Мне жаль, что сейчас именно такой человек разлучает нас. Но это я виноват. Я виноват перед теми, кто меня по-настоящему любит. Это страшно. Но надеюсь, вы простите меня. И будете ждать. Дай Бог, пройдет и это несчастье…»
— Удалось установить связь через Нину! — Это известие эхом, из уст в уста, отчеловека к человеку, летело по коридорам аналитического центра Гаптена. — Удалось установить связь через Нину! Передайте! Скорее!
Андрей с Гаптеном подхватили меня под руки и понесли в центральный узел.
Двери лифта открылись. Пятьдесят седьмой этаж. Мартин попытался пропустить ее вперед. Но Нина отказалась. Она не хотела, чтобы он шел сзади. Пусть выйдет первым… Лучше его видеть. Он пугает Нину. Пугает с самого утра.
Мартин пожал плечами. Сейчас в его водянистых глазах читалось: «Дурная баба!»
А утром… Утром, когда она сказала ему, что из-за его «добрых пожеланий» ей приснился ужасный сон… И что, вероятно, они не были такими добрыми, раз это произошло… Он ответил, что это «ее проблемы», и с ним — с Мартином — это никак не связано! Этот монстр начал ее пугать. По-настоящему…
— А где Клорис? — спросил Мартин, заходя в студию.
— Отравилась анисовыми конфетами, — улыбнулся Сэм, одетый в женский костюм, достойный Марии Антуанетты, и направился прямо к Нине. — Но ведь это нас не смущает?
Его юбка шелестела во время движения. Яркое красное платье, отороченное черной тесьмой, открывало загорелую грудь. Высокий парик на голове слегка раскачивался из стороны в сторону. Разноцветные ленты развивались на сквозняке.
— Предлагаю начать, — послышалось сбоку. — Сцена распятья. Графия рассказывает о Черной Мессе. Она богохульно изображает распятого Христа…
Вдали на диване сидел Раймонд. Он тоже был одет в костюм, но, видимо, служанки. Поверх черного платья белый кружевной передник. Чепец на голове…
— Так вот, представьте себе… — Сэм взял Нину под руку, декламируя монолог графини из пьесы Мисимы. — Меня, раздетую, уложили на стол… Да, мое обнаженное тело превратилось в алтарь для Черной Мессы… Меня, такую белую-белую, положили навзничь, поверх черного траурного полотнища… Я лежала, закрыв глаза, и представляла, насколько ослепительно-прекрасна моя нагота…
Нина испугалась. Так говорят только преступники.
— Отпусти, — шикнула она на Сэма.
— Разве этого нет в твоей «книге»? — рассмеялся Сэм. — Я думаю, там есть все!
Какой он ужасный! Ужасный! Не ожидала от него такой жестокости!
— Обычной женщине не дано знать, что это такое — видеть мир не глазами, а открытой кожей, — Раймонд, поднимаясь с дивана и разглядывая свой фартук, подхватил прервавшийся было монолог графини. — Мои груди и живот прикрыли маленькими салфетками… Ну, это ощущение вам знакомо… Помните холодную накрахмаленную простыню?.. А в ложбинку между грудей мне положили серебряное распятие… Мартин, ты к нам не присоединишься?.. Ну же!
— Нет, я не буду, — недовольно буркнул Мартин. — Где Клорис?
А он трус… Он настоящий трус…
— Ну, давай же, Мартин, — театрально взмолился Сэм. — Однажды озорной любовник… Давай!
— Однажды озорной любовник, — просипел Мартин и пошел к дивану, — когда мы отдыхали после утех, положил мне на грудь холодную грушу… Примерно такое же было чувство… На лоно мне поставили священную серебряную чашу… Это, пожалуй, несколько напоминало прикосновение ночной посудины из севрского фарфора…
— Вообще-то все эти глупости не вызывали во мне такого уж святотатственного восторга… — продолжил Раймонд, словно желая унизить Мартина, но этим он унижал Нину! — Когда, знаете, вся дрожишь от наслаждения…
— Потом началась служба… Мне сунули в каждую руку по горящей свече… — Сэм вложил две свечи в руки Нине. — Пламя было где-то далеко-далеко… Я почти не чувствовала, как капает воск…
Нина раздраженно бросила свечи на пол:
— Я ненавижу вас! Как я вас всех ненавижу!
