де Куатьэ Анхель. Об Анхеле де Куатьэ

   Но есть мы. А у каждого из нас есть свой дар. И дар этот может быть открыт только во взаимном общении наших индивидуальностей. Поэтому мы просто вынуждены содействовать друг другу. Я, со своей стороны, делаю это. Я помогаю тем, кто ищет, тем, кто нуждается в помощи. Я помогаю неравнодушным.
   И я знаю, что я сделаю это сто крат лучше, если вы не знаете меня в лицо. Примите этот парадокс. Я могу быть рядом с вами, но только при одном условии — если меня нет.
 
 
   У меня были самые разные предположения…
   Сто причин, по которым Анхель де Куатьэ >не хочет являть себя публике. Но я никогда не спрашивал себя: а что будет, если он все-таки сделает это? Что будет с нами?! Сможем ли мы тогда читать его книги, как свои книги? Чувствовать, что они — часть нас самих, что они написаны о нас и для нас? Будем ли мы ощущать его присутствие в своей жизни, если он станет «публичным человеком»? Сохранится ли тогда в нашей жизни эта душевная, интимная связь с автором, понимающим и поддерживающим нас человеком? Останется ли он нашим Собеседником, каким был, пока мы его не знали?
   Мы стремимся узнать автора, а автор тем временем думает о нас. Анхель де Куатьэ действительно рядом. Он с нами. Единственное, что нам остается — увидеть, понять и принять это. И как только мы совершим над собой такое усилие, человек, говорящий с нами от сердца к сердцу, понимающий нас, наши чувства и нашу боль, помогающий нам и думающий о нас, сразу появится в нашей жизни.
   Он объединяет души, но без каких-либо условностей. Он убивает одиночество и открывает Жизнь.
 
 
   — Я понял и вторую вашу причину, по которой вы избегаете публичности. Но неужели есть еще и третья? Мне с трудом в это верится…
   — Есть и третья. Вас не смущают разного рода проповедники, которые рассказывают о Просветлении, о Высшей Истине, о Счастье? Меня смущают. Ведь по-настоящему счастливый человек, наверное, уже не должен ничего говорить. Он и так счастлив. А что просветленный может сказать непросветленному? Только одно: «Просветляйся!» Наконец, что такое Высшая Истина, если Ее передают из уст в уста как обычный анекдот?
   — Ну да. Все это достаточно сомнительно…
   — Более чем. Здесь полно парадоксов. Но что такое парадокс? Парадокс — это результат извечного конфликта нашего рассудка с духом. Истина, Счастье, Просветление — область духа. А всякие рассуждения неизбежно рассудочны. Истина невыразима в словах. Счастье — это радость, не имеющая объяснений. Наконец, Просветление — это внутреннее преображение. Как о них расскажешь? Невозможно. Любой, кто попытается, будет выглядеть или надутым индюком-всезнайкой, или сумасшедшим.
   — Но как же быть?! Не говорить вовсе?
   — Если то, о чем мы хотим, но не можем говорить, относится к области духа… Что ж, нам остается просто быть в духе.
   — Вы замолчали. Это что, третья причина?..
   — Может быть, я и заблуждаюсь. Но мне кажется, что как только Анхель де Куатьэ станет для своих читателей человеком из плоти и крови, я перестану писать. Поиски возможны только потому, что множество людей болеют за них душой, пребывают в духе. Пусть даже они думают, что это выдумка. Какое это имеет значение?.. Если читатель видит то, что стоит за книгой, проникается ее сущностью, ее истиной, он будет сопереживать, а его душа будет трудиться. И в этом все дело. Помните, что в Агван говорил Даниле?..
   — «Тысячи людей во всех частях света молятся сейчас о твоем выборе»? Вы эти слова имеете в виду?
