Дар Фредерик. Грузовой лифт

   Мужчина был постарше меня, наверное, лет сорока высокого роста, пышущий здоровьем. На нем было кожаное пальто и шерстяное кепи. Хороший парень — добряки, без сомнения, материалист!
   Мы усадили мадам Драве с девочкой на заднее сиденье.
   — В какую сторону? — спросил водитель.
   — В конце площади поверните налево. Перед тем как тронуться, он внимательно посмотрел на пассажирку.
   — Вам лучше?
   — Да, спасибо, — пробормотала она. Мое присутствие в автомобиле сводило ее с ума, я мог завалить весь ее план.
   — Подождите, я опущу вам стекло. Знаете, свежий воздух для вас — самое лучшее, — продолжал услужливый владелец машины.
   Я сидел, прижимая девочку к себе. Машина сделала круг, а затем ринулась в нужном направлении.
   — Может быть, вы хотите, чтобы мы заехали к какому-нибудь доктору?
   — Не стоит. Спасибо, мсье, вы очень любезны.
   Он пожал плечами и прошептал удовлетворенно:
   — Вы так считаете…
   Когда мы очутились у темных ворот с франтоватыми буквами, к горлу мне словно подступила тошнота. Все начиналось с нуля.
   Женщина, наверное, испытывала нечто похожее. По какому праву я вновь влез в ее судьбу, из которой она меня выгнала?
   Мужчина в кожаном пальто покинул свое место у руля и обошел машину, чтобы помочь пассажирке выйти. В тот момент, когда он проходил в желтом свете фар, она сказала мне, не поворачивая головы:
   — Я прошу вас исчезнуть!
   Он открыл дверцу и протянул ей заботливо свою большую руку.
   — Выходите осторожнее. Ну как, сможете? Может быть, мы с мсье отнесем вас?
   — Нет-нет. Вот только если бы вы проводили меня до двери.
   — Конечно, а как же!
   И этот весельчак, здоровый тип, посмотрел на меня так игриво, что я задохнулся от злости.
   — Я поддержу ее, а вы займитесь машиной.
   Мадам Драве не могла удержаться от испепеляющего взгляда. В ее темных глазах было все: отчаяние, страх, и злость.
   Я вел себя так, словно не замечал этого. Решительно взял девочку на руки. Мы подошли к воротам.
   Все начиналось заново.

7. ТРЕТИЙ ВИЗИТ

   Колокола возвестили о конце ночной службы. Их звон был веселым, но мне казался мрачным, потому что я знал, что меня ожидало. Я знал, что сейчас снова увижу мертвеца, и должен вести себя так, будто вижу его впервые. Какой дьявол-искуситель заставил меня вновь вернуться в это проклятое место и участвовать в этом опасном спектакле?
   Только недавно я стремился как можно скорее избавить этот дом от своей уважаемой персоны и дать мадам Драве свободу действий.
   А теперь наперекор всем опасностями просьбам женщины я вновь навязал ей свое присутствие. Мой разум взбунтовался. Еще было время придумать какой-нибудь предлог и уйти, но я продолжал решительно шагать через двор.
   — Ваш муж переплетчик?
   — Да.
   — А я занимаюсь производством обоев. Можно сказать, что это похоже, не правда ли?
   Мы уже подошли. Вторая дверь — я продолжал двигаться вперед в лабиринте.
   — Здесь темно, как в печной трубе…
   — Перегорела лампа.
   — У меня есть зажигалка, постойте. Подождите, я вижу лестницу.
   — Нет необходимости, здесь есть лифт. Грузовой лифт.
   Она открыла дверь, и мы вошли в кабину, дверь захлопнулась с характерным лязгом. Мужчина в кожаном пальто спросил с сомнением в голосе:
   — У вас есть кто-нибудь дома?
   Этот банальный вопрос поразил меня. Я завидовал спокойному голосу этого человека, у него не было никаких предчувствий и опасений. Это было существо без всяких комплексов, не умеющее ловчить. Должно быть, он очень любил работу, удовольствия и ближнего своего.