— Во времена Людовика Четырнадцатого на Черной Мессе, говорят, приносили в жертву настоящего младенца… — Сэм продолжал монолог графини, как ни в чем не бывало. — Но теперь и времена не те, да и месса уже не та. Пришлось довольствоваться ягненком….
Нина бросилась к двери.
— Заперто! — крикнул Сэм ей вдогонку и расхохотался. — Попалась, пташка!
Нина схватилась за ручку двери и дернула. Бесполезно. Действительно, заперто. Она оглянулась и увидела, что Сэм задумчиво раскачивает ключ, стоя у стеклянной стены. Сэм в женском платье XVIII века на фоне залитых солнцем небоскребов Манхеттена…
Он смеется над ней? Издевается! Нет, никто еще не мог устоять против ее напора. Она может контролировать любую ситуацию. Сэм решил ей отомстить? За свою слабость и несостоятельность?.. Хорошо! Сейчас она подойдет к нему и потребует отдать ключ.
Нина быстрым шагом пошла через всю студию к стеклянной стене. Ее колотило от ненависти, бешенства, ужаса и отвращения. Он испугается. Он сейчас испугается!
Она была на расстоянии двух-трех метров от Сэма, когда он оттянул юбку и изящным движением послал ключ себе в трусы. Нину затрясло от распиравшего ее гнева.
— Священник пропел Христово имя… — издевательски заблеял Сэм, поочередно передразнивая всех персонажей рассказа графини. — Ягненок жалобно запищал где-то у меня над головой… А потом вдруг вскрикнул… Тонко и странно… И на меня хлынула кровь… Она была обильнее и горячее, чем пот самого страстного из любовников… Она заливала мне грудь, стекала по животу, наполняла чашу, что стояла на моем лоне…
Он смотрел Нине в глаза. И в них была ненависть. Он хочет унизить ее? Унизить?! За что?! За что он так ее ненавидит?! Что она ему сделала?! Что?!
Странное ощущение… На пике отчаяния Нина вдруг что-то почувствовала. Она посмотрела вниз, на улицу. И конечно, ничего не разглядела бы, но ее взгляд словно сделал какой-то «зум» — он увеличивал и увеличивал то, что происходило внизу.
Аллилуйя! Внизу стоит Катар! Ее Учитель! Он рядом! Он стоит на пересечении 13-й улицы и 2-й авеню Манхеттена. Закинул голову вверх и смотрит на нее, на Нину. Смотрит своими черными, своими огромными черными глазами! Сон! Сон этой ночью был вещим!
«Помни! Ты любишь себя! Помни! Никто не причинит тебе вреда! Помни! Ты под моей защитой! Я спас тебя! Помни!» — прозвучало в ее голове.
Нина развернулась. На ее лице дикая, безумная улыбка. Она почувствовала торжество. Да, сейчас все это закончится! Сейчас!
«Нина, те, кто не любит тебя, недостойны жизни!» — звучало в ее голове.
— До этого я пребывала в довольно игривом расположении духа, — Нина стала срывать с себя одежду, продолжая монолог графини. — Но здесь мою холодную душу впервые пронзила неистовая, обжигающая радость… До меня дошел вдруг смысл всей этой тайной церемонии…
Нина шла по студии, обнажаясь, сбрасывая с себя одежду. Да, сейчас она спровоцирует их, и они просто поубивают друг друга. Они же на самом деле влюблены в нее. Влюблены в нее, по уши! И они уничтожат друг друга! Словно дикие зверьки! Все случится в точности, как задумано! Как в ее книге! Все правильно, реальности не существует! Все правильно! Есть только то, что придумывает она — Нина! Она гениальна! Да, она гениальна!
