Фредерик ДАР

ЛЮБОВНИК НА ДВОИХ



ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ДЕВУШКИ




Глава 1


   Я остановился на набережной, у самой воды, и смотрел в ее залитое огнями мрачное зеркало. У меня возникло знакомое многим желание прыгнуть в этот бесконечный поток, волнение которого передавалось и мне, влекло к себе. Желание, окрашенное одной особенностью: я хотел броситься туда с чугунным грузом, привязанным к шее.
   Вот только еще одно обстоятельство было: в детстве я едва не утонул однажды в большом, глубоком бассейне, куда нырнул, чтобы восхитить друзей.
   Я напряженно вспоминал о том ужасном чувстве, которое охватило меня, когда я тонул… Мысли мои стали тогда мелькать, как кадры в старом кино… Я почувствовал во рту, захлебываясь водой, сладковатый вкус смерти и, что еще хуже, в конце концов смирился со смертью… Воспоминание это было таким неприятным, что теперь я колебался.
* * *
   Я выплюнул в воду окурок, который сосал минут уже двадцать… И он закачался на волне… Нет, конечно, нет, только не сегодня! Мне не хватало смелости для этого шага.
   Я отошел от искушавшей меня воды. Ночь была тихая и нежная. В небе дымящейся речкой проплывали облака.
   Я покинул порт и вышел на белую дорогу на берегу моря.
   По одной ее стороне росли лавры, по другой начинался пляж.
   Я шел неуверенной походкой, руки в карманах, мучаясь от переполнявшей меня безысходности. Мне казалось, что ничто не может хоть когда-нибудь остановить мое угрюмое шествие в тени высоких деревьев. Путь мой будет также вечен, как неотступный шум моря.
   Внезапно дорогу осветили две фары. Я отступил в сторону лавров, чтобы дать проехать машине по этой узкой дороге, но она ехала так тихо, будто сопровождала похоронную процессию. Я подумал, что водитель заблудился и спросит сейчас у меня дорогу. А я ведь не имел никакого представления о том месте, где находился.
   Автомобиль остановился возле меня, открылась дверца. За рулем была женщина. Я услышал тонкий запах духов.
   — Куда вы идете?
   Голос был спокойный, немного холодный. Вопрос меня ошеломил. Женщина должна была видеть мое лицо, и я улыбнулся, чтобы не выглядеть глупо.
   — Я гуляю. Ночь такая лунная.
   — А не хотите прокатиться со мной? Жесткий тон насторожил меня. Могу вас уверить, что никогда еще я не чувствовал себя таким растерянным.
   — С вами? — пробормотал я. Я заметил, что лицо у нее бледное. Пальцы нервно постукивали по рулю.
   — Со мной!
   То, что я испытал в этот момент, мало походило на страх. Это было нечто большее… И все же я сел в автомобиль и захлопнул дверцу.
   Машина была огромная, американская, комфортабельная, как дворец. Я попробовал рассмотреть женщину, но голова ее была обмотана шелковым платком. Тем не менее, я заметил, что она стройна. На ней было белое платье без рукавов.
   Машина тихо тронулась с места. Я чуть было не спросил у незнакомки, куда мы едем, но подумал, что выглядел бы при этом не в лучшем свете, и предпочел молчать и ждать продолжения событий.
   Машина шла по дороге, как шлюпка скользит по тихой воде. Несколько минут мы проехали не обменявшись ни словом. Но видно было, женщина прекрасно знает, куда мы едем. Достигнув конца дороги, она замедлила и свернула в сторону, на дорогу совсем уже узкую и погруженную во мрак. Это был какой-то тупик, ведущий к ограде частного особняка, сейчас, пожалуй, безлюдного. Незнакомка остановила автомобиль в самом темном месте, потом повернулась ко мне лицом. Я отдал бы все, что угодно, чтобы рассмотреть ее черты, но даже если бы на ее лоб и щеки не был насунут этот платок, то все равно это было бы невозможно: темнота вокруг нас была почти непроглядная, сгустись она еще немного — и можно было бы подумать, что мы находимся в туннеле.
