Дарья Лаврова. Текила-любовь

   Солнце ушло за облако, значит, можно открыть глаза, не боясь, что ослепнешь от невыносимого блеска и света.
   – Из-звините, – сказал кто-то за её головой. Настя неловко обернулась. За ней стоял коротко стриженный мужчина лет тридцати, в растянутых тренировочных штанах тёмно-синего цвета и мятой белой майке. То ли пьяный, то ли «с похмелюки», как выражалась буфетчица в университетском кафе. – Вы не з-знаете, во сколько мы отплываем?
   – Полпервого, – ответила Настя, снова закрывая глаза.
   – Спас-сибо, – поблагодарил мужчина и, непонятливо почёсывая затылок, пошёл вниз. Люди на берегу делали последние фотографии и покупали сувениры. Среди русских выделялась небольшая группа китайцев. Пять девушек и парень, выбравший себе, несомненно, самую хорошенькую из них.
   – Смотри, не сгори, Аська!.. – шутливо-строгий голос Ольги. Она сидела рядом с Настей и держала в руке бутылку минеральной воды «Угличская». – Ты поела?
   – Да, немного… – соврала матери дочь. С прошлого вечера у неё и крошки во рту не было.
   – Надень-ка, я тебе купила на прошлой неделе в Угличе… – сказала Ольга, протягивая дочери белую льняную кепку, украшенную парочкой голубых цветочков из замши. Настя послушно надела. – Тебе идёт.
   – Угу… – лениво промычала Настя.
   – Сейчас внизу будет небольшой концерт. Русская народная песня. Народ очень просит. Буду вести одна, – говорила Ольга, отпивая воду из бутылки. – Вечером ещё один. Задолбали. Поможешь?
   – Угу.
   – Жарко. Искупаться не хочешь? Папа с Дашкой на берегу.
   – Не хочется… – вздохнула Настя.
   – Ну как хочешь…
   Ольга снова спустилась на берег. После прогулок и экскурсий пассажирам было дано время на пляж и на искупаться. Настя встала с полотенца и подошла к поручню. Пляж в Касимове был довольно забавным – этакие песочные дюны. С верхней палубы было видно Дашку, растерянно стоящую у воды, и Ольгу рядом. Сначала Дашка не хотела лезть в воду, боялась. Интересно было наблюдать, как она с собой борется: то зайдёт, то выбежит, потом опять зайдёт, поглубже. Так продолжалось ещё минут двадцать. Ольге с большим трудом удалось вытащить её из воды, а когда наконец она Дашку достала, одела и на секунду отвернулась, она опять влезла в воду и искупалась прямо в одежде. Настя улыбнулась.
   Когда теплоход отошёл, Ольга попросила Настю посмотреть за сестрой. Они лежали на верхней палубе вместе с ещё парой десятков полуголых пассажиров. Дашка нашла себе новое интересное развлечение – душ. Она обращалась с ним примерно так же, как и с речкой: то забежит, то опять выбежит. Ни секунды на месте. Приставала к загорающим на палубе. Одна женщина полила её из пульверизатора. Дашка сначала боялась, а потом вовсю лезла поливаться сама. Но очень скоро ей это надоело, и сестру потянуло на нижние палубы. Вверх-вниз по лестницам – и так несколько десятков раз. С такой не посидишь на месте – Насте пришлось одеться и исполнять свой долг. Дашка, схватив её за руку, потащила на нижнюю палубу в кинозал, где Ольга вела концерт русской народной песни. Свободных мест не было, и им пришлось стоять в дверях. Выступали двое: мужчина играл на баяне, а круглолицая женщина с короткими тёмными волосами в обычном домашнем халате – пела, а все, кто был в салоне, охотно ей подпевали. Сильный и пронзительный голос, типичный для подобных песен. «…прошу тебя, в час розовый, напой тихонько мне, как дорог край берёзовый в малиновой заре…»
   Настя стояла у стены, держа Дашку за плечи, чтобы та не бегала и не мешала выступлению. Ольга увидела их в зале и улыбнулась. Потом мужчина пел один. Все слушали, затаив дыхание. В этот момент Дашка выскользнула из рук и снова побежала наверх по лестнице, и Настя за ней, слыша на бегу грустный мотив: «…а в августе расцвёл жасмин, а в сентябре – шиповник. Приснился я тебе один, всех бед твоих виновник…»
   К вечеру Дашка нашла себе компанию и пошла играть с девочками-пассажирками в карты, а перед концертом авторской песни получила в подарок от капитана апельсин. Мягкие бежевые кресла в музыкальном салоне стояли полукругом, и, как всегда, на всех не хватало. Пассажиры сидели у дверей по двое-трое, а за ними стояли ещё с десяток. Посередине удобно уселся пьяный мужчина, который спрашивал утром у Насти, во сколько отплывает теплоход. Сейчас он был не менее пьян и весел; сидел, расстегнув спортивную куртку на голом теле почти до живота. Левой рукой обнимал женщину в ядовито-розовом спортивном костюме. Пьяная парочка. Настя их заметила ещё в первый день круиза. Тёмные волосы, тёмные глаза. Необычные, бархатные, как будто детские. В ходе концерта розовая девушка оказалась одной из самых активных, участвовала почти во всех конкурсах, танцевала, пела и отгадывала загадки. Муж бурно ей аплодировал, выползал на коленях на середину салона, лез к ней обниматься и целоваться. Парочка вызывала у Насти улыбку. Смешные, пьяные и, видно, жутко влюблённые. Наверное, только недавно поженились.
   Девушка неплохо пела. Из всего разноголосия она единственная попадала в ноты.
   – Я смотрю, у нас на «Пирогове» уже появились первые таланты! – довольно произнесла Ольга и кивнула Насте. Это значило, что ей теперь нужно было подойти с микрофоном к той парочке и узнать, как их зовут.
   – Как вас зовут? – улыбаясь, спросила Настя девушку с бархатными карими глазами.
   – Наташа, – улыбнулась девушка.
   – А вас? – спросила Настя её смешного пьяного мужа.
   – Дима-а-астый, – довольно протянул мужчина, крепко обнимая и целуя свою смеющуюся Наташу.

