Страница:
Я выбрал этих свидетелей тех времен, чтобы показать, что общий настрой на быстрое обогащение в 1920-х годах был не таким уж и общим, как утверждает Гэлбрейт, и объяснение инвестиционной лихорадки одними лишь капризами настроений не годится.
В конце 1920-х инвесторы получали массу противоречивых рекомендаций. Нет никаких сомнений, что такие оптимисты, как Рэскоб, нефтяной магнат Рокфеллер и великий финансист Эндрю Меллон, были могущественны. 23 марта 1929 года, когда Рэскоб плыл в Европу, он положительно отозвался об акциях General Motors и настаивал, что они, как и многие другие, слишком дешевы. Когда рынок в июне 1929 года на короткое время просел вниз, Меллон заявил, что для беспокойства нет оснований, а «мощная приливная волна процветания продолжится». Чуть позже, когда рынок снова грозил крутым обвалом, Рокфеллер покупал акции, заявляя, что для тревоги нет фундаментальных причин.
При таком интересе к рынку журналистам требовались мнения экономистов. Многие из них были очень оптимистичны и иногда в своих выступлениях скорее походили на агентов по рекламе, а не академиков. Профессору Дайсу из Университета штата Огайо рынок виделся «идущим за этими могучими рыцарями автомобильной промышленности, сталелитейной промышленности и радиопромышленности», у которых нет другого пути, кроме дороги вверх. В сентябре 1929 года экономисты Гарвардского университета заявили, что не видят серьезных причин для беспокойства. Профессор Ирвинг Фишер (Irving Fisher), один из известнейших американских экономистов и человек с солидной репутацией, заявил за месяц до краха, что цены акций находятся на приемлемых уровнях. Годом позже Фишер опубликует интересную статью по психологии инвесторов, но к этой статье отнесутся с пренебрежением, возможно, из-за собственной судьбы Фишера. Он стал мультимиллионером, но в результате непродуманных инвестиций умер в 1947 году в огромных долгах. Вероятно, рациональные экономические люди не видели причины обращать внимание на работу экономиста, закончившего свои дни в богадельне.
Но во время бума на Уолл-Стрит были также и пессимисты. Гэлбрейт указывает на одного аналитика, рекомендовавшего держать деньги в наличных или инвестировать их в золото. Легко понять, почему люди игнорировали мнение одинокого критика, но ведь были и другие более мощные голоса, извлекшие уроки из земельного бума во Флориде. Пол Кэбот (Paul Cabot), писавший на тему финансов, обвинял профессионалов в области инвестирования в «нечестности, небрежности, несостоятельности и алчности». Начиная с 1928 года и далее, в Wall Street Journal звучали некоторые сомнения относительно роста цен. Газета New York Times, традиционный рупор истеблишмента восточной части США, выражала явное беспокойство. Раз за разом газета повторяла, что уровень цен на Уолл-Стрит неоправданно высок. Гэлбрейт насчитал не менее 10 передовиц в New York Times, в которых инвесторам рекомендовалось продавать. Вопрос в том, почему же к ним прислушивалось так мало инвесторов? В романе The Custom of the Country («Обычай страны») Уортон предлагает интересное косвенное объяснение. Оно в основном связано с мужчинами, игравшими на Уолл-Стрит, и тем фактом, что эти мужчины не обсуждали финансовые вопросы со своими женами и подругами. Женщины были инфантильными, но алчными. Ублажить их мужчины могли лишь постоянными подарками и покупками вещей. Поэтому многие мужчины играли на бирже, поскольку это был единственный способ обеспечивать своих жен и любовниц постоянными подношениями бриллиантов и самых модных вещиц! Уортон была прекрасным знатоком нравов высшего американского общества, поскольку в то время сама была частью этого общества.
Когда 23 октября рынок начал падать, состоялось собрание самых богатых людей Нью-Йорка. Эти изощренные инвесторы потратили миллионы, пытаясь поднять цены акций таких компаний, как US Steel. He получилось. Окончательный обвал начался 29 октября. 23 октября индекс акций промышленных предприятий, рассчитывавшийся газетой New York Times, упал с 415 до 384. 28 октября он понизился еще на 49 пунктов, а 29 октября – еще на 43 пункта. Полиция окружила биржу, поскольку власти опасались, что начнутся беспорядки. Как и при прошлых, а также и будущих рыночных крахах, инвесторам было трудно поверить, что «бычьему» рынку приходит конец, и многие продолжали искать поводы для нового входа в рынок.
Затем рынок продолжал снижаться до июня 1932 года, когда индекс Dow Jones достиг отметки 41. И в этом крахе тоже трудно определить точную причину начала снижения уверенности.
В завихрениях рынка 1929 года некоторые потеряли ужасно много, но были и такие инвесторы, как Уотсон, вовремя вышедшие из рынка и сохранившие состояния, нажитые с 1927 г. Так в чем же различие между инвестором, который знает, когда продавать, и тем, который не может решиться на это? Этот вопрос, вероятно, представляет особый интерес, поскольку одним из любопытнейших моментов, обнаруженных мной в этой сконцентрированной истории спекулятивных маний, был тот факт, что в двух случаях пузыри следовали один за другим, а инвесторы все равно заходили слишком далеко, прежде чем начать продавать. Психологическая теория, возможно, поможет дать этому объяснение.
Теория когнитивного диссонанса Фестингера
«Бычьи» рынки заполнены противоречиями
Глава 2. Психология денег и прибыли
В конце 1920-х инвесторы получали массу противоречивых рекомендаций. Нет никаких сомнений, что такие оптимисты, как Рэскоб, нефтяной магнат Рокфеллер и великий финансист Эндрю Меллон, были могущественны. 23 марта 1929 года, когда Рэскоб плыл в Европу, он положительно отозвался об акциях General Motors и настаивал, что они, как и многие другие, слишком дешевы. Когда рынок в июне 1929 года на короткое время просел вниз, Меллон заявил, что для беспокойства нет оснований, а «мощная приливная волна процветания продолжится». Чуть позже, когда рынок снова грозил крутым обвалом, Рокфеллер покупал акции, заявляя, что для тревоги нет фундаментальных причин.