   Тишина в машине была почти мертвая, слышался только едва различимый шум, природу которого я не мог определить. Когда я понял, что это, она уже расстегнула на платье спереди все пуговицы и раздвинула края платья в стороны. У меня было такое впечатление, что она располовинила его, словно какой-нибудь плод… Под платьем ничего не было.
   Наконец-то до меня дошло, чего ждала она от меня. Удивление и страх исчезли. Я положил руки на ее груди, нашел губами ее рот. И тут словно завязалась дикая борьба зверей. Она пробовала защищаться, отбивалась, но я уже был в таком состоянии, что потребовалось бы пятнадцать решительно настроенных парней, чтобы помешать мне распластать эту шлюху на сиденье ее автомобиля.
   После было непродолжительное забытье, мы пробовали отдышаться. Первой пришла в себя она… Она выпрямилась, быстро застегнула платье на мокром от пота теле — и вскоре уже машина рванулась с места назад.
   Когда автомобиль выехал на дорогу, она велела мне выйти.
   Я не поверил своим ушам:
   — Как?
   — Спускайся, грязный негодяй! Живо!
   — Без шуток, вам не кажется, что со мной не стоит вести себя так?
   Я ведь только что доказал ей, что я самец в силе, и что я могу владеть и собой, и ситуацией.
   Тогда я услышал, как что-то щелкнуло, и понял, что она что-то достает из своей сумочки. Этим «что-то» оказался револьвер. Он так и блестел в темноте.
   — Спускайся!
   — Ну, если вы настаиваете… — пробормотал я и открыл дверцу.
   Но вместо того, чтобы спокойно выйти из автомобиля, я резко развернулся и ударил ее запястьем по руке, в которой был револьвер. Он упал на заднее сиденье. Девица яростно вскрикнула. Я сжал ее подбородок рукой. Глаза ее дико сверкали гневом.
   — Слушай, красотка, если ты будешь так чудить, я вряд ли буду в восторге, ты меня поняла?
   Затем я внезапно успокоился, отпустил девицу и вышел из машины. Пяткой с силой закрыл дверцу… Машина рванулась вперед. И тут мне пришла идея запомнить номер. Он был несложный: 98 TU 6.
   Я сел на мокрый песок. Огни машины отдалялись.
* * *
   Назавтра я встал рано. Проснувшись, я подумал, не сном ли было произошедшее со мной ночью. Но больно уж точными были воспоминания — после снов такие не остаются. Я принял душ, напевая песню, — ночное похождение возвратило мне вкус к жизни.
   Кислая мина на лице у владельца отеля не ухудшила мое настроение. Вот уже три дня подряд он потрясал чуть ли не перед моим носом неоплаченным счетом, и вот уже три дня я рассказывал ему о трудностях с пересылкой денег.
   В конце концов я вряд ли был у него первым клиентом, которого выпотрошило казино. Если не быть хотя бы немного философом, то лучше не содержать отель на Лазурном Берегу!
   Отделавшись от хозяина и, конечно, чего только ему не наобещав, я направился в полицейский комиссариат. Море было еще более голубое, чем в предыдущие дни, воздух полнился запахами цветов, пьянил.
   Комиссариат пустовал. Два инспектора в рубашках без пиджаков болтали о футболе, сидя за пыльным, грязным столом.
   Напрасно я пытался привлечь к себе их внимание тихим покашливанием. Я уже почти извелся, прежде чем они занялись мной.
   Тот из них, что был помоложе, загорелый здоровяк с квадратной челюстью, подошел ко мне с видом человека, решительно настроенного не удовлетворить просьбу, какой бы она ни была.
   — Что вы хотите? — чуть ли не прошамкал он. Мне пришлось сердечно улыбнуться.
   — Я представляю страховое общество.
   — А! Ну и что?
