Берта взяла Антуана на руки.
- Будьте лапочкой, - жеманно просюсюкала она, - проводите меня. Я такая растяпа, обязательно заблужусь.
Голос звучал слаще меда, взгляд хозяина был чернее антрацита. На секунду мне показалось, что усатый отправит милашку в укромный уголок одну. И все-таки он решился.
- Ладно, пошли!
Проходя мимо, он бросил на меня взгляд, исполненный брезгливого презрения. Папаша, чью дочь обрюхатили и к тому же заразили гусарским насморком, смотрел бы на коварного соблазнителя куда мягче.
- Некоторым женщинам - пробормотал старик, - не грех спросить своих муженьков: на что ты годен?
Припечатав меня словом, хозяин вышел.
Я тут же бросился к телефону, словно потерпевший кораблекрушение к надувному плотику. Никто (разве что автомат) не смог бы набрать семь цифр с такой быстротой, как это сделал я. Заметьте, в номере было больше "девяток", чем "однушек".
Сколько времени понадобится заике, чтобы сосчитать до шести? Именно через такой промежуток в трубке раздались тягучие гудки, они неслись с волшебных берегов Марны, столь любезной сердцу покойного генерала Галльени. Вот еще один вояка, который усмирял дикие кущи: Тонкий, Мадагаскар и прочие благословенные регионы. Усмирение заключалось в том, что недовольных мутузили до тех пор, пока наименее недовольные не объявляли себя совершенно довольными. Таким образом военные приобщали их к цивилизации!.. Но о чем это я, нашел время! Только и делаю, что забываюсь и привожу себя в чувство. Прочь, наваждение! Когда я наконец приберу себя к рукам, мне цены не будет.
Шедевры повалятся один за другим. Надеюсь, вы не сомневаетесь?
- Алло! - произнес сонный голос. Прерывистое дыхание с хрипотцой.
- Месье Рожкирпро? - спросил я.
- Его нет! - решительно заявил голос.
- Мне необходимо с ним срочно поговорить.
- Но его нет! - нетерпеливо ответил мой собеседник.
- Где я могу его найти? Это вопрос жизни и смерти! Пауза.
- Кто говорит?
- Поль Маниганс. Дело не терпит отлагательств.
Снова пауза.
- Дайте ваш номер. Если смогу его разыскать, он вам перезвонит.
Настаивать бесполезно. Этот гад следует строжайшим указаниям. Я назвал номер, нацарапанный на белом диске телефонного аппарата брюзги.
Оставалось ждать.
Кого?
Чего?
И сколько?
Я меланхолично прихлебывал коричневую бурду. Наступал роковой предрассветный час, когда уже не ночь, но еще не день. Момент перелома.
Я попытался собрать разбегающиеся мысли. Крикнул: "ау!", созвал их, построил. Последние несколько часов прошли в ужасающей неразберихе. Все началось с пустяка, а потом пошло-поехало. И на данный момент у меня на руках четыре трупа, одна девица в бегах и пропавшая половина сопливого Пино.
Через открытую дверь я видел мою колымагу. Ее помятое рыло наводило грусть. Не люблю покалеченные вещи. Люди лучше переносят невзгоды. Потери их мобилизуют. Они получают удовольствие от протезов. Ковыляют вприпрыжку, приволакивают ногу. Хоть ползком, но доберутся до места назначения, нужда заставит. Белая трость, инвалидные повозки, вставные челюсти, фальшивые ресницы, накладная грудь, деревянная нога, рука на шарнирах. Они скачут на трех конечностях в толпе, ловко лавируют на колясках, учат язык Брайля, жестов, они изучают тишину! С ними возятся, массируют, приделывают руки-ноги, чуть ли не головы. На них женятся, их балуют, наряжают, обихаживают. Но вещи? Ремонт превращает их в утиль, малейшая поломка - и они уже не способны выполнять свое предназначение.
Я решил, выбрав, возможно, не самый удачный момент, сменить драндулет. Куплю что-нибудь большое, сверкающее, машину богатеев и стану вывозить матушку Фелицию на прогулки. Косоглазый "мерседес", к примеру! С бархатными внутренностями. А пока на полу моей развалюхи валяется отрезанная голова, завернутая в обноски дуралея, загубившего свою жизнь по слабохарактерности и пристрастию к падали. Уверен, он был искренен, когда совсем недавно оплакивал неудавшуюся карьеру. Старый жулик... Я попытался уразуметь его роль в этой заварухе. Похоже, он следил за малышкой Терезой, за ее передвижениями и действиями и на короткое время позволил ей оторваться от бандитов и передохнуть под мостом Мари. Когда Маниганс увидел меня на тропе войны, то взял комиссара полиции в оборот, надеясь, что я смогу ему помочь. Помочь в чем?
Берта и угрюмый кабатчик не возвращались. Их длительное отсутствие начало меня беспокоить. Я чувствовал себя так, словно меня сглазили. Время шло, а меня охватывала гнетущая тоска. Может быть, давала знать накопившаяся усталость?
Я покосился на бутыль с кальвадосом, оставленную хозяином. Неплохо было бы пропустить стаканчик для бодрости.
Тягостные раздумья прервал звонок. Он звучал грустно, трещал еле-еле. Поверите ли, но я вздрогнул от неожиданности. Проворно схватил трубку и узнал одышливый голос, ответивший мне в первый раз.
- Алло! - сказал я. - Поль Маниганс у телефона...
- Я не смог связаться с месье Рожкирпиро. - Голос звучал как из засоренной трубы. - Сожалею... Позвоните завтра...
Я сообразил, что сейчас он нажмет на рычаг, и засуетился:
- Эй, послушайте! Неужто никак нельзя поговорить с ним немедленно, не может такого быть!
- До завтра... Позвоните в полдень.
Чпок, связь прервана.
Я стоял, прижав трубку к щеке, и слушал вялые гудки. Меня так и подмывало перезвонить астматику. Но потом я подумал: зачем? Хоть прищурься, хоть глаза вытаращи, картина не изменится, говаривал один малый, потерявший глаз. Либо Рожкирпипро не хочет со мной разговаривать, либо его действительно не могут найти.
Следовательно, надо взяться с другого конца. Пользуясь служебным положением, я налил себе полную рюмку кальвадоса. Невозможно устоять перед яблоком и его производными. Вспомните Адама, Вильгельма Телля... Меня перекосило. Впрочем, от такого уксуса даже рыцарское забрало перекосило бы. У хозяина, должно быть, глотка и желудок выложены винилом, если он хлещет эту гадость и не морщится.
Моя прекрасная сотрудница, нежная амазонка Берта не возвращалась. Я отправился на поиски. Старый брюзга что-то говорил о тупике. Первая дверь налево в глубине двора.
И действительно, я увидел армаду тачек у стены угольного сарая, прислоненных оглоблями вверх. Они напоминали раввинов у Стены плача. За тачками брезжил свет.
