А может, наоборот, надо остановиться? – спохватился он тут же, – это было бы вполне естественно! Ведь любой шофер, на моем месте, непременно притормозил бы и постарался выяснить: что же тут происходит?»
Игорь резко нажал на тормоза. И сейчас же от толпы отделились два человека и направились в его сторону.
«Что они знают? – в тревоге спрашивал себя Игорь. – До чего эти гады успели уже докопаться? Может, они подойдут сейчас – и схватят. Повяжут… И – конец моим мечтам. Пропал мальчишечка!»
И он потянулся было к рычагу… Но потом пересилил себя. И остался на месте. И почувствовал, как по лицу его и по спине поползли струйки липкого пота.
Среди подошедших – один оказался знакомым. Это был старый сержант из комендатуры, Смирнов. Приоткрыв дверцу кабины, Смирнов сказал удивленно:
– Эй, это ты? Как же так? Ты же с вечера вставал на ремонт. Или я, может, ошибаюсь?
– Да нет, все правильно. – Игорь с трудом выдавил из себя улыбочку. – С вечера кое-какие неполадки были… Но я с ними управился. И эту смену думаю уж как-нибудь добить, дотянуть.
– Ты на каменоломню, что ли едешь? – угрюмо поинтересовался другой, незнакомый охранник.
– Ну, да. Куда же еще? А в чем, собственно, дело? Что случилось?
– Ничего, – отрезал охранник, – поменьше спрашивай. И давай, проезжай! Застревать здесь нельзя!
И с силой захлопнул дверцу кабины.
Туша его была тяжела. Моховой покров прорвался – и сразу же он провалился по пояс. Но потом его ноги во что-то уперлись. (То ли это был гранитный пласт, то ли еще не растаявший лед?)
Держась за бревна, Малыш постоял, потоптался в густой грязи. Убедился в том, что идти – можно. И медленно, трудно, побрел в обход тусклых, маячивших впереди огней…
Он решил обойти заставу с запада, со стороны каменоломни.
Идти на восток – в поселок – было опасно. Ведь у него там не было ни одного знакомого… Да он и вообще избегал людных мест! Зато каменный карьер, расположенный на отдаленном пустынном островке, представлялся ему убежищем вполне подходящим, надежным.
На островке этом Малыш мог укрыться в кустах, отлежаться. И может быть, – что-то придумать, найти какое-нибудь решение.
До каменного карьера отсюда оставалось – километров восемь. И половину этого пути Игорь промчался на полной скорости. Но затем он замедлил ход. А вскоре и совсем остановился. Погасил фары – это на всякий случай, чтобы не привлекать ничьего внимания. И закурил, задумался.
Опасность миновала – но вовсе не ушла! И тот факт, что его легко пропустили через заставу, еще мало о чем говорил.
Игорь прекрасно понимал, что на обратном пути его могут поджидать любые неожиданности… «Так что же делать? – размышлял он, – бежать с прииска? Но бежать еще рановато. Еще ничего не ясно. И вообще торопливость в подобных делах – опасна. Хотя, с другой стороны, и долго медлить тоже нельзя.»
Папироса догорела, и он тут же прикурил новую. И так сидел, размышляя и маясь, и все дымил и дымил. Затем он опустил боковое стекло – чтобы проветрить кабину. И внезапно услышал близкий шорох, сопение, непонятную возню.
Игорь выглянул в окно. И ему почудилось, что на дорогу – из болотной тины – выползает какое-то черное чудовище… «Час предутренних духов, – подумал он, – время, когда властвуют болотные демоны!»
Болотный демон застонал и внятно выругался. Слова были русские. Ругань – блатная. А голос, к тому же, – странно знаком… И тогда Игорь поспешно включил машинные фары.
Кряхтя и стеная, он уселся на край бревенчатого настила. И вдруг перед ним вспыхнули слепящие огни.
Облитый светом, Малыш поднялся, пошатываясь и щурясь. Он растерялся. Случившееся ошеломило его. Огромная машина, казалось, специально поджидала его здесь, таилась в тумане.
Открылась дверца кабины. С подножки спрыгнул Игорь Беляевский. Некоторое время они молча разглядывали друг друга. И потом оба одновременно воскликнули: – Ты?!
Наконец-то Малыш встретился с давним своим врагом, с одним из «приговоренных»! И сразу, привычным движением, он рванул из-за пояса револьвер. Нажал курок. Но выстрела не последовало.
Израненный и усталый, он совсем забыл о том, что кольт его разряжен.
А Игорь круто повернулся и бросился к машине.
Отшвырнув с проклятием револьвер, Малыш потянул из чехла ножик. Метнул его вдогонку… Но рука у него была уже не та! И тяжелый охотничий нож – неряшливо вертясь и блистая – пролетел мимо Игоря и упал, дребезжа, на дорогу.
В ту же минуту дверца кабины захлопнулась. Мотор загудел, завыл. И самосвал тронулся.
И Малыш попятился, заслоняясь руками от света – от надвигающейся беды…
Потом он побежал – и это было первой роковой его ошибкой! Ему следовало бы сейчас свернуть с дороги, спрыгнуть в грязь и углубиться в болотные заросли. И Интеллигент, конечно, не стал бы его там разыскивать! (Игорь же ведь помнил, знал, какой непомерной силой обладает Малыш.)
С такими, как этот парень, сходиться в драке вплотную было крайне опасно, Таких полагалось убивать на расстоянии… Однако пистолета Игорь при себе не держал.
Нет, гнаться за ним по болотам Игорь вряд ли бы стал… Другое дело – здесь, на дороге!
Здесь в распоряжении Игоря имелась мощная многотонная машина; он был, можно сказать, неплохо вооружен. И все преимущества оказывались на его стороне.
И глядя в спину убегавшему, Игорь усмехнулся надменно. И плавно нажал на акселератор.
Машина двигалась за ним на расстоянии метра – не более. И – не шибко быстро. Она как бы подталкивала Малыша, гнала куда-то.
И он бежал, бежал из последних сил… Но вдруг опомнился. На какое-то мгновение остановился. Подумал: «Куда я бегу, дурак! На кой черт мне эта дорога?» И сиганул в сторону – в болото.
И вот тут он допустил последнюю свою ошибку!
Последнюю – потому, что в этом именно месте сворачивать с дороги было уже нельзя. Тут, неподалеку от каменного карьера, начиналась настоящая гиблая трясина. Ой а со всех сторон окружала болотный остров и подходила вплотную к трассе – и сюда-то как раз и гнал Игорь своего врага.