   — Меня вот что к вам привело. Один наш клиент… — Я снизил тон и принял почтительный вид. — Влиятельный политический деятель, вы понимаете, что я хочу сказать?..
   Он совершенно ничего не понимал, но все же заинтересовался.
   — Один наш клиент, понимаете, — повторил я, — припарковался на стоянке, где положено, а ему помяли зад машины…
   — Нашли чем удивить! — оценил историю полицейский.
   — Я не жду от вас прямого ответа. Свидетель запомнил номер машины, которая нанесла повреждение. Но он не совсем уверен, что правильно прочитал номер. Я потихоньку веду расследование…
   — Я подмигнул. — В жизни весь вопрос в сноровке. В правильной расстановке пальцев на музыкальном инструменте. Вы в вашей профессии должны знать в этом толк, я не ошибся?
   Мое предисловие весьма польстило ему:
   — Так что же вы хотите?
   — Адрес владельца автомашины 98 TU 6, если это возможно… Он задумался.
   — А это Приморские Альпы, это… Подождите, я позвоню сейчас в префектуру Ниццы…
   — Вы очень любезны, господин инспектор. Вот так все и началось.


Глава 2


   Это был большой богатый дом, построенный в неопределенном стиле, раскинувшийся на цветущих склонах холма.
   В изгибе крыши было что-то китайское, во внутреннем дворике — нечто испанское, во всем — необычность и некоторая величественность.
   Я нажал на звонок — и словно похоронный звон послышался.
   Я видел, как из-за дома вышла служанка. Она спускалась ко мне вниз по аллее. Пока она приближалась, я думал, до чего же обременителен для нее мой визит. Идти открывать дверь в таком жилище — самая настоящая экспедиция.
   Она остановилась перед воротами, и я сразу убедился, что вид у нее довольно настороженный. Ее маленькие змеиные глазки так и сверлили меня:
   — Что вам угодно?
   Если бы она сама могла мне это объяснить, то оказала бы мне достойную услугу.
   — Я хотел бы видеть мсье Лекэна… Возле ее губ незамедлительно обозначились две складки.
   — Здесь нет мсье Лекэна…
   — В таком случае, мадам Лекэн.
   — Здесь только две их дочери, — не совсем уверенно ответила она, но было видно, что нечто в облике моем и поведении расположило ее ко мне.
   — Чудесно!… Будьте столь любезны, дайте им знать обо мне.
   — По какому поводу?
   — По личному!
   А что я еще мог сказать? В этот дом просто так не проникнешь. Служанка колебалась.
   — Позвольте, я представлюсь немногим позже? — не растерялся я.
   Ни слова не сказав в ответ, она открыла мне дверь. Я вошел.
   Закрыв за мной ворота, служанка вновь осмотрела меня. Мой голубой костюм, белая сорочка, однотонный галстук внушали ей доверие. Серьезный вид, несомненно, также. Вместе с ней мы стали взбираться по аллее, ведущей к крыльцу парадного входа. Поднялись наконец по нескольким ослепительно белым ступенькам. Затем вошли в прохладный тенистый холл, украшенный разнообразными зелеными растениями.
   — Так как ваше имя? — проворчала служанка.
   — Виктор Менда…
   Я прочитал на ее сером лице запоздалое сомнение. Она дала мне знак обождать и мы вошли в огромную, залитую солнцем комнату. Послышалось шушукание… Немного погодя, я прошел в глубь холла, к патио. Чудесный был этот внутренний дворик… Возле бассейна, обложенного зеленой мозаичной плитой, сидела в инвалидной коляске великолепная блондинка, красавица, на вид не старше двадцати. На ногах у нее лежала шикарная шкура белого медведя. Лицо у нее было очень бледное, но его сильно оживляли глаза — еще более зеленые, чем вода в бассейне — уж поверьте мне! Длинные, почти белые волосы создавали вокруг ее головы нечто вроде ореола. Она взяла в руку ветку лимонного дерева, на которой прыгали, щебеча, птички — их разноголосым пением наполнялись весь сад и дом. — Извольте войти! — Грубоватый голос служанки заставил меня подскочить. Наблюдая за девушкой, я обо всем забыл. Я прошел вслед за старухой в огромную комнату, заставленную креслами самых ярких цветов. Одна стена была застеклена и выходила в патио.