   — Да. И пока я — миф, я чувствую огромное количество людей. Я чувствую связь с ними. С теми, кто ведет духовный поиск, с теми, кто думает о Свете, с теми, для кого Жизнь — это не просто данность, а подлинное Чудо. И без этой связи, без этого духовного контакта, я уверен, не было бы ни открытий, ни Скрижалей, ни Печатей, ничего. И как только я обрету плоть и кровь, эта связь прервется. Все закончится.
   Андрей написал в своей книге: «Дети искали душу, дети разрезали по частям лягушку. Кишки нашли, а жизнь ускользнула». И потом он добавляет: «А ты пойми, не членя…» Я уверен, он говорит это себе. Это его испытание. Его мозг так устроен — он членит, анализирует и затем упорядочивает, систематизирует. А у меня все наоборот. Я не гонюсь за достоверностью, объективностью. Я просто чувствую.
   Знаете, если бы Андрею сказали: «Существует семь Скрижалей, скрывающих Истину», он бы пожал плечами и спросил: «А почему семь? Не шесть? Или не восемь?» Он так устроен: ему важна не столько мысль, сколько порядок мысли. Он видит в порядке мысли нечто значительное. А я — нет. Мне порядок не важен. Я в этом ничего не понимаю. Я живу ощущением, чувством. И для меня, если Скрижалей семь — значит семь.
   — Вы думаете, это чувство, это ощущение пропадет, если мы откроем ваше лицо?
   — Я не думаю так. Прямо — так. Я думаю, что что-то неуловимое, что-то тайное ускользнет . Исчезнет, понимаете? А я не хочу, чтобы это произошло. Я не хочу играть ни в какие социальные игры. Я не хочу быть кем-то. Я не хочу обсуждать то, о чем написано в книгах. В них — все, что мне известно. Не больше и не меньше. Кто услышал, тот услышал. Кто не услышал… Что ж, услышит в другой раз.
   Я хочу, чтобы мне позволили сохранить интимность моей жизни, мою внутреннюю настроенность, способность воспринимать то, что можно воспринять лишь в очень определенном состоянии. То, что происходит со мной, то, что я чувствую, что вижу, о чем рассказываю — это интимное, личное. И только поэтому мои книги живые, только поэтому они могут тронуть сердце. В них хрупкое свидетельство моей Жизни.
   — Но происходит ли то, о чем вы пишете?
   — Представьте себе Вселенную — огромную, бескрайнюю, мертвую Вселенную. А теперь представьте себе человека, стоящего на краю этой Вселенной. Маленького, слабого, уязвимого, но живого. И теперь спросите себя, что он там делает? Отвечайте быстро. Не задумывайтесь! Вы скажете: «Он ищет свое место. Он ищет себя в этой Вселенной». И это правда, потому что этот человек — вы сами. И вы знаете, что вы делаете в Вечности, вы ищете в Ней себя.
   А теперь представьте, что таких людей не один, не два и даже не три, а сотни, тысячи, миллионы и миллиарды… И каждый из них стоит перед необъятной, холодной Вселенной. Один на один. И каждый ищет в Ней свое место, ищет себя. И теперь поймите, что это не образ, не фантазия, не картинка в рамке. Это — реальность . Так и есть. Каждый из нас стоит перед Вечностью. И все мы вместе стоим перед Нею.
   Задумайтесь — какая гигантская энергия бессильно скитается, мечется по пространству Бытия! Это странствие нашего Духа. Общего. Потому что в Духе мы все едины. Но люди слепы, они не понимают, что это общее движение, общий поиск, общее странствие. Каждый проходит этот путь в одиночку. Каждый стоит перед бескрайней Вселенной и ищет себя в ней. Но ведь это наш об1ций путь! И то, о чем пишу я, это не истории конкретных людей, чьей-то жизни, любви или смерти. Это хроники того общего для всех нас духовного движения, которое мы проходим все вместе. Это хроники Духа. И поэтому происходящее — больше меня. И поэтому я не контролирую содержание книг. И поэтому я просто свидетель , которому, мне кажется, могут отказать в доступе в любой момент.
