тем не менее, не сделала никаких выводов!
Он с ненавистью смотрел на жену. Ее улыбку будто мокрой губкой стерло с некрасивого лица, бледные щеки порозовели.
– Постели мне в маленьком доме! – приказал Марк Яиру. – И принеси туда побольше вина!
* * *
Он допивал уже второй кувшин, сознание затуманилось, боль в груди улеглась. И растревоженная совесть успокоилась. Только в самой глубине сознания шевелился неприятный червячок, который в любой момент мог превратиться в огромного нильского пифона[21] и начать снова грызть и терзать его душу.В уединенном домике было тихо. Только где-то в сумраке ждал звонка серебряного колокольчика Яир, готовый подать очередной кувшин вина. Марк не пускал сюда рабов. Исключениями были Яир и Габриэла… Воспоминание о прекрасной девушке причинило ему боль. Сейчас ее нежное тело распинает на восточных подушках Исмаил-паша…
Марк вскочил. Может, он еще успеет?! Послать гонца в преторий гвардии, вызвать дежурную декурию и взять штурмом дворец турецкого посланника… Повесить эту жирную свинью прямо на заборе, забрать девушку… Только что дальше? Международная дипломатия и политика неподвластны даже всемогущему префекту преторианцев. Значит, гнев императора обрушится на его златокудрую голову, а следом на шею упадет тяжелый топор палача… Надо выждать! Через несколько дней никто не сможет противиться его воле…
Он опустился обратно в кресло и принялся поигрывать изящным кинжалом с рубинами на витой рукоятке. Потом отложил оружие и взглянул на перстень: голова льва то ли скалилась, то ли улыбалась. Пламя масляных ламп за спиной бросало тень на белую мозаичную стену: его голова, окруженная нимбом волос, казалась огромным одуванчиком. Игра световых бликов рисовала в одуванчике замысловатые узоры, они складывались в напоминающую что-то картинку, но причудливая игра случая еще не закончила свою работу… Марк налил неразбавленного вина, жадно выпил. По подбородку потекли пряные струйки…
«Какая все же змея Варения! Она нарочно продала Габриэлу, чтобы причинить мне боль. Это предательство!»
Последнее слово он произнес вслух. И оно тут же отдалось негромким эхом.
– Предательство… А что ты считаешь предательством?
Марк вздрогнул.
Случайные светотени закончили сеанс рисования. В нимбе его волос прорисовалось лицо молодого мужчины: высокий лоб, развитые надбровные дуги, провалы глазниц, запавшие щеки, выступающие скулы, длинный тонкий нос, узкие, обрамляющие тонкие губы усы, остроконечная бородка… Это было то же лицо, что много лет назад появилось в убогом домишке иудейки Руфи.
– Разве преторианская гвардия может свергать императора вместо того, чтобы охранять его? А она превратилась в гнездо заговоров и много раз предавала того, кого должна защищать! И разве задуманный тобой переворот не есть очередное предательство?
– Кто ты? – пересохшими губами спросил Марк. Он был не в силах пошевелиться и надеялся, что возникшее видение тоже вызвано вином, а не расстройством разума.
– Хозяин твоего перстня. Я знаю про предательство больше, чем кто-либо еще!
– Я никого не предавал… Мы только обсудили кое-что с недовольными командирами, но ничего не сделали…
– А мальчики, которых ты беззаконно захватил в Иудее и обратил в рабов? Младшего бросил в грязные объятия своего начальника, старшего ломал до тех пор, пока он не стал послушным…
– Я не знал их! Нельзя предать того, кого не знаешь…
Тонкие губы разошлись в улыбке.
– Но Авла Луция ты знал. Всячески угождал ему, выполнял все пожелания… Почти все! А потом разрушил его планы, искорежил жизнь, женился на его невесте… Это ли не предательство?
– Нет. Я никогда не считал Авла своим другом, не любил и подчинялся по обязанности…
– А жена, которую ты предал, заменив ее в постели рабыней?
– И Варению я не любил!
– Но Габриэлу ты любил?