Нина подошла к Мартину, который сидел в этот момент на диване, и голая вскочила на него сверху, глядя на всех остальных — на Сэма, на Раймонда… Ну же, умрите от ревности! Тупоумные придурки!
— Кощунственность моей позы… — кричала она. — С широко раскинутыми руками… Дрожащий огонь свечей, истекающих горячим воском… Крест и гвозди распятия… Распятый Черный Христос! Я стала зеркальным отражением маркиза де Сада… Я разделила трепет его души… Когда на мое голое тело пролился кровавый дождь, я поняла, кто такой Альфонс… Он — это я!
Тут Нина совершенно случайно посмотрела на Мартина. Она хотела спровоцировать Сэма и Раймонда. Их тщедушное самолюбие. Но она случайно посмотрела на Мартина! Совершенно случайно! Этот жирный кретин глупо улыбался! Лыбился! Он так ничего и не понял! Он не понял, что она его презирает! Что он ничтожество! Он уверен, что она любит его! Она — Нина! Кретин! Она любит только себя!
Нина испугалась, дрогнула, соскочила с Мартина.
А Сэм, лучась удовольствием, начал аплодировать:
— Прекрасно, Нина! Прекрасно! А теперь давайте вот здесь, на фоне Манхеттена! Настоящая Вавилонская блудница на фоне Нового Вавилона!
Сэм показывал на стеклянную стену.
— Мартин, давай! Ты будешь нашим де Садом с Вавилонской блудницей! — закричал Раймонд,
И Мартин встал. Этот идиот встал! Он взял Нину и понес ее к окнам! Зачем?! Что происходит! Нина выбивается у него из рук. А ему забавно! Ему забавно! Он — кретин!
Нина начинает визжать. Сэм и Раймонд берут их в кольцо и почти придавливают к стеклу. Но тут вдруг Раймонд хватает Нину за руку и оттаскивает в сторону, толкая на стекло Мартина. А Сэм не пускает Нину и кричит на Раймонда, чтобы тот не валял дурака. Что происходит?!
Неистовый стук в дверь.
— Откройте, полиция! Немедленно откройте! Полиция!
Через секунду дверь с треском вылетает и в комнате оказывается с десяток полицейских. Группа захвата.
— Всем лежать! — кричат люди в форме, показывая пистолетами на пол. — Лежать! Руки за голову! Лежать!
Раймонд, Сэм, Мартин в растерянности стелятся по полу. Нина сидит на корточках, бессильно закрывает куском материи свое обнаженное тело и плачет. У нее истерика. Этого нет в ее книге. Этого нет в ее книге! Этого нет! Нет! Нет! Нет!
Она оборачивается и смотрит в низ. Там Катар! Он смотрит на нее. Она видит! Она видит его глаза! Почему, Катар, почему?! Почему же я так несчастна, Катар?! Я же люблю себя! Я люблю! Люблю!
— Нина! Пустите меня к ней! Нина!
Нина в ужасе поворачивает голову в сторону двери. Русская речь… Она тронулась умом?.. Русский? Здесь? Этого не может быть…
«Никто не причинит тебе вреда! Помни! Только твоя страна, твое детство! Помни! Не подпускай к себе! Помни! — звучит в ее голове голос Катара. — Только твоя страна! »
В студию прорывается мужчина — красивый, голубоглазый. Такой, о котором она всегда боялась мечтать…
— Нина! — кричит он. — Ничего не бойся! Ничего не бойся! Я люблю тебя! Слышишь? Я люблю! люблю!..
Он кричит на русском языке.
Нина в ужасе поворачивается к окну и смотрит вниз.
«Катар, это мое счастье? Это он? Да?» — Она спрашивает у человека, стоящего в черной монашеской одежде на пересечении 13-й улицы и 2-й авеню Манхеттена.
