Страница:
– Кажется, тебе больше нравится защищать Вильгельма, – усмехнулся он, – возможно, Вальтеоф Сивардсон, у тебя есть причины не стремиться домой?
Вальтеоф почувствовал, как краска залила его лицо, как будто Магнус обнажил перед всеми его чувства.
– Ты слишком много себе позволяешь. У меня больше причин, чем у тебя, желать возвращения домой, если ты меряешь это размерами земли.
Глаза Магнуса вспыхнули, и он в ярости крикнул:
– Может быть, но сейчас, кажется, расположение Завоевателя для тебя важнее, чем свои собственные земли.
Рука Вальтеофа поднялась, и он ударил Магнуса по губам.
– Когда-нибудь, – выкрикнул он в гневе, – когда-нибудь, клянусь Богом и Его Матерью, произойдет кровавый расчет между твоим домом и моим, и ты заплатишь за это оскорбление! – Магнус, с кровоточащей губой, пошатываясь, отошел назад, но тут же нащупал свой кинжал, хотел было его вытащить, но Эдвин схватил его за руку.
– Да подожди ты, дурак. Ты сам напросился на этот удар. – И, обращаясь к Вальтеофу, сказал: – Мой господин, мы ничего не сможем сделать, если у нас не будет согласия между собой. Я не сомневаюсь в твоей верности.
Вальтеоф скрестил руки на груди, усмиряя свой гнев.
– В этом нет необходимости. Но мы зря теряем время на эти измышления. Давайте лучше используем наши головы.
– Граф прав, – Эдмунд отодвинул тарелку, язвительно поглядывая на Магнуса, который снова, тяжело дыша, встал у стенки. – Глуп тот человек, который думает побороть льва в его берлоге или составляет против него заговор в его дворце.
Торкель сухо рассмеялся:
– Некоторые уже пытались так сделать, и где они сейчас? Изгнаны и лишены земель! – Он дотронулся до струн своей арфы и сыграл несколько куплетов. Затем он встал и налил всем вина.
Дорогое темное итальянское вино охладило горячие головы и сняло напряжение, так что разговор вновь вернулся к тому, что происходит дома, и долго, после комендантского часа, они жадно допытывали Эдмунда, интересуясь каждой деталью в его рассказах. Наконец, когда они разошлись, и Мэрсвейн проводил всех, Вальтеоф сел на кровать, глядя, как Торкель убирает чашки и расставляет стулья.
– Оставь, это работа Ульфа. Торкель улыбнулся:
– Это своеобразная гордость, и потом бедный ребенок давно уже спит, – он взглянул на паренька, свернувшегося на своей лежанке в дальнем углу, и затем внимательно посмотрел на Вальтеофа. – Ну, мой господин?
Вальтеоф покосился на него. Торкель подошел к окну и закрыл тяжелые деревянные ставни.
– Этот бездельник Магнус был недалек от правды? – Вальтеоф вздохнул. Он чувствовал себя невероятно уставшим.
– Может быть. Он и Ив де Таллебуа рады были бы видеть меня поверженным, хотя, видит Бог, я никогда не хотел иметь врагов. – Он лег, положив руки под голову. – Все, кто был в этой комнате сегодня, до сих пор первые люди Англии. Но мы никогда не были в согласии, как мы можем чего-либо достичь сейчас?
Торкель начал раздеваться.
– Я – поэт, а не воин, и не могу сказать, как победить Вильгельма, но одно я знаю – нам нужен лидер. Им мог бы быть Свейн, – и затем прибавил, – или ты, мой господин?
Вальтеоф поднялся, качая головой:
– Только не я. Разве ты не видишь, что графы меня не признают? Да я и не хочу.
– Чего же ты хочешь, Вальтеоф, друг мой?
– Я? Я хочу вернуться домой, но…
– Но с невестой?
Граф снял мантию и начал отвязывать нормандские подвязки, которые он здесь приобрел.
– Да, с невестой. Хочу этого более, чем чего либо еще.
– Значит, Бог торопит твое сватовство, – Исландец лег на свой тюфяк. – Даже если ты возьмешь леди Эдит в жены, что потом? Поднимешь ли ты свой меч против ее дяди?
Вальтеоф откинул медвежью шкуру и лег в кровать. Он думал об этом днем и ночью. С того дня в лесной хижине он знал, что когда-нибудь придется сделать выбор. Есть люди, которые могут жениться и затем поднять меч на родственников жены – его собственный дед сделал так. Но Бог наделил его совестью, с которой он привык считаться, и она диктовала ему его поступки и не давала покоя. Он никак не мог понять, почему Гарольд нарушил свою клятву Вильгельму, а он сам, если Эдит станет его женой, должен ее хранить. Наконец он медленно, но очень решительно сказал:
– Если он отдаст мне Эдит – нет, нет, я не смогу… – И однажды сказав так, он почувствовал себя связанным клятвой, даже, несмотря на то, что этого не слышал никто, кроме Торкеля.
В конце ноября Вильгельм вернулся в Руан. В первое же утро по его возвращении Вальтеоф послал Ульфа в герцогские апартаменты с просьбой к королю дать ему аудиенцию, но тот был очень занят. Поэтому он вынужден был ждать до следующего дня, пока его не приняли. Он вошел в комнату, где работал Вильгельм со своими людьми и увидел его за столом, заваленным бумагами, в то время как два человека что-то деловито писали.
Вильгельм слегка ударил их по плечу, и, собрав свои бумаги, они вышли. Когда тяжелая штора опустилась за ними, он облокотился о свой стул.
– Господин граф, я очень сожалею, что заставил вас ждать, – вежливо начал он и прибавил, показывая на заваленный стол: – Как вы видите, я сильно занят делами, накопившимися за время моего отсутствия. Итак, что я могу для вас сделать? Нет, – он поднял руку, – есть дело, о котором я хочу поговорить с вами первым.
Он кивнул на стул, и Вальтеоф сел, размышляя, что же будет дальше. Вильгельм, как всегда, заполнял всю комнату своим присутствием.
– Помните ли вы, – спросил он, – когда мы ехали в Нормандию, я обещал найти вам невесту среди своего народа?
Вальтеоф от изумления прилип к стулу. Откуда Вильгельм знает? Но он знает – без сомнения, кто-нибудь в этом шумном дворце шепнул ему о своих подозрениях. Может ли быть, чтобы Вильгельм был готов отдать ему Эдит? Он почувствовал, как краска заливает его лицо.
– Ваше Величество, очень добры, – ответил он так, как это было принято. – Я действительно помню и даже хочу этого.
– Хорошо, – деловито ответил король. – У меня как раз есть соображения на этот счет, я пришел к заключению, что младшая дочь Монтгомери, Сибиль, как раз подходит. Отец просил меня подыскать ей мужа, и я согласен, что это будет прекрасный брак. Она – прелестная девушка и без сомнения… – должно быть, он увидел возрастающий ужас на лице Вальтеофа, потому что внезапно прервался. – Господин граф, вы выглядите испуганным. Что вас смущает?