При таком интересе к рынку журналистам требовались мнения экономистов. Многие из них были очень оптимистичны и иногда в своих выступлениях скорее походили на агентов по рекламе, а не академиков. Профессору Дайсу из Университета штата Огайо рынок виделся «идущим за этими могучими рыцарями автомобильной промышленности, сталелитейной промышленности и радиопромышленности», у которых нет другого пути, кроме дороги вверх. В сентябре 1929 года экономисты Гарвардского университета заявили, что не видят серьезных причин для беспокойства. Профессор Ирвинг Фишер (Irving Fisher), один из известнейших американских экономистов и человек с солидной репутацией, заявил за месяц до краха, что цены акций находятся на приемлемых уровнях. Годом позже Фишер опубликует интересную статью по психологии инвесторов, но к этой статье отнесутся с пренебрежением, возможно, из-за собственной судьбы Фишера. Он стал мультимиллионером, но в результате непродуманных инвестиций умер в 1947 году в огромных долгах. Вероятно, рациональные экономические люди не видели причины обращать внимание на работу экономиста, закончившего свои дни в богадельне.
Но во время бума на Уолл-Стрит были также и пессимисты. Гэлбрейт указывает на одного аналитика, рекомендовавшего держать деньги в наличных или инвестировать их в золото. Легко понять, почему люди игнорировали мнение одинокого критика, но ведь были и другие более мощные голоса, извлекшие уроки из земельного бума во Флориде. Пол Кэбот (Paul Cabot), писавший на тему финансов, обвинял профессионалов в области инвестирования в «нечестности, небрежности, несостоятельности и алчности». Начиная с 1928 года и далее, в Wall Street Journal звучали некоторые сомнения относительно роста цен. Газета New York Times, традиционный рупор истеблишмента восточной части США, выражала явное беспокойство. Раз за разом газета повторяла, что уровень цен на Уолл-Стрит неоправданно высок. Гэлбрейт насчитал не менее 10 передовиц в New York Times, в которых инвесторам рекомендовалось продавать. Вопрос в том, почему же к ним прислушивалось так мало инвесторов? В романе The Custom of the Country («Обычай страны») Уортон предлагает интересное косвенное объяснение. Оно в основном связано с мужчинами, игравшими на Уолл-Стрит, и тем фактом, что эти мужчины не обсуждали финансовые вопросы со своими женами и подругами. Женщины были инфантильными, но алчными. Ублажить их мужчины могли лишь постоянными подарками и покупками вещей. Поэтому многие мужчины играли на бирже, поскольку это был единственный способ обеспечивать своих жен и любовниц постоянными подношениями бриллиантов и самых модных вещиц! Уортон была прекрасным знатоком нравов высшего американского общества, поскольку в то время сама была частью этого общества.
Когда 23 октября рынок начал падать, состоялось собрание самых богатых людей Нью-Йорка. Эти изощренные инвесторы потратили миллионы, пытаясь поднять цены акций таких компаний, как US Steel. He получилось. Окончательный обвал начался 29 октября. 23 октября индекс акций промышленных предприятий, рассчитывавшийся газетой New York Times, упал с 415 до 384. 28 октября он понизился еще на 49 пунктов, а 29 октября – еще на 43 пункта. Полиция окружила биржу, поскольку власти опасались, что начнутся беспорядки. Как и при прошлых, а также и будущих рыночных крахах, инвесторам было трудно поверить, что «бычьему» рынку приходит конец, и многие продолжали искать поводы для нового входа в рынок.
Затем рынок продолжал снижаться до июня 1932 года, когда индекс Dow Jones достиг отметки 41. И в этом крахе тоже трудно определить точную причину начала снижения уверенности.
В завихрениях рынка 1929 года некоторые потеряли ужасно много, но были и такие инвесторы, как Уотсон, вовремя вышедшие из рынка и сохранившие состояния, нажитые с 1927 г. Так в чем же различие между инвестором, который знает, когда продавать, и тем, который не может решиться на это? Этот вопрос, вероятно, представляет особый интерес, поскольку одним из любопытнейших моментов, обнаруженных мной в этой сконцентрированной истории спекулятивных маний, был тот факт, что в двух случаях пузыри следовали один за другим, а инвесторы все равно заходили слишком далеко, прежде чем начать продавать. Психологическая теория, возможно, поможет дать этому объяснение.
Теория когнитивного диссонанса Фестингера
В 1950-х годах американский психолог Леон Фестингер (Leon Festinger) изучал феномен заразительного распространения слухов и наткнулся на работу индийского ученого по землетрясениям и их последствиям (Festinger, 1957). Психолог по фамилии Сингх собрал 35 тысяч слухов, циркулировавших в районе, где толчки ощущались, но разрушений не было. Около 90% слухов, ходивших в этом районе, предсказывали более значительные бедствия. Фестингер не мог понять, почему люди распространяют слухи, которые только усиливают беспокойство.
В разговоре со мной Фестингер объяснил, как он пришел к пониманию этих механизмов. «Люди были очень напуганы землетрясением. Они выбрались из убежищ, в которых скрывались. Они пережили значительные волнения, но теперь увидели, что ничего не случилось. Но они ощущали такой страх, что у них возникла необходимость создать для себя некий контекст, способный оправдать этот страх». Кроме того, они стыдились своего поведения.
Фестингер тогда доказывал, что слухи о более значительных бедствиях не были направлены на провоцирование тревоги, а служили оправданием страха. В работе When Prophesy Fails («Когда пророчество не исполняется»), написанной совместно со Стэнли Шехтером (Stanley Schachter) и Генри Рикеном (H.W. Riecken), Фестингер рассматривает религиозную группу, предсказывавшую конец света, который должен был произойти в конкретный день 21 декабря (Schachter и др., 1964). Они сидели и ждали великого события. (Кстати, они ждали пришельцев, которые должны были их спасти, забрав с собой в космос). 22 декабря, когда Земля все еще была на месте, религиозная группа не признала своей ошибки и не отказалась от своих верований. Никаких проявлений стыда. Наоборот, они снова вышли на публику в поисках новых последователей, заявив, что мир был спасен их молитвами.