   Вы спрашиваете меня, происходит ли то, о чем я пишу, на самом деле. Да, происходит. Именно поэтому мы сидим сейчас здесь, с вами, и разговариваем. Именно поэтому нас беспокоят темы, о которых мы сейчас говорим. Именно поэтому нет ничего случайного в том, что нужные книги приходят к нам в нужное время. А любовь приносит страдания, а страдания — счастье. Все не случайно.
   Наша беседа тоже не случайна. Это маленькая, но настоящая, реальная частица того огромного духовного движения, которое происходит сейчас во Вселенной. И в каждой отдельной душе, в каждом сердце. И в этом — еще один из великих парадоксов… Каждый из нас в каждый миг творит Вселенную, являясь Создателем. И каждый из нас — лишь маленькая, никчемная песчинка в руке Создателя.
   — А кто-то еще пытался описывать это? Говорить об этом?
   — Конечно! И всякий думающий человек, и основатель любой из религий, и философы, и художники. Конечно. Но когда человек пытается расположить это знание в прокрустовом ложе — в ложе религиозной доктрины, философской системы, художественного произведения — он теряет свободу. Он испытывает сопротивление «действительности». Знание искажается. Возникают сторонние влияния, и огонь гаснет. Вот почему я просто фиксирую информацию. То, что приходит ко мне как отражение наших общих духовных странствий и поисков. Я просто пересказываю увиденное. Я пересказываю чувства от увиденного и говорю языком чувств. Сюжет — только средство.
   — И поэтому вы не хотите, чтобы вас считали писателем?
   — И поэтому я не писатель.
   — А кто вы?
   — Я? Я — тот, кто написал эти книги. Этого довольно.
 
   ***
 
   Мой собеседник говорит образно. Но вовсе не загадками. Он не пытается юлить или оперировать двусмысленностями. Ему даже нет нужды прятаться за словами. Он говорит о вещах, которые и так невыразимы в словах.
   Он пишет книги. Он пишет о том, о чем знает. И это очевидно, это так. Но сможет ли он писать, будет ли он знать, о чем писать, если мы вторгнемся в его жизнь? Нарушим его настроенность и сосредоточение?
   Я разговаривал с Анхелем де Куатьэ, и мне пришло на ум одно странное сравнение. Может быть и не слишком удачное, но другого мне все равно не придумать. У любого измерительного прибора есть, как говорят в таких случаях, определенная «чувствительность». И, наверное, глупо измерять длину российской границы электронным микроскопом. Но нет другого способа узнать размеры вируса или другого микроорганизма.
   Так вот, у Анхеля де Куатьэ поразительная «чувствительность». По тому, как он ведет себя, я понимаю, что он действительно чувствует меня, предугадывает мои мысли, знает мои чувства. Да, вероятно, ето не самое удачное сравнение, но все же — он необыкновенно «чувствительный прибор». Не сломается ли он, оказавшись в центре внимания прессы, атакуемый читателями, поклонниками или недоброжелателями? Я не готов это гарантировать. И я уж точно — я не готов так рисковать…
 

Книги

   Анхелю де Куатьэ удалось почти невозможное — он пишет мудрые книги, обращенные к сердцу. В них есть все — потрясающая интрига, легкий, изящный, чуть аскетичный язык. Они читаются на одном дыхании. Но главным остаются знания, переданные силой чувства — от души к душе. Книги Анхеля де Куатьэ трогают — заставляют переживать, плакать. Они — настоящие. Они — живые. И при всем при этом, перед нами уникальный литературный феномен. Объединенные общим сюжетом, книги абсолютно непохожи одна на другую. Настоящий калейдоскоп жанров! Ты берешь в руки новую книгу и никогда не знаешь, о чем она — и какая она. Каждый раз тебя ждет открытие.
   Анхель де Куатьэ не устает удивлять. И остается только гадать — как ему это удается?!