Я появился в самый разгар событий. Заметьте, открывшееся зрелище не потрясло меня до глубины души. Если уж быть до конца откровенным, я почувствовал легкую неловкость, словно совершил бестактность.
Находчивая Берта выбрала любопытный способ, чтобы задержать кабатчика. Несмышленыша она положила на ворох пустых мешков, а сама взяла в оборот старикана, навалившись огромной тушей и громогласно его подбадривая. Она советовала ему идти напролом и не бояться показаться грубым; взахлеб расхваливала его мужские достоинства; просила действовать не торопясь и держаться подольше; уверяла, что его девочка, крошка, киска, зайчик на все готова и выполнит любые пожелания. "Как ты хорош!" - голосила Берта, призывая в свидетели свою покойную мамочку и утверждая, что сей момент взлетит (затея, учитывая дородность дамы, представлялась не слишком реальной). Наконец она завопила, что земля ее больше не держит! И это было правдой: Берта постепенно проваливалась в кучу угля.
Торговец топливом вспотел и раскраснелся. Берта заметила меня, хотя из черной кучи теперь торчали лишь голова и ноги. Она умудрилась высвободить руку из-под завала и помахать мне.
Неподражаемая! В момент высшего наслаждения она посылала мне дружеский привет.
- Вы только взгляните, - стонала Берта. - Мужчина в его возрасте, а как бьется! Знавала я шалунов, но мало кого можно поставить на одну доску с ним! Какой напор, какая мощь! Сколько тебе лет, папаша?
- Семьдесят три! - прохрипел счастливчик.
- Слыхали? Шестьдесят три года, а он еще хоть куда! Ах ты поросеночек! О, чудовище! На что ж я буду потом похожа! Грязища кругом, все черное, воды...
Последние слова потонули в грохоте, и Берту окутала туча угольной пыли. Антрацитовый холм вздрогнул в последний раз, словно от последнего сейсмического толчка, и развалился. Гора распласталась, родив не мышь, но очумевшего старика и огромную черную корову.
Старый овернец поднялся и утер потную рожу изнанкой картуза, потому что можно происходить из самой глухой провинции, но тем не менее соблюдать правила гигиены.
- Вот что я тебе скажу, недотепа, - торжественно заявил он, - может, я вмешиваюсь не в свое дело, но, похоже, ты бабу впроголодь держишь. Вперед наука будет!
Он помог Берте подняться на ноги и предложил выпить по рюмочке кальвадоса. Я отклонил приглашение. Мы забрали бессловесного Антуана и двинулись прочь.
Хочу уточнить: я припарковал свое убожество у бистро, но не рядом, а на противоположной стороне улицы и немного ниже, так что мы распрощались с кабатчиком, не доходя до его заведения.
Я уже взялся за руль, как вдруг различил смутные силуэты за окнами бистро. К ухажеру Берты пожаловали гости! Здрасьте! И как же я не предугадал такой поворот? Что стало с твоим серым веществом, Сан-А? Высохло?
- Не двигайтесь! - бросил я Берте, прихватил дружка "пиф-паф" и выскочил из машины.
В три кошачьих прыжка я оказался у бистро. Я уже говорил, что стекла были разукрашены арабесками, но краска кое-где облезла, и можно было заглянуть внутрь. Я увидел двух типов. Один был много моложе другого, а второй много старше первого.
Юнца я узнал сразу, хотя никогда прежде с ним не встречался. Однако его фотография лежала в моем кармане. (Мне удалось собрать неслыханное количество вещественных доказательств! А что толку?) Речь идет о молодом Надиссе, племяннике малышки Ребекки. В напарниках у него был стриженный "под бокс" коротышка, с физиономией, исчерченной шрамами. Это он наседал на бравого зануду.
- Говори или я перережу тебе глотку!
К шее старого попрыгунчика был действительно приставлен нож с тонким лезвием18.
- Что я должен сказать? - прохрипел позеленевший от страха партнер Берты.
- Кто звонил отсюда четверть часа назад?
- Никто не звонил! - выкрикнул хозяин. Ему было невдомек, что я воспользовался телефоном.
Коротышка ударил его по скуле. Неплохой замах, скажу я вам. По угольным усам потекла кровь. В ответ старикан рассвирепел. Вы и представить себе не можете, к сколь пагубным последствиям приводит ярость овернца, если, конечно, вы сами не из Оверни.
Позабыв о приставленном к горлу ноже, возлюбленный Берты схватил первое, что подвернулось под руку, в данном случае длинную кочергу, висевшую на вентиляционной задвижке печной трубы.
- Ах ты паразит, тварь поганая! - взревел кабатчик.
И трах! Бах! Хрясть! Бум! Он лупил противника, не ожидавшего от почтенного папаши такого проворства. Экий удалец! Забияка! Громила! Кочерга исчезла из вида, так споро он ей манипулировал. Когда разворачивается самолет, мы тоже его не видим, но догадываемся о его существовании по тонкому противному свисту.
Злодей со шрамами прикрыл руками голову. Он не пустил в ход ни перо, ни шпалер. А ведь пушка при нем была, как я успел определить наметанным глазом. Кабатчик не сбавлял темпа. Коротышка покачивался, голова превращалась в иссиня-красное месиво.
Вдруг Надисс выхватил из внутреннего кармана пальто обрез длиннее моей руки. Не знаю, где он отыскал такую хреновину, но наверняка не в отделе игрушек магазина "Молодая поросль".
Настало время вмешаться, прежде чем начнется кровавая бойня.
Я ворвался в бистро.
- Брось это, Шарль, а то придется укоротить тебе руки! - рявкнул я в спину юнцу.
Реакция у мерзавца оказалась отменная. Он молниеносно развернулся и шарахнул меня прикладом. Я почувствовал вкус собственных зубов на языке. В глазах заплясали огоньки фейерверка. Бистро слегка покачнулось. Надисс выскочил на улицу и рванул, прижав локти к бокам. Изумительная скорость! На Олимпийских играх он стал бы чемпионом. Вопрос: доживет ли он до них?
Сообразив, что мне его не догнать, я прицелился. Спина поганца служила отличной мишенью.
И в этот момент в машине заголосил Антуан. Можно было подумать, что малыш протестует. Указательный палец замер на курке. Я не смог выстрелить.
Прищурившись, я смотрел поверх мушки на таявший вдали силуэт. Вспомнил удрученную пару из Сен-Франк-ля-Пера... Ювелир, его жена и преступный сын. Похоже на название постмодернистского фильма.
Мой револьвер дрогнул. Рука опустилась.
Догнать его на автомобиле? Пустая трата времени. Старый квартал насквозь источен узкими улочками, темными закоулками, проходными дворами. Машина проиграла бы ошалевшему беглецу.
Я вернулся в бистро к торговцу углем. Усатый неплохо потрудился. Когда противник свалился на пол, он отложил кочергу и пустил в ход башмаки.
Кабатчик молотил подошвой по черепу, покрывшемуся рубцами. Носа на стриженой башке больше не существовало, рот превратился в кровавую дыру.
