Дар Фредерик. Любовник на двоих

   Доктор жил недалеко от порта, на относительно тихой улочке. Он принял меня в домашнем халате. Это был уже довольно старый человек, которому сейчас, пожалуй, больше пристало бы играть в шары «эта игра здесь очень распространена», чем врачевать и разъезжать с визитами. Он был очень приветлив, разговорчив. Седая козлиная бородка, смеющиеся глаза, огромный живот и короткие беспокойные руки — забавный, словом, был старичок.
   — Доктор Буссик? — спросил я.
   — К вашим услугам.
   — Виктор Менда… Я жених мадемуазель Элен.
   — О! Смотри-ка… А я и не знал, что она собирается замуж. Я улыбнулся:
   — Месяц назад, доктор, я сам об этом не знал. Моя шутка понравилась ему. Он расхохотался:
   — Так вы не на добрачный осмотр приехали, я полагаю?
   — Увы, нет.
   — Как — увы? — удивился он. — У вас что, со здоровьем что-нибудь не в порядке?
   — Совсем другое.
   Он сразу же заинтересовался. Я рассказал ему обо всем увиденном мною, начиная с засохшей грязи на лодыжке и кончая событиями сегодняшней ночи, ничего не опуская.
   Он посерьезнел и недовольно теребил бородку.
   Как только я закончил, он воскликнул:
   — Ну и ну!
   Потом довольно надолго задумался и, наконец, подошел к одному из многочисленных книжных шкафов своего кабинета и достал с полки папку.
   На ее обложке я прочитал: «Ева Лекэн».
   Он стал листать страницы в папке.
   Я молча ждал.
   — Я вспоминаю природу ее болезни, степени — наконец заговорил доктор. — И мне трудно предположить, что эта малышка может ходить… Во всяком случае, нормально… Самая большая надежда могла бы быть на то, что, она сможет перемещаться с помощью специальных приспособлений, костылей, тростей… Нет, на большее она не способна!
   — И тем не менее, доктор, факты налицо! Она ходит!
   — Но почему тайно?
   — Дорогой мой, если полиомиелит мало изучен, то уж душа человеческая — тайна куда большая… Особенно душа девушки, которая едва ли не выросла в инвалидной коляске… — Он встал. — Я загляну к вам как-нибудь на днях. Скорый визит может ее шокировать.
   Старик нравился мне. Хоть и забавен он был с виду и словоохотлив не в меру, я сразу понял, что это большой психолог.
   — Ну, тогда до скорой встречи, доктор. Очень рад был познакомиться с вами.
   Спускаясь по лестнице, я думал, что ничего особенного, такого что могло бы подтвердить мои предположения, он мне не сказал, но и не отверг возможность ее выздоровления. Тайного!

