Окейли снял трубку и приказал соединить его со штабом службы безопасности баасистов. Он питал к ним глубочайшее презрение, но они имели более многочисленный штат сотрудников, и в данном случае партийцы могли ему пригодиться. Услышав на другом конце провода голос нужного человека, он изложил ему свою проблему и закончил словами:
– Я хочу, чтоб вы приставили к этому иностранцу своего надежного человека. Пусть его хорошенько прощупает...
Правда, этим уже вовсю занималась Амаль Шукри, но в таких делах излишний контроль никогда не мешает.
Баасист пообещал взяться за дело немедленно.
Затем генерал Окейли вызвал лейтенанта Махмуда из оперативного отдела – замечательного молодого офицера, прекрасно говорящего по-английски и по-немецки.
– С этой минуты, – начал генерал, – ты – водитель такси...
Как только офицер ушел, Окейли написал краткую записку с требованием указать фамилии подозрительных лиц, с которыми за последний месяц встречался курд Джемаль Талани: баасисты и полицейский директорат были осведомлены об этом лучше его.
Генерал Окейли решил применить к Малко метод, который в органах контрразведки называют «длинной привязью». Подозреваемого не арестовывают, но ведут за ним постоянное наблюдение, чтобы раскрыть все его связи.
Но у этого метода был один недостаток: разведчик мог довести задание до конца и ускользнуть прямо из-под носа.
Но генерал был уверен в себе и не побоялся рискнуть: покинуть пределы Ирака было не так-то просто.
Помимо всего прочего, он составил приказ, который предстояло довести до сведения работников всех авиакомпаний: им категорически запрещалось предоставлять место господину Малко Линге на любой рейс из Багдада до получения следующего распоряжения.
Мышеловка захлопывалась.
Перечитывая рапорты о деятельности «журналиста», генерал не сомневался, что тот рано или поздно себя раскроет. Окейли отдал бы свое месячное жалование, чтобы поскорее узнать, что ему нужно в Ираке. Допрос доктора Шавуля, разумеется, ничего не дал.
Вздохнув, генерал Окейли нажал на кнопку звонка и попросил дежурного принести чай.
Малко чувствовал себя очень неуютно. После смерти полковника Хакмата он ожидал массового преследования сыщиков, но ничего не произошло. Ему даже никто не позвонил.
Накануне он встретился с Амаль в доме ее подруги. Их флирт был таким же бурным, как и в прошлый раз; она даже согласилась снять блузку, которая, впрочем, была почти прозрачной. Потом они говорили о том, о сем... В этот раз беседа получилась более доверительной. Девушка призналась ему, что не спешит выходить замуж и что ей скучно в Багдаде. Амаль мечтала поехать в Бейрут. Они поговорили об Австрии, о профессии журналиста. Амаль часто встречалась с репортерами на дипломатических приемах. Она посетовала на то, что представители Ирака пользуются неважной репутацией у иностранцев. Малко заверил, что лично она делает очень многое, чтобы рассеять его нелестное впечатление.
Малко стоило большого труда скрывать свое беспокойство. Молчание иракцев означало одно из двух: либо они и впрямь ни на что не годятся, либо следят теперь за каждым его шагом. В довершение всего после гибели этого полковника никто уже не мог сообщить ему дату казни Виктора Рубина, составлявшую главное звено его плана. Заговорить об этом с Амаль он еще не решался, хотя уже приблизительно представлял, как она может ему помочь.
Поэтому он и попросил разрешения посетить здание телерадиоцентра. К крайнему удивлению, ему сразу же дали зеленый свет. Слишком быстро, подумал Малко, выйдя полчаса назад из министерства. Обычно тамошние чиновники бывали более недоверчивы. Но сегодня его встретили почти дружеским рукопожатием, не забыв о традиционной чашке столь же горячего, сколь и ароматного чая.
Через два часа ему предстояло ехать со струнным квартетом на развалины Ниневии. Письмо Теду Хейму еще не было написано. Малко дожидался последнего момента. Он старался все организовать как можно лучше, даже не зная даты казни. Если ему вообще суждено было ее когда-либо узнать! «На худой конец, курды получат неплохой запас оружия», – философски подумал он, проезжая по мосту через Тигр.
Не заметить здание телецентра было просто невозможно. С обеих сторон от входа стояли танки, ощетинившиеся пулеметами.
Малко направился к будке пропускного пункта, набитой уголовного вида штатскими, и назвал себя, покосившись на огромную карикатуру, изображавшую четырех повешенных, – в том числе одного с черной повязкой на глазу. Директора уже успели предупредить о его приходе. Два агента проводили Малко в директорский кабинет. В коридорах корпуса и окружавших его скверах слонялись бесчисленные «сотрудники».
Директор национальной телерадиокомпании оказался высоким худым иракцем со светлыми глазами, с трудом изъяснявшимся по-английски. В его кабинете сидели на диване несколько человек. При появлении Малко директор указал им на дверь, и они боязливо поспешили к выходу.
Первым, что бросалось здесь в глаза, был лежащий на столе русский автомат «АК-47» с подсоединенным магазином. «Необычное пресс-папье», – подумал Малко. Директор поймал его взгляд и любовно погладил приклад автомата.
– Мы должны быть бдительны, – пояснил он, словно опасался, что из-под стола вот-вот выскочит сам Моше Даян.
Шторы на окнах кабинета были тщательно задернуты, и создавалось впечатление, что он расположен в подземелье. На стенах висели неизменные плакаты «Эль-Фатах». Они, словно навязчивая идея, повсюду преследовали Малко.
После первых же произнесенных фраз Малко понял, что директор хочет только одного: поскорее от него избавиться. Это его вполне устраивало. Он попросил своего высокопоставленного собеседника предоставить ему провожатого для осмотра теле– и радиостудии.
Спустя пять минут он уже шагал по коридору в сопровождении громадного детины, переросшего свою офицерскую форму ровно на два размера. Тот не понимал ни слова по-английски и был запрограммирован как робот на выполнение его «миссии».
