Эти печальные раздумья помогли мне пересечь сад.
Мы достигли невысокого крыльца. Толстобрюхий послушно брел рядом с Бертой, с трудом переставляя ноги и тяжело дыша. Я подумал, что, сбрось он килограммов сто, его бронхам изрядно полегчало бы. Честное слово, он походил на шар. Глобус. На его телесах можно было изобразить все пять частей света. Но откровенно говоря, не хотел бы я тогда оказаться ни на Огненной Земле, ни в Южной Африке.
Боров выкинул-таки номер, когда взобрался по ступенькам. Мое неожиданное появление ошеломило его, но, приблизившись к спасительному убежищу, этот гад обнаружил удивительную прыть. Я не успел вмешаться. Сезарин ударил Берту в грудь, она повалилась на меня, я не мог позволить ей упасть: в ее руках была драгоценная ноша. Бочонок с прогорклым жиром резво вкатился в дом, и дверь захлопнулась. Когда я с размаху ударил плечом, внутри сухо щелкнул замок. Ловко сработано!
Но вы меня знаете, в чрезвычайных ситуациях я сбрасываю белые перчатки. Определив на слух местоположение замка, я принялся расстреливать деревянную дверь. Калибр моего дружка позволяет использовать его в случае необходимости в качестве отбойного молотка, щепки полетели в разные стороны. Всадив четыре пули, я мог открыть дверь легким прикосновением ладони.
Что и сделал.
Грохот разбудил карапуза. Пожалуй, участие в безумном предприятии стало малышу надоедать. Должен заметить, детям в наше время не позавидуешь. Отнимая от груди, у них одновременно отнимают всю радость жизни. Несмотря на напряженность момента, я вдруг вспомнил о матери Антуана, до сих пор пригвожденной к опоре моста Мари. Я напрочь забыл вызвать команду из морга. Там ли еще пьянчужка со своим вонючим скарбом?
- Берта, оставайтесь здесь с мальцом! - приказал я. - И без глупостей!
Впервые моя боевая подруга обнаружила легкое беспокойство. Она недоверчиво принюхалась и пробормотала:
- Не вызвать ли полицию, Сан-Антонио?
- Я и есть полиция! - гордо отрезал я и отправился на поиски вислобрюхого.
Я намеревался показать ему, почем фунт изюма, как говаривал один славный кондитер. Да что там, тонна изюма!
Но мои намерения остались пустым бахвальством (в духе увальня Берю). Дом был пуст, дорогие мои. Мебель, конечно, стояла, и довольно невзрачная, но обитатели отсутствовали. Я облазил все от подвала до чердака и два этажа между ними, но не встретил ни единой живой души. В двух спальнях обнаружил разобранные постели, следовательно, в них совсем недавно кто-то нежился. В пепельнице догорала сигарета.
Никого! Пусто!
Я вернулся в прихожую. И какую картину я там застал? Берта "кормила грудью" Антуана. Сопляк вцепился в пышную приманку и рвался покорить этот Монблан! Коровушка скосила на меня нежный взгляд. Иллюзия материнства приятно возбуждала ее, даже облагораживала.
- Пришлось, - пояснила она, - надо же было его успокоить. Маленький негодник страшно рассвирепел. А где бандиты?
- На большой дороге, - пробормотал я. - Сбежали.
- Как?
- Вот именно, как? Хороший вопрос... Все окна закрыты, а двери заперты изнутри.
Можно подумать, мы попали на конгресс фокусников.
Берта пожала плечами, и мордочка упрямого Антуана потонула в бледной плоти.
- Фокусники, скажете тоже, комиссар! Они где-то спрятались, а вы не смогли их найти.
Приняв решение, она оторвала ребенка от груди. Раздался звук, словно вылетела пробка из бутылки шампанского.
- Подержите парнишку, а я пошукаю тут!
Она сунула мне в руки ребенка и удалилась, недоумевая сквозь зубы, за что меня сделали комиссаром полиции. Антуан снова принялся орать.
Интересное расследование, не так ли? Банальным его никак не назовешь. Знаменитый Сан-А с младенцем на руках ловит банду преступников! Осталось только увековечить в камне!
Я вдруг почувствовал, что выдохся. У меня подкосились ноги, и я опустился на банкетку, обтянутую зеленым бархатом. Антуан трепыхался в моих объятиях, сучил всеми четырьмя конечностями. Ярость неутоленного голода буквально разрывала его на части. Он вопил как резаный, маленький трубач! Ротик зиял розовым блюдцем. Малыш не сводил с меня гневного взгляда. Он смотрел с ненавистью на тупицу мужского пола, который, слыша его голодный плач, не способен достать еды. В голубых глазах застыло несказанное презрение. Я живо склонился к нему и пощекотал губами шейку. Малыш вдруг прекратил голосить. Прикосновение сбило его с толку и на секунду отвлекло от желудочных страданий. Я повторил прием. Антуан улыбнулся...
В саду меж статуями занимался рассвет. Ближайшим к крыльцу стоял Людовик XIV. Ей-богу, нужно быть чокнутым, чтобы окружить себя подобными персонажами в мраморе. Хотели бы вы, чтоб на вашей лужайке посреди рододендронов возвышался Король Солнце? Не покажется ли вам, что вы поселились в музее? Нет ничего грустнее застывшего искусства.
У ворот раздался звонок. Я подошел с младенцем на руках и увидел старого краба в фланелевых штанах и латаных очках на носу. Похоже, это был тот самый рыбак, которого мы видели, подъезжая к поместью Рожкирпро.
- Да? - коротко осведомился я.
- Уж извиняйте, - начал истребитель пескарей, - но мне почудилось, что я слыхал выстрелы.
- Старое ружьишко случайно шарахнуло, - успокоил его я.
- Ага, ладно!
Вокруг его рта легкими облачками клубился пар.
- Клюет?
Рыбак пожал плечами.
- Уж четверть века, как не клюет. А вот в прежние времена полными садками носил...
Верно говорят: люди ничего не помнят, кроме своих воспоминаний. Бедолага-рыбак поплелся обратно к своей никчемной удочке вялой походкой работяги на маленькой пенсии.
Я собрался вернуться в дом, но вдруг, потрясенный, замер на крыльце. Глюки начались? Или сказалась усталость? Уж не примкнуть ли мне к тощей когорте святых дамочек, узревших чудо? Решил не торопиться, у меня хватало времени, чтобы разобраться с тем, что со мной происходило. Одиночество весьма кстати, когда сталкиваешься со сверхъестественным.
Однако, друзья мои, я подумал о том, не начать ли кампанию с целью канонизации Людовика XIV. Затея вам не по нутру? Вы припомните войны, которые он вел, отмену Нантского эдикта, свары и склоки при дворе, мадам де Монтеспан (в мужских портках), да? Увы, ваши протесты гроша ломаного не стоят, дорогие мои горлопаны. Несмотря на все свои пороки и зароки, старик Аулу оказался не чужд паранормальных явлений. Хотите доказательства?