- Хватит, папаша! Вы его убьете!
Овернец прекратил забивать пенальти. Кровожадный блеск в глазах погас.
Утолив жажду мести, он принялся подсчитывать потери. В зеркале, без рамки, амальгамы и особой надобности висевшем на гвозде за стойкой, отразилась поцарапанная физиономия.
- Вы только гляньте, что этот головорез сделал с моей внешностью! возмутился овернец. - Таких негодяев надо отправлять на гильотину!
Я пощупал пульс гориллы и определил, что тот радикальным образом сменил место пребывания.
- Дорогой месье, - вздохнул я, - случалось, мертвецов расстреливали, но никогда прежде их не отправляли на гильотину.
Слово "мертвец" брюзге не понравилось.
- Вы это о чем? Какой мертвец? Где? - проворчал он.
- Здесь, перед вами. - Я указал на бандита, сменившего квалификацию и ставшего жертвой.
Еще один труп - и для подсчета мне уже не хватит пальцев правой руки.
Глава седьмая
ТУК - ТУК!
Заядлый рыбак-одиночка уже насаживал червяка для пескаря мазутного, когда мы въехали на набережную Генерала Фудруайе в Ножане. Небо, осуществляя свое неотъемлемое право, порозовело на востоке. Свежий ветерок пощипывал плакучие ивы, они тихонько всхлипывали.
- Здесь? - спросила антрацитовая Берта.
Она указала на большой сад приблизительно в четыре тысячи квадратных метров, в центре которого возвышалась каменная вилла. Очевидно, ее хозяин-рантье мог позволить себе не мелочиться. Вокруг окон керамическая мозаика, громоотвод на крыше и железные ставни по всему фасаду.
На извилистой тропинке я зарядил пушку. Кругом ни огонька. Все дышало покоем, тишина стояла оглушительная.
- Враг не дремлет? - хихикнула чумазая толстуха.
- Почему бы и нет, голубушка, - вздохнул я. - У меня такое чувство, даже предчувствие, что эта тишина обманчива. Обитателей храмины предупредили. Хулиган Надисс наверняка уже позвонил.
- Возможно, - согласилась Берта. - Но если хотите знать мое мнение, как только их предупредили, они смылись.
Мнение пожирательницы мужчин не произвело на меня должного впечатления.
- Оставайтесь здесь и ждите! - приказал я. - А я пойду на разведку, как выражаются герои кинофильмов.
Но когда дорогая Берточка слушалась приказаний?!
- Не выйдет! - Схватив в охапку малыша, она вывалилась из машины. - Я вам совершенно необходима, Сан-Антонио. Совет здравомыслящей женщины всегда пригодится.
Делать нечего, мы медленно двинулись вокруг виллы.
- Начнем с того, - сказал я, - что они обзавелись сигнализацией. Видите тоненькую медную проволоку, что опутывает все кругом?
Стоит к ней прикоснуться, как тихо здесь уже не будет.
Я взобрался на дерево, весьма кстати оказавшееся поблизости19, и оседлал последнюю сверху толстую ветку. Сад оказался передо мной как на ладони. Шутки в сторону, ребята, это скромное поместье можно было смело зачислить в разряд крепостей. Молочнику не зря кажется, что каждое утро он проникает через линию Мажино в миниатюре. Точки рассеянного света на лужайке навели меня на догадку о фотоэлементах. Выходит, даже если удастся перемахнуть через стену, не задев проволоки, все равно тебя неизбежно зацепит электрический луч.
Что касается самого дома, я был убежден, там для непрошеных гостей на каждом шагу расставлены капканы и ловушки. Да уж, поводов для ликования не было.
- Эй, там, наверху! - Сарделька Берта чуть не лопалась от нетерпения. - Свили гнездышко и высиживаете яйца?
Неугомонная баба! Воплощение алчности! Состоит из пасти и чрева. Поглощает все: пищу, мужчин, мгновения! И все ей мало! Заглатывает, набивает брюхо, переваривает. Она надувается жизнью, как дирижабль газом.
Я бросил на нее убийственный взгляд, который, упав на малыша Антуана, мирно спавшего в пуховом комбинезончике, тут же смягчился. Бедный цыпленок, ни о чем-то он не "ведает. Его занесло в самый эпицентр бури, устроенной идиотами-взрослыми. Качается на волнах и не знает, что потерпел кораблекрушение.
Укрывшись в сени листвы, я принялся здраво рассуждать. "Прежде всего, бамбино, - обратился я к себе ласково, но строго, - будем придерживаться фактов. Твоя идея взять силой эту хижину ни к черту не годится. Предупреди полицию, пусть они окружат дом и разрушат крепость. В конце концов, устав превыше всего. Ты слишком плохо вооружен, чтобы выступить в одиночку".
Но я не смог себя уговорить. Как всегда, гордость не позволила! Стремление управляться без посторонней помощи. Сан-Антонио сунул нос в помойку? Сам из нее и выберется!
Я продолжал разглядывать огромный сад. Почему он напоминал мне кладбище? Лужайки тщательно ухожены, однако невообразимое количество статуй, натыканных по газону, не очень-то вязалось с простецким видом дома.
Как если бы в уголке парка в Версале построили виллу в американском стиле!
Господин Рожкирпро, очевидно, помешан на скульптуре, особенно на бюстах королей в косматых париках. Ими сад просто кишел. Я узнал Четырнадцатого с толстым носом, похожим на фляжку с бурбоном. Душеньку Пятнадцатого. А вот и Шестнадцатый, бедолага, его бюст всегда наводит на мысль о картинке, которую надо сложить из кусочков. Прочие особы королевской крови. Известные писатели: Буало, Лафонтен, Корнель (зевающий), Мольер (похожий на свои персонажи), Расин (массивный). Настоящая коллекция! Хозяину, видимо, нравится жить среди этого мраморного народца. Мне было бы тошно глазеть каждый день на окаменевших знаменитостей. Истинные памятники - их произведения в моей библиотеке. Но бюсты, фу! Скопище бледных уродов!
Я спрыгнул к ногам ухмыляющейся Берты.
- Ну, план атаки готов или чем вы там занимались?
- Готов план отступления, - попытался пошутить я. - Разбить эту кубышку не удастся.
- Отлично, - заявил полководец в мини-юбке. - Тогда я беру на себя руководство операцией.
Она решительно направилась к решетке ограды и позвонила.
Тупица! Импульсивная натура. Решения принимает молниеносно. Стоит носу зачесаться, как она уже бежит со стаканом. И не успеешь ни глазом моргнуть, ни слово вставить.
Но в конце концов... чем мы рискуем?
Как истинный профессионал, я утешился мыслью (утешения у меня всегда наготове, становитесь в очередь, обслужу всех и каждую!), что звонок по крайней мере встряхнет обитателей лачуги. Если, конечно, они нас не ждали20. Они прильнут к морским биноклям или к гигантскому телескопу. И что же они увидят меж прутьев решетки? Толстую идиотку, черную от угольной пыли, с младенцем на руках. Беспардонность гостьи, возможно, заставит их открыть.