Экскурсия не представляла ровно никакого интереса. Это был самый обычный телецентр, разве что победнее. Зато дикторы, сообщая любую, самую банальную политическую новость, впадали в настоящую истерику. Пара выстрелов с берега реки Иордан приобретала характер героической эпопеи, и дикторы не скупились на гортанные восклицания и проклятия с неизменным припевом «смерть Израилю!». Даже сидя наедине со своими микрофонами, они не на шутку распалялись и грозно вращали глазами.
Малко уже начинал было сомневаться, что это посещение что-нибудь даст ему, когда провожатый открыл перед ним дверь небольшой студии. Малко едва сдержал улыбку радости. Амаль сортировала пластинки. На ней было трикотажное платье, которое с честью выполняло свое высокое предназначение – подчеркнуть ее женские достоинства. Офицер сразу перестал торопиться и пялился на нее во все глаза. Видимо, обтянутая фиолетовым платьем грудь Амаль заставила его забыть даже о преступлениях израильской военщины.
Девушка обернулась и увидела Малко. Он не предупреждал ее о своем визите. Она улыбнулась ему вымученной улыбкой, поставила на проигрыватель пластинку и устроила кошмарную какофонию, включив по ошибке не ту скорость. Лейтенант громко засмеялся и многозначительно подмигнул Малко.
Посещение закончилось молчаливым рукопожатием у будки пропускного пункта. Малко пешком зашагал обратно.
У него появилась идея. Ее осуществление требовало большой ловкости, но на сегодняшний день это было, пожалуй, единственным решением поставленной перед ним задачи, если, конечно, его надеждам суждено оправдаться...
Однако Малко берег свои чары для Мишель: несмотря на внешнюю сдержанность, она время от времени бросала на него довольно многозначительные взгляды. Золотисто-карие глаза неизменно отвечали ей таким же немым посланием. Она заметно благоволила к нему и вселяла надежду, что согласится выполнить его просьбу – сущий пустяк! – отвезти в Бейрут письмо и отдать его одному человеку.
Музыкантше, конечно, не стоило объяснять, что в письме содержится заказ на оружие, план расположения тюрьмы Баакуба и еще несколько сведений, которые, попав в руки иракцев, могли превратить весь Ближний Восток в пылающий факел.
Письмо несомненно обещало Теду Хейму и многим другим стойкую головную боль. Но ведь Уолтер Митчелл сам говорил: «все средства хороши». Вот пусть на деле и подтвердит свои слова.
Все приготовления требовали строжайшей тайны, поскольку работников собственной разведки, в отличие от простых граждан, иракские власти все же выпускали за пределы страны.
А если письмо не дойдет до адресата, Виктора Рубина не спасет уже ничего. Попади письмо в руки иракцев – Малко не дал бы за свою жизнь и динара... Который, к тому же, не считался особо твердой валютой. Письмо нужно было отдать Мишель в самый последний момент: навязчивое внимание водителя-археолога Малко очень не нравилось.
Вдоволь наглотавшись исторической пыли, Мишель благодарно посмотрела на Малко, игнорируя гневные взгляды контрабасистки.
– Вы подарили нам замечательную прогулку, – сердечно сказала она. – Я всю жизнь мечтала увидеть Ниневию...
– Я тоже, – мастерски соврал Малко. – Ас вами это было вдвойне приятно.
Щеки Мишель слегка порозовели. Малко поспешил развить свой у спех:
– Что если нам поужинать вместе?
Мишель указала на остальных участниц квартета:
– Я не могу: они обидятся...
– Ну пожалуйста! – умоляюще сложил руки Малко. – Ведь вы завтра уезжаете.
– В том-то и дело, – опустила глаза Мишель. – Лучше мне с вами поменьше встречаться, не то я буду слишком часто о вас думать...
Но тут из-за развалин показалась недремлющая контрабасистка, и Мишель поспешно забормотала что-то о барельефах.
Конечно, Малко мог попросить ее отвезти письмо в Бейрут «одному знакомому», но нужно было помнить об иракской таможне. Мишель ничего не умела скрывать. Если ей станут задавать вопросы – все пропало.
Но с другой стороны, если она будет готова отдать письмо первому встречному – это еще хуже.
Малко никак не мог выбрать меньшее из этих двух зол.
В пять часов они наконец выехали в обратный путь. Малко то и дело ловил в зеркале взгляд водителя, внимательно наблюдавшего за пассажирами заднего сиденья. Контрабасистка сидела впереди. В какой-то момент Малко взял Мишель за руку. Водитель тут же быстро посмотрел на него, и Малко искренне обрадовался: теперь его интерес к струнному квартету имел официальное объяснение...
Временами ему была невыносимо противна эта его двойная жизнь, когда все слова следовало тщательно взвешивать, когда истинные чувства подменялись притворством, когда опасность давно превратилась в будничную и привычную вещь.
Выйдя из машины у входа в отель, он понял, что все летит к черту. На глазах у их внимательного водителя Мишель протянула ему руку:
– Прощайте, мы больше не увидимся. Сегодня вечером – концерт, а завтра в восемь тридцать утра наш самолет вылетает в Бейрут.
– А после концерта?..
Она покраснела, как пион:
– Ну... лягу спать, разумеется!
Тут к своему дирижеру угрожающе устремилась контрабасистка, и Малко понял, что лучше отступить.
– И все-таки мы с вами еще встретимся, – таинственно пообещал он напоследок.
– Поосторожнее с девчонками, – предупредил Джемаль. – Они берут тридцать долларов только за то, чтобы посидеть с вами за одним столиком.
На сцене один за другим исполнялись различные виды танца живота. Различия, впрочем, состояли главным образом в размерах и цветовых оттенках животов. У их столика некоторое время вертелись две или три девушки, но, видя несговорчивость клиентов, вскоре исчезли.
По молчаливому согласию Малко и Джемаль не заговаривал о Черной Пантере. Джемаль даже не спросил, чем закончилась встреча. Осторожность и еще раз осторожность!..
Вдруг прямо к Малко направилась какая-то пышная особа. Он оглядел узкое зеленое платье и странное лицо с огромным ртом, слегка приплюснутым носом и вызывающе накрашенными раскосыми глазами. Это было воплощение животной чувственности. Там, где проходила эта женщина, потрясенные посетители сразу смолкали. Она вполне профессионально, на манер эстрадных танцовщиц, виляла бедрами.