Она спрашивает с мольбой и надеждой. Тепло касается ее сердца. Она спрашивает… Но человек в черном одеянии не отвечает. Он опускает голову и идет в сторону. Словно и не видел ее. Словно и не знал никогда. Просто прогуливался тут и разглядывал здания. А теперь, насмотревшись, пошел дальше.
— Катар! — кричит Нина и надавливает на стекло. — Почему?..
Стерженек выстреливает, окно поворачивается. Нина видит небо. Много неба.
Яркий солнечный день. Данила сидит на проезжей части, на пересечении 13-й улицы и 2-й авеню Манхеттена. Башни нью-йоркских небоскребов разрезают небо. Люди останавливаются по обе стороны улицы. Данила склонился над телом молодой красивой женщины и плачет. Машины аккуратно объезжают место трагедии. Он держит в руках ее голову и повторяет:
«Какая же ты… Господи, какая же ты…» Его голос теряется в городском шуме.
Эпилог
— Удалось установить связь через Нину! — Это известие эхом, из уст в уста, отчеловека к человеку, летело по коридорам аналитического центра Гаптена. — Удалось установить связь через Нину! Передайте! Скорее!
Андрей с Гаптеном подхватили меня под руки и понесли в центральный узел.
Двери лифта открылись. Пятьдесят седьмой этаж. Мартин попытался пропустить ее вперед. Но Нина отказалась. Она не хотела, чтобы он шел сзади. Пусть выйдет первым… Лучше его видеть. Он пугает Нину. Пугает с самого утра.
Мартин пожал плечами. Сейчас в его водянистых глазах читалось: «Дурная баба!»
А утром… Утром, когда она сказала ему, что из-за его «добрых пожеланий» ей приснился ужасный сон… И что, вероятно, они не были такими добрыми, раз это произошло… Он ответил, что это «ее проблемы», и с ним — с Мартином — это никак не связано! Этот монстр начал ее пугать. По-настоящему…
— А где Клорис? — спросил Мартин, заходя в студию.
— Отравилась анисовыми конфетами, — улыбнулся Сэм, одетый в женский костюм, достойный Марии Антуанетты, и направился прямо к Нине. — Но ведь это нас не смущает?
Его юбка шелестела во время движения. Яркое красное платье, отороченное черной тесьмой, открывало загорелую грудь. Высокий парик на голове слегка раскачивался из стороны в сторону. Разноцветные ленты развивались на сквозняке.
— Предлагаю начать, — послышалось сбоку. — Сцена распятья. Графия рассказывает о Черной Мессе. Она богохульно изображает распятого Христа…
Вдали на диване сидел Раймонд. Он тоже был одет в костюм, но, видимо, служанки. Поверх черного платья белый кружевной передник. Чепец на голове…
— Так вот, представьте себе… — Сэм взял Нину под руку, декламируя монолог графини из пьесы Мисимы. — Меня, раздетую, уложили на стол… Да, мое обнаженное тело превратилось в алтарь для Черной Мессы… Меня, такую белую-белую, положили навзничь, поверх черного траурного полотнища… Я лежала, закрыв глаза, и представляла, насколько ослепительно-прекрасна моя нагота…
Нина испугалась. Так говорят только преступники.
— Отпусти, — шикнула она на Сэма.
— Разве этого нет в твоей «книге»? — рассмеялся Сэм. — Я думаю, там есть все!
Какой он ужасный! Ужасный! Не ожидала от него такой жестокости!
— Обычной женщине не дано знать, что это такое — видеть мир не глазами, а открытой кожей, — Раймонд, поднимаясь с дивана и разглядывая свой фартук, подхватил прервавшийся было монолог графини. — Мои груди и живот прикрыли маленькими салфетками… Ну, это ощущение вам знакомо… Помните холодную накрахмаленную простыню?.. А в ложбинку между грудей мне положили серебряное распятие… Мартин, ты к нам не присоединишься?.. Ну же!
— Нет, я не буду, — недовольно буркнул Мартин. — Где Клорис?
А он трус… Он настоящий трус…
— Ну, давай же, Мартин, — театрально взмолился Сэм. — Однажды озорной любовник… Давай!
