Однажды, остановившись у фонарного столба с расписанием автобусов, Анна медленно соображала, как ей пристроить сумки на ноги, чтобы они не извазюкались в грязи. Был у нее такой негативный исторический опыт, потом сумка ни черта не оттерлась. Еще издалека она заметила, что прямо к расписанию какая-то несознательная сволочь прилепила рекламное объявление, написанное от руки. Что характерно, все бумажки с телефонными номерами под объявлением были оторваны, поэтому Анна заинтересовалась содержанием бумажки, налепленной наискосок автобусного расписания, которая давно выучила назубок на личном горьком опыте без всякого расписания. На остановке, кроме нее, никого не было, лампа фонаря едва горела. В этих потемках Анна попыталась с сумками подпрыгнуть повыше, но получалось плохо. Вдруг сильный порыв ветра сорвал объявление, и листок бумаги плавно спланировал прямо на лоб Анны, которой все же удалось немного подпрыгнуть. Клеили объявление домашним клейстером, поэтому сумки пришлось составить в грязь, чтобы двумя руками снять с лица тетрадный листочек и липкую кашицу из ржаного хлеба, на которой он держался на грязной жестянке автобусного расписания. Текст, нацарапанный шариковой ручкой на измятой бумажке, был больше похож на какое-то издевательство.
Анна, конечно, решила, что ни к какому исполкому она, на ночь глядя, не поедет. Но, добравшись до дома, спешно кинула все сумки в коридоре и, не дожидаясь автобуса, побежала к исполкому, стараясь не упасть в окружавшей ее темноте очередной «разрухи», когда никому не было дела до уличного освещения. Проклиная всех, кто неправильно воспринимал уроки истории, экономя на обычной человеческой порядочности, она и не вспомнила о своем «историческом опыте», рванув, сломя голову, навстречу к долгожданным приключениям по первой же почеркушке неизвестной ей дамы, столько пообещавшей в своем объявлении всем желающим и страждущим. В голове Анны лишь кровью стучала ее фраза: «Любовь: возвращение любимого, объятия, слезы…» Не то, чтобы она на такое рассчитывала в реальности, давно став прагматичной и приземленной особой с твердыми материалистическими взглядами на будущее, но… чем черт не шутит?
Подбежав к исполкому, она чуть было разом не отказалась от своих материалистических принципов, поскольку исполком был освещен огнями газовых фонарей, а перед парадным, возле транспаранта «Будущие сотрудники нашего комбината!» фотографировались дамы в шляпках и белых фартуках с умытыми детьми с чистых рубашках. Но какие-то принципы все же остались в Анне неколебимыми, потому что она сразу заметила одну неувязочку: все здания, фотограф, няни, дети и само здание исполкома – были в разных оттенках коричневого цвета, будто сошли с выцветших дореволюционных снимков. Никаких больше цветов возле растерянной Анны не было, поэтому она не решалась перейти улицу, чтобы подойти поближе. Ей на минутку почудилось, будто стоит ей сделать еще шаг, как и она станет фигуркой с этого ожившего снимка, навсегда лишившись собственного будущего.
Она не заметила, как к ней подошла высокая темноволосая женщина и вежливо поздоровалась. Анна мельком взглянула на нее и тут же успокоилась, потому что у дамы были ярко-красные губы и голубые глаза, а сама она куталась в шелковую бордовую столу.
– Извините, а что здесь такое? – отважилась она спросить у незнакомки.
– Да решила как-то оживить обстановку, – призналась дама. – Ну, не принимать же тебя в съемной квартире, где две клуши будут ссориться на кухне на счет пеленок и картошки. Все же это можно было себе позволить, когда впереди маячило немного другое будущее. Пойдем, не бойся!
Она взяла Анну за руку, но стоило им шагнуть в направлении исполкома, как фонари погасли, а публика, фотографировавшаяся только что со смехом и шутками, исчезла. Анна даже засомневалось, не показалось ли ей все, что она только что видела собственными глазами, как вдруг она поняла, что они идут вовсе не к их исполкому, а к какому-то удивительно красивому сооружению, которое она смутно помнила по своим мечтам, на которых давно поставила жирный крест.
– Ты не ошиблась! – успокоила ее дама. – Палаццо Дукале, Дворец Дожей в Венеции, куда ты так рвалась когда-то в мечтах… Решила для начала исполнить твою мечту, чтобы все последующее в своем теперешнем будущем ты воспринимала с присущей тебе прагматичностью.
– Меня что, казнят на рыночной площади как Марино Фальеро? – с опаской спросила Анна.
– До этого, очень надеюсь, не дойдет, – неуверенно ответила дама.
Это не слишком успокоило Анну, уже догадавшуюся, что перед ней – та самая потомственная ясновидящая, написавшая объявление на столбе с автобусным расписанием. Наверно, она что-то негативное рассмотрела на ее счет в своем хрустальном шаре, поэтому различными иллюзиями решила как-то скрасить Анне жестокий моральный удар. Ей даже вспомнилась какая-то книжка, где человек перед казнью тоже попадал в какие-то чудесные места, где он хотел побывать в своем будущем, сжавшимся до гильотины. Почему-то с нездоровым ажиотажем ей захотелось жить, хотя будущее давно не сулило ей никаких перспектив. Она вырвала свою руку из теплых мягких ладоней дамы с твердым намерением потребовать немедленно предсказать ей все те гадости, которые та хотела смягчить этими видениями.
– Мария Сергеевна, – неуверенно обратилась она к даме.