Фестингер официально изложил свою теорию диссонанса. Два элемента входят в диссонанс, если одно знание об одном и том же предмете логически противоречит другому. Например, я знаю, что курение очень вредно для моего здоровья, но продолжаю курить. Фестингер утверждал, что диссонанс может быть настолько психологически дискомфортным, что люди пытаются устранить этот дискомфорт с помощью невероятных утверждений, наподобие заявления той религиозной группы. Например, будучи курильщиком, я игнорирую все исследования о вреде курения. Я стараюсь не читать подобные статьи или считаю, что все противники курения являются фанатиками.
Во многих экспериментах Фестингера использовались деньги. Он сравнивал ощущения студентов, получавших за участие в скучных экспериментах 1 доллар и 20 долларов. Те, кому платили меньше, считали эксперимент менее скучным. Менее скучным, по мнению Фестингера, потому что это оправдывало потраченное ими время, за которое им платили всего лишь доллар.
Теперь будет понятно, почему идеи Фестингера могут оказаться полезными в объяснении поведения инвесторов во время этих спекулятивных маний. Инвесторы участвуют в биржевой игре не только для того, чтобы сделать деньги, но и для того, чтобы дать себе и другим разумное объяснение своему поведению. Конечно, их инвестиции являются финансовыми, но также и психологическими.
В разговоре со мной Фестингер объяснил, как он пришел к пониманию этих механизмов. «Люди были очень напуганы землетрясением. Они выбрались из убежищ, в которых скрывались. Они пережили значительные волнения, но теперь увидели, что ничего не случилось. Но они ощущали такой страх, что у них возникла необходимость создать для себя некий контекст, способный оправдать этот страх». Кроме того, они стыдились своего поведения.
Фестингер тогда доказывал, что слухи о более значительных бедствиях не были направлены на провоцирование тревоги, а служили оправданием страха. В работе When Prophesy Fails («Когда пророчество не исполняется»), написанной совместно со Стэнли Шехтером (Stanley Schachter) и Генри Рикеном (H.W. Riecken), Фестингер рассматривает религиозную группу, предсказывавшую конец света, который должен был произойти в конкретный день 21 декабря (Schachter и др., 1964). Они сидели и ждали великого события. (Кстати, они ждали пришельцев, которые должны были их спасти, забрав с собой в космос). 22 декабря, когда Земля все еще была на месте, религиозная группа не признала своей ошибки и не отказалась от своих верований. Никаких проявлений стыда. Наоборот, они снова вышли на публику в поисках новых последователей, заявив, что мир был спасен их молитвами.
Фестингер официально изложил свою теорию диссонанса. Два элемента входят в диссонанс, если одно знание об одном и том же предмете логически противоречит другому. Например, я знаю, что курение очень вредно для моего здоровья, но продолжаю курить. Фестингер утверждал, что диссонанс может быть настолько психологически дискомфортным, что люди пытаются устранить этот дискомфорт с помощью невероятных утверждений, наподобие заявления той религиозной группы. Например, будучи курильщиком, я игнорирую все исследования о вреде курения. Я стараюсь не читать подобные статьи или считаю, что все противники курения являются фанатиками.
Во многих экспериментах Фестингера использовались деньги. Он сравнивал ощущения студентов, получавших за участие в скучных экспериментах 1 доллар и 20 долларов. Те, кому платили меньше, считали эксперимент менее скучным. Менее скучным, по мнению Фестингера, потому что это оправдывало потраченное ими время, за которое им платили всего лишь доллар.
Теперь будет понятно, почему идеи Фестингера могут оказаться полезными в объяснении поведения инвесторов во время этих спекулятивных маний. Инвесторы участвуют в биржевой игре не только для того, чтобы сделать деньги, но и для того, чтобы дать себе и другим разумное объяснение своему поведению. Конечно, их инвестиции являются финансовыми, но также и психологическими.
«Бычьи» рынки заполнены противоречиями
На быстро растущем «бычьем» рынке многие инвесторы будут испытывать два противоречащих друг другу ощущения:
1. Цены акций уже поднялись очень высоко, и рынок перекуплен;
2. Я рискую упустить прибыль, если не продолжу покупать акции, когда так много других людей участвуют в рынке.
Одним из способов устранить этот диссонанс является игнорирование любой информации, в которой утверждается, что рынок перекуплен, и искать информацию в поддержку второго предположения – «я могу упустить прибыль, если не буду участвовать». Это будет иметь эффект убеждения покупать, и чем больше людей будут покупать, тем выше поднимется рынок.
Фестингер сравнивает способы устранения диссонанса со способами устранения голода или жажды. Его идеи в применении к условиям рынка выдвигают на первый план тот факт, что многие инвесторы в процессе устранения диссонанса начинают также испытывать эмоциональную привязанность к покупаемым ими акциям.
Когда рынок разворачивается к понижению, эти чувства затрудняют принятие решения продать акции. Продавая, инвесторы вынуждены выбрасывать за борт не только свои финансовые инвестиции, но и психологические инвестиции тоже, что приводит к новому неприятному усилению диссонанса.
Рациональный экономический человек (описанный во введении), конечно, заметил бы что убытки растут, и принял бы немедленные меры для изменения ситуации. Но инвесторы, не способные выдержать когнитивный диссонанс, начинают искать оправдания своим прошлым инвестиционным решениям и не могут надлежащим образом справиться с создавшейся ситуацией. Поэтому они держат бумаги, пока не становится слишком поздно. Они будут выискивать новости в поддержку их мнения, что ситуация на рынке улучшится, или о том, что их акции должны пойти вверх. В этом случае это не алчность и не страх, а более тонкий набор психологических механизмов, как сознательных, так и подсознательных.