— Однажды озорной любовник, — просипел Мартин и пошел к дивану, — когда мы отдыхали после утех, положил мне на грудь холодную грушу… Примерно такое же было чувство… На лоно мне поставили священную серебряную чашу… Это, пожалуй, несколько напоминало прикосновение ночной посудины из севрского фарфора…
— Вообще-то все эти глупости не вызывали во мне такого уж святотатственного восторга… — продолжил Раймонд, словно желая унизить Мартина, но этим он унижал Нину! — Когда, знаете, вся дрожишь от наслаждения…
— Потом началась служба… Мне сунули в каждую руку по горящей свече… — Сэм вложил две свечи в руки Нине. — Пламя было где-то далеко-далеко… Я почти не чувствовала, как капает воск…
Нина раздраженно бросила свечи на пол:
— Я ненавижу вас! Как я вас всех ненавижу!
— Во времена Людовика Четырнадцатого на Черной Мессе, говорят, приносили в жертву настоящего младенца… — Сэм продолжал монолог графини, как ни в чем не бывало. — Но теперь и времена не те, да и месса уже не та. Пришлось довольствоваться ягненком….
Нина бросилась к двери.
— Заперто! — крикнул Сэм ей вдогонку и расхохотался. — Попалась, пташка!
Нина схватилась за ручку двери и дернула. Бесполезно. Действительно, заперто. Она оглянулась и увидела, что Сэм задумчиво раскачивает ключ, стоя у стеклянной стены. Сэм в женском платье XVIII века на фоне залитых солнцем небоскребов Манхеттена…
Он смеется над ней? Издевается! Нет, никто еще не мог устоять против ее напора. Она может контролировать любую ситуацию. Сэм решил ей отомстить? За свою слабость и несостоятельность?.. Хорошо! Сейчас она подойдет к нему и потребует отдать ключ.
Нина быстрым шагом пошла через всю студию к стеклянной стене. Ее колотило от ненависти, бешенства, ужаса и отвращения. Он испугается. Он сейчас испугается!
Она была на расстоянии двух-трех метров от Сэма, когда он оттянул юбку и изящным движением послал ключ себе в трусы. Нину затрясло от распиравшего ее гнева.
— Священник пропел Христово имя… — издевательски заблеял Сэм, поочередно передразнивая всех персонажей рассказа графини. — Ягненок жалобно запищал где-то у меня над головой… А потом вдруг вскрикнул… Тонко и странно… И на меня хлынула кровь… Она была обильнее и горячее, чем пот самого страстного из любовников… Она заливала мне грудь, стекала по животу, наполняла чашу, что стояла на моем лоне…
Он смотрел Нине в глаза. И в них была ненависть. Он хочет унизить ее? Унизить?! За что?! За что он так ее ненавидит?! Что она ему сделала?! Что?!
Странное ощущение… На пике отчаяния Нина вдруг что-то почувствовала. Она посмотрела вниз, на улицу. И конечно, ничего не разглядела бы, но ее взгляд словно сделал какой-то «зум» — он увеличивал и увеличивал то, что происходило внизу.
Аллилуйя! Внизу стоит Катар! Ее Учитель! Он рядом! Он стоит на пересечении 13-й улицы и 2-й авеню Манхеттена. Закинул голову вверх и смотрит на нее, на Нину. Смотрит своими черными, своими огромными черными глазами! Сон! Сон этой ночью был вещим!
«Помни! Ты любишь себя! Помни! Никто не причинит тебе вреда! Помни! Ты под моей защитой! Я спас тебя! Помни!» — прозвучало в ее голове.
Нина развернулась. На ее лице дикая, безумная улыбка. Она почувствовала торжество. Да, сейчас все это закончится! Сейчас!
«Нина, те, кто не любит тебя, недостойны жизни!» — звучало в ее голове.