В том месте, куда спрыгнул Малыш, послышались шипящие, булькающие звуки. Как будто в болоте что-то закипело… Словно бы там готовилось какое-то варево… Затем на краю настила появилась рука.
Рука вцепилась в бревно. Ломая ногти, заскребла древесину. И тотчас же скрюченные эти пальцы накрыло колесо самосвала.
27.
Снова – старая шахта. Заячья Губа. Нежданный пришелец. Разгадка тайны. Проглоченная записка.
28.
Великий птичий перелет. Рябой якут. «Мягкая смерть».
Игорь резко нажал на тормоза. И сейчас же от толпы отделились два человека и направились в его сторону.
«Что они знают? – в тревоге спрашивал себя Игорь. – До чего эти гады успели уже докопаться? Может, они подойдут сейчас – и схватят. Повяжут… И – конец моим мечтам. Пропал мальчишечка!»
И он потянулся было к рычагу… Но потом пересилил себя. И остался на месте. И почувствовал, как по лицу его и по спине поползли струйки липкого пота.
Среди подошедших – один оказался знакомым. Это был старый сержант из комендатуры, Смирнов. Приоткрыв дверцу кабины, Смирнов сказал удивленно:
– Эй, это ты? Как же так? Ты же с вечера вставал на ремонт. Или я, может, ошибаюсь?
– Да нет, все правильно. – Игорь с трудом выдавил из себя улыбочку. – С вечера кое-какие неполадки были… Но я с ними управился. И эту смену думаю уж как-нибудь добить, дотянуть.
– Ты на каменоломню, что ли едешь? – угрюмо поинтересовался другой, незнакомый охранник.
– Ну, да. Куда же еще? А в чем, собственно, дело? Что случилось?
– Ничего, – отрезал охранник, – поменьше спрашивай. И давай, проезжай! Застревать здесь нельзя!
И с силой захлопнул дверцу кабины.
* * *
Сторожевую заставу – свет ее огней – заметил также и Малыш. Он вовремя это заметил. И, не долго думая, спрыгнул с бревенчатого настила в болотный, мягкий, брызжущий влагою мох.Туша его была тяжела. Моховой покров прорвался – и сразу же он провалился по пояс. Но потом его ноги во что-то уперлись. (То ли это был гранитный пласт, то ли еще не растаявший лед?)
Держась за бревна, Малыш постоял, потоптался в густой грязи. Убедился в том, что идти – можно. И медленно, трудно, побрел в обход тусклых, маячивших впереди огней…
Он решил обойти заставу с запада, со стороны каменоломни.
Идти на восток – в поселок – было опасно. Ведь у него там не было ни одного знакомого… Да он и вообще избегал людных мест! Зато каменный карьер, расположенный на отдаленном пустынном островке, представлялся ему убежищем вполне подходящим, надежным.
На островке этом Малыш мог укрыться в кустах, отлежаться. И может быть, – что-то придумать, найти какое-нибудь решение.
* * *
– Застревать здесь нельзя! – сказал охранник. И с силой захлопнул дверцу кабины. И Интеллигент вздохнул с облегчением. Мускулы его лица расслабились; застывшая кривая улыбочка, напоминающая скорее судорожную гримасу, превратилась теперь в улыбку натуральную, радостную… Опасность миновала! Путь был открыт!До каменного карьера отсюда оставалось – километров восемь. И половину этого пути Игорь промчался на полной скорости. Но затем он замедлил ход. А вскоре и совсем остановился. Погасил фары – это на всякий случай, чтобы не привлекать ничьего внимания. И закурил, задумался.
Опасность миновала – но вовсе не ушла! И тот факт, что его легко пропустили через заставу, еще мало о чем говорил.
Игорь прекрасно понимал, что на обратном пути его могут поджидать любые неожиданности… «Так что же делать? – размышлял он, – бежать с прииска? Но бежать еще рановато. Еще ничего не ясно. И вообще торопливость в подобных делах – опасна. Хотя, с другой стороны, и долго медлить тоже нельзя.»
Папироса догорела, и он тут же прикурил новую. И так сидел, размышляя и маясь, и все дымил и дымил. Затем он опустил боковое стекло – чтобы проветрить кабину. И внезапно услышал близкий шорох, сопение, непонятную возню.
Игорь выглянул в окно. И ему почудилось, что на дорогу – из болотной тины – выползает какое-то черное чудовище… «Час предутренних духов, – подумал он, – время, когда властвуют болотные демоны!»
Болотный демон застонал и внятно выругался. Слова были русские. Ругань – блатная. А голос, к тому же, – странно знаком… И тогда Игорь поспешно включил машинные фары.
* * *
Малышу было нехорошо. Раны его болели все сильней и сильней. (Пулевые «царапины» оказались гораздо серьезнее, чем он полагал!) И особенно донимало его простреленное бедро. Кровь беспрестанно стекала по бедру в сапог. И с каждой каплей иссякали силы… И когда Малыш добрался до дороги, – он был совсем уже плох.Кряхтя и стеная, он уселся на край бревенчатого настила. И вдруг перед ним вспыхнули слепящие огни.
Облитый светом, Малыш поднялся, пошатываясь и щурясь. Он растерялся. Случившееся ошеломило его. Огромная машина, казалось, специально поджидала его здесь, таилась в тумане.
Открылась дверца кабины. С подножки спрыгнул Игорь Беляевский. Некоторое время они молча разглядывали друг друга. И потом оба одновременно воскликнули: – Ты?!
Наконец-то Малыш встретился с давним своим врагом, с одним из «приговоренных»! И сразу, привычным движением, он рванул из-за пояса револьвер. Нажал курок. Но выстрела не последовало.
Израненный и усталый, он совсем забыл о том, что кольт его разряжен.
А Игорь круто повернулся и бросился к машине.
Отшвырнув с проклятием револьвер, Малыш потянул из чехла ножик. Метнул его вдогонку… Но рука у него была уже не та! И тяжелый охотничий нож – неряшливо вертясь и блистая – пролетел мимо Игоря и упал, дребезжа, на дорогу.
В ту же минуту дверца кабины захлопнулась. Мотор загудел, завыл. И самосвал тронулся.
И Малыш попятился, заслоняясь руками от света – от надвигающейся беды…
Потом он побежал – и это было первой роковой его ошибкой! Ему следовало бы сейчас свернуть с дороги, спрыгнуть в грязь и углубиться в болотные заросли. И Интеллигент, конечно, не стал бы его там разыскивать! (Игорь же ведь помнил, знал, какой непомерной силой обладает Малыш.)