Вальтеоф не мог говорить. Он был так уверен, что Вильгельм предложит ему Эдит. Но – дочь Монтгомери, родственницу Ива де Таллебуа!
– Ну? – Вильгельм произнес это так громко, что Вальтеоф подпрыгнул. – Ну, друг мой? Вам нечего сказать? Это – блестящая партия. У девушки большое приданое, и отец почти так же близок мне, как мои братья и Фиц Осборн. Ее сестра замужем за моим братом, Мортейном, как вы знаете.
Вальтеоф облизал пересохшие губы. Что он мог сказать? Что он хотел сказать? Но он должен найти слова, он должен сказать королю правду. Бессознательно он сформулировал свое обращение по нормам деки.
– Сир, я прошу вас меня извинить, – он увидел, как сдвинулись темные брови Вильгельма, но продолжил: – У меня нет мысли как-либо обидеть леди Сибиль, которая, безусловно, в равной степени и знатна, и благородна, но…
– Но что? – спросил Вильгельм. Его голос теперь был угрожающе спокоен.
– Я не хочу на ней жениться.
– Милостивый Боже, тогда чего же вы хотите? Я предлагаю вам соединиться с одной из самых знатных среди моих баронов семьей и быть в родстве со мной, а вы этого не желаете! Не стесняйтесь, граф Вальтеоф, и скажите мне, почему вы этого не хотите.
– Я мог бы быть ближе к Вашему Величеству и без женитьбы на леди Сибил.
– О? – наступила зловещая тишина. – Говорите, граф Вальтеоф.
Теперь он знал, что шансов нет, что Вильгельм знает о его намерениях и рассержен – он видел это в каждой линии сильного лица и во всей напряженной фигуре в массивном кресле, но теперь он должен был докончить то, что он начал. Он глубоко вздохнул, от чего, казалось, его горло пересохло еще больше, и уставился на фигуры двух пилигримов, покрытых плащами с капюшонами и безмятежных на своем месте за головой короля.
– Сир, я просил у вас аудиенции для того, что бы просить руки вашей племянницы, леди Эдит, – Вильгельм ничего не сказал, только пронзительно смотрел на него, так что Вальтеоф продолжал: – Я очень уважаю ее. Я хотел бы сделать ее моей графиней, разделить с ней мою жизнь и мои земли, и я думаю, она отвечает мне взаимностью.
Он не мог произнести ничего хуже, так как глаза короля внезапно сверкнули гневом.
– Ха! Вы неплохо ее обработали, пока я был во Фландрии!
Вальтеоф вскочил:
– Нет, сир, и мне стыдно, что вы могли так подумать. Всевидящий Бог, я клянусь, что не делал ничего более чем… – он внезапно остановился. Он целовал ее, он держал ее в своих руках, зная, что не имеет на это прав, он объяснился в любви.
– Не более чем что? – спросил Вильгельм, глаза его сверкали так, что более близко знающий его человек сразу бы остановился. – Ответьте мне, господин.
Вальтеоф прямо стоял перед ним:
– Я объяснился, сир, хотя знаю, я не имел на это права. Я сказал леди Эдит, что собираюсь говорить с вами, и она позволила мне надеяться, что я могу это сделать.
– Не более того?
Вальтеоф колебался, но только мгновение. Поцелуи в лесной хижине были неважны. Хотя тот случай и изменил всю его жизнь, но он не касался этого сурового человека.
– Не более, – твердо сказал он, – ничего, что могло бы меня обесчестить, принести вред леди или оскорбить ваше гостеприимство.
– Хорошо, если так, – сухо ответил Вильгельм. – Даже гостеприимство имеет свои границы, друг мой, и горе вам, если вы позволите себе что-нибудь неподобающее в моем доме.
– У вас нет представления об английской чести, если вы думаете, что я могу поступить подобным образом, – горячо ответил Вальтеоф. – Граф Эдвин достаточно терпеливо ждет обещанную ему невесту.
– Она еще ребенок, – Вильгельм не обратил внимания на замечание Вальтеофа и, поднявшись, начал ходить взад и вперед в развевающейся пурпурной мантии. – Итак – Эдит. Даже если так, неужели вы думаете, что у меня на ее счет нет планов? Моя сестра не хотела бы выдать ее замуж за море… «Так, они, значит, это обсуждали», – подумал Вальтеоф.
– … и ей больше нравится союз с фламандским двором, который я ей предложил. Старший сын моего шурина, Арнульф, кажется вполне подходящей кандидатурой. Так что с этим решено. Обратите ваши помыслы к дочери Монтгомери, и вы найдете радость в браке с ней.
– Никогда! – Вальтеоф повернулся к вышагивающему королю. Потрясенный жутким разочарованием, в гневе из-за подозрений Вильгельма, он забыл всякую осторожность. – Никогда, мой король. Если Эдит не будет моей, я никогда ни на ком не женюсь.
– Вы говорите, как мальчишка, – ответил Вильгельм. Казалось, он был удивлен горячностью Вальтеофа, – Я предлагаю вам нормандскую невесту, дочь одного из самых знатных людей, которая подарила бы вам прекрасных сыновей. Это послужило бы дальнейшему объединению наших народов.
– Не могу, – хрипло ответил Вальтеоф. Эта аудиенция прошла так неудачно, что он никак не мог привести в порядок свои мысли. Не осознавая, что говорит, он ухватился за соломинку. – Если Ваше Величество думает подобным образом о наших странах, разве не было бы лучше, если бы мой и ваш дом объединились? Вы уже соединены узами с фландрским двором и… – Он и не думал умолять, но уже не мог удержаться. – Сеньор, я не хочу никого, кроме Эдит, и она хочет выйти за меня замуж. Мой титул подходит к ее…
– Святой Крест, неужели англичане будут диктовать мне, что делать? – взорвался Вильгельм. – Я отдаю родную дочь за графа Эдвина, разве этого не достаточно? Кто победил при Гастингсе – вы или я? Эдит может составить партию кому угодно. – И жестко прибавил: – Мне нет необходимости укреплять личные отношения с побежденным народом.
Вальтеоф стал пунцовым.
– Вы, может быть, и победитель, но, тем не менее, если вы думаете окончательно подчинить нас себе, вы нуждаетесь в нашей поддержке, Вильгельм, наш король. И неужели вам безразлично, будет ли ваша племянница счастлива?
– Как вы хорошо знаете, граф Вальтеоф, люди нашего положения не женятся по любви, он делают это из иных соображений.