— До этого я пребывала в довольно игривом расположении духа, — Нина стала срывать с себя одежду, продолжая монолог графини. — Но здесь мою холодную душу впервые пронзила неистовая, обжигающая радость… До меня дошел вдруг смысл всей этой тайной церемонии…
Нина шла по студии, обнажаясь, сбрасывая с себя одежду. Да, сейчас она спровоцирует их, и они просто поубивают друг друга. Они же на самом деле влюблены в нее. Влюблены в нее, по уши! И они уничтожат друг друга! Словно дикие зверьки! Все случится в точности, как задумано! Как в ее книге! Все правильно, реальности не существует! Все правильно! Есть только то, что придумывает она — Нина! Она гениальна! Да, она гениальна!
Нина подошла к Мартину, который сидел в этот момент на диване, и голая вскочила на него сверху, глядя на всех остальных — на Сэма, на Раймонда… Ну же, умрите от ревности! Тупоумные придурки!
— Кощунственность моей позы… — кричала она. — С широко раскинутыми руками… Дрожащий огонь свечей, истекающих горячим воском… Крест и гвозди распятия… Распятый Черный Христос! Я стала зеркальным отражением маркиза де Сада… Я разделила трепет его души… Когда на мое голое тело пролился кровавый дождь, я поняла, кто такой Альфонс… Он — это я!
Тут Нина совершенно случайно посмотрела на Мартина. Она хотела спровоцировать Сэма и Раймонда. Их тщедушное самолюбие. Но она случайно посмотрела на Мартина! Совершенно случайно! Этот жирный кретин глупо улыбался! Лыбился! Он так ничего и не понял! Он не понял, что она его презирает! Что он ничтожество! Он уверен, что она любит его! Она — Нина! Кретин! Она любит только себя!
Нина испугалась, дрогнула, соскочила с Мартина.
А Сэм, лучась удовольствием, начал аплодировать:
— Прекрасно, Нина! Прекрасно! А теперь давайте вот здесь, на фоне Манхеттена! Настоящая Вавилонская блудница на фоне Нового Вавилона!
Сэм показывал на стеклянную стену.
— Мартин, давай! Ты будешь нашим де Садом с Вавилонской блудницей! — закричал Раймонд,
И Мартин встал. Этот идиот встал! Он взял Нину и понес ее к окнам! Зачем?! Что происходит! Нина выбивается у него из рук. А ему забавно! Ему забавно! Он — кретин!
Нина начинает визжать. Сэм и Раймонд берут их в кольцо и почти придавливают к стеклу. Но тут вдруг Раймонд хватает Нину за руку и оттаскивает в сторону, толкая на стекло Мартина. А Сэм не пускает Нину и кричит на Раймонда, чтобы тот не валял дурака. Что происходит?!
Неистовый стук в дверь.
— Откройте, полиция! Немедленно откройте! Полиция!
Через секунду дверь с треском вылетает и в комнате оказывается с десяток полицейских. Группа захвата.
— Всем лежать! — кричат люди в форме, показывая пистолетами на пол. — Лежать! Руки за голову! Лежать!
Раймонд, Сэм, Мартин в растерянности стелятся по полу. Нина сидит на корточках, бессильно закрывает куском материи свое обнаженное тело и плачет. У нее истерика. Этого нет в ее книге. Этого нет в ее книге! Этого нет! Нет! Нет! Нет!
Она оборачивается и смотрит в низ. Там Катар! Он смотрит на нее. Она видит! Она видит его глаза! Почему, Катар, почему?! Почему же я так несчастна, Катар?! Я же люблю себя! Я люблю! Люблю!
— Нина! Пустите меня к ней! Нина!
Нина в ужасе поворачивает голову в сторону двери. Русская речь… Она тронулась умом?.. Русский? Здесь? Этого не может быть…
«Никто не причинит тебе вреда! Помни! Только твоя страна, твое детство! Помни! Не подпускай к себе! Помни! — звучит в ее голове голос Катара. — Только твоя страна! »
В студию прорывается мужчина — красивый, голубоглазый. Такой, о котором она всегда боялась мечтать…
— Нина! — кричит он. — Ничего не бойся! Ничего не бойся! Я люблю тебя! Слышишь? Я люблю! люблю!..