С такими, как этот парень, сходиться в драке вплотную было крайне опасно, Таких полагалось убивать на расстоянии… Однако пистолета Игорь при себе не держал.
Нет, гнаться за ним по болотам Игорь вряд ли бы стал… Другое дело – здесь, на дороге!
Здесь в распоряжении Игоря имелась мощная многотонная машина; он был, можно сказать, неплохо вооружен. И все преимущества оказывались на его стороне.
И глядя в спину убегавшему, Игорь усмехнулся надменно. И плавно нажал на акселератор.
* * *
Малыш бежал, хромая и оскальзываясь. В левом его сапоге хлюпала кровавая жижа. И телогрейка на боку и спине тоже вся была пропитана кровью. Он изнемогал. Но остановиться и передохнуть не мог; его преследовал грохочущий самосвал.Машина двигалась за ним на расстоянии метра – не более. И – не шибко быстро. Она как бы подталкивала Малыша, гнала куда-то.
И он бежал, бежал из последних сил… Но вдруг опомнился. На какое-то мгновение остановился. Подумал: «Куда я бегу, дурак! На кой черт мне эта дорога?» И сиганул в сторону – в болото.
И вот тут он допустил последнюю свою ошибку!
Последнюю – потому, что в этом именно месте сворачивать с дороги было уже нельзя. Тут, неподалеку от каменного карьера, начиналась настоящая гиблая трясина. Ой а со всех сторон окружала болотный остров и подходила вплотную к трассе – и сюда-то как раз и гнал Игорь своего врага.
В том месте, куда спрыгнул Малыш, послышались шипящие, булькающие звуки. Как будто в болоте что-то закипело… Словно бы там готовилось какое-то варево… Затем на краю настила появилась рука.
Рука вцепилась в бревно. Ломая ногти, заскребла древесину. И тотчас же скрюченные эти пальцы накрыло колесо самосвала.
27.
Снова – старая шахта. Заячья Губа. Нежданный пришелец. Разгадка тайны. Проглоченная записка.
Поминутно вздрагивая, замирая, прислушиваясь к тишине, Заячья Губа возвращался на шахту.
И вот перед ним возник – в туманной мгле – высокий конус рудного отвала. Тогда он осторожно вылез из кустарника. И побежал, пригибаясь, через шахтный двор.
Двор был пустынен и тих. И все же Николая не покидало неприятное, тревожное чувство, – такое, как будто кто-то украдкой следил за ним, глядел ему в спину… (Это чувство он уже испытал не так давно – ранней весною – на вершине Холма Пляшущего!)
Добежав до шахты, Николай оглянулся, перевел дыхание.
Ничего подозрительного не заметил. И стал спускаться в черное жерло штольни.
Он достал карманный фонарик (здесь, под землей, им можно было пользоваться свободно, не опасаясь сторонних глаз.) И пройдя несколько шагов, свернул в боковой, правый штрек.
И как только он свернул туда, – то сразу же заметил чужие следы. В штреке кто-то уже успел побывать! Однако следы эти, по счастью, далеко не вели; они обрывались у третьей рудничной стойки. Мешки с камнями оставались пока целыми, не потревоженными.
«Возможно, что и впредь никто не рискнет пойти дальше, – подумал Заячья Губа, – но все же рисковать не стоит. Всегда ведь может найтись какой-нибудь тип, особенно настырный и слишком везучий! И потому надо заранее обезопаситься, – принять срочные меры…»
Николай извлек из кармана клубок шпагата. Прикрепил бечевку к большому остроугольному камню – у входа в штрек. Натянул ее над самым полом. Другой ее конец провел в глубину штрека и соединил там с шаткой, гнилой, почти уже падающей крепью. «Теперь, – рассудил он, – если кто-нибудь сунется сюда, то непременно заденет ногой бечевку. Та свалит стойку. И это вызовет обвал… Судя по всему, обвал не должен быть слишком большим. Но панику он все же спровоцирует, – это уж точно. И дорогу к ценностям перекроет надежно!»
Он отдыхал, попыхивал дымом и думал о том, как бы побыстрее связаться теперь со своими хозяевами – с «Серыми»…
И вдруг ему припомнилась фраза из недавнего, подслушанного в кустах разговора. «К утру будет блокирован весь оленекский район, – сказал кто-то из милиционеров, – начнут задерживать всех подозрительных…» И Заячья Губа с содроганием понял, что речь тогда шла о таких, как он. В сущности, – о нем самом! Ведь он-то как раз и есть, и всегда был, человеком – в глазах милиции – явно подозрительным.
«Если меня задержат где-нибудь в тайге, может получиться история скверная, – забеспокоился он, – алмазы для „Серых“ пропадут. И они сразу же во всем обвинят меня. А как я смогу оправдаться? Да и смогу ли? Успею ли? А „Серые“ шутить не любят. Их ангелы разыщут меня в любой тюрьме, всюду, – и тогда, пожалуй, уже некогда будет толковать. У „Серых“ все делается быстро… Значит, надо сейчас же, немедленно, приготовить записку с указанием места тайника и объяснением всех деталей!»
Заячья Губа положил зажженный фонарик наземь – лампой к себе. И торопливо стал рыться в карманах, ища хоть какой-нибудь клочок бумаги. Но бумаги не было. Было много всякого другого хлама; патроны, мелкие монеты, обрывок шпагата, огрызок карандаша.
В руки ему попалась полупустая, смятая пачка папирос. И поначалу он не обратил на нее внимания. Но потом опять достал – повертел в пальцах… И обрадовался: чего же я, дурак, ищу? Бумага – вот она!
Он оторвал от пачки узкую полоску. Разравнял ее, разгладил. И, положив на плоский осколок гранита, начал писать.
Заячья Губа писал и, одновременно, думал о том, кому же отдать эту записку? Козлу? Ох, нет, нельзя… Когда-то он вместе с Козлом провел два года в лагере на Печоре. И сумел неплохо изучить его характер… Козел был суетен, жаден, хитер, – это Николай отлично знал. И понимал, что тот, в случае надобности, может пойти на любую подлость. Другое дело – Игорь Беляевский!
В общем-то, Игорь тоже не очень нравился Заячьей Губе. Парень этот разыгрывал из себя аристократа, гордился своей верностью полузабытым, ветхим, никому давно не нужным традициям. И поэтому выглядел нелепым, смешным… Но все же, Николай понимал, что Интеллигент – единственный, на кого сейчас можно положиться. Он человек слова, этот Игорь! Он не подведет, не предаст. И лучшей кандидатуры, конечно же, в данный момент не сыскать.