   Я пожалел, что все происходило в темноте, мне бы очень хотелось понаблюдать за мадам Драве — хватит ли у нее сил сыграть роль до конца?
   Она открыла дверь безо всякой дрожи, вошла первой и включила свет в вестибюле. Она избегала встречаться со мной взглядом.
   Действительно, она была немного бледна, но тот, другой, разве не видел ее только что в обмороке?
   — Сейчас я провожу вас в салон, — объявила она голосом глухим, но твердым.
   Я сжал ладонь маленькой Люсьенны, я не хотел, чтобы она видела то отвратительное зрелище, которое ждало нас. Мадам Драве зажгла люстру в салоне и отступила, давая нам возможность пройти внутрь. Вобрав голову в плечи, я приготовился услышать тревожный крик мужчины в кожаном пальто.
   — О! Какая красивая елка! — прошептал он, переступив порог.
   Я отстранил его, чтобы тоже посмотреть. В комнате больше не было трупа.
   — Садитесь, господа.
   Ее лицо было непроницаемым, но, кажется, я заметил как по нему едва уловимо скользнула улыбка.
   Что она сделала с трупом своего мужа? Решившись передвинуть его, она, может быть, все испортила. Я был зол на нее за это безумие. Я оглядывался вокруг в поисках следов драмы. Их не было. Она вымыла кожаный диван. Тогда я посмотрел, висит ли на вешалке пальто Драве, но его там не было. Видимо, мадам Драве не упустила ничего. Но куда, черт возьми, она могла уволочь тело? И если она решилась убрать труп, то зачем тогда вся эта комедия на рождественской мессе?
   Я отдал бы десять лет жизни за возможность откровенно поговорить с ней.
   — Я вам бесконечно благодарна, господа. Вы были так добры…
   — Ну что вы, это ничего, — заверил ее мужчина в кожаном пальто, очень довольный тем, что ему удалось совершить благодеяние на Рождество. Наверное, он все-таки был верующим, раз ходил в церковь. И, без сомнения, думал, что его вера обеспечит ему вечное блаженство.
   — Доставьте мне удовольствие — выпейте чего-нибудь, пока я уложу дочь спать…
   — Может быть, мне помочь вам? — поторопился я с предложением, чтобы не упустить возможность поговорить с нею с глазу на глаз.
   — В этом нет необходимости, мсье. Спасибо. Ее голос был вежливым, а взгляд ледяным.
   — Садитесь.
   Мужчина расстегнул пальто и плюхнулся на диван. Я почувствовал, как дрожь прошла по всему моему телу.
   — Что вы будете пить?
   Она подняла наши рюмки и поставила на место — в маленькие металлические корзинки на столике бара.
   — Что вам угодно. Желательно что-нибудь покрепче, отозвался автомобилист.
   — Коньяк?
   — С удовольствием.
   — А вам, мсье?
   В этот взгляд я вложил всю душу, мне ужасно хотелось обнять ее за талию, прижать к себе и тихо сказать: «Прекрати эту идиотскую игру, я помогу тебе. Мы попробуем уладить это дело».
   — Тоже коньяк.
   Она сама налила нам. Я сел в маленькое кресло, в то время как она повела окоченевшую девочку в комнату. Мой напарник пригубил коньяк. Затем он скорчил гримасу, которая, по всей видимости, должна была означать, что его удовлетворяет качество напитка.
   — Меня зовут Ферри, — объявил он, почувствовав внезапную потребность в разговоре. — Не "у" как Лану, а "и" — Поль Ферри.
   — Альбер Эрбэн…
   Он протянул мне руку, я находил всю сцену гротесковой.
   Кивком головы он указал на дверь:
   — Очаровательная женщина, а?
   — Да, очаровательная.
   — Мне кажется, она не веселится с утра до вечера.
   — Почему вы так думаете?
   — Гм, если в такую ночь муж оставляет ее одну…
   — Может быть, он в отъезде?