В 1929 году позиции многих инвесторов закрывались принудительно, поскольку они не могли внести необходимое денежное обеспечение. Многие негодовали. Они не хотели продавать, считая, что рынок быстро оправится, и они смогут компенсировать свои потери. Существуй тогда теория когнитивного диссонанса, она предсказала бы именно такую реакцию.
Все это актуально и сегодня. Некоторые оптимисты заявляли в 1999 году, что к 2002 году индекс Dow Jones достигнет 36000, поднявшись более чем втрое. Но к концу 2000 года эти оптимисты выглядели поистине нелепо, поскольку Dow, поднимавшийся летом до максимума на отметке 11016, снова скатился до уровней чуть выше 10000.
Когда я разговаривал с действующими финансовыми аналитиками, то обнаружил хорошие примеры когнитивного диссонанса в их работе.
Например, Роджер Ейтс, работающий в крупном инвестиционном доме Invesco, изо всех сил отстаивал репутацию Джона Рэскоба, утверждая, что тот скорее был прав, чем ошибался. Если бы вы инвестировали в акции с начала 1929 года по 20 долларов в месяц, то через 20 лет эта скромная сумма выросла бы не до $80000, как предсказывал Рэскоб, но, тем не менее, до вполне приличной суммы в $60000. Вряд ли на чем-либо другом вы могли достичь лучшего результата. Американский рынок рухнул, а Ейтс все же считает, что Рэскоб был прав, и рынки приносят прибыль, а в лучшем из лучших миров все может быть только к лучшему.
Я вовсе не собираюсь утверждать, что теория когнитивного диссонанса полностью объясняет поведение людей во время спекулятивных маний, но она предлагает ряд полезных объяснений.
История этих маний позволяет сделать вывод, что поведение инвесторов зависит от совокупности личностных и социальных факторов. Для их глубокого понимания необходимо использовать теории из различных областей науки: экономики, психологии личности, психологии группы и теории связей. Никто пока не изучал различий между инвесторами, вовремя выходящими из рынка, и теми, кто цепляется и цепляется за надежды, а в результате проигрывает и проигрывает. Во второй главе предлагаются некоторые идеи по этому вопросу. Это вопрос сопротивления и отрицания объективных факторов, динамики, которой многие люди следуют подсознательно. Подсознательно, потому что ее корни уходят в их детство.
1. Цены акций уже поднялись очень высоко, и рынок перекуплен;
2. Я рискую упустить прибыль, если не продолжу покупать акции, когда так много других людей участвуют в рынке.
Одним из способов устранить этот диссонанс является игнорирование любой информации, в которой утверждается, что рынок перекуплен, и искать информацию в поддержку второго предположения – «я могу упустить прибыль, если не буду участвовать». Это будет иметь эффект убеждения покупать, и чем больше людей будут покупать, тем выше поднимется рынок.
Фестингер сравнивает способы устранения диссонанса со способами устранения голода или жажды. Его идеи в применении к условиям рынка выдвигают на первый план тот факт, что многие инвесторы в процессе устранения диссонанса начинают также испытывать эмоциональную привязанность к покупаемым ими акциям.
Когда рынок разворачивается к понижению, эти чувства затрудняют принятие решения продать акции. Продавая, инвесторы вынуждены выбрасывать за борт не только свои финансовые инвестиции, но и психологические инвестиции тоже, что приводит к новому неприятному усилению диссонанса.
Рациональный экономический человек (описанный во введении), конечно, заметил бы что убытки растут, и принял бы немедленные меры для изменения ситуации. Но инвесторы, не способные выдержать когнитивный диссонанс, начинают искать оправдания своим прошлым инвестиционным решениям и не могут надлежащим образом справиться с создавшейся ситуацией. Поэтому они держат бумаги, пока не становится слишком поздно. Они будут выискивать новости в поддержку их мнения, что ситуация на рынке улучшится, или о том, что их акции должны пойти вверх. В этом случае это не алчность и не страх, а более тонкий набор психологических механизмов, как сознательных, так и подсознательных.
В 1929 году позиции многих инвесторов закрывались принудительно, поскольку они не могли внести необходимое денежное обеспечение. Многие негодовали. Они не хотели продавать, считая, что рынок быстро оправится, и они смогут компенсировать свои потери. Существуй тогда теория когнитивного диссонанса, она предсказала бы именно такую реакцию.
Все это актуально и сегодня. Некоторые оптимисты заявляли в 1999 году, что к 2002 году индекс Dow Jones достигнет 36000, поднявшись более чем втрое. Но к концу 2000 года эти оптимисты выглядели поистине нелепо, поскольку Dow, поднимавшийся летом до максимума на отметке 11016, снова скатился до уровней чуть выше 10000.
Когда я разговаривал с действующими финансовыми аналитиками, то обнаружил хорошие примеры когнитивного диссонанса в их работе.
Например, Роджер Ейтс, работающий в крупном инвестиционном доме Invesco, изо всех сил отстаивал репутацию Джона Рэскоба, утверждая, что тот скорее был прав, чем ошибался. Если бы вы инвестировали в акции с начала 1929 года по 20 долларов в месяц, то через 20 лет эта скромная сумма выросла бы не до $80000, как предсказывал Рэскоб, но, тем не менее, до вполне приличной суммы в $60000. Вряд ли на чем-либо другом вы могли достичь лучшего результата. Американский рынок рухнул, а Ейтс все же считает, что Рэскоб был прав, и рынки приносят прибыль, а в лучшем из лучших миров все может быть только к лучшему.
Я вовсе не собираюсь утверждать, что теория когнитивного диссонанса полностью объясняет поведение людей во время спекулятивных маний, но она предлагает ряд полезных объяснений.