* * *

   В этот день Ева не спустилась ни к завтраку, ни к обеду, но в конце дня все же появилась.
   Мне показалось, она была немного бледна. На виске у нее был синяк — она ведь ударилась ночью головой о колесо каталки.
   Когда подъемник спускался вниз, я обсуждал с Элен интерьер бара в картинной галерее «Шкатулки с Мечтами».
   Мы сразу же одновременно подняли глаза. На Еве были черная просторная бархатная юбка и голубая жокейская куртка, прекрасно оттенявшая цвет ее волос и лица. Выглядела она в этом наряде просто потрясающе.
   — Привет всем! — бросила она раскатистым голосом, выезжая из подъемника. — Позвольте представиться: звезда беговых дорожек, главный соперник самого Затопека, побиватель рекордов на длинных дистанциях.
   — Ради Бога, замолчи! — закричала Элен.
   — Ради Бога?.. — Ева помолчала. — Хорошо, я больше ничего не скажу. Я подошел к ней.
   — Простите мне мою грубость сегодня ночью, Ева. Мне стыдно.
   — Баста, я от этого не умерла, вы сами видите… И это не помешает мне сходить порезвиться на воле в одну из ближайших ночей…
   — Ева, я думаю, возможно, у вас бывают такие сомнамбулические состояния, во время которых вы можете ходить.
   — Прекрасная идея!
   — Я пытаюсь понять…
   — Сомнамбулизм также погружает меня в такой глубокий сон, что меня не добудиться? Я даже подскочил:
   — Откуда вы знаете, что я не мог вас разбудить, если вы действительно спали?
   — Но…
   — Что — но, Ева?
   — Во сне я четко чувствовала, что меня трясут, слышала, как произносят мое имя…
   — Вот видите!
   — Я только глаза не могла открыть… Тяжелый очень был сон, ничего не соображала…
   — Вот видите!
   — О, как вы мне надоели с вашим скептицизмом! Я пожал плечами:
   — Хватит, Ева, а то еще наговорим друг другу лишнего. — Я сменил тон. — Вы столько боли причинили вашей сестре, Ева… Я надеюсь, вы хотя бы это помните?
   — Помню…
   Сестры переглянулись. Было что-то беспокойное в их лицах.
   — О, Элен! — забормотала Ева. — Моя Элен!.. Ну прости меня!.. Ну прости!..
   Элен подошла к ней и обняла. Теперь они уже плакали в объятиях друг друга.
   Амелия, убиравшая со стола, посмотрела на меня, ничего не понимая.
   Смущенный, я вышел.
   Гроза, которая, казалось, приближалась ночью, так и не разразилась. Теперь небо сияло.
   Я обогнул дом и подошел к гимнастическому уголку. Взобрался на канат. Никогда еще я так легко на него не взбирался. Мне казалось, я невесом. Я чувствовал в себе огромнейшую невостребованную силу, такую, что можно было бы на небо взобраться!

Глава 11

   Этой ночью ничего не случилось. Когда Ева отправилась спать, я пожелал ей, как обычно, спокойной ночи «без какого-нибудь намека!» Но когда она исчезла, я переговорил с Элен:
   — За ней нужен глаз да глаз, Элен. Я думаю, если она ходит сознательно, то подождет еще несколько ночей, прежде чем выйти на улицу. А если несознательно, во сне, тогда она может выкинуть этот фокус в любой момент. Ее можно как-нибудь осторожно закрыть в комнате?
   Элен покачала головой:
   — Она заметит, и это будет что-то ужасное!
   — Тогда я буду спать в коридоре.
   — Она и это заметит, можете быть уверены. У нее какое-то шестое чувство, которое предупреждает ее обо всем непривычном, что происходит вокруг. — В таком случае я буду спать на диване в холле.
   — Как хотите, Виктор, но ведь вам будет плохо…
   — Не беспокойтесь о моем комфорте, моя дорогая. Я люблю спать на твердом — это напоминает мне службу в армии.
   Я поднялся в свою комнату, во-первых, чтобы ввести в заблуждение Еву; во-вторых, чтобы переодеться в пижаму и захватить одеяло. Какое-то время стоял и курил у окна, потом спустился вниз — тихо, как муха.
   Я прекрасно выспался на этом самом диване в холле, что бы там ни говорила Элен, и утром с большим удовольствием занимался гимнастикой, усердствуя гораздо более обычного.
   Эти утренние упражнения здорово мне помогали. Благодаря им мне удавалось сбросить жирок, который я наращивал днем, сидя за столом. Живот мой был тверд и упруг. Я с огромным удовлетворением чувствовал сталь своих бицепсов и, вообще, здоровье во всем своем, как никогда прежде, натренированном теле.
   Дни сменялись ночами…
   Я по-прежнему спал в холле. Я решил спать там, если потребуется, месяцы. Во что бы то ни стало я задумал подстеречь Еву во время хождений. У меня не было никаких сомнений, что однажды ночью она опять встанет…
   Доктор, как и обещал, нанес нам визит. Выходя из комнаты Евы, он многозначительно покачал головой. Когда я с Элен провожал его до ворот, он сказал:
   — Не думаю, что она может ходить… Пожалуй, вы ошиблись…
   — Это невозможно, доктор! Невозможно! И тогда он задал нам вопрос — очень простой, но безупречно логичный:
   — А вы видели, как она ходит? А ведь я действительно этого не видел! Единственное, в чем я был совершенно уверен, так это в том, что в течение какого-то времени Евы не было в ее комнате. И правда: огромная разница — увидеть ее ходящей или всего лишь заметить ее отсутствие!
   Именно об этой разнице и заставил меня думать доктор, то и дело поглаживавший свою бородку.
   Проводив доктора, мы возвращались назад молча. Я думал про обвинения, брошенные Евой Элен в ту ночь, и Элен, пожалуй, знала, что я думаю именно об этом. Не случайно сказала она на крыльце:
   — Нет, Виктор… Вы ошибаетесь…
   Я хотел было возразить, но она быстро ушла.