   — Может быть. Не знаю, мне она показалась грустной, а вам?
   Этот мужчина был полная мне противоположность, он испытывал те же чувства к мадам Драве. Я был взволнован, даже растроган.
   — Немного.
   — Может быть, она беременна?
   — Что за мысль?
   — Гм, так упасть в обморок.
   — Не очень-то удобно спросить ее об этом, — пробормотал я.
   Ферри пожал плечами, затем отпил из своего стакана.
   — А моя сейчас в клинике со здоровым мальчиком, которому уже два дня. Подожди он немного и мог бы быть маленьким Христом. Он у нас довольно поздний, мы и надеяться перестали, и вот видите…
   Именно поэтому наше Рождество в этом году расстроилось! Ничего, мы наверстаем в следующем году. Моя жена очень верующая, это она настояла, чтобы я пошел в полночь на рождественскую мессу вместо нее. Сам я в религии не очень силен, но ради малыша…
   Как и все счастливые люди, он испытывал потребность говорить о себе. Коньяк подталкивал к откровенности. Он даже не замечал, что я слушаю его более чем невнимательно.
   — Вы женаты?
   — Нет.
   — А вы должны об этом подумать.. Вы скажете, что я лезу не в свои дела, но мы, мужчины, можем позволить дать совет друг другу, а? С женщинами не всегда так легко, как хотелось бы, но они уравновешивают нашу жизнь, вы понимаете меня? Равновесие и дети.
   Я не мог произнести ни звука. Округлившимися глазами я уставился на новогоднюю елку. На кончике одной из веток висела моя серебряная клетка с велюровой птицей внутри. Я попытался вспомнить, действительно ли на эту ветку ее повесил, но так и не смог. В здравом ли я уме? Не повлияли ли тюрьма на мой рассудок?.
   — Куда вы смотрите, мсье… гм… Эрбэн?
   Я вышел из забытья. Вокруг меня все плыло. Медленно, но не очень. Я пробовал найти происходящему какое-нибудь объяснение.
   Когда вечером Драве вернулся к себе домой, то, должно быть, ходил туда-сюда по комнате, прежде чем решиться на худшее. Я представлял, как он мечется и вдруг останавливается перед нарядной елкой, поставленной для маленькой девочки, которую он ненавидел. Полным злобы движением, он срывает елочные игрушки и швыряет их в камин или за диван. После того как его жена отнесла куда-то тело, она стала наводить порядок в салоне, нашла игрушки, и среди них мою клетку, и снова повесила их на елку.
   — Нарядная елка всегда очень красива, не правда ли?
   — Да, — произнес я, — очень красива. Вернулась улыбающаяся мадам Драве.
   — Ну вот, ребенок очень быстро уснул. Еще немного коньяка, господа?
   — Всего лишь каплю, — пошутил Ферри, — раз уж сегодня Рождество!
   — Я испортила вам мессу?
   — О! Как я только что сказал мсье Эрбэну…
   Неудивительно ли, что она узнала мою фамилию таким образом?
   При этих словах она бросила на меня менее зловещий взгляд.
   — … Как я только что сказал мсье Эрбэну, я не силен в религии.
   Но дело в том, что у меня на днях родился мальчик.
   — Примите мои поздравления.
   Самым странным было то, что хозяйка, казалось, действительно заинтересовалась этим.
   — Восемь ливров. Без ста грамм… Большой господин, а, что скажете?
   — И как зовут этого молодого человека?
   — Жан-Филипп.
   — Мне очень нравится это имя.
   — Вам надо бы выпить немного после того, что с вами случилось, — посоветовал Ферри.
   — Обязательно, — присоединился я, — шерри, например…
   Уверенным жестом я налил ей ликер.
   Она выпила его одним духом.
   — Вы не хотите обратиться к врачу?
   — В этом нет необходимости. Мне просто стало дурно. Было так душно…
   — Это правда.
   Вдруг она вскрикнула, отчего мы с Ферри вздрогнули.
   — Боже мой! — вздохнула мадам Драве.