Ухватитесь покрепче за подлокотники, сейчас я рубану правду-матку сплеча. Статуя короля дышала!
Глава восьмая
Тсс!
Дыхание было почти незаметно, как и у меня, очевидно. Так, легкое облачко, сразу и не различить.
Но факт есть факт (тревожный): тонкие невесомые завитки выплывали из полуоткрытого рта.
Повторяю, на мгновение я подумал, что спятил. Мое подсознание говорило: "Твой зрачок помутился, приятель". Затем я присмотрелся повнимательнее, сфокусировал зрение на августейших мраморных губах и убедился окончательно: Людовик XIV дышал!
Мы с Антуаном приблизились к статуе, один поддерживал другого. Капли росы на газоне лопались под моим башмаком, как...22
Я сунул руку в рот Короля Солнца. Его не вырвало. Положение монарха, сами понимаете, обязывает к сдержанности. Как бы то ни было, я ощутил теплое дуновение.
Вы любите головоломки? Я не очень. Они меня утомляют. Вот почему я не стал ломать голову и быстренько сообразил, что статуя полая и служит не столько для красоты, сколько для проветривания подземного помещения. Иначе говоря, монарший рот был вентиляционным отверстием.
Не нужно кончать политехнический, чтобы догадаться, что под землей соорудили тайное убежище. С какой целью? Мой приятель Шекспир, если бы пару минут назад не отправился за сигаретами, сказал бы вам то же, что и я: вот в чем вопрос...
На крыльце возникла Большая Берта. Она размахивала руками, словно семафор.
- Идите-ка сюда, Сан-Антонио, скорее! Я подошел к ней.
- Думаю, я кое-что нашла!
Надо было видеть, как дрожал хохолок у нашей грузной страусихи! Грудь вздымалась, толстые щеки лоснились, глаз сиял!
Я засыпал ее вопросами (давить на бегемотиху не имело смысла), но она не раскрыла секрета. О некоторых вещах нельзя рассказать, их надо видеть. Только тогда они производят должное, как правило неизгладимое, впечатление. Вот так проявляется ущербность слова, его хрупкость. Соединять жест с речью - чепуховая затея. Слово далее не может служить пояснением, оно вообще излишне! Когда-нибудь я замолчу навсегда и стану изображать мои шедевры с помощью мимики. Создам песнь языком жеста. И меня тут же изолируют. Все, что думаю, я выражу столь ярко и сильно, что меня нельзя будет оставить на свободе. Я заслужу репутацию угрозы обществу, опасного возмутителя спокойствия. И меня бросят в колодец страха, который я сам в этом миропорядке и вырою.
Берта потащила меня в подвал. Я его уже облазил. Он состоял из трех частей: котельной, прачечной и винного погреба. В это помещение прекрасная квадратная мадам меня и привела.
Содержимое стеллажей выдавало изысканный вкус. Были представлены лучшие имена: Шеваль-Бланк, Шато д'Икем, Романе, Флери, Шато-Шалон и прочие. Переплет из железных обручей. Почтенные имена, просветители нации! Великие, благородные, недосягаемые. Как это престижно, ослепительно и очень по-французски! Не хватало только "Марсельезы". На мой взгляд, "Марсельезу" всегда поют неправильно и часто некстати. Мне она нравится в исполнении хора Советской армии. С русским акцентом она звучит лихо. Помните, тот малый, солист, запевал совсем недурно. Немного драл глотку, но сколько пыла слышалось в его тремоло! А наш модный баритон! Его хорошо было слушать в общественных местах. По ящику ничего не разберешь, сплошное надувательство. Они просто запускали звуковую дорожку из фильма Ренуара. Но вживую звучало убедительно. Обе руки подняты, кулаки сжаты, локти согнуты. Такое было впечатление, что он сейчас грянет "Интернационал".
"Я буду запевать, а вы подхватывайте". О черт, ну конечно! Кроме господина префекта, резвящегося на городской площади, некому устроить день славы. Люди испытывают неловкость. Народ, он, может быть, и глуп, но гротеск чует безошибочно. В наше время мужчина предпочитает прогуливать свою малышку по рыночной площади, а не там, где горланят "Марсельезу". В крайнем случае, когда на тебя направлены ружья, можно и спеть. Во-первых, вы находитесь в тесной компании, лицом к лицу с вояками, и свежим расстрельным утречком пение согревает. Но на глазах у всего народа и без всякого повода рвать жилы, как те оголтелые солдаты... Нет уж, лучше уподобиться маленьким несмышленышам и свистеть в дудочку! Даже если на вас берет бойца Сопротивления и вся грудь в медалях, вы все равно не осмелитесь присоединиться к господину префекту. А можете представить себе президента Помпиду, затянувшего мотивчик на публике: "Долой тиранию!" Немыслимо! Президент - человек цивилизованный, культурный, современный. Он много шутит, острит, шалит, чуть что, вопит "чур меня!", порою мурлычет веселенькие куплеты. Когда буду на приеме в Елисейском дворце, упрошу президента напеть что-нибудь из любимого репертуара. Нам придется запереться в уборной, чтобы судебные приставы не услышали! Кроме изумительных стеллажей, в погребе стояли две бочки: большая и маленькая. Берта указала на ту, что попышнее.
- Гляньте, комиссар!
- Уже видел.
- Вблизи?
- Как вижу вас! - саркастически ответил я.
- Тогда пощупайте...
Я постучал над краном. Хороший полный звук. Для очистки совести я открыл кран. Красная пенистая струя хлынула на мои ботинки.
- Что дальше, Берта?
Она показала пальцем на толстое днище бочки ближе к стене.
- А здесь?
Я возобновил простукивание. Потрясающе! Вместо "бум-бум" мой согнутый палец отбил "бах-бах". Чувствуете разницу? Нет? Ну и ладно. Не обязательно кончать университеты, чтобы читать мои книжки. Моя сила в том, что я одинаково доступен кретинам и высоким умам.
Поясняю, чтобы не возникло никаких недомолвок: бочка спереди звучала как полная, а сзади - как пустая.
- Берта, - торжественно изрек я, - в эту бредовую ночь я смело могу утверждать, что вы - гений и мало кто в наше время может сравниться с вами!
И чтобы не остаться в долгу, как говаривал некий ресторатор, я вырвал пробку, пропитанную волшебными ароматами. Через это отверстие в бочку наливали вино. Но я сообразил, что оно могло служить и для иной цели. Опять же как говаривал вышеупомянутый ресторатор своему слуге, "знаем мы ваши штучки".