– И еще я слышал, – отчаянно заявил Вальтеоф, – что Ваше Величество взяли в жены леди Матильду, несмотря на всеобщее сопротивление, даже вопреки запрещению Папы, потому что это была ваша женщина, и вы не хотели никого другого.
Если он думал сразить Вильгельма этой речью, то ошибался. Король ударил кулаком по столу.
– Великий Боже, меня терзают в моем собственном дворце? Мое сватовство не имеет к этому делу отношения.
– Но Ваше Величество знает, что значит…
– Господин граф, достаточно!
Это было сказано таким тоном, что Вальтеоф сразу замолчал. Ради Эдит он не смел прекословить больше Вильгельму. Сдвинутые брови и сжатый рот были достаточным предупреждением, но тут Вильгельм спросил мягко:
– Ну, сир, берете ли вы леди Сибиль?
Они смотрели друг на друга. Вальтеоф чувствовал, что сила Вильгельма способна сломить его, но, в конце концов, сказал то, что должен был сказать.
– Сир, я благодарю вас за это предложение, но мой ответ – нет.
– О, Боже, – взвился Вильгельм. – Вы слишком много себе позволяете, господин, – Вальтеоф молчал. Теперь, когда все было кончено, он уже не думал о королевском гневе или об опасных последствиях, к которым этот гнев может привести; он думал только о Эдит, о том, как он встретил ее на лестнице, о ее руках, обвивавших его шею, о ее поцелуе, об их любви, которой теперь не суждено свершится. Один из попугаев издал свой странный охотничий крик, который добавил грусти к этому и без того несчастному мгновенью. Вильгельм вернулся в кресло.
– Идите, – сухо сказал он, – идите, мой господин. Но я хотел бы посоветовать вам обдумать тщательно свое положение. Я думал было сделать вас одним из доверенных моих людей в Англии – даже более, мы могли бы стать друзьями. Подумайте, прежде чем отвергать, о том, что ваше будущее в моих руках. Спросите здесь любого, что значит нормандский гнев, и вы увидите, какой ответ они дадут вам. – Он позвонил в колокольчик и вошел паж, чтобы поднять занавес для Вальтеофа. Ему ничего не оставалось, как только откланяться и удалиться.
Выйдя, он не знал, куда ему идти, ему нужен был только холодный воздух, чтобы остудить разгоряченное лицо, охладить страшный гнев, злобу, раздражение и страшное разочарование, которое охватило его душу. Он поднялся по винтовой лестнице до самых бойниц, высоко над маленьким серым городом, и остановился, подставив лицо свежему ветру, стараясь совладать с желанием взять штурмом герцогские апартаменты и унести прочь свою любовь. Но над его головой развевались золотые львы Нормандии, напоминая, где он находится в этот последний холодный ноябрьский день.
Два дня он безуспешно пытался поговорить с Эдит. Когда она вышла к ужину в этот вечер, то выглядела бледной и не поднимала глаз; сердце его обливалось кровью, он был уверен, что ее мать или дядя рассказали ей о его отвергнутом предложении. Как они могут делать ее несчастной! Но он ничего не смог бы сделать, лишь только поговорить с ней. Он был холоден со своими нормандскими знакомыми, отказался поохотится с Малье и даже мало разговаривал со своими друзьями.
На третий день после этой аудиенции Ричард де Руль в сопровождении Торкеля Скалласона прогуливался по галерее.
– Что происходит? – прямо и без предисловий спросил он. – Сначала я подумал, что граф болен, но теперь вижу, что это не связано со здоровьем, и если кто-либо и знает причину, то только ты.
Торкель рассказал ему – после всех этих месяцев, он, наконец, принял дружбу Ричарда со своим господином, – и, когда он окончил рассказ, нормандец несколько мгновений молчал, рассматривая зал, где слуги накрывали на стол.
– Жаль, что я не знал, – сказал он, наконец. – Я могу ему кое-что посоветовать. Было бы лучше действовать через герцогиню.
– Герцогиня?
– Если кто и может повлиять на герцога, так только она. Я не говорю, что она может добиться согласия, если герцог настроен против, но это возможно. Она очень нежно относится к племяннице.
– Лучше бы мой господин никогда не встречал эту востроглазую девицу, – Торкель в раздражении дал выход своим чувствам. – О, Боже, женщины не приносят ничего, кроме неприятностей. Я не могу понять, почему ему пришло в голову влюбиться именно в племянницу короля. Если бы это была менее значительная девушка…
– Они равны по положению. Да и не могло быть иначе.
– Нет. Об этом я уже как-то ему говорил – только Вильгельм может распоряжаться собственностью Вильгельма.
– Возможно, в этом-то все и дело, – согласился Ричард. – Мне очень жаль, но ведь в мире полно девиц.
– Ты не знаешь его так, как я. – Торкель облокотился о каменную колонну, рассеянно глядя вниз, на переполненный зал. – Он не холодный человек, он полон огня, тогда как многие нормандцы… – Ричард принял это замечание без обиды, зная, что Торкель никого конкретно не упрекает, и исландец продолжал: – Если он любит, то всем сердцем, не так, как ты или я. Он никогда не был женолюбом и не имел дел с девками. Так что следовало ожидать, что он отдаст свое сердце леди, а это оказалось делом не легким.
– Я думаю, это должно было случиться. Я не так невнимателен, как ты думаешь, – Ричард слегка улыбнулся. – Но в целом ты прав в отношении нас – наши головы управляют нашими сердцами, тогда как в Англии, кажется, чаще бывает наоборот.
В зале все уже было готово к обеду, и они направились к лестнице. В этот момент Торкель пожалел, и уже не в первый раз, что они вступили в этот огромный каменный дворец, более холодный, чем камни, из которых он построен.
Но если они предполагали, что герцогиня сможет заступиться за свою племянницу, то они ошиблись: кое-кто менее достойный уже постарался в этом деле. Во время обеда Мейбл Монтгомери удалось подойти к Вальтеофу, когда он был один. Остановившись, она бросила на него быстрый взгляд своими косыми глазками и сказала:
– Господин граф, вас не было с нами на охоте сегодня утром. Кобыла леди Эдит повредила ногу, и она очень обеспокоена за бедное животное. – Вальтеоф посмотрел на нее, не понимая, что она имеет в виду, но прежде, чем он ответил, она продолжала: – Я слышала, она говорила, что собирается пойти в конюшню после обеда, посмотреть, насколько серьезно повреждение.