Марк закрылся ладонями и долго молчал.
– Да, – наконец глухо пробился между пальцев его сдавленный голос. И перстень, казалось, радостно завибрировал.
– И это не помешало тебе отдать ее развращенному турку! Неужели власти префекта преторианской гвардии не хватило бы, чтобы сразу же расторгнуть сделку? И неужели Исмаил-паша отказался бы немедленно и с удовольствием выполнить твою волю?
Марк молчал, не отрывая рук от лица. У него кружилась голова, его мутило. Но беспощадный собеседник не считался с этим.
– Ты прав – предают только свои. Те, кого любят, кем дорожат, на чью помощь надеются… За твоей спиной много предательств!
– Тогда неважно – одним больше, одним меньше, – хрипло произнес Марк.
– Важно, ибо каждому воздастся по делам его…
Марк оторвал ладони от лица. Хмель прошел.
– Я вижу, ты все знаешь, – хрипло произнес он. – Удастся ли то, что мы задумали?
– Да. Если это будет последнее предательство на земле…
– Что это значит? – вскинулся Марк.
– Скоро поймешь…
– Отвечай! Что это значит?!
Но перед ним была только его собственная тень: голова в нимбе пышных волос. Лицо хозяина перстня исчезло.
– Яир! Яир! – Марк изо всех сил затрезвонил в колокольчик. В комнату вбежал запыхавшийся раб.
– Кто здесь был?! Кого ты пропустил в дом?! Отвечай!
– Никого, хозяин! Вокруг стоит стража. Кто мог сюда войти?
Марк обессиленно откинулся на спинку кресла.
* * *
Вечером приехал в гости Публий Крадок. Крепкие рабы принесли его в паланкине, занесли по лестнице и поставили носилки на веранде. Крадок, хотя и постарел, довольно ловко выпрыгнул на мраморные плиты. Он немного погрузнел, лицо обрюзгло, некогда кучерявые волосы выпрямились и поредели. Туника из дорогой египетской ткани была украшена золотыми застежками, волосатое запястье охватывал широкий золотой браслет – такими награждают за доблесть в бою.На ужин подали курицу по-нумидийски, фламинго с изюмом и молочного поросенка в сливовом соусе: тесть любил хорошо поесть. Мужчины трапезничали вдвоем: Варения не вышла к столу.
– Я слышал, у тебя размолвка с моей дочерью? – спросил префект Рима, когда ужин подходил к концу.
С веранды обычно открывался хороший вид на город, но в темноте только императорский дворец был ярко освещен факелами и кострами, светились и виллы богатых сановников, кварталы плебса тонули в непроглядной ночи, как будто их в Вечном городе не было вовсе.
– Да, – коротко ответил Марк.
– И я знаю причину этого, – сказал тесть. – Сейчас ты молод, но с годами поймешь, что в этой жизни если и можно на кого опереться, так только на свою семью. Друзья, соратники, любовницы – их дружба, преданность и любовь эфемерны, они не выдерживают серьезных испытаний. Мать, отец, жена, дети – вот кто тебя может поддержать в трудную минуту!
И, помолчав, с грустной иронией добавил:
– Но лучше не рассчитывай ни на чью поддержку, держись сам.
Они выпили разбавленного, как положено, вина и заговорили о делах и службе.
– Ты помнишь своего центуриона Авла Луция? – спросил вдруг Крадок. – Он вернулся в Рим. Почти десять лет безупречной службы в провинции дают ему такое право. Хочет стать легатом[22]… Я думаю, он это заслужил, и буду просить императора выполнить его желание…
Марк пожал плечами.
– Что ж… Он не сделал мне ничего плохого. Скорей это я виноват перед ним…
А на следующий день, на симпозиуме у трибуна преторианцев Герпиния, они столкнулись лицом к лицу: Марк и его бывший командир. Авл располнел, лицо избороздили глубокие морщины, волос стало меньше, зато загорелая лысина увеличилась. Луций был изрядно пьян и едва держался на ногах. Справедливости ради надо отметить, что и Марк был далеко не трезв.