Я сунул два пальца в дырку. Исследование продлилось недолго. Я нащупал кольцо, плескавшееся в потоке благородного слабительного23. Дернул за этот железный перстенек, и случилось то, что вы и ожидали (к счастью, иначе я не знал бы, как продолжить повествование!).
Половина бочки, та, что была полной, отъехала в сторону. Полагаю, двое из ста читателей уже сообразили, что соединение было ловко замаскировано одним из обручей. И один из ста догадался, что полая часть являлась входом в туннель.
Я перекинул Антуана Берте. Не лезть же в бандитское логово с младенцем на руках! Я не собирался устраивать матч по регби.
Сжав пушку в кулаке, я протиснулся в довольно узкую трубу. Она круто шла вниз и скоро стала много шире. Нечто вроде раструба, узким началом которого служила бочка. Наконец я оказался в просторном коридоре, выкрашенном в белый цвет, ноги утопали в ворсистом ковре, мощные лампы дневного света были упрятаны в стену, и двери, двери, двери. Напоминало шикарный бордель.
Я затеял рискованное предприятие.
Но вы же понимаете, если бы меня звали Людовик или, допустим, Карл, то насчет прозвища никаких сомнений - Смелый.
Спускаться в одиночку в прямой, как стрела, коридор было безумной дерзостью. А что, если ребята приоткроют двери, положат пальчики на курок и давай палить наперебой! И ваш Сан-А из новехонького сундука превратится в развалину, сплошь утыканную кусочками свинца, словно заклепками, - мечту антиквара.
Я не стал пренебрегать опасностью и взревел что было мочи. Такой вой мог бы в два счет эвакуировать пассажиров океанского лайнера, если в тот врезался в бетонный причал.
- Четвертый взвод, занять позицию в глубине коридора! Надеть маски! Гранаты наготове? Отлично! Взвод третий-бис, оставаться в подвале! Подрывники прибыли? Хорошо! Тогда средство сто шестнадцать! По местам!
Все это я орал, зажав нос и надсаживая горло, чтобы добавить голосу побольше металла.
Клянусь вам, верные мои друзья, никто, кроме Сан-Антонио, не способен на столь феноменальную, сногсшибательную наглость. Со времен финансовых пирамид о подобном не слыхивали! Я обращаюсь к бывалым людям, вы согласны со мной? Блеф, примитивный до предела! Даже если вам такое по телеку покажут, вы не выдержите, схватите молоток и разнесете ящик вдребезги. Меньших из моих собратьев (а Господь ведает, среди них есть меньшие), осмелься они подражать мне, комитет по литературе быстренько припечатал бы гневной отповедью. Их ущемили бы в правах. Отправили проводить уик-энд в кутузку на гнилой соломе. Им пришлось бы сотворить чудо, чтоб вернуть благорасположение Академии! Подхалимаж! Подарки! Посылать цветочки!
Просить прощения! Пластаться! Ползать на коленях! Валяться в пыли! Пообещать старушке-матери, жене, любовницам, что они больше никогда не будут! Предъявить медицинскую справку! Отречься! Поклясться! Короче, провалиться с треском!
Но я, Сан-А, ни перед чем не остановлюсь. Прежде всего мне важен результат.
Успех? Смотря как его понимать!
Добиться успеха и остаться неизвестным! По мне все средства хороши, лишь бы замаскировать мою гениальность. Раскрыться - значит потерпеть поражение. Я обречен быть необитаемым островом, где перебывала уйма первооткрывателей. Мрачная земля, а в ней несколько трюфелей. Стоит кому-нибудь отыскать один, он думает, что дело в шляпе. Тут-то и начинается! Фоторепортеры! Телевидение! "Сан-Антонио, говорят, в ваших испражнениях обнаружен трюфель? Как вы объясните этот феномен? Может, это у вас наследственное? Кто ваши предки? Русская герцогиня? А вы, случаем, не внебрачный внук Дюма-сына? У вас бывали эротические фантазии до того, как вас отняли от груди? Правда, что вас кормили исключительно пастеризованным фосфором? Или крошили сушеные мозги в кашу? А когда проявилось ваше второе "я"? Не в тот ли момент, когда вы возжелали свою сестру?" Так я вам и рассказал.
Представляете меня с корзинкой трюфелей? Однако щедрость может выйти мне боком. Некоторые подожмут губы. Привереды! "Скажите, но ведь это не самые лучшие трюфели? Они воняют, фи! Выбросьте..." Но при чем тут я, ведь я лишь сеятель. Не хочу обижать почтенных кормильцев Парижа, но трюфель сам по себе - не слишком приятная вещь. У него вкус заплесневевшей резины. Даже под соусом! И единственное достоинство: он дорог. Тут у меня нет возражений. За невзрачный пупырышек вы платите, как за банку икры. Цена вас гипнотизирует. И вы не только заглатываете эту гадость, но еще и громко выражаете восторг. Острота ощущений! Вы кладете эту слизь на тарелку, закатываете глаза, и трюфелю конец!
От грибов бывают глюки, ребята.
И если уж совсем начистоту, их обожают свиньи, потому свиней и приспособили их добывать!
Ну хватит отступлений! К концу книги я заболтался. Кое-кто нас уже покинул? Попутного ветра!
В подземном жилище царила тишина. За дело, мой любимый комиссар!
Я обнаружил, что все двери снабжены наружными задвижками, словно тюремные камеры. Пустячок, но весьма эффективно. Второе сходство с кутузкой - глазок, маленький мутноватый кружок.
Я приник к первому глазку. Благодаря большому углу отражения я увидел комнату целиком. Уверяю вас, на камеру она не походила.
Номер-люкс! Но действительно роскошный люкс! Стены обиты сиреневым бархатом. Мебель эпохи Людовика XVI (новодел). Диваны - чтоб я так спал! Картины мэтров и их ниспровергателей. Многослойные ковры, словно земная кора в разрезе. Сказка!
Я мысленно свистнул от изумления.
Поразило меня не столько убранство комнаты, сколько ее обитатель. Догадываетесь, о ком идет речь? Готовы откусить себе язык? И вы правы, потому что не нужен мне ваш язык за все золото мира, к тому же столь нездорового цвета!
За дверью, в трех метрах от меня, сидел в кресле и листал альбом по искусству эмир шах Помху, бывший хозяин Катшадеу, о чьей трагической гибели в руинах столицы Шашедубракмар было объявлено год назад.
Поистине руки опускаются, как заметил один хирург, отрезав пациенту здоровую ногу. Я ожидал увидеть кого угодно и даже кого не угодно, но только не шаха Помху! И где? В Ножане! Вы можете в такое поверить? Смотрите мне прямо в глаза - косоглазие не помеха! - и отвечайте: вы знали, что в комнате шах?
То-то!
Но, как успокаивал раненый путешественник даму, что волокла его на себе, не волнуйтесь: впереди нас ждет еще много удивительного.