История этих маний позволяет сделать вывод, что поведение инвесторов зависит от совокупности личностных и социальных факторов. Для их глубокого понимания необходимо использовать теории из различных областей науки: экономики, психологии личности, психологии группы и теории связей. Никто пока не изучал различий между инвесторами, вовремя выходящими из рынка, и теми, кто цепляется и цепляется за надежды, а в результате проигрывает и проигрывает. Во второй главе предлагаются некоторые идеи по этому вопросу. Это вопрос сопротивления и отрицания объективных факторов, динамики, которой многие люди следуют подсознательно. Подсознательно, потому что ее корни уходят в их детство.
Глава 2. Психология денег и прибыли
Большинство профессионалов рынка утверждают, что единственными факторами, оказывающими влияние на рынок, являются алчность, страх и стадный инстинкт. Я полагаю, что это слишком ограниченный взгляд. Эти три фактора имеют значение, но отчетливо просматриваются и другие.
После краха Уолл-Стрит, но задолго до потери своего состояния, экономист Йельского университета Ирвинг Фишер (Irving Fisher) заинтересовался психологией инвесторов. Фишер считал инвестирование рациональным выбором. Люди оказывались перед трудным выбором между тратой денег и их инвестированием. Фишер нарисовал довольно лестный портрет инвестора. В какой-то мере он был идеалистом. Он обладал сильной волей и огромным самообладанием. Инвестор, в понимании Фишера, должен быть терпелив и уметь ждать, когда его инвестиции станут прибыльными. В книге Theory of Interest («Теория процента») (1928) Фишер посвятил целую главу шести психологическим факторам, оказывающим влияние на отношение к инвестированию. Этими факторами были:
– Недальновидность. Отличие инвесторов от остальных людей заключается в том, что инвесторы способны оценивать долгосрочные перспективы и, в частности, ограничивать свои текущие расходы, чтобы иметь возможность инвестировать.
– Слабая воля. В понимании Фишера для откладывания денег на инвестирование и последующее поддержание этих инвестиций необходима сильная воля.
– Привычка легко тратить деньги, приводящая к сокращению денежных ресурсов для потенциального инвестирования. Фишер предположил наличие прямой связи между самоконтролем и успешным инвестированием. Способные на самоконтроль люди откладывали деньги, чтобы иметь возможность играть на бирже.
– Акцентирование внимания на краткости и неопределенности жизни. Эгоистичные люди были слишком озабочены краткостью жизни и придерживались взгляда, что в инвестировании мало смысла, поскольку скоро все равно умрешь.
– Эгоистичность. По мнению Фишера, инвесторы должны уметь контролировать свои эгоистические порывы и отказываться от немедленного удовлетворения желаний.
– Слепое следование общим тенденциям. Фишер прекрасно знал, насколько инвесторы подвержены влиянию тенденций.
Фишер не считал инвесторов ни алчными, ни подверженными панике, однако, следуя лучшим традициям экономистов, не взял интервью ни у одного инвестора. Он теоретизировал, что отдельные личности со стабильным доходом и способностью прогнозировать свое будущее менее охотно идут на риск, чем другие. Инвестор по Фишеру идеален в психологическом плане. Он способен побороть сиюминутное желание получить удовольствие и, конечно же, не преследует цели угождать другим. Такие черты характера прямо противоположны психическому складу экстраверта. Экстраверты нетерпеливы и стремятся производить приятное впечатление на общество, к которому они принадлежат. Однако, после 1930-х Фишер не стал развивать свои идеи. Остальная часть его книги посвящена традиционным экономическим вопросам.
Единственным экономистом, едва заметно пошедшим по стопам Фишера, был Джон Мейнард Кейнс (John Maynard Keynes). Отец Кейнса, который тоже был экономистом, отвергал саму идею, что психология может предложить что-либо экономистам. Тем не менее, в 1936 году Кейнс выдвинул восемь причин, побуждающих людей откладывать деньги. Одной из них являлась возможность играть на бирже для увеличения своего состояния. Кейнс резко критиковал Уолл-Стрит, сравнивая фондовый рынок с казино, говорил о биржевой игре как о «прогнозировании психологии рынка», но не углублялся в изучение инвесторов. Развития это исследование не получило.
И Фишер, и Кейнс работали над сознательными психологическими мотивациями. В одной из последних работ, посвященной изучению мотиваций, влияющих на частных инвесторов (Nagy, 1998), говорится, что проведенные исследования не позволяют дать адекватную оценку мотивациям поведения инвесторов. Нэги установил, что 40% частных инвесторов называли свои «ощущения о компании» одной из трех основных причин, побуждающих их инвестировать в акции этой компании. Нэги был удивлен тем, что большинство инвесторов придают меньшее значение подавляющей части экономических факторов. По данным проведенного Нэги опроса, только 11% инвесторов заявили, что на них оказывает влияние предшествовавшая принятию решения динамика цен. Финансовая пресса и рекомендации брокеров оказывали еще меньшее влияние на принятие инвестиционных решений. Есть некоторые свидетельства в подтверждение того, что те типы ощущений, на которые ссылается Нэги, не всегда бывают рациональными или осознанными.
В некоторых работах стремление делать деньги связывается с экстремально иррациональными аспектами поведения человека – фетишами, навязчивыми неврозами, дефекацией, неудовлетворенностью во время кормления грудью и сведением счетов с богом. Мы увидим, что внешние факторы по-разному влияют на участников рынка.
Особенностью моего подхода стали интервью с аналитиками, брокерами и трейдерами. Я расспрашивал о причинах, приведших их в Сити, их подходах к инвестиционным решениям, и выяснял степень влияния факторов, оказывающих давление на процесс принятия решений. Вполне понятно, что на основе этих интервью, аналогичных тем, что я провел с психологами (Cohen, 1977), окончательных выводов делать не следует. Разные люди по-разному реагируют на ситуации, провоцирующие страх и алчность. Кан и Купер (1993) в процессе изучения стрессовых факторов, возникающих во время биржевых операций, взяли интервью у 26 дилеров и обнаружили огромные расхождения в оценках этих факторов респондентами. К сожалению, они не спрашивали этих людей ни о том, что привело их в этот бизнес, ни о причинах, побуждавших их оставаться в нем. Еще более очевиден тот факт, что не все в одинаковой мере поддаются давлению со стороны членов своего круга или стадному инстинкту. Некоторым противно приспосабливаться или ощущать себя частью толпы. А другим нравится чувство защищенности, вызываемое принадлежностью к какой-либо группе. Эти различия имеют значение.