   — Что случилось?
   — Я забыла в церкви свою сумку!
   Ферри слишком уважал правила хорошего тона, чтобы не разделить огорчение женщины.
   — Там было много денег? — быстро спросил он.
   — Около тридцати тысяч франков и документы.
   — Ого-го, еще бы, я вас понимаю. Мы сейчас быстро сгоняем туда. Если дьявол не унес вашу сумку, то мы обязательно найдем ее. Другое дело, в кинотеатре… Но в церкви… а?
   Он уже встал и, на ходу допивая коньяк, стал застегивать кожаное пальто.
   Я тоже поднялся. Вообще-то я не очень понимал, что мадам Драве хотела этим добиться. Ведь я прекрасно помнил, что у нее не было никакой сумки, когда она выходила из дома.

8. ЧЕТВЕРТЫЙ ВИЗИТ

   — Вы не закрываете ворота на ключ?
   — А зачем?
   Он не стал настаивать. Мы подошли к машине, я открыл мадам Драве дверцу. Ферри уже сел за руль. В моем распоряжении было несколько секунд.
   — Что вы сделали с телом? — выдохнул я.
   — Оставьте меня! Вы хотите, чтобы я погибла? Возвращайтесь к себе, а завтра я к вам приду. Водитель удивленно спросил:
   — Что-нибудь не так?
   Вместо ответа она села рядом с ним и сделала вид, что не расслышала вопроса. Машина тронулась. Часы показывали немногим больше часа ночи. Я дошел до предела казалось, я тоже сейчас упаду в обморок, и по-настоящему Когда мы проехали метров триста, я попросил водителя остановиться.
   — Будьте любезны, остановите. Я здесь живу. Мне кажется, нет смысла в том, чтобы я сопровождал вас дальше, не так ли?
   Он с готовностью затормозил.
   — В общем, да, я думаю, не стоит.
   Он не был недоволен тем, что остается один с женщиной.
   Наоборот, оживился. Он провел несколько месяцев, лелея свою беременную жену, и теперь ему нужна была передышка.
   — Мои наилучшие пожелания, мадам.
   Она протянула мне руку через спинку сиденья.
   — Спасибо, что вы были так внимательны…Ферри энергично сжал мои пальцы.
   — Рад был познакомиться.
   Когда я выходил из машины, у меня сжалось сердце.
   Я стоял на краю тротуара, пока два красных огонька не исчезли из виду.
   Внезапная тоска залила весь квартал, как оцепенение, наступающее после буйного пиршества. На черных фасадах зданий одно за другим гасли окна. Я чувствовал себя таким одиноким, как никогда еще до сих пор. Более одиноким, чем перед трупом Анны, чем в камере предварительного заключения, чем в своей камере. Я ничего не понимал в поведении мадам Драве — зачем она убрала тело мужа? Зачем этот обморок? Зачем выдумка с забытой в церкви сумкой?
   Мысль о двух маленьких красных звездочках на ее рукаве продолжала преследовать меня. В какой-то момент я даже сказал себе, что это она убила своего мужа с помощью какого-нибудь соучастника… Это было экстравагантно, безумно, но я готов был предположить что угодно, и всему поверить.
   В нескольких метрах возвышался фасад моего дома.
   Овеществленные угрызения совести. Мое детство, моя мать, которая ждала меня за этой большой обшарпанной стеной. Я сам все испортил, все убил — свои воспоминания и тех, о ком они были.
   Я застегнул пальто на все пуговицы, засунул руки поглубже в карманы, повернулся и, прижимаясь к стенам, отправился к Драве.
   С меня было достаточно тайн, и я решил откровенно объясниться с этой женщиной. Я даже решил пригрозить ей, если понадобится.
   Я вспомнил, что она не закрыла ворота на ключ, и зашел во двор ателье. Темные тени плясали на огромных стеклах, на их матовой поверхности извивались фантастические существа. Нужно было довольно долго наблюдать за ними, чтобы понять, что это облака, странствующие в декабрьском небе.