* * *

   Назавтра после визита доктора мы опять всполошились.
   Ночью я был разбужен сильным шумом на втором этаже. Я взлетел по лестнице наверх, как раз в тот момент, когда Элен стучалась в дверь комнаты сестры.
   — Что случилось, Виктор? — спросила она.
   — Не знаю… Вы что-нибудь слышали? Элен яростно дергала за ручку, но Ева, очевидно, закрыла дверь на задвижку.
   — Сейчас я взломаю эту проклятую дверь! — закричал я.
   — Не надо. Пройдите через мою комнату и ванную.
   Я побежал в глубь коридора, быстро прошел через спальню Элен, потом через ванную комнату.
   Дверь в комнату Евы со стороны ванной также была закрыта изнутри.
   — Она закрыта! — крикнул я.
   — Идите быстрее сюда! — встревоженно крикнула она мне в ответ.
   Я вернулся. Элен продолжала дергать ручку двери.
   Я отошел назад, разогнался и изо всей силы ударил правым плечом по двери. Раздался треск, дверь открылась, и мы ворвались в комнату.
   Горел свет. Кровать и коляска были пусты. Ева лежала на полу, прислонившись головой к радиатору. На голове была рана. Сильно текла кровь. Теперь ее золотистые волосы были чуть ли не красными.
   Я подхватил ее на руки и отнес на кровать.
   — Она одета! — воскликнула Элен. Пораженный ранее увиденным, этого я и не заметил. На Еве в самом деле были брюки и пуловер.
   — Вызовите быстро доктора, а я попробую привести ее в себя!
   Я побежал в ванную комнату и взял там нашатырный спирт. Вернувшись, обильно смочил им платок и поднес его к носу Евы. Вскоре она икнула и открыла глаза.
   — Мне плохо, — пробормотала она.
   — Ничего, милая, ты просто набила себе хорошую шишку… Она узнала меня:
   — Что случилось?.. Я что, упала с кровати? Когда мы ворвались в комнату, она лежала в другом ее конце. И добралась туда без помощи коляски — та ведь стояла возле самой кровати. Но час разгадки еще не настал.
   — Да, ты упала…
   — Во сне?
   — Ну конечно…
   Доктор Буссик прибыл через полчаса. Он промыл рану и успокоил нас относительно ее серьезности. А затем попросил нас объяснить, что случилось. Элен коротко рассказала.
   — Вы понимаете, доктор, — заговорил я, как только Элен кончила, — Ева была закрыта в своей комнате изнутри… На этот раз нет никаких сомнений: она ходит…
   — Во всяком случае, она ходит плохо, раз упала.
   — Падают и не такие, как она, — самые проворные здоровячки! — парировал я.
   — Справедливо… Кстати, осматривая ее ноги, парализованные вот уже семь лет, я с удивлением обнаружил, что икры и правой, и левой ноги достаточно мускулистые…
   — Вот видите!
   — Вижу… Да, это действительно необыкновенный случай. Нужно показать ее какому-нибудь большому специалисту… Вы бы свозили ее в Париж, мадемуазель Элен?
   — Ну конечно!
   — Тогда я напишу Фарно-Рейну, это первый авторитет в этих вопросах. Уехал доктор Буссик очень взволнованный. Мы вернулись к Еве в ее комнату. Белая повязка на ее голове местами покраснела.
   — Что вы там шушукаетесь? — спросила Ева. — Опять какие-нибудь чудеса?
   — Ева, мы все вам сейчас же скажем, — заговорил я. — Вы не упали с кровати…
   — Откуда тогда я упала?
   — Вы стояли на ногах и упали!
   — Ну да!
   — Да, Ева. Ваша голова была прислонена к радиатору. А вы видите, где он находится: в другом конце комнаты. Ваша кровь осталась на ковре в том месте! А ведь обе двери в вашей комнате были заперты изнутри!
   — М-да! — Теперь она поняла, что на этот раз все слишком серьезно.
   — И вот еще один довод, Ева, — добавил я. — Чтобы войти сюда, я был вынужден взломать эту дверь.
   Ева посмотрела на дверь — та болталась на петлях.
   — Элен! — закричала она. — Элен, спаси меня, мне страшно! Я боюсь самой себя! Отныне я буду спать в твоей комнате, хорошо, Элен?
   — Да, моя дорогая…
   — Так действительно будет лучше, — рассудил я — Только не переживайте, милая, вами серьезно займутся и быстро вас вылечат… Вылечат от всего!