Кончив писать, Заячья Губа скатал бумажку в тугой шарик – величиною с боб. Подкинул на ладони. И улыбнулся удовлетворенно: получилось хорошо. Такой шарик спрятать не трудно. И уж Интеллигента-то не надо учить, как прятать. Он же старый уркаган. Он знает дело!
Но тут же им опять овладели тревожные мысли. Черт возьми, а как же теперь отыскать Интеллигента? Где он может находиться? На работе? Или же дома, в поселке? Или, может, у этой толстухи, у своей любовницы? Да и отыскатьто еще полдела. Главная проблема: благополучно миновать милицейские посты!
И все-таки он был оптимистом – Николай. Он всегда верил в себя, в свою удачу. И побарывая беспокойство, подумал: «Ничего, как-нибудь вывернусь… Фортуна меня любит. И если мне всегда выпадала счастливая карта, – почему бы ей не выпасть еще раз?»
И так он был увлечен своими мыслями, так высоко в них занесся, что не сразу услышал звук приближающихся шагов.
Силуэт этот четко вырисовывался в овальном отверстии входа; там, снаружи, мгла уже поредела. Начинался медленный мутный рассвет…
Николай потянулся было к поясу – к револьверу. Но странный пришелец сказал сейчас же:
– Тихо, Коля, не шевелись! Я стреляю без промаха. Да ведь ты и сам знаешь.
– Но кто ты такой? – побелевшими губами выговорил Николай. – Погоди, погоди…
Он вытянул шею, всматриваясь. И ахнул изумленно:
– Степан?
– Однако, я, – сказал, усмехаясь, рябой якут.
– Ты что здесь делаешь? Зачем пришел?
– За тобой.
– За мной? Ты разве знал, что я – здесь?
– Ну, да. Яведь за тобой давно наблюдаю. Все время наблюдаю… Еще с тех самых пор, когда ты – помнишь? – сжег секретный пакет. Ты что ж тогда думал: я поверю?…
– Но чего ты хочешь?
– Алмазы, Коля. Алмазы! Ты где их прячешь?
– Какие алмазы? Ничего не понимаю…
Заячья Губа попытался изобразить недоумение, досаду, растерянность. Но якут перебил его:
– Не хитри! Говори правду! Учти, я знаю, чем ты занимался все последнее время.
– Откуда ты знаешь?
– Мне твой дружок, Сергей, все рассказал!
– Сергей?
– Ну да. Помнишь его? Или ты, может, уже позабыл? Ты ведь своих друзей забываешь легко…
– Погоди, так это ты, значит, встречался с ним тогда – на Холме Пляшущего? – изумленно пробормотал Николай. – Вот, значит, как все было… Почему же я, дурак, об этом сразу не подумал?
Слова Степана потрясли Заячью Губу. Наконец-то приоткрылась завеса над давней, мрачной тайной, – тайной, интриговавшей всех в округе и постоянно мучившей его самого… Все разъяснилось. И оказалось на редкость простым!
– Ах, я дурак, – повторил он, – но объясни еще вот что… Как же это Серега тебе рассказал о наших делах? Он что, раскололся сам, добровольно?
– Он же был сильно пьяный, напуганный. И крепко на тебя обижался! А я его обогрел, угостил чайком…
– Та-ак, – Николай покивал, припоминая давние события. – Да, да, да… Но погоди. Еще вопрос! Зачем же ты все-таки задушил Серегу? Он был парень безвредный.
– А как бы я мог его отпустить? Если бы он вернулся в барак, он рассказал бы о нашей встрече. И вы потом стали бы сами за мной охотиться… Не-ет, Коля, я не дурнее тебя. У вас, у русских, есть одна хорошая блатная поговорка… Да ведь я впервые от тебя ее услышал!
– Какая поговорка? – уныло спросил Николай. – Их у нас много.
– На хитрую жопу всегда найдется член с винтом!
– Что ж, сказано неплохо, но…
– Ты не отвиливай! Говори: где алмазы? Хитрить со мной, учти, бесполезно. И – да, покажи-ка, что это ты там держишь в руке?
Во все время этого разговора Заячья Губа прятал бумажный шарик в ладони. Теперь же он понял, что хитрить, действительно, бесполезно. Проклятый якут все видел, все подмечал.
– А ну, разожми кулак! – Якут угрожающе вскинул карабин. – Покажи!
И тогда, разжав кулак, Николай ловко бросил шарик в рот. С усилием проглотил его. И нагло рассмеялся в лицо якуту.
– Ты что это съел? – спросил подозрительно Степан. – Камень?
– Да нет, кое-что поважнее, – небрежно сказал Заячья Губа, – пожалуй, самое важное.
«Ах, ты, паскуда, – подумал он, – рябая морда! Ты, конечно, обыграл меня. Но не полностью, не до конца… Нет, не до конца!»
Однако додумать эту мысль он не успел. Якут подступил к нему вплотную и коротко, резко, ударил его по лицу тяжелым, окованным медью прикладом карабина.
И от этого ошеломляющего удара все с треском перевернулось в глазах Николая. Он ахнул, опрокинулся навзничь. И так и остался лежать. И все вокруг него тотчас же заволоклось непроглядною мглою…
Якут вынул широкий, отточенный, как бритва, нож. Склонился над беспомощным, потерявшим сознание Николаем. И одним движением распорол его рубашку.
Обнажились выступы ребер, грудные мышцы, худой, запавший, мускулистый живот. И Степан, сощурясь, какое-то время разглядывал беззащитное это тело.
Рябое морщинистое лицо якута выражало полное спокойствие, какую-то даже скуку. Он думал сейчас о деле, о работе – и только!
Поразмыслив недолго, Степан опустил свой нож – и резко рванул его на себя. И по животу Николая, по бледной его коже, мгновенно протянулся ровный длинный багровый разрез.
Заячья Губа был в глубоком обмороке; сейчас он, вроде бы, ничего не должен был чувствовать! И все же плоть его среагировала… Тело дрогнуло, затрепетало и выгнулось крутою дугой.
Начались конвульсии. Но продолжались они недолго.
И вот перед ним возник – в туманной мгле – высокий конус рудного отвала. Тогда он осторожно вылез из кустарника. И побежал, пригибаясь, через шахтный двор.
Двор был пустынен и тих. И все же Николая не покидало неприятное, тревожное чувство, – такое, как будто кто-то украдкой следил за ним, глядел ему в спину… (Это чувство он уже испытал не так давно – ранней весною – на вершине Холма Пляшущего!)
