Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright Марина Хлебникова, 1998
From: dis_co@ukr.net
Date: 2 Dec 2001
---------------------------------------------------------------
Деревянный Буратино
на картонном пианино
нам играет сонатину,
сонатину ля-бемоль.
Улыбаемся картонно,
восхищаемся картинно:
- Ах, какая голубая
в третьем такте нота соль!..
... Соль пылится в тусклой банке,
на окне сухие мухи,
и в картонном пианино
только пыль и только моль...
Мы совсем не тугоухи,
просто нам от пуповины
до залысин быть в подранках...
До... ми... боль...
. . .
Мое поколение,
Рожденное и созревшее
От потепления -
До потепления,
Упавшее не орлами,
А решками,
И невостребованное временем,
Закрывшее брешь
Между шестидесятыми
И восьмидесятыми,
Рассыпанное на инертные атомы,
Молчаливое - хоть режь,
Не ломаное, но мятое,
Несъедобное,
Но склонное к самосъедению,
Самокопанию
И самоубийству,
Мое поколение,
Бегущее от идолищ и мекк,
Мое поколение,
Замыкающее двадцатый век,
Сегодня пробует голос -
Хриплый и мятый,
Как слежавшееся белье,
Запоздалый от долгого
Неупотребления...
М О Е П О К О Л Е Н И Е -
Только М О Е,
Да станешь ты гумусом
В О С К Р Е С Е Н И Я!
. . .
А нынче все каются -
Иуды и Каины,
Умело припрятаны
людские лукавины,
на новых подрамниках
облезлыми кистями
малюются старые,
но вечные истины:
что нынче все каются,
святые и грешные -
орлы перемаются,
прикинувшись решками...
... Ведь нынче все каются...
. . .
Шесть лет на аутодафе,
Шесть лет - отсрочки приговора.
Бродяги, нищие и воры -
За войны, за голодоморы,
За жизнь в аду, за наговоры,
За страх, забивший рот и поры -
Шесть лет на аутодафе
В себя отчаянно плюют
И тешат мир, и сами рады...
Пошли же, Боже, им приют
Не в самом жарком месте ада!..
. . .
Не жгите архивы, имущие, длящие власть!
Сжигая ступени, нельзя устоять на площадке,
Не вынуть и камня из этой стовекой брусчатки,
Страшась, как в безумье, в глухое беспамятство
впасть...
История - девка идет по удобным рукам...
История - дева, как трудно хранить ей невинность! -
Сегодня сечет невиновных, а завтра повинных...
Не жгите архивы - мы снова придем к тупикам.
. . .
Грустно, брат мой, дичают стрелки
тех полков, что "навеки едины"...
Будто сдвинулись вечные льдины,
и растут на глазах кулаки...
А во мне - два десятка кровей
и усталость от вечного боя,
и желанье одно - стать травою,
чтоб уже ни правей, ни левей,
чтоб по ветру нести семена -
без границ, без делений, без края...
Не секрет, что любая война
безымянной травой порастает...
. . .
Буду жить, как трава, как песок,
как усталость, как вера, как ноша...
Будет жизнью моей припорошен
каждый камешек и колосок.
В мире формул и сложных структур -
объясненных и необъясненных -
буду жить и пропеллером с клена
ежегодно слетать на бордюр.
Буду жить и кружится легко
тополинкой какого-то мая,
до последнего мига не зная -
для чего...
. . .
Все города, в которых не жила,
но так хотела жить - до заиканья! -
границами, барьерами, веками
отделены...
Помпейская зола
с мадридской кровью, с глиной палестин
размешаны...
Для будущих крестин
Байкал нацедит чашу до краев!..
Но буду я - не я
в восьмом кругу,
в цепи небесконечных превращений:
вдруг я рожусь в Перу или в пещере
тому вперед или тому назад сто лет?..
И может, лишь желание мое -
прапамять,
заключенная в скелет -
зацепится за недробимый атом:
жить где-нибудь в Москве,
ругаться матом
по поводу чего-нибудь вообще,
что в данной жизни непереводимо...
Что ангел говорит? Не брать вещей?
Париж... Мадрид... Венеция...
Я - мимо.
. . .
Сели Вася с Ваней,
выпили по первой.
Обсудили Маню -
осудили стервой.
Огурец соленый
покрошили мелко,
под стопарь Алену
осмеяли целкой.
Третью опрокинув,
зажевали луком -
вспомнили про Нину:
всем, мол, сукам сука!..
К пятой подбираясь,
расслюнявив губы,
вывели, что Рая -
класс, но голос грубый...
Ноги бреет Алла,
шарму нет в Тамаре...
баб еще - навалом,
жалко пусто в таре!
. . .
Мы иногда скучаем ни о ком,
И никому лениво ставим свечи,
Но вдруг спокойно дотлевавший вечер
Взрывается горластым петухом:
А просто так! И просто ни с чего!
Для детворы, друзей и друг для друга
Кружится серпантиновая вьюга
И конфетти летит из рукавов.
О перебитых чашках не скорбя -
Пусть все вверх дном, и к черту пересуды!
Ведь если кто-то рядом хочет чуда,
То можно сделать чудо из себя.
Ну, просто так! И просто без причин -
Любая радость не бывает зря...
Дай Бог, чтоб никогда не разучились
Мы делать праздник без календаря...
. . .
Не по травке идем мы стриженой -
Было зелено - стало выжжено,
Было солнечно - стало пасмурно,
Не беда, дружок! Будем с насморком!
Ямы с кочками - все нам поровну,
И дорога нам в одну сторону.
Не тобой, не мной жизнь промеряна,
Была выжжено - станет зелено.
Добрый день с тобой метим колышком -
Было пасмурно - встанет солнышко!
. . .
Нет абсолюта, есть полутона,
Есть свет и тень на гранях мирозданья.
Ты заварил нам кашу, сатана,
Добро и зло столкнув в одном созданьи
И на изломе всех противоречий,
В любви, вражде, мятежности идей
Рождалось в человеке человечье
И закреплялось памятью людей...
Людская память - наше оправданье:
Беспамятство с безумьем - две сестры.
Ни Богово, ни чертово созданье -
Людская память - правило игры!
. . .
Казалось мне, бегу я по спирали,
А оказалось - гонки по кольцу...
Казалось, бью я подлость в честном ралли,
А оказалось - близких по лицу...
Казалось мне, еще одно усилье
И взвешу точно "против" все и "за",
А оказалось, пузырилась мыльно,
И мыло разъедало мне глаза...
Казались мне нелепыми сомненья:
Мир черно - белый в зрении щенка! -
А оказалось, чуть сместились тени,
И вот уже моя горит щека...
. . .
Без России поэта нет,
Будь он тысячу раз скандален -
Если Русью рожден поэт,
К ней навеки он прикандален.
Болью, памятью темных лет
Врос в березы, в дожди косые,
Без России поэта нет,
Как и нет без него России...