Эта книга не является научным исследованием, но так уж случилось, что я опросил в общей сложности 33 брокера, трейдера и аналитика, что чуть больше, чем сделали Кан и Купер. Среди опрошенных я выявил следующие группы:
– брокеры по убеждению;
– игроки на движении рынка;
– брокеры по семейной традиции;
– хранители капитала;
– истинные спекулянты – группа людей, часто предпочитающих соблюдать некоторую анонимность. Сити предназначено для инвестиций, а не какое-то казино.
Брокеры по убеждению, такие как Майкл Барнард, владеющий собственной компанией, и Чарльз Кларк из West LB Panmure, увлеклись финансовым бизнесом еще в юности. Для них интересна сама реальная игра с инвестициями. Они помнят свои первые сделки. Элегантный блондин Майкл Барнард управляет своей собственной брокерской фирмой в Эссексе. «Мой отец был трудолюбивым фотографом и у него было несколько акций», рассказывал мне Майкл. «Мне было 16 и я уже выходил из возраста, когда собирают марки. Акции казались мне более взрослым хобби». Барнард до сих пор помнит свою первую покупку акций паевого инвестиционного фонда на 20 фунтов. «Когда они выросли на 4 фунта, я был на седьмом небе от счастья. Я пристрастился к этому занятию, как другие к лошадиным бегам». Но он предпочел акции, «потому что букмекеры подтасовывают шансы в свою пользу». У истории Барнарда есть одна знаменитая параллель. Уоррену Баффетту (Warren Buffett), единственному человеку, сделавшему миллиарды исключительно на инвестициях в акции, было 11 лет, когда он впервые купил акции для своей сестры. Этот энтузиазм контрастирует с идеями Джима Слейтера (Jim Slater), выдвинутыми им в книге The Zulu Principle («Принцип зулусов») (1994). Слейтер уже 25 лет считается одним из выдающихся гуру в области инвестиций. По его словам, делать деньги легко, немного скучно, да и конечный результат особого удовлетворения не приносит. А для Барнарда полное погружение в мир акций просто чистое удовольствие.
Барнард и Баффетт никогда бы не согласились с пренебрежительным отзывом Слейтера о процессе получения прибыли как о скучном занятии. Другие признают, что притягательность биржевых сделок зацепила их навсегда. Вышедший на пенсию глава одного крупного брокерского дома сказал мне: «Я очень много играю для себя лично». Ронни, ушедший на пенсию с должности брокера, сообщил мне, что до сих пор играет на бирже, потому что ему нравится это возбуждение.
Брокеры по семейной традиции. Это вторая группа дилеров и брокеров, попавших в этот бизнес без особых усилий через семейные связи. Дэвид Мэйхью из фирмы Cazenove рассказал мне, что пришел на биржу, потому что так хотел его отец, сам работавший брокером в Ливерпуле. Мэйхью хотел стать фермером. Хью Пристли окончил Оксфордский университет и работал в газете The Times Business News. Это занятие казалось ему скучным и его отец сообщил ему, что в одной известной ему компании есть вакансия. На выбор Яна Фрэнсиса из West LB Panmure тоже повлиял отец, работавший инженером. Он сказал сыну, что у того хорошая голова, и он должен делать деньги. А Сити для этого самое подходящее место.
Приход в биржевой бизнес через семейные связи не приводит к какому-либо определенному стилю трейдинга, однако, мне кажется интересным, что Пристли, на которого оказал влияние его отец, относит себя к категории игроков на движении рынка.
Игроки на движении рынка уделяют гораздо больше внимания движениям рынка, чем поиску акций со скрытым потенциалом, определить который могут только они. И брокеры по убеждению, и игроки на движении рынка подчеркивают желание получить прибыль. Они сильно контрастируют с такими брокерами, как Пол О'Доннелл, и брокером из Ливерпуля, пожелавшим сохранить инкогнито.
Хранители капитала. Эти люди придают особое значение сохранению капитала и стараются избегать риска. О'Доннелл рассказал мне, что заработал гораздо больше денег для инвесторов, движимых страхом, чем для тех, кто руководствовался алчностью.
Ни один из опрошенных не считал себя просто биржевым спекулянтом. Однако, вовсе не факт, что мы знаем все о нашем отношении к деньгам и инвестированию. Деньги вызывают сложные чувства, поскольку имеют множество значений – духовных, символических, личных. О некоторых из этих значений мы даже не подозреваем и я это покажу.
Некоторые историки утверждали, что протестантство с его упором на человеческую личность помогло создать капитализм. Если вы богаты, то являетесь одним из избранников божьих и после смерти попадаете в рай. Хорошая мотивация! Даже для атеистов, которые и не помышляют быть причисленными к избранникам божьим, деньги означают власть, положение в обществе и безопасность. Если вы можете позволить себе летать первым классом, вы в состоянии купить более хорошее отношение к себе. В вышедшем недавно на экраны фильме A Civil Action («Гражданский иск») главный герой, которого играет Джон Траволта, приезжает со своими сослуживцами в Нью-Йорк на переговоры с богатой фирмой. Они останавливаются в шикарном номере в отеле «Плаза», потому что не могут допустить, чтобы у их партнеров по переговорам зародились хотя бы малейшие сомнения относительно их состоятельности. С точки зрения психолога, в этом сценарии не будет большой натяжкой следующее построение цепочки умозаключений: «я имею лучшее обслуживание», «я заслуживаю лучшего обслуживания», «я лучше других», «я один из избранных».