Она лукаво улыбнулась и удалилась. Вошел король вместе с Матильдой, такой хрупкой рядом с ним, и в сопровождении архиепископов Руанского и Кентерберийского, и сразу послышался шум отодвигаемых стульев и скамей: все начали занимать свои места. Архиепископ Руанский произнес молитву, но Вальтеоф ничего не слышал и сел механически, внешне спокойный, но кипящий внутри. Что имела в виду Мейбл? Конечно же, ничего, кроме того, что Эдит хочет с ним встретиться. Но тут закралось и подозрение. Мейбл его недолюбливает, в этом он уверен, точно так же, как и ее родственник, Ив; почему вдруг она решила помочь ему или Эдит? Не западня ли это? Какой-то инстинкт подсказывал ему не ходить, но если Эдит придет, а он нет, – нет, он не может заставить ее тщетно ждать. Он должен идти, но осмотрительно. И, кроме того, он должен обо всем с ней поговорить; хуже было бы не использовать этот шанс.
Он еле-еле дождался конца бесконечного обеда, и как только со столов убрали, ускользнул от своих друзей и выскочил во двор. Бледное зимнее солнце посылало косые лучи серому камню. Он прошел под аркой к конюшням, где располагались герцогские кони. Там не было ни грумов, ни конюхов, и по шуму и болтовне, слышимой из их комнат, он понял, что они все еще обедают.
Он приласкал Баллероя, поглаживая красивую серую голову, и его боевой конь ткнулся носом в его шею, так как он редко приходил с пустыми руками. «Да, бедняга, я ничего тебе сегодня не принес».
Кобыла Эдит стояла в нескольких ярдах далее, и сразу же он направился к ней; ее нога действительно была поранена, и он почувствовал облегчение. Он наклонился, чтобы осмотреть поврежденную ногу и осторожно прикоснулся к ране, когда вдруг позади послышались легкие шаги. Повернувшись, он увидел, как она проходит под аркой, в сопровождении, к его удивлению, слуги.
Увидев его, она резко остановилась и приказала пареньку отойти.
– Но, госпожа, я думал, вы хотите, чтобы я…
– Ох, убирайся, идиот, – оборвала она. – Я хочу поговорить с графом без твоего присутствия, так, чтобы твой противный язык не разболтал потом все моей матери. Убирайся.
Слуга отошел в сторону, встав спиной ко входу, и Эдит презрительно рассмеялась:
– Моя мать приставила ко мне вторую тень. Неужели она думает, что мы можем убежать?
– Как бы я этого хотел, – грустно сказал Вальтеоф. – Если бы я мог увезти тебя в мою страну… – Он протянул руки, она кинулась к нему. Прошло довольно много времени, прежде чем они заговорили. Затем он сказал: – Мейбл Монтгомери сказала мне, что ты собираешься придти сюда, но я не уверен, что ей можно доверять.
– Ей нельзя доверять, но когда она сказала, что хочет помочь нам встретиться, я не могла отказаться.
Он нахмурился:
– Может, она не хочет, чтобы я женился на ее дочери, тогда это поможет нашим планам. – Он взглянул на Эдит, которая все еще была в его объятиях. – Ты знаешь, что произошло, когда я встретился с королем? Знаешь, что он предложил мне дочь Монтгомери? Она задрожала:
– Они мне сказали. Дядя в бешенстве от твоего отказа, а мать сильно меня избила. Я не знаю, что господин Таллебуа рассказал ей о нашей встрече в лесу.
Вальтеоф был потрясен и взбешен одновременно:
– Бедная моя маленькая девочка, тебе больно? Если… Она скорчила гримасу.
– Нет, не очень, и ты ничего не сможешь сделать.
– Но ты, конечно же, объяснила…
– О, она же знает, что я не распутница, но она хочет, чтобы я вышла замуж или за знатного нормандца, или за фламандского принца.
– Да, король так сказал. Эдит, – он колебался, – ты не думаешь… нет – это невозможно.
– Что невозможно? – она почувствовала внезапный страх из-за серьезности его тона. – Скажи мне…
– Даже если бы господин Роджер хотел, чтобы я стал его зятем, я уверен, что его жена этого не хочет, а Ив убил бы меня, если бы мог. Возможно, они подстроили эту встречу из злого умысла.
– И после того, что мой дядя нам сказал, это разозлит его ужасно. – Ее глаза вспыхнули. – Да, Мейбл может и наверняка сделала что-нибудь подобное. Мой милый, я должна идти. Если нас здесь увидят…
– Подожди. – Он схватил ее за руки, увидев вдруг, как рушатся все мечты, как ее уводят от него. Он не мог позволить ей уйти, не так легко вырвать сердце у него из груди. – Эдит, это еще не конец. Я снова буду говорить с твоим дядей. И, возможно, аббат Ланфранк попросит за нас; он, кажется, добр ко мне.
– Нет, – она подняла голову, ее подбородок напрягся. – Нет, это не конец. Я не позволю им силой выдать меня за другого, у меня тоже есть воля.
Он дотронулся до ее волос, погладил блестящие украшения.
– Конечно, есть, любовь моя, когда мы будем мужем и женой, ты будешь вертеть мной, как хочешь.
Она рассмеялась:
– Мы будем принадлежать друг другу назло им всем, не так ли, мой господин Вальтеоф?
Он наклонился поцеловать ее, но как только прикоснулся к ее губам, послышались тяжелые шаги и голоса:
– Когда кони пойдут, вы не увидите ничего лучше. Этот венгерский питомец…
Говоривший внезапно замолчал. Вальтеоф и Эдит, отстранившись друг от друга, но все еще стоявшие достаточно близко, смотрели туда, где в дверях, ясно видный в солнечном свете, стоял сам король вместе с Роджером Монтгомери, в сопровождении Ричарда Руля и Ива де Таллебуа. Вильгельм был одет для верховой езды, в тяжелой мантии, с хлыстом в руках, кончик которого он слегка покусывал.
Эдит испуганно вскрикнула.
Глава 2
Вальтеоф почувствовал, как краска залила его лицо, как будто Магнус обнажил перед всеми его чувства.
– Ты слишком много себе позволяешь. У меня больше причин, чем у тебя, желать возвращения домой, если ты меряешь это размерами земли.
Глаза Магнуса вспыхнули, и он в ярости крикнул:
– Может быть, но сейчас, кажется, расположение Завоевателя для тебя важнее, чем свои собственные земли.
Рука Вальтеофа поднялась, и он ударил Магнуса по губам.
– Когда-нибудь, – выкрикнул он в гневе, – когда-нибудь, клянусь Богом и Его Матерью, произойдет кровавый расчет между твоим домом и моим, и ты заплатишь за это оскорбление! – Магнус, с кровоточащей губой, пошатываясь, отошел назад, но тут же нащупал свой кинжал, хотел было его вытащить, но Эдвин схватил его за руку.
– Да подожди ты, дурак. Ты сам напросился на этот удар. – И, обращаясь к Вальтеофу, сказал: – Мой господин, мы ничего не сможем сделать, если у нас не будет согласия между собой. Я не сомневаюсь в твоей верности.
Вальтеоф скрестил руки на груди, усмиряя свой гнев.
– В этом нет необходимости. Но мы зря теряем время на эти измышления. Давайте лучше используем наши головы.