* * *

   Настя безразлично смотрела на Волгу и летающих над водой голодных чаек, которым пассажиры кидали куски хлеба. Так же и она пару недель назад хотела прижаться к Максу, схватить его за руку, впиваясь в неё ногтями.
   – Эх, Аська… – вздохнула Ольга. – Не переживай, не стоит того… Хочешь, расскажу тебе кое-что? Только папе не рассказывай, о'кей?
   – Хорошо, – еле слышно ответила Настя, посмотрев на свои похудевшие руки.
   – Был у меня парень двадцать лет назад. Дерзкий, горячий, взрывной, душа компании, пофигист. Этакий хиппи. Не скажу, что красавец, но девки гроздьями на нём висли. Однажды чуть с профессором не подрался на экзамене. О нём тогда легенды по институту ходили. Из всех Ник выбрал меня и ещё одну девочку. Не помню имени. Не мог определиться. Я любила его до безумия, смотрела на всё сквозь пальцы. Встречались пять недель, а потом та, вторая, пришла и сказала, что залетела. Справку показала. Короче, Аська, женился он на ней через месяц. А потом у них сын родился.
   – А где он сейчас?
   – Мне рассказывали, что раньше работал педиатром в детской поликлинике. А теперь – в Минздраве, – усмехнулась Ольга. – Сыну сейчас двадцать, наверное. Твой ровесник, – посмотрела на часы. – Ладно, заговорилась я что-то. Пора ужин объявлять. Пойдём?
   Настя встала и медленно прошла по палубе вдоль теплохода. Из окон кают небрежно торчали старые занавески, и слышались скрипучие звуки радио. Где-то пахло пивом, а где-то яблоками и бананами.
   Рядом с банкетным залом стоял отец и держал на руках Дашку. Он что-то ласково шептал ей на ухо, а она хитро глядела по сторонам и громко смеялась.
   – А вот и Настенька, – сказал он Дашке, улыбаясь. – Почему Настенька такая грустная?
   – Не знаю, – беззаботно пролепетала Даша, поглядывая на Настю.
   – Я не грустная, просто немного устала, – ответила она, подходя к ним ближе. Глаза сестры, казавшиеся небесно-голубыми, внимательно смотрели на неё, а светлые кудрявые волосы ярко блестели на солнце. Отец поднял её высоко на вытянутых руках. Дашка звонко смеялась.
   – Дашенций, не боишься? Сейчас я тебя подброшу, а ловить не буду!
   – А я не боюсь! – кричала в ответ Дашка и снова заливалась смехом.
   Когда Насте было три года, Алексей так же играл с ней. Говорил, что подбросит, а ловить не будет. Настя тоже не боялась. Ни капли. Папа никогда не давал упасть.
   Настя подошла к перилам и посмотрела на крутые берега, мимо которых они проплывали. Небольшой песчаный пляж, палатки, лай собак и люди. Они махали руками и что-то кричали. Все мысли Насти на время растворились в плеске воды. Тёплый воздух обволакивал её, и становилось спокойнее.
   – …Битте-дритте, фрау-мадам, я урок вам первый дам! – говорил Алексей внимательной Дашке хитрым голосом. – Надо кверху задрать глаза и запрыгать, ну как коза!