 
 
   — Вас сравнивают с Ричардом Бахом и Карлосом Кастанедой, с Пауло Коэльо и с Максом Фраем. Что вы думаете на этот счет?
   — У всех пишущих людей есть что-то общее.
   — Вы так странно улыбнулись. Вам не понравился мой вопрос?
   — Нет. Вовсе нет. Тут дело в другом… Человеку свойственно проводить параллели между разными явлениями. Если вы сравниваете известное с чем-то новым и неизвестным, то это новое кажется вам более понятным. Но ведь это только иллюзия понимания, хотя, конечно, теперь это новое не так пугает. С «понятным» всегда приятнее иметь дело. Приятнее, потому что не страшно.
   Когда вы покупаете бутерброд в «Макдоналдсе», вы заранее знаете, что это будет за бутерброд. И если вам предложат на выбор бутерброд из «Макдоналдса» и бутерброд неизвестно откуда, вы, скорее всего, выберете первый, даже если не особенно его любите. Люди стремятся к определенности и понятности. Правда, это делает их жизнь все менее и менее уникальной.
   Поэтому я и не люблю, когда проводят параллели между явлениями. Это убивает новое в прокрустовом ложе привычных стереотипов. Смущает подсознательная мель, с которой это делается — чтобы не тревожиться, чтобы ни о чем не думать, не озадачиваться новым, а просто плыть по течению. Мы гонимся за понятностью, это объяснимо. Но в результате мы теряем что-то очень важное — мы обезличиваем новое и тем самым обедняем себя.
   — Хорошо, я вас понял. Но… Может быть, нарушим правило? Вы рассмеялись… Сделаете исключение?..
   — Могу попробовать. Начать с Баха и Кастанеды?
   — Да, пожалуйста.
   — И Ричард Бах, и Карлос Кастанеда избрали для себя мифологический путь общения с читателями. Они не люди, они — легенды. Они придумали биографии и для себя, и для героев своих книг. Они не появлялись на публике, не встречались с читателями, не вступали ни с кем ни в какие дискуссии. Об этих авторах достоверно известно только то, что они написали свои книги. Их биографии — легенда. И мне думается, это вполне объяснимо.
   Понимаете, есть разница между профессиональным философом и автором, пишущим на философские темы — то есть об устройстве мира, о духе, о судьбе, о ценностях. Профессиональный философ настаивает на истинности своих суждений, а Бах и Кастанеда просто предложили нам посмотреть на этот мир под другим углом зрения. Их собственным. В противовес философам они последовательные субъективисты.
   — И вы тоже последовательный субъективист?
   — Мне кажется, это единственно правильный путь. Люди могут до хрипоты спорить о том, как устроен мир. Но ведь заранее известно, что они никогда не придут к одной, единой для них точке зрения. Зачем же тогда спорить? Спор разрушителен, в нем много отрицательной энергии. Он не имеет смысла. С другой стороны, каждый человек имеет право говорить о своем видении мира. И если он делает это захватывающе, мы будем его слушать. Естественно! Впрочем, кто-то, вероятно, решит оспорить его рассказ. Как вы думаете?..
   — Думаю, да.
   — И теперь представьте себе замечательных Ричарда Баха, Карлоса Кастанеду, которые с пеной у рта доказывают кому-то, что они написали правду… Вам не смешно?!
   — Смешно.
   — Поэтому они и избрали мифологический путь. Они спрятались за легенду, но это, как ни парадоксально, позволило им быть собой. Они пишут о себе, они так думают, и это их правда. Тут просто не о чем спорить.
   — Но получается, что вы пошли по тому же пути. С той же целью?
   — У кого «получается»?.. Нет. Я думаю, и Бах, и Кастанеда заранее знали, что они хотели сказать этому миру. У них была своя «точка зрения», которую они и предлагали читателю. Желавшие могли принять, а не желавшие — отказаться. У меня же нет какой-то особенной, личной «точки зрения». Мне, по большому счету, нечего сказать этому миру. Я, как фотопленка, лить фиксирую то, что происходит — on line.