Если не откроют, приведу войска и форт будет взят штурмом.
Я присел на корточки у столба, на котором держались ворота. Было свежо. В воздухе носились запахи Марны и раннего утра. Аромат лимона и водорослей...
- Кто там? - раздался голос в домофоне.
Мы не заметили на решетке аппарата. От неожиданности Берта чуть не выронила малыша.
Но моя бесстрашная помощница быстро пришла в себя.
- Я принесла мальчишку! - крикнула она, приподнимая моего тезку.
- Какого мальчишку? - осведомился одышливый голос.
- Сынка мамаши Терезы!
- Какой Терезы? - угрюмо попытался уточнить голос.
- Да жены поляка, какой же еще!
Нет, какова нахалка! Прет напролом! На ходу подметки режет! Самые хитроумные запоры ей нипочем и самые неподдающиеся мужчины тоже!
Уверенный тон, ребенок на руках. Ей нельзя не поверить!
Домофон отключился. Очевидно, в доме совещались. Затем послышалось клацанье замка. Дверь отворилась. Они решили проверить. Обитатели замка рискнули выслать дозорного к воротам. Дородная матрона с младенцем не смягчила их сердец, они везде подозревали ловушки.
Я напряженно соображал. Как себя повести? Нейтрализовать посланца из крепости?
Рискованно. Они могли наблюдать за воротами из дома. Спрятаться и ждать? Отличная идея, но чего я тут дождусь? Дорогой Сан-Антонио, ты на самых подступах к разгадке, сейчас или никогда! Перехвати инициативу! Другого случая снять сливки судьба тебе не пошлет.
Есть пословица: "Человек предполагает, Господь располагает". Лично мне простота пословиц не по душе. Они создают стереотипы, навешивают ярлыки на людей и чувства. Они нам нравятся, потому мы им доверяем и даже руководствуемся ими, не замечая их коварства. Но бывают пословицы, которые не подводят. Среди них та, что я только что привел. Сколько раз порывистость и импульсивность не оставляли камня на камне от тщательно разработанного плана. Ты долго обмозговываешь тактику, выстраиваешь стратегию. А затем, когда доходит до дела, неожиданный толчок изнутри ставит под удар все мероприятие. Возьмем, к примеру, девушек. Вы собираетесь на свидание с головокружительной красоткой. Отлично. Вы готовитесь устроить ей восхитительную фиесту, деревенский бал, крутое родео. Подарить радость жизни, яркую, как солнечный зайчик. Вы говорите себе: "Я развернусь во всю ширь, устрою безумную карусель, поднебесные качели, белую горячку, скачки диких мустангов, извержение вулкана, продемонстрирую одновременно изумительные фокусы и восторг публики, кошачью нежность и кошачью прыть. Вдохни поглубже перед поцелуем, прощай, грусть, отплываем!" Но в решающий момент от прекрасных задумок не остается и воспоминания. Верх берет гусар, вы пришпориваете дамочку и мчитесь напролом. Вас поманила плоть, и разум разом отключился. Так что толку загадывать наперед?..
Итак, для меня наступил момент, который смело можно было назвать критическим. Вы и сами очень скоро в этом убедитесь.
У ворот возник дозорный. Малый, с которым я говорил по телефону из угольного бистро. Я узнал его по одышке. Не сгубил ли он свое здоровье во Вьетнаме или Камбодже?
Он вещал из-за решетки. Я не мог его видеть, потому что держался в тени. Но, обладая слухом, способным различить хрип умирающего комара, я отчетливо услышал:
- Как вы посмели врываться к людям среди ночи? И вообще, кто вы такая? Апломб жулика невысокого полета.
- Соседка Келушиков, - ответила Берта.
- Не знаю никаких Келушиков. Вы одна?
- А как вам, хотелось бы? - промурлыкала несравненная толстуха.
Недоверчиво, словно подслеповатый, который ест щуку без очков, стражник открыл ворота. Он сделал шаг вперед, чтобы оглядеть окрестности. Ничего не обнаружив, сделал второй шаг... И вот тут выступил я в своем фирменном сан-антониевском стиле. Авторские права принадлежат мне! Я продемонстрировал высокое искусство! Видали ль вы, выйдя поутру за газетой, как тигр нападает на свою жертву? Как министр лупцует зарвавшихся телевизионщиков? Как проваливаются в тартарары ваши сбережения во время отпуска? Как разлетается на куски статуя Карла Маркса во время оккупации? Видали ль вы, как убивается Франция по ветеранам всех войн?
Все это пустяки по сравнению с тем, как я обрушился на Сезарина21. Я действовал так виртуозно, что сам себе удивился. Из положения сидя я взлетел в воздух. Прыгучесть жабы и мощь буйвола. Пушечный удар пришелся прямо в жирное брюхо. Сезарин был тучным малым, живот как купол "Боинга-747", а щеки свисали до плеч.
- Послушай, слон, - ласково прошептал я. - Пять туш уже охлаждаются в морозильной камере морга. Если ослушаешься меня, станешь шестой, понял?
Полное отсутствие реакции со стороны дозорного я принял за начало переговорного процесса.
- Отлично, - сказал я. - Впусти даму с ребенком и не шали.
Отдав приказ, я шмыгнул за спину Берты и укрылся там, как за стволом баобаба.
- Не суетитесь, дорогая, - прошептал я в прелестное ушко, слыхавшее немало глупостей. - Идите спокойно, словно неверная жена, которая возвращается под супружеский кров.
Ответом мне был едва слышный грудной смешок: Берта ликовала. Мы медленно вошли в сад. Со стороны мы походили на двух циркачей, изображавших лошадь. Я представлял заднюю часть. Любопытный кентавр получился из нас с Бертой: одновременно кобыла и племенной жеребец! И в придачу жеребенок в качестве щита... Странная процессия. Но разве не в столь же нелепом виде бредем мы по нашей убогой жизни? Разгуливаем по сыпучим берегам судьбы? Я шел, размышляя о тех, кто не видит себя со стороны, их много... И спрашивал себя, к какому концу они движутся беспечной походкой или деловитой? Где, на какой дороге, в каком закоулке их настигнет смерть? Я бы хотел, чтобы для нас, людей, выделили специальное место. Нечто вроде просторной и темной пещеры, куда бы мы приходили испустить последний вздох. Мы ложились бы рядком или друг на друга и беззвучно исчезали бы, рассыпаясь в мелкую пыль. Таяли бы в небытии, где царит наш отец, неважно, кто он, Бог или Ничто. Смерть стала бы более пристойной. Она не застигала бы врасплох и в самом неподходящем месте. Люди бы не забывали умирать, как старые псы, что забывают лаять. Отвратительно, когда одряхлевшие венцы творения превращаются в зловонную падаль. Следовало бы сурово преследовать неположенные смерти. Был бы я в правительстве, издал бы закон, запрещающий людям помирать так же невразумительно, как жили.