* * *

   За ужином Настя вяло ковыряла вилкой картошку и шницель. Ей становилось страшно оттого, что уже больше недели почти ничего не ест. Всё больше смотрит по сторонам равнодушными глазами, а вместо мыслей какая-то пустота, смешанная с болью и воспоминаниями о двух последних годах жизни, когда он был рядом, когда всё было по-другому.
   – Настюха, ты скоро превратишься в тень, если не будешь есть, – сказала Ольга. – Тебя почти не видно. Вон руки какие тощие стали!
   – Мне просто не хочется…
   За стеклом, по палубе пробежала странная девочка лет двенадцати, держа под мышкой большую игрушечную лошадь, одетую в розовое детское платье. Девочка всегда таскала с собой эту лошадь, а иногда брала ещё и собаку. Тоже в детском платье. Девочка поправляла рукой «хвостик» на голове и всегда чему-то улыбалась. Настя уже третий день с грустью смотрела на неё и немного завидовала. Завидовала всем детям на теплоходе. Все такие жизнерадостные, беззаботные… Бегают друг за другом, кричат, играют, смеются. Когда-то и Настя была такой и тоже бегала по «Пирогову», смеялась и играла с другими детьми до позднего вечера, пока не приходил папа, брал её на руки и уносил в каюту. Каждую неделю менялись дети, а она оставалась на теплоходе. Но тут же появлялись другие, из других городов, с другими родителями. Было легко знакомиться, дружить и расставаться. Легко, когда тебе четыре года…
   За соседний стол с двумя женщинами села девочка. Она была постарше той, что с лошадью. Лет шестнадцать, уже загорелая, в прозрачной темно-зеленой тунике и такой же панамке на голове. Два мальчика того же возраста осторожно постучали по стеклу и засмеялись. Девочка повернула голову и улыбнулась.
   Настя встала из-за стола и вышла из столовой. Навстречу ей, громко крича и смеясь, бежали два светленьких мальчика-близнеца в льняных кепках, которые продавались в Угличе.

* * *

   Вечером, когда уже стемнело, Настя смотрела на закат. Солнце медленно опускалось в облака, похожие на цветущую сирень – розовую, лиловую, белую. Дорожка на водной глади – малиновая. Прохладно. Настя неохотно куталась в кофту и отгоняла комаров. С противоположной палубы доносились радостные крики и звук баяна. Посмотрев ещё раз на берег, Настя пошла туда. Несколько модных бабушек и дедушек, группа китайцев и пьяная парочка вовсю развлекались: весело отплясывали на палубе, пели песни и всё время смеялись. Она подошла ближе. Мужчина с баяном стал играть «цыганочку», и Настя не удержалась. Танцевали все, а после Наташа взяла Настю за руку и попросила научить её танцевать так же. Дальше играли какой-то вальс. Модная загорелая бабушка в длинном ярко-желтом платье и белых туфлях на высоком каблуке легко кружилась в танце с Димастым и всё повторяла: «Вальс я могу танцевать бесконечно!..»

* * *

   Оставшуюся неделю Настя провела в компании Наташи и Димастого, сидя в баре на нижней палубе, одну за другой опустошая кружки пива и постепенно приходя в себя. Иногда в голове проносились слова из старого анекдота – а жизнь-то налаживается! Текилы в баре не было. Ольга смотрела на это сквозь пальцы: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы своих не заводило и не вешалось…» Настя так и не научила Наташу танцевать «цыганочку», но это было второстепенное. На заключительном концерте Димастый и Наташа танцевали твист, как Ума Турман и Джон Траволта в «Криминальном чтиве».
   «Всё будет так, как должно быть…» – часто звучал в голове голос Машки. Настя не любила эту фразу. Чувствовалась в ней какая-то безысходность и отчаяние. «А как должно быть всё? Почему бы ему не быть так, как хочу я? И кто определяет то, как должно быть?» – думала Настя, глядя ранними вечерами на высокие зелёные берега и уютные деревеньки. «Через неделю едем с Анхен в Алушту, через две недели наступит осень, универ, клубы и текила… И будет всё хорошо, и некогда будет грустить. Всё будет хорошо…» – мечтала Настя, выходя ранним утром на голубую палубу, залитую южным солнцем.