– Это я просто в объявлении написала, – призналась дама, жестом остановив ее сбивчивую речь. – Вернее, сняла со столба чужое объявление, написала тебе записочку, да и прикрепила к расписанию автобусов. На столбе же не напишешь: «Средняя горгона Эвриале приглашает на собеседование возможную претендентку на роль музы истории Клио. Моральных уродов, маньяков, жлобов и недоумков просьба не беспокоиться!»
– Да, такое лучше не писать на столбе, – подтвердила Анна, начиная порицать себя за легкомыслие.
– Анна, ты слышала что-то про муз из античной мифологии? – ответ поинтересовалась дама.
Еще бы Анна не слышала про муз, без конца читая всю, что могла отыскать по древнегреческой мифологии! Она перечислила имена муз, заметив, что, по сообщению Павсания, первыми, кто почтил муз и принес им жертвы на Геликоне, были не поэты, певцы и ученые, а страшные великаны алоады, которых звали От и Эфиальт. Они ввели культ муз и дали им имена, считая, что муз только три: Мелета («опытность»), Мнема («память») и Аойда («песня»). Впоследствии этот культ вошел в ритуал почитания богини памяти Мнемозины, которую считали матерью всех девяти муз.
– Отлично! – похвалила ее дама. – Итак, хочу представиться официально. Как ты уже поняла, я вовсе не ясновидящая Мария Сергеевна, хотя о будущем кое-что знаю, но лишь потому, что лучше других знаю прошлое и чту богиню Мнемозину, зная, что когда боги хотят наказать людей, они лишают их памяти. Зовут меня Эвриале, и ничего гадкого лично тебе предсказывать не желаю! Более того, обязуюсь помогать тебе во всем и даже следить за твоим товаром в камере хранения, если ты согласишься… выступить второй музой Клио. И в качестве доказательства серьезности моего предложения и реальности происходящего – я решила исполнить твою мечту! Конечно, я могу это сделать ненадолго, но до первого утреннего луча Палаццо Дукале в твоем полном распоряжении, благословенная Клио! Ну, ты ведь согласишься?
– А кто от такого откажется? – растерянно пробормотала Анна, понимая, что ей следовало бы поломаться для приличия и высказать толику недоверия.
Впрочем, Древняя Греция с ее мифами давно стали для нее куда реальнее происходивших «демократических преобразований всего общества», наблюдать которые ей не составляло никакого резона, зная, что в них у нее вообще нет никакого будущего – ни ближнего, ни дальнего. Украдкой она потрогала плиты под ногами, сделав вид, будто завязывает шнурок на кроссовках. Камень был вполне реальным, шершавым и холодным. И она почувствовала, как душу захлестывает неудержимый восторг. Пусть лишь на одну ночь и может даже во сне перед казнью за просроченную плату на рынке, но она в Венеции!
Осматривая величественное здание резиденции дожа, она пожалела, что в нем почти не осталось от первоначальной античной конструкции, возведенной до 1000 года на основе существовавших с незапамятных времен римских стен. Вид с лагуны, который она так хорошо знала по фотографиям, придали Дворцу Дожей каменотесы Филиппо Календарио, Пьетро Базейо и мастер Энрико в 1400–1404 годах. Но они с Эвриале стояли на Площади Святого Марка, где фасад дворца был достроен спустя почти 30 лет. Ей не терпелось попасть внутрь, чтобы увидеть росписи Беллини, Тициана, Веронезе, Тинторетто и многих других. Конечно, ей хотелось бы прикоснуться и к перилам крытого моста Вздохов, по которому осужденных уводили в тюремное крыло Дворца. Она залюбовалась балконом в центре восточного фасада, выполненным учениками Сансовино в 1536 году. Над балконом красовалось стрельчатое готическое окно со скульптурным изображением дожа Андреа Гритти перед символом Венеции и статуей Правосудия работы Алессандро Витториа. Именно с этого балкона, выгядевшем в свете фонарей особенно торжественно, в 1866 году было провозглашено воссоединение Венеции с Итальянским Королевством.
С площади Святого Марка во двор Дворца Дожей, как уже знала Анна, можно было пройти через Бумажные ворота – Порта делла Карта, созданные Джованни и Бартоломео Бон., в форме стрельчатой арки, украшенной в ее верхней части декоративными элементами в готическом стиле. Сюда вносили верительные грамоты, отсюда выносили важнейшие документы, поэтому ворота со статуей дожа Франческо Фоскари перед крылатым львом носили такое интригующее название.
Но, перед тем, как через Бумажные ворота пройти в арочную галерею Фоскари, а затем во двор Дворца Дожей, Анна принялась искать хоть какую-то надпись на каменных плитах, упоминавшую о доже Марино Фальер или Марин Фальер, поразному упоминавшийся в литературе. Она знала, что помост, на котором ему отрубили голову, был прямо перед входом в Бумажные ворота. Возможно, она даже стояла на плитах, по которым стекала его кровь.
– Вряд ли ты найдешь здесь его имя, – усмехнулась Эвриале. – Имя Фальера было стерто с фриза в зале Большого совета, где выбиты имена всех дожей, и заменено надписью «На этом месте было имя Марино Фальера, обезглавленного за совершенные преступления». Больше никаких упоминаний о нем здесь ты не найдешь. Ты читала о нем трагедию лорда Байрона?