- Будьте лапочкой, - жеманно просюсюкала она, - проводите меня. Я такая растяпа, обязательно заблужусь.
Голос звучал слаще меда, взгляд хозяина был чернее антрацита. На секунду мне показалось, что усатый отправит милашку в укромный уголок одну. И все-таки он решился.
- Ладно, пошли!
Проходя мимо, он бросил на меня взгляд, исполненный брезгливого презрения. Папаша, чью дочь обрюхатили и к тому же заразили гусарским насморком, смотрел бы на коварного соблазнителя куда мягче.
- Некоторым женщинам - пробормотал старик, - не грех спросить своих муженьков: на что ты годен?
Припечатав меня словом, хозяин вышел.
Я тут же бросился к телефону, словно потерпевший кораблекрушение к надувному плотику. Никто (разве что автомат) не смог бы набрать семь цифр с такой быстротой, как это сделал я. Заметьте, в номере было больше "девяток", чем "однушек".
Сколько времени понадобится заике, чтобы сосчитать до шести? Именно через такой промежуток в трубке раздались тягучие гудки, они неслись с волшебных берегов Марны, столь любезной сердцу покойного генерала Галльени. Вот еще один вояка, который усмирял дикие кущи: Тонкий, Мадагаскар и прочие благословенные регионы. Усмирение заключалось в том, что недовольных мутузили до тех пор, пока наименее недовольные не объявляли себя совершенно довольными. Таким образом военные приобщали их к цивилизации!.. Но о чем это я, нашел время! Только и делаю, что забываюсь и привожу себя в чувство. Прочь, наваждение! Когда я наконец приберу себя к рукам, мне цены не будет.
Шедевры повалятся один за другим. Надеюсь, вы не сомневаетесь?
- Алло! - произнес сонный голос. Прерывистое дыхание с хрипотцой.
- Месье Рожкирпро? - спросил я.
- Его нет! - решительно заявил голос.
- Мне необходимо с ним срочно поговорить.
- Но его нет! - нетерпеливо ответил мой собеседник.
- Где я могу его найти? Это вопрос жизни и смерти! Пауза.
- Кто говорит?
- Поль Маниганс. Дело не терпит отлагательств.
Снова пауза.
- Дайте ваш номер. Если смогу его разыскать, он вам перезвонит.
Настаивать бесполезно. Этот гад следует строжайшим указаниям. Я назвал номер, нацарапанный на белом диске телефонного аппарата брюзги.
Оставалось ждать.
Кого?
Чего?
И сколько?
Я меланхолично прихлебывал коричневую бурду. Наступал роковой предрассветный час, когда уже не ночь, но еще не день. Момент перелома.
Я попытался собрать разбегающиеся мысли. Крикнул: "ау!", созвал их, построил. Последние несколько часов прошли в ужасающей неразберихе. Все началось с пустяка, а потом пошло-поехало. И на данный момент у меня на руках четыре трупа, одна девица в бегах и пропавшая половина сопливого Пино.
Через открытую дверь я видел мою колымагу. Ее помятое рыло наводило грусть. Не люблю покалеченные вещи. Люди лучше переносят невзгоды. Потери их мобилизуют. Они получают удовольствие от протезов. Ковыляют вприпрыжку, приволакивают ногу. Хоть ползком, но доберутся до места назначения, нужда заставит. Белая трость, инвалидные повозки, вставные челюсти, фальшивые ресницы, накладная грудь, деревянная нога, рука на шарнирах. Они скачут на трех конечностях в толпе, ловко лавируют на колясках, учат язык Брайля, жестов, они изучают тишину! С ними возятся, массируют, приделывают руки-ноги, чуть ли не головы. На них женятся, их балуют, наряжают, обихаживают. Но вещи? Ремонт превращает их в утиль, малейшая поломка - и они уже не способны выполнять свое предназначение.
Я решил, выбрав, возможно, не самый удачный момент, сменить драндулет. Куплю что-нибудь большое, сверкающее, машину богатеев и стану вывозить матушку Фелицию на прогулки. Косоглазый "мерседес", к примеру! С бархатными внутренностями. А пока на полу моей развалюхи валяется отрезанная голова, завернутая в обноски дуралея, загубившего свою жизнь по слабохарактерности и пристрастию к падали. Уверен, он был искренен, когда совсем недавно оплакивал неудавшуюся карьеру. Старый жулик... Я попытался уразуметь его роль в этой заварухе. Похоже, он следил за малышкой Терезой, за ее передвижениями и действиями и на короткое время позволил ей оторваться от бандитов и передохнуть под мостом Мари. Когда Маниганс увидел меня на тропе войны, то взял комиссара полиции в оборот, надеясь, что я смогу ему помочь. Помочь в чем?
Берта и угрюмый кабатчик не возвращались. Их длительное отсутствие начало меня беспокоить. Я чувствовал себя так, словно меня сглазили. Время шло, а меня охватывала гнетущая тоска. Может быть, давала знать накопившаяся усталость?
Я покосился на бутыль с кальвадосом, оставленную хозяином. Неплохо было бы пропустить стаканчик для бодрости.
Тягостные раздумья прервал звонок. Он звучал грустно, трещал еле-еле. Поверите ли, но я вздрогнул от неожиданности. Проворно схватил трубку и узнал одышливый голос, ответивший мне в первый раз.
- Алло! - сказал я. - Поль Маниганс у телефона...
- Я не смог связаться с месье Рожкирпиро. - Голос звучал как из засоренной трубы. - Сожалею... Позвоните завтра...
Я сообразил, что сейчас он нажмет на рычаг, и засуетился:
- Эй, послушайте! Неужто никак нельзя поговорить с ним немедленно, не может такого быть!
- До завтра... Позвоните в полдень.
Чпок, связь прервана.
Я стоял, прижав трубку к щеке, и слушал вялые гудки. Меня так и подмывало перезвонить астматику. Но потом я подумал: зачем? Хоть прищурься, хоть глаза вытаращи, картина не изменится, говаривал один малый, потерявший глаз. Либо Рожкирпипро не хочет со мной разговаривать, либо его действительно не могут найти.
Следовательно, надо взяться с другого конца. Пользуясь служебным положением, я налил себе полную рюмку кальвадоса. Невозможно устоять перед яблоком и его производными. Вспомните Адама, Вильгельма Телля... Меня перекосило. Впрочем, от такого уксуса даже рыцарское забрало перекосило бы. У хозяина, должно быть, глотка и желудок выложены винилом, если он хлещет эту гадость и не морщится.
Моя прекрасная сотрудница, нежная амазонка Берта не возвращалась. Я отправился на поиски. Старый брюзга что-то говорил о тупике. Первая дверь налево в глубине двора.
И действительно, я увидел армаду тачек у стены угольного сарая, прислоненных оглоблями вверх. Они напоминали раввинов у Стены плача. За тачками брезжил свет.