Я перешел к другой двери. Глянул.
Держите меня, ребята! Вторым постояльцем Юста Рожкирпро оказался Мик Болхоул, английский дипломат, исчезнувший в прошлом месяце. Предполагалось, что он двинул на восток. На родину предков-колонизаторов. В третьей комнате третье потрясение: убеленный сединами старик, в котором я не без труда узнал Анатоля Коральена, известного банкира, бросившего любовницу, а затем убившего ее дедушку. Сотворив черное дело, денежный мешок исчез. Ходили слухи, что его видели в Швейцарии, на Новых Гебридах, но потом и слухи прекратились. Человек испарился.
Четвертая дверь? Ставлю мое жалованье за прошлый год против вашего за будущий месяц, ни за что не догадаетесь. Ну давайте, давайте, нанизывайте имена! Кто там на очереди? Чарлз имярек? Вы с ума сошли! Конечно, не худо бы проверить, где этот Чарлз сейчас, но все-таки! Однако вас ничем не удивишь! Покажи мизинец - вы откусите руку! Но нет, мои дорогие, на этот раз моему взору предстала Ребекка. Очаровательная малышка лежала в не менее очаровательной кроватке, покрывало в цветочек.
Она спала! Из чего я сделал вывод, что комнаты абсолютно звуконепроницаемы. Никто из подземных жителей не услышал (и не принял к сведению) моих грозных воплей.
В пятой комнате безмятежно дрыхла мадам Пино.
У меня гора с плеч свалилась. Обе женщины были живы! Подайте Господу! Сейчас можно признаться: разыгравшаяся бойня внушала мало оптимизма в отношении их судьбы. В этом маленьком Вердене (который с тех пор в полицейских анналах зовется "Безумной ночью") дорогие дамы могли запросто лишиться жизни, особенно жена Цезаря. Что теперь рассуждать. Я нашел их, целых и невредимых, и это главное.
Я мог бы их немедленно освободить, но требовалось закончить работу, а в таких случаях руки должны быть не заняты. Девицы, особенно когда даруешь им свободу, превращаются в чудовищную обузу. Они тараторят, расспрашивают, цепляются за вас - и вот они уже на ковре! Уж не думаете ли вы, что я способен грубо пресечь порыв благодарной страсти? Нет, это не в моих правилах! Верно, бывали случаи, когда я придерживал лошадей, чтобы потом пустить их вскачь, но отлынивать - никогда!
В тот момент я страстно желал одного: наложить лапу на толстого астматика и Рожкирпро. Где они прячутся, эти уроды?
Шестая комната. Пусто. На седьмой двери нет глазка. Задвижка открыта. Подергал дверную ручку. Фигу! Дверь заперта с другой стороны.
На складе, в заднем кармане брюк, у меня всегда запасец на черный день. Следовательно, почему бы не пустить в ход последние пули из тех, что в пушке?
Трах-тарарах!
Ура победителю!
Рекомендую моего "пиф-пафа" на случай, если вы забудете ключи от дома или ваш младшенький запрется в туалете и не сможет открыть дверь. Сбрызните замок из стальной масленки - и путь открыт!
Я опасался, что вломлюсь в комнату такую же, как прочие, но дверь вела в коридор. Он походил на минную галерею и вид имел непрезентабельный. Глиняные мокрые своды были укреплены простыми досками. На полу лужицы воды... Освещение - тусклая электрическая лампочка. Я пошлепал по грязи, перезаряжая шпалер.
Понятно, в чем секрет? Поместье Рожкирпро соединялось подземным переходом с соседним домом. В случае нужды (а таковая наступила) обитатели могли эвакуироваться. Держу пари, мадам, на то, о чем вы думаете, против того, чего я желаю, они смылись, голубчики. Им хватило нескольких минут, когда я замешкался. Представив себе, как они несутся в ревущем автомобиле по направлению к следующему убежищу, я пришел в ярость! В отчаяние!
Мой топот мрачным эхом катился по грязному коридору. Должно быть, я пробежал метров тридцать, когда нога вновь ступила на камень.
Ого, наверху открытая дверь! Я вылез в подвал, похожий на тот, из которого начал путешествие под землей. Снова бочка! Похоже, Юст Рожкирпро хорошую идею эксплуатирует до износа.
Беглецы, очевидно, спешили. Они даже не позаботились запереть за собой двери, оставляя их распахнутыми. Их маршрут нетрудно было угадать (и не стоило ломать голову): на грязи четко отпечатались следы башмаков.
Я поднялся по лестнице в вестибюль и заглянул в кухню, где разило затхлостью и пауки вовсю плели свою пряжу. Низкая дверь вела из кухни в гараж.
Я остановился: мне послышался шум.
Шум состоял из двух компонентов: приглушенного бормотания и слабого стона. Звуки мешались и дополняли друг друга. Я вжался в стену и рискнул заглянуть в гараж.
Первое, что я увидел, был человек, если его можно так обозвать.
Человек, умерший отвратительной смертью.
Малый, с которым столь жестоко обошлась судьба, был не кем иным, как хряком, открывшим нам ворота. Несчастному практически вспороли брюхо. Дам и девиц прошу удалиться, пусть останутся лишь господа мужчины. Участников войн и пьяных дебошей вид крови не устрашит. Буду краток. Астматика порешили ударом топора, но не совсем обычным способом. Видимо, убийца поджидал беглецов за дверью. Толстяк, шедший первым, заметил палача с топором наготове и инстинктивно отпрянул. Голову-то он спас, но выдающийся фасад стал добычей мясника.
Удар пришелся в грудь. Беднягу разрубили от шеи до пупка! Жуткое зрелище! Внутренности валялись рядом, очень естественного цвета и дурно пахнущие. Попросту смердящие! Впрочем, вам каждый вечер показывают нечто подобное в кино. Но при чем тут наш толстяк? У него были все шансы стать кавалером ордена долгожителей.
Любопытство возобладало над отвращением, я продвинулся немного вперед. О-ля-ля! Утренник продолжался! Мы перешли к спортивным развлечениям!
Два человека в плащах, один из них блондин, почти альбинос, привязали третьего (он был одет в домашний халат, словно простой обыватель) к заднему бамперу автомобиля. Но как привязали! К машине прицепили хвост: распластали малого на земле, приподняв ему грудь.
Двое бандитов заставили его открыть рот как можно шире и вставили ему в клюв выхлопную трубу. Вы внимательно следите за ходом повествования? Спасибо. У Рожкирпро, поскольку я ни секунду не сомневался, что с трубкой в зубах лежал именно он, руки и ноги были связаны. Более того, веревки укрепили на амортизаторах.
Альбинос сел за руль. Он был жутко спокоен. Робот с выверенными и отточенными движениями. Нажал на стартер.