ВЕЧНЫЙ ВОПРОС
По рельсам и по взлетной полосе,
по тропам, по проселкам, по шоссе,
по снегу, по песку и по росе
летят, бегут, спешат куда-то все...
Бегут к заботам или от забот,
бегут к любимым и наоборот...
Бежит Земля - раз в сутки оборот,
бегут года, круша по река лед.
Бежит ручьями талая вода,
все движется куда-то...
Но куда?..
. . .
В вашей коллекции нет ни открыток, ни бабочек,
вас не манит терпкий дух затерявшихся лавочек.
Пыльные книги, монеты и марки старинные
не заставляют листать вас каталоги длинные...
Ваша стихия - простая замочная скважина,
щель в занавесках,
чужая изнанка неглаженная...
Грустно не то, что изнанка смакуется гнусно,
грустно, что вам самому не становится грустно...
. . .
В Одессе зима -
дождливая и туманная...
В Одессе зима -
неискренняя и обманная...
В Одессе зима -
двусмысленная, изменчивая...
В Одессе зима -
капризная южная женщина...
MEMENTO MORI
О смерти помнить - значит, щедро жить.
О смерти помнить - значит, не дробиться!
Собою торопиться напоить,
И не бежать, чтоб самому напиться.
И пусть не каждый - бурная река,
Но - капля! Но - колодец! Но - ручей!
Была б в воде прозрачность родника
И чистая нетронутость ключей
Не сдержишь жизнь забором и замком,
Пожадничав, прольешься каплей скудной!
Memento mori - голову на кон -
Открыто, честно, ярко, безрассудно!
. . .
Мы многократным эхом отражаясь,
в век уместив четыре поколенья,
бежим, о землю глухо спотыкаясь,
в кровь обдирая локти и колени.
О человечество, ты вечно квасишь нос
о прежние и новые ошибки,
в венке терновом - в венчике из роз,
в страданьях и джокондовой улыбке...
О человечество, неведомы пути!
Сумей же на краю остановиться,
чтоб бесконечным эхом прорасти
и многократно в детях повториться...
. . .
Все реже говорю я слово "друг",
все чаще - легковесное "приятель",
как будто бы в кольцо холодных рук
попала я и не могу разжать их.
С приятелями посижу в кино
и поделюсь расхожей новостишкой,
посетую, что виделись давно,
а расставаясь, огорчусь неслишком.
Но ты, мой друг, которому могла
доверить все: и радости, и грозы,
который, бросив все свои дела,
бежал, спасал и руки грел в морозы,
который просто открывал мне дверь
в любое время дня и время ночи,
где ты теперь?..
Как просто нас разводит суета,
работа, магазины, давки, гости...
И ты не тот, и я уже не та,
но камня ведь друг в друга мы не бросим!
И верится, что если грянет гром,
не отвернемся и подставим плечи,
оставив объясненья напотом...
Ну, а пока я жду... еще не вечер...
. . .
Легко не лгать, когда не лгать легко,
легко быть смелым, если жизнь спокойна -
уныла, благонравна и пристойна,
как утренняя каша с молоком.
Но если вдруг - как на голову снег -
ночной звонок протяжный и тревожный:
"Мне плохо... Отворите, если можно..."
Ты скажешь: "Можно" - смелый человек?
. . .
Преследует сон, как явь:
иду по чужим следам,
а мне бы не вброд, а вплавь!
А мне по чужим - беда!
А мне бы уйти с тропы,
истоптанной сотней ног,
но сон, как ночной упырь
кружит над кольцом дорог...
Преследует явь, как сон:
дорогу ищу впотьмах,
кладу на поклон - поклон,
без следа сходя с ума
Где правда: в ночном бреду?
Во сне или наяву?
Дорога и там, и тут,
а как идти - не пойму...
. . .
Повальное каратэ,
засилие кулака,
и кажется, в тупике
нет средства от дурака,
таблетки от подлеца,
микстуры от глухоты...
Так что ж, не терять лица
и быть с кулаком на "ты"?
История войн и драк -
спрессованный мордобой...
Но стоит разжать кулак -
становится он рукой,
которую так легко
по-дружески протянуть...
Засилие кулаков
руки извращает суть.
Планета трещит по швам!
Спрошу без пустых бравад:
зачем же природой нам
подарена голова?..
. . .
Мой каждый шаг - находки и потери:
то лезу вверх, то вниз слетаю с круч.
А за спиной захлопывают двери
и в темноту выбрасывают ключ.
На каждый вдох, улыбку, каплю, строчку,
на час покоя, годы мятежа
мне просто жизнь оформила рассрочку,
в которой нет отмены платежа...
. . .
В разобщеньи под общей крышей -
автономность опасный зверь! -
отвыкаем друг друга слышать,
не считаем людских потерь.
Дом гудит, как весенний улей,
чудо века и сотен сот!
Не смыкаются наши судьбы,
параллелятся - вот и все
Не поможет ни суд, ни вече -
век диктует, какой там бунт!
Только жалко мне каждый вечер
мертвой лодкой лететь на грунт,
чтоб тонуть в новостях экрана,
незаметно съедая ночь...
Там, за стенкой - живая рана,
но меня не зовет помочь.
Там за стенкой - живая радость,
но ее не спешат делить...
Может, просто самой мне надо
постучаться и дверь открыть?..
. . .
Детство вниз скатилось по перилам,
ясный взгляд, прощальный взмах платка,
ласточкой весенней в небе взмыло
и осталось запахом цветка...
. . .
Какой мужчина! Ах, какой мужчина!
Он, без сомненья, знает в жизни толк:
сменил работу, женщину, машину
и вылетел на следующий виток!..
. . .
В венецианский канал
превратил мою улицу дождь
В мокрый веселый бал
я выхожу, как дож,
в сказочный карнавал,
в радуги перепляс!
Площадь - огромный зал,
капли танцуют вальс.
В лужу ступаю важно:
- Здравствуйте! Бона сера!
Вот мой корабль бумажный,
нету лишь гондольера,
это не страшно, право,
город - пера абрис...
Ливню кричу я "браво"!
Ливню кричу я "бис"!
Только бы дождик дожил -
ярким, цветным - не серым!
Буду сегодня дожем,
свитой и гондольером!
. . .
Чем пахнут дороги?
Бензиновым дымом,
клубящейся пылью,
оврагом полынным,
затерянной былью,
несбывшейся сказкой,
непрошеным словом,
оборванной лаской...
А, может быть, домом?
Порогом знакомым?
И мамой -
дыханьем ее невесомым?..
... Любая на свете дорога -
к порогу и от порога...
. . .
Я падала больно, ревела, вставала,
колени и локти я в кровь разбивала,
а мама, лаская дрожащий комочек,
шептала: "Ходить ты научишься, дочка!"
Колени в порядке - шагаю, не трушу,
но вот спотыкаюсь и - вдребезги душу!..
Осколки в газетку смету осторожно,
свое пентамино сложить мне несложно:
вот место любви и надежды, вот - веры,
вот это - привычки, а это - манеры,
тут место забот и печалей, тут - жалость,
ну вот, посмотри, еще много осталось!
Достоинство, гордость, к мещанству презренье,
а эти осколки - мои озаренья...
Вот тут потускнело, а там - потерялось,
я слезы не лью - еще много осталось!
Жестокость и трусость - крупинки металла
(с асфальта ведь я все подряд наметала!) -
и зависть, и подлость, и жадности крохи
ползут по душе, ищут места, как блохи.
Я им не позволю забраться поглубже,
я лучше опять раскрошу свою душу -
столкну с подоконника жестко и грубо,
а после возьму семикратную лупу,
промою осколки, чтоб каждую малость
сложить и сказать: "Еще много осталось!"
. . .
Любое время исторично -
и час, и век, и день за днем...
Кому дано категорично
судить о времени своем?
Оно еще расставит знаки,
оно еще воздаст сполна
и, как обычно, после драки
на щит поднимет имена...
И мы забудем, что вторично
и похороним мелкость тщет...
Кому дано категорично
судить о времени вообще?
. . .
Сложите мечи, эрудиты!
Не хмурься, высокий Парнас!
Я буду и гнутой, и битой,
но после, потом, а сейчас
бегу бестолково, но резво,
не прячу дурацкий вопрос -
скорей, вполпьяна, а не трезво,
скорее, взахлеб, чем взасос!
Стучусь в неоткрытые двери,
люблю без насилья строку...
Стараюсь идти без истерик -
пока это все, что могу.
. . .
Преждевременны итоги -
целы, в общем, кулаки,
не истоптаны дороги,
и не сбиты каблуки
По асфальту, по мощенке:
от "привета" до "пока" -
сколько будет непрощенных
слов, слетевших с языка?
Кто-то спросит: "Все блажишь ты?"
Кто-то буркнет: "Лгунья, тать!"
Сколько будет непростивших?
Кто возьмется подсчитать?
Где, когда сломаю ноги?
Чем побалует судьба?
Преждевременны итоги.
Неистоптана тропа...
. . .
Осень, хлябь, сбесившийся норд-вест
отжимает серую волну...
Узкий, будто скальпельный порез,
день, непрочно спрятавший луну
Куцый день, подстриженный под нуль,
зябкая промозглость по спине...
В этот день не верится в июль -
отчего ж ты вспомнил обо мне?
Раскатились судьбы - не снизать,
хлопоты тебе не по плечу...
Так хотела многое сказать
без тебя тебе... И вот - молчу...
След от слов больней, чем след от пуль,
лучше не касаться этих мест...
Извини, не верится в июль -
в осень, в хлябь, в сбесившийся норд-вест...
. . .
В голод, мор, любое лихолетье,
в дни, когда весь мир лежал в золе,
за подол держали женщин дети -
матерью держались на земле.
Женщинам бы плакать, биться, выть бы,
да вытьем детей не прокормить!..
И плелись невидимые нити
в прочную связующую нить
Зарастали дикие прокосы,
поднималась новая трава...
Падали на утренние росы
женские тревожные слова:
- Люди, на себя беду примерьте!
Отведите худшее из зол!
Ведь ничто не сможет, кроме смерти,
у детей наш выдернуть подол!
ТРАМВАЙНАЯ ЗАРИСОВКА
Говорил ей парнишка весомо,
щеря светлый уверенный глаз:
- Это, бабка, не лавка у дома,
а трамвай в самый пиковый час.
Что, толкают? А как ты хотела?
Все с работы, а ты - от тоски!
Вечно ищут на пенсии дела -
лучше б внукам вязали носки!
Краем рта усмехнулась старуха,
не спеша дать парнишке ответ,
и жалела его, лопоухого,
зная скорость течения лет...
. . .
"Девочка на шаре" Пикассо:
девочка - арена - шарик между...
До паденья только волосок,
но на непаденье есть надежда...
Мы стоим, как девочка на шаре,
равновесье - тоненькая нить...
Охватить бы Землю теплой шалью
и узлом надежно закрепить.
Люди - их безумье - шар наш между -
вечной ночи ядерная пасть...
Но на непаденье есть надежда.
Удержаться б только. Не упасть.
. . .
Куда ты так спешишь, мой бывший друг?
Не торопись, не брошусь я в погоню,
и не окликну, не заплачу вдруг,
платок не стисну нервною ладонью...
Когда ушел ты, и саднила боль,
когда горчила на губах потеря,
я и тогда (напомнить мне позволь!)
с упреком не стучала в твои двери.
Так почему же нет тебе покоя?
Зачем весь этот прошлогодний снег?
И что за наваждение такое
несет тебя, все убыстряя бег?
Ты не поставил в предложеньи точку -
а это ведь всегда неоднозначность,
и надо дописать финала строчку,
чтоб мир обрел конкретность и прозрачность...
Но мой сюжет окончился давно,
и не ищу я больше с ним свиданья,
а потому, мне, право, все равно,
как ты расставишь знаки препинанья.
. . .
Рыжий кот - хвост трубой!
У часов старинный бой,
на паркете лунный свет...
Есть любовь, а счастья нет.
Не горюй, не беда,
так бывает иногда,
счастье - рыжая вода:
кап и сгинет без следа!..
Бой часов, ночь без сна,
в окна брызжет весна!
Выше нос, хвост трубой:
есть любовь - все с тобой!
Лунный свет, рыжий кот,
талый снег, хрупкий лед,
осень, лето, весна,
бой часов, ночь без сна...
На судьбу не греши -
это все не гроши,
не кляни, не губи
и обид не копи!..
Может, дождь, может, снег!
Может, да, может, нет!
Не взлелеивай месть:
есть любовь - счастье есть!
. . .
Хамство бывает разное -
трамвайное и площадное,
любезное, безобразное,
трусливое, беспощадное.
Мелкое хамство, лабазное,
где-то в корню не удавленное,
разное хамство, разное.
Хуже - высокопоставленное.
В чистый костюмчик втиснутое,
с барственным баритончиком,
надо - спровадит быстренько,
надо - задок в поклончике.
Подлые, рабьи мысли
с чиновничьих этих высей
людям талдычат: "В жизни
от вас ничего не зависит!"
- Этот опять, что ли с бедами? -
Скука в глазах свинцовая,
- Что, позвонишь куда следует?
Пробуй! Дело не новое!
Жалобку вздумал? Жалуйся!
Вот она, макулатура!
Но не особо радуйся:
я же - номенклатура!
Что, развалил работу?
Вот навязался критик!
Знай свое место! То-то!
Ты в этом деле винтик!
Хуже любого предательства
слабому душу выржавит,
будто бы вид на жительство
милость чинушью выдавит.
Но ведь людей немало
крепких во всяком смысле:
вечно Россия рожала
тех, кто пошире мыслит:
винтик, шурупчик, гаечка -
это деталь крепежная!
Ну, а как разболтается?
Рухнет постройка сложная!
Ну, человек рабочий,
значит, опять за дело:
чистить и откурочивать
то, что к нам прикипело.
И, не терпя двурушия,
жестким сдирать абразивом
хамского равнодушия
подлую образину!
. . .
Лес, ты мне слово одно подари -
слово огня и любви,
полное неги и страсти!
К этому слову ты, море, мотив подбери
в ритме волны, в такт веслу и в тональности снасти...
Воздух сосновый, ту песню наполни до края
острым и свежим дыханием шишек смолистых,
так, чтобы каждый сказал - эту песню я знаю
и подпою этим строчкам нехитрым и чистым.
Я эту песню спишу на тетрадный листочек,
голубя сделаю - пусть он летает по свету,
пусть донесет он тепло этих песенных строчек
всем, кто в пути - не в постели
встречает рассветы.
Пусть над землей он рассыплется звуками бубна...
Тайно я верю, что светлая музыка эта
лучшие струны затронет в сердцах, пусть подспудно,
и оправдает меня на миру, как поэта!
. . .
Поговорим, не разжимая губ,
не возводя обиды наши в куб
истерик и словесной шелухи,
и не казня за прошлые грехи.
Поговорим, не отводя глаза,
без блефа, без козырного туза,
без камня в спину, выспренних угроз,
без самоумиления и поз.
Поговорим, не открывая рта,
о том, что вслух не скажем никогда:
нам повезло - хоть в счастьи каждый глуп -
все понимать, не разжимая губ...
. . .
Падает тень на лица,
время летит, пыля.
Выпустила синицу,
где искать журавля?
Прошлых дел вереница -
шелковая петля.
Где ты, моя синица?
Сколько ждать журавля?
Каждую ночь мне снится:
точкой внизу Земля...
Верю, была синица
вестницей журавля!
. . .
Спасибо за недоверье -
хоть соли и съеден пуд,
но общим аршином меря,
вы скорый свершили суд...
Но если вот также круто
пойдет под удар другой,
вы дайте ему минуту,
чтоб сердце прикрыть рукой...
. . .
Сладкое, горькое - все перемешано,
черное, белое, зимнее, вешнее...
Все разделить - это дело неспешное:
зимнее - к зимнему, вешнее - к вешнему.
Только вот черное с белым не делится,
а ведь казалось - такая безделица!
Черная радость, белая скука,
зависть, и та не всегда чернорука!
Черные мысли, белые четки -
образ неясный, размытый, нечеткий...
Черное счастье, белое горе -
Черное море... Белое море...
Неоднозначность любого ответа -
мир в разноцветной обертке конфетной.
Краски разбрызганы, смешаны, слиты,
монокристалльны и монолитны...
Черного нет, белого нет -
это и есть черно - белый наш свет!
. . .
"Ты мальчик или девочка? -
к ребенку пристают. -
Не Ленечка, а Леночка!"
И яблочко дают.
Глядит малыш доверчиво
На дядь до потолка -
Ведь мальчик или девочка
Не знает он пока!
. . .
Живем и любим, не спеша -
Кто во грехе, кто в мелком блуде...
Парализована душа,
А значит, и стихов не будет...
МИКРОБИОЛОГИЧЕСКАЯ ФАНТАЗИЯ
Здесь спорили о сути бытия:
"Что этот мир? Что в этом мире я? -
ораторствовал некий гражданин. -
Вопрос не стоит порванных штанин!
Мир - это я, мой дом, моя семья!
Я - целый мир - надежда бытия!"
Да, безусловно, в каждом - целый мир,
Но в знаньях столько пятен, столько дыр,
Что не о сути ваших личных тщет
Мы говорим - о БЫТИИ ВООБЩЕ!
Есть мнение, что мир - простой бульон,
Природой сделан, был и будет он,
А потому, хлебайте, мол, супец -
Начало мира есть его конец!
Кричал горячий юный голосок:
"До истины, быть может, волосок,
А может, просто есть другой отсчет,
Где время не по-нашему течет,
А может, мы - пробирка с мелюзгой,
И нами управляет мир другой!"
Чем кончится научный этот спор
Мы разгадать не можем до сих пор -
Биолог юный, альтруист и сноб,
Пробирку взял, настроил микроскоп,
Взглянул, вздохнул, подвинулся к весам
И бормотнув, "совсем негодный штамм!.." -
Взболтал пробирку, вымолвил: "На кой!",
И вылил в умывальник под рукой,
И ус меланхолично теребя,
Подумал: "Что есть мир? И что в нем я?.."
. . .
Семь лучиков бежали по стене:
один шмелем засел на занавеске,
другой - лиловый - размывая резкость,
смягчил углы стола. А третий мне
сел на висок, пульсирующей веной,
чтоб подогнать медлительную нить...
А остальные прыгали по стенам,
не зная, как себя употребить.
. . .
Прифонарная тень
удлиняет короткие мысли...
Обрывается день
чередой надоевших картин...
У меня - карантин.
Так беспомощно руки повисли,
и жирует бумага
до будущий щедрых путин...
. . .
И снова я играю в компромисс,
опять колдуют призрачные тени,
и снова уплывает главный приз,
разбитый о размытость и сомненья.
И безнадежность возведя в квадрат,
в котором сторона равна утрате,
по чьей-то воле сотый раз подряд
ряжусь, ряжусь в чужое чье-то платье...
А платье жмет, и жест - пустой декор,
в завязках и крючках завязли годы...
Пусть мир - театр, пусть каждый в нем - актер,
но так обидны съемки в эпизоде!..
. . .
Нам тесно в словах -
мы устало уходим от них,
и в разных углах
остаемся опять "при своих"
Нам тесно в молчаньи,
и снова мы воду толчем,
и старую дверь
открываем все тем же ключом
Все дело в замке -
так нам кажется, раз! - и войдем!
Но дверь на крючке,
и за дверью не то, что мы ждем...
. . .
Не прощаясь, тихонько уйду,
не накликав на дом ваш беду,
льдом растаю на краешке дня -
белый свет, отдохни от меня!
Все останется: ветер и дождь,
рыжих листьев неровная дрожь,
только дым отлетит от огня
и в дорогу проводит меня...
И друзья в неотложности дел
не заметят, что дом опустел -
просто скажут: "Закат полинял!.."
И забудут, забудут меня...
. . .
День проступает сквозь шторы,
сквозь дымный угар.
День проступает -
и надо ли праздновать труса?
Тонко над ухом зудит тонконогий комар...
Этот - укусит.
Этот укусит и сытым взлетит за карниз,
пятнышком темным лепясь к травянистым обоям.
Я, расслабляясь, поглажу волдырь, будто приз:
нам полегчало - обоим.
Нам полегчало - комар отвопил и затих,
я же укус раздираю до крови, до сути:
если напиться хотят из сосудов моих,
значит, и я что-то значу в сегодняшней смуте.
КИШИНЕВ
Центральный проспект - осевая старого города.
Сто шагов в сторону,
и он превратится в заворот кишок
темных одноэтажных уличек...
Калека - фонарь
качается в жестяной тарелке так,
что кажется,
будто качается улица
и скрипит вместе с ним.
. . .
Как пощечина на остывшем асфальте
багровеет кленовая пятерня.
Дождь.
Сентябрь.
И для меня
уже окончился год.
. . .
День догорает - мутно, бескрыло...
День догорает - так безнадежно...
Где это было? С кем это было?
Сколько повторов в жизни возможно?
Все повторялось, все пережито -
© Copyright Марина Хлебникова, 1998
From: dis_co@ukr.net
Date: 2 Dec 2001
---------------------------------------------------------------
Деревянный Буратино
на картонном пианино
нам играет сонатину,
сонатину ля-бемоль.
Улыбаемся картонно,
восхищаемся картинно:
- Ах, какая голубая
в третьем такте нота соль!..
... Соль пылится в тусклой банке,
на окне сухие мухи,
и в картонном пианино
только пыль и только моль...
Мы совсем не тугоухи,
просто нам от пуповины
до залысин быть в подранках...
До... ми... боль...
. . .
Мое поколение,
Рожденное и созревшее
От потепления -
До потепления,
Упавшее не орлами,
А решками,
И невостребованное временем,
Закрывшее брешь
Между шестидесятыми
И восьмидесятыми,
Рассыпанное на инертные атомы,
Молчаливое - хоть режь,
Не ломаное, но мятое,
Несъедобное,
Но склонное к самосъедению,
Самокопанию
И самоубийству,
Мое поколение,
Бегущее от идолищ и мекк,
Мое поколение,
Замыкающее двадцатый век,
Сегодня пробует голос -
Хриплый и мятый,
Как слежавшееся белье,
Запоздалый от долгого
Неупотребления...
М О Е П О К О Л Е Н И Е -
Только М О Е,
Да станешь ты гумусом
В О С К Р Е С Е Н И Я!
. . .
А нынче все каются -
Иуды и Каины,
Умело припрятаны
людские лукавины,
на новых подрамниках
облезлыми кистями
малюются старые,
но вечные истины:
что нынче все каются,
святые и грешные -
орлы перемаются,
прикинувшись решками...
... Ведь нынче все каются...
. . .
Шесть лет на аутодафе,
Шесть лет - отсрочки приговора.
Бродяги, нищие и воры -
За войны, за голодоморы,
За жизнь в аду, за наговоры,
За страх, забивший рот и поры -
Шесть лет на аутодафе
В себя отчаянно плюют
И тешат мир, и сами рады...
Пошли же, Боже, им приют
Не в самом жарком месте ада!..
. . .
Не жгите архивы, имущие, длящие власть!
Сжигая ступени, нельзя устоять на площадке,
Не вынуть и камня из этой стовекой брусчатки,
Страшась, как в безумье, в глухое беспамятство
впасть...
История - девка идет по удобным рукам...
История - дева, как трудно хранить ей невинность! -
Сегодня сечет невиновных, а завтра повинных...
Не жгите архивы - мы снова придем к тупикам.
. . .
Грустно, брат мой, дичают стрелки
тех полков, что "навеки едины"...
Будто сдвинулись вечные льдины,
и растут на глазах кулаки...
А во мне - два десятка кровей
и усталость от вечного боя,
и желанье одно - стать травою,
чтоб уже ни правей, ни левей,
чтоб по ветру нести семена -
без границ, без делений, без края...
Не секрет, что любая война
безымянной травой порастает...
. . .
Буду жить, как трава, как песок,
как усталость, как вера, как ноша...
Будет жизнью моей припорошен
каждый камешек и колосок.
В мире формул и сложных структур -
объясненных и необъясненных -
буду жить и пропеллером с клена
ежегодно слетать на бордюр.
Буду жить и кружится легко
тополинкой какого-то мая,
до последнего мига не зная -
для чего...
. . .
Все города, в которых не жила,
но так хотела жить - до заиканья! -
границами, барьерами, веками
отделены...
Помпейская зола
с мадридской кровью, с глиной палестин
размешаны...
Для будущих крестин
Байкал нацедит чашу до краев!..
Но буду я - не я
в восьмом кругу,
в цепи небесконечных превращений:
вдруг я рожусь в Перу или в пещере
тому вперед или тому назад сто лет?..
И может, лишь желание мое -
прапамять,
заключенная в скелет -
зацепится за недробимый атом:
жить где-нибудь в Москве,
ругаться матом
по поводу чего-нибудь вообще,
что в данной жизни непереводимо...
Что ангел говорит? Не брать вещей?
Париж... Мадрид... Венеция...
Я - мимо.
. . .
Сели Вася с Ваней,
выпили по первой.
Обсудили Маню -
осудили стервой.
Огурец соленый
покрошили мелко,
под стопарь Алену
осмеяли целкой.
Третью опрокинув,
зажевали луком -
вспомнили про Нину:
всем, мол, сукам сука!..
К пятой подбираясь,
расслюнявив губы,
вывели, что Рая -
класс, но голос грубый...
Ноги бреет Алла,
шарму нет в Тамаре...
баб еще - навалом,
жалко пусто в таре!
. . .
Мы иногда скучаем ни о ком,
И никому лениво ставим свечи,
Но вдруг спокойно дотлевавший вечер
Взрывается горластым петухом:
А просто так! И просто ни с чего!
Для детворы, друзей и друг для друга
Кружится серпантиновая вьюга
И конфетти летит из рукавов.
О перебитых чашках не скорбя -
Пусть все вверх дном, и к черту пересуды!
Ведь если кто-то рядом хочет чуда,
То можно сделать чудо из себя.
Ну, просто так! И просто без причин -
Любая радость не бывает зря...
Дай Бог, чтоб никогда не разучились
Мы делать праздник без календаря...
. . .
Не по травке идем мы стриженой -
Было зелено - стало выжжено,
Было солнечно - стало пасмурно,
Не беда, дружок! Будем с насморком!
Ямы с кочками - все нам поровну,
И дорога нам в одну сторону.
Не тобой, не мной жизнь промеряна,
Была выжжено - станет зелено.
Добрый день с тобой метим колышком -
Было пасмурно - встанет солнышко!
. . .
Нет абсолюта, есть полутона,
Есть свет и тень на гранях мирозданья.
Ты заварил нам кашу, сатана,
Добро и зло столкнув в одном созданьи
И на изломе всех противоречий,
В любви, вражде, мятежности идей
Рождалось в человеке человечье
И закреплялось памятью людей...
Людская память - наше оправданье:
Беспамятство с безумьем - две сестры.
Ни Богово, ни чертово созданье -
Людская память - правило игры!
. . .
Казалось мне, бегу я по спирали,
А оказалось - гонки по кольцу...
Казалось, бью я подлость в честном ралли,
А оказалось - близких по лицу...
Казалось мне, еще одно усилье
И взвешу точно "против" все и "за",
А оказалось, пузырилась мыльно,
И мыло разъедало мне глаза...
Казались мне нелепыми сомненья:
Мир черно - белый в зрении щенка! -
А оказалось, чуть сместились тени,
И вот уже моя горит щека...
. . .
Без России поэта нет,
Будь он тысячу раз скандален -
Если Русью рожден поэт,
К ней навеки он прикандален.
Болью, памятью темных лет
Врос в березы, в дожди косые,
Без России поэта нет,
Как и нет без него России...
ВЕЧНЫЙ ВОПРОС
По рельсам и по взлетной полосе,
по тропам, по проселкам, по шоссе,
по снегу, по песку и по росе
летят, бегут, спешат куда-то все...
Бегут к заботам или от забот,
бегут к любимым и наоборот...
Бежит Земля - раз в сутки оборот,
бегут года, круша по река лед.
Бежит ручьями талая вода,
все движется куда-то...
Но куда?..
. . .
В вашей коллекции нет ни открыток, ни бабочек,
вас не манит терпкий дух затерявшихся лавочек.
Пыльные книги, монеты и марки старинные
не заставляют листать вас каталоги длинные...
Ваша стихия - простая замочная скважина,
щель в занавесках,
чужая изнанка неглаженная...
Грустно не то, что изнанка смакуется гнусно,
грустно, что вам самому не становится грустно...
. . .
В Одессе зима -
дождливая и туманная...
В Одессе зима -
неискренняя и обманная...
В Одессе зима -
двусмысленная, изменчивая...
В Одессе зима -
капризная южная женщина...
MEMENTO MORI
О смерти помнить - значит, щедро жить.
О смерти помнить - значит, не дробиться!
Собою торопиться напоить,
И не бежать, чтоб самому напиться.
И пусть не каждый - бурная река,
Но - капля! Но - колодец! Но - ручей!
Была б в воде прозрачность родника
И чистая нетронутость ключей
Не сдержишь жизнь забором и замком,
Пожадничав, прольешься каплей скудной!
Memento mori - голову на кон -
Открыто, честно, ярко, безрассудно!
. . .
Мы многократным эхом отражаясь,
в век уместив четыре поколенья,
бежим, о землю глухо спотыкаясь,
в кровь обдирая локти и колени.
О человечество, ты вечно квасишь нос
о прежние и новые ошибки,
в венке терновом - в венчике из роз,
в страданьях и джокондовой улыбке...
О человечество, неведомы пути!
Сумей же на краю остановиться,
чтоб бесконечным эхом прорасти
и многократно в детях повториться...
. . .
Все реже говорю я слово "друг",
все чаще - легковесное "приятель",
как будто бы в кольцо холодных рук
попала я и не могу разжать их.
С приятелями посижу в кино
и поделюсь расхожей новостишкой,
посетую, что виделись давно,
а расставаясь, огорчусь неслишком.
Но ты, мой друг, которому могла
доверить все: и радости, и грозы,
который, бросив все свои дела,
бежал, спасал и руки грел в морозы,
который просто открывал мне дверь
в любое время дня и время ночи,
где ты теперь?..
Как просто нас разводит суета,
работа, магазины, давки, гости...
И ты не тот, и я уже не та,
но камня ведь друг в друга мы не бросим!
И верится, что если грянет гром,
не отвернемся и подставим плечи,
оставив объясненья напотом...
Ну, а пока я жду... еще не вечер...
. . .
Легко не лгать, когда не лгать легко,
легко быть смелым, если жизнь спокойна -
уныла, благонравна и пристойна,
как утренняя каша с молоком.
Но если вдруг - как на голову снег -
ночной звонок протяжный и тревожный:
"Мне плохо... Отворите, если можно..."
Ты скажешь: "Можно" - смелый человек?
. . .
Преследует сон, как явь:
иду по чужим следам,
а мне бы не вброд, а вплавь!
А мне по чужим - беда!
А мне бы уйти с тропы,
истоптанной сотней ног,
но сон, как ночной упырь
кружит над кольцом дорог...
Преследует явь, как сон:
дорогу ищу впотьмах,
кладу на поклон - поклон,
без следа сходя с ума
Где правда: в ночном бреду?
Во сне или наяву?
Дорога и там, и тут,
а как идти - не пойму...
. . .
Повальное каратэ,
засилие кулака,
и кажется, в тупике
нет средства от дурака,
таблетки от подлеца,
микстуры от глухоты...
Так что ж, не терять лица
и быть с кулаком на "ты"?
История войн и драк -
спрессованный мордобой...
Но стоит разжать кулак -
становится он рукой,
которую так легко
по-дружески протянуть...
Засилие кулаков
руки извращает суть.
Планета трещит по швам!
Спрошу без пустых бравад:
зачем же природой нам
подарена голова?..
. . .
Мой каждый шаг - находки и потери:
то лезу вверх, то вниз слетаю с круч.
А за спиной захлопывают двери
и в темноту выбрасывают ключ.
На каждый вдох, улыбку, каплю, строчку,
на час покоя, годы мятежа
мне просто жизнь оформила рассрочку,
в которой нет отмены платежа...
. . .
В разобщеньи под общей крышей -
автономность опасный зверь! -
отвыкаем друг друга слышать,
не считаем людских потерь.
Дом гудит, как весенний улей,
чудо века и сотен сот!
Не смыкаются наши судьбы,
параллелятся - вот и все
Не поможет ни суд, ни вече -
век диктует, какой там бунт!
Только жалко мне каждый вечер
мертвой лодкой лететь на грунт,
чтоб тонуть в новостях экрана,
незаметно съедая ночь...
Там, за стенкой - живая рана,
но меня не зовет помочь.
Там за стенкой - живая радость,
но ее не спешат делить...
Может, просто самой мне надо
постучаться и дверь открыть?..
. . .
Детство вниз скатилось по перилам,
ясный взгляд, прощальный взмах платка,
ласточкой весенней в небе взмыло
и осталось запахом цветка...
. . .
Какой мужчина! Ах, какой мужчина!
Он, без сомненья, знает в жизни толк:
сменил работу, женщину, машину
и вылетел на следующий виток!..
. . .
В венецианский канал
превратил мою улицу дождь
В мокрый веселый бал
я выхожу, как дож,
в сказочный карнавал,
в радуги перепляс!
Площадь - огромный зал,
капли танцуют вальс.
В лужу ступаю важно:
- Здравствуйте! Бона сера!
Вот мой корабль бумажный,
нету лишь гондольера,
это не страшно, право,
город - пера абрис...
Ливню кричу я "браво"!
Ливню кричу я "бис"!
Только бы дождик дожил -
ярким, цветным - не серым!
Буду сегодня дожем,
свитой и гондольером!
. . .
Чем пахнут дороги?
Бензиновым дымом,
клубящейся пылью,
оврагом полынным,
затерянной былью,
несбывшейся сказкой,
непрошеным словом,
оборванной лаской...
А, может быть, домом?
Порогом знакомым?
И мамой -
дыханьем ее невесомым?..
... Любая на свете дорога -
к порогу и от порога...
. . .
Я падала больно, ревела, вставала,
колени и локти я в кровь разбивала,
а мама, лаская дрожащий комочек,
шептала: "Ходить ты научишься, дочка!"
Колени в порядке - шагаю, не трушу,
но вот спотыкаюсь и - вдребезги душу!..
Осколки в газетку смету осторожно,
свое пентамино сложить мне несложно:
вот место любви и надежды, вот - веры,
вот это - привычки, а это - манеры,
тут место забот и печалей, тут - жалость,
ну вот, посмотри, еще много осталось!
Достоинство, гордость, к мещанству презренье,
а эти осколки - мои озаренья...
Вот тут потускнело, а там - потерялось,
я слезы не лью - еще много осталось!
Жестокость и трусость - крупинки металла
(с асфальта ведь я все подряд наметала!) -
и зависть, и подлость, и жадности крохи
ползут по душе, ищут места, как блохи.
Я им не позволю забраться поглубже,
я лучше опять раскрошу свою душу -
столкну с подоконника жестко и грубо,
а после возьму семикратную лупу,
промою осколки, чтоб каждую малость
сложить и сказать: "Еще много осталось!"
. . .
Любое время исторично -
и час, и век, и день за днем...
Кому дано категорично
судить о времени своем?
Оно еще расставит знаки,
оно еще воздаст сполна
и, как обычно, после драки
на щит поднимет имена...
И мы забудем, что вторично
и похороним мелкость тщет...
Кому дано категорично
судить о времени вообще?
. . .
Сложите мечи, эрудиты!
Не хмурься, высокий Парнас!
Я буду и гнутой, и битой,
но после, потом, а сейчас
бегу бестолково, но резво,
не прячу дурацкий вопрос -
скорей, вполпьяна, а не трезво,
скорее, взахлеб, чем взасос!
Стучусь в неоткрытые двери,
люблю без насилья строку...
Стараюсь идти без истерик -
пока это все, что могу.
. . .
Преждевременны итоги -
целы, в общем, кулаки,
не истоптаны дороги,
и не сбиты каблуки
По асфальту, по мощенке:
от "привета" до "пока" -
сколько будет непрощенных
слов, слетевших с языка?
Кто-то спросит: "Все блажишь ты?"
Кто-то буркнет: "Лгунья, тать!"
Сколько будет непростивших?
Кто возьмется подсчитать?
Где, когда сломаю ноги?
Чем побалует судьба?
Преждевременны итоги.
Неистоптана тропа...
. . .
Осень, хлябь, сбесившийся норд-вест
отжимает серую волну...
Узкий, будто скальпельный порез,
день, непрочно спрятавший луну
Куцый день, подстриженный под нуль,
зябкая промозглость по спине...
В этот день не верится в июль -
отчего ж ты вспомнил обо мне?
Раскатились судьбы - не снизать,
хлопоты тебе не по плечу...
Так хотела многое сказать
без тебя тебе... И вот - молчу...
След от слов больней, чем след от пуль,
лучше не касаться этих мест...
Извини, не верится в июль -
в осень, в хлябь, в сбесившийся норд-вест...
. . .
В голод, мор, любое лихолетье,
в дни, когда весь мир лежал в золе,
за подол держали женщин дети -
матерью держались на земле.
Женщинам бы плакать, биться, выть бы,
да вытьем детей не прокормить!..
И плелись невидимые нити
в прочную связующую нить
Зарастали дикие прокосы,
поднималась новая трава...
Падали на утренние росы
женские тревожные слова:
- Люди, на себя беду примерьте!
Отведите худшее из зол!
Ведь ничто не сможет, кроме смерти,
у детей наш выдернуть подол!
ТРАМВАЙНАЯ ЗАРИСОВКА
Говорил ей парнишка весомо,
щеря светлый уверенный глаз:
- Это, бабка, не лавка у дома,
а трамвай в самый пиковый час.
Что, толкают? А как ты хотела?
Все с работы, а ты - от тоски!
Вечно ищут на пенсии дела -
лучше б внукам вязали носки!
Краем рта усмехнулась старуха,
не спеша дать парнишке ответ,
и жалела его, лопоухого,
зная скорость течения лет...
. . .
"Девочка на шаре" Пикассо:
девочка - арена - шарик между...
До паденья только волосок,
но на непаденье есть надежда...
Мы стоим, как девочка на шаре,
равновесье - тоненькая нить...
Охватить бы Землю теплой шалью
и узлом надежно закрепить.
Люди - их безумье - шар наш между -
вечной ночи ядерная пасть...
Но на непаденье есть надежда.
Удержаться б только. Не упасть.
. . .
Куда ты так спешишь, мой бывший друг?
Не торопись, не брошусь я в погоню,
и не окликну, не заплачу вдруг,
платок не стисну нервною ладонью...
Когда ушел ты, и саднила боль,
когда горчила на губах потеря,
я и тогда (напомнить мне позволь!)
с упреком не стучала в твои двери.
Так почему же нет тебе покоя?
Зачем весь этот прошлогодний снег?
И что за наваждение такое
несет тебя, все убыстряя бег?
Ты не поставил в предложеньи точку -
а это ведь всегда неоднозначность,
и надо дописать финала строчку,
чтоб мир обрел конкретность и прозрачность...
Но мой сюжет окончился давно,
и не ищу я больше с ним свиданья,
а потому, мне, право, все равно,
как ты расставишь знаки препинанья.
. . .
Рыжий кот - хвост трубой!
У часов старинный бой,
на паркете лунный свет...
Есть любовь, а счастья нет.
Не горюй, не беда,
так бывает иногда,
счастье - рыжая вода:
кап и сгинет без следа!..
Бой часов, ночь без сна,
в окна брызжет весна!
Выше нос, хвост трубой:
есть любовь - все с тобой!
Лунный свет, рыжий кот,
талый снег, хрупкий лед,
осень, лето, весна,
бой часов, ночь без сна...
На судьбу не греши -
это все не гроши,
не кляни, не губи
и обид не копи!..
Может, дождь, может, снег!
Может, да, может, нет!
Не взлелеивай месть:
есть любовь - счастье есть!
. . .
Хамство бывает разное -
трамвайное и площадное,
любезное, безобразное,
трусливое, беспощадное.
Мелкое хамство, лабазное,
где-то в корню не удавленное,
разное хамство, разное.
Хуже - высокопоставленное.
В чистый костюмчик втиснутое,
с барственным баритончиком,
надо - спровадит быстренько,
надо - задок в поклончике.
Подлые, рабьи мысли
с чиновничьих этих высей
людям талдычат: "В жизни
от вас ничего не зависит!"
- Этот опять, что ли с бедами? -
Скука в глазах свинцовая,
- Что, позвонишь куда следует?
Пробуй! Дело не новое!
Жалобку вздумал? Жалуйся!
Вот она, макулатура!
Но не особо радуйся:
я же - номенклатура!
Что, развалил работу?
Вот навязался критик!
Знай свое место! То-то!
Ты в этом деле винтик!
Хуже любого предательства
слабому душу выржавит,
будто бы вид на жительство
милость чинушью выдавит.
Но ведь людей немало
крепких во всяком смысле:
вечно Россия рожала
тех, кто пошире мыслит:
винтик, шурупчик, гаечка -
это деталь крепежная!
Ну, а как разболтается?
Рухнет постройка сложная!
Ну, человек рабочий,
значит, опять за дело:
чистить и откурочивать
то, что к нам прикипело.
И, не терпя двурушия,
жестким сдирать абразивом
хамского равнодушия
подлую образину!
. . .
Лес, ты мне слово одно подари -
слово огня и любви,
полное неги и страсти!
К этому слову ты, море, мотив подбери
в ритме волны, в такт веслу и в тональности снасти...
Воздух сосновый, ту песню наполни до края
острым и свежим дыханием шишек смолистых,
так, чтобы каждый сказал - эту песню я знаю
и подпою этим строчкам нехитрым и чистым.
Я эту песню спишу на тетрадный листочек,
голубя сделаю - пусть он летает по свету,
пусть донесет он тепло этих песенных строчек
всем, кто в пути - не в постели
встречает рассветы.
Пусть над землей он рассыплется звуками бубна...
Тайно я верю, что светлая музыка эта
лучшие струны затронет в сердцах, пусть подспудно,
и оправдает меня на миру, как поэта!
. . .
Поговорим, не разжимая губ,
не возводя обиды наши в куб
истерик и словесной шелухи,
и не казня за прошлые грехи.
Поговорим, не отводя глаза,
без блефа, без козырного туза,
без камня в спину, выспренних угроз,
без самоумиления и поз.
Поговорим, не открывая рта,
о том, что вслух не скажем никогда:
нам повезло - хоть в счастьи каждый глуп -
все понимать, не разжимая губ...
. . .
Падает тень на лица,
время летит, пыля.
Выпустила синицу,
где искать журавля?
Прошлых дел вереница -
шелковая петля.
Где ты, моя синица?
Сколько ждать журавля?
Каждую ночь мне снится:
точкой внизу Земля...
Верю, была синица
вестницей журавля!
. . .
Спасибо за недоверье -
хоть соли и съеден пуд,
но общим аршином меря,
вы скорый свершили суд...
Но если вот также круто
пойдет под удар другой,
вы дайте ему минуту,
чтоб сердце прикрыть рукой...
. . .
Сладкое, горькое - все перемешано,
черное, белое, зимнее, вешнее...
Все разделить - это дело неспешное:
зимнее - к зимнему, вешнее - к вешнему.
Только вот черное с белым не делится,
а ведь казалось - такая безделица!
Черная радость, белая скука,
зависть, и та не всегда чернорука!
Черные мысли, белые четки -
образ неясный, размытый, нечеткий...
Черное счастье, белое горе -
Черное море... Белое море...
Неоднозначность любого ответа -
мир в разноцветной обертке конфетной.
Краски разбрызганы, смешаны, слиты,
монокристалльны и монолитны...
Черного нет, белого нет -
это и есть черно - белый наш свет!
. . .
"Ты мальчик или девочка? -
к ребенку пристают. -
Не Ленечка, а Леночка!"
И яблочко дают.
Глядит малыш доверчиво
На дядь до потолка -
Ведь мальчик или девочка
Не знает он пока!
. . .
Живем и любим, не спеша -
Кто во грехе, кто в мелком блуде...
Парализована душа,
А значит, и стихов не будет...
МИКРОБИОЛОГИЧЕСКАЯ ФАНТАЗИЯ
Здесь спорили о сути бытия:
"Что этот мир? Что в этом мире я? -
ораторствовал некий гражданин. -
Вопрос не стоит порванных штанин!
Мир - это я, мой дом, моя семья!
Я - целый мир - надежда бытия!"
Да, безусловно, в каждом - целый мир,
Но в знаньях столько пятен, столько дыр,
Что не о сути ваших личных тщет
Мы говорим - о БЫТИИ ВООБЩЕ!
Есть мнение, что мир - простой бульон,
Природой сделан, был и будет он,
А потому, хлебайте, мол, супец -
Начало мира есть его конец!
Кричал горячий юный голосок:
"До истины, быть может, волосок,
А может, просто есть другой отсчет,
Где время не по-нашему течет,
А может, мы - пробирка с мелюзгой,
И нами управляет мир другой!"
Чем кончится научный этот спор
Мы разгадать не можем до сих пор -
Биолог юный, альтруист и сноб,
Пробирку взял, настроил микроскоп,
Взглянул, вздохнул, подвинулся к весам
И бормотнув, "совсем негодный штамм!.." -
Взболтал пробирку, вымолвил: "На кой!",
И вылил в умывальник под рукой,
И ус меланхолично теребя,
Подумал: "Что есть мир? И что в нем я?.."
. . .
Семь лучиков бежали по стене:
один шмелем засел на занавеске,
другой - лиловый - размывая резкость,
смягчил углы стола. А третий мне
сел на висок, пульсирующей веной,
чтоб подогнать медлительную нить...
А остальные прыгали по стенам,
не зная, как себя употребить.
. . .
Прифонарная тень
удлиняет короткие мысли...
Обрывается день
чередой надоевших картин...
У меня - карантин.
Так беспомощно руки повисли,
и жирует бумага
до будущий щедрых путин...
. . .
И снова я играю в компромисс,
опять колдуют призрачные тени,
и снова уплывает главный приз,
разбитый о размытость и сомненья.
И безнадежность возведя в квадрат,
в котором сторона равна утрате,
по чьей-то воле сотый раз подряд
ряжусь, ряжусь в чужое чье-то платье...
А платье жмет, и жест - пустой декор,
в завязках и крючках завязли годы...
Пусть мир - театр, пусть каждый в нем - актер,
но так обидны съемки в эпизоде!..
. . .
Нам тесно в словах -
мы устало уходим от них,
и в разных углах
остаемся опять "при своих"
Нам тесно в молчаньи,
и снова мы воду толчем,
и старую дверь
открываем все тем же ключом
Все дело в замке -
так нам кажется, раз! - и войдем!
Но дверь на крючке,
и за дверью не то, что мы ждем...
. . .
Не прощаясь, тихонько уйду,
не накликав на дом ваш беду,
льдом растаю на краешке дня -
белый свет, отдохни от меня!
Все останется: ветер и дождь,
рыжих листьев неровная дрожь,
только дым отлетит от огня
и в дорогу проводит меня...