– Граф прав, – Эдмунд отодвинул тарелку, язвительно поглядывая на Магнуса, который снова, тяжело дыша, встал у стенки. – Глуп тот человек, который думает побороть льва в его берлоге или составляет против него заговор в его дворце.
Торкель сухо рассмеялся:
– Некоторые уже пытались так сделать, и где они сейчас? Изгнаны и лишены земель! – Он дотронулся до струн своей арфы и сыграл несколько куплетов. Затем он встал и налил всем вина.
Дорогое темное итальянское вино охладило горячие головы и сняло напряжение, так что разговор вновь вернулся к тому, что происходит дома, и долго, после комендантского часа, они жадно допытывали Эдмунда, интересуясь каждой деталью в его рассказах. Наконец, когда они разошлись, и Мэрсвейн проводил всех, Вальтеоф сел на кровать, глядя, как Торкель убирает чашки и расставляет стулья.
– Оставь, это работа Ульфа. Торкель улыбнулся:
– Это своеобразная гордость, и потом бедный ребенок давно уже спит, – он взглянул на паренька, свернувшегося на своей лежанке в дальнем углу, и затем внимательно посмотрел на Вальтеофа. – Ну, мой господин?
Вальтеоф покосился на него. Торкель подошел к окну и закрыл тяжелые деревянные ставни.
– Этот бездельник Магнус был недалек от правды? – Вальтеоф вздохнул. Он чувствовал себя невероятно уставшим.
– Может быть. Он и Ив де Таллебуа рады были бы видеть меня поверженным, хотя, видит Бог, я никогда не хотел иметь врагов. – Он лег, положив руки под голову. – Все, кто был в этой комнате сегодня, до сих пор первые люди Англии. Но мы никогда не были в согласии, как мы можем чего-либо достичь сейчас?
Торкель начал раздеваться.
– Я – поэт, а не воин, и не могу сказать, как победить Вильгельма, но одно я знаю – нам нужен лидер. Им мог бы быть Свейн, – и затем прибавил, – или ты, мой господин?
Вальтеоф поднялся, качая головой:
– Только не я. Разве ты не видишь, что графы меня не признают? Да я и не хочу.
– Чего же ты хочешь, Вальтеоф, друг мой?
– Я? Я хочу вернуться домой, но…
– Но с невестой?
Граф снял мантию и начал отвязывать нормандские подвязки, которые он здесь приобрел.
– Да, с невестой. Хочу этого более, чем чего либо еще.
– Значит, Бог торопит твое сватовство, – Исландец лег на свой тюфяк. – Даже если ты возьмешь леди Эдит в жены, что потом? Поднимешь ли ты свой меч против ее дяди?
Вальтеоф откинул медвежью шкуру и лег в кровать. Он думал об этом днем и ночью. С того дня в лесной хижине он знал, что когда-нибудь придется сделать выбор. Есть люди, которые могут жениться и затем поднять меч на родственников жены – его собственный дед сделал так. Но Бог наделил его совестью, с которой он привык считаться, и она диктовала ему его поступки и не давала покоя. Он никак не мог понять, почему Гарольд нарушил свою клятву Вильгельму, а он сам, если Эдит станет его женой, должен ее хранить. Наконец он медленно, но очень решительно сказал:
– Если он отдаст мне Эдит – нет, нет, я не смогу… – И однажды сказав так, он почувствовал себя связанным клятвой, даже, несмотря на то, что этого не слышал никто, кроме Торкеля.
В конце ноября Вильгельм вернулся в Руан. В первое же утро по его возвращении Вальтеоф послал Ульфа в герцогские апартаменты с просьбой к королю дать ему аудиенцию, но тот был очень занят. Поэтому он вынужден был ждать до следующего дня, пока его не приняли. Он вошел в комнату, где работал Вильгельм со своими людьми и увидел его за столом, заваленным бумагами, в то время как два человека что-то деловито писали.
Вильгельм слегка ударил их по плечу, и, собрав свои бумаги, они вышли. Когда тяжелая штора опустилась за ними, он облокотился о свой стул.
– Господин граф, я очень сожалею, что заставил вас ждать, – вежливо начал он и прибавил, показывая на заваленный стол: – Как вы видите, я сильно занят делами, накопившимися за время моего отсутствия. Итак, что я могу для вас сделать? Нет, – он поднял руку, – есть дело, о котором я хочу поговорить с вами первым.
Он кивнул на стул, и Вальтеоф сел, размышляя, что же будет дальше. Вильгельм, как всегда, заполнял всю комнату своим присутствием.
– Помните ли вы, – спросил он, – когда мы ехали в Нормандию, я обещал найти вам невесту среди своего народа?
Вальтеоф от изумления прилип к стулу. Откуда Вильгельм знает? Но он знает – без сомнения, кто-нибудь в этом шумном дворце шепнул ему о своих подозрениях. Может ли быть, чтобы Вильгельм был готов отдать ему Эдит? Он почувствовал, как краска заливает его лицо.
– Ваше Величество, очень добры, – ответил он так, как это было принято. – Я действительно помню и даже хочу этого.
– Хорошо, – деловито ответил король. – У меня как раз есть соображения на этот счет, я пришел к заключению, что младшая дочь Монтгомери, Сибиль, как раз подходит. Отец просил меня подыскать ей мужа, и я согласен, что это будет прекрасный брак. Она – прелестная девушка и без сомнения… – должно быть, он увидел возрастающий ужас на лице Вальтеофа, потому что внезапно прервался. – Господин граф, вы выглядите испуганным. Что вас смущает?
Вальтеоф не мог говорить. Он был так уверен, что Вильгельм предложит ему Эдит. Но – дочь Монтгомери, родственницу Ива де Таллебуа!
– Ну? – Вильгельм произнес это так громко, что Вальтеоф подпрыгнул. – Ну, друг мой? Вам нечего сказать? Это – блестящая партия. У девушки большое приданое, и отец почти так же близок мне, как мои братья и Фиц Осборн. Ее сестра замужем за моим братом, Мортейном, как вы знаете.
Вальтеоф облизал пересохшие губы. Что он мог сказать? Что он хотел сказать? Но он должен найти слова, он должен сказать королю правду. Бессознательно он сформулировал свое обращение по нормам деки.
– Сир, я прошу вас меня извинить, – он увидел, как сдвинулись темные брови Вильгельма, но продолжил: – У меня нет мысли как-либо обидеть леди Сибиль, которая, безусловно, в равной степени и знатна, и благородна, но…
– Но что? – спросил Вильгельм. Его голос теперь был угрожающе спокоен.
– Я не хочу на ней жениться.
– Милостивый Боже, тогда чего же вы хотите? Я предлагаю вам соединиться с одной из самых знатных среди моих баронов семьей и быть в родстве со мной, а вы этого не желаете! Не стесняйтесь, граф Вальтеоф, и скажите мне, почему вы этого не хотите.