Мы достигли невысокого крыльца. Толстобрюхий послушно брел рядом с Бертой, с трудом переставляя ноги и тяжело дыша. Я подумал, что, сбрось он килограммов сто, его бронхам изрядно полегчало бы. Честное слово, он походил на шар. Глобус. На его телесах можно было изобразить все пять частей света. Но откровенно говоря, не хотел бы я тогда оказаться ни на Огненной Земле, ни в Южной Африке.
Боров выкинул-таки номер, когда взобрался по ступенькам. Мое неожиданное появление ошеломило его, но, приблизившись к спасительному убежищу, этот гад обнаружил удивительную прыть. Я не успел вмешаться. Сезарин ударил Берту в грудь, она повалилась на меня, я не мог позволить ей упасть: в ее руках была драгоценная ноша. Бочонок с прогорклым жиром резво вкатился в дом, и дверь захлопнулась. Когда я с размаху ударил плечом, внутри сухо щелкнул замок. Ловко сработано!
Но вы меня знаете, в чрезвычайных ситуациях я сбрасываю белые перчатки. Определив на слух местоположение замка, я принялся расстреливать деревянную дверь. Калибр моего дружка позволяет использовать его в случае необходимости в качестве отбойного молотка, щепки полетели в разные стороны. Всадив четыре пули, я мог открыть дверь легким прикосновением ладони.
Что и сделал.
Грохот разбудил карапуза. Пожалуй, участие в безумном предприятии стало малышу надоедать. Должен заметить, детям в наше время не позавидуешь. Отнимая от груди, у них одновременно отнимают всю радость жизни. Несмотря на напряженность момента, я вдруг вспомнил о матери Антуана, до сих пор пригвожденной к опоре моста Мари. Я напрочь забыл вызвать команду из морга. Там ли еще пьянчужка со своим вонючим скарбом?
- Берта, оставайтесь здесь с мальцом! - приказал я. - И без глупостей!
Впервые моя боевая подруга обнаружила легкое беспокойство. Она недоверчиво принюхалась и пробормотала:
- Не вызвать ли полицию, Сан-Антонио?
- Я и есть полиция! - гордо отрезал я и отправился на поиски вислобрюхого.
Я намеревался показать ему, почем фунт изюма, как говаривал один славный кондитер. Да что там, тонна изюма!
Но мои намерения остались пустым бахвальством (в духе увальня Берю). Дом был пуст, дорогие мои. Мебель, конечно, стояла, и довольно невзрачная, но обитатели отсутствовали. Я облазил все от подвала до чердака и два этажа между ними, но не встретил ни единой живой души. В двух спальнях обнаружил разобранные постели, следовательно, в них совсем недавно кто-то нежился. В пепельнице догорала сигарета.
Никого! Пусто!
Я вернулся в прихожую. И какую картину я там застал? Берта "кормила грудью" Антуана. Сопляк вцепился в пышную приманку и рвался покорить этот Монблан! Коровушка скосила на меня нежный взгляд. Иллюзия материнства приятно возбуждала ее, даже облагораживала.
- Пришлось, - пояснила она, - надо же было его успокоить. Маленький негодник страшно рассвирепел. А где бандиты?
- На большой дороге, - пробормотал я. - Сбежали.
- Как?
- Вот именно, как? Хороший вопрос... Все окна закрыты, а двери заперты изнутри.
Можно подумать, мы попали на конгресс фокусников.
Берта пожала плечами, и мордочка упрямого Антуана потонула в бледной плоти.
- Фокусники, скажете тоже, комиссар! Они где-то спрятались, а вы не смогли их найти.
Приняв решение, она оторвала ребенка от груди. Раздался звук, словно вылетела пробка из бутылки шампанского.
- Подержите парнишку, а я пошукаю тут!
Она сунула мне в руки ребенка и удалилась, недоумевая сквозь зубы, за что меня сделали комиссаром полиции. Антуан снова принялся орать.
Интересное расследование, не так ли? Банальным его никак не назовешь. Знаменитый Сан-А с младенцем на руках ловит банду преступников! Осталось только увековечить в камне!
Я вдруг почувствовал, что выдохся. У меня подкосились ноги, и я опустился на банкетку, обтянутую зеленым бархатом. Антуан трепыхался в моих объятиях, сучил всеми четырьмя конечностями. Ярость неутоленного голода буквально разрывала его на части. Он вопил как резаный, маленький трубач! Ротик зиял розовым блюдцем. Малыш не сводил с меня гневного взгляда. Он смотрел с ненавистью на тупицу мужского пола, который, слыша его голодный плач, не способен достать еды. В голубых глазах застыло несказанное презрение. Я живо склонился к нему и пощекотал губами шейку. Малыш вдруг прекратил голосить. Прикосновение сбило его с толку и на секунду отвлекло от желудочных страданий. Я повторил прием. Антуан улыбнулся...
В саду меж статуями занимался рассвет. Ближайшим к крыльцу стоял Людовик XIV. Ей-богу, нужно быть чокнутым, чтобы окружить себя подобными персонажами в мраморе. Хотели бы вы, чтоб на вашей лужайке посреди рододендронов возвышался Король Солнце? Не покажется ли вам, что вы поселились в музее? Нет ничего грустнее застывшего искусства.
У ворот раздался звонок. Я подошел с младенцем на руках и увидел старого краба в фланелевых штанах и латаных очках на носу. Похоже, это был тот самый рыбак, которого мы видели, подъезжая к поместью Рожкирпро.
- Да? - коротко осведомился я.
- Уж извиняйте, - начал истребитель пескарей, - но мне почудилось, что я слыхал выстрелы.
- Старое ружьишко случайно шарахнуло, - успокоил его я.
- Ага, ладно!
Вокруг его рта легкими облачками клубился пар.
- Клюет?
Рыбак пожал плечами.
- Уж четверть века, как не клюет. А вот в прежние времена полными садками носил...
Верно говорят: люди ничего не помнят, кроме своих воспоминаний. Бедолага-рыбак поплелся обратно к своей никчемной удочке вялой походкой работяги на маленькой пенсии.
Я собрался вернуться в дом, но вдруг, потрясенный, замер на крыльце. Глюки начались? Или сказалась усталость? Уж не примкнуть ли мне к тощей когорте святых дамочек, узревших чудо? Решил не торопиться, у меня хватало времени, чтобы разобраться с тем, что со мной происходило. Одиночество весьма кстати, когда сталкиваешься со сверхъестественным.
Однако, друзья мои, я подумал о том, не начать ли кампанию с целью канонизации Людовика XIV. Затея вам не по нутру? Вы припомните войны, которые он вел, отмену Нантского эдикта, свары и склоки при дворе, мадам де Монтеспан (в мужских портках), да? Увы, ваши протесты гроша ломаного не стоят, дорогие мои горлопаны. Несмотря на все свои пороки и зароки, старик Аулу оказался не чужд паранормальных явлений. Хотите доказательства?