   Если вы внимательно читали Баха и Кастанеду, то знаете — они, шаг за шагом, описывают свой личный духовный поиск. Когда и моя душа, подобно чайке Баха, искала свое место во Вселенной, я тоже был уверен, что у меня есть что сказать этому миру. Я хотел, чтобы меня услышали и поняли. Мне казалось, это перевернет жизни многих людей. Обычное искушение духовного поиска. Начни я тогда писать, я бы написал свои КНИГИ. Но сейчас мой личный духовный поиск закончен. Это не значит, что я куда-то «пришел», нет, не в том смысле. Думать так о духовном поиске — значит наивно заблуждаться. Я не «пришел», я сделал круг и увидел эти странствия со стороны, как бы сверху. И поверьте мне, когда смотришь оттуда, когда видишь не одну, а биллионы подобных спиралей — это совсем другое.
   — Я правильно понимаю, что вы, в отличие от Баха и Кастанеды, не строите легенду, а рассказываете о действительном, но просто особенным образом. И если у Баха и Кастанеды, словно говоря — «сказка», то ваши книги — «былина».
   — Да. Я лишь наблюдаю за тем, что происходит. А рассказываю так, чтобы было понятно.
   — А что вы можете сказать о Коэльо и Фрае?
   — Макс Фрай меня не заинтересовал (не заинтересовала), поэтому здесь я ничего не могу сказать. По поводу Коэльо… Я думаю — хорошо, если человек имеет возможность выбирать себе веру. Когда он решает это сам, сознательно. Часто Бога нам выбирают родители, правительство… Это странно. Кто тебе более понятен — Христос, Аллах, Будда, Иегова, Шива? Это можно решить только в сознательном возрасте. И поэтому во все времена были проповедники, миссионеры, пророки. Они рассказывали о своих Богах.
   Коэльо, в отличие от многих эзотериков, активно проповедует свои идеи. Он автор-проповедник, можно сказать — секуляризированный священник. Он рассказывает нам о Судьбе, о Душе Мира, о Добре и Зле — с религиозной точки зрения. Он хочет, чтобы мы поверили этим истинам. И наверное, его мысли созвучны многим сердцам. Коэльо умный и интересный человек. Я отношусь к нему с уважением. Но я не проповедую. У меня нет никакой истины, которую можно было бы проповедовать.
   — Но разве Скрижали Завета — это не такие истины?
   — Скрижали — это опыт.
   — Опыт?.. В серии «В поисках скрижалей» вышло восемь книг. Семь из них посвящены Скрижалям Завета. В восьмой книге рассказывается о каждой из семи Скрижалей, и вы хотите сказать, что это не конкретные истины, а опыт?!
   — Разумеется. Как-то один из оппонентов Сократа, отчаявшись переспорить мудреца, сказал в бессилии: «Сократ, с тобой невозможно спорить!» Сократ ответил: «Мой друг, невозможно спорить с истиной. А спорить с Сократом — дело нехитрое!»
   — Если не ошибаюсь, спор в этот момент шел о Красоте…
   — Абсолютно верно. Не ошибаетесь. Об опыте красоты. Если у тебя есть внутренний опыт — любви, красоты, свободы, силы, если ты пережил в своем сердце что-то важное, тебе больше не нужны ни доказательства, ни объяснения, ни проповеди. Ты теперь знаешь это. Просто знаешь . А если ты не имел такого опыта, то никакие доказательства и объяснения тебе не помогут. Бессмысленно рассказывать человеку, что такое «внутренняя свобода» — если он этого не знает, ему не расскажешь, а если знает, то бессмысленно рассказывать, он и так уже знает. Это как со снегом.
   — Со снегом?.. Я не ослышался?