   Я подождал около четверти часа, изучая место. Мне нравился крепкий запах бумаги, я находил занятным это нагромождение, напоминающее крепость.
   Мадам Драве задерживалась. Становилось все холоднее, и я нашел убежище в кабине одного из грузовиков; они были повернуты к воротам, и я мог наблюдать за входом через ветровое стекло.
   Что она там делала в компании этого Ферри? Они отправились в церковь, она сделала вид, что ищет сумку, может быть, даже справилась у смотрителя? А потом? Четверти часа вполне достаточно, чтобы произвести эти поиски. А уже прошло полчаса с тех пор, как они уехали.
   Усталость навалилась на меня с еще большей силой, чем там, в церкви. Я поднял воротник пальто, устроился поудобнее, вытянул ноги и тут же закрыл глаза.
   Это не был сон, так — дремота. Я полностью расслабился, но сознание бодрствовало, только вещи, окружавшие меня, потеряли свою реальность. Я стал нечувствителен к холоду и равнодушен к ситуации, в которой находился. Мое любопытство растаяло, и мадам Драве превратилась в воспоминание о любимой женщине, которую я убил очень давно.
   Звук автомобильного мотора у ворот, внезапная тишина, два хлопка закрываемых дверей! В одно мгновение я проснулся с совершенно ясной головой. Ясность была полной от того, что мне удалось отдохнуть. Я хотел вылезти из грузовика, но было поздно — ворота уже открылись. Быстрым движением я опустил козырек и вжался в спинку сиденья… В ночной темноте меня было невозможно увидеть.
   Мадам Драве вошла в ворота в сопровождении Ферри. Мужчина в кожаном пальто фамильярно держал ее за руку. Какое-то мгновение они стояли не двигаясь.
   — Спасибо, — прошептала она, — спасибо за все.
   Мужчина отпустил ее руку и стал ласкать шею жестом завоевателя. Я чуть было не вылетел из кабины, чтобы дать ему по морде. Это был резкий приступ ревности, наподобие того, что я уже испытал однажды. Снова возникла необходимость уничтожить предательницу. От бешенства у меня почернело в глазах, а затем неожиданно моя злость иссякла — она резко убрала его руку.
   — Вот видите, все-таки у нас был рождественский ужин, — заметил Ферри.
   Я позволил себе пошевелиться: согнул руку, посмотрел на часы и чуть было не подпрыгнул. Стрелки показывали пять минут шестого. Они отсутствовали два часа!
   Я даже засомневался и поднес руку с часами к уху, чтобы удостовериться, что они ходят. Я услышал спокойное знакомое тиканье. Когда позавчера мне выдали их при выходе из тюрьмы, я первым делом установил стрелки и завел их — часы послушно пошли.
   — Вот видите, мадам Драве, для меня это необычное Рождество.
   — Для меня тоже.
   — Правда?
   Болван! Голос его прерывался, и я был уверен, что он сейчас смотрит на нее глазами дохлой жабы.
   — Вы необыкновенная женщина.
   — Мне давно никто не говорил таких слов.
   Наверное, она и ему рассказала о своем семейном разладе.
   Может быть, даже ему повезло и он узнал о происхождении Люсьенны?
   — Зайдете выпить что-нибудь на дорогу?
   Он совсем не ждал этого приглашения и даже не смог сразу ответить. Я был уверен, что он прилежно ухаживал за ней весь вечер, она вежливо принимала все его ухаживания, но держала дистанцию, и вдруг, когда у него не оставалось надежды…
   — Вы думаете, что я смею?
   — А почему нет? Сегодня же Рождество!
   Они пересекли двор и прошли в нескольких сантиметрах от меня.
   Мадам Драве открыла дверь, а затем послышался скрежет решетки лифта. Я подождал немного и вылез из кабины.
   Вместо того чтобы убраться восвояси, я вошел в здание, ощупью добрался до лестницы и стал осторожно карабкаться по ступенькам, останавливаясь на каждом шагу и прислушиваясь.