Я появился в самый разгар событий. Заметьте, открывшееся зрелище не потрясло меня до глубины души. Если уж быть до конца откровенным, я почувствовал легкую неловкость, словно совершил бестактность.
Находчивая Берта выбрала любопытный способ, чтобы задержать кабатчика. Несмышленыша она положила на ворох пустых мешков, а сама взяла в оборот старикана, навалившись огромной тушей и громогласно его подбадривая. Она советовала ему идти напролом и не бояться показаться грубым; взахлеб расхваливала его мужские достоинства; просила действовать не торопясь и держаться подольше; уверяла, что его девочка, крошка, киска, зайчик на все готова и выполнит любые пожелания. "Как ты хорош!" - голосила Берта, призывая в свидетели свою покойную мамочку и утверждая, что сей момент взлетит (затея, учитывая дородность дамы, представлялась не слишком реальной). Наконец она завопила, что земля ее больше не держит! И это было правдой: Берта постепенно проваливалась в кучу угля.
Торговец топливом вспотел и раскраснелся. Берта заметила меня, хотя из черной кучи теперь торчали лишь голова и ноги. Она умудрилась высвободить руку из-под завала и помахать мне.
Неподражаемая! В момент высшего наслаждения она посылала мне дружеский привет.
- Вы только взгляните, - стонала Берта. - Мужчина в его возрасте, а как бьется! Знавала я шалунов, но мало кого можно поставить на одну доску с ним! Какой напор, какая мощь! Сколько тебе лет, папаша?
- Семьдесят три! - прохрипел счастливчик.
- Слыхали? Шестьдесят три года, а он еще хоть куда! Ах ты поросеночек! О, чудовище! На что ж я буду потом похожа! Грязища кругом, все черное, воды...
Последние слова потонули в грохоте, и Берту окутала туча угольной пыли. Антрацитовый холм вздрогнул в последний раз, словно от последнего сейсмического толчка, и развалился. Гора распласталась, родив не мышь, но очумевшего старика и огромную черную корову.
Старый овернец поднялся и утер потную рожу изнанкой картуза, потому что можно происходить из самой глухой провинции, но тем не менее соблюдать правила гигиены.
- Вот что я тебе скажу, недотепа, - торжественно заявил он, - может, я вмешиваюсь не в свое дело, но, похоже, ты бабу впроголодь держишь. Вперед наука будет!
Он помог Берте подняться на ноги и предложил выпить по рюмочке кальвадоса. Я отклонил приглашение. Мы забрали бессловесного Антуана и двинулись прочь.
Хочу уточнить: я припарковал свое убожество у бистро, но не рядом, а на противоположной стороне улицы и немного ниже, так что мы распрощались с кабатчиком, не доходя до его заведения.
Я уже взялся за руль, как вдруг различил смутные силуэты за окнами бистро. К ухажеру Берты пожаловали гости! Здрасьте! И как же я не предугадал такой поворот? Что стало с твоим серым веществом, Сан-А? Высохло?
- Не двигайтесь! - бросил я Берте, прихватил дружка "пиф-паф" и выскочил из машины.
В три кошачьих прыжка я оказался у бистро. Я уже говорил, что стекла были разукрашены арабесками, но краска кое-где облезла, и можно было заглянуть внутрь. Я увидел двух типов. Один был много моложе другого, а второй много старше первого.
Юнца я узнал сразу, хотя никогда прежде с ним не встречался. Однако его фотография лежала в моем кармане. (Мне удалось собрать неслыханное количество вещественных доказательств! А что толку?) Речь идет о молодом Надиссе, племяннике малышки Ребекки. В напарниках у него был стриженный "под бокс" коротышка, с физиономией, исчерченной шрамами. Это он наседал на бравого зануду.
- Говори или я перережу тебе глотку!
К шее старого попрыгунчика был действительно приставлен нож с тонким лезвием18.
- Что я должен сказать? - прохрипел позеленевший от страха партнер Берты.
- Кто звонил отсюда четверть часа назад?
- Никто не звонил! - выкрикнул хозяин. Ему было невдомек, что я воспользовался телефоном.
Коротышка ударил его по скуле. Неплохой замах, скажу я вам. По угольным усам потекла кровь. В ответ старикан рассвирепел. Вы и представить себе не можете, к сколь пагубным последствиям приводит ярость овернца, если, конечно, вы сами не из Оверни.
Позабыв о приставленном к горлу ноже, возлюбленный Берты схватил первое, что подвернулось под руку, в данном случае длинную кочергу, висевшую на вентиляционной задвижке печной трубы.
- Ах ты паразит, тварь поганая! - взревел кабатчик.
И трах! Бах! Хрясть! Бум! Он лупил противника, не ожидавшего от почтенного папаши такого проворства. Экий удалец! Забияка! Громила! Кочерга исчезла из вида, так споро он ей манипулировал. Когда разворачивается самолет, мы тоже его не видим, но догадываемся о его существовании по тонкому противному свисту.
Злодей со шрамами прикрыл руками голову. Он не пустил в ход ни перо, ни шпалер. А ведь пушка при нем была, как я успел определить наметанным глазом. Кабатчик не сбавлял темпа. Коротышка покачивался, голова превращалась в иссиня-красное месиво.
Вдруг Надисс выхватил из внутреннего кармана пальто обрез длиннее моей руки. Не знаю, где он отыскал такую хреновину, но наверняка не в отделе игрушек магазина "Молодая поросль".
Настало время вмешаться, прежде чем начнется кровавая бойня.
Я ворвался в бистро.
- Брось это, Шарль, а то придется укоротить тебе руки! - рявкнул я в спину юнцу.
Реакция у мерзавца оказалась отменная. Он молниеносно развернулся и шарахнул меня прикладом. Я почувствовал вкус собственных зубов на языке. В глазах заплясали огоньки фейерверка. Бистро слегка покачнулось. Надисс выскочил на улицу и рванул, прижав локти к бокам. Изумительная скорость! На Олимпийских играх он стал бы чемпионом. Вопрос: доживет ли он до них?
Сообразив, что мне его не догнать, я прицелился. Спина поганца служила отличной мишенью.
И в этот момент в машине заголосил Антуан. Можно было подумать, что малыш протестует. Указательный палец замер на курке. Я не смог выстрелить.
Прищурившись, я смотрел поверх мушки на таявший вдали силуэт. Вспомнил удрученную пару из Сен-Франк-ля-Пера... Ювелир, его жена и преступный сын. Похоже на название постмодернистского фильма.
Мой револьвер дрогнул. Рука опустилась.
Догнать его на автомобиле? Пустая трата времени. Старый квартал насквозь источен узкими улочками, темными закоулками, проходными дворами. Машина проиграла бы ошалевшему беглецу.
Я вернулся в бистро к торговцу углем. Усатый неплохо потрудился. Когда противник свалился на пол, он отложил кочергу и пустил в ход башмаки.
Кабатчик молотил подошвой по черепу, покрывшемуся рубцами. Носа на стриженой башке больше не существовало, рот превратился в кровавую дыру.