– Я мог бы быть ближе к Вашему Величеству и без женитьбы на леди Сибил.
– О? – наступила зловещая тишина. – Говорите, граф Вальтеоф.
Теперь он знал, что шансов нет, что Вильгельм знает о его намерениях и рассержен – он видел это в каждой линии сильного лица и во всей напряженной фигуре в массивном кресле, но теперь он должен был докончить то, что он начал. Он глубоко вздохнул, от чего, казалось, его горло пересохло еще больше, и уставился на фигуры двух пилигримов, покрытых плащами с капюшонами и безмятежных на своем месте за головой короля.
– Сир, я просил у вас аудиенции для того, что бы просить руки вашей племянницы, леди Эдит, – Вильгельм ничего не сказал, только пронзительно смотрел на него, так что Вальтеоф продолжал: – Я очень уважаю ее. Я хотел бы сделать ее моей графиней, разделить с ней мою жизнь и мои земли, и я думаю, она отвечает мне взаимностью.
Он не мог произнести ничего хуже, так как глаза короля внезапно сверкнули гневом.
– Ха! Вы неплохо ее обработали, пока я был во Фландрии!
Вальтеоф вскочил:
– Нет, сир, и мне стыдно, что вы могли так подумать. Всевидящий Бог, я клянусь, что не делал ничего более чем… – он внезапно остановился. Он целовал ее, он держал ее в своих руках, зная, что не имеет на это прав, он объяснился в любви.
– Не более чем что? – спросил Вильгельм, глаза его сверкали так, что более близко знающий его человек сразу бы остановился. – Ответьте мне, господин.
Вальтеоф прямо стоял перед ним:
– Я объяснился, сир, хотя знаю, я не имел на это права. Я сказал леди Эдит, что собираюсь говорить с вами, и она позволила мне надеяться, что я могу это сделать.
– Не более того?
Вальтеоф колебался, но только мгновение. Поцелуи в лесной хижине были неважны. Хотя тот случай и изменил всю его жизнь, но он не касался этого сурового человека.
– Не более, – твердо сказал он, – ничего, что могло бы меня обесчестить, принести вред леди или оскорбить ваше гостеприимство.
– Хорошо, если так, – сухо ответил Вильгельм. – Даже гостеприимство имеет свои границы, друг мой, и горе вам, если вы позволите себе что-нибудь неподобающее в моем доме.
– У вас нет представления об английской чести, если вы думаете, что я могу поступить подобным образом, – горячо ответил Вальтеоф. – Граф Эдвин достаточно терпеливо ждет обещанную ему невесту.
– Она еще ребенок, – Вильгельм не обратил внимания на замечание Вальтеофа и, поднявшись, начал ходить взад и вперед в развевающейся пурпурной мантии. – Итак – Эдит. Даже если так, неужели вы думаете, что у меня на ее счет нет планов? Моя сестра не хотела бы выдать ее замуж за море… «Так, они, значит, это обсуждали», – подумал Вальтеоф.
– … и ей больше нравится союз с фламандским двором, который я ей предложил. Старший сын моего шурина, Арнульф, кажется вполне подходящей кандидатурой. Так что с этим решено. Обратите ваши помыслы к дочери Монтгомери, и вы найдете радость в браке с ней.
– Никогда! – Вальтеоф повернулся к вышагивающему королю. Потрясенный жутким разочарованием, в гневе из-за подозрений Вильгельма, он забыл всякую осторожность. – Никогда, мой король. Если Эдит не будет моей, я никогда ни на ком не женюсь.
– Вы говорите, как мальчишка, – ответил Вильгельм. Казалось, он был удивлен горячностью Вальтеофа, – Я предлагаю вам нормандскую невесту, дочь одного из самых знатных людей, которая подарила бы вам прекрасных сыновей. Это послужило бы дальнейшему объединению наших народов.
– Не могу, – хрипло ответил Вальтеоф. Эта аудиенция прошла так неудачно, что он никак не мог привести в порядок свои мысли. Не осознавая, что говорит, он ухватился за соломинку. – Если Ваше Величество думает подобным образом о наших странах, разве не было бы лучше, если бы мой и ваш дом объединились? Вы уже соединены узами с фландрским двором и… – Он и не думал умолять, но уже не мог удержаться. – Сеньор, я не хочу никого, кроме Эдит, и она хочет выйти за меня замуж. Мой титул подходит к ее…
– Святой Крест, неужели англичане будут диктовать мне, что делать? – взорвался Вильгельм. – Я отдаю родную дочь за графа Эдвина, разве этого не достаточно? Кто победил при Гастингсе – вы или я? Эдит может составить партию кому угодно. – И жестко прибавил: – Мне нет необходимости укреплять личные отношения с побежденным народом.
Вальтеоф стал пунцовым.
– Вы, может быть, и победитель, но, тем не менее, если вы думаете окончательно подчинить нас себе, вы нуждаетесь в нашей поддержке, Вильгельм, наш король. И неужели вам безразлично, будет ли ваша племянница счастлива?
– Как вы хорошо знаете, граф Вальтеоф, люди нашего положения не женятся по любви, он делают это из иных соображений.
– И еще я слышал, – отчаянно заявил Вальтеоф, – что Ваше Величество взяли в жены леди Матильду, несмотря на всеобщее сопротивление, даже вопреки запрещению Папы, потому что это была ваша женщина, и вы не хотели никого другого.
Если он думал сразить Вильгельма этой речью, то ошибался. Король ударил кулаком по столу.
– Великий Боже, меня терзают в моем собственном дворце? Мое сватовство не имеет к этому делу отношения.
– Но Ваше Величество знает, что значит…
– Господин граф, достаточно!
Это было сказано таким тоном, что Вальтеоф сразу замолчал. Ради Эдит он не смел прекословить больше Вильгельму. Сдвинутые брови и сжатый рот были достаточным предупреждением, но тут Вильгельм спросил мягко:
– Ну, сир, берете ли вы леди Сибиль?
Они смотрели друг на друга. Вальтеоф чувствовал, что сила Вильгельма способна сломить его, но, в конце концов, сказал то, что должен был сказать.
– Сир, я благодарю вас за это предложение, но мой ответ – нет.
– О, Боже, – взвился Вильгельм. – Вы слишком много себе позволяете, господин, – Вальтеоф молчал. Теперь, когда все было кончено, он уже не думал о королевском гневе или об опасных последствиях, к которым этот гнев может привести; он думал только о Эдит, о том, как он встретил ее на лестнице, о ее руках, обвивавших его шею, о ее поцелуе, об их любви, которой теперь не суждено свершится. Один из попугаев издал свой странный охотничий крик, который добавил грусти к этому и без того несчастному мгновенью. Вильгельм вернулся в кресло.