Остановившись напротив Малко, женщина обратилась к нему по-английски:
– Меня зовут Шело. Давайте потанцуем?
Вспомнив прейскурант, Малко вежливо отказался: он не хотел понапрасну разорять ЦРУ. Но женщина не уходила.
– Бесплатно, – пояснила она. – Вы ведь иностранец.
Джемаль с завистью глянул на Малко и подтолкнул его локтем:
– Ты ничем не рискуешь. Даже наоборот. Тебе крупно повезло: это самая красивая девушка во всем заведении.
Малко поднялся и обреченно побрел на танцевальную площадку. Оркестр играл совершенно невообразимую мелодию. Это была какая-то дикая смесь джерка[10] и танго. Шело внесла значительный вклад в область развития танца живота: она попыталась исполнить его в паре с Малко. Получилось очень интимно! Пухлые губы девушки напоминали своими очертаниями редкий экзотический цветок, а крепкие дешевые духи, видимо, предназначались для полного разгрома противников. На секс-бомбу она, конечно, не тянула, но равнодушными, похоже, оставляла немногих.
Это была здоровая самка, которую хотелось ублажить прямо здесь, у колонны ресторана.
Шело наверняка почувствовала замешательство Малко, потому что еще плотнее прижалась к нему и хищно обнажила зубы:
– Я вам нравлюсь? Я кубинка.
Кубинка в Багдаде?!
Малко припомнил все, подобающие случаю, общие фразы, но Шело не отставала. Ее цепкости могла бы позавидовать взрослая рыба-прилипала. Каждый раз, опуская глаза, он видел в сантиметре от своего лица ее чувственную, многообещающую мордашку.
– Если хотите, чтобы мы встретились у меня в номере, – прошептала она, – заплатите пять динаров метрдотелю, и он меня отпустит. Я живу в «Амбассадоре». Дадите еще динар портье, и он скажет, где меня найти.
Малко тактично отклонил предложение, зато задал Шело несколько вопросов о багдадской жизни. Она тут же принялась вдохновенно ругать социалистический строй. Это звучало точь в точь как заученный монолог доктора Шавуля, только совсем в обратном плане.
Вот, значит, почему красавица Шело проявляла к нему такой интерес: она самый обыкновенный провокатор! Малко на мгновение захотелось этим воспользоваться – она того стоила, – но он тут же передумал. Это показалось ему несерьезным.
– Я с вами не согласен, – резко заявил он, не моргнув глазом. – Я считаю, что Ирак – истинно демократичная страна. Иначе вы были бы сейчас в другом месте. За высказывания против существующего строя!
Это замечание повергло танцовщицу в глубочайшее раздумье. Она почти перестала двигать животом и глубокомысленно наморщила лоб. Но оркестр смолк раньше, чем она успела что-либо понять. Малко галантно проводил ее к столику, поклонился, вернулся к Джемалю и обо всем рассказал ему. Курд проворчал в ответ:
– Надо было тебе пойти с ней в отель, трахнуть ее, а потом отделать как следует, чтобы знала как доносить... Жаль, что она не одна. Видел того скрипача в темных очках?
Малко видел. В огромных ручищах музыканта скрипка казалась игрушечной, а темные очки и бритый наголо череп выглядели и вовсе не по-концертному.
– Ну и что же?
– Он тоже стукач, – с отвращением сказал курд. – Он и не думает играть: только прислушивается, о чем шепчутся на танцплощадке...
Очень мило, – подумал Малко. – Музыкант-стукач – такого он еще не встречал.
– Бедняжка Шело, – проговорил он. – Наверное, отрабатывает свое разрешение на занятие проституцией...
Прекрасная Шело больше не подходила к их столику. Малко еще несколько раз замечал среди танцующих ее зеленое узкое платье. Он не мог понять, что заставляет такую женщину прозябать в Ираке. Если уж на то пошло, за границей на такую сексуальную девушку клюнул бы не один толстосум... Конечно, при условии, что она не окажется полной идиоткой.
За четверть часа до полуночи Малко оплатил счет. Пора было уходить. История с Шело говорила о том, что ему следует удвоить осторожность.
Письмо жгло ему карман. Он вспомнил, как странно посмотрели на него три агента-"картежника", когда он входил в отель.
Впереди хлопнули двери лифта. Прокравшись на цыпочках по коридору, Малко едва успел увидеть, как Мишель прошла в свой номер.
Он подождал с полминуты и устремился вперед. Сейчас его никто не должен был видеть. Малко негромко постучал в дверь француженки. Она, видимо, решила, что пришла одна из ее подруг, поскольку дверь сразу же распахнулась. У Мишель вырвалось негромкое восклицание.
– Что вы здесь делаете?
В ее голосе прозвучало больше удивления, нежели упрека. В синем вечернем платье с аккуратной косметикой на лице она выглядела довольно впечатляюще. Малко почти не покривил душой, когда, поцеловав ей руку, объявил:
– Вы просто неотразимы! Вот такой я и хотел вас увидеть перед расставанием.
И он проскользнул в номер, прикрыв за собой дверь. Мишель попятилась, бормоча: «Вы с ума сошли! Уходите немедленно».
Но когда Малко уселся в глубокое кресло, она покорно устроилась напротив него. Он чувствовал, что француженка смущена и растеряна. Она, чувствовалось, не из тех, кто привык принимать у себя мужчин.
– Уходите, я хочу спать, – сказала она.
Малко встал, поднял ее за руки и заключил в объятья. Ее поцелуй получился неумелым, но руки мягко обвились вокруг его шеи. Затем она отвернулась и спросила:
– Зачем вы меня целуете?
Малко редко задавали такие идиотские вопросы. Не найдя, что ответить, он предпринял новую попытку. На этот раз она прижалась к нему более доверчиво, но тут же нервно отстранилась:
– Я не хочу ложиться с вами в постель. Идите к себе.
– Помилуйте, да у меня такого и в мыслях не было! – сказал Малко.
И это была чистая правда. Он думал только об одном: как переправить за границу письмо. Его план, несмотря на внешнюю сложность, обещал почти стопроцентный успех.
– Зачем вы здесь? – почти жалобно спросила Мишель. – Мы с вами не подходим друг другу.
Малко почувствовал, что сам себе противен.