Он кричит на русском языке.
Нина в ужасе поворачивается к окну и смотрит вниз.
«Катар, это мое счастье? Это он? Да?» — Она спрашивает у человека, стоящего в черной монашеской одежде на пересечении 13-й улицы и 2-й авеню Манхеттена.
Она спрашивает с мольбой и надеждой. Тепло касается ее сердца. Она спрашивает… Но человек в черном одеянии не отвечает. Он опускает голову и идет в сторону. Словно и не видел ее. Словно и не знал никогда. Просто прогуливался тут и разглядывал здания. А теперь, насмотревшись, пошел дальше.
— Катар! — кричит Нина и надавливает на стекло. — Почему?..
Стерженек выстреливает, окно поворачивается. Нина видит небо. Много неба.
Яркий солнечный день. Данила сидит на проезжей части, на пересечении 13-й улицы и 2-й авеню Манхеттена. Башни нью-йоркских небоскребов разрезают небо. Люди останавливаются по обе стороны улицы. Данила склонился над телом молодой красивой женщины и плачет. Машины аккуратно объезжают место трагедии. Он держит в руках ее голову и повторяет:
«Какая же ты… Господи, какая же ты…» Его голос теряется в городском шуме.
Эпилог
Странно… То, что мы считали самым большим несчастьем — влюбленность Данилы в Нину, — не позволило Тьме воплотиться. Воплощение остановлено, а тайна Второй Печати стала явной.
Сейчас я думаю, что все это время Данилу вела скрытая в нем тайная сила. Вела странным образом, вопреки логике и здравому смыслу. Вела сама по себе, вне наших разумных размышлений и доводов.
Данила сделал то, чего не ожидал сделать, и то, что был должен. Он остановил второго Всадника Тьмы. Но весь ужас случившегося в том, что он любил ее. Любил и пожертвовал ею. Пусть и не намерено… Но это так.
* * *
Свами привез Данилу обратно. Прямо к нам, в аналитический центр Гаптена. Мы поднялись из бункера и встречали их посреди огромного русского поля. Осеннего. Пожелтевшего. С пожухшей травой. Под низким серо-голубым небом.
Гаптен заметил огромную черную машину Свами, когда она казалась еще маленькой точкой, далеко-далеко на линии горизонта. Странно было видеть этот шикарный лимузин, несущийся по полю. Странно было думать, что внизу под нами огромная лаборатория, по сути — целый город, который день и ночь отслеживает состояние положительных и отрицательных энергий на земле.
Данила вышел из машины. Мы бросились ему навстречу.
— Данила, как ты? — кричал я.
— Все в порядке? — беспокоился Гаптен.
— Ничего, держишься? — спрашивал Андрей.
У Данилы грустные глаза. Он пожал нам руки. Чуть сдержанно, чуть официально. А потом… Потом мы обнялись.
Черное стекло заднего сидения лимузина плавно опустилось. Мы увидели Свами. Он был спокоен и серьезен:
— Я предупреждал вас, что борьба со Злом — это великий риск. Вспомните, что я говорил вам на Совете, когда мы встретились с вами впервые. Я говорил вам: не сопротивляйтесь Злу, только тогда Зло уйдет. Если вы наступаете, Зло обретает силу. Своими выпадами оно провоцирует вас, чтобы получить вашу силу.
Только невинные, неискушенные и наивные души думают, что Зло легко победить. Что достаточно сказать Ему «Нет!» и Оно уйдет. Это неправда. Этого не будет. Вы вступили на тропу войны, а любая война — это Зло. И поэтому от вас требуется теперь высшее мужество и вся сила Света, заключенного в ваших сердцах.
Если вы решились сказать Злу «Нет!», вы или должны быть Героями, или проиграете. Я не могу встать на вашу сторону, потому что борьба со Злом противоречит Закону Кармы. Но я болею за вас. И чем дальше, тем яснее я вижу в вас настоящих Героев. Будьте Ими, и вы победите. Не смейте отчаиваться.