Глава 12

   Мы все сделали, как решили: поставили кровать Евы в комнате Элен, а я снова вернулся на третий этаж.
   Опять наступило затишье. Я снова мог заниматься обустройством нашего магазина, которое уже подходило к концу.
   Ева теперь не слишком этим интересовалась. Получив доказательства своих странных ночных хождений, она стала какая-то заторможенная. Я то и дело замечал ее растерянный, настороженный взгляд. Видно было, что, запуганная, она жила отрешенно.
   Мне было стыдно: я догадывался, что в таком ее состоянии во многом повинен я. Действительно, все эти ночные кризисы никогда не случались до моего появления в доме сестер Лекэн. Я взорвал здесь покой, если не сказать больше: вывел из оцепенения двух женщин, давно им довольствовавшися. Нажав на звонок на воротах особняка, я стремительно разрушил девственную атмосферу этого дома, никогда не знавшую до меня каких-либо мужчин.
   Скрытная Амелия по-прежнему была настроена ко мне враждебно: она знала, что во всем ныне происходящем виноват я, и не скрывала этого. Она старалась смотреть на меня как можно реже и, по возможности, никогда не заговаривала со мной. Из-за своей глухоты, вернее, благодаря своей глухоте она так и не стала свидетельницей ночных потрясений, но каким-то обостренным чутьем старых слуг, которые всегда замечают любые перемены в своих хозяевах, догадывалась, что от нее что-то скрывают.
   Я уже решил про себя, что выпровожу на покой эту печальную сову вскоре после того, как женюсь.
   А пока я был вынужден терпеть ее неприязнь.
   Надвигался день открытия «Шкатулки с Мечтами».
   Я все время был занят, почти всегда отсутствовал дома. Никогда еще не чувствовал на себе такой ответственности. Я и мысли не допускал, что хоть что-нибудь будет сделано не лучшим образом. Бросился в эту коммерческую авантюру подобно мальчишке сорвиголова, записывающемуся в воздушно-десантные войска… Я понимал, что в руках у меня, может быть, шанс всей моей жизни, и решительно не хотел его упустить. Рабочая горячка мешала мне уделять сестрам сколько-нибудь значительное внимание.
   Моя любовь к Элен ждала своего часа. Я испытывал к ней тихую нежность, зная, что не пришло еще время высвободиться всем моим чувствам. И мне даже нравилось быть рассудительным и сдержанным — я сознавал свою силу.
   Но вдруг настала третья ночь.