– Я хотел увидеть вас, – и его глаза посмотрели так нежно, что она сама приблизилась и положила голову на его плечо. Малко старательно поцеловал ее.
– Довольно, – прошептала она, высвобождаясь из его объятий. – Теперь уходите. Мне нужно раздеться.
Малко указал на дверь ванной:
– Пожалуйста, снимайте свое замечательное платье. Клянусь, я не буду пытаться воспользоваться этим. Я просто хочу побыть с вами еще немного.
Мишель помедлила. Малко молча молил Бога, чтобы она согласилась. Иначе он стал бы себе противен еще больше.
– Значит, клянетесь?
– Клянусь.
Француженка скрылась в ванной и щелкнула замком, на что Малко очень надеялся.
Когда она, завернувшись в розовый пеньюар, появилась в комнате вновь, Малко встал с кресла и взял у нее из рук вечернее платье.
– Я даже помогу вам собрать вещи, – сказал он весело.
Сложив платье, он аккуратно уложил его в чемодан. Мишель растроганно наблюдала за ним. Потом сказала:
– Я еще никогда не встречала такого вежливого мужчину, как вы...
Появление Малко всколыхнуло ее монотонную, размеренную жизнь.
– Я никогда вас больше не увижу, – печально произнесла Мишель.
– Почему же? Я как раз собирался попросить вас позвонить в Бейруте моему хорошему другу. Он вам все обо мне расскажет.
– О да, конечно! – обрадовалась она, едва не захлопав в ладоши.
Малко записал ее парижский адрес и дал номер телефона Теда Хейма. Она нацарапала его в своем блокноте.
– Позвоните, как только приедете, – попросил Малко. – Он будет рад.
– Не сомневайтесь, обязательно позвоню, – ответила Мишель, глядя на него блестящими глазами.
Прежде чем открыть дверь, они еще раз поцеловались. Мишель раскраснелась, как школьница во время первого свидания. Обхватив руками голову Малко, она вдруг заметила:
– У вас какой-то грустный вид. Что с вами?
– Ничего, – сказал Малко, – просто ностальгия. Уехать бы с вами...
В коридоре не оказалось ни души. Малко сразу же лег спать, приняв снотворное, чтобы ни о чем не думать. Машина была запущена.
Хейм чуть было не оборвал провод. От Малко ничего не было слышно уже десять дней. Зато из Вашингтона каждое утро присылали шифрованную телеграмму, где требовали дать отчет о событиях.
– Как вас зовут? – медленно и громко спросил он. – Где вы находитесь? – Чтобы облегчить ей задачу, он перешел на французский.
Через пять минут Тед Хейм был на грани инфаркта. Он выяснил, что Мишель приехала из Багдада, что она встречалась с Малко, что Малко просил ее позвонить своему лучшему другу Теду. И все. И все! Хейм ровным счетом ничего не понимал.
– Может быть, он говорил что-нибудь еще? – в десятый раз спросил американец.
– Нет, больше ничего, – ответила Мишель в полной растерянности. Она никак не могла взять в толк, почему это друг Малко так разнервничался.
– Лучше бы уж тогда открытку прислал! – в бешенстве прорычал Тед.
– Пардон?
В голосе Мишель слышалось такое искреннее недоумение, что Хейм вдруг обо всем догадался.
– ...твою мать! Какой же я мудила! – сказал он вслух, но, к несчастью, позабыл прикрыть ладонью трубку.
– О!..
Последовал сухой щелчок, затем короткие гудки. Мишель не любила грубиянов.
Секунду Тед Хейм молча таращился на телефон. Затем издал дикий вопль, смел со стола бумаги и обхватил голову обеими руками. Где-то в огромном Бейруте была девушка без имени, которая привезла важные новости о Малко и которую он только что спугнул.
Оставалось одно: ездить по всем отелям Бейрута и искать француженку, прибывшую утром из Багдада.
– Ясмина! – заорал Хейм. Вошла секретарша-ливанка, обеспокоенно взглянув на его багровое лицо.
– Садитесь на телефон, – приказал Тед. – Если позвонит женский голос с французским акцентом, говорите с этой женщиной так, словно она – сама царица Савская. Скажите, что я невежа, грубиян и алкоголик и что я припадаю к ее ногам, только запишите ее фамилию и адрес!
Радуясь столь правдивым и самокритичным признаниям шефа, секретарша пообещала, что с боевого поста ее смогут согнать только землетрясение и израильский десант.
Тед как безумный рванулся на поиски, которые пришлось вести довольно открыто, рискуя привлечь пристальное внимание ливанской контрразведки: после операции «Фантом» она без того питала к нему повышенный интерес.
Мишель перезвонила через час. Желание поговорить о Малко одержало в ней верх над возмущением, однако она пообещала себе когда-нибудь высказать Малко все, что думает о его друзьях. Ясмина отлично справилась со своей задачей, заверив ее, что Тед на грани нервного припадка.
Как только позвонил Хейм, секретарша сообщила ему номер комнаты Мишель в «Бристоле», старом отеле, расположенном в самом центре Бейрута. Через пятнадцать минут американец, держа наизготовку, точно дубину, огромный букет роз, уже стучал в дверь номера француженки. Розы произвели желаемый эффект. У Мишель создалось впечатление, что с момента встречи с Малко она живет в волшебной сказке.
– Я хочу, чтоб вы приставили к этому иностранцу своего надежного человека. Пусть его хорошенько прощупает...
Правда, этим уже вовсю занималась Амаль Шукри, но в таких делах излишний контроль никогда не мешает.
Баасист пообещал взяться за дело немедленно.
Затем генерал Окейли вызвал лейтенанта Махмуда из оперативного отдела – замечательного молодого офицера, прекрасно говорящего по-английски и по-немецки.
– С этой минуты, – начал генерал, – ты – водитель такси...
Как только офицер ушел, Окейли написал краткую записку с требованием указать фамилии подозрительных лиц, с которыми за последний месяц встречался курд Джемаль Талани: баасисты и полицейский директорат были осведомлены об этом лучше его.
Генерал Окейли решил применить к Малко метод, который в органах контрразведки называют «длинной привязью». Подозреваемого не арестовывают, но ведут за ним постоянное наблюдение, чтобы раскрыть все его связи.