Скоро, я верю, вы будете знать, в чем истинные грехи человечества. Вы добудете тайну Печатей, как вы добыли Заветы Спасения. Быть может, Закон Кармы не столь абсолютен, как я думал всегда. Дай Бог, что я ошибаюсь, а вы — правы. Дай Бог!
Свами качнул головой, стекло плавно поехало вверх.
— Спасибо, Свами! — крикнул Андрей.
Машина тронулась с места, развернулась и стала удаляться. И все как прежде — пожелтевшее, с пожухшей травой поле под низким серо-голубым небом. Осень. И словно ничего не было здесь, никакой встречи. И словно ничего там, под землей. Просто поле.
Сейчас я думаю, что все это время Данилу вела скрытая в нем тайная сила. Вела странным образом, вопреки логике и здравому смыслу. Вела сама по себе, вне наших разумных размышлений и доводов.
Данила сделал то, чего не ожидал сделать, и то, что был должен. Он остановил второго Всадника Тьмы. Но весь ужас случившегося в том, что он любил ее. Любил и пожертвовал ею. Пусть и не намерено… Но это так.
* * *
Свами привез Данилу обратно. Прямо к нам, в аналитический центр Гаптена. Мы поднялись из бункера и встречали их посреди огромного русского поля. Осеннего. Пожелтевшего. С пожухшей травой. Под низким серо-голубым небом.
Гаптен заметил огромную черную машину Свами, когда она казалась еще маленькой точкой, далеко-далеко на линии горизонта. Странно было видеть этот шикарный лимузин, несущийся по полю. Странно было думать, что внизу под нами огромная лаборатория, по сути — целый город, который день и ночь отслеживает состояние положительных и отрицательных энергий на земле.
Данила вышел из машины. Мы бросились ему навстречу.
— Данила, как ты? — кричал я.
— Все в порядке? — беспокоился Гаптен.
— Ничего, держишься? — спрашивал Андрей.
У Данилы грустные глаза. Он пожал нам руки. Чуть сдержанно, чуть официально. А потом… Потом мы обнялись.
Черное стекло заднего сидения лимузина плавно опустилось. Мы увидели Свами. Он был спокоен и серьезен:
— Я предупреждал вас, что борьба со Злом — это великий риск. Вспомните, что я говорил вам на Совете, когда мы встретились с вами впервые. Я говорил вам: не сопротивляйтесь Злу, только тогда Зло уйдет. Если вы наступаете, Зло обретает силу. Своими выпадами оно провоцирует вас, чтобы получить вашу силу.
Только невинные, неискушенные и наивные души думают, что Зло легко победить. Что достаточно сказать Ему «Нет!» и Оно уйдет. Это неправда. Этого не будет. Вы вступили на тропу войны, а любая война — это Зло. И поэтому от вас требуется теперь высшее мужество и вся сила Света, заключенного в ваших сердцах.
Если вы решились сказать Злу «Нет!», вы или должны быть Героями, или проиграете. Я не могу встать на вашу сторону, потому что борьба со Злом противоречит Закону Кармы. Но я болею за вас. И чем дальше, тем яснее я вижу в вас настоящих Героев. Будьте Ими, и вы победите. Не смейте отчаиваться.
Скоро, я верю, вы будете знать, в чем истинные грехи человечества. Вы добудете тайну Печатей, как вы добыли Заветы Спасения. Быть может, Закон Кармы не столь абсолютен, как я думал всегда. Дай Бог, что я ошибаюсь, а вы — правы. Дай Бог!
Свами качнул головой, стекло плавно поехало вверх.
— Спасибо, Свами! — крикнул Андрей.
Машина тронулась с места, развернулась и стала удаляться. И все как прежде — пожелтевшее, с пожухшей травой поле под низким серо-голубым небом. Осень. И словно ничего не было здесь, никакой встречи. И словно ничего там, под землей. Просто поле.