* * *

   Элен позвала меня со второго этажа. Я спал очень крепко, и ее тревожный голос меня будто плетью хлестнул.
   Спускаясь по лестнице, я уже знал, что дело, конечно, в Еве. Мне оставалось лишь догадываться, что же она теперь у чудила.
   Элен сразу же бросилась ко мне:
   — Виктор, она опять исчезла!
   — Но как?! Она же спит в вашей комнате!
   — Я спала… Что вы хотите, я же не могу бодрствовать ночи напролет!
   — Конечно, моя дорогая… Но я же вас не упрекаю! Ну так что?
   — Я проснулась с каким-то тяжелым чувством… Мне снилось, что я заплутала в каком-то огромном пустом соборе… Это было ужасно… Я включила свет и увидела, что дверь открыта, а кровать пуста…
   — Вы пошли ее искать?
   — Нет, я это только что заметила… И сразу же позвала вас.
   — А ее одежда?
   — Ее также нет.
   Я побежал в холл. Дверь там была распахнута.
   Я вышел на крыльцо и закричал изо всей силы:
   — Ева! Ева! Вернитесь!
   В ответ лишь шелест листьев.
   Я поднялся наверх к Элен.
   — Что делать? — спросила она.
   — Не знаю… Ночь совсем темная… Вернется она, наверное, сама, как и прежде…
   — И я так думаю…
   Я вошел в комнату, ставшую теперь для сестер общей спальней, и посмотрел на две пустые кровати… Страшным показалось мне вдруг это зрелище. Меня даже мутить стало — я уже был сыт всем этим по горло!
   Вы беспокоитесь, правда, Виктор?
   — Боже мой, есть из-за чего, не так ли?
   — Мне тоже страшно… Мне кажется…
   — Что вам кажется?
   Она покачала головой, словно отгоняя дурную мысль.
   — Нет, это слишком ужасно…
   — Вы не закрывали дверь на ключ?
   — Нет, но ведь наши кровати рядом, и я думала…
   — Ну да, я вас понимаю… Как она могла одеться, чтобы вы не услышали?
   — А может, она оделась в ванной комнате? Я прошел в ванную комнату. Все там было в полном порядке. Я не нашел никакой одежды и уже собрался выходить, как вдруг обратил внимание на стакан на полочке умывальника.
   Стакан был пуст, но на стенках его был какой-то фиолетовый налет. Я понюхал. Запах был приторный… Удивленный, я обернулся. Элен как-то странно смотрела на меня. Не знаю, почему, но что-то насторожило меня в ней. У нее был такой вид, словно она старается думать не о том, что ее на самом дела заботит, а совершенно о другом, так, чтобы ее ни в чем не заподозрили.
   — Это снотворное, которое вы давали Еве, да? Она покачала головой:
   — Я не знаю…
   — Как? Ведь налет свежий, даже на дне немного осталось? Значит, вы ей его давали!
   — Да нет, что вы, я помню… Она сама иногда его пьет, когда плохо себя чувствует… И потом, она ведь выходила…
   Объяснение было правдоподобным, однако не удовлетворило меня.
   — Где флакон?
   — В аптечке, я думаю…
   Я открыл аптечку. Я прекрасно помнил эту маленькую бутылочку с красной этикеткой и резиновой пробкой. В аптечке ее не было.
   — Элен, что-то мне все это не нравится…
   — Виктор! — воскликнула она. — Вы меня пугаете!
   Лицо у нее теперь было словно из воска, под глазами синели мешки…
   Какое-то время я молча всматривался в нее. Нервы мои не выдерживали.
   — Элен, вы что-то скрываете от меня…
   — Ну что вы, Виктор!
   Я даже дрожал от волнения. Слюну тяжело было проглотить… Ноги стали ватными — подступал страх.
   — Где флакон?
   — Я вам повторяю, что…
   — Послушайте, если Ева выпила снотворного, она не смогла бы спуститься по лестнице. Того, что было в этом стакане, хватит, чтобы усыпить полк! Да, кстати, на краях стакана видны следы помады. И это цикламеновая помада, которой пользуется ваша сестра, вы ведь не будете спорить!
   Элен ничего не ответила.
   Я стремительно вышел — она отступила в сторону.
   Дрожь моя становилась все сильнее.
   Мы дошли до спальни сестер. Я еще раз осмотрел ее, потом опять вышел в коридор.