4

   – Ты так и не подошёл бы ко мне?
   – Я наблюдал за тобой, было интересно…
   – Что тебе интересно? Ты даже не спрашиваешь, как у меня дела…
   – Как у тебя дела? – Макс сделал неестественно заинтересованное лицо.
   – Отлично! – прохрипела Настя, натянуто улыбаясь. – Лучше не бывает!
   – Я рад за тебя, – впервые за этот вечер Макс улыбнулся ей.
   Настя дотронулась до его руки, но он отдёрнул её.
   – Насть, не надо, давай не будем!
   – Ну почему? – спросила она, заглядывая ему в глаза. В глубине души она знала, что из этого разговора ничего хорошего не выйдет, но глупое бесплодное упрямство заставляло её довести дело до конца.
   – Потому что ничего не получится. Два раза в одну реку, знаешь ли…
   – Откуда ты знаешь?
   – Просто знаю. Я вижу, что не могу быть с человеком… Откуда в тебе столько эгоизма? Откуда эта стервозность? И эти твои постоянные приколы, подколы… Это невыносимо! Ты притворяешься жертвой, униженной и оскорблённой…
   – Может, хватит? Слушать противно! Ты начал в июне и всё продолжаешь! Тебе не надоело? – Её голос начал дрожать.
   – Насть, есть столько хороших молодых людей. Появится человек, которого будет всё устраивать в тебе. А в любовных проблемах виноваты мы оба, так что пойдём, вернёмся ко всем – мы уже долго тут сидим.
   – И что теперь будет? – спросила Настя, нерешительно подняв глаза на Макса.
   – Я не против общаться с тобой, если ты хочешь, – ответил он, зачем-то пожав плечами, и сунул руки в карманы.
   Настя не ответила, а он смотрел на неё ничего не выражающими глазами.
   – Пойдём…
   – Нет… – прошептала Настя. – Я не хочу…
   – Пойдём, – твёрдо сказал он.
   – Макс, обними меня…
   – Нет, Насть…
   – Ну, пожалуйста, только один раз… – Она вцепилась в его рубашку, пытаясь прижаться к нему.
   – Настя, не надо! – раздраженно сказал Макс и оттолкнул её.
   – Не отталкивай меня.
   – Пойдём.
   – Не пойду!
   – Тогда я пойду один.
   Максим ушёл, оставив Настю сидеть на парапете. Первые секунды она смотрела ему вслед. Потом поднялась и, догнав его, схватила за руку, но Макс молча выдернул её. Настя шла за ним, опустив голову и еле слышно всхлипывая, как сопливый ребёнок за рассерженной матерью.
   – Знаешь, есть такой психологический приём… – вдруг заговорил Макс. – Если посмотреть человеку в затылок и мысленно сказать: «Остановись», – он остановится и вернётся. Главное, чтоб он не знал об этом.
   – Что ты имеешь в виду? – не поняла Настя.
   – Просто так сказал. Можешь попробовать, если хочешь…
   Она выпрямилась, посмотрела Максу в затылок.
   – Остановись, – тихо произнесла она.
   – Я знаю, что ты на меня смотришь. Так не получится.
   – Ты издеваешься надо мной?
   – Нет. Зачем мне над тобой издеваться?
   Дальше они шли молча. У дверей дискобара «Матрица» Максим остановился и закурил. Настя вернулась к Аньке, которая ждала её на том же месте и нервно жала на кнопки мобильника.

* * *

   Ещё с вечера Настенька настраивала себя: что бы ни случилось, что бы Максим ни говорил – я буду спокойной, холодной и рассудительной. Никаких слёз и истерик. Тем не менее с каждой его фразой, с каждым грубым словом Насте всё больше хотелось ответить ему так же: нагрубить, нахамить, задеть его, дать ему сдачи.
   Как она ни пыталась справиться с собой, все попытки шли коту под хвост. Чем сильнее хотелось быть «хорошей девочкой» – тем хуже ей это давалось. Насте нравилось язвить Максу, говорить гадости, но в то же время, глядя на него, такого загорелого, в лёгкой рубашке, ей жутко хотелось обнять его, прижаться к нему, как раньше, как год назад, когда все ещё было хорошо.
   «Дура. Нереальная идиотка». – Настя прокручивала в памяти, что было полчаса назад. Она знала, что это «обними» ничего не изменит, но ей, как наркоманке, хотелось снова ощутить его тепло, пусть даже и в последний раз, пусть даже после будет ещё больнее.
   «Конечно, Макс, ты издеваешься надо мной, – мысли в голове Насти опережали одна другую. – Ни одна нормальная девушка не падёт так низко, как я. Ненавижу себя, а тебя – ещё больше. Себя – за то, что, оказывается, всё ещё люблю, а тебя за то, что позволяешь мне унижаться перед тобой. Моя планка опустилась ниже канализационных труб, по которым скачут бурые крысы, – ниже просто невозможно. Я уничтожена и растоптана».
   Настя готова была расплакаться, как в первый день в яслях, когда думала, что мама бросила её.
   – Будешь курить? – осторожно спросила Анька.
   – Нет, лучше текилы… – вздохнула Настя. – А ещё мыло, верёвку и табуретку… Так плохо, что хочется повеситься. Окажешь услугу? Поможешь подруге?
   – Дура ты, Настя. – Анька затянулась сигаретой. – Что он тебе сказал?
   – Мы друзья. Круто, да?
   – Ещё бы! Друг – это звучит гордо. А друг-женщина, то есть подруга…
   – Звучит, как пустое место… – продолжила Настя. – Потанцуем?
   – Потанцуем.
   Настя выпивала по пять порций текилы за ночь, а наутро пыталась составить целостную картину из туманных обрывков мыслей и воспоминаний.
   Всё будет хорошо. Всё будет, как раньше, как два года назад: никаких серьёзных отношений и привязанностей. Только тусовки, клубы и свободная любовь.
   Так решила для себя Настя Иванова, опрокидывая шестую стопку текилы.