Добежав до шахты, Николай оглянулся, перевел дыхание.
Ничего подозрительного не заметил. И стал спускаться в черное жерло штольни.
Он достал карманный фонарик (здесь, под землей, им можно было пользоваться свободно, не опасаясь сторонних глаз.) И пройдя несколько шагов, свернул в боковой, правый штрек.
И как только он свернул туда, – то сразу же заметил чужие следы. В штреке кто-то уже успел побывать! Однако следы эти, по счастью, далеко не вели; они обрывались у третьей рудничной стойки. Мешки с камнями оставались пока целыми, не потревоженными.
«Возможно, что и впредь никто не рискнет пойти дальше, – подумал Заячья Губа, – но все же рисковать не стоит. Всегда ведь может найтись какой-нибудь тип, особенно настырный и слишком везучий! И потому надо заранее обезопаситься, – принять срочные меры…»
Николай извлек из кармана клубок шпагата. Прикрепил бечевку к большому остроугольному камню – у входа в штрек. Натянул ее над самым полом. Другой ее конец провел в глубину штрека и соединил там с шаткой, гнилой, почти уже падающей крепью. «Теперь, – рассудил он, – если кто-нибудь сунется сюда, то непременно заденет ногой бечевку. Та свалит стойку. И это вызовет обвал… Судя по всему, обвал не должен быть слишком большим. Но панику он все же спровоцирует, – это уж точно. И дорогу к ценностям перекроет надежно!»
* * *
Покончив с делами, Николай поднялся к выходу. Но выбираться наружу не стал – остался в укрытии… В этом месте, у самого выхода, штольня расширялась, образуя небольшую пещеру. Николай уселся здесь и закурил с наслаждением.Он отдыхал, попыхивал дымом и думал о том, как бы побыстрее связаться теперь со своими хозяевами – с «Серыми»…
И вдруг ему припомнилась фраза из недавнего, подслушанного в кустах разговора. «К утру будет блокирован весь оленекский район, – сказал кто-то из милиционеров, – начнут задерживать всех подозрительных…» И Заячья Губа с содроганием понял, что речь тогда шла о таких, как он. В сущности, – о нем самом! Ведь он-то как раз и есть, и всегда был, человеком – в глазах милиции – явно подозрительным.
«Если меня задержат где-нибудь в тайге, может получиться история скверная, – забеспокоился он, – алмазы для „Серых“ пропадут. И они сразу же во всем обвинят меня. А как я смогу оправдаться? Да и смогу ли? Успею ли? А „Серые“ шутить не любят. Их ангелы разыщут меня в любой тюрьме, всюду, – и тогда, пожалуй, уже некогда будет толковать. У „Серых“ все делается быстро… Значит, надо сейчас же, немедленно, приготовить записку с указанием места тайника и объяснением всех деталей!»
Заячья Губа положил зажженный фонарик наземь – лампой к себе. И торопливо стал рыться в карманах, ища хоть какой-нибудь клочок бумаги. Но бумаги не было. Было много всякого другого хлама; патроны, мелкие монеты, обрывок шпагата, огрызок карандаша.
В руки ему попалась полупустая, смятая пачка папирос. И поначалу он не обратил на нее внимания. Но потом опять достал – повертел в пальцах… И обрадовался: чего же я, дурак, ищу? Бумага – вот она!
Он оторвал от пачки узкую полоску. Разравнял ее, разгладил. И, положив на плоский осколок гранита, начал писать.
Заячья Губа писал и, одновременно, думал о том, кому же отдать эту записку? Козлу? Ох, нет, нельзя… Когда-то он вместе с Козлом провел два года в лагере на Печоре. И сумел неплохо изучить его характер… Козел был суетен, жаден, хитер, – это Николай отлично знал. И понимал, что тот, в случае надобности, может пойти на любую подлость. Другое дело – Игорь Беляевский!
В общем-то, Игорь тоже не очень нравился Заячьей Губе. Парень этот разыгрывал из себя аристократа, гордился своей верностью полузабытым, ветхим, никому давно не нужным традициям. И поэтому выглядел нелепым, смешным… Но все же, Николай понимал, что Интеллигент – единственный, на кого сейчас можно положиться. Он человек слова, этот Игорь! Он не подведет, не предаст. И лучшей кандидатуры, конечно же, в данный момент не сыскать.
Кончив писать, Заячья Губа скатал бумажку в тугой шарик – величиною с боб. Подкинул на ладони. И улыбнулся удовлетворенно: получилось хорошо. Такой шарик спрятать не трудно. И уж Интеллигента-то не надо учить, как прятать. Он же старый уркаган. Он знает дело!
Но тут же им опять овладели тревожные мысли. Черт возьми, а как же теперь отыскать Интеллигента? Где он может находиться? На работе? Или же дома, в поселке? Или, может, у этой толстухи, у своей любовницы? Да и отыскатьто еще полдела. Главная проблема: благополучно миновать милицейские посты!
И все-таки он был оптимистом – Николай. Он всегда верил в себя, в свою удачу. И побарывая беспокойство, подумал: «Ничего, как-нибудь вывернусь… Фортуна меня любит. И если мне всегда выпадала счастливая карта, – почему бы ей не выпасть еще раз?»
И так он был увлечен своими мыслями, так высоко в них занесся, что не сразу услышал звук приближающихся шагов.
* * *
Шаги приблизились. Заскрипел под подошвами гравий. Заячья Губа встрепенулся, поднял голову. И увидел чей-то черный силуэт.Силуэт этот четко вырисовывался в овальном отверстии входа; там, снаружи, мгла уже поредела. Начинался медленный мутный рассвет…
Николай потянулся было к поясу – к револьверу. Но странный пришелец сказал сейчас же:
– Тихо, Коля, не шевелись! Я стреляю без промаха. Да ведь ты и сам знаешь.
– Но кто ты такой? – побелевшими губами выговорил Николай. – Погоди, погоди…
Он вытянул шею, всматриваясь. И ахнул изумленно:
– Степан?
– Однако, я, – сказал, усмехаясь, рябой якут.
– Ты что здесь делаешь? Зачем пришел?
– За тобой.
– За мной? Ты разве знал, что я – здесь?
– Ну, да. Яведь за тобой давно наблюдаю. Все время наблюдаю… Еще с тех самых пор, когда ты – помнишь? – сжег секретный пакет. Ты что ж тогда думал: я поверю?…
– Но чего ты хочешь?
– Алмазы, Коля. Алмазы! Ты где их прячешь?