Но у этого метода был один недостаток: разведчик мог довести задание до конца и ускользнуть прямо из-под носа.
Но генерал был уверен в себе и не побоялся рискнуть: покинуть пределы Ирака было не так-то просто.
Помимо всего прочего, он составил приказ, который предстояло довести до сведения работников всех авиакомпаний: им категорически запрещалось предоставлять место господину Малко Линге на любой рейс из Багдада до получения следующего распоряжения.
Мышеловка захлопывалась.
Перечитывая рапорты о деятельности «журналиста», генерал не сомневался, что тот рано или поздно себя раскроет. Окейли отдал бы свое месячное жалование, чтобы поскорее узнать, что ему нужно в Ираке. Допрос доктора Шавуля, разумеется, ничего не дал.
Вздохнув, генерал Окейли нажал на кнопку звонка и попросил дежурного принести чай.
* * *
Малко вышел из такси в сотне метров от здания телерадиоцентра: в целях безопасности вооруженные постовые энергично отгоняли все машины, норовившие остановиться у парадного входа.Малко чувствовал себя очень неуютно. После смерти полковника Хакмата он ожидал массового преследования сыщиков, но ничего не произошло. Ему даже никто не позвонил.
Накануне он встретился с Амаль в доме ее подруги. Их флирт был таким же бурным, как и в прошлый раз; она даже согласилась снять блузку, которая, впрочем, была почти прозрачной. Потом они говорили о том, о сем... В этот раз беседа получилась более доверительной. Девушка призналась ему, что не спешит выходить замуж и что ей скучно в Багдаде. Амаль мечтала поехать в Бейрут. Они поговорили об Австрии, о профессии журналиста. Амаль часто встречалась с репортерами на дипломатических приемах. Она посетовала на то, что представители Ирака пользуются неважной репутацией у иностранцев. Малко заверил, что лично она делает очень многое, чтобы рассеять его нелестное впечатление.
Малко стоило большого труда скрывать свое беспокойство. Молчание иракцев означало одно из двух: либо они и впрямь ни на что не годятся, либо следят теперь за каждым его шагом. В довершение всего после гибели этого полковника никто уже не мог сообщить ему дату казни Виктора Рубина, составлявшую главное звено его плана. Заговорить об этом с Амаль он еще не решался, хотя уже приблизительно представлял, как она может ему помочь.
Поэтому он и попросил разрешения посетить здание телерадиоцентра. К крайнему удивлению, ему сразу же дали зеленый свет. Слишком быстро, подумал Малко, выйдя полчаса назад из министерства. Обычно тамошние чиновники бывали более недоверчивы. Но сегодня его встретили почти дружеским рукопожатием, не забыв о традиционной чашке столь же горячего, сколь и ароматного чая.
Через два часа ему предстояло ехать со струнным квартетом на развалины Ниневии. Письмо Теду Хейму еще не было написано. Малко дожидался последнего момента. Он старался все организовать как можно лучше, даже не зная даты казни. Если ему вообще суждено было ее когда-либо узнать! «На худой конец, курды получат неплохой запас оружия», – философски подумал он, проезжая по мосту через Тигр.
Не заметить здание телецентра было просто невозможно. С обеих сторон от входа стояли танки, ощетинившиеся пулеметами.
Малко направился к будке пропускного пункта, набитой уголовного вида штатскими, и назвал себя, покосившись на огромную карикатуру, изображавшую четырех повешенных, – в том числе одного с черной повязкой на глазу. Директора уже успели предупредить о его приходе. Два агента проводили Малко в директорский кабинет. В коридорах корпуса и окружавших его скверах слонялись бесчисленные «сотрудники».
Директор национальной телерадиокомпании оказался высоким худым иракцем со светлыми глазами, с трудом изъяснявшимся по-английски. В его кабинете сидели на диване несколько человек. При появлении Малко директор указал им на дверь, и они боязливо поспешили к выходу.
Первым, что бросалось здесь в глаза, был лежащий на столе русский автомат «АК-47» с подсоединенным магазином. «Необычное пресс-папье», – подумал Малко. Директор поймал его взгляд и любовно погладил приклад автомата.
– Мы должны быть бдительны, – пояснил он, словно опасался, что из-под стола вот-вот выскочит сам Моше Даян.
Шторы на окнах кабинета были тщательно задернуты, и создавалось впечатление, что он расположен в подземелье. На стенах висели неизменные плакаты «Эль-Фатах». Они, словно навязчивая идея, повсюду преследовали Малко.
После первых же произнесенных фраз Малко понял, что директор хочет только одного: поскорее от него избавиться. Это его вполне устраивало. Он попросил своего высокопоставленного собеседника предоставить ему провожатого для осмотра теле– и радиостудии.
Спустя пять минут он уже шагал по коридору в сопровождении громадного детины, переросшего свою офицерскую форму ровно на два размера. Тот не понимал ни слова по-английски и был запрограммирован как робот на выполнение его «миссии».
Экскурсия не представляла ровно никакого интереса. Это был самый обычный телецентр, разве что победнее. Зато дикторы, сообщая любую, самую банальную политическую новость, впадали в настоящую истерику. Пара выстрелов с берега реки Иордан приобретала характер героической эпопеи, и дикторы не скупились на гортанные восклицания и проклятия с неизменным припевом «смерть Израилю!». Даже сидя наедине со своими микрофонами, они не на шутку распалялись и грозно вращали глазами.
Малко уже начинал было сомневаться, что это посещение что-нибудь даст ему, когда провожатый открыл перед ним дверь небольшой студии. Малко едва сдержал улыбку радости. Амаль сортировала пластинки. На ней было трикотажное платье, которое с честью выполняло свое высокое предназначение – подчеркнуть ее женские достоинства. Офицер сразу перестал торопиться и пялился на нее во все глаза. Видимо, обтянутая фиолетовым платьем грудь Амаль заставила его забыть даже о преступлениях израильской военщины.
Девушка обернулась и увидела Малко. Он не предупреждал ее о своем визите. Она улыбнулась ему вымученной улыбкой, поставила на проигрыватель пластинку и устроила кошмарную какофонию, включив по ошибке не ту скорость. Лейтенант громко засмеялся и многозначительно подмигнул Малко.