– Идите, – сухо сказал он, – идите, мой господин. Но я хотел бы посоветовать вам обдумать тщательно свое положение. Я думал было сделать вас одним из доверенных моих людей в Англии – даже более, мы могли бы стать друзьями. Подумайте, прежде чем отвергать, о том, что ваше будущее в моих руках. Спросите здесь любого, что значит нормандский гнев, и вы увидите, какой ответ они дадут вам. – Он позвонил в колокольчик и вошел паж, чтобы поднять занавес для Вальтеофа. Ему ничего не оставалось, как только откланяться и удалиться.
Выйдя, он не знал, куда ему идти, ему нужен был только холодный воздух, чтобы остудить разгоряченное лицо, охладить страшный гнев, злобу, раздражение и страшное разочарование, которое охватило его душу. Он поднялся по винтовой лестнице до самых бойниц, высоко над маленьким серым городом, и остановился, подставив лицо свежему ветру, стараясь совладать с желанием взять штурмом герцогские апартаменты и унести прочь свою любовь. Но над его головой развевались золотые львы Нормандии, напоминая, где он находится в этот последний холодный ноябрьский день.
Два дня он безуспешно пытался поговорить с Эдит. Когда она вышла к ужину в этот вечер, то выглядела бледной и не поднимала глаз; сердце его обливалось кровью, он был уверен, что ее мать или дядя рассказали ей о его отвергнутом предложении. Как они могут делать ее несчастной! Но он ничего не смог бы сделать, лишь только поговорить с ней. Он был холоден со своими нормандскими знакомыми, отказался поохотится с Малье и даже мало разговаривал со своими друзьями.
На третий день после этой аудиенции Ричард де Руль в сопровождении Торкеля Скалласона прогуливался по галерее.
– Что происходит? – прямо и без предисловий спросил он. – Сначала я подумал, что граф болен, но теперь вижу, что это не связано со здоровьем, и если кто-либо и знает причину, то только ты.
Торкель рассказал ему – после всех этих месяцев, он, наконец, принял дружбу Ричарда со своим господином, – и, когда он окончил рассказ, нормандец несколько мгновений молчал, рассматривая зал, где слуги накрывали на стол.
– Жаль, что я не знал, – сказал он, наконец. – Я могу ему кое-что посоветовать. Было бы лучше действовать через герцогиню.
– Герцогиня?
– Если кто и может повлиять на герцога, так только она. Я не говорю, что она может добиться согласия, если герцог настроен против, но это возможно. Она очень нежно относится к племяннице.
– Лучше бы мой господин никогда не встречал эту востроглазую девицу, – Торкель в раздражении дал выход своим чувствам. – О, Боже, женщины не приносят ничего, кроме неприятностей. Я не могу понять, почему ему пришло в голову влюбиться именно в племянницу короля. Если бы это была менее значительная девушка…
– Они равны по положению. Да и не могло быть иначе.
– Нет. Об этом я уже как-то ему говорил – только Вильгельм может распоряжаться собственностью Вильгельма.
– Возможно, в этом-то все и дело, – согласился Ричард. – Мне очень жаль, но ведь в мире полно девиц.
– Ты не знаешь его так, как я. – Торкель облокотился о каменную колонну, рассеянно глядя вниз, на переполненный зал. – Он не холодный человек, он полон огня, тогда как многие нормандцы… – Ричард принял это замечание без обиды, зная, что Торкель никого конкретно не упрекает, и исландец продолжал: – Если он любит, то всем сердцем, не так, как ты или я. Он никогда не был женолюбом и не имел дел с девками. Так что следовало ожидать, что он отдаст свое сердце леди, а это оказалось делом не легким.
– Я думаю, это должно было случиться. Я не так невнимателен, как ты думаешь, – Ричард слегка улыбнулся. – Но в целом ты прав в отношении нас – наши головы управляют нашими сердцами, тогда как в Англии, кажется, чаще бывает наоборот.
В зале все уже было готово к обеду, и они направились к лестнице. В этот момент Торкель пожалел, и уже не в первый раз, что они вступили в этот огромный каменный дворец, более холодный, чем камни, из которых он построен.
Но если они предполагали, что герцогиня сможет заступиться за свою племянницу, то они ошиблись: кое-кто менее достойный уже постарался в этом деле. Во время обеда Мейбл Монтгомери удалось подойти к Вальтеофу, когда он был один. Остановившись, она бросила на него быстрый взгляд своими косыми глазками и сказала:
– Господин граф, вас не было с нами на охоте сегодня утром. Кобыла леди Эдит повредила ногу, и она очень обеспокоена за бедное животное. – Вальтеоф посмотрел на нее, не понимая, что она имеет в виду, но прежде, чем он ответил, она продолжала: – Я слышала, она говорила, что собирается пойти в конюшню после обеда, посмотреть, насколько серьезно повреждение.
Она лукаво улыбнулась и удалилась. Вошел король вместе с Матильдой, такой хрупкой рядом с ним, и в сопровождении архиепископов Руанского и Кентерберийского, и сразу послышался шум отодвигаемых стульев и скамей: все начали занимать свои места. Архиепископ Руанский произнес молитву, но Вальтеоф ничего не слышал и сел механически, внешне спокойный, но кипящий внутри. Что имела в виду Мейбл? Конечно же, ничего, кроме того, что Эдит хочет с ним встретиться. Но тут закралось и подозрение. Мейбл его недолюбливает, в этом он уверен, точно так же, как и ее родственник, Ив; почему вдруг она решила помочь ему или Эдит? Не западня ли это? Какой-то инстинкт подсказывал ему не ходить, но если Эдит придет, а он нет, – нет, он не может заставить ее тщетно ждать. Он должен идти, но осмотрительно. И, кроме того, он должен обо всем с ней поговорить; хуже было бы не использовать этот шанс.
Он еле-еле дождался конца бесконечного обеда, и как только со столов убрали, ускользнул от своих друзей и выскочил во двор. Бледное зимнее солнце посылало косые лучи серому камню. Он прошел под аркой к конюшням, где располагались герцогские кони. Там не было ни грумов, ни конюхов, и по шуму и болтовне, слышимой из их комнат, он понял, что они все еще обедают.
Он приласкал Баллероя, поглаживая красивую серую голову, и его боевой конь ткнулся носом в его шею, так как он редко приходил с пустыми руками. «Да, бедняга, я ничего тебе сегодня не принес».
Кобыла Эдит стояла в нескольких ярдах далее, и сразу же он направился к ней; ее нога действительно была поранена, и он почувствовал облегчение. Он наклонился, чтобы осмотреть поврежденную ногу и осторожно прикоснулся к ране, когда вдруг позади послышались легкие шаги. Повернувшись, он увидел, как она проходит под аркой, в сопровождении, к его удивлению, слуги.