Какое-то время они стояли, молча глядя друг на друга. Авл очнулся первым, широко улыбнулся и протянул бывшему подчиненному руку:
– Рад встрече, Марк. Я рад твоему возвышению: ты командуешь императорской гвардией, а я лишь претендую на должность легата… Кто бы мог подумать, что ты столь стремительно поднимешься по службе, да еще не выиграв ни одного сражения?! А как поживает прекрасная Варения? Говорят, она подарила тебе замечательных детишек? Наверное, они как две капли воды похожи на мать? Счастливчик!
Увидав, как побагровело лицо префекта, Авл Луций понял, что сболтнул лишнего, и поспешил завершить встречу:
– Ну, ладно, ладно. Я вижу, ты спешишь, не стану тебя задерживать. Если не возражаешь, я зайду к тебе в гости, ведь нам есть что вспомнить…
Наверное, Луций не придал значения своим словам, а может, и сразу же забыл их. Но Марка нескрываемая насмешка задела всерьез, и в тот же день он пересказал неприятный разговор тестю, присовокупив несколько реплик от себя.
Крадок помрачнел.
– Значит, он интересовался тем, как поживает моя «красавица дочь» и внуки, столь похожие на нее. И что же ты ему на это ответил?
– Я не успел, – потупился Марк. – Он затерялся среди гостей, а потом, видимо, ушел.
Префект Рима удивленно покрутил головой.
– На тебя это не похоже! Будь я молодым и окажись на твоем месте, поверь, этот негодяй никуда бы не скрылся. Ну, да ладно. Теперь я накажу его по-своему… Не видать ему ни Рима, ни легиона! Крадоки обид не прощают!
А вечером следующего дня Авл Луций, как и обещал, зашел к Марку в гости. Молодой раб нес за ним завернутый в чистую ткань увесистый предмет.
– Это кабанья нога! – дружески улыбаясь, сказал Авл. – Только что я убил его копьем на охоте… Кстати, ты узнаешь Кфира?
Марк всмотрелся. Молодой человек лет восемнадцати-девятнадцати с затравленным взглядом был ему незнаком. И кто такой вообще Кфир?
– Не узнал, – засмеялся Луций. – А ведь это ты подарил мне его! И все эти девять лет он заменял мне жену…
Только тут Марк вспомнил несчастного мальчика, пойманного когда-то в Желтых Скалах.
– Теперь узнаю…
– Пусть твой повар запечет эту ногу, и давай посидим где-нибудь вдвоем, чтобы спокойно вспомнить молодость…
Видя, что бывший командир искренне радуется встрече, Марк даже испытал угрызения совести. Может, не следовало так серьезно относиться к пьяным словам? Может, надо вернуть все на свои места?
Через час они сидели на веранде уединенного домика Марка, ели ароматное мясо под можжевеловым соусом, пили вино и вспоминали службу в Иудее. Прислуживали им Яир и Кфир, которые очень обрадовались, увидев друг друга, и, используя каждую возможность, обнимались и возбужденно шептались. При этом Яир не забывал отрезать и подносить горячее мясо, подливать соус, а Кфир успевал наполнить чаши густым красным вином, которое Марк запретил разбавлять водой.
Бывшие сослуживцы расслабились и чувствовали себя свободно и раскованно. Марк был рад, что удалил обычно охраняющих домик стражников.
– Да, в Иудее я был совсем молод! – прочувствованно сказал Марк, глядя на освещенный в ночи дворец императора напротив. Еще несколько дней – и он будет смотреть на свой домик из этого дворца!
– Лучше бы мы не встречались! – внезапно сказал Луций, совсем другим тоном, чем пару минут назад. – Ты даже не представляешь, сколько огорчений, разочарований и бед принесло мне знакомство с тобой. Все несчастья в моей жизни связаны с Марком Златокудрым. А ведь я искренне хотел помочь тебе. Ты помнишь наш отъезд из Иудеи и твои слова о том, что у меня не будет более преданного охранника? Увы, слова разошлись с делами…
– Ничего, Авл, все поправимо, – начал было Марк, но Луций покачал головой.