Ухватитесь покрепче за подлокотники, сейчас я рубану правду-матку сплеча. Статуя короля дышала!
Глава восьмая
Тсс!
Дыхание было почти незаметно, как и у меня, очевидно. Так, легкое облачко, сразу и не различить.
Но факт есть факт (тревожный): тонкие невесомые завитки выплывали из полуоткрытого рта.
Повторяю, на мгновение я подумал, что спятил. Мое подсознание говорило: "Твой зрачок помутился, приятель". Затем я присмотрелся повнимательнее, сфокусировал зрение на августейших мраморных губах и убедился окончательно: Людовик XIV дышал!
Мы с Антуаном приблизились к статуе, один поддерживал другого. Капли росы на газоне лопались под моим башмаком, как...22
Я сунул руку в рот Короля Солнца. Его не вырвало. Положение монарха, сами понимаете, обязывает к сдержанности. Как бы то ни было, я ощутил теплое дуновение.
Вы любите головоломки? Я не очень. Они меня утомляют. Вот почему я не стал ломать голову и быстренько сообразил, что статуя полая и служит не столько для красоты, сколько для проветривания подземного помещения. Иначе говоря, монарший рот был вентиляционным отверстием.
Не нужно кончать политехнический, чтобы догадаться, что под землей соорудили тайное убежище. С какой целью? Мой приятель Шекспир, если бы пару минут назад не отправился за сигаретами, сказал бы вам то же, что и я: вот в чем вопрос...
На крыльце возникла Большая Берта. Она размахивала руками, словно семафор.
- Идите-ка сюда, Сан-Антонио, скорее! Я подошел к ней.
- Думаю, я кое-что нашла!
Надо было видеть, как дрожал хохолок у нашей грузной страусихи! Грудь вздымалась, толстые щеки лоснились, глаз сиял!
Я засыпал ее вопросами (давить на бегемотиху не имело смысла), но она не раскрыла секрета. О некоторых вещах нельзя рассказать, их надо видеть. Только тогда они производят должное, как правило неизгладимое, впечатление. Вот так проявляется ущербность слова, его хрупкость. Соединять жест с речью - чепуховая затея. Слово далее не может служить пояснением, оно вообще излишне! Когда-нибудь я замолчу навсегда и стану изображать мои шедевры с помощью мимики. Создам песнь языком жеста. И меня тут же изолируют. Все, что думаю, я выражу столь ярко и сильно, что меня нельзя будет оставить на свободе. Я заслужу репутацию угрозы обществу, опасного возмутителя спокойствия. И меня бросят в колодец страха, который я сам в этом миропорядке и вырою.
Берта потащила меня в подвал. Я его уже облазил. Он состоял из трех частей: котельной, прачечной и винного погреба. В это помещение прекрасная квадратная мадам меня и привела.
Содержимое стеллажей выдавало изысканный вкус. Были представлены лучшие имена: Шеваль-Бланк, Шато д'Икем, Романе, Флери, Шато-Шалон и прочие. Переплет из железных обручей. Почтенные имена, просветители нации! Великие, благородные, недосягаемые. Как это престижно, ослепительно и очень по-французски! Не хватало только "Марсельезы". На мой взгляд, "Марсельезу" всегда поют неправильно и часто некстати. Мне она нравится в исполнении хора Советской армии. С русским акцентом она звучит лихо. Помните, тот малый, солист, запевал совсем недурно. Немного драл глотку, но сколько пыла слышалось в его тремоло! А наш модный баритон! Его хорошо было слушать в общественных местах. По ящику ничего не разберешь, сплошное надувательство. Они просто запускали звуковую дорожку из фильма Ренуара. Но вживую звучало убедительно. Обе руки подняты, кулаки сжаты, локти согнуты. Такое было впечатление, что он сейчас грянет "Интернационал".
"Я буду запевать, а вы подхватывайте". О черт, ну конечно! Кроме господина префекта, резвящегося на городской площади, некому устроить день славы. Люди испытывают неловкость. Народ, он, может быть, и глуп, но гротеск чует безошибочно. В наше время мужчина предпочитает прогуливать свою малышку по рыночной площади, а не там, где горланят "Марсельезу". В крайнем случае, когда на тебя направлены ружья, можно и спеть. Во-первых, вы находитесь в тесной компании, лицом к лицу с вояками, и свежим расстрельным утречком пение согревает. Но на глазах у всего народа и без всякого повода рвать жилы, как те оголтелые солдаты... Нет уж, лучше уподобиться маленьким несмышленышам и свистеть в дудочку! Даже если на вас берет бойца Сопротивления и вся грудь в медалях, вы все равно не осмелитесь присоединиться к господину префекту. А можете представить себе президента Помпиду, затянувшего мотивчик на публике: "Долой тиранию!" Немыслимо! Президент - человек цивилизованный, культурный, современный. Он много шутит, острит, шалит, чуть что, вопит "чур меня!", порою мурлычет веселенькие куплеты. Когда буду на приеме в Елисейском дворце, упрошу президента напеть что-нибудь из любимого репертуара. Нам придется запереться в уборной, чтобы судебные приставы не услышали! Кроме изумительных стеллажей, в погребе стояли две бочки: большая и маленькая. Берта указала на ту, что попышнее.
- Гляньте, комиссар!
- Уже видел.
- Вблизи?
- Как вижу вас! - саркастически ответил я.
- Тогда пощупайте...
Я постучал над краном. Хороший полный звук. Для очистки совести я открыл кран. Красная пенистая струя хлынула на мои ботинки.
- Что дальше, Берта?
Она показала пальцем на толстое днище бочки ближе к стене.
- А здесь?
Я возобновил простукивание. Потрясающе! Вместо "бум-бум" мой согнутый палец отбил "бах-бах". Чувствуете разницу? Нет? Ну и ладно. Не обязательно кончать университеты, чтобы читать мои книжки. Моя сила в том, что я одинаково доступен кретинам и высоким умам.
Поясняю, чтобы не возникло никаких недомолвок: бочка спереди звучала как полная, а сзади - как пустая.
- Берта, - торжественно изрек я, - в эту бредовую ночь я смело могу утверждать, что вы - гений и мало кто в наше время может сравниться с вами!
И чтобы не остаться в долгу, как говаривал некий ресторатор, я вырвал пробку, пропитанную волшебными ароматами. Через это отверстие в бочку наливали вино. Но я сообразил, что оно могло служить и для иной цели. Опять же как говаривал вышеупомянутый ресторатор своему слуге, "знаем мы ваши штучки".