   — Да, не ослышались. Со снегом. Просто мне этот пример понятнее. Невозможно объяснить человеку, что такое снег, если он никогда его не видел. Снег надо видеть. Его надо почувствовать, попробовать на язык. Надо рассмотреть снежинки, слепить снеговика, поиграть в снежки, покататься на лыжах и санках, замерзнуть, потерявшись в зимнем лесу. Только тогда ты поймешь, что такое снег. В моих книгах нет догм, я не рассказываю о снеге. Мои книги — это путешествия для чутких.
   — Но все же мудрости, определенные мысли… Сотрудники моего издательства вас буквально имитируют.
   — Если мудрость касается сердца, сердце переживает опыт мудрости. Здесь нет противоречий.
   — И все же, разве вы не проповедуете Скрижали?
   — Вы можете представить себе Ньютона, проповедующего силу земного тяготения?
   — Ньютона, проповедующего силу земного тяготения?.. Ну… Я не совсем понимаю. Что вы имеете в виду?
   — Ньютон открыл силу земного тяготения, даже не открыл, а просто заметил. Потом он провел расчеты и рассказал об этом физическом явлении другим людям. Он не проповедовал силу земного тяготения. Он описал ее с физической точки зрения и рассказал то, что знал.
   — И вы не проповедуете Скрижали, вы просто рассказываете о них?
   — Именно. Проповедь обращена к человеку, чтобы пробудить в нем веру. Но бессмысленно пробуждать веру в силу земного тяготения. Это было бы смешно! Ваши соученики, в детстве, никогда не вытаскивали из-под вас стул?
   — Было дело, конечно.
   — Вы падали?
   — Разумеется.
   — Ударялись? Было больно?
   — Ударялся. Было больно.
   — Нужно ли Ньютону проповедовать силу земного тяготения?
   — Вероятно, нет.
   — А пробуждать веру в него?
   — Нет, конечно!
   — Скрижали — это не то, во что можно верить. И было бы глупо их проповедовать! Верить можно только в те вещи, в которых можно усомниться. Но нельзя верить в то, что абсолютно. Любит нас Бог или не любит — неизвестно наверняка. И это вопрос веры: верите вы в Его любовь или нет? Это ваша вера.
   Теперь другой пример. Хорошо это — красть, или плохо? Это ведь тоже вопрос веры. Если один крадет кошелек у старушки, потому что не хочет работать — это одно дело. А если брошенный родителями ребенок крадет булку в магазине… Это другое. Мы оправдываем ребенка, но ведь и первый вор находит себе оправдание.
   Понимаете, о чем я говорю? Все это вопросы веры. Верить можно в то, что нельзя проверить, в чем нельзя убедиться. Вы можете верить в то, что одна оценка поступка верна, а другая — нет. Это вера. Но вы не можете верить в силу земного тяготения! Хотите, я выдерну из-под вас кресло?..
   — Нет, спасибо! Уговорили — я не верю в силу земного притяжения. Я в ней не сомневаюсь. Но разве со Скрижалями так? Разве они известны наверняка?
   — Тысячи лет кряду люди падали наземь, ударялись, разбивали себе коленки, ломали руки. Это было всегда, потому что это закон. Но если бы вы спросили у тех людей, почему они падают, те бы ответили: «Потому что мы тяжелые». И они ошибались. Но пришел Ньютон и сказал: «Нет, это ошибка. Вы падаете не потому, что вы тяжелые, а потому что вас притягивает земля. Она — тяжелая». Иными словами, закон был всегда, но знание о законе не всегда было правильным.
   — Правильно я понимаю, что Скрижали — это принципы, которые были всегда? Но наши знания об этих законах мироустройства до сих пор были ошибочными?
   — Скрижали — это опыт. Вы учитесь ходить — это опыт. Вы падаете — это опыт. Вы становитесь олимпийским чемпионом по прыжкам в высоту — это опыт. И Скрижали — это опыт. Я лишь описываю опыт. То, что есть. Ничего больше. Я говорю об очевидных вещах. Но сколько лет люди считали, что они падают на землю, потому что «они тяжелые»? Сотни тысяч. А научились бы они летать, если бы так и не узнали, что все наоборот? Это не мы «тяжелые», это земля «тяжелая», она притягивает. Научились бы?