   Мне уже дышать становилось трудно.
   Тишина в доме была мертвая. Как в храме… А Элен ведь храм приснился!
   Я вошел в комнату, где раньше спала Ева. Дверь до сих пор не была починена, хоть мы и вызвали несколько дней назад столяра.
   И эту комнату я осмотрел еще раз.
   Внезапно внимание мое привлекла деталь, на которую я совершенно не обратил внимания в ту ночь, когда взламывал дверь…
   Задвижка была цела так же, как и щеколда на косяке!
   Вы понимаете?.. Это означало, что, когда я взламывал дверь, она была закрыта на ключ, а не на задвижку, как я подумал тогда. А подумал я так лишь потому, что так мне сказала Элен…
   Пока я рассматривал эту задвижку, взгляд Элен так и застыл на мне — вялый и бессильный.
   — Элен… — повернулся я к ней.
   — Что?
   — Той ночью, когда я прибежал сюда, я поверил вам, что дверь заперта изнутри — на самом же деле вы закрыли ее на ключ после того, как вышли из комнаты!
   — Вы с ума сошли!
   — А я вот начинаю думать, не вы ли сошли с ума?
   — Я запрещаю вам оскорблять меня! Я схватил ее за руку и рванул к себе.
   — А перед тем, как я взломал дверь, вы велели мне пройти в ванную, чтобы я лишний раз удостоверился, что Ева заперлась изнутри! Да вы создали в доме самый настоящий психоз!
   — Но это же все не правдоподобно, Виктор!.. Что это вдруг на вас нашло?
   Вместо ответа я схватил Элен за ногу и сорвал с нее туфлю. Я перевернул туфлю подошвой кверху — на ковер посыпался песок.
   — Элен! — закричал я. — Вы утверждаете, что не выходили сегодня ночью из дому, а в вашей туфле — песок!
   Это ее и добило!
   Она раскрыла рот, но так ничего и не смогла сказать.
   — Вы ненавидите вашу сестру, да? — спросил я.
   Элен тихо заплакала. Отступила к банкетке и уселась.
   — Не могу я больше, — прошептала она так тихо, что я едва расслышал ее. — Нет, я, правда, больше не могу, Виктор…
   Что мог я сказать?
   История подходила к концу — ей уже нечего было скрывать.
   И сил у нее действительно больше не оставалось — я это видел.
   — Долгие годы я была узницей этой проклятой коляски. Вы понимаете?
   — Да, — ответил я.
   Я и в самом деле понимал эту драму сестринского долга.
   Элен пожертвовала своей свободой, молодостью…
   И вдруг однажды она увидела свою жизнь во всем ее безрадостном свете…
   — Инвалидом на самом деле была я, Виктор…
   — Но зачем этот маскарад? Зачем мучить Еву, в то время как достаточно было ее бросить?
   — Мне не хватало мужества бросить ее.
   — Но вы нашли в себе мужество играть с ней ужаснейшую из комедий! Вы искали способ внушить ей, что она душевнобольная и ходит, не зная того! Вы отдаете себе отчет, насколько это жестоко?
   — Не ей я хотела это внушить…
   — А кому — мне?
   — Да, Виктор, вам.
   — Но зачем? Объясни мне ради Бога! Она опустила голову. На лбу у нее обозначилась глубокая морщина. Челюсть у нее выдавалась теперь вперед, и Элен уже совсем не казалась мне красивой.
   — Затем, что для исполнения моего плана нужно было, чтобы все поверили в ее ночные отлучки… Вот почему я и разыгрывала весь этот спектакль… Идея пришла мне в голову в тот день, когда вы поделились со мной своими сомнениями… Я увидела вдруг долгожданную возможность избавиться от нее.
   — Вам — избавиться от нее!
   Мне стало не по себе от такого признания.
   — А где она теперь? — спросил я и сам удивился: как могло так случиться, что поинтересовался этим только сейчас, задав прежде кучу других вопросов?!.
   — Не знаю…
   — Вот еще! Где Ева?
   — Я.., я вынесла ее из дому…
   — Где?
   — Я отнесла ее в лес…
   — Пойдем за ней.
   Мне стало очень тяжело на душе. Жизнь казалась бесконечно гнусной. Отвратительная интрига Элен была мне так противна, что любовь моя сменялась презрением.