   За зеленым столом сидела молодая женщина. Она писала. На вид ей было лет тридцать, но она казалась несколько старше из-за слишком серьезного и строгого выражения лица, кстати ненакрашенного. Платье на ней было сиреневого цвета: такие носят зрелые женщины, заканчивая траурный период.
   Нет, эта не могла быть той девицей, что «сняла» меня сегодня ночью.
   От ее серого пронизывающего взгляда я растерялся.
   — Мадемуазель…
   Я надеялся, что она о чем-нибудь спросит меня, но она по-прежнему оставалась безмолвной, даже неподвижной и смотрела на меня с недовольным любопытством, не предвещавшим ничего хорошего.
   — Мой визит, должно быть, удивил вас? — спросил я.
   Ни слова в ответ. Ну и терпение! Боже милостивый, да она что, немая?…
   — Я пришел, чтобы.., чтобы навести.., одну справку. Есть ли у вас автомобиль под номером 98 TU 6?
   — Кто вы, мсье? — услышал я наконец-то ее голос — теплый и глубокий, немного грустный.
   — Простите меня… Виктор Менда, — представился я.
   Конечно, имя мое ничего не сказало ей. Было бы крайне удивительно, если бы она хоть что-нибудь обо мне слышала.
   — На каком основании вы занимаетесь моей машиной, господин Менда?
   Невольно она уже дала утвердительный ответ на заданный мной вопрос.
   Я посмотрел на неподвижную девушку в патио…
   Эта тем более не могла быть ночной искусительницей. Мой взгляд снова остановился на собеседнице.
   — Этой ночью я был сбит.., вашей машиной, мадам…
   — Мадемуазель!
   Я увидел, что она заметно оскорблена. Губы ее скривились в недовольной, презрительной гримасе. Я понял, о чем она думала. Она приняла меня за вымогателя, пришедшего вытянуть из нее тем или иным образом немного денег, и стала защищаться:
   — Этой ночью? Неужели?
   — Да.
   — Это сильно меня удивляет. Вот уже три дня машина не выезжала из гаража.
   — У вас ведь американская машина, не так ли? — спросил я, почувствовав вдруг сомнение.
   В конце концов, вполне возможно, что я плохо разглядел одну из цифр. Из-за комка грязи восьмерка могла легко показаться шестеркой, особенно ночью.
   — Американская, — сразу же развеяла она мои сомнения.
   — В таком случае, я не ошибся. Конечно же, речь идет о вашей машине. Она сбила меня по дороге, выходящей на пляж… Но, к счастью, как вы видите, я не пострадал…
   — Замечательно, — с иронией произнесла она. — Но вы, конечно же, скажете мне, что ваш костюм безнадежно испорчен?
   На какое-то мгновение мне показалось, что я узнал ее резкий голос. Но нет, этого не может быть. Передо мной была уравновешенная женщина, которая, конечно же, не могла заниматься подобного рода ночными эскападами.
   — Нет, мадемуазель… Мой костюм также не поврежден… Я просто хотел бы увидеть женщину, которая вела эту машину.., и не думаю, что это были вы… Простите меня за навязчивость.
   Я слегка поклонился и повернулся, чтобы уйти.
   Но только лишь ноги мои коснулись первых ступенек крыльца, как меня остановил ее голос:
   — Господин Менда! Я снова повернулся.
   Она стояла, неподвижная, в середине холла, руки ее были скрещены.
   — Что, мадемуазель?
   — Вы не могли бы задержаться на минутку? Я не возражал. Она ввела меня в ту же самую комнату и предложила сесть в пушистое кресло:
   — Садитесь!
   Сама она села в кресло напротив, и ей удалось так скрестить ноги, чтобы не были видны колени.