   — Вряд ли. Наверное, не научились бы.
   — И знаете почему?
   — Почему?!
   — Потому что если бы человек продолжал думать о себе, что он «тяжелый», он бы никогда не поверили в то, что он может летать. И только когда люди узнали, что они — «легкие», они посмотрели в небо с надеждой… Скрижали — это опыт. И о нем действительно знают все. Но одни видят Небо, а другие — носки собственных ботинок. Важно не просто знать, важно — как ты знаешь. Это «как » и есть — Скрижали.
 
 
   То, о чем рассказывает Анхель де Куатьэ, одновременно и очень просто, к необыкновенно сложно. Нужно ли доказывать, что у квадрата четыре стороны? А то, что круг — круглый? Вряд ли. Это очевидно.
   Скрижали — столь же очевидны. И столь же просты. Это наше с вами знание жизни. Мы им уже обладаем. Проблема только в том, как мы его оцениваем… Мы можем думать, что любовь — это радость, можем считать ее — физиологической реакцией, некоторые называют ее болезнью, сумасшествием.
   А что говорит об опыте любви Скрижаль Завета? Она говорит: любовь — это твой шанс потерять себя, чтобы найти себя, стать собой, открыть свой Свет. И тут нечего доказывать. Если ты видишь так, если любовь действительно открывает тебе себя, ты делаешь шаг в сторону от смерти, шаг к внутренней свободе.
   И разве нужно это доказывать? Нет.
   Просто если мы хотим преодолеть страх смерти, мы должны это сделать. Не для кого-нибудь. Для себя.
   Скрижали — это дорога. А в дорогу не нужно верить, по ней нужно идти.
 
 
   — Но Скрижали существуют?
   — Разумеется!
   — Вы замолчали. Можно попросить вас дать более развернутый ответ?..
   — Вы знаете, что мы все страдаем манией величия! Все. Человек говорит: «Я самый несчастный!» А другой: «Я самый глупый!» Третий: «Я самый большой неудачник!» Все — «самые». Когда нам больно, нам кажется, что наша боль «самая» невыносимая. Когда мы разочаровываемся в ком-то или в чем-то, нам кажется, что нас постигло «самое» большое разочарование. А когда мы влюбляемся, у нас «самая» великая любовь. Это мания величия. Даже унижая себя, даже говоря о себе всякие гадости, человек не устает повторять — «самое», «самая», «самый». Мания величия. Однажды, когда я чувствовал себя «самым» несчастным человеком на земле (думаю, это многим знакомо), я пережил… Не знаю, надо ли это рассказывать?
   — Расскажите…
   — Хорошо. Попытаюсь. Я тогда еще учился, я был студентом. Советский Союз как раз доживал свои последние дни. Тяжелое время. Вокруг все чужое. Я был совсем один. Внутренне. Мне казалось, что все бессмысленно, что моя жизнь лишена цели, что мне просто незачем жить. Мир в моих глазах потерял все — красоту, ценность, величие. Все ужасно, жутко» глупо. Предельная степень отчаяния. В мире царит черствость, безразличие и злоба. А я один, я самый несчастный… Так я чувствовал.
   Был холодный зимний вечер. Я шел по небольшой, темной улице в свое общежитие. Неприятный, пронизывающий ветер. Скверно. И вдруг какой-то шум. Сбоку, со стороны двора. Несколько пьяных молодых людей кричат и машут палками. Потасовка. Мне стало не по себе, боязно. Я ускорил шаг. Но вдруг понимаю, что слышу плач. Да, сквозь крики, брань, нервный хохот — я слышу плач. Не мужской, не женский, не детский… Я понимаю, что они бьют собаку. Останавливаюсь. Я стою спиной. Там, вдали, в темноте двора бьют собаку. Она кричит, молит о помощи. Истошно, бессильно.