Я сунул два пальца в дырку. Исследование продлилось недолго. Я нащупал кольцо, плескавшееся в потоке благородного слабительного23. Дернул за этот железный перстенек, и случилось то, что вы и ожидали (к счастью, иначе я не знал бы, как продолжить повествование!).
Половина бочки, та, что была полной, отъехала в сторону. Полагаю, двое из ста читателей уже сообразили, что соединение было ловко замаскировано одним из обручей. И один из ста догадался, что полая часть являлась входом в туннель.
Я перекинул Антуана Берте. Не лезть же в бандитское логово с младенцем на руках! Я не собирался устраивать матч по регби.
Сжав пушку в кулаке, я протиснулся в довольно узкую трубу. Она круто шла вниз и скоро стала много шире. Нечто вроде раструба, узким началом которого служила бочка. Наконец я оказался в просторном коридоре, выкрашенном в белый цвет, ноги утопали в ворсистом ковре, мощные лампы дневного света были упрятаны в стену, и двери, двери, двери. Напоминало шикарный бордель.
Я затеял рискованное предприятие.
Но вы же понимаете, если бы меня звали Людовик или, допустим, Карл, то насчет прозвища никаких сомнений - Смелый.
Спускаться в одиночку в прямой, как стрела, коридор было безумной дерзостью. А что, если ребята приоткроют двери, положат пальчики на курок и давай палить наперебой! И ваш Сан-А из новехонького сундука превратится в развалину, сплошь утыканную кусочками свинца, словно заклепками, - мечту антиквара.
Я не стал пренебрегать опасностью и взревел что было мочи. Такой вой мог бы в два счет эвакуировать пассажиров океанского лайнера, если в тот врезался в бетонный причал.
- Четвертый взвод, занять позицию в глубине коридора! Надеть маски! Гранаты наготове? Отлично! Взвод третий-бис, оставаться в подвале! Подрывники прибыли? Хорошо! Тогда средство сто шестнадцать! По местам!
Все это я орал, зажав нос и надсаживая горло, чтобы добавить голосу побольше металла.
Клянусь вам, верные мои друзья, никто, кроме Сан-Антонио, не способен на столь феноменальную, сногсшибательную наглость. Со времен финансовых пирамид о подобном не слыхивали! Я обращаюсь к бывалым людям, вы согласны со мной? Блеф, примитивный до предела! Даже если вам такое по телеку покажут, вы не выдержите, схватите молоток и разнесете ящик вдребезги. Меньших из моих собратьев (а Господь ведает, среди них есть меньшие), осмелься они подражать мне, комитет по литературе быстренько припечатал бы гневной отповедью. Их ущемили бы в правах. Отправили проводить уик-энд в кутузку на гнилой соломе. Им пришлось бы сотворить чудо, чтоб вернуть благорасположение Академии! Подхалимаж! Подарки! Посылать цветочки!
Просить прощения! Пластаться! Ползать на коленях! Валяться в пыли! Пообещать старушке-матери, жене, любовницам, что они больше никогда не будут! Предъявить медицинскую справку! Отречься! Поклясться! Короче, провалиться с треском!
Но я, Сан-А, ни перед чем не остановлюсь. Прежде всего мне важен результат.
Успех? Смотря как его понимать!
Добиться успеха и остаться неизвестным! По мне все средства хороши, лишь бы замаскировать мою гениальность. Раскрыться - значит потерпеть поражение. Я обречен быть необитаемым островом, где перебывала уйма первооткрывателей. Мрачная земля, а в ней несколько трюфелей. Стоит кому-нибудь отыскать один, он думает, что дело в шляпе. Тут-то и начинается! Фоторепортеры! Телевидение! "Сан-Антонио, говорят, в ваших испражнениях обнаружен трюфель? Как вы объясните этот феномен? Может, это у вас наследственное? Кто ваши предки? Русская герцогиня? А вы, случаем, не внебрачный внук Дюма-сына? У вас бывали эротические фантазии до того, как вас отняли от груди? Правда, что вас кормили исключительно пастеризованным фосфором? Или крошили сушеные мозги в кашу? А когда проявилось ваше второе "я"? Не в тот ли момент, когда вы возжелали свою сестру?" Так я вам и рассказал.
Представляете меня с корзинкой трюфелей? Однако щедрость может выйти мне боком. Некоторые подожмут губы. Привереды! "Скажите, но ведь это не самые лучшие трюфели? Они воняют, фи! Выбросьте..." Но при чем тут я, ведь я лишь сеятель. Не хочу обижать почтенных кормильцев Парижа, но трюфель сам по себе - не слишком приятная вещь. У него вкус заплесневевшей резины. Даже под соусом! И единственное достоинство: он дорог. Тут у меня нет возражений. За невзрачный пупырышек вы платите, как за банку икры. Цена вас гипнотизирует. И вы не только заглатываете эту гадость, но еще и громко выражаете восторг. Острота ощущений! Вы кладете эту слизь на тарелку, закатываете глаза, и трюфелю конец!
От грибов бывают глюки, ребята.
И если уж совсем начистоту, их обожают свиньи, потому свиней и приспособили их добывать!
Ну хватит отступлений! К концу книги я заболтался. Кое-кто нас уже покинул? Попутного ветра!
В подземном жилище царила тишина. За дело, мой любимый комиссар!
Я обнаружил, что все двери снабжены наружными задвижками, словно тюремные камеры. Пустячок, но весьма эффективно. Второе сходство с кутузкой - глазок, маленький мутноватый кружок.
Я приник к первому глазку. Благодаря большому углу отражения я увидел комнату целиком. Уверяю вас, на камеру она не походила.
Номер-люкс! Но действительно роскошный люкс! Стены обиты сиреневым бархатом. Мебель эпохи Людовика XVI (новодел). Диваны - чтоб я так спал! Картины мэтров и их ниспровергателей. Многослойные ковры, словно земная кора в разрезе. Сказка!
Я мысленно свистнул от изумления.
Поразило меня не столько убранство комнаты, сколько ее обитатель. Догадываетесь, о ком идет речь? Готовы откусить себе язык? И вы правы, потому что не нужен мне ваш язык за все золото мира, к тому же столь нездорового цвета!
За дверью, в трех метрах от меня, сидел в кресле и листал альбом по искусству эмир шах Помху, бывший хозяин Катшадеу, о чьей трагической гибели в руинах столицы Шашедубракмар было объявлено год назад.
Поистине руки опускаются, как заметил один хирург, отрезав пациенту здоровую ногу. Я ожидал увидеть кого угодно и даже кого не угодно, но только не шаха Помху! И где? В Ножане! Вы можете в такое поверить? Смотрите мне прямо в глаза - косоглазие не помеха! - и отвечайте: вы знали, что в комнате шах?
То-то!
Но, как успокаивал раненый путешественник даму, что волокла его на себе, не волнуйтесь: впереди нас ждет еще много удивительного.