   — Я ничего не понимаю в этой истории, — прошептала она. — Я живу здесь одна с сестрой-инвалидом.., и старухой-служанкой, которую вы видели. Ни одна, ни другая не могут водить машину, вы сами понимаете… Что же касается меня, то я с абсолютной уверенностью могу вам сказать, что не садилась за руль этой ночью. Да и вообще, я никогда не выезжаю ночью.
   Было видно, что она сильно взволнована. Я сочувственно покачал головой.
   — Быть может, кто-то одолжил у вас машину?
   — Я бы знала об этом.
   — Не обязательно. Я заметил, что ваш гараж выходит на дорогу, к тому же у вас почти бесшумный мотор…
   Она слегка пожала плечами:
   — Но…
   — Что?
   — Ключ от гаража?
   — На гараже железная решетка. Иногда мелкие камни могут помешать ей опуститься до конца, и замок не срабатывает. Готов поспорить, что вы никогда ее не проверяете.
   — Да, действительно.
   — И вы оставляете ключ от зажигания на приборной панели?
   — Да…
   — Тогда не ищите, мадемуазель… Кто-нибудь из соседей катается по ночам на вашем автомобиле, наслаждается лунным светом.
   — Не может быть.
   А я в таком положении не находил ничего удивительного. Поведение встреченной мною ночной мышки оставляло богатое поле для всяких фантазий.
   — Вы думаете, мне следует обратиться в полицию?
   — Вы уверены, что ваша машина стоит сейчас в гараже?
   — Она была там совсем недавно… Я ходила туда взять одну нужную мне вещь.
   Я встал. В холле раздался скрип. Я повернул голову в ту сторону и увидел девушку из патио, которая подъезжала к нам в своей инвалидной коляске. Вблизи она была еще красивее!
   Она посмотрела мне прямо в глаза. Я покраснел. Девушка была похожа на оживший персонаж из скандинавской легенды. В белизне ее волос, бледности было что-то сказочное.
   Старшая сестра представила нас друг другу:
   — Это господин Менда, Ева… Ева — моя сестра. Девушка ждала объяснений о поводе моего визита. Сестра объяснила ей ситуацию. Мне показалось, эта странная история совсем не вызвала интереса у несчастной красавицы. Быстрым и ловким движением она подтолкнула коляску ко мне.
   — Менда? — спросила она. — Вы — Виктор Менда?
   Мне показалось, ее сестра удивилась еще больше, чем я.
   — Как, Ева, ты знаешь господина?
   — По имени — да… Это вы вели передачу по радио в прошлом году?
   — В самом деле… Вы ее слушали?
   — Да, регулярно. Ты помнишь, Элен, милая вечерняя болтовня «Добрый вечер всем!»?
   — Так это вы?! — удивилась Элен.
   Она улыбнулась в первый раз, и я был поражен, насколько же она похорошела. Понимаете, вот вы, скажем, гуляете в угрюмых окрестностях деревни, не обращая внимания на пейзаж. И вдруг — выглядывает солнце, и все начинает жить, волноваться, петь…
   То же произошло и с этой женщиной. Она сразу же показалась мне молодой, красивой и страстной.
   — Это я… Однако я не думал оставить в памяти моих слушателей хоть какой-нибудь след.
   — У вас потрясающий голос, — сказала Ева. — Его невозможно забыть. Почему вы больше не выступаете по радио? У вас была замечательная передача!
   — Этот вопрос нужно адресовать в комитет. Им не очень понравилась.., интимная сторона моих передач, и они их сняли.
   — Жаль, — сказала Элен. Я пошутил:
   — А больше всех об этом жалею я.
   — А что вы делаете теперь? Пальцами я изобразил ноль:
   — Вот что я делаю… Я устал от Парижа, где делал все, что мог, а точнее, ничего особенного, и в поисках удачи явился сюда. Мне тут пообещали дело на «Радио Монте-Карло»… Но сорвалось… Попробовал счастья в казино… И вот разбит наголову…
   Я встал. Покалывало уже в ногах.