- Хватит, папаша! Вы его убьете!
Овернец прекратил забивать пенальти. Кровожадный блеск в глазах погас.
Утолив жажду мести, он принялся подсчитывать потери. В зеркале, без рамки, амальгамы и особой надобности висевшем на гвозде за стойкой, отразилась поцарапанная физиономия.
- Вы только гляньте, что этот головорез сделал с моей внешностью! возмутился овернец. - Таких негодяев надо отправлять на гильотину!
Я пощупал пульс гориллы и определил, что тот радикальным образом сменил место пребывания.
- Дорогой месье, - вздохнул я, - случалось, мертвецов расстреливали, но никогда прежде их не отправляли на гильотину.
Слово "мертвец" брюзге не понравилось.
- Вы это о чем? Какой мертвец? Где? - проворчал он.
- Здесь, перед вами. - Я указал на бандита, сменившего квалификацию и ставшего жертвой.
Еще один труп - и для подсчета мне уже не хватит пальцев правой руки.
Глава седьмая
ТУК - ТУК!
Заядлый рыбак-одиночка уже насаживал червяка для пескаря мазутного, когда мы въехали на набережную Генерала Фудруайе в Ножане. Небо, осуществляя свое неотъемлемое право, порозовело на востоке. Свежий ветерок пощипывал плакучие ивы, они тихонько всхлипывали.
- Здесь? - спросила антрацитовая Берта.
Она указала на большой сад приблизительно в четыре тысячи квадратных метров, в центре которого возвышалась каменная вилла. Очевидно, ее хозяин-рантье мог позволить себе не мелочиться. Вокруг окон керамическая мозаика, громоотвод на крыше и железные ставни по всему фасаду.
На извилистой тропинке я зарядил пушку. Кругом ни огонька. Все дышало покоем, тишина стояла оглушительная.
- Враг не дремлет? - хихикнула чумазая толстуха.
- Почему бы и нет, голубушка, - вздохнул я. - У меня такое чувство, даже предчувствие, что эта тишина обманчива. Обитателей храмины предупредили. Хулиган Надисс наверняка уже позвонил.
- Возможно, - согласилась Берта. - Но если хотите знать мое мнение, как только их предупредили, они смылись.
Мнение пожирательницы мужчин не произвело на меня должного впечатления.
- Оставайтесь здесь и ждите! - приказал я. - А я пойду на разведку, как выражаются герои кинофильмов.
Но когда дорогая Берточка слушалась приказаний?!
- Не выйдет! - Схватив в охапку малыша, она вывалилась из машины. - Я вам совершенно необходима, Сан-Антонио. Совет здравомыслящей женщины всегда пригодится.
Делать нечего, мы медленно двинулись вокруг виллы.
- Начнем с того, - сказал я, - что они обзавелись сигнализацией. Видите тоненькую медную проволоку, что опутывает все кругом?
Стоит к ней прикоснуться, как тихо здесь уже не будет.
Я взобрался на дерево, весьма кстати оказавшееся поблизости19, и оседлал последнюю сверху толстую ветку. Сад оказался передо мной как на ладони. Шутки в сторону, ребята, это скромное поместье можно было смело зачислить в разряд крепостей. Молочнику не зря кажется, что каждое утро он проникает через линию Мажино в миниатюре. Точки рассеянного света на лужайке навели меня на догадку о фотоэлементах. Выходит, даже если удастся перемахнуть через стену, не задев проволоки, все равно тебя неизбежно зацепит электрический луч.
Что касается самого дома, я был убежден, там для непрошеных гостей на каждом шагу расставлены капканы и ловушки. Да уж, поводов для ликования не было.
- Эй, там, наверху! - Сарделька Берта чуть не лопалась от нетерпения. - Свили гнездышко и высиживаете яйца?
Неугомонная баба! Воплощение алчности! Состоит из пасти и чрева. Поглощает все: пищу, мужчин, мгновения! И все ей мало! Заглатывает, набивает брюхо, переваривает. Она надувается жизнью, как дирижабль газом.
Я бросил на нее убийственный взгляд, который, упав на малыша Антуана, мирно спавшего в пуховом комбинезончике, тут же смягчился. Бедный цыпленок, ни о чем-то он не "ведает. Его занесло в самый эпицентр бури, устроенной идиотами-взрослыми. Качается на волнах и не знает, что потерпел кораблекрушение.
Укрывшись в сени листвы, я принялся здраво рассуждать. "Прежде всего, бамбино, - обратился я к себе ласково, но строго, - будем придерживаться фактов. Твоя идея взять силой эту хижину ни к черту не годится. Предупреди полицию, пусть они окружат дом и разрушат крепость. В конце концов, устав превыше всего. Ты слишком плохо вооружен, чтобы выступить в одиночку".
Но я не смог себя уговорить. Как всегда, гордость не позволила! Стремление управляться без посторонней помощи. Сан-Антонио сунул нос в помойку? Сам из нее и выберется!
Я продолжал разглядывать огромный сад. Почему он напоминал мне кладбище? Лужайки тщательно ухожены, однако невообразимое количество статуй, натыканных по газону, не очень-то вязалось с простецким видом дома.
Как если бы в уголке парка в Версале построили виллу в американском стиле!
Господин Рожкирпро, очевидно, помешан на скульптуре, особенно на бюстах королей в косматых париках. Ими сад просто кишел. Я узнал Четырнадцатого с толстым носом, похожим на фляжку с бурбоном. Душеньку Пятнадцатого. А вот и Шестнадцатый, бедолага, его бюст всегда наводит на мысль о картинке, которую надо сложить из кусочков. Прочие особы королевской крови. Известные писатели: Буало, Лафонтен, Корнель (зевающий), Мольер (похожий на свои персонажи), Расин (массивный). Настоящая коллекция! Хозяину, видимо, нравится жить среди этого мраморного народца. Мне было бы тошно глазеть каждый день на окаменевших знаменитостей. Истинные памятники - их произведения в моей библиотеке. Но бюсты, фу! Скопище бледных уродов!
Я спрыгнул к ногам ухмыляющейся Берты.
- Ну, план атаки готов или чем вы там занимались?
- Готов план отступления, - попытался пошутить я. - Разбить эту кубышку не удастся.
- Отлично, - заявил полководец в мини-юбке. - Тогда я беру на себя руководство операцией.
Она решительно направилась к решетке ограды и позвонила.
Тупица! Импульсивная натура. Решения принимает молниеносно. Стоит носу зачесаться, как она уже бежит со стаканом. И не успеешь ни глазом моргнуть, ни слово вставить.
Но в конце концов... чем мы рискуем?
Как истинный профессионал, я утешился мыслью (утешения у меня всегда наготове, становитесь в очередь, обслужу всех и каждую!), что звонок по крайней мере встряхнет обитателей лачуги. Если, конечно, они нас не ждали20. Они прильнут к морским биноклям или к гигантскому телескопу. И что же они увидят меж прутьев решетки? Толстую идиотку, черную от угольной пыли, с младенцем на руках. Беспардонность гостьи, возможно, заставит их открыть.