– Какие алмазы? Ничего не понимаю…
Заячья Губа попытался изобразить недоумение, досаду, растерянность. Но якут перебил его:
– Не хитри! Говори правду! Учти, я знаю, чем ты занимался все последнее время.
– Откуда ты знаешь?
– Мне твой дружок, Сергей, все рассказал!
– Сергей?
– Ну да. Помнишь его? Или ты, может, уже позабыл? Ты ведь своих друзей забываешь легко…
– Погоди, так это ты, значит, встречался с ним тогда – на Холме Пляшущего? – изумленно пробормотал Николай. – Вот, значит, как все было… Почему же я, дурак, об этом сразу не подумал?
Слова Степана потрясли Заячью Губу. Наконец-то приоткрылась завеса над давней, мрачной тайной, – тайной, интриговавшей всех в округе и постоянно мучившей его самого… Все разъяснилось. И оказалось на редкость простым!
– Ах, я дурак, – повторил он, – но объясни еще вот что… Как же это Серега тебе рассказал о наших делах? Он что, раскололся сам, добровольно?
– Он же был сильно пьяный, напуганный. И крепко на тебя обижался! А я его обогрел, угостил чайком…
– Та-ак, – Николай покивал, припоминая давние события. – Да, да, да… Но погоди. Еще вопрос! Зачем же ты все-таки задушил Серегу? Он был парень безвредный.
– А как бы я мог его отпустить? Если бы он вернулся в барак, он рассказал бы о нашей встрече. И вы потом стали бы сами за мной охотиться… Не-ет, Коля, я не дурнее тебя. У вас, у русских, есть одна хорошая блатная поговорка… Да ведь я впервые от тебя ее услышал!
– Какая поговорка? – уныло спросил Николай. – Их у нас много.
– На хитрую жопу всегда найдется член с винтом!
– Что ж, сказано неплохо, но…
– Ты не отвиливай! Говори: где алмазы? Хитрить со мной, учти, бесполезно. И – да, покажи-ка, что это ты там держишь в руке?
Во все время этого разговора Заячья Губа прятал бумажный шарик в ладони. Теперь же он понял, что хитрить, действительно, бесполезно. Проклятый якут все видел, все подмечал.
– А ну, разожми кулак! – Якут угрожающе вскинул карабин. – Покажи!
И тогда, разжав кулак, Николай ловко бросил шарик в рот. С усилием проглотил его. И нагло рассмеялся в лицо якуту.
– Ты что это съел? – спросил подозрительно Степан. – Камень?
– Да нет, кое-что поважнее, – небрежно сказал Заячья Губа, – пожалуй, самое важное.
«Ах, ты, паскуда, – подумал он, – рябая морда! Ты, конечно, обыграл меня. Но не полностью, не до конца… Нет, не до конца!»
Однако додумать эту мысль он не успел. Якут подступил к нему вплотную и коротко, резко, ударил его по лицу тяжелым, окованным медью прикладом карабина.
И от этого ошеломляющего удара все с треском перевернулось в глазах Николая. Он ахнул, опрокинулся навзничь. И так и остался лежать. И все вокруг него тотчас же заволоклось непроглядною мглою…
Якут вынул широкий, отточенный, как бритва, нож. Склонился над беспомощным, потерявшим сознание Николаем. И одним движением распорол его рубашку.
Обнажились выступы ребер, грудные мышцы, худой, запавший, мускулистый живот. И Степан, сощурясь, какое-то время разглядывал беззащитное это тело.
Рябое морщинистое лицо якута выражало полное спокойствие, какую-то даже скуку. Он думал сейчас о деле, о работе – и только!
* * *
Конечно, он сразу же догадался, что Заячья Губа проглотил записку, хранящую какую-то тайну. Скорее всего – тайну клада. (Парень сам себя выдал, заявив, что это – «самое важное».) И теперь надо было постараться как можно скорее достать эту записку, достать из нутра – из желудка… Как и каждый таежный охотник, Степан был неплохим препаратором. Он умел разделывать и потрошить звериные туши. Он привык копаться в их внутренностях… И в данном случае ему предстояла такая же простая, привычная работа!Поразмыслив недолго, Степан опустил свой нож – и резко рванул его на себя. И по животу Николая, по бледной его коже, мгновенно протянулся ровный длинный багровый разрез.
Заячья Губа был в глубоком обмороке; сейчас он, вроде бы, ничего не должен был чувствовать! И все же плоть его среагировала… Тело дрогнуло, затрепетало и выгнулось крутою дугой.
Начались конвульсии. Но продолжались они недолго.
28.
Великий птичий перелет. Рябой якут. «Мягкая смерть».
С восходом солнца – когда туман стал развеиваться, редеть, – над прииском Радужный послышались тягучие, хриплые крики гусиных стай и лебединых косяков.
Наконец-то он наступил – час великого птичьего перелета!
И прислушиваясь к этим крикам, к плеску многих крыл, старший лейтенант Кравцов сказал:
– Наш капитан – завзятый охотник. И он очень ждал этого часа. Ах, как ждал! А вот поди ж ты… Да, прискорбно.
– Да, – повторил Сидорчук, – прискорбно.
Они только что вышли из дома Самсонова, куда капитан был принесен сразу же после тайги. И, шагая по главной улице поселка, оба думали – о нем. Состояние капитана было неважное; он находился в беспамятстве, бредил…
– Но все-таки, как вы думаете, – спросил, помолчав, Сидорчук, – надежда какая-нибудь есть? Этот ваш медик, мне кажется, человек знающий, толковый.
– Нужна срочная операция, – сказал Кравцов, – а наш медик, хоть он. и толковый, но все же – молодой. Боится ответственности… Требует опытного хирурга… И я его понимаю. Случай очень серьезный!
– Вы уже связались с Якутском?
– Ну, ясно. Сразу, как вернулись. Но проблема в том, что хирург прилетит только к вечеру. Да и то, – если не будет никаких помех… Вся надежда теперь – на хорошую погоду.
– Так что ж, погода…
Сидорчук запрокинул голову, озирая небосвод, позлащенный зарею и исполненный птичьего гомона.
– Погода добрая! Она не подведет.
– Кто знает, – поднял плечи Кравцов, – кто знает? В Якутии всего можно ожидать. Сейчас ведь наступает лето, – самое бурное время. Время ливней и гроз. И каких гроз!
– Н-да, Якутия, – протяжно проговорил Сидорчук. – Удивительная страна! Сколько тут всяческих сложностей…
– В этих сложностях, кстати сказать, Самсонов отлично разбирался, – Кравцов легонько вздохнул. – Наш старик все понимал – и природу, и людей… Да ведь это понятно! Он же коренной сибиряк! А я, в сущности, кто? Турист.