Деньги вызывают массу психологических осложнений. В статье, напечатанной в 1975 году в журнале New York, говорилось об установленной связи между сексуальной потенцией работников Уолл-Стрит и состоянием индекса Dow Jones. При росте индекса отмечалось снижение потенции. Приблизительно через 25 лет аналогичное явление было отмечено в Лондоне. В апреле 1999 года группа исследователей сообщила, что руководящие работники Сити, зарабатывающие более 80 тысяч фунтов, чаще жалуются на сексуальные проблемы, а 90% заявили, что секс им надоел.
После краха Уолл-Стрит, но задолго до потери своего состояния, экономист Йельского университета Ирвинг Фишер (Irving Fisher) заинтересовался психологией инвесторов. Фишер считал инвестирование рациональным выбором. Люди оказывались перед трудным выбором между тратой денег и их инвестированием. Фишер нарисовал довольно лестный портрет инвестора. В какой-то мере он был идеалистом. Он обладал сильной волей и огромным самообладанием. Инвестор, в понимании Фишера, должен быть терпелив и уметь ждать, когда его инвестиции станут прибыльными. В книге Theory of Interest («Теория процента») (1928) Фишер посвятил целую главу шести психологическим факторам, оказывающим влияние на отношение к инвестированию. Этими факторами были:
– Недальновидность. Отличие инвесторов от остальных людей заключается в том, что инвесторы способны оценивать долгосрочные перспективы и, в частности, ограничивать свои текущие расходы, чтобы иметь возможность инвестировать.
– Слабая воля. В понимании Фишера для откладывания денег на инвестирование и последующее поддержание этих инвестиций необходима сильная воля.
– Привычка легко тратить деньги, приводящая к сокращению денежных ресурсов для потенциального инвестирования. Фишер предположил наличие прямой связи между самоконтролем и успешным инвестированием. Способные на самоконтроль люди откладывали деньги, чтобы иметь возможность играть на бирже.
– Акцентирование внимания на краткости и неопределенности жизни. Эгоистичные люди были слишком озабочены краткостью жизни и придерживались взгляда, что в инвестировании мало смысла, поскольку скоро все равно умрешь.
– Эгоистичность. По мнению Фишера, инвесторы должны уметь контролировать свои эгоистические порывы и отказываться от немедленного удовлетворения желаний.
– Слепое следование общим тенденциям. Фишер прекрасно знал, насколько инвесторы подвержены влиянию тенденций.
Фишер не считал инвесторов ни алчными, ни подверженными панике, однако, следуя лучшим традициям экономистов, не взял интервью ни у одного инвестора. Он теоретизировал, что отдельные личности со стабильным доходом и способностью прогнозировать свое будущее менее охотно идут на риск, чем другие. Инвестор по Фишеру идеален в психологическом плане. Он способен побороть сиюминутное желание получить удовольствие и, конечно же, не преследует цели угождать другим. Такие черты характера прямо противоположны психическому складу экстраверта. Экстраверты нетерпеливы и стремятся производить приятное впечатление на общество, к которому они принадлежат. Однако, после 1930-х Фишер не стал развивать свои идеи. Остальная часть его книги посвящена традиционным экономическим вопросам.
Единственным экономистом, едва заметно пошедшим по стопам Фишера, был Джон Мейнард Кейнс (John Maynard Keynes). Отец Кейнса, который тоже был экономистом, отвергал саму идею, что психология может предложить что-либо экономистам. Тем не менее, в 1936 году Кейнс выдвинул восемь причин, побуждающих людей откладывать деньги. Одной из них являлась возможность играть на бирже для увеличения своего состояния. Кейнс резко критиковал Уолл-Стрит, сравнивая фондовый рынок с казино, говорил о биржевой игре как о «прогнозировании психологии рынка», но не углублялся в изучение инвесторов. Развития это исследование не получило.
И Фишер, и Кейнс работали над сознательными психологическими мотивациями. В одной из последних работ, посвященной изучению мотиваций, влияющих на частных инвесторов (Nagy, 1998), говорится, что проведенные исследования не позволяют дать адекватную оценку мотивациям поведения инвесторов. Нэги установил, что 40% частных инвесторов называли свои «ощущения о компании» одной из трех основных причин, побуждающих их инвестировать в акции этой компании. Нэги был удивлен тем, что большинство инвесторов придают меньшее значение подавляющей части экономических факторов. По данным проведенного Нэги опроса, только 11% инвесторов заявили, что на них оказывает влияние предшествовавшая принятию решения динамика цен. Финансовая пресса и рекомендации брокеров оказывали еще меньшее влияние на принятие инвестиционных решений. Есть некоторые свидетельства в подтверждение того, что те типы ощущений, на которые ссылается Нэги, не всегда бывают рациональными или осознанными.
В некоторых работах стремление делать деньги связывается с экстремально иррациональными аспектами поведения человека – фетишами, навязчивыми неврозами, дефекацией, неудовлетворенностью во время кормления грудью и сведением счетов с богом. Мы увидим, что внешние факторы по-разному влияют на участников рынка.
Особенностью моего подхода стали интервью с аналитиками, брокерами и трейдерами. Я расспрашивал о причинах, приведших их в Сити, их подходах к инвестиционным решениям, и выяснял степень влияния факторов, оказывающих давление на процесс принятия решений. Вполне понятно, что на основе этих интервью, аналогичных тем, что я провел с психологами (Cohen, 1977), окончательных выводов делать не следует. Разные люди по-разному реагируют на ситуации, провоцирующие страх и алчность. Кан и Купер (1993) в процессе изучения стрессовых факторов, возникающих во время биржевых операций, взяли интервью у 26 дилеров и обнаружили огромные расхождения в оценках этих факторов респондентами. К сожалению, они не спрашивали этих людей ни о том, что привело их в этот бизнес, ни о причинах, побуждавших их оставаться в нем. Еще более очевиден тот факт, что не все в одинаковой мере поддаются давлению со стороны членов своего круга или стадному инстинкту. Некоторым противно приспосабливаться или ощущать себя частью толпы. А другим нравится чувство защищенности, вызываемое принадлежностью к какой-либо группе. Эти различия имеют значение.