   Я слышал, как они разговаривали, но не мог различить слов. Их голоса сливались в глухое и непрерывное бормотанье. И вдруг:
   — Жером! — закричала мадам Драве. — Ты здесь, Жером?
   Кровь застыла у меня в жилах. Что, эта женщина с ума сошла?
   Почему она зовет своего мужа? Она же прекрасно знает, что он мертв. С безумно бьющимся сердцем я прижался к стене.
   — — Жером!
   Неожиданно раздался громкий крик. Безумный крик ужаса!
   Глухой голос Ферри пробормотал:
   — Мадам… Что поделать, мадам… Мадам…
   Затем наступила тишина. Головокружительная тишина, еще более острая оттого, что я стоял в темноте лестницы.
   Я не двигался и еле-еле дышал. Не знаю, сколько времени прошло. Я должен был исчезнуть, но какая-то тайная сила удерживала меня на месте. Я хотел знать. По всей видимости, они «обнаружили» труп Жерома Драве. Но где она скрывала его? И зачем перенесла? Почему она так долго откладывала его открытие?
   Почему? Почему? Этот кошмар становился непереносимым…
   Наверху открылась дверь. Длинный треугольник бледного света упал на решетку грузового лифта. Узкий силуэт молодой женщины отразился на этом фоне.
   Игра теней. Или нет: трагедия теней. Мужчина в кожаном пальто старался удержать женщину, она пыталась убежать.
   — Я прошу вас. Полиция вот-вот приедет. Успокойтесь, мадам. Я прошу вас… Я прекрасно понимаю — это ужасно, но надо… Давайте вернемся… вернемся…
   Он втащил ее в квартиру, даже не закрыв дверь.
   Я уставился на треугольник света, слушая отрывистые рыдания мадам Драве. Я отлично знал, что мне надо бежать во что бы то ни стало. Я рисковал всем, если полиция обнаружит меня здесь.
   На цыпочках я стал спускаться по каменным ступенькам, но как только достиг конца лестницы, резкий вибрирующий вой полицейской сирены раздался совсем рядом. Я чуть было не упал в обморок.
   Сирена замолчала. Чуть звякнули ворота. Я был пойман в ловушку, мне ничего не оставалось, как оттянуть развязку, поднявшись наверх.
   Я стал подниматься по лестнице, на этот раз даже не стараясь заглушить шум шагов. Может быть, есть хоть малейшая возможность убежать через крышу? Я вспомнил окошко над кабиной грузового лифта.
   Я достиг освещенной площадки, бросил быстрый взгляд на нее, чтобы удостовериться, что ни Ферри, ни мадам Драве не стоят в дверях. Их там не было. Зато я увидел нечто иное, что едва не лишило меня рассудка: сквозь открытую дверь был отчетливо виден труп Жерома Драве, на диване, в точно таком же положении, в каком я обнаружил его в первый раз.
   Но вот я уже проскочил освещенную площадку и засомневался, не было ли увиденное мною галлюцинацией.
   Дальше лестница была узкой и деревянной, я поднялся по ней настолько быстро, насколько смог. А внизу уже слышались шаги полицейских. Я застыл на месте, не в состоянии успокоить свое дыхание, казалось, что-то сдавило мне грудь, а снизу слышались шепот и неразборчивые восклицания. Ситуация, в которой я находился, была безвыходной. Если полицейские поднимутся по лестнице, то безусловно, обнаружат меня, и я никогда не заставлю их поверить, что нахожусь здесь лишь в качестве любопытного.
   Лестница кончалась там, где я стоял. Что было делать?
   Необычайно осторожными мягкими движениями я стал ощупывать стену. Мои пальцы стали пальцами слепого они превратились в глаза. Я почувствовал шероховатую поверхность двери, набалдашник ручки и медленно-медленно стал его поворачивать. Я молил Бога, чтобы дверь открылась.