Посещение закончилось молчаливым рукопожатием у будки пропускного пункта. Малко пешком зашагал обратно.
У него появилась идея. Ее осуществление требовало большой ловкости, но на сегодняшний день это было, пожалуй, единственным решением поставленной перед ним задачи, если, конечно, его надеждам суждено оправдаться...
* * *
...Малко давно уже мечтал о мягких сиденьях «шевроле», но Мишель, держа в руке археологический справочник, осматривала каждый камень с таким вниманием, словно малейшее упущение грозило ей немедленной смертью. Они уже четвертый час бродили по развалинам Ниневии под довольно милосердными солнечными лучами. Каждый их шаг поднимал облачко желтоватой неосязаемой пыли, предательски проникавшей в легкие. Струнный квартет, держась плотной кучкой, методично ощупывал каждый обломок древних построек. Они отмахали уже добрый десяток километров. И всякий раз, когда Мишель совершала робкую попытку приблизиться к Малко, из-за соседней колонны выскакивала контрабасистка и тащила ее к очередному барельефу, словно он грозил вот-вот упорхнуть. Наконец они добрались до конца осмотра и вновь увидели свою машину. К удивлению и беспокойству Малко, водитель на протяжении всей экскурсии не отходил от них ни на шаг. Можно было подумать, что он посвящает свободное время изучению древней Месопотамии. У водителя была подтянутая фигура и худое лицо с тонкими черными усиками. Каждый раз, когда Малко смотрел в его сторону, он широко улыбался.Однако Малко берег свои чары для Мишель: несмотря на внешнюю сдержанность, она время от времени бросала на него довольно многозначительные взгляды. Золотисто-карие глаза неизменно отвечали ей таким же немым посланием. Она заметно благоволила к нему и вселяла надежду, что согласится выполнить его просьбу – сущий пустяк! – отвезти в Бейрут письмо и отдать его одному человеку.
Музыкантше, конечно, не стоило объяснять, что в письме содержится заказ на оружие, план расположения тюрьмы Баакуба и еще несколько сведений, которые, попав в руки иракцев, могли превратить весь Ближний Восток в пылающий факел.
Письмо несомненно обещало Теду Хейму и многим другим стойкую головную боль. Но ведь Уолтер Митчелл сам говорил: «все средства хороши». Вот пусть на деле и подтвердит свои слова.
Все приготовления требовали строжайшей тайны, поскольку работников собственной разведки, в отличие от простых граждан, иракские власти все же выпускали за пределы страны.
А если письмо не дойдет до адресата, Виктора Рубина не спасет уже ничего. Попади письмо в руки иракцев – Малко не дал бы за свою жизнь и динара... Который, к тому же, не считался особо твердой валютой. Письмо нужно было отдать Мишель в самый последний момент: навязчивое внимание водителя-археолога Малко очень не нравилось.
Вдоволь наглотавшись исторической пыли, Мишель благодарно посмотрела на Малко, игнорируя гневные взгляды контрабасистки.
– Вы подарили нам замечательную прогулку, – сердечно сказала она. – Я всю жизнь мечтала увидеть Ниневию...
– Я тоже, – мастерски соврал Малко. – Ас вами это было вдвойне приятно.
Щеки Мишель слегка порозовели. Малко поспешил развить свой у спех:
– Что если нам поужинать вместе?
Мишель указала на остальных участниц квартета:
– Я не могу: они обидятся...
– Ну пожалуйста! – умоляюще сложил руки Малко. – Ведь вы завтра уезжаете.
– В том-то и дело, – опустила глаза Мишель. – Лучше мне с вами поменьше встречаться, не то я буду слишком часто о вас думать...
Но тут из-за развалин показалась недремлющая контрабасистка, и Мишель поспешно забормотала что-то о барельефах.
Конечно, Малко мог попросить ее отвезти письмо в Бейрут «одному знакомому», но нужно было помнить об иракской таможне. Мишель ничего не умела скрывать. Если ей станут задавать вопросы – все пропало.
Но с другой стороны, если она будет готова отдать письмо первому встречному – это еще хуже.
Малко никак не мог выбрать меньшее из этих двух зол.
В пять часов они наконец выехали в обратный путь. Малко то и дело ловил в зеркале взгляд водителя, внимательно наблюдавшего за пассажирами заднего сиденья. Контрабасистка сидела впереди. В какой-то момент Малко взял Мишель за руку. Водитель тут же быстро посмотрел на него, и Малко искренне обрадовался: теперь его интерес к струнному квартету имел официальное объяснение...
Временами ему была невыносимо противна эта его двойная жизнь, когда все слова следовало тщательно взвешивать, когда истинные чувства подменялись притворством, когда опасность давно превратилась в будничную и привычную вещь.
Выйдя из машины у входа в отель, он понял, что все летит к черту. На глазах у их внимательного водителя Мишель протянула ему руку:
– Прощайте, мы больше не увидимся. Сегодня вечером – концерт, а завтра в восемь тридцать утра наш самолет вылетает в Бейрут.
– А после концерта?..
Она покраснела, как пион:
– Ну... лягу спать, разумеется!
Тут к своему дирижеру угрожающе устремилась контрабасистка, и Малко понял, что лучше отступить.
– И все-таки мы с вами еще встретимся, – таинственно пообещал он напоследок.
* * *
Джемаль и Малко сидели в «Али-Бабе» за бутылкой пива. Курд предлагал съездить к египтянкам, но Малко решил, что если уж убивать время, так лучше в дансинге. Концерт заканчивался в одиннадцать вечера, но после него Мишель еще должна была идти на официальный прием.– Поосторожнее с девчонками, – предупредил Джемаль. – Они берут тридцать долларов только за то, чтобы посидеть с вами за одним столиком.
На сцене один за другим исполнялись различные виды танца живота. Различия, впрочем, состояли главным образом в размерах и цветовых оттенках животов. У их столика некоторое время вертелись две или три девушки, но, видя несговорчивость клиентов, вскоре исчезли.
По молчаливому согласию Малко и Джемаль не заговаривал о Черной Пантере. Джемаль даже не спросил, чем закончилась встреча. Осторожность и еще раз осторожность!..