* * *

   Спустя сутки Настя, не спавшая всю ночь, и Машка, вернувшаяся утром из Сочи, ужинали в одной из летних забегаловок на юго-западе Москвы. Небо, словно паутиной, затянулось серыми облаками. Недалеко готовили шаурму – так пахло по утрам в их любимом арабском кафе «Симбад». Из окон ближних блоков доносились зажигательные этнические ритмы, разливаясь в осенней тишине по всему студенческому городку и растворяясь в воздухе над еловым лесом. Отовсюду слышалась непонятная иностранная речь и бегали арабы.
   А Машка, как всегда эмоционально и красочно, расписывала Насте подробности двух недель жаркого отдыха.
   – Захожу я, короче, в вагон, ищу своё место. Думала – расслаблюсь, не буду видеть все эти рожи целых две недели! Отдохну как нормальный человек. И что ты думаешь?
   – Что?
   – Полвагона – инженерный факультет! Мишаня доставал всю дорогу. Лежит он у меня на коленях, довольный такой и говорит: «А мне можно. У меня есть права быть первым мужиком». Ха-ха! Мужик, на год меня моложе. Я ему и отвечаю: «Мишенька, не хочу тебя, конечно, расстраивать. Ты можешь быть новым мужиком, но первым, боюсь, уже поздно.
   – А он что? – спросила Настя, лениво шагая рядом.
   – Он говорит, что и новым мужиком не против. А я говорю, что ему трудно со мной будет. Я ведь любого парня так могу довести, что он меня ногами пинать начнёт. Я же буду ходить не только налево, но и направо, и назад, и вперёд, и по диагонали, и кругами…
   Машка Давыдова родилась двадцать лет назад в Курске. С самого рождения её жизнь проходила в тяжёлой и мучительной борьбе за независимость, которую она клочок за клочком вырывала из рук своих родителей. «Маша, не раскачивайся на стульчике – упадёшь!» – «Нет, буду!» – отвечала двухлетняя Маша, а через минуту собирала осколки молочных зубов. «Не ходи на речку, там грязно!» – «Нет, пойду». И она шла, а потом возвращалась лохматая, в липкой чёрной грязи. За что и получала подзатыльники.
   Маленькая девочка, похожая на ангела, с белокурыми локонами и прозрачными аквамариновыми глазами моментально очаровывала взрослых, а потом легко вила из них верёвки.
   Читать она, казалось, научилась раньше, чем ходить. Машку интересовало всё, что в принципе могло интересовать по определению. Начиная музыкой и заканчивая восточной медициной и гаданиями на кофейной гуще.
   В универ она поступила без особых проблем и перебралась в Москву. Первый курс провела в состоянии жесточайшей депрессии. После долгих поисков самой себя наступило разочарование. Всё было не то. Не тот большой город, не тот институт, не тот факультет и специальность, не те люди, что постоянно рядом. Всё не так, как хотелось и представлялось. Жизнь казалась чёрной, а её восприятие было близко к идее «Догмы» – «Жизнь дерьмо, и каждый день откусываешь небольшой кусок». Тогда Машка решила, что тоже станет сукой и ей будет на всех насрать. Потом она, правда, призналась, что депрессия была лишь следствием расставания с парнем, которого она любила два года и который остался в родном городе. Невысокий, худой и кудрявый – почти копия Пушкина, только рыжий.