Если не откроют, приведу войска и форт будет взят штурмом.
Я присел на корточки у столба, на котором держались ворота. Было свежо. В воздухе носились запахи Марны и раннего утра. Аромат лимона и водорослей...
- Кто там? - раздался голос в домофоне.
Мы не заметили на решетке аппарата. От неожиданности Берта чуть не выронила малыша.
Но моя бесстрашная помощница быстро пришла в себя.
- Я принесла мальчишку! - крикнула она, приподнимая моего тезку.
- Какого мальчишку? - осведомился одышливый голос.
- Сынка мамаши Терезы!
- Какой Терезы? - угрюмо попытался уточнить голос.
- Да жены поляка, какой же еще!
Нет, какова нахалка! Прет напролом! На ходу подметки режет! Самые хитроумные запоры ей нипочем и самые неподдающиеся мужчины тоже!
Уверенный тон, ребенок на руках. Ей нельзя не поверить!
Домофон отключился. Очевидно, в доме совещались. Затем послышалось клацанье замка. Дверь отворилась. Они решили проверить. Обитатели замка рискнули выслать дозорного к воротам. Дородная матрона с младенцем не смягчила их сердец, они везде подозревали ловушки.
Я напряженно соображал. Как себя повести? Нейтрализовать посланца из крепости?
Рискованно. Они могли наблюдать за воротами из дома. Спрятаться и ждать? Отличная идея, но чего я тут дождусь? Дорогой Сан-Антонио, ты на самых подступах к разгадке, сейчас или никогда! Перехвати инициативу! Другого случая снять сливки судьба тебе не пошлет.
Есть пословица: "Человек предполагает, Господь располагает". Лично мне простота пословиц не по душе. Они создают стереотипы, навешивают ярлыки на людей и чувства. Они нам нравятся, потому мы им доверяем и даже руководствуемся ими, не замечая их коварства. Но бывают пословицы, которые не подводят. Среди них та, что я только что привел. Сколько раз порывистость и импульсивность не оставляли камня на камне от тщательно разработанного плана. Ты долго обмозговываешь тактику, выстраиваешь стратегию. А затем, когда доходит до дела, неожиданный толчок изнутри ставит под удар все мероприятие. Возьмем, к примеру, девушек. Вы собираетесь на свидание с головокружительной красоткой. Отлично. Вы готовитесь устроить ей восхитительную фиесту, деревенский бал, крутое родео. Подарить радость жизни, яркую, как солнечный зайчик. Вы говорите себе: "Я развернусь во всю ширь, устрою безумную карусель, поднебесные качели, белую горячку, скачки диких мустангов, извержение вулкана, продемонстрирую одновременно изумительные фокусы и восторг публики, кошачью нежность и кошачью прыть. Вдохни поглубже перед поцелуем, прощай, грусть, отплываем!" Но в решающий момент от прекрасных задумок не остается и воспоминания. Верх берет гусар, вы пришпориваете дамочку и мчитесь напролом. Вас поманила плоть, и разум разом отключился. Так что толку загадывать наперед?..
Итак, для меня наступил момент, который смело можно было назвать критическим. Вы и сами очень скоро в этом убедитесь.
У ворот возник дозорный. Малый, с которым я говорил по телефону из угольного бистро. Я узнал его по одышке. Не сгубил ли он свое здоровье во Вьетнаме или Камбодже?
Он вещал из-за решетки. Я не мог его видеть, потому что держался в тени. Но, обладая слухом, способным различить хрип умирающего комара, я отчетливо услышал:
- Как вы посмели врываться к людям среди ночи? И вообще, кто вы такая? Апломб жулика невысокого полета.
- Соседка Келушиков, - ответила Берта.
- Не знаю никаких Келушиков. Вы одна?
- А как вам, хотелось бы? - промурлыкала несравненная толстуха.
Недоверчиво, словно подслеповатый, который ест щуку без очков, стражник открыл ворота. Он сделал шаг вперед, чтобы оглядеть окрестности. Ничего не обнаружив, сделал второй шаг... И вот тут выступил я в своем фирменном сан-антониевском стиле. Авторские права принадлежат мне! Я продемонстрировал высокое искусство! Видали ль вы, выйдя поутру за газетой, как тигр нападает на свою жертву? Как министр лупцует зарвавшихся телевизионщиков? Как проваливаются в тартарары ваши сбережения во время отпуска? Как разлетается на куски статуя Карла Маркса во время оккупации? Видали ль вы, как убивается Франция по ветеранам всех войн?
Все это пустяки по сравнению с тем, как я обрушился на Сезарина21. Я действовал так виртуозно, что сам себе удивился. Из положения сидя я взлетел в воздух. Прыгучесть жабы и мощь буйвола. Пушечный удар пришелся прямо в жирное брюхо. Сезарин был тучным малым, живот как купол "Боинга-747", а щеки свисали до плеч.
- Послушай, слон, - ласково прошептал я. - Пять туш уже охлаждаются в морозильной камере морга. Если ослушаешься меня, станешь шестой, понял?
Полное отсутствие реакции со стороны дозорного я принял за начало переговорного процесса.
- Отлично, - сказал я. - Впусти даму с ребенком и не шали.
Отдав приказ, я шмыгнул за спину Берты и укрылся там, как за стволом баобаба.
- Не суетитесь, дорогая, - прошептал я в прелестное ушко, слыхавшее немало глупостей. - Идите спокойно, словно неверная жена, которая возвращается под супружеский кров.
Ответом мне был едва слышный грудной смешок: Берта ликовала. Мы медленно вошли в сад. Со стороны мы походили на двух циркачей, изображавших лошадь. Я представлял заднюю часть. Любопытный кентавр получился из нас с Бертой: одновременно кобыла и племенной жеребец! И в придачу жеребенок в качестве щита... Странная процессия. Но разве не в столь же нелепом виде бредем мы по нашей убогой жизни? Разгуливаем по сыпучим берегам судьбы? Я шел, размышляя о тех, кто не видит себя со стороны, их много... И спрашивал себя, к какому концу они движутся беспечной походкой или деловитой? Где, на какой дороге, в каком закоулке их настигнет смерть? Я бы хотел, чтобы для нас, людей, выделили специальное место. Нечто вроде просторной и темной пещеры, куда бы мы приходили испустить последний вздох. Мы ложились бы рядком или друг на друга и беззвучно исчезали бы, рассыпаясь в мелкую пыль. Таяли бы в небытии, где царит наш отец, неважно, кто он, Бог или Ничто. Смерть стала бы более пристойной. Она не застигала бы врасплох и в самом неподходящем месте. Люди бы не забывали умирать, как старые псы, что забывают лаять. Отвратительно, когда одряхлевшие венцы творения превращаются в зловонную падаль. Следовало бы сурово преследовать неположенные смерти. Был бы я в правительстве, издал бы закон, запрещающий людям помирать так же невразумительно, как жили.