Вдруг прямо к Малко направилась какая-то пышная особа. Он оглядел узкое зеленое платье и странное лицо с огромным ртом, слегка приплюснутым носом и вызывающе накрашенными раскосыми глазами. Это было воплощение животной чувственности. Там, где проходила эта женщина, потрясенные посетители сразу смолкали. Она вполне профессионально, на манер эстрадных танцовщиц, виляла бедрами.
Остановившись напротив Малко, женщина обратилась к нему по-английски:
– Меня зовут Шело. Давайте потанцуем?
Вспомнив прейскурант, Малко вежливо отказался: он не хотел понапрасну разорять ЦРУ. Но женщина не уходила.
– Бесплатно, – пояснила она. – Вы ведь иностранец.
Джемаль с завистью глянул на Малко и подтолкнул его локтем:
– Ты ничем не рискуешь. Даже наоборот. Тебе крупно повезло: это самая красивая девушка во всем заведении.
Малко поднялся и обреченно побрел на танцевальную площадку. Оркестр играл совершенно невообразимую мелодию. Это была какая-то дикая смесь джерка[10] и танго. Шело внесла значительный вклад в область развития танца живота: она попыталась исполнить его в паре с Малко. Получилось очень интимно! Пухлые губы девушки напоминали своими очертаниями редкий экзотический цветок, а крепкие дешевые духи, видимо, предназначались для полного разгрома противников. На секс-бомбу она, конечно, не тянула, но равнодушными, похоже, оставляла немногих.
Это была здоровая самка, которую хотелось ублажить прямо здесь, у колонны ресторана.
Шело наверняка почувствовала замешательство Малко, потому что еще плотнее прижалась к нему и хищно обнажила зубы:
– Я вам нравлюсь? Я кубинка.
Кубинка в Багдаде?!
Малко припомнил все, подобающие случаю, общие фразы, но Шело не отставала. Ее цепкости могла бы позавидовать взрослая рыба-прилипала. Каждый раз, опуская глаза, он видел в сантиметре от своего лица ее чувственную, многообещающую мордашку.
– Если хотите, чтобы мы встретились у меня в номере, – прошептала она, – заплатите пять динаров метрдотелю, и он меня отпустит. Я живу в «Амбассадоре». Дадите еще динар портье, и он скажет, где меня найти.
Малко тактично отклонил предложение, зато задал Шело несколько вопросов о багдадской жизни. Она тут же принялась вдохновенно ругать социалистический строй. Это звучало точь в точь как заученный монолог доктора Шавуля, только совсем в обратном плане.
Вот, значит, почему красавица Шело проявляла к нему такой интерес: она самый обыкновенный провокатор! Малко на мгновение захотелось этим воспользоваться – она того стоила, – но он тут же передумал. Это показалось ему несерьезным.
– Я с вами не согласен, – резко заявил он, не моргнув глазом. – Я считаю, что Ирак – истинно демократичная страна. Иначе вы были бы сейчас в другом месте. За высказывания против существующего строя!
Это замечание повергло танцовщицу в глубочайшее раздумье. Она почти перестала двигать животом и глубокомысленно наморщила лоб. Но оркестр смолк раньше, чем она успела что-либо понять. Малко галантно проводил ее к столику, поклонился, вернулся к Джемалю и обо всем рассказал ему. Курд проворчал в ответ:
– Надо было тебе пойти с ней в отель, трахнуть ее, а потом отделать как следует, чтобы знала как доносить... Жаль, что она не одна. Видел того скрипача в темных очках?
Малко видел. В огромных ручищах музыканта скрипка казалась игрушечной, а темные очки и бритый наголо череп выглядели и вовсе не по-концертному.
– Ну и что же?
– Он тоже стукач, – с отвращением сказал курд. – Он и не думает играть: только прислушивается, о чем шепчутся на танцплощадке...
Очень мило, – подумал Малко. – Музыкант-стукач – такого он еще не встречал.
– Бедняжка Шело, – проговорил он. – Наверное, отрабатывает свое разрешение на занятие проституцией...
Прекрасная Шело больше не подходила к их столику. Малко еще несколько раз замечал среди танцующих ее зеленое узкое платье. Он не мог понять, что заставляет такую женщину прозябать в Ираке. Если уж на то пошло, за границей на такую сексуальную девушку клюнул бы не один толстосум... Конечно, при условии, что она не окажется полной идиоткой.
За четверть часа до полуночи Малко оплатил счет. Пора было уходить. История с Шело говорила о том, что ему следует удвоить осторожность.
* * *
...Малко вышел в коридор, оставив дверь номера незапертой. В правом кармане пиджака лежало только что написанное письмо, казавшееся ему готовой взорваться бомбой. Как и всегда, когда ему грозила опасность, он ощущал легкое покалывание на тыльной стороне ладоней. План был готов, но огромное место в нем занимала импровизация.Письмо жгло ему карман. Он вспомнил, как странно посмотрели на него три агента-"картежника", когда он входил в отель.
Впереди хлопнули двери лифта. Прокравшись на цыпочках по коридору, Малко едва успел увидеть, как Мишель прошла в свой номер.
Он подождал с полминуты и устремился вперед. Сейчас его никто не должен был видеть. Малко негромко постучал в дверь француженки. Она, видимо, решила, что пришла одна из ее подруг, поскольку дверь сразу же распахнулась. У Мишель вырвалось негромкое восклицание.
– Что вы здесь делаете?
В ее голосе прозвучало больше удивления, нежели упрека. В синем вечернем платье с аккуратной косметикой на лице она выглядела довольно впечатляюще. Малко почти не покривил душой, когда, поцеловав ей руку, объявил:
– Вы просто неотразимы! Вот такой я и хотел вас увидеть перед расставанием.
И он проскользнул в номер, прикрыв за собой дверь. Мишель попятилась, бормоча: «Вы с ума сошли! Уходите немедленно».
Но когда Малко уселся в глубокое кресло, она покорно устроилась напротив него. Он чувствовал, что француженка смущена и растеряна. Она, чувствовалось, не из тех, кто привык принимать у себя мужчин.
– Уходите, я хочу спать, – сказала она.
Малко встал, поднял ее за руки и заключил в объятья. Ее поцелуй получился неумелым, но руки мягко обвились вокруг его шеи. Затем она отвернулась и спросила:
– Зачем вы меня целуете?