– Мне интересен этот человек, решивший взять всю ответственность власти на себя, – призналась Анна. – Марино было 33 года, когда после смерти маркиза Адзо д’Эсте, началась война за его наследство, и против Венеции выступил папский престол, а на Венецию был наложен интердикт, по которому венецианцы были отлучены от церкви, всё их имущество конфисковано, договора аннулированы, и любой человек мог законно взять венецианца в рабство. Тогда возник заговор против дожа, который был раскрыт. Для контроля над заговорщиками был учрежден специальный Совет десяти. А Марино Фальера был военачальником, дипломатом и членом Совета Десяти. Он командовал венецианскими войсками при осаде Зары, победил 80-тысячную армию венгерского короля. Командуя флотом, взял Капо д’Истрия, был подестой на материке. Послом в Генуе и Риме представлял интересы Венеции. Дожем был избран в 80-летнем возрасте заочно, находясь при этом в Риме с дипломатической миссией. Сам Мариино за это время превратился в мудрого старика, понимая, что Венеции предстоят трудные годы, поэтому решил сосредоточить власть, чтобы лучшим образом организовать оборону. А Совет десяти стал высшим государственным органом, состоявшим из таких же стариков, ни за что не отвечавших, желавших тайно править из-за его спины в интересах своих семей. Мне очень интересен этот человек, решивший вернуть власти ее первоначальное значение. Его заговор был обречен, а через три года после его казни Венеция утратила все его завоевания…
– Кстати, а какую эпоху ты предпочитаешь? – остановилась Эвриале лестнице, которая вела в парадные залы дворца.
– Предпочитаю ту эпоху, которая мне досталась, но непременно с винтажными аксессуарами, – ответила Анна.
– Отлично! – одобрила ее выбор Эвриале. – Остановимся в зале Скарлатти, где собирались сановники в алых тогах, ожидали выхода дожа для проведения официальных церемоний. Отделка этого зала была выполнена под руководством Пьетро Ломбардо. Богатый деревянный потолок относится к началу XVI века. На изящном мраморном камине установлен герб дожа Агостино Барбариго.
– А я теперь, как Золушка? – поинтересовалась Анна, заметив, что на ней вместо джинсов лиловое вечернее платье, гармонировавшее с оливковыми тонами зала Скарлатти. – В двенадцать часов все превратится в капустную кочерыжку?
– Да как сказать, – туманно ответила Эвриале. – Платье с модного показа в Милане, с недели моды, аксессуары из города Парижа. Если не хватятся, оставим себе! Давай-ка, познакомимся с местной венецианской кухней, которая имеет отдельное название «Veneto». Она не совсем итальянская, поскольку сформировалась под влиянием Среднего и Дальнего Востока, благодаря иностранным купцам, привозящим с собой из далеких стран, но и оригинальные рецепты, а также специи и приправы. Венеция в течение многих веков была центром торговли между Европой и Востоком, здесь объединились воедино арабская, турецкая и азиатская кухня. И сейчас прямо среди этой исторической роскоши мы устроим венецианскую тратторию!
Эвриале хлопнула в ладоши, в зале зажегся верхний свет, появился столик на двоих и череда растерянных официантов с блюдами. На всех была разная униформа, поэтому Анна поняла, что Эвриале каким-то образом вытащила официантов из самых разных тратторий Венеции.
– Хотелось бы создать непринужденную атмосферу, – призналась она, разворачивая салфетку. – Ты же с работы, голодная? Любишь итальянскую кухню?
– О! Только не это! – взмолилась Анна. – У нас с утра до вечера на рынке праздник итальянской кухни! Там две бабы мини-пиццу разносят, у меня от нее изжога.
– Это с прокисшим огурцом и кетчупом? Фу, гадость какая! Я тоже попробовала, пока давеча за тобой наблюдала. Ну да, не повешу же я объявление на кого попало! – ответила горгона на вопросительный взгляд Анны. – Потому извини, наблюдала за тобой. И думаю, нам сегодня не совсем помешает гастрономическая атмосфера Венеции с ее аллегориями и загадочными натюрмортами украшенными моллюсками, крабами, омарами, лангустами, креветками… Как там писал Иван Бунин о великолепной Венеции?
– В курсе! – строго оборвала ее горгона. – Давай полакомимся чем-то более соответствующим романтической атмосфере.
– Да уж не отказалась бы! – сказала Анна, радостно потирая руки.
– Отлично! Какое вино предпочитаешь? – спросила Эвриале, подавая знак официанту в красном мундире.
– Вообще-то я не такая! – отмела возможные подозрения Анна. – Но сегодня… за встречу разве что…. Можно красненького.
– Самое знаменитое вино Тосканы – Кьянти, – на чистом русском языке вдруг сказал склонившийся над Анной официант, подавая ей винную карту. – Его основа – сорт Санджовезе. Кьянти может быть очень простым и легким вином, но может – дорогим и ценным, с отличным потенциалом выдержки. Рекомендую попробовать и Франчакорту, являющимся самым престижным вином из Венеции, но Кьянти, безусловно, самое популярное итальянское вино в мире.
– А… так мы где-то у нас остались? Это все не настоящее? – разочарованно протянула Анна. – Вы сами-то откуда?
– В Венеции второй год, в Москве работал преподавателем, – сухо отрекомендовался официант.
– Вот черт! – втянула голову в плечи Анна. – Предупреждать надо! Давайте Кьянти!
– Ладно, нам тоже тут лишни люди ни к чему, – недовольно заявила Эвриале, явно расстроенная присутствием российского знатока венецианских вин.
Она щелкнула пальцами, и официанты, выставив свои подносы на появившийся перед ними стол, медленно растворились в воздухе. Сразу после их исчезновения на столе появились большие старинные часы с выдвижным ящичком внизу и бронзовыми лапками.