Я перешел к другой двери. Глянул.
Держите меня, ребята! Вторым постояльцем Юста Рожкирпро оказался Мик Болхоул, английский дипломат, исчезнувший в прошлом месяце. Предполагалось, что он двинул на восток. На родину предков-колонизаторов. В третьей комнате третье потрясение: убеленный сединами старик, в котором я не без труда узнал Анатоля Коральена, известного банкира, бросившего любовницу, а затем убившего ее дедушку. Сотворив черное дело, денежный мешок исчез. Ходили слухи, что его видели в Швейцарии, на Новых Гебридах, но потом и слухи прекратились. Человек испарился.
Четвертая дверь? Ставлю мое жалованье за прошлый год против вашего за будущий месяц, ни за что не догадаетесь. Ну давайте, давайте, нанизывайте имена! Кто там на очереди? Чарлз имярек? Вы с ума сошли! Конечно, не худо бы проверить, где этот Чарлз сейчас, но все-таки! Однако вас ничем не удивишь! Покажи мизинец - вы откусите руку! Но нет, мои дорогие, на этот раз моему взору предстала Ребекка. Очаровательная малышка лежала в не менее очаровательной кроватке, покрывало в цветочек.
Она спала! Из чего я сделал вывод, что комнаты абсолютно звуконепроницаемы. Никто из подземных жителей не услышал (и не принял к сведению) моих грозных воплей.
В пятой комнате безмятежно дрыхла мадам Пино.
У меня гора с плеч свалилась. Обе женщины были живы! Подайте Господу! Сейчас можно признаться: разыгравшаяся бойня внушала мало оптимизма в отношении их судьбы. В этом маленьком Вердене (который с тех пор в полицейских анналах зовется "Безумной ночью") дорогие дамы могли запросто лишиться жизни, особенно жена Цезаря. Что теперь рассуждать. Я нашел их, целых и невредимых, и это главное.
Я мог бы их немедленно освободить, но требовалось закончить работу, а в таких случаях руки должны быть не заняты. Девицы, особенно когда даруешь им свободу, превращаются в чудовищную обузу. Они тараторят, расспрашивают, цепляются за вас - и вот они уже на ковре! Уж не думаете ли вы, что я способен грубо пресечь порыв благодарной страсти? Нет, это не в моих правилах! Верно, бывали случаи, когда я придерживал лошадей, чтобы потом пустить их вскачь, но отлынивать - никогда!
В тот момент я страстно желал одного: наложить лапу на толстого астматика и Рожкирпро. Где они прячутся, эти уроды?
Шестая комната. Пусто. На седьмой двери нет глазка. Задвижка открыта. Подергал дверную ручку. Фигу! Дверь заперта с другой стороны.
На складе, в заднем кармане брюк, у меня всегда запасец на черный день. Следовательно, почему бы не пустить в ход последние пули из тех, что в пушке?
Трах-тарарах!
Ура победителю!
Рекомендую моего "пиф-пафа" на случай, если вы забудете ключи от дома или ваш младшенький запрется в туалете и не сможет открыть дверь. Сбрызните замок из стальной масленки - и путь открыт!
Я опасался, что вломлюсь в комнату такую же, как прочие, но дверь вела в коридор. Он походил на минную галерею и вид имел непрезентабельный. Глиняные мокрые своды были укреплены простыми досками. На полу лужицы воды... Освещение - тусклая электрическая лампочка. Я пошлепал по грязи, перезаряжая шпалер.
Понятно, в чем секрет? Поместье Рожкирпро соединялось подземным переходом с соседним домом. В случае нужды (а таковая наступила) обитатели могли эвакуироваться. Держу пари, мадам, на то, о чем вы думаете, против того, чего я желаю, они смылись, голубчики. Им хватило нескольких минут, когда я замешкался. Представив себе, как они несутся в ревущем автомобиле по направлению к следующему убежищу, я пришел в ярость! В отчаяние!
Мой топот мрачным эхом катился по грязному коридору. Должно быть, я пробежал метров тридцать, когда нога вновь ступила на камень.
Ого, наверху открытая дверь! Я вылез в подвал, похожий на тот, из которого начал путешествие под землей. Снова бочка! Похоже, Юст Рожкирпро хорошую идею эксплуатирует до износа.
Беглецы, очевидно, спешили. Они даже не позаботились запереть за собой двери, оставляя их распахнутыми. Их маршрут нетрудно было угадать (и не стоило ломать голову): на грязи четко отпечатались следы башмаков.
Я поднялся по лестнице в вестибюль и заглянул в кухню, где разило затхлостью и пауки вовсю плели свою пряжу. Низкая дверь вела из кухни в гараж.
Я остановился: мне послышался шум.
Шум состоял из двух компонентов: приглушенного бормотания и слабого стона. Звуки мешались и дополняли друг друга. Я вжался в стену и рискнул заглянуть в гараж.
Первое, что я увидел, был человек, если его можно так обозвать.
Человек, умерший отвратительной смертью.
Малый, с которым столь жестоко обошлась судьба, был не кем иным, как хряком, открывшим нам ворота. Несчастному практически вспороли брюхо. Дам и девиц прошу удалиться, пусть останутся лишь господа мужчины. Участников войн и пьяных дебошей вид крови не устрашит. Буду краток. Астматика порешили ударом топора, но не совсем обычным способом. Видимо, убийца поджидал беглецов за дверью. Толстяк, шедший первым, заметил палача с топором наготове и инстинктивно отпрянул. Голову-то он спас, но выдающийся фасад стал добычей мясника.
Удар пришелся в грудь. Беднягу разрубили от шеи до пупка! Жуткое зрелище! Внутренности валялись рядом, очень естественного цвета и дурно пахнущие. Попросту смердящие! Впрочем, вам каждый вечер показывают нечто подобное в кино. Но при чем тут наш толстяк? У него были все шансы стать кавалером ордена долгожителей.
Любопытство возобладало над отвращением, я продвинулся немного вперед. О-ля-ля! Утренник продолжался! Мы перешли к спортивным развлечениям!
Два человека в плащах, один из них блондин, почти альбинос, привязали третьего (он был одет в домашний халат, словно простой обыватель) к заднему бамперу автомобиля. Но как привязали! К машине прицепили хвост: распластали малого на земле, приподняв ему грудь.
Двое бандитов заставили его открыть рот как можно шире и вставили ему в клюв выхлопную трубу. Вы внимательно следите за ходом повествования? Спасибо. У Рожкирпро, поскольку я ни секунду не сомневался, что с трубкой в зубах лежал именно он, руки и ноги были связаны. Более того, веревки укрепили на амортизаторах.
Альбинос сел за руль. Он был жутко спокоен. Робот с выверенными и отточенными движениями. Нажал на стартер.