Малко редко задавали такие идиотские вопросы. Не найдя, что ответить, он предпринял новую попытку. На этот раз она прижалась к нему более доверчиво, но тут же нервно отстранилась:
– Я не хочу ложиться с вами в постель. Идите к себе.
– Помилуйте, да у меня такого и в мыслях не было! – сказал Малко.
И это была чистая правда. Он думал только об одном: как переправить за границу письмо. Его план, несмотря на внешнюю сложность, обещал почти стопроцентный успех.
– Зачем вы здесь? – почти жалобно спросила Мишель. – Мы с вами не подходим друг другу.
Малко почувствовал, что сам себе противен.
– Я хотел увидеть вас, – и его глаза посмотрели так нежно, что она сама приблизилась и положила голову на его плечо. Малко старательно поцеловал ее.
– Довольно, – прошептала она, высвобождаясь из его объятий. – Теперь уходите. Мне нужно раздеться.
Малко указал на дверь ванной:
– Пожалуйста, снимайте свое замечательное платье. Клянусь, я не буду пытаться воспользоваться этим. Я просто хочу побыть с вами еще немного.
Мишель помедлила. Малко молча молил Бога, чтобы она согласилась. Иначе он стал бы себе противен еще больше.
– Значит, клянетесь?
– Клянусь.
Француженка скрылась в ванной и щелкнула замком, на что Малко очень надеялся.
Когда она, завернувшись в розовый пеньюар, появилась в комнате вновь, Малко встал с кресла и взял у нее из рук вечернее платье.
– Я даже помогу вам собрать вещи, – сказал он весело.
Сложив платье, он аккуратно уложил его в чемодан. Мишель растроганно наблюдала за ним. Потом сказала:
– Я еще никогда не встречала такого вежливого мужчину, как вы...
Появление Малко всколыхнуло ее монотонную, размеренную жизнь.
– Я никогда вас больше не увижу, – печально произнесла Мишель.
– Почему же? Я как раз собирался попросить вас позвонить в Бейруте моему хорошему другу. Он вам все обо мне расскажет.
– О да, конечно! – обрадовалась она, едва не захлопав в ладоши.
Малко записал ее парижский адрес и дал номер телефона Теда Хейма. Она нацарапала его в своем блокноте.
– Позвоните, как только приедете, – попросил Малко. – Он будет рад.
– Не сомневайтесь, обязательно позвоню, – ответила Мишель, глядя на него блестящими глазами.
Прежде чем открыть дверь, они еще раз поцеловались. Мишель раскраснелась, как школьница во время первого свидания. Обхватив руками голову Малко, она вдруг заметила:
– У вас какой-то грустный вид. Что с вами?
– Ничего, – сказал Малко, – просто ностальгия. Уехать бы с вами...
В коридоре не оказалось ни души. Малко сразу же лег спать, приняв снотворное, чтобы ни о чем не думать. Машина была запущена.
* * *
...Тед Хейм поднял трубку. Звонила какая-то женщина. Она отвратительно говорила по-английски и упорно коверкала его фамилию. Он уже собирался было нажать на рычаг, когда вдруг уловил, что женщина упомянула имя Малко.Хейм чуть было не оборвал провод. От Малко ничего не было слышно уже десять дней. Зато из Вашингтона каждое утро присылали шифрованную телеграмму, где требовали дать отчет о событиях.
– Как вас зовут? – медленно и громко спросил он. – Где вы находитесь? – Чтобы облегчить ей задачу, он перешел на французский.
Через пять минут Тед Хейм был на грани инфаркта. Он выяснил, что Мишель приехала из Багдада, что она встречалась с Малко, что Малко просил ее позвонить своему лучшему другу Теду. И все. И все! Хейм ровным счетом ничего не понимал.
– Может быть, он говорил что-нибудь еще? – в десятый раз спросил американец.
– Нет, больше ничего, – ответила Мишель в полной растерянности. Она никак не могла взять в толк, почему это друг Малко так разнервничался.
– Лучше бы уж тогда открытку прислал! – в бешенстве прорычал Тед.
– Пардон?
В голосе Мишель слышалось такое искреннее недоумение, что Хейм вдруг обо всем догадался.
– ...твою мать! Какой же я мудила! – сказал он вслух, но, к несчастью, позабыл прикрыть ладонью трубку.
– О!..
Последовал сухой щелчок, затем короткие гудки. Мишель не любила грубиянов.
Секунду Тед Хейм молча таращился на телефон. Затем издал дикий вопль, смел со стола бумаги и обхватил голову обеими руками. Где-то в огромном Бейруте была девушка без имени, которая привезла важные новости о Малко и которую он только что спугнул.
Оставалось одно: ездить по всем отелям Бейрута и искать француженку, прибывшую утром из Багдада.
– Ясмина! – заорал Хейм. Вошла секретарша-ливанка, обеспокоенно взглянув на его багровое лицо.
– Садитесь на телефон, – приказал Тед. – Если позвонит женский голос с французским акцентом, говорите с этой женщиной так, словно она – сама царица Савская. Скажите, что я невежа, грубиян и алкоголик и что я припадаю к ее ногам, только запишите ее фамилию и адрес!
Радуясь столь правдивым и самокритичным признаниям шефа, секретарша пообещала, что с боевого поста ее смогут согнать только землетрясение и израильский десант.
Тед как безумный рванулся на поиски, которые пришлось вести довольно открыто, рискуя привлечь пристальное внимание ливанской контрразведки: после операции «Фантом» она без того питала к нему повышенный интерес.
Мишель перезвонила через час. Желание поговорить о Малко одержало в ней верх над возмущением, однако она пообещала себе когда-нибудь высказать Малко все, что думает о его друзьях. Ясмина отлично справилась со своей задачей, заверив ее, что Тед на грани нервного припадка.
Как только позвонил Хейм, секретарша сообщила ему номер комнаты Мишель в «Бристоле», старом отеле, расположенном в самом центре Бейрута. Через пятнадцать минут американец, держа наизготовку, точно дубину, огромный букет роз, уже стучал в дверь номера француженки. Розы произвели желаемый эффект. У Мишель создалось впечатление, что с момента встречи с Малко она живет в волшебной сказке.