– Ты кого вообще брал? – обратилась горгона к часам. – Почему тут один начал нам вина рекомендовать по-русски? Нарочно переместились в Италию, чтоб никто ничего не понял! И тут нам Кьянти предлагают по-русски!
– А я в его анкету не заглядывал! – склочно возразили часики, почесывая ножку о салфетку. – Сейчас тут, поди-ка, и все гондольеры русские! Все сейчас подальше от реформ ломанули. И понять их можно! Сейчас в Японии, наверно, все гейши и самураи – русские.
– Ты Японией не прикрывайся! Мы в Венеции! И здесь гондольеры имеют потомственную лицензию, которую пока за взятки не продают! – жестко возразила Эвриале. – Сам теперь десерт подавать будешь! Организуй Берлинский симфонический оркестр и пару победителей международных конкурсов бальных танцев. Мы вообще-то в платьях от Армани!
Больше всего в ту ночь Анне запомнился даже не вальс с элегантным преподавателем танцев на паркете школы GallaDance из Монте-Карло, оказавшимся родом из Харькова, а то, что в каждом рыбном блюде она обнаруживала по серебряному колечку венецианской работы.
Эвриале объяснила ей, что Венеция – это не только город-рыба, но и город колечек. Ведь и святой Марк, в честь которого названа площадь перед Дворцом, передавал через рыбака дожу кольцо в знак своего покровительства Венеции. А каждый новый дож здесь бросал в море собственное кольцо, как бы обручаясь с морской стихией со словами: «О Боже, даруй нам и всем тем, кто поплывет вслед за нами, спокойное море!» Немудрено, что здешняя рыба просто кишит драгоценными кольцами.
Колечко на последний мизинец Анна вытащила из мидии уже под самое утро, с сожалением поместив его на свой пальчик, понимая, что чудесной сказке приходит конец.
Как только она увидела, что на всех пальцах у нее надеты кольца, которые она накануне с азартом искала в каждом кусочке рыбы, до нее стали медленно доходить события минувшей ночи и обещания, данные ею горгоне под каждое колечко на ее пальцах.
Первый этап боевого задания она выполнила в тот же день, купив компьютер и заключив договор с провайдерской фирмой. Сидя у включенного компьютера и тупо глядя на заставку «Мы рады приветствовать Вас на просторах бескрайнего Интернета!», она почувствовала, что два колечка с аметистом и крошечным изумрудом, сжимавшие ее пальцы так, будто хотели впиться в ее кожу, – совершенно перестали давить и сделались удивительно удобными.
Зато на среднем пальце немедленно давить начал большой венецианский перстень с дымчатым топазом и латинской надписью вдоль кольца «Все Ангелы были заняты. Послали меня!»
Анна сразу вспомнила, что ей надо найти в Интернете какой-то блог… или блок. Вот только она никак не могла вспомнить, что за блок ей надо было найти… смутно припоминая что-то овощное. То ли помидоры на проводе, то ли хрен в томате…
Решив попробовать изучить поисковую систему, как советовала ей первым пунктом памятка для новичков, выданная молодым человеком, подключавшим ее компьютер к Интернету, она так и набрала в Яндексе: «хрен в томате», радуясь тому, как все разумно и демократично устроено в этом новом для нее пространстве, поскольку ответ получила практически сразу.
Она начала читать статьи блога, поражаясь, как мысли этой «мадам Огурцовой» созвучны ее собственным, как давно, оказывается, она хотела почитать что-то такое, где одновременно присутствовало бы что-то историческое, политическое, литературное, философское.
Пожалуй, лента комментариев была зачастую даже интереснее, чем сами статьи. В ней самые разные люди спорили о жизни, а сама автор блога была среди них своеобразным арбитром. Разговоры после статей принимали иногда неожиданные повороты, становясь темой очередного выступления хозяйки блога, расставлявшей акценты именно с исторической точки зрения, которая для Анны была верхом жизненного прагматизма.
Мария Сергеевна потомственная гадалка и ясновидящая!Анна вытерла лицо носовым батистовым платком, оставшимся непроданным из весенней коллекции дамских носовиков с кружевами и виньетками, заметив, что с обратной стороны листочка тоже что-то написано. Она удивилась такой бережливости потомственной гадалки и ясновидящей, написавшей объявление на использованном листке. Неужели эта Мария Сергеевна не предвидела, что листок может налепиться ей на лоб, а она потом прочтет, что та написала на обороте? В ожидании автобуса Анна лениво подумала еще несколько обличительных мыслей по поводу потомственной ясновидящей, как внезапно поняла, что записка адресована ей лично: «Аня! Как завезешь сумки, приезжай к исполкому, я там тебя ждать буду!»
Снятие предсказания кукушки, правка изгибов судьбы. Гадание по трещинам на пятках.
Исцеление бесноватых наложением дисциплинарных взысканий на срок до 15 суток, исцеление хитроватых.
Любовь: возвращение любимого, объятия, слезы. Регулировка потенции, коррекция угла. Настройка времени потенции. Помощь в бизнесе. Готовые ауры успешных компаний, фирм. Ауры под ключ. Разработка амулетов с логотипом вашей компании. Составление фирменных молитв. Снятие порчи с трудового коллектива по групповой фотографии.
Сниму: венец безбрачия, фату одиночества, печать бобылизма, штамп целомудрия, «пластырь немоты», «кандалы безручия», «трусы бессилия».
Изгнание тараканов из башки и жилища.
Поиск вещей, заговор от прыщей и клещей, исцеление мощей.