   И, слегка скрипнув, она поддалась, но для меня это скрип был подобен выстрелу из пушки. Несколько мгновений я стоял не шевелясь, набираясь храбрости, затем с бесконечными предосторожностями стал открывать дверь. У меня вновь появилась надежда. Я забыл о трупе там, внизу, о комедии, которую играла мадам Драве, о полиции, я думал лишь о спасении — ведь на всех чердаках есть выход на крышу. Если я отыщу его, то, может быть, буду спасен. Но чем дальше проникал я внутрь, тем больше сгущалась тьма, я продирался на ощупь в темноте, которая была вязкой, словно болото.
   Войдя внутрь, я стал закрывать за собой дверь. Я действовал с еще большими предосторожностями. Когда наконец мне это удалось и ручка повернулась, мне показалось, что между мной и полицией воздвигнута стена.
   На мгновение я замер, пытаясь успокоить спазматическое дыхание. Подо мной раздавались шаги, были слышны какие-то слова, телефонные звонки. Они, наверное, вызывали «скорую помощь», предупреждали прокуратуру. Станут ли они обыскивать дом? Теперь меня мучил страх еще больший, чем прежде. Я знал, что у мадам Драве есть соучастник. Иначе кто же в ее отсутствие вновь перенес труп в салон.
   И тот, или та, кто совершал эти жуткие манипуляции, может быть, еще в это время находился в доме. Или же отсюда был выход, о котором я не знал, хотя, не исключено, что неизвестный ушел, пока я дремал в кабине грузовика.
   Наверное, из-за этого сообщника мадам Драве и не стала запирать ворота. А вдруг этот человек сейчас на чердаке? Я представлял его где-то рядом, готового перерезать мне горло.
   Казалось, я слышал чье-то легкое дыхание. Я пытался взять себя в руки, уверяя, что это мое собственное дыхание, но ужас продолжал расти. Я испытывал большое желание открыть дверь и спуститься к полицейским. Единственное, что останавливало меня — мысль о молодой женщине, которая одна отбивалась от них.
   Несколько раз она просила меня исчезнуть, но я не послушался.
   Я решил противостоять, преследовать ее. Если я появлюсь, для нее будет все кончено, так же, как и для меня.
   — Здесь есть кто-нибудь? — прошептал я.
   Никто не ответил, но мой голос успокоил меня. Если у жены Драве был соучастник, то не такой же он идиот, чтобы остаться ждать полицию на месте преступления!
   На лестнице стало очень шумно. «Так и есть, — подумал я. — Они обыскивают дом и ателье». Обезумев от страха, я ждал, что вот-вот дверь резко распахнется, и в лицо мне ударит свет электрического фонарика. Но время шло.
   Иногда шаги там, внизу, затихали, но едва я начинал надеяться, они раздавались снова. Я переходил от надежды и даже уверенности к панике, когда я готов был кричать от страха.
   Мне показалось, что я нахожусь слишком близко от лестницы, поэтому я осторожно попятился. Локтем я задел косяк какой-то двери и понял, что оказался в более просторном помещении. Я медленно передвигался, ища выход на крышу, но выхода не было; я поднял руку, чтобы ощупать потолок, но пальцы ушли в темноту.
   Сделав несколько шагов, я наткнулся на что-то, должно быть, на коляску, скорее всего, принадлежавшую малышке Люсьенне. Она со звоном откатилась. Шум снова разбудил во мне страх: не услышали ли внизу?
   Ни в коем случае я не должен был больше двигаться, иначе рисковал свалить какой-нибудь хлам, которым обычно забивают чердаки. С бесчисленными предосторожностями я растянулся на полу и, почувствовал бахрому старого ковра, прижался к нему щекой.
   Иногда страусиная тактика бывает полезной. Лежа неподвижно, с закрытыми глазами, я чувствовал себя в безопасности. Даже если кто-нибудь поднимется сюда и осветит чердак фонариком, то вполне возможно, что меня не заметят. Я вновь начал надеяться. Даже если труп передвигали полицейские должны поверить в самоубийство Драве. Они обойдутся простыми формальностями.
   Я услышал сирену «скорой помощи», стук дверей, крики…