Страница:
– Правду, – прошептал Флориан, – и чего бы мне ни стоило, я останусь верен моей клятве. Но я у вас прошу несколько дней, несколько часов даже… Если бы вы знали, как прекрасна Маргарита и как я ее люблю!
– Если же ты ее любишь, так сегодня же должен оставить ее, потому что не имеешь права соединять участь свою с ее участью. Разве забыл ты, что нас ожидает, Флориан? Между тем я честно предупредил тебя обо всем. Тебе известна жизнь моя с некоторых пор, жизнь, полная трудов, борьбы, лишений и беспрестанных разочарований; такова, конечно, будет и твоя, мой друг. Апостол всегда мученик. Освободить христиан от рабства – дело святое, и только на небе мы можем ждать себе за это награды. Но здесь, увы! Эти самые крестьяне, ради которых мы жертвуем собой, может быть первые подымут на нас руку.
– Ты прав, – прервал его Флориан, – ты прав, Ульрих… Благодарю тебя, что ты напомнил мне мой долг, я готов следовать за тобой. Прошу у тебя только времени проститься с моей матерью и с Маргаритой…
– Не делай этого, Флориан. Это расстроит тебя, встревожит их. Зачем подвергать себя мольбам, которые истерзают твое и их сердце… Уйдем сейчас же.
– Позволь по крайней мере написать моей матери.
– Напиши несколько строк.
Флориан сжал свой лоб, как бы желая сдержать мысли, волновавшие его мозг, и стал писать. Он уже кончил письмо, когда баронесса Гейерсберг, обманутая безмолвием, царствовавшим в комнате, и, полагая, что она пуста, вошла в залу.
Первый взгляд ее пал на Флориана, расстроенное выражение лица которого бросилось сейчас же ей в глаза. Потом глаза ее с беспокойством обратились на Ульриха, как бы спрашивая этого незнакомого посетителя о причине горести ее сына.
Вскоре она заметила письмо, которое только что кончил рыцарь. Она столь быстрым движением схватила письмо, что Флориан не успел помешать ей. Прочитав его в несколько секунд, она пала на колени перед сыном.
– Флориан, – сказала она, – мой возлюбленный сын, моя единственная опора в этом мире, не покидай меня! Я не вынесу этого. Я так много страдала в жизни! Дай мне насладиться хоть немногими минутами счастья. Ради моей нежности, ради моей любви к тебе, не слушай этого человека: он хочет твоей погибели, твоей смерти! Добрый человек не стал бы уговаривать покинуть мать и невесту.
– Матушка, вы клевещете на Ульриха! – вскричал Флориан.
– Пускай она говорит, мой друг, – сказал Ульрих, в голосе которого слышалось лишь снисходительное сострадание. – Бедная женщина слишком много страдала, чтобы не иметь права проклинать того, кто похищает ее дитя.
– Извините меня, – возразила баронесса Гейерсберг, – я не права, но я так несчастна! Что будет со мной без Флориана? Будущность его была так прекрасна!.. Мы составляли такие прекрасные планы!.. О, не отнимайте от меня мое дитя! Много есть других, которые будут помогать вам в вашем деле… во имя вашей матери, ваших сестер, вашей жены, умоляю вас, не отнимайте от меня моего сына, мою единственную надежду, мою опору, мое утешение… Вы тронуты… О, не отворачивайтесь! Не скрывайте слез, которые я вижу на ваших глазах! Благословляю Господа, который тронул вашу душу… Вы оставите мне моего сына?..
– Увы! – сказал Ульрих. – Если бы я только повиновался голосу моего сердца, то уже давно успокоил бы ваше отчаяние; но есть голос, могущественнее вашего, голос человечества – голос Божий.
– Прощайте, матушка, прощайте, Маргарита, – произнес Флориан, обнимая обеих женщин вместе. – Простите и помолитесь за меня.
– Нет, нет, ты не оставишь меня! – вскричала баронесса Гейерсберг решительно. – Нет, человек этот не вырвет тебя из моих объятий. Пускай он удалится отсюда сию минуту! Я приказываю это! Ульрих Гуттен, вы изгнанник, голова ваша оценена. Одного слова достаточно, чтобы предать вас смерти. Слово это будет произнесено мной, да, мной! Скорее я выдам вас вашим врагам, чем позволю увлечь на погибель моего сына.
– Матушка! матушка! – вскричал Флориан. – Вы хотите выдать нашего гостя!
– Так пусть же он уходит! – прошептала баронесса.
– Пойдем, Флориан, – сказал Ульрих с прежним спокойствием, – не бойся за меня. Господь не допустит, чтобы я погиб раньше, чем исполню свое предназначение. Мать же твоя, даже для спасения своего сына, не захочет, да и не сможет сделать донос. Благородная кровь Гейерсбергов возмутится в ее жилах и помешает ей предать изгнанника, для которого одно имя Гейерсбергов казалось надежной порукой его безопасности. Она слишком любит своего сына, чтобы захотеть спасти ему жизнь ценой чести.
– Бесчестие падет на меня одну! – вскричала баронесса, в душе которой происходила сильная борьба между материнской любовью и семейными преданиями фамильной чести.
– Пойдем, Флориан, – повторил Ульрих, положив руку на плечо рыцаря.
Когда они подходили к двери, баронесса Гейерсберг, увлеченная отчаянием, кликнула прислугу.
В ту же минуту вошел паж, чтобы принять приказания своей госпожи.
– Матушка, я вам клянусь, что не переживу позора! – вскричал Флориан.
Прошло несколько минут тяжелого молчания.
Баронесса Гейерсберг открыла рот, чтобы, без сомнения, позвать людей задержать Ульриха, но гордые и честные уста ее отказались произнести слова, нашептываемые ей гневом и горестью.
– Не могу, – прошептала она, – не могу! Измученная борьбой противоположных чувств, осаждавших ее голову, бедная женщина не могла вынести несчастного своего положения.
В глазах у нее потемнело… Она зашаталась и упала в объятья Маргариты и Флориана, которые подбежали, чтобы ее поддержать.
– Она умерла! Я убил мою мать! – вскричал с отчаянием Флориан.