Временная порча для военкомата, справки о порче. Заговор повестки. Отворот военкома.
Анна, конечно, решила, что ни к какому исполкому она, на ночь глядя, не поедет. Но, добравшись до дома, спешно кинула все сумки в коридоре и, не дожидаясь автобуса, побежала к исполкому, стараясь не упасть в окружавшей ее темноте очередной «разрухи», когда никому не было дела до уличного освещения. Проклиная всех, кто неправильно воспринимал уроки истории, экономя на обычной человеческой порядочности, она и не вспомнила о своем «историческом опыте», рванув, сломя голову, навстречу к долгожданным приключениям по первой же почеркушке неизвестной ей дамы, столько пообещавшей в своем объявлении всем желающим и страждущим. В голове Анны лишь кровью стучала ее фраза: «Любовь: возвращение любимого, объятия, слезы…» Не то, чтобы она на такое рассчитывала в реальности, давно став прагматичной и приземленной особой с твердыми материалистическими взглядами на будущее, но… чем черт не шутит?
Подбежав к исполкому, она чуть было разом не отказалась от своих материалистических принципов, поскольку исполком был освещен огнями газовых фонарей, а перед парадным, возле транспаранта «Будущие сотрудники нашего комбината!» фотографировались дамы в шляпках и белых фартуках с умытыми детьми с чистых рубашках. Но какие-то принципы все же остались в Анне неколебимыми, потому что она сразу заметила одну неувязочку: все здания, фотограф, няни, дети и само здание исполкома – были в разных оттенках коричневого цвета, будто сошли с выцветших дореволюционных снимков. Никаких больше цветов возле растерянной Анны не было, поэтому она не решалась перейти улицу, чтобы подойти поближе. Ей на минутку почудилось, будто стоит ей сделать еще шаг, как и она станет фигуркой с этого ожившего снимка, навсегда лишившись собственного будущего.
Она не заметила, как к ней подошла высокая темноволосая женщина и вежливо поздоровалась. Анна мельком взглянула на нее и тут же успокоилась, потому что у дамы были ярко-красные губы и голубые глаза, а сама она куталась в шелковую бордовую столу.
– Извините, а что здесь такое? – отважилась она спросить у незнакомки.
– Да решила как-то оживить обстановку, – призналась дама. – Ну, не принимать же тебя в съемной квартире, где две клуши будут ссориться на кухне на счет пеленок и картошки. Все же это можно было себе позволить, когда впереди маячило немного другое будущее. Пойдем, не бойся!
Она взяла Анну за руку, но стоило им шагнуть в направлении исполкома, как фонари погасли, а публика, фотографировавшаяся только что со смехом и шутками, исчезла. Анна даже засомневалось, не показалось ли ей все, что она только что видела собственными глазами, как вдруг она поняла, что они идут вовсе не к их исполкому, а к какому-то удивительно красивому сооружению, которое она смутно помнила по своим мечтам, на которых давно поставила жирный крест.
– Ты не ошиблась! – успокоила ее дама. – Палаццо Дукале, Дворец Дожей в Венеции, куда ты так рвалась когда-то в мечтах… Решила для начала исполнить твою мечту, чтобы все последующее в своем теперешнем будущем ты воспринимала с присущей тебе прагматичностью.
– Меня что, казнят на рыночной площади как Марино Фальеро? – с опаской спросила Анна.
– До этого, очень надеюсь, не дойдет, – неуверенно ответила дама.
Это не слишком успокоило Анну, уже догадавшуюся, что перед ней – та самая потомственная ясновидящая, написавшая объявление на столбе с автобусным расписанием. Наверно, она что-то негативное рассмотрела на ее счет в своем хрустальном шаре, поэтому различными иллюзиями решила как-то скрасить Анне жестокий моральный удар. Ей даже вспомнилась какая-то книжка, где человек перед казнью тоже попадал в какие-то чудесные места, где он хотел побывать в своем будущем, сжавшимся до гильотины. Почему-то с нездоровым ажиотажем ей захотелось жить, хотя будущее давно не сулило ей никаких перспектив. Она вырвала свою руку из теплых мягких ладоней дамы с твердым намерением потребовать немедленно предсказать ей все те гадости, которые та хотела смягчить этими видениями.
– Мария Сергеевна, – неуверенно обратилась она к даме.
– Это я просто в объявлении написала, – призналась дама, жестом остановив ее сбивчивую речь. – Вернее, сняла со столба чужое объявление, написала тебе записочку, да и прикрепила к расписанию автобусов. На столбе же не напишешь: «Средняя горгона Эвриале приглашает на собеседование возможную претендентку на роль музы истории Клио. Моральных уродов, маньяков, жлобов и недоумков просьба не беспокоиться!»
– Да, такое лучше не писать на столбе, – подтвердила Анна, начиная порицать себя за легкомыслие.
– Анна, ты слышала что-то про муз из античной мифологии? – ответ поинтересовалась дама.
– Отлично! – похвалила ее дама. – Итак, хочу представиться официально. Как ты уже поняла, я вовсе не ясновидящая Мария Сергеевна, хотя о будущем кое-что знаю, но лишь потому, что лучше других знаю прошлое и чту богиню Мнемозину, зная, что когда боги хотят наказать людей, они лишают их памяти. Зовут меня Эвриале, и ничего гадкого лично тебе предсказывать не желаю! Более того, обязуюсь помогать тебе во всем и даже следить за твоим товаром в камере хранения, если ты согласишься… выступить второй музой Клио. И в качестве доказательства серьезности моего предложения и реальности происходящего – я решила исполнить твою мечту! Конечно, я могу это сделать ненадолго, но до первого утреннего луча Палаццо Дукале в твоем полном распоряжении, благословенная Клио! Ну, ты ведь согласишься?