Эта книга не является научным исследованием, но так уж случилось, что я опросил в общей сложности 33 брокера, трейдера и аналитика, что чуть больше, чем сделали Кан и Купер. Среди опрошенных я выявил следующие группы:
– брокеры по убеждению;
– игроки на движении рынка;
– брокеры по семейной традиции;
– хранители капитала;
– истинные спекулянты – группа людей, часто предпочитающих соблюдать некоторую анонимность. Сити предназначено для инвестиций, а не какое-то казино.
Брокеры по убеждению, такие как Майкл Барнард, владеющий собственной компанией, и Чарльз Кларк из West LB Panmure, увлеклись финансовым бизнесом еще в юности. Для них интересна сама реальная игра с инвестициями. Они помнят свои первые сделки. Элегантный блондин Майкл Барнард управляет своей собственной брокерской фирмой в Эссексе. «Мой отец был трудолюбивым фотографом и у него было несколько акций», рассказывал мне Майкл. «Мне было 16 и я уже выходил из возраста, когда собирают марки. Акции казались мне более взрослым хобби». Барнард до сих пор помнит свою первую покупку акций паевого инвестиционного фонда на 20 фунтов. «Когда они выросли на 4 фунта, я был на седьмом небе от счастья. Я пристрастился к этому занятию, как другие к лошадиным бегам». Но он предпочел акции, «потому что букмекеры подтасовывают шансы в свою пользу». У истории Барнарда есть одна знаменитая параллель. Уоррену Баффетту (Warren Buffett), единственному человеку, сделавшему миллиарды исключительно на инвестициях в акции, было 11 лет, когда он впервые купил акции для своей сестры. Этот энтузиазм контрастирует с идеями Джима Слейтера (Jim Slater), выдвинутыми им в книге The Zulu Principle («Принцип зулусов») (1994). Слейтер уже 25 лет считается одним из выдающихся гуру в области инвестиций. По его словам, делать деньги легко, немного скучно, да и конечный результат особого удовлетворения не приносит. А для Барнарда полное погружение в мир акций просто чистое удовольствие.
Барнард и Баффетт никогда бы не согласились с пренебрежительным отзывом Слейтера о процессе получения прибыли как о скучном занятии. Другие признают, что притягательность биржевых сделок зацепила их навсегда. Вышедший на пенсию глава одного крупного брокерского дома сказал мне: «Я очень много играю для себя лично». Ронни, ушедший на пенсию с должности брокера, сообщил мне, что до сих пор играет на бирже, потому что ему нравится это возбуждение.
Брокеры по семейной традиции. Это вторая группа дилеров и брокеров, попавших в этот бизнес без особых усилий через семейные связи. Дэвид Мэйхью из фирмы Cazenove рассказал мне, что пришел на биржу, потому что так хотел его отец, сам работавший брокером в Ливерпуле. Мэйхью хотел стать фермером. Хью Пристли окончил Оксфордский университет и работал в газете The Times Business News. Это занятие казалось ему скучным и его отец сообщил ему, что в одной известной ему компании есть вакансия. На выбор Яна Фрэнсиса из West LB Panmure тоже повлиял отец, работавший инженером. Он сказал сыну, что у того хорошая голова, и он должен делать деньги. А Сити для этого самое подходящее место.
Приход в биржевой бизнес через семейные связи не приводит к какому-либо определенному стилю трейдинга, однако, мне кажется интересным, что Пристли, на которого оказал влияние его отец, относит себя к категории игроков на движении рынка.
Игроки на движении рынка уделяют гораздо больше внимания движениям рынка, чем поиску акций со скрытым потенциалом, определить который могут только они. И брокеры по убеждению, и игроки на движении рынка подчеркивают желание получить прибыль. Они сильно контрастируют с такими брокерами, как Пол О'Доннелл, и брокером из Ливерпуля, пожелавшим сохранить инкогнито.
Хранители капитала. Эти люди придают особое значение сохранению капитала и стараются избегать риска. О'Доннелл рассказал мне, что заработал гораздо больше денег для инвесторов, движимых страхом, чем для тех, кто руководствовался алчностью.
Ни один из опрошенных не считал себя просто биржевым спекулянтом. Однако, вовсе не факт, что мы знаем все о нашем отношении к деньгам и инвестированию. Деньги вызывают сложные чувства, поскольку имеют множество значений – духовных, символических, личных. О некоторых из этих значений мы даже не подозреваем и я это покажу.
Некоторые историки утверждали, что протестантство с его упором на человеческую личность помогло создать капитализм. Если вы богаты, то являетесь одним из избранников божьих и после смерти попадаете в рай. Хорошая мотивация! Даже для атеистов, которые и не помышляют быть причисленными к избранникам божьим, деньги означают власть, положение в обществе и безопасность. Если вы можете позволить себе летать первым классом, вы в состоянии купить более хорошее отношение к себе. В вышедшем недавно на экраны фильме A Civil Action («Гражданский иск») главный герой, которого играет Джон Траволта, приезжает со своими сослуживцами в Нью-Йорк на переговоры с богатой фирмой. Они останавливаются в шикарном номере в отеле «Плаза», потому что не могут допустить, чтобы у их партнеров по переговорам зародились хотя бы малейшие сомнения относительно их состоятельности. С точки зрения психолога, в этом сценарии не будет большой натяжкой следующее построение цепочки умозаключений: «я имею лучшее обслуживание», «я заслуживаю лучшего обслуживания», «я лучше других», «я один из избранных».
Деньги вызывают массу психологических осложнений. В статье, напечатанной в 1975 году в журнале New York, говорилось об установленной связи между сексуальной потенцией работников Уолл-Стрит и состоянием индекса Dow Jones. При росте индекса отмечалось снижение потенции. Приблизительно через 25 лет аналогичное явление было отмечено в Лондоне. В апреле 1999 года группа исследователей сообщила, что руководящие работники Сити, зарабатывающие более 80 тысяч фунтов, чаще жалуются на сексуальные проблемы, а 90% заявили, что секс им надоел.