– Вы когда сюда прибыли?
– Два года назад. Из Ленинграда… И об этой проклятой Якутии никогда раньше даже и понятия не имел.
Кравцов был в эту минуту вполне откровенен. Главную роль тут сыграло то обстоятельство, что оба они принадлежали к разным ведомствам. Пути их, в принципе, почти не пересекались… Ведь откровенничать с чужими, случайными людьми, много легче и безопаснее, чем со своими, с близкими.
– Все легло на мои плечи, – продолжал Кравцов, – а это, думаете, легко? У меня есть немало разных вопросов… Но как их без него решишь?
– Между прочим, у меня тоже есть кое-какие вопросы…
– Вопросы – к кому? К капитану?
– Вот именно что – к нему! Вчера, в суматохе, я не успел их задать… А теперь уж и не знаю, что делать. Боюсь, что – поздно.
– А вы задайте их мне, – сказал Кравцов, – выкладывайте, что там у вас? Как бы то ни было, я сейчас – прямой заместитель Самсонова!
– Ладно, – кивнул головой Сидорчук. И если вы не возражаете, я начну издалека… Так будет понятнее… Дело в том, что месяца два тому назад был обнаружен один весьма важный дефект в организации охраны вашего прииска.
– Какой дефект? – живо спросил Кравцов.
– Выяснилось, что «алмазная трасса», ведущая от кимберлитового карьера к приемным бункерам лаборатории, у вас до сих пор не освещена и почти никак не контролируется. Понимаете? Ведь это открывает широкие возможности для самых разных комбинаций.
– Ну, например, – для каких?
– Для разных… Что стоит, хотя бы, сбросить на ходу с машины солидный кусок кимберлитовой породы? Подобрать его потом будет не трудно. А ведь там – алмазы! И их может оказаться много… Или же представьте себе другой вариант. Преступники угоняют груженный самосвал куда-нибудь в сторону…
– Это, все-таки, сделать не так-то легко, – с сомнением в голосе проговорил Кравцов. – Не забывайте: наш район – болотный. Дорог здесь мало. И все кругом – как на ладони. Все на виду!
– На виду? – покачал головой лейтенант, – среди этих-то туманов?
– Ну, я сказал так – в переносном смысле…
– Неважно. В любом смысле, места здесь трудные, темные… Да вы разве забыли о старой шахте? Вероятно, имеются еще и другие варианты. Словом, в управлении заинтересовались. И где-то в начале марта на адрес капитана был отправлен специальный пакет. Однако ответа на него не поступило… Какое-то время мы ждали. Потом слегка позабыли об этом. Дел у нас, вы сами понимаете, много! Но вот теперь начальство вдруг вспомнило – и начался переполох. И потому-то я, собственно, и прибыл.
– В начале марта? – медленно, удивленно, переспросил Кравцов, – вот как! Между прочим, как раз тогда, в районе Путорана, упал почтовый самолет… Но никаких пакетов, адресованных Самсонову, мы не обнаружили.
– И все же самолет был именно тот самый!
– Странно, – пробормотал Кравцов. – Ведь сохранилось же, в сущности, все! Даже – почтовые переводы.
– Значит, пакет похитили…
– Но как же можно было отправлять его с простой почтой? Для этого существует особая фельдъегерская служба. Вы сами знаете!
– Так в том-то и дело, что этот летчик исполнял одновременно обязанности фельдъегеря. По прибытии в село Оленек, он должен был передать пакет – под расписку – в руки работников местной милиции. А уже те доставили бы его к вам на прииск.
– Самолет упал во время снежной бури километрах в двадцати от села, – после недолгого молчания сказал Кравцов. – Да, не повезло… Никому не повезло! Если бы не было проклятого бурана, то и летчик остался бы жив, и возможно – сам капитан. Да, да. Ятут улавливаю некую связь… Пакет, бесспорно, похитили – и это дало толчок ко всем последующим событиям.
– А кто, собственно, обнаружил упавший самолет?
– Один здешний охотник, якут.
Кравцов произнес это – и умолк, задумался. И потом:
– Черт возьми! Мы все как-то забыли о нем… А ведь он же единственный, кто может дать хоть какие-то разъяснения.
– Вопрос в том, захочет ли он их дать, – проговорил с Усмешечкой Сидорчук.
– Ну, это-то как раз не вопрос, – отмахнулся Кравцов. – Если надо – заставим. Главное, найти его побыстрее!
– А где он обретается?
– Точно неизвестно. Он же охотник, бродяга. Но капитан не так давно говорил, что видел этого типа в ближайшем стойбище, у шамана… Вот оттуда мы и начнем поиск!
– Был здесь – верно. Но потом ушел. Куда – не знаю. Своего дома у Степана нет. Живет в тайге, а тайга большая!
И председатель колхоза Аким тоже не смог сказать ничего вразумительного.
– Степан никогда не оставляет прямого следа, – заявил он, – все время кружит, петляет, – как хорек… Но все же, учтите. Началась большая охота! Так что искать его, по-моему, надо теперь среди болот, на тайных охотничьих тропах.
Лейтанант Сидорчук спросил у Кравцова – когда они покинули стойбище:
– Вы эти тропы знаете?
– Да как вам сказать, – угрюмо ответил Кравцов, – знаю некоторые, но – плохо, мало… Охотники засекречивают их, чужим не показывают… Вот старик Самсонов знал здесь все! Он же был для якутов – своим!
Наконец-то он наступил – час великого птичьего перелета!
И прислушиваясь к этим крикам, к плеску многих крыл, старший лейтенант Кравцов сказал:
– Наш капитан – завзятый охотник. И он очень ждал этого часа. Ах, как ждал! А вот поди ж ты… Да, прискорбно.
– Да, – повторил Сидорчук, – прискорбно.
Они только что вышли из дома Самсонова, куда капитан был принесен сразу же после тайги. И, шагая по главной улице поселка, оба думали – о нем. Состояние капитана было неважное; он находился в беспамятстве, бредил…
– Но все-таки, как вы думаете, – спросил, помолчав, Сидорчук, – надежда какая-нибудь есть? Этот ваш медик, мне кажется, человек знающий, толковый.
– Нужна срочная операция, – сказал Кравцов, – а наш медик, хоть он. и толковый, но все же – молодой. Боится ответственности… Требует опытного хирурга… И я его понимаю. Случай очень серьезный!
– Вы уже связались с Якутском?