– А кто от такого откажется? – растерянно пробормотала Анна, понимая, что ей следовало бы поломаться для приличия и высказать толику недоверия.
Впрочем, Древняя Греция с ее мифами давно стали для нее куда реальнее происходивших «демократических преобразований всего общества», наблюдать которые ей не составляло никакого резона, зная, что в них у нее вообще нет никакого будущего – ни ближнего, ни дальнего. Украдкой она потрогала плиты под ногами, сделав вид, будто завязывает шнурок на кроссовках. Камень был вполне реальным, шершавым и холодным. И она почувствовала, как душу захлестывает неудержимый восторг. Пусть лишь на одну ночь и может даже во сне перед казнью за просроченную плату на рынке, но она в Венеции!
Осматривая величественное здание резиденции дожа, она пожалела, что в нем почти не осталось от первоначальной античной конструкции, возведенной до 1000 года на основе существовавших с незапамятных времен римских стен. Вид с лагуны, который она так хорошо знала по фотографиям, придали Дворцу Дожей каменотесы Филиппо Календарио, Пьетро Базейо и мастер Энрико в 1400–1404 годах. Но они с Эвриале стояли на Площади Святого Марка, где фасад дворца был достроен спустя почти 30 лет. Ей не терпелось попасть внутрь, чтобы увидеть росписи Беллини, Тициана, Веронезе, Тинторетто и многих других. Конечно, ей хотелось бы прикоснуться и к перилам крытого моста Вздохов, по которому осужденных уводили в тюремное крыло Дворца. Она залюбовалась балконом в центре восточного фасада, выполненным учениками Сансовино в 1536 году. Над балконом красовалось стрельчатое готическое окно со скульптурным изображением дожа Андреа Гритти перед символом Венеции и статуей Правосудия работы Алессандро Витториа. Именно с этого балкона, выгядевшем в свете фонарей особенно торжественно, в 1866 году было провозглашено воссоединение Венеции с Итальянским Королевством.
С площади Святого Марка во двор Дворца Дожей, как уже знала Анна, можно было пройти через Бумажные ворота – Порта делла Карта, созданные Джованни и Бартоломео Бон., в форме стрельчатой арки, украшенной в ее верхней части декоративными элементами в готическом стиле. Сюда вносили верительные грамоты, отсюда выносили важнейшие документы, поэтому ворота со статуей дожа Франческо Фоскари перед крылатым львом носили такое интригующее название.
Но, перед тем, как через Бумажные ворота пройти в арочную галерею Фоскари, а затем во двор Дворца Дожей, Анна принялась искать хоть какую-то надпись на каменных плитах, упоминавшую о доже Марино Фальер или Марин Фальер, поразному упоминавшийся в литературе. Она знала, что помост, на котором ему отрубили голову, был прямо перед входом в Бумажные ворота. Возможно, она даже стояла на плитах, по которым стекала его кровь.
– Вряд ли ты найдешь здесь его имя, – усмехнулась Эвриале. – Имя Фальера было стерто с фриза в зале Большого совета, где выбиты имена всех дожей, и заменено надписью «На этом месте было имя Марино Фальера, обезглавленного за совершенные преступления». Больше никаких упоминаний о нем здесь ты не найдешь. Ты читала о нем трагедию лорда Байрона?
– Мне интересен этот человек, решивший взять всю ответственность власти на себя, – призналась Анна. – Марино было 33 года, когда после смерти маркиза Адзо д’Эсте, началась война за его наследство, и против Венеции выступил папский престол, а на Венецию был наложен интердикт, по которому венецианцы были отлучены от церкви, всё их имущество конфисковано, договора аннулированы, и любой человек мог законно взять венецианца в рабство. Тогда возник заговор против дожа, который был раскрыт. Для контроля над заговорщиками был учрежден специальный Совет десяти. А Марино Фальера был военачальником, дипломатом и членом Совета Десяти. Он командовал венецианскими войсками при осаде Зары, победил 80-тысячную армию венгерского короля. Командуя флотом, взял Капо д’Истрия, был подестой на материке. Послом в Генуе и Риме представлял интересы Венеции. Дожем был избран в 80-летнем возрасте заочно, находясь при этом в Риме с дипломатической миссией. Сам Мариино за это время превратился в мудрого старика, понимая, что Венеции предстоят трудные годы, поэтому решил сосредоточить власть, чтобы лучшим образом организовать оборону. А Совет десяти стал высшим государственным органом, состоявшим из таких же стариков, ни за что не отвечавших, желавших тайно править из-за его спины в интересах своих семей. Мне очень интересен этот человек, решивший вернуть власти ее первоначальное значение. Его заговор был обречен, а через три года после его казни Венеция утратила все его завоевания…
– Ну, у него были свои недостатки, – уклончиво прокомментировала Эвриале ее эмоциональную декламацию. – Но вот в чем ты права, так это в том, что ищешь подтверждение своим историческим изысканиям в настоящей литературе, у Каллиоп своего времени. У Байрона здесь был экскурсоводом один темпераментный итальянец, сразивший его замечанием, что вот на этой «Золотой лестнице», спроектированной Сансовино в 1538 году для дожа Андреа Гритти и законченной Скарпаньино в 1559 году, – Марино Фальеро был коронован, а затем обезглавлен. Хотя, как ты сама понимаешь, рубить голову старику на лестнице, покрытой позолоченной лепниной, крайне неудобно. Но какой практичности можно ожидать от английского лорда и итальянского экскурсовода? Однако это замечание так зажгло Байрона, что он написал свою трагедию, А после сообщил в письме своему другу Меррею, что «вложил душу в эту трагедию», сделав очень важное примечание, которое лучше всего раскрывает связь Каллиопы и Клио: «Помните, это не политическая пьеса, хотя и может походить на таковую. Она строго историческая, читайте историю и судите по ней!» – Здорово! – искренне восхитилась Анна.