– Нет, Златокудрый, вернуть уже ничего нельзя!
– Но почему? Чего ты хочешь?
– Еще несколько дней назад мечтал получить под свое начало легион. И Публий Крадок обещал помочь мне в этом. Кто же знал, что ты передашь слова своего пьяного сослуживца могущественному тестю. Да еще так приукрасишь их?! Теперь меня отправили в отставку и приказали покинуть Рим.
– Я исправлю это! – взволнованно сказал Марк.
– Нет, – снова покачал головой Луций. – Это невозможно!
– Но почему? – повторил хозяин.
– Сейчас поймешь…
И тут Марк понял, что изменился не только тон гостя, но и его взгляд. Он внимательно всматривался в сотрапезника, как будто ожидая каких-то изменений, которые должны с ним произойти. И рабы что-то примолкли… Марк обернулся. Яир и Кфир впились в него ненавидящими взглядами. Они тоже чего-то ожидали. И он понял – чего…
«Измена! Где меч?!» – ему показалось, что он крикнул это трубным голосом, но на самом деле из побелевших губ не вырвалось ни звука.
В следующую минуту в глазах Марка Златокудрого мир перевернулся, спазм перехватил горло, судорога выгнула большое и сильное тело. Он повалился на стол, опрокидывая чаши с остатками вина и тарелки с закусками. Потом упал на пол и еще долго бился в мучительной агонии.
Авл Луций с удовольствием бы насладился этим зрелищем, но у него не оказалось времени: рабы дружно накинулись на него, Кфир набросил на шею шнурок и принялся душить, а Яир схватил со стола маленький кинжал Марка с украшенной рубинами витой рукоятью и с проклятиями принялся наносить хозяину удар за ударом. Белая тога покрылась кровавыми пятнами, постепенно они слились и красный цвет вытеснил белый.
Через несколько минут все было кончено. Яир сунул за пояс кинжал, снял с пальца Марка перстень с львиной мордой и черным камнем.
– Это волшебное кольцо, – пояснил он младшему товарищу. – Оно нам поможет.
Просмотрев ящики шкафов и столов, они нашли горсть золотых и серебряных монет. Затем по крутому обрыву спустились в город, беспрепятственно миновали посты ночной стражи и отправились к морю. Передвигались они по ночам, а светлое время пережидали, затаившись в лесу или на винограднике. И хотя беглым рабам редко удавалось выбраться из Рима, Яиру и Кфиру повезло: за трое суток они сумели добраться до ближайшего порта.
Судьба послала им иудейский торговый корабль, на который их взяли без документов за вполне щадящую плату и за обещание отработать свой проезд. А через три недели они благополучно высадились в Яфо, на земле родной Иудеи. Похоже, что перстень Иуды действительно помог беглецам.
* * *
В родном Гноце многое изменилось. Мать Яира ушла в мир иной, та же судьба постигла и водовоза Рафаила. Бедность пришла в его осиротевший дом, теперь вдова Авива жила впроголодь и ела уже не два раза в день, а один раз в два дня. Она сильно состарилась, сморщилась и долго не узнавала сына. А когда признала – не смогла даже радоваться: сил уже не было.Пригоршня монет, захваченных бывшими рабами в доме Марка, по меркам местной нищей жизни являлась целым состоянием. Но обнаружить у себя золото означало привлечь недоброжелательное внимание властей и алчный интерес разбойников.
– Надо ехать в Ершалаим, – часто говорил Яир, но Кфир медлил, так как не хотел оставлять беспомощную мать.
За серебро молодые люди покупали на рынке лепешки, мясо и птицу, Кфир варил бульоны и постепенно откормил Авиву, она набралась сил и повеселела.
Большинство жителей Гноца никогда не выезжали за его пределы, поэтому на базаре Яира и Кфира с интересом расспрашивали о прошедших годах и местах, где им пришлось побывать. Иногда любопытные соседи приходили прямо в дом, чтобы послушать рассказы об удивительных приключениях односельчан. Они старались не болтать лишнего, но слухи расходились по округе, как круги по воде.