– Ну, ясно. Сразу, как вернулись. Но проблема в том, что хирург прилетит только к вечеру. Да и то, – если не будет никаких помех… Вся надежда теперь – на хорошую погоду.
– Так что ж, погода…
Сидорчук запрокинул голову, озирая небосвод, позлащенный зарею и исполненный птичьего гомона.
– Погода добрая! Она не подведет.
– Кто знает, – поднял плечи Кравцов, – кто знает? В Якутии всего можно ожидать. Сейчас ведь наступает лето, – самое бурное время. Время ливней и гроз. И каких гроз!
– Н-да, Якутия, – протяжно проговорил Сидорчук. – Удивительная страна! Сколько тут всяческих сложностей…
– В этих сложностях, кстати сказать, Самсонов отлично разбирался, – Кравцов легонько вздохнул. – Наш старик все понимал – и природу, и людей… Да ведь это понятно! Он же коренной сибиряк! А я, в сущности, кто? Турист.
– Вы когда сюда прибыли?
– Два года назад. Из Ленинграда… И об этой проклятой Якутии никогда раньше даже и понятия не имел.
Кравцов был в эту минуту вполне откровенен. Главную роль тут сыграло то обстоятельство, что оба они принадлежали к разным ведомствам. Пути их, в принципе, почти не пересекались… Ведь откровенничать с чужими, случайными людьми, много легче и безопаснее, чем со своими, с близкими.
– Все легло на мои плечи, – продолжал Кравцов, – а это, думаете, легко? У меня есть немало разных вопросов… Но как их без него решишь?
– Между прочим, у меня тоже есть кое-какие вопросы…
– Вопросы – к кому? К капитану?
– Вот именно что – к нему! Вчера, в суматохе, я не успел их задать… А теперь уж и не знаю, что делать. Боюсь, что – поздно.
– А вы задайте их мне, – сказал Кравцов, – выкладывайте, что там у вас? Как бы то ни было, я сейчас – прямой заместитель Самсонова!
– Ладно, – кивнул головой Сидорчук. И если вы не возражаете, я начну издалека… Так будет понятнее… Дело в том, что месяца два тому назад был обнаружен один весьма важный дефект в организации охраны вашего прииска.
– Какой дефект? – живо спросил Кравцов.
– Выяснилось, что «алмазная трасса», ведущая от кимберлитового карьера к приемным бункерам лаборатории, у вас до сих пор не освещена и почти никак не контролируется. Понимаете? Ведь это открывает широкие возможности для самых разных комбинаций.
– Ну, например, – для каких?
– Для разных… Что стоит, хотя бы, сбросить на ходу с машины солидный кусок кимберлитовой породы? Подобрать его потом будет не трудно. А ведь там – алмазы! И их может оказаться много… Или же представьте себе другой вариант. Преступники угоняют груженный самосвал куда-нибудь в сторону…
– Это, все-таки, сделать не так-то легко, – с сомнением в голосе проговорил Кравцов. – Не забывайте: наш район – болотный. Дорог здесь мало. И все кругом – как на ладони. Все на виду!
– На виду? – покачал головой лейтенант, – среди этих-то туманов?
– Ну, я сказал так – в переносном смысле…
– Неважно. В любом смысле, места здесь трудные, темные… Да вы разве забыли о старой шахте? Вероятно, имеются еще и другие варианты. Словом, в управлении заинтересовались. И где-то в начале марта на адрес капитана был отправлен специальный пакет. Однако ответа на него не поступило… Какое-то время мы ждали. Потом слегка позабыли об этом. Дел у нас, вы сами понимаете, много! Но вот теперь начальство вдруг вспомнило – и начался переполох. И потому-то я, собственно, и прибыл.
– В начале марта? – медленно, удивленно, переспросил Кравцов, – вот как! Между прочим, как раз тогда, в районе Путорана, упал почтовый самолет… Но никаких пакетов, адресованных Самсонову, мы не обнаружили.
– И все же самолет был именно тот самый!
– Странно, – пробормотал Кравцов. – Ведь сохранилось же, в сущности, все! Даже – почтовые переводы.
– Значит, пакет похитили…
– Но как же можно было отправлять его с простой почтой? Для этого существует особая фельдъегерская служба. Вы сами знаете!
– Так в том-то и дело, что этот летчик исполнял одновременно обязанности фельдъегеря. По прибытии в село Оленек, он должен был передать пакет – под расписку – в руки работников местной милиции. А уже те доставили бы его к вам на прииск.
– Самолет упал во время снежной бури километрах в двадцати от села, – после недолгого молчания сказал Кравцов. – Да, не повезло… Никому не повезло! Если бы не было проклятого бурана, то и летчик остался бы жив, и возможно – сам капитан. Да, да. Ятут улавливаю некую связь… Пакет, бесспорно, похитили – и это дало толчок ко всем последующим событиям.
– А кто, собственно, обнаружил упавший самолет?
– Один здешний охотник, якут.
Кравцов произнес это – и умолк, задумался. И потом:
– Черт возьми! Мы все как-то забыли о нем… А ведь он же единственный, кто может дать хоть какие-то разъяснения.
– Вопрос в том, захочет ли он их дать, – проговорил с Усмешечкой Сидорчук.
– Ну, это-то как раз не вопрос, – отмахнулся Кравцов. – Если надо – заставим. Главное, найти его побыстрее!
– А где он обретается?
– Точно неизвестно. Он же охотник, бродяга. Но капитан не так давно говорил, что видел этого типа в ближайшем стойбище, у шамана… Вот оттуда мы и начнем поиск!
* * *
Поиск этот, однако, желаемого результата не принес. Рябой якут исчез. И никто в стойбище не мог объяснить – куда… Старый шаман, Нюргун, на все вопросы отвечал медлительным, скрипучим своим голосом:– Был здесь – верно. Но потом ушел. Куда – не знаю. Своего дома у Степана нет. Живет в тайге, а тайга большая!
И председатель колхоза Аким тоже не смог сказать ничего вразумительного.
– Степан никогда не оставляет прямого следа, – заявил он, – все время кружит, петляет, – как хорек… Но все же, учтите. Началась большая охота! Так что искать его, по-моему, надо теперь среди болот, на тайных охотничьих тропах.
Лейтанант Сидорчук спросил у Кравцова – когда они покинули стойбище:
– Вы эти тропы знаете?
– Да как вам сказать, – угрюмо ответил Кравцов, – знаю некоторые, но – плохо, мало… Охотники засекречивают их, чужим не показывают… Вот старик Самсонов знал здесь все! Он же был для якутов – своим!