Власть над Венецией!.. Да это вы —
Предатели! Вы, вы мне изменили!
Я, равный вам по крови, выше вас
По сану и делам, оторван вами
От дел моих высоких в дальних странах,
В морях, на поле брани, в городах
И жертвой, венценосной, но бессильной,
Закованной, на тот алтарь повергнут,
Где вы – жрецы! Не знал, не жаждал я,
Во сне не видел вашего избранья!
Я в Риме был тогда; я подчинился,
Но, воротясь, нашел, помимо зоркой
Ревнивости, с которой вы привыкли,
Смеясь, мешать благим мечтам князей,
Проделанную вами в дни межвластья,
Пока в столицу ехал я, урезку
И искаженье жалких прав, какие
Остались дожу! Это все я снес
И впредь сносил бы. если б мой очаг
Запятнан не был вашей клеветою.
А клеветник – вот он, средь вас, достойный
Судья в суде таком!..
Джордж Гордон Байрон «Марино Фальер, дож венецианский»
– Предпочитаю ту эпоху, которая мне досталась, но непременно с винтажными аксессуарами, – ответила Анна.
– Отлично! – одобрила ее выбор Эвриале. – Остановимся в зале Скарлатти, где собирались сановники в алых тогах, ожидали выхода дожа для проведения официальных церемоний. Отделка этого зала была выполнена под руководством Пьетро Ломбардо. Богатый деревянный потолок относится к началу XVI века. На изящном мраморном камине установлен герб дожа Агостино Барбариго.
– А я теперь, как Золушка? – поинтересовалась Анна, заметив, что на ней вместо джинсов лиловое вечернее платье, гармонировавшее с оливковыми тонами зала Скарлатти. – В двенадцать часов все превратится в капустную кочерыжку?
– Да как сказать, – туманно ответила Эвриале. – Платье с модного показа в Милане, с недели моды, аксессуары из города Парижа. Если не хватятся, оставим себе! Давай-ка, познакомимся с местной венецианской кухней, которая имеет отдельное название «Veneto». Она не совсем итальянская, поскольку сформировалась под влиянием Среднего и Дальнего Востока, благодаря иностранным купцам, привозящим с собой из далеких стран, но и оригинальные рецепты, а также специи и приправы. Венеция в течение многих веков была центром торговли между Европой и Востоком, здесь объединились воедино арабская, турецкая и азиатская кухня. И сейчас прямо среди этой исторической роскоши мы устроим венецианскую тратторию!
Эвриале хлопнула в ладоши, в зале зажегся верхний свет, появился столик на двоих и череда растерянных официантов с блюдами. На всех была разная униформа, поэтому Анна поняла, что Эвриале каким-то образом вытащила официантов из самых разных тратторий Венеции.
– Хотелось бы создать непринужденную атмосферу, – призналась она, разворачивая салфетку. – Ты же с работы, голодная? Любишь итальянскую кухню?
– О! Только не это! – взмолилась Анна. – У нас с утра до вечера на рынке праздник итальянской кухни! Там две бабы мини-пиццу разносят, у меня от нее изжога.
– Это с прокисшим огурцом и кетчупом? Фу, гадость какая! Я тоже попробовала, пока давеча за тобой наблюдала. Ну да, не повешу же я объявление на кого попало! – ответила горгона на вопросительный взгляд Анны. – Потому извини, наблюдала за тобой. И думаю, нам сегодня не совсем помешает гастрономическая атмосфера Венеции с ее аллегориями и загадочными натюрмортами украшенными моллюсками, крабами, омарами, лангустами, креветками… Как там писал Иван Бунин о великолепной Венеции?
– Мы же ночью здесь, – заметила Анна, восторженно наблюдая, как настоящие венецианские официанты грациозно сервируют их стол. – Поэтому о небе судить не берусь, а вся авантюрность обстановки больнее ассоциируется с воспоминаниями венецианца Джакомо Казановы. Но, раз уж мы в Венеции, хочется местные блюда из рыбы! Хотя я всегда предпочитала нашу привычную кухню. Мы с мамулечкой даже бычков в томате на зиму крутили. Синенькие там… помидорчики…
Голос давней жизни, от которой
Только красота одна осталась!
Утром косо розовое солнце
Заглянуло в узкий переулок,
Озаряя отблеском от дома,
От стены напротив – и опять я
Радостную близость моря, воли
Ощутил, увидевши над крышей,
Над бельем, что по ветру трепалось,
Облаков сиреневые клочья
В жидком, влажно-бирюзовом небе…
– Да уж не отказалась бы! – сказала Анна, радостно потирая руки.
– Отлично! Какое вино предпочитаешь? – спросила Эвриале, подавая знак официанту в красном мундире.
– Вообще-то я не такая! – отмела возможные подозрения Анна. – Но сегодня… за встречу разве что…. Можно красненького.