   — Позвольте уйти.
   — Куда вы пойдете?
   — А никуда… Куда-нибудь… Я уже неплохо знаю эти места. Ева посмотрела на сестру.
   — Знаешь, о чем я думаю, Элен? Мне показалось, старшая сестра замечталась. Она повернулась лицом к сестре, взгляд у нее был рассеянный.
   — Будет ведь замечательно, если господин Менда запишет мои поэмы на магнитофон, ты не думаешь?
   — Конечно, моя дорогая. Ева внезапно возбудилась:
   — Вас это не затруднит? — спросила она. — Я уверена, что благодаря вашему замечательному голосу мои скромные поэмы зазвучат. Вы останетесь пообедать с нами?
   Живот у меня был пуст, и предложение отозвалось в нем магическим звоном. Со вчерашнего дня во рту у меня не было ни крошки, и чего бы я только не сделал ради куска мяса с жареным картофелем. Тем не менее, давно воспитанная в себе порядочность заставила возражать:
   — Вы знаете, чтец из меня скверный… Не умею я декламировать… Ева тряхнула своей восхитительной шевелюрой.
   — А мои поэмы как раз этого и не требуют. По всему было видно, что эта девушка — создание капризное, привыкшее, что все ей уступают. И я поступил как все.


Глава 3


   После обеда я курил сигарету в патио в компании двух хозяек. Я записал четыре небольших текста, которые Ева называла поэмами, но которые были скорее криками отчаяния прелестной двадцатилетней девушки, прикованной к инвалидной коляске. Прочитав их, я почувствовал себя подавленным. В них было такое горькое разочарование, что солнце показалось менее ярким.
   Жизнь этих двух девушек в их огромном доме вряд ли была слишком веселой, несмотря на состояние, по-видимому, немалое, которым они владели. Через несколько часов после знакомства, не дождавшись и подобия исповеди, я понял ситуацию… Ева была парализована вследствие приступа полиомиелита, и ее старшая сестра посвящала ей всю себя. Но инвалиды — эгоисты. Ева ждала от Элен полного самоотречения. Трудно было, наверняка, Элен с таким подарком судьбы.
   Я прикрыл глаза. Не хотелось больше думать о будущем! Достаточно насладиться прекрасным мгновением, которое переживаешь сейчас. 1 Все было тут чудесно: покой в патио, журчание воды в бассейне, щебетание птиц, но больше всего — сестры.
   Из-под полуприкрытых век я наблюдал за ними. Элен была похожа на древнегреческую статую. У нее было, как я уже успел убедиться, действительно красивое лицо, спокойное и благородное. Каждая черта казалась безупречной. Она сидела на садовом стуле, и мне казалось, что она слушает какой-то внутренний голос.
   Элен очень нравилась мне в своей задумчивости. Мне захотелось быть художником, чтобы обессмертить ее на полотне. А Ева гладила шкуру медведя у себя на ногах. Шкура белого медведя под таким солнцем! Было в этом что-то непонятное… Ведь ее больные ноги нечувствительны ни к жаре, ни к холоду, зачем тогда этот анахронизм? Кокетство? Бравада?
   Несчастье ее было тем более ужасным, что весь ее вид говорил: эта девушка предназначена для жизни исключительной! Она и красавицей была идеальной, и ум у нее был очень живой. Хотя как инвалид она меня отталкивала, ее восхитительное — над шкурой медведя — тело все же притягивало к себе мой взгляд. Я не мог не восхищаться ее прекрасной грудью, которой не касалась ни одна мужская рука.
   — О чем вы думаете, господин Менда? — спросила вдруг она.
   Я раздавил сигарету в пепельнице, вмонтированной в подлокотник моего кресла.
   — Я не думаю: я плыву на облаке… Элен вышла из своего оцепенения. В глазах ее было что-то вроде зова на помощь существа на краю гибели.