Увидев его, она резко остановилась и приказала пареньку отойти.
– Но, госпожа, я думал, вы хотите, чтобы я…
– Ох, убирайся, идиот, – оборвала она. – Я хочу поговорить с графом без твоего присутствия, так, чтобы твой противный язык не разболтал потом все моей матери. Убирайся.
Слуга отошел в сторону, встав спиной ко входу, и Эдит презрительно рассмеялась:
– Моя мать приставила ко мне вторую тень. Неужели она думает, что мы можем убежать?
– Как бы я этого хотел, – грустно сказал Вальтеоф. – Если бы я мог увезти тебя в мою страну… – Он протянул руки, она кинулась к нему. Прошло довольно много времени, прежде чем они заговорили. Затем он сказал: – Мейбл Монтгомери сказала мне, что ты собираешься придти сюда, но я не уверен, что ей можно доверять.
– Ей нельзя доверять, но когда она сказала, что хочет помочь нам встретиться, я не могла отказаться.
Он нахмурился:
– Может, она не хочет, чтобы я женился на ее дочери, тогда это поможет нашим планам. – Он взглянул на Эдит, которая все еще была в его объятиях. – Ты знаешь, что произошло, когда я встретился с королем? Знаешь, что он предложил мне дочь Монтгомери? Она задрожала:
– Они мне сказали. Дядя в бешенстве от твоего отказа, а мать сильно меня избила. Я не знаю, что господин Таллебуа рассказал ей о нашей встрече в лесу.
Вальтеоф был потрясен и взбешен одновременно:
– Бедная моя маленькая девочка, тебе больно? Если… Она скорчила гримасу.
– Нет, не очень, и ты ничего не сможешь сделать.
– Но ты, конечно же, объяснила…
– О, она же знает, что я не распутница, но она хочет, чтобы я вышла замуж или за знатного нормандца, или за фламандского принца.
– Да, король так сказал. Эдит, – он колебался, – ты не думаешь… нет – это невозможно.
– Что невозможно? – она почувствовала внезапный страх из-за серьезности его тона. – Скажи мне…
– Даже если бы господин Роджер хотел, чтобы я стал его зятем, я уверен, что его жена этого не хочет, а Ив убил бы меня, если бы мог. Возможно, они подстроили эту встречу из злого умысла.
– И после того, что мой дядя нам сказал, это разозлит его ужасно. – Ее глаза вспыхнули. – Да, Мейбл может и наверняка сделала что-нибудь подобное. Мой милый, я должна идти. Если нас здесь увидят…
– Подожди. – Он схватил ее за руки, увидев вдруг, как рушатся все мечты, как ее уводят от него. Он не мог позволить ей уйти, не так легко вырвать сердце у него из груди. – Эдит, это еще не конец. Я снова буду говорить с твоим дядей. И, возможно, аббат Ланфранк попросит за нас; он, кажется, добр ко мне.
– Нет, – она подняла голову, ее подбородок напрягся. – Нет, это не конец. Я не позволю им силой выдать меня за другого, у меня тоже есть воля.
Он дотронулся до ее волос, погладил блестящие украшения.
– Конечно, есть, любовь моя, когда мы будем мужем и женой, ты будешь вертеть мной, как хочешь.
Она рассмеялась:
– Мы будем принадлежать друг другу назло им всем, не так ли, мой господин Вальтеоф?
Он наклонился поцеловать ее, но как только прикоснулся к ее губам, послышались тяжелые шаги и голоса:
– Когда кони пойдут, вы не увидите ничего лучше. Этот венгерский питомец…
Говоривший внезапно замолчал. Вальтеоф и Эдит, отстранившись друг от друга, но все еще стоявшие достаточно близко, смотрели туда, где в дверях, ясно видный в солнечном свете, стоял сам король вместе с Роджером Монтгомери, в сопровождении Ричарда Руля и Ива де Таллебуа. Вильгельм был одет для верховой езды, в тяжелой мантии, с хлыстом в руках, кончик которого он слегка покусывал.
Эдит испуганно вскрикнула.
Глава 2
Вильгельм Малье прекрасно себя чувствовал в обоих лагерях, понимал и нормандский, и английский язык, и в этот вечер за ужином он услышал интересные сплетни. Он узнал новость, которая его обеспокоила, о которой болтали все вокруг, и с опаской уставился на пустое место графа Хантингтона за столом. Кривляющийся и скалящий зубы шут наклонился к нему и прошептал:
– Нашему графу не по вкусу сегодняшний обед, а? Поговаривают, что у него есть чудесный амулет, который дает ему великую силу. Как ты думаешь, это он заставляет его открыто не повиноваться нашему Вильгельму и преследовать свою возлюбленную?
– Откуда я знаю? – пробормотал Малье и затем добавил боязливо: – Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.
Галлет рассмеялся и потряс бубном у него перед носом.
– Как некрасиво, что твой язык произносит ложь! Нашего красавчика сакса нет здесь, не так ли? И темноглазого цветка из королевских покоев тоже. Даже последний дурак пользуется своими глазами. И если он ее похитил, как далеко они могут убежать? Тогда крикнут – ату! ату! – и все рыцари кинутся в погоню за оленем и оленихой.
– Ох, замолчи, – Малье собрался было пристукнуть шута, но тот уклонился и убежал, хихикая.
«Боже, неужели, – подумал Малье, – весь зал говорит об этой глупости?»
Как только ужин закончился, он подошел к де Рулю.
– Что они говорят! – сказал он мрачно. – Скажите мне, мессир Ричард, правда или нет, что граф пытался похитить леди Эдит? Я слышал, вы там были.
– Нашему графу не по вкусу сегодняшний обед, а? Поговаривают, что у него есть чудесный амулет, который дает ему великую силу. Как ты думаешь, это он заставляет его открыто не повиноваться нашему Вильгельму и преследовать свою возлюбленную?
– Откуда я знаю? – пробормотал Малье и затем добавил боязливо: – Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь.
Галлет рассмеялся и потряс бубном у него перед носом.
– Как некрасиво, что твой язык произносит ложь! Нашего красавчика сакса нет здесь, не так ли? И темноглазого цветка из королевских покоев тоже. Даже последний дурак пользуется своими глазами. И если он ее похитил, как далеко они могут убежать? Тогда крикнут – ату! ату! – и все рыцари кинутся в погоню за оленем и оленихой.
– Ох, замолчи, – Малье собрался было пристукнуть шута, но тот уклонился и убежал, хихикая.
«Боже, неужели, – подумал Малье, – весь зал говорит об этой глупости?»
Как только ужин закончился, он подошел к де Рулю.
– Что они говорят! – сказал он мрачно. – Скажите мне, мессир Ричард, правда или нет, что граф пытался похитить леди Эдит? Я слышал, вы там были.