– Самое знаменитое вино Тосканы – Кьянти, – на чистом русском языке вдруг сказал склонившийся над Анной официант, подавая ей винную карту. – Его основа – сорт Санджовезе. Кьянти может быть очень простым и легким вином, но может – дорогим и ценным, с отличным потенциалом выдержки. Рекомендую попробовать и Франчакорту, являющимся самым престижным вином из Венеции, но Кьянти, безусловно, самое популярное итальянское вино в мире.
– А… так мы где-то у нас остались? Это все не настоящее? – разочарованно протянула Анна. – Вы сами-то откуда?
– В Венеции второй год, в Москве работал преподавателем, – сухо отрекомендовался официант.
– Вот черт! – втянула голову в плечи Анна. – Предупреждать надо! Давайте Кьянти!
– Ладно, нам тоже тут лишни люди ни к чему, – недовольно заявила Эвриале, явно расстроенная присутствием российского знатока венецианских вин.
Она щелкнула пальцами, и официанты, выставив свои подносы на появившийся перед ними стол, медленно растворились в воздухе. Сразу после их исчезновения на столе появились большие старинные часы с выдвижным ящичком внизу и бронзовыми лапками.
– Ты кого вообще брал? – обратилась горгона к часам. – Почему тут один начал нам вина рекомендовать по-русски? Нарочно переместились в Италию, чтоб никто ничего не понял! И тут нам Кьянти предлагают по-русски!
– А я в его анкету не заглядывал! – склочно возразили часики, почесывая ножку о салфетку. – Сейчас тут, поди-ка, и все гондольеры русские! Все сейчас подальше от реформ ломанули. И понять их можно! Сейчас в Японии, наверно, все гейши и самураи – русские.
– Ты Японией не прикрывайся! Мы в Венеции! И здесь гондольеры имеют потомственную лицензию, которую пока за взятки не продают! – жестко возразила Эвриале. – Сам теперь десерт подавать будешь! Организуй Берлинский симфонический оркестр и пару победителей международных конкурсов бальных танцев. Мы вообще-то в платьях от Армани!
Эвриале объяснила ей, что Венеция – это не только город-рыба, но и город колечек. Ведь и святой Марк, в честь которого названа площадь перед Дворцом, передавал через рыбака дожу кольцо в знак своего покровительства Венеции. А каждый новый дож здесь бросал в море собственное кольцо, как бы обручаясь с морской стихией со словами: «О Боже, даруй нам и всем тем, кто поплывет вслед за нами, спокойное море!» Немудрено, что здешняя рыба просто кишит драгоценными кольцами.
Колечко на последний мизинец Анна вытащила из мидии уже под самое утро, с сожалением поместив его на свой пальчик, понимая, что чудесной сказке приходит конец.
* * *
…Она проснулась утром с гудевшей головой, лежа поперек кровати в атласных туфлях и лиловом платье. Джинсы, ветровка и кроссовки были кем-то небрежно брошены в кресло. С крайним облегчением Анна вспомнила, что нынче понедельник, поэтому на рынок ей идти не нужно. Она решила еще немного вздремнуть, но при этом из бережливости решила снять шелковое платье, ласковой пеной обнимавшее всю ее фигуру.Как только она увидела, что на всех пальцах у нее надеты кольца, которые она накануне с азартом искала в каждом кусочке рыбы, до нее стали медленно доходить события минувшей ночи и обещания, данные ею горгоне под каждое колечко на ее пальцах.
Первый этап боевого задания она выполнила в тот же день, купив компьютер и заключив договор с провайдерской фирмой. Сидя у включенного компьютера и тупо глядя на заставку «Мы рады приветствовать Вас на просторах бескрайнего Интернета!», она почувствовала, что два колечка с аметистом и крошечным изумрудом, сжимавшие ее пальцы так, будто хотели впиться в ее кожу, – совершенно перестали давить и сделались удивительно удобными.
Зато на среднем пальце немедленно давить начал большой венецианский перстень с дымчатым топазом и латинской надписью вдоль кольца «Все Ангелы были заняты. Послали меня!»
Анна сразу вспомнила, что ей надо найти в Интернете какой-то блог… или блок. Вот только она никак не могла вспомнить, что за блок ей надо было найти… смутно припоминая что-то овощное. То ли помидоры на проводе, то ли хрен в томате…
Решив попробовать изучить поисковую систему, как советовала ей первым пунктом памятка для новичков, выданная молодым человеком, подключавшим ее компьютер к Интернету, она так и набрала в Яндексе: «хрен в томате», радуясь тому, как все разумно и демократично устроено в этом новом для нее пространстве, поскольку ответ получила практически сразу.
Первой строчкой в Яндексе по частоте упоминания этого выражения стоял блог «Огурцова на линии». Стоило Анне щелкнуть мышкой по указанной в поисковике ссылке, как кольцо с топазом перестало давить на палец, будто было тщательно подобрано ей по размеру.
Самолет летит на Запад,
Солженицын в нём сидит,
«Вот-те нате, хрен в томате!» —
Бёлль, встречая, говорит.
Она начала читать статьи блога, поражаясь, как мысли этой «мадам Огурцовой» созвучны ее собственным, как давно, оказывается, она хотела почитать что-то такое, где одновременно присутствовало бы что-то историческое, политическое, литературное, философское.
Пожалуй, лента комментариев была зачастую даже интереснее, чем сами статьи. В ней самые разные люди спорили о жизни, а сама автор блога была среди них своеобразным арбитром. Разговоры после статей принимали иногда неожиданные повороты, становясь темой очередного выступления хозяйки блога, расставлявшей акценты именно с исторической точки зрения, которая для Анны была верхом жизненного прагматизма.