   — Лишь от вас зависит, чтобы он повторился, — заверила меня Элен.
   — Вы очень любезны, спасибо…
   — Но нет, это мы вас благодарим, не так ли, Ева? Девушка не ответила. Казалось, она чем-то озабочена. Довольно долго молчали. Наконец Ева щелкнула пальцами:
   — А почему бы вам не остановиться на какое-то время у нас, пока вы ищете себе место? От такого предложения у меня дыхание оборвалось.
   — Подумайте! — поддержала ее Элен.
   — Я вот уже два часа только об этом и думаю, — совсем уже раскрылась Ева.
   — Но в каком качестве?..
   — В качестве друга. У нас его нет, вот он у нас и появится, не так ли, Элен?
   Что было отличительного в разговоре сестер, так это то, что никогда ни одна из них не высказывала никакой идеи, не добившись согласия другой. Из-за того, что они так долго жили вместе и так тесно связали свои жизни, у них выработалось в конце концов нечто вроде одной своеобразной индивидуальности в двух лицах. Обращался я к одной, автоматически смотрел на другую.
   — Конечно, моя дорогая… Я решительно отказался:
   — Это совершенно невозможно, маде… Ева яростно ударила рукой по колесу своей коляски:
   — Ради всего святого, не называйте меня больше мадемуазель. Меня зовут Ева, вас — Виктор, сестру — Элен… Хорошо, а теперь объясните, почему это, невозможно? Вы симпатичный молодой человек, а нам нужно, чтобы кто-нибудь еще присутствовал в этом доме… Я уже по горло сыта физиономией Амелии!
   — Видите ли, Ева… Девушка пожала плечами:
   — Я говорю, что думаю. Моя жизнь ничтожна. Тебе не кажется? Я как птица без лап в позолоченной клетке… Каждый уголок этого дома проходит у меня перед глазами… Я знаю этот фонтан наизусть… Его шум щекочет мне нервы…
   — Успокойся, Ева!
   Элен снова заговорила суровым голосом, вид ее вмиг стал строгим.
   Ева несколько раз несильно ударила по колесу, и каталка развернулась — теперь девушка сидела к нам спиной.
   — Господин, Менда, — снова начала она, — вы остались без гроша…
   — Ева! — закричала возмущенно Элен…
   — Совсем без гроша! — буквально прорычала девушка. — Если вы не останетесь здесь, завтра вам нечего будет есть… Вам не кажется, что это не очень весело, а?
   Я принял единственно правильное решение: встал. И, обращаясь к одной Элен, сказал:
   — Спасибо за ваш прекрасный обед…
   И пошел прочь большими шагами, полный достоинства, как лорд-мэр.
   Конечно, это был разрыв. Мои отношения с девицами Лекэн закончились. Вспышка Евы была такой резкой, что Элен даже не пробовала извиниться. Спасти положение мог только случай. И он представился самым забавным образом.
   Когда я шел по бордюру бассейна, «я выбрал этот путь из желания не задеть коляску калеки», нога моя попала в кольцо для поднятия плиты, закрывавшей экран. Зацепившись, я не смог удержать равновесие, другая нога скользнула по отполированному краю бассейна, и я упал в воду. Все произошло мгновенно.
   Теперь я сидел в воде, глубина которой не превышала сорока сантиметров, вид у меня был очень рассерженный и самый нелепый.
   Сестры смеялись до слез. Я встал, по мне стекала вода, я был зол и на сестер, и на себя. У меня возникло жуткое желание надавать пощечин этим двум бездельницам, даже рука задрожала.
   Но ведь, как вам известно, из всех проявлений человеческих чувств смех — наиболее заразителен. Гнев мой вскоре сменился самым сумасшедшим хохотом, которым я когда-либо смеялся в своей жизни. Я даже сел на борт бассейна, согнутый пополам этим взрывом, и ноги по-прежнему оставались в воде.
   Первой перестала смеяться Элен. Она встала и протянула мне руку, чтобы помочь выйти из бассейна.