Однажды на площади перед рынком к Яиру подошел здоровенный лохматый мужик с грубым лицом и фанатично горящими глазами. Это был Гершам – сын давно умершего кривого Моши.
– Откуда у тебя этот перстень? – зло спросил он, схватив молодого человека за кисть.
– Какое твое дело?! – тот резко вырвался и отпрыгнул в сторону.
– Это святыня моих друзей-иудитов! – с ненавистью сказал Гершам и шагнул вперед, угрожающе выставив мощные, как кузнечные клещи, руки.
– Их выдал римский прислужник, и легионеры вырезали двадцать семь наших братьев! Мы так и не узнали тогда – кто был предателем. А теперь я вижу похищенную святыню у тебя!
Он надвигался на рыжеволосого юношу с видом разъяренного льва.
Яир выдернул из-под одежды кинжал и выставил перед собой узкий обоюдоострый клинок, напоминающий смертоносное жало змеи.
– Не подходи, убью!
Гершам остановился и торжествующе захохотал.
– Римский кинжал – еще одно доказательство! Теперь все ясно! Подлый предатель! Кровь наших друзей на твоих руках!
– Это не так. Я сам был в рабстве!
– Змеиные хитрости не помогут! Тебе придется расплатиться за все!
Но идти на кинжал Гершам не рискнул. Остановился, подбоченился, плюнул себе под ноги, повернулся и ушел.
А Яир поспешил к товарищу и рассказал о том, что произошло.
– Надо уходить, – сказал он. – В Ершалаиме легко затеряться, к тому же там можно, не опасаясь, тратить деньги…
– Пожалуй, – согласился Кфир. – Обустроимся, и я заберу мать к себе.
– Давай, как стемнеет, встретимся у овчарни, – предложил Яир. – На, забери это на всякий случай…
Он передал товарищу перстень, кинжал и свои монеты…
Солнце еще не опустилось за горизонт, когда Кфир подошел к условленному месту. Здесь почти ничего не изменилось. За неровной стеной овчарни блеяли овцы, вытоптанная и выжженная трава пожухла, изгородь потемнела и обветшала. Зато в увесистом дорожном мешке теперь было много продуктов, рассчитанных на долгую дорогу. Именно отсюда очень давно они отправлялись к Желтым Скалам, только тогда Яир пришел первым, а он опоздал. Дневная прогулка затянулась на десять лет. Во что выльется их нынешний поход?
Как всегда, быстро упала темнота, зажглись звезды – куда более яркие, чем в Риме. Яира почему-то не было. Кфир испытывал странное беспокойство. Ему казалось, что сегодняшняя ночь исполнена особого, угрожающего смысла: на пустых обычно улицах кипит неведомая, не сулящая ничего хорошего жизнь, угадываются зловещие бесплотные тени. Он надел на палец перстень и зажал в кулаке кинжал. Это его успокоило. Но где же Яир?
Внезапно вдалеке раздался то ли резкий крик ночной птицы, то ли предсмертный визг приносимого в жертву барана. Послышался какой-то шум, крики, и почти сразу в непроглядной темноте взметнулось пламя. А через несколько минут невдалеке разгорелся еще один огромный костер…
Крадучись вдоль покосившихся, вросших в землю домишек, Кфир направился в сторону пожарищ. Он знал, что там увидит, но старательно прогонял это знание, делая вид, что оно находится вне его мозга и только робко скребется снаружи… И промелькнувшие мимо черные тени в наброшенных капюшонах он тоже постарался не заметить. Мало ли что может привидеться в душной иудейской ночи…
Глинобитная лачуга уже обуглилась, пламя догорало, в желтовато-красных сполохах белело изрубленное обнаженное тело Яира, прибитое вниз головой гвоздями к стволу толстенного платана. Именно это знал сын водовоза, когда возвращался к дому друга. Но ему еще предстояло убедиться в справедливости второй части своего знания…
На негнущихся ногах Кфир двинулся к собственному дому, когда-то добротно выстроенному водовозом Рафаилом. Внутри было много мебели, поэтому огонь еще не утолил свой голод и языки пламени с силой рвались из окон каменной коробки и из-под черепицы. Матери во дворе не было. На его вопрос соседи – Гевор и Броха лишь развели руками и указали на пожарище. Но больше добиться от них ничего не удалось.