   — Ну, идем!
   Она покачала головой:
   — Нет, нет… Идите одни… У меня сил нет… Я взял ее за руку и потянул за собой:
   — Хватит, идем!
   Не отпуская ее руки, я суетился по лестнице. Мы прошли через холл, вышли на крыльцо… На ней была только одна туфля, и я был босый, но какое это теперь имело значение? Я чувствовал — какой-то внутренний голос мне это подсказывал, — что все нужно делать как можно быстрее…
   Через лужайки мы прошли к еловому лесу.
   Ночь была довольно светлая, и деревья отбрасывали длинные мрачные тени. Элен дрожала уже от страха.
   — Оставьте меня, Виктор… Я умоляю вас…
   — Где вы ее положили?
   — Там…
   Напрасно я вглядывался туда, куда она показала, — ничего не видел. Я пожалел, что не захватил с собой электрический фонарик.
   — Если бы вы оставили ее здесь, — зло сказал я наконец, — я бы заметил ее… Вы мне лжете…
   Элен ничего не ответила. Она напряженно вслушивалась во что-то, и лицо у нее кривилось. Тогда я тоже прислушался. И ужасная мысль пронеслась в моей голове.
   Я все понял.
   Нарастал шум приближающегося поезда. Я вспомнил, что неподалеку от леса проходила железная дорога.
   — Сволочь! Ты положила ее на дорогу, да?
   Она кивнула.
   Я опрометью бросился в сторону дороги.
   Поезд все приближался, заглушая шум моря.
   Я бежал так быстро, что во мне исчезли все чувства и мысли, я ощущал лишь, что я бегу, и думал, что должен во что бы то ни стало успеть. Я обегал кусты и деревья, поднимался и спускался по пригоркам, и перед глазами у меня была одна Ева, которую нужно было непременно отыскать, опередив поезд…
   А я ведь даже не знал, с какой стороны он подходит: он шел здесь по кривой, огибая большой холм, отражавший шум локомотива.
   Но я знал, что он приближался.
   Наконец я оказался у подножия холма и, перескочив через проволочное заграждение возле самой железной дороги, мгновенно сбежал по насыпи. Острые булыжники больно кололи босые ноги, но я не чувствовал этой боли.
   Поезд подходил справа. Сигнальные огни были уже совсем яркими, виднелись клубы дыма.
   Я бросил взгляд на сверкающие рельсы, залитые лунным светом.
   И тут я взвыл.
   Между мною и поездом на полотне лежала она…
   Я всей грудью вдохнул воздух — больше уже такой возможности не представится — и рванул вперед, к Еве. Откуда только сила в ногах взялась!
   Я несся стремглав, не думая совершенно об ужасной опасности, которой сам подвергался, — перед глазами лежал на рельсах парализованный да еще и одурманенный снотворным человек.
   Сквозь шум поезда я расслышал вдруг за собой крик Элен:
   — Ви-и-и-иктор! Не надо!!! Не надо! Виктор!
   Но это еще больше меня подхлестнуло.
   Какую же черную душу нужно было иметь, чтобы желать в такой момент смерти своей сестры!
   Поезд был уже почти рядом. Свет сигнальных огней заливал на рельсах свет лунный.
   Теперь уже я прыгнул — нет, пролетел в прыжке эти последние метры — и оказался наконец возле Евы.
   Что было потом, я уже не чувствовал. С этого момента все смешалось в моей голове…
   Все, что я помню — это проглоченный горький угольный дым, жар в спину и невероятный грохот, обрушившийся на мою голову.
   Задыхающийся, опустошенный, совершенно обессилевший, я потерял на насыпи сознание.
   Когда я пришел в себя, то сразу же почувствовал, что прижимаю к груди своей Еву — она горячо дышала мне в лицо.

* * *

   Я осторожно положил Еву на насыпь и встал. Мне казалось, я уже никогда не смогу дышать нормально. В груди у меня словно угли горели. А уж дрожал я, наверное, как никто никогда в этой жизни…
   Прохладный воздух немного успокоил меня. Дыхание потихоньку приходило в порядок. Я вытер рукавом пот со лба…