– Нет, мой друг… нет, – отвечал Ульрих, – это обморок… Воспользуемся этой минутой, чтобы удалиться и тем избавить ее от новых волнений… Будь мужчиной, Флориан. Из всех терний, которые могут тебе встретиться на твоем мученическом пути, эти – самые мучительные! Скажи твоей невесте, что ты возвращаешь ей слово, обними мать – и отправимся, если не хочешь быть причиной ее смерти. Флориан повиновался.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
II
– Если же ты ее любишь, так сегодня же должен оставить ее, потому что не имеешь права соединять участь свою с ее участью. Разве забыл ты, что нас ожидает, Флориан? Между тем я честно предупредил тебя обо всем. Тебе известна жизнь моя с некоторых пор, жизнь, полная трудов, борьбы, лишений и беспрестанных разочарований; такова, конечно, будет и твоя, мой друг. Апостол всегда мученик. Освободить христиан от рабства – дело святое, и только на небе мы можем ждать себе за это награды. Но здесь, увы! Эти самые крестьяне, ради которых мы жертвуем собой, может быть первые подымут на нас руку.
– Ты прав, – прервал его Флориан, – ты прав, Ульрих… Благодарю тебя, что ты напомнил мне мой долг, я готов следовать за тобой. Прошу у тебя только времени проститься с моей матерью и с Маргаритой…
– Не делай этого, Флориан. Это расстроит тебя, встревожит их. Зачем подвергать себя мольбам, которые истерзают твое и их сердце… Уйдем сейчас же.
– Позволь по крайней мере написать моей матери.
– Напиши несколько строк.
Флориан сжал свой лоб, как бы желая сдержать мысли, волновавшие его мозг, и стал писать. Он уже кончил письмо, когда баронесса Гейерсберг, обманутая безмолвием, царствовавшим в комнате, и, полагая, что она пуста, вошла в залу.
Первый взгляд ее пал на Флориана, расстроенное выражение лица которого бросилось сейчас же ей в глаза. Потом глаза ее с беспокойством обратились на Ульриха, как бы спрашивая этого незнакомого посетителя о причине горести ее сына.
Вскоре она заметила письмо, которое только что кончил рыцарь. Она столь быстрым движением схватила письмо, что Флориан не успел помешать ей. Прочитав его в несколько секунд, она пала на колени перед сыном.
– Флориан, – сказала она, – мой возлюбленный сын, моя единственная опора в этом мире, не покидай меня! Я не вынесу этого. Я так много страдала в жизни! Дай мне насладиться хоть немногими минутами счастья. Ради моей нежности, ради моей любви к тебе, не слушай этого человека: он хочет твоей погибели, твоей смерти! Добрый человек не стал бы уговаривать покинуть мать и невесту.
– Матушка, вы клевещете на Ульриха! – вскричал Флориан.
– Пускай она говорит, мой друг, – сказал Ульрих, в голосе которого слышалось лишь снисходительное сострадание. – Бедная женщина слишком много страдала, чтобы не иметь права проклинать того, кто похищает ее дитя.
– Извините меня, – возразила баронесса Гейерсберг, – я не права, но я так несчастна! Что будет со мной без Флориана? Будущность его была так прекрасна!.. Мы составляли такие прекрасные планы!.. О, не отнимайте от меня мое дитя! Много есть других, которые будут помогать вам в вашем деле… во имя вашей матери, ваших сестер, вашей жены, умоляю вас, не отнимайте от меня моего сына, мою единственную надежду, мою опору, мое утешение… Вы тронуты… О, не отворачивайтесь! Не скрывайте слез, которые я вижу на ваших глазах! Благословляю Господа, который тронул вашу душу… Вы оставите мне моего сына?..
– Увы! – сказал Ульрих. – Если бы я только повиновался голосу моего сердца, то уже давно успокоил бы ваше отчаяние; но есть голос, могущественнее вашего, голос человечества – голос Божий.
– Прощайте, матушка, прощайте, Маргарита, – произнес Флориан, обнимая обеих женщин вместе. – Простите и помолитесь за меня.
– Нет, нет, ты не оставишь меня! – вскричала баронесса Гейерсберг решительно. – Нет, человек этот не вырвет тебя из моих объятий. Пускай он удалится отсюда сию минуту! Я приказываю это! Ульрих Гуттен, вы изгнанник, голова ваша оценена. Одного слова достаточно, чтобы предать вас смерти. Слово это будет произнесено мной, да, мной! Скорее я выдам вас вашим врагам, чем позволю увлечь на погибель моего сына.
– Матушка! матушка! – вскричал Флориан. – Вы хотите выдать нашего гостя!
– Так пусть же он уходит! – прошептала баронесса.
– Пойдем, Флориан, – сказал Ульрих с прежним спокойствием, – не бойся за меня. Господь не допустит, чтобы я погиб раньше, чем исполню свое предназначение. Мать же твоя, даже для спасения своего сына, не захочет, да и не сможет сделать донос. Благородная кровь Гейерсбергов возмутится в ее жилах и помешает ей предать изгнанника, для которого одно имя Гейерсбергов казалось надежной порукой его безопасности. Она слишком любит своего сына, чтобы захотеть спасти ему жизнь ценой чести.
– Бесчестие падет на меня одну! – вскричала баронесса, в душе которой происходила сильная борьба между материнской любовью и семейными преданиями фамильной чести.
– Пойдем, Флориан, – повторил Ульрих, положив руку на плечо рыцаря.
Когда они подходили к двери, баронесса Гейерсберг, увлеченная отчаянием, кликнула прислугу.
В ту же минуту вошел паж, чтобы принять приказания своей госпожи.
– Матушка, я вам клянусь, что не переживу позора! – вскричал Флориан.
Прошло несколько минут тяжелого молчания.
Баронесса Гейерсберг открыла рот, чтобы, без сомнения, позвать людей задержать Ульриха, но гордые и честные уста ее отказались произнести слова, нашептываемые ей гневом и горестью.
– Не могу, – прошептала она, – не могу! Измученная борьбой противоположных чувств, осаждавших ее голову, бедная женщина не могла вынести несчастного своего положения.
В глазах у нее потемнело… Она зашаталась и упала в объятья Маргариты и Флориана, которые подбежали, чтобы ее поддержать.
– Она умерла! Я убил мою мать! – вскричал с отчаянием Флориан.
– Нет, мой друг… нет, – отвечал Ульрих, – это обморок… Воспользуемся этой минутой, чтобы удалиться и тем избавить ее от новых волнений… Будь мужчиной, Флориан. Из всех терний, которые могут тебе встретиться на твоем мученическом пути, эти – самые мучительные! Скажи твоей невесте, что ты возвращаешь ей слово, обними мать – и отправимся, если не хочешь быть причиной ее смерти. Флориан повиновался.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
В нескольких милях от Гейльброна, недалеко от дороги в Масбах, в 1509 г. простиралось обширное, окруженное лесами болото, которое известно было всем под именем болота Большого Волка.