На другой день, выполнив скорбные похоронные процедуры, Кфир навсегда покинул Гноц и отправился в Ершалаим.
Часть вторая
Поручик Годе
Глава 1
Выкуп лазутчика
1799 г. Ливийская пустыня
Налетающий резкими порывами ветер бросал в лицо мелкий песок. Люсьен Годе отворачивался, щурился, тер глаза – все напрасно: резь не проходила, по щекам то и дело катились непроизвольные слезы.
Мимо на выносливых и злых дромадерах проскакали бедуины в изначально белых, но затертых до неопределенного цвета бурнусах. Они звенели железом и оставляли за собой шлейф запахов пустыни: человеческого пота, песка, сгоревшего пороха и верблюжьего навоза. Казалось, что беспощадные воины пустыни атакуют огромное красное солнце, уже коснувшееся нижним краем песчаного горизонта и готовое скрыться за барханами, погрузив окрестности в непроглядную темноту южной ночи.
Если бы внимательный взгляд опытного соглядатая обнаружил эту кавалькаду в самом центре французского лагеря, то тайный договор о союзе, заключенный генералом Дезэ с шейхом племени хенади, стал бы явным, и Ибрагим-бей мог изменить свои планы… Допустить такое было нельзя, и поручик Люсьен Годе проверял посты охраны со всей строгостью и скрупулезностью дежурного офицера.
Поручик ехал вдоль вершины бархана на уставшем коне, в сопровождении двух конных егерей и переводчика-араба, который хорошо знал местные диалекты, но довольно слабо владел французским. Люсьен был высок, широкоплеч и прямо держался в седле. Крупные черты лица, квадратный подбородок, грубая, иссеченная песком кожа придавали ему мужественный и воинственный вид… Глубоко посаженные серые глаза покраснели, но по-прежнему внимательно рассматривали враждебный европейцу окружающий мир пустыни, где за каждым барханом могла подстерегать смерть, неважно, в каком обличье: черной гадюки, фаланги, охотника за головами из какого-либо бедуинского племени либо разведчика-мамлюка…
Мимо на выносливых и злых дромадерах проскакали бедуины в изначально белых, но затертых до неопределенного цвета бурнусах. Они звенели железом и оставляли за собой шлейф запахов пустыни: человеческого пота, песка, сгоревшего пороха и верблюжьего навоза. Казалось, что беспощадные воины пустыни атакуют огромное красное солнце, уже коснувшееся нижним краем песчаного горизонта и готовое скрыться за барханами, погрузив окрестности в непроглядную темноту южной ночи.
Если бы внимательный взгляд опытного соглядатая обнаружил эту кавалькаду в самом центре французского лагеря, то тайный договор о союзе, заключенный генералом Дезэ с шейхом племени хенади, стал бы явным, и Ибрагим-бей мог изменить свои планы… Допустить такое было нельзя, и поручик Люсьен Годе проверял посты охраны со всей строгостью и скрупулезностью дежурного офицера.
Поручик ехал вдоль вершины бархана на уставшем коне, в сопровождении двух конных егерей и переводчика-араба, который хорошо знал местные диалекты, но довольно слабо владел французским. Люсьен был высок, широкоплеч и прямо держался в седле. Крупные черты лица, квадратный подбородок, грубая, иссеченная песком кожа придавали ему мужественный и воинственный вид… Глубоко посаженные серые глаза покраснели, но по-прежнему внимательно рассматривали враждебный европейцу окружающий мир пустыни, где за каждым барханом могла подстерегать смерть, неважно, в каком обличье: черной гадюки, фаланги, охотника за головами из какого-либо бедуинского племени либо разведчика-мамлюка…