Проезжая около этих пустынных и вредных болот, лежавших недалеко от самого пути, всякий прибавлял шаг и спешил выбраться на большую дорогу, чтоб вздохнуть свободнее.
Даже люди военные, весьма неустрашимые в борьбе с неприятелем, нередко делали большой объезд, для того, чтобы ночью не проезжать мимо болота Большого Волка.
А те, которых необходимость заставила ехать этой дорогой, или кому нужно было посоветоваться с колдуньей, рассказывали потом ужасные вещи о фантастических привидениях, о таинственных голосах и разных зловещих встречах.
Только огромная известность Сары и непоколебимая вера в ее предсказания и лекарство могли заставить кого-нибудь ехать к ней в эти болота, среди которых она основала свое местопребывание шестьдесят лет тому назад.
Итак Сара Гоффман, Черная Колдунья, пользовалась, по свидетельству всех современников, большим могуществом.
Таинственные обстоятельства, окружавшие ее жизнь, еще более увеличивали это обаяние.
Как могла она жить одна, посреди этого уединения? Чем она питалась и как могла выносить вредные испарения болота?
Соседние старухи говорили, что помнят ее; некоторые утверждали даже, что она дочь крестьянина из окрестностей Масбаха.
Рассказывали, что однажды она пасла стадо овец и коз около поля, засеянного рожью, принадлежавшего соседнему замку. Владетель этого замка, проезжая мимо, прельстился красотой девушки; но так как Сара не согласилась на его предложения, то он стал уверять, что стадо ее сделало потраву в его владениях, и велел своим сторожам захватить девушку с ее стадом.
К несчастью отец Сары, услыхав об этом, прибежал в замок и вздумал заступиться за свою дочь и за своих овец.
Его, разумеется, поколотили и заперли в тюрьму, где он вскоре умер. Сара, приведенная к владельцу, подверглась насилию со стороны владельца и всей его пьяной ватаги. Опасаясь, чтобы слух об этом не разнесся по всей стране, Сару заперли также в тюрьму. Через несколько месяцев ей удалось бежать оттуда, и с тех пор она посвятила всю свою жизнь мщению.
Благодаря своему знакомству с лекарственными травами и некоторым познаниям во врачевании, приобретенным Бог весть где, она вскоре получила обширную практику между окрестными крестьянами; кроме того она гадала и подавала благие советы.
При первых политических волнениях, поколебавших Германию, когда крестьяне начали предъявлять свои права, Сара сделалась самым приверженным и деятельным агентом того обширного общества, которое быстро распространялось из круга в круг.
В продолжение последних двух лет она обнаруживала изумительную деятельность. Каким-то непонятным чудом женщина эта, имевшая более ста лет, казалось, вновь приобрела молодость.
Видя ее походку, слыша ее голос, всякий подумал бы, что ей не более тридцати.
Она делала большие путешествия пешком и верхом. Ее можно было встретить иногда за двадцать пять или тридцать миль от болот Большого Волка, и всегда она ходила одна, с необыкновенной быстротой. Эта странная женщина никогда не брала с крестьян платы за советы и предсказания и часто снабжала их даром необходимыми лекарствами.
Понятно, что всем этим она приобрела огромное влияние над невежественным и суеверным народом, стекавшимся к ней за двадцать миль из окрестностей.
Жилище Сары ничем не отличалось от самых бедных крестьянских хижин; оно было только немного просторнее.
Это была обыкновенная лачужка; стены ее были сделаны из смеси глины с рубленой соломой и пропитаны сыростью.
Однажды вечером, три дня спустя после отъезда Флориана из замка, в окрестностях болота Большого Волка заметно было необыкновенное движение. Люди небольшими толпами со всех сторон стекались в эти всегда пустынные места.
Перед тем, как свернуть с дороги в болото, они озирались во все стороны: видно было, что они не желали быть замеченными.
В то время, как эти таинственные гости нарушали таким образом всегдашнее уединение этих пустынных болот, две женщины верхом, в сопровождении старого слуги и крестьянина, остановились при начале тропинки, которая вела с дороги к жилищу Сару.
– Здесь можно сойти с лошадей, сударыня, – сказал крестьянин, служивший проводником.
Обе женщины сошли на землю и отдали своих лошадей старому слуге.
Обе они были одеты гейльбронскими крестьянками, но наблюдательный человек узнал бы тотчас, что они переодеты.
– Я также ужасно боюсь, бедная моя Марианна; посмотри, как я вся дрожу. Но во что бы то ни стало, мне необходимо видеть графа Людвига; я должна оправдаться перед ним; должна сказать ему, что Флориан отдал мне назад мое слово, и что я опять свободна. Что он должен обо мне думать! В ту самую минуту, как я дала обещание никому не принадлежать, кроме него, он услышал, что я выхожу замуж за Флориана. В одно время он узнал и о моем возвышении, и о моем коварстве. Согласие мое на брак с Флорианом должно ему казаться позорным вероломством с моей стороны. До сих пор слышится мне его крик, когда он выходил из залы. Раньше он был уже несчастен, теперь моя измена нанесла ему окончательный удар. Где же мне увидеть его? Куда написать, чтобы объяснить все случившееся?
– Да уверены ли вы, что он придет сюда?
– Разве ты не помнишь, что у тебя, в гостинице, он поклялся Черной Колдунье придти к ней на свидание? «В день полнолуния, – сказала она ему, – в девятом часу вечера, в моей хижине».
– Да, действительно.
– И вот это сегодня; скоро восемь часов. Нам нужно идти, чтобы поспеть раньше графа.
– Хорошо! Пусть будет, как вы желаете, – отвечала Марианна. – Я готова, сударыня.
Маргарита, в порыве благодарности, крепко ее поцеловала.
– Показывай нам дорогу, Иоганн, – обратилась Марианна к крестьянину.
Тот повернул к болоту, и обе девушки последовали за ним.
Без малого через час они дошли до площадки, лежавшей перед хижиной Сары.
– Вот дом Черной Колдуньи, – сказал проводник своим спутницам.
– Нам нужно встать так, чтоб можно было видеть всех, кто войдет в дом.
– Стало быть, нужно подойти ближе, – сказал проводник, – если вы останетесь здесь, то двадцать человек войдут туда, и вы их не заметите.
В самом деле нужно было сделать еще несколько шагов, чтоб подойти ближе к избушке.
– Колдунья нас непременно заметит, – прошептала Марианна.
– Да, я тоже боюсь этого, – отвечала Маргарита, – но что же делать? Чтобы только увидеть графа, я готова преодолеть невольный ужас, внушаемый мне колдуньей.
– Сара не позволит вам стоять так близко к своему дому, – сказал проводник, покачивая головой. – Она не любит этого. Войдите или уйдите прочь – иначе с вами приключится недоброе.
Марианна вопросительно взглянула на свою госпожу.
– Я останусь здесь, – прошептала Маргарита, хотя вся дрожала от страха и холода.
Марианна молча села рядом с Маргаритой; выражение ее лица ясно доказывало, что никакая опасность не заставит ее покинуть свою подругу.
Обе девушки были так утомлены трудной дорогой через болото, что несмотря на весь ужас их, глаза ежеминутно смыкались.
Когда Маргарита, боясь заснуть, в двадцатый раз, может быть, поднимала свои отяжелевшие веки, вдруг неожиданно вскрикнула и с ужасом отскочила назад.
Перед ней стоял безобразный карлик.
– Это посланный от Сары! – прошептал крестьянин на ухо Марианне, которую крик Маргариты тоже пробудил от дремоты.
– Что тебе нужно? – спросила Маргарита, увидев это странное создание, прыгавшее перед ней и приглашавшее ее знаками войти хижину.
Карлик откинул голову назад и показал, что язык у него был обрезан; заметив на лице Маргариты выражение ужаса и отвращения, он принялся хохотать; потом снова начал свои странные прыжки, которые означали приглашение молодым девушкам следовать за ним.
– Вам нужно идти с ним, – сказал проводник Марианне. – Сара вас заметила, верно хочет с вами говорить. Послушайте меня, не раздражайте ее, потому что это навлечет, на вас несчастье.
Карлик ввел их в дом, тотчас же затворил за ними дверь и знаками выразил, что теперь он пойдет за своей госпожой.
– Матерь Божия! – вскричала Марианна, прижимаясь как можно ближе к Маргарите. – Да здесь точно в аду!
Действительно, комната, в которой они находились, имела весьма странный вид. Две дымные лампы слабо освещали ее. Вместо обоев, стены были украшены мертвыми головами и костями. К стропилам привязаны были на веревках чучела животных; при малейшем ветре они качались и толкались со странным шумом.
Молодые девушки крепко держали друг друга за руки и от ужаса не могли ничего говорить.
– Помолимся Богу, – сказала тихо Маргарита, – с Его помощью нам нечего будет бояться.
Вдруг явилась Сара. Они не заметили, откуда она вошла. На ней было надето длинное черное платье, с капюшоном, усеянное красными звездами, с различными украшениями, представлявшими крест-накрест положенные мертвые кости.
– Сегодня полнолуние, – сказала Сара, показывая на небо, – и я всю ночь должна собирать магические травы; время мне дорого; поэтому прошу вас, молодые девушки, не задерживать меня. Говорите, какая важная причина заставила вас приехать в такую позднюю пору в болото Большого Волка.
– Добрая Сара! – отвечала Марианна. – У меня есть жених, которого я люблю всеми силами моей души; прежде он также любил меня, но теперь я не понимаю, что сталось с ним: он переменился ко мне. Я приехала попросить у вас какого-нибудь зелья, для того чтобы снова привлечь его к себе, чтобы он любил меня по-прежнему.
Пока Марианна говорила, проницательный взгляд колдуньи перебегал с одной девушки на другую: казалось, она силилась разгадать черты их лиц сквозь капюшоны плащей.
Выслушав Марианну, она молча взяла огромный лист пергамента, разрисованный какими-то таинственными знаками, и разложила его на полу.
Потом на каждый знак она положила по черному зерну.
– Подойди сюда! – сказала она, взяв за руку дрожавшую от страха Марианну и подводя ее к лежавшему на полу пергаменту. – Твой жених молод, храбр и красив.
– Правда, – прошептала Марианна.
– Он страстно тебя любил… он даже готов был жениться на тебе, против воли своих родных.
– Правда.
– Теперь он изменился.
– К несчастью, да!
– Он изменился, потому что любит другую женщину.
– Другую! – воскликнула Марианна, с отчаянием ломая руки. – Другую женщину!
– Ты ревнива?
– Да! – вскричала молодая девушка. – Любовь моего жениха составляла все счастье моей жизни. Горе той, которая вздумает отнять его у меня!
– Итак, если ты не хочешь, чтоб жених твой увлекся страстью к другой женщине, то должна действовать не на него, а на ту, которая вздумала издеваться над твоей привязанностью, над твоим простодушным легковерием. Дитя! Когда любят и когда видят измену, то мстят.
– Нет, – прошептала молодая девушка, – тогда умирают.
– Как! Для того, чтобы доставить коварным изменникам возможность наслаждаться счастьем и смеяться над твоим безумием! – вскричала Сара. – Нет! Прежде надо отомстить… Умереть можно, но только после мщения!.. Не правда ли, Марианна?
– Вы знаете мое имя?
– Я знаю все, дитя! Знаю имя твоего жениха и даже имя той знатной дамы, которая вместе с ним обманывает тебя. Это никто иная, как прекрасная Маргарита Эдельсгейм.
Маргарита едва сдерживала себя до сих пор; теперь же она не в силах была долее молчать. Она подняла капюшон, скрывавший ее прекрасное лицо, которое теперь пылало негодованием, и гордо подошла к Саре.
– Я Маргарита Эдельсгейм, – сказала она. – Все, что вы говорили – гнусная клевета. Слава Богу, что Марианна знает меня слишком хорошо, чтобы хоть на минуту усомниться во мне.
– Кто знает! – прошептала колдунья. Лица ее не было видно из-под покрывала, но глаза ярко светились зловещим пламенем.
– Спросите ее сами, – гордо отвечала Маргарита, указывая на Марианну, которая молча плакала.
Прежде чем Сара успела обратиться к ней с вопросом, Марианна быстро схватила руку Маргариты Эдельсгейм и поднесла к своим губам.
– Пусть эта молодая девушка удалится на минуту в соседнюю комнату, – сказала Сара.
– Не оставляй меня, Марианна! – вскричала Маргарита, ухватясь за руку своей подруги.
Та крепко прижалась к ней.
– Вы, как видно, боитесь, – с презрением проговорила колдунья. – Я думала, что в вас больше смелости, сударыня. У вас не достает духа остаться на минуту со мной вдвоем… даже для того, чтобы узнать тайну, близко касающуюся одного дворянина, которого, как вам кажется, вы любите.
– Вы можете говорить при Марианне, – отвечала Маргарита. – У меня нет от нее тайн.
– Черная Колдунья говорит, когда ей угодно и при ком ей угодно, – надменно возразила Сара. – Или вы останетесь со мной вдвоем, или тотчас же уедете отсюда, вместе с вашей служанкой.
– Так мы поедем лучше, – сказала Маргарита.
– Еще одно слово: Супербус проведет вас дорогой, известной только ему и мне, так что вы не увидите того, для кого приехали сюда, сударыня… Ага, вам это не нравится, – продолжала она, увидев, что грусть внезапно омрачила лицо Маргариты. – Неужели вы думаете, что меня можно обмануть? С первых же слов этой молодой девушки я догадалась, какая причина побудила вас приехать сюда в такой поздний час. Нам необходимо объясниться, Маргарита; как для вас, так и для меня будет лучше, если объяснение произойдет сейчас же.
– Хорошо, – немного помолчав, сказала Маргарита. – Оставь нас, Марианна.
Проезжая около этих пустынных и вредных болот, лежавших недалеко от самого пути, всякий прибавлял шаг и спешил выбраться на большую дорогу, чтоб вздохнуть свободнее.
Даже люди военные, весьма неустрашимые в борьбе с неприятелем, нередко делали большой объезд, для того, чтобы ночью не проезжать мимо болота Большого Волка.
А те, которых необходимость заставила ехать этой дорогой, или кому нужно было посоветоваться с колдуньей, рассказывали потом ужасные вещи о фантастических привидениях, о таинственных голосах и разных зловещих встречах.
Только огромная известность Сары и непоколебимая вера в ее предсказания и лекарство могли заставить кого-нибудь ехать к ней в эти болота, среди которых она основала свое местопребывание шестьдесят лет тому назад.
Итак Сара Гоффман, Черная Колдунья, пользовалась, по свидетельству всех современников, большим могуществом.
Таинственные обстоятельства, окружавшие ее жизнь, еще более увеличивали это обаяние.
Как могла она жить одна, посреди этого уединения? Чем она питалась и как могла выносить вредные испарения болота?
Соседние старухи говорили, что помнят ее; некоторые утверждали даже, что она дочь крестьянина из окрестностей Масбаха.
Рассказывали, что однажды она пасла стадо овец и коз около поля, засеянного рожью, принадлежавшего соседнему замку. Владетель этого замка, проезжая мимо, прельстился красотой девушки; но так как Сара не согласилась на его предложения, то он стал уверять, что стадо ее сделало потраву в его владениях, и велел своим сторожам захватить девушку с ее стадом.
К несчастью отец Сары, услыхав об этом, прибежал в замок и вздумал заступиться за свою дочь и за своих овец.
Его, разумеется, поколотили и заперли в тюрьму, где он вскоре умер. Сара, приведенная к владельцу, подверглась насилию со стороны владельца и всей его пьяной ватаги. Опасаясь, чтобы слух об этом не разнесся по всей стране, Сару заперли также в тюрьму. Через несколько месяцев ей удалось бежать оттуда, и с тех пор она посвятила всю свою жизнь мщению.
Благодаря своему знакомству с лекарственными травами и некоторым познаниям во врачевании, приобретенным Бог весть где, она вскоре получила обширную практику между окрестными крестьянами; кроме того она гадала и подавала благие советы.
При первых политических волнениях, поколебавших Германию, когда крестьяне начали предъявлять свои права, Сара сделалась самым приверженным и деятельным агентом того обширного общества, которое быстро распространялось из круга в круг.
В продолжение последних двух лет она обнаруживала изумительную деятельность. Каким-то непонятным чудом женщина эта, имевшая более ста лет, казалось, вновь приобрела молодость.
Видя ее походку, слыша ее голос, всякий подумал бы, что ей не более тридцати.
Она делала большие путешествия пешком и верхом. Ее можно было встретить иногда за двадцать пять или тридцать миль от болот Большого Волка, и всегда она ходила одна, с необыкновенной быстротой. Эта странная женщина никогда не брала с крестьян платы за советы и предсказания и часто снабжала их даром необходимыми лекарствами.
Понятно, что всем этим она приобрела огромное влияние над невежественным и суеверным народом, стекавшимся к ней за двадцать миль из окрестностей.
Жилище Сары ничем не отличалось от самых бедных крестьянских хижин; оно было только немного просторнее.
Это была обыкновенная лачужка; стены ее были сделаны из смеси глины с рубленой соломой и пропитаны сыростью.
Однажды вечером, три дня спустя после отъезда Флориана из замка, в окрестностях болота Большого Волка заметно было необыкновенное движение. Люди небольшими толпами со всех сторон стекались в эти всегда пустынные места.
Перед тем, как свернуть с дороги в болото, они озирались во все стороны: видно было, что они не желали быть замеченными.
В то время, как эти таинственные гости нарушали таким образом всегдашнее уединение этих пустынных болот, две женщины верхом, в сопровождении старого слуги и крестьянина, остановились при начале тропинки, которая вела с дороги к жилищу Сару.
– Здесь можно сойти с лошадей, сударыня, – сказал крестьянин, служивший проводником.
Обе женщины сошли на землю и отдали своих лошадей старому слуге.
Обе они были одеты гейльбронскими крестьянками, но наблюдательный человек узнал бы тотчас, что они переодеты.
– Я также ужасно боюсь, бедная моя Марианна; посмотри, как я вся дрожу. Но во что бы то ни стало, мне необходимо видеть графа Людвига; я должна оправдаться перед ним; должна сказать ему, что Флориан отдал мне назад мое слово, и что я опять свободна. Что он должен обо мне думать! В ту самую минуту, как я дала обещание никому не принадлежать, кроме него, он услышал, что я выхожу замуж за Флориана. В одно время он узнал и о моем возвышении, и о моем коварстве. Согласие мое на брак с Флорианом должно ему казаться позорным вероломством с моей стороны. До сих пор слышится мне его крик, когда он выходил из залы. Раньше он был уже несчастен, теперь моя измена нанесла ему окончательный удар. Где же мне увидеть его? Куда написать, чтобы объяснить все случившееся?
– Да уверены ли вы, что он придет сюда?
– Разве ты не помнишь, что у тебя, в гостинице, он поклялся Черной Колдунье придти к ней на свидание? «В день полнолуния, – сказала она ему, – в девятом часу вечера, в моей хижине».
– Да, действительно.
– И вот это сегодня; скоро восемь часов. Нам нужно идти, чтобы поспеть раньше графа.
– Хорошо! Пусть будет, как вы желаете, – отвечала Марианна. – Я готова, сударыня.
Маргарита, в порыве благодарности, крепко ее поцеловала.
– Показывай нам дорогу, Иоганн, – обратилась Марианна к крестьянину.
Тот повернул к болоту, и обе девушки последовали за ним.
Без малого через час они дошли до площадки, лежавшей перед хижиной Сары.
– Вот дом Черной Колдуньи, – сказал проводник своим спутницам.
– Нам нужно встать так, чтоб можно было видеть всех, кто войдет в дом.
– Стало быть, нужно подойти ближе, – сказал проводник, – если вы останетесь здесь, то двадцать человек войдут туда, и вы их не заметите.
В самом деле нужно было сделать еще несколько шагов, чтоб подойти ближе к избушке.
– Колдунья нас непременно заметит, – прошептала Марианна.
– Да, я тоже боюсь этого, – отвечала Маргарита, – но что же делать? Чтобы только увидеть графа, я готова преодолеть невольный ужас, внушаемый мне колдуньей.
– Сара не позволит вам стоять так близко к своему дому, – сказал проводник, покачивая головой. – Она не любит этого. Войдите или уйдите прочь – иначе с вами приключится недоброе.
Марианна вопросительно взглянула на свою госпожу.
– Я останусь здесь, – прошептала Маргарита, хотя вся дрожала от страха и холода.
Марианна молча села рядом с Маргаритой; выражение ее лица ясно доказывало, что никакая опасность не заставит ее покинуть свою подругу.
Обе девушки были так утомлены трудной дорогой через болото, что несмотря на весь ужас их, глаза ежеминутно смыкались.
Когда Маргарита, боясь заснуть, в двадцатый раз, может быть, поднимала свои отяжелевшие веки, вдруг неожиданно вскрикнула и с ужасом отскочила назад.
Перед ней стоял безобразный карлик.
– Это посланный от Сары! – прошептал крестьянин на ухо Марианне, которую крик Маргариты тоже пробудил от дремоты.
– Что тебе нужно? – спросила Маргарита, увидев это странное создание, прыгавшее перед ней и приглашавшее ее знаками войти хижину.
Карлик откинул голову назад и показал, что язык у него был обрезан; заметив на лице Маргариты выражение ужаса и отвращения, он принялся хохотать; потом снова начал свои странные прыжки, которые означали приглашение молодым девушкам следовать за ним.
– Вам нужно идти с ним, – сказал проводник Марианне. – Сара вас заметила, верно хочет с вами говорить. Послушайте меня, не раздражайте ее, потому что это навлечет, на вас несчастье.
Карлик ввел их в дом, тотчас же затворил за ними дверь и знаками выразил, что теперь он пойдет за своей госпожой.
– Матерь Божия! – вскричала Марианна, прижимаясь как можно ближе к Маргарите. – Да здесь точно в аду!
Действительно, комната, в которой они находились, имела весьма странный вид. Две дымные лампы слабо освещали ее. Вместо обоев, стены были украшены мертвыми головами и костями. К стропилам привязаны были на веревках чучела животных; при малейшем ветре они качались и толкались со странным шумом.
Молодые девушки крепко держали друг друга за руки и от ужаса не могли ничего говорить.
– Помолимся Богу, – сказала тихо Маргарита, – с Его помощью нам нечего будет бояться.
Вдруг явилась Сара. Они не заметили, откуда она вошла. На ней было надето длинное черное платье, с капюшоном, усеянное красными звездами, с различными украшениями, представлявшими крест-накрест положенные мертвые кости.
– Сегодня полнолуние, – сказала Сара, показывая на небо, – и я всю ночь должна собирать магические травы; время мне дорого; поэтому прошу вас, молодые девушки, не задерживать меня. Говорите, какая важная причина заставила вас приехать в такую позднюю пору в болото Большого Волка.
– Добрая Сара! – отвечала Марианна. – У меня есть жених, которого я люблю всеми силами моей души; прежде он также любил меня, но теперь я не понимаю, что сталось с ним: он переменился ко мне. Я приехала попросить у вас какого-нибудь зелья, для того чтобы снова привлечь его к себе, чтобы он любил меня по-прежнему.
Пока Марианна говорила, проницательный взгляд колдуньи перебегал с одной девушки на другую: казалось, она силилась разгадать черты их лиц сквозь капюшоны плащей.
Выслушав Марианну, она молча взяла огромный лист пергамента, разрисованный какими-то таинственными знаками, и разложила его на полу.
Потом на каждый знак она положила по черному зерну.
– Подойди сюда! – сказала она, взяв за руку дрожавшую от страха Марианну и подводя ее к лежавшему на полу пергаменту. – Твой жених молод, храбр и красив.
– Правда, – прошептала Марианна.
– Он страстно тебя любил… он даже готов был жениться на тебе, против воли своих родных.
– Правда.
– Теперь он изменился.
– К несчастью, да!
– Он изменился, потому что любит другую женщину.
– Другую! – воскликнула Марианна, с отчаянием ломая руки. – Другую женщину!
– Ты ревнива?
– Да! – вскричала молодая девушка. – Любовь моего жениха составляла все счастье моей жизни. Горе той, которая вздумает отнять его у меня!
– Итак, если ты не хочешь, чтоб жених твой увлекся страстью к другой женщине, то должна действовать не на него, а на ту, которая вздумала издеваться над твоей привязанностью, над твоим простодушным легковерием. Дитя! Когда любят и когда видят измену, то мстят.
– Нет, – прошептала молодая девушка, – тогда умирают.
– Как! Для того, чтобы доставить коварным изменникам возможность наслаждаться счастьем и смеяться над твоим безумием! – вскричала Сара. – Нет! Прежде надо отомстить… Умереть можно, но только после мщения!.. Не правда ли, Марианна?
– Вы знаете мое имя?
– Я знаю все, дитя! Знаю имя твоего жениха и даже имя той знатной дамы, которая вместе с ним обманывает тебя. Это никто иная, как прекрасная Маргарита Эдельсгейм.
Маргарита едва сдерживала себя до сих пор; теперь же она не в силах была долее молчать. Она подняла капюшон, скрывавший ее прекрасное лицо, которое теперь пылало негодованием, и гордо подошла к Саре.
– Я Маргарита Эдельсгейм, – сказала она. – Все, что вы говорили – гнусная клевета. Слава Богу, что Марианна знает меня слишком хорошо, чтобы хоть на минуту усомниться во мне.
– Кто знает! – прошептала колдунья. Лица ее не было видно из-под покрывала, но глаза ярко светились зловещим пламенем.
– Спросите ее сами, – гордо отвечала Маргарита, указывая на Марианну, которая молча плакала.
Прежде чем Сара успела обратиться к ней с вопросом, Марианна быстро схватила руку Маргариты Эдельсгейм и поднесла к своим губам.
– Пусть эта молодая девушка удалится на минуту в соседнюю комнату, – сказала Сара.
– Не оставляй меня, Марианна! – вскричала Маргарита, ухватясь за руку своей подруги.
Та крепко прижалась к ней.
– Вы, как видно, боитесь, – с презрением проговорила колдунья. – Я думала, что в вас больше смелости, сударыня. У вас не достает духа остаться на минуту со мной вдвоем… даже для того, чтобы узнать тайну, близко касающуюся одного дворянина, которого, как вам кажется, вы любите.
– Вы можете говорить при Марианне, – отвечала Маргарита. – У меня нет от нее тайн.
– Черная Колдунья говорит, когда ей угодно и при ком ей угодно, – надменно возразила Сара. – Или вы останетесь со мной вдвоем, или тотчас же уедете отсюда, вместе с вашей служанкой.
– Так мы поедем лучше, – сказала Маргарита.
– Еще одно слово: Супербус проведет вас дорогой, известной только ему и мне, так что вы не увидите того, для кого приехали сюда, сударыня… Ага, вам это не нравится, – продолжала она, увидев, что грусть внезапно омрачила лицо Маргариты. – Неужели вы думаете, что меня можно обмануть? С первых же слов этой молодой девушки я догадалась, какая причина побудила вас приехать сюда в такой поздний час. Нам необходимо объясниться, Маргарита; как для вас, так и для меня будет лучше, если объяснение произойдет сейчас же.
– Хорошо, – немного помолчав, сказала Маргарита. – Оставь нас, Марианна.
II
– Наконец мы одни! – проговорила колдунья, когда карлик затворил дверь. – Я вам уже говорила, что минуты дороги для меня; поэтому нам нечего терять времени в пустых словах. Вы любите графа Людвига. Любите ли вы его настолько, чтобы быть в состоянии пожертвовать своей любовью ради его счастья и его славы?
– Я не понимаю вас.
– Граф влачит теперь презреннейшую жизнь. Голова его оценена, имя опозорено. Но стоит мне сказать одно слово, и все переменится. Несчастный изгнанник сделается предводителем целой армии; кто вчера ругался над его гербом – преклонит завтра голову перед его победоносным мечом. От тебя, Маргарита, зависит, чтоб я произнесла это слово, одно только слово, способное или спасти, или погубить графа.
– Что же мне нужно сделать для этого?
– Отказаться от графа.
– Ни за что в мире!
– Так ты не в состоянии пожертвовать собой для счастья того, кого любишь?
– Неужели вы думаете, что он может быть счастлив без моей любви? Притом, почему вы думаете, что у меня у самой нет средств сделать его счастливым?
– Для тебя это невозможно. Ты не знаешь моей тайны. Слушай: когда я расскажу тебе о нем и о себе, тогда ты поймешь, что одна я, слышишь ли, одна я могу спасти его.
– Говорите.
– Подожди. Ужасная тайна, которую я тебе открою, будет твоей погибелью, если ты не захочешь повиноваться мне.
– Говорите же!
– Итак, ты даешь клятву отказаться от графа?
– Нет, я уже сказала, что этого не будет.
– Подумай хорошенько. Если ты, узнав мою тайну, вздумаешь сопротивляться мне, то знай, что ты здесь совершенно в моей воле: это место – пустыня; здесь никто не услышит твоих криков и не придет тебя спасать. На что же ты надеешься, Маргарита?
– Я надеюсь на Бога, – отвечала девушка, поднимая глаза к небу. – Он знает, что я люблю графа за то, что он несчастлив, гоним всеми. Когда мне пришлось выбирать между любовью к нему и благодарностью к моим благодетелям, я смело решилась пожертвовать своим счастьем чувству долга. Но Господь не захотел этого. Он, вероятно, предназначает меня к чему-либо иному. Участь моя в руках Божьих. Если Ему угодно, чтоб я вышла замуж за графа, то Он защитит меня от тебя, если же нет – то на что мне жизнь?
Сара сделала нетерпеливое движение.
– Пусть будет, что будет, – прошептала она, – я пойду до конца.
Она на минуту скрылась за ширму странной формы, стоявшую в комнате.
Возвратившись, она приблизилась к Маргарите.
– Взгляни на меня теперь, – сказала она внезапно, сдергивая покрывало, складки которого она держала в руке.
Маргарита вскрикнула от удивления.
Вместо черной колдуньи с седыми волосами, перед ней стояла женщина, еще молодая и замечательной красоты. У нее были черные, густые волосы и такие же брови. Очертания и цвет лица, ее орлиный нос, ярко-красные губы доказывали ее южное происхождение.
Точно пламя потаенного очага освещало эту жгучую и пламенную красоту.
– Та Зильда Марианни, о которой вы тогда говорили, это вы… не правда ли? – проговорила Маргарита с тем инстинктом ревности, который заставил ее угадать истину.
– Да, это я. Меня любил граф, может быть любит и теперь, потому что невозможно забыть ту, которая для спасения его погубила свою душу. Кровь соединяет нас с ним, Маргарита, а кровь трудно смывается! Из-за него я совершила ужасное преступление… О, как я люблю его!.. Я любила его так, как никогда вам не любить, Маргарита, потому что среди счастья, которое вас окружает, вам никогда не приходилось, подобно мне – бедному, покинутому созданию, сосредоточить все ваши мысли, всю вашу жизнь в этой пожирающей страсти, которая охватывает всю душу и заставляет забывать все. Вы молоды и прекрасны, Маргарита, благородны и могущественны, добродетельны и уважаемы. Много благородных рыцарей будут оспаривать счастье владеть сердцем вашим и рукой. Мне же, несчастной, не имеющей ничего в этом мире, остается только одна его любовь… Не отнимайте ее у меня, умоляю вас!
– Бедная женщина! – проговорила Маргарита, презиравшая ее угрозы, но теперь растроганная горем своей соперницы.
– Твоя правда – да, бедная женщина, – сказала Сара, разбитым голосом. – Слушай и суди, счастлива ли я!
Мой отец был бедный итальянский солдат в отряде графа Георга Мансбурга… Я никогда не знала материнской ласки… Мать моя умерла на другой день моего рождения… Сестра и я любили друг друга, глубоко и нежно, что облегчало наши ежедневные страдания… Однажды граф Мансбург встретил мою сестру, красивое лицо которой поразило его. Он приказал двум своим солдатам похитить ее.
Бедная сестра плакала и ломала руки… Когда я ухватилась за нее, чтобы защитить, ее вырвали из моих объятий, а меня жестоко побили.
Позже граф Мансбург велел привести меня к себе и поселить меня в небольшом домике, по соседству с Терезой. Он страшно любил сестру; любовь эта, может быть, единственное человеческое чувство, которое доступно было этому каменному сердцу.
Но сестра моя ненавидела его.
Однажды она встретила графа Людвига Гельфенштейна.
– Я не понимаю вас.
– Граф влачит теперь презреннейшую жизнь. Голова его оценена, имя опозорено. Но стоит мне сказать одно слово, и все переменится. Несчастный изгнанник сделается предводителем целой армии; кто вчера ругался над его гербом – преклонит завтра голову перед его победоносным мечом. От тебя, Маргарита, зависит, чтоб я произнесла это слово, одно только слово, способное или спасти, или погубить графа.
– Что же мне нужно сделать для этого?
– Отказаться от графа.
– Ни за что в мире!
– Так ты не в состоянии пожертвовать собой для счастья того, кого любишь?
– Неужели вы думаете, что он может быть счастлив без моей любви? Притом, почему вы думаете, что у меня у самой нет средств сделать его счастливым?
– Для тебя это невозможно. Ты не знаешь моей тайны. Слушай: когда я расскажу тебе о нем и о себе, тогда ты поймешь, что одна я, слышишь ли, одна я могу спасти его.
– Говорите.
– Подожди. Ужасная тайна, которую я тебе открою, будет твоей погибелью, если ты не захочешь повиноваться мне.
– Говорите же!
– Итак, ты даешь клятву отказаться от графа?
– Нет, я уже сказала, что этого не будет.
– Подумай хорошенько. Если ты, узнав мою тайну, вздумаешь сопротивляться мне, то знай, что ты здесь совершенно в моей воле: это место – пустыня; здесь никто не услышит твоих криков и не придет тебя спасать. На что же ты надеешься, Маргарита?
– Я надеюсь на Бога, – отвечала девушка, поднимая глаза к небу. – Он знает, что я люблю графа за то, что он несчастлив, гоним всеми. Когда мне пришлось выбирать между любовью к нему и благодарностью к моим благодетелям, я смело решилась пожертвовать своим счастьем чувству долга. Но Господь не захотел этого. Он, вероятно, предназначает меня к чему-либо иному. Участь моя в руках Божьих. Если Ему угодно, чтоб я вышла замуж за графа, то Он защитит меня от тебя, если же нет – то на что мне жизнь?
Сара сделала нетерпеливое движение.
– Пусть будет, что будет, – прошептала она, – я пойду до конца.
Она на минуту скрылась за ширму странной формы, стоявшую в комнате.
Возвратившись, она приблизилась к Маргарите.
– Взгляни на меня теперь, – сказала она внезапно, сдергивая покрывало, складки которого она держала в руке.
Маргарита вскрикнула от удивления.
Вместо черной колдуньи с седыми волосами, перед ней стояла женщина, еще молодая и замечательной красоты. У нее были черные, густые волосы и такие же брови. Очертания и цвет лица, ее орлиный нос, ярко-красные губы доказывали ее южное происхождение.
Точно пламя потаенного очага освещало эту жгучую и пламенную красоту.
– Та Зильда Марианни, о которой вы тогда говорили, это вы… не правда ли? – проговорила Маргарита с тем инстинктом ревности, который заставил ее угадать истину.
– Да, это я. Меня любил граф, может быть любит и теперь, потому что невозможно забыть ту, которая для спасения его погубила свою душу. Кровь соединяет нас с ним, Маргарита, а кровь трудно смывается! Из-за него я совершила ужасное преступление… О, как я люблю его!.. Я любила его так, как никогда вам не любить, Маргарита, потому что среди счастья, которое вас окружает, вам никогда не приходилось, подобно мне – бедному, покинутому созданию, сосредоточить все ваши мысли, всю вашу жизнь в этой пожирающей страсти, которая охватывает всю душу и заставляет забывать все. Вы молоды и прекрасны, Маргарита, благородны и могущественны, добродетельны и уважаемы. Много благородных рыцарей будут оспаривать счастье владеть сердцем вашим и рукой. Мне же, несчастной, не имеющей ничего в этом мире, остается только одна его любовь… Не отнимайте ее у меня, умоляю вас!
– Бедная женщина! – проговорила Маргарита, презиравшая ее угрозы, но теперь растроганная горем своей соперницы.
– Твоя правда – да, бедная женщина, – сказала Сара, разбитым голосом. – Слушай и суди, счастлива ли я!
Мой отец был бедный итальянский солдат в отряде графа Георга Мансбурга… Я никогда не знала материнской ласки… Мать моя умерла на другой день моего рождения… Сестра и я любили друг друга, глубоко и нежно, что облегчало наши ежедневные страдания… Однажды граф Мансбург встретил мою сестру, красивое лицо которой поразило его. Он приказал двум своим солдатам похитить ее.
Бедная сестра плакала и ломала руки… Когда я ухватилась за нее, чтобы защитить, ее вырвали из моих объятий, а меня жестоко побили.
Позже граф Мансбург велел привести меня к себе и поселить меня в небольшом домике, по соседству с Терезой. Он страшно любил сестру; любовь эта, может быть, единственное человеческое чувство, которое доступно было этому каменному сердцу.
Но сестра моя ненавидела его.
Однажды она встретила графа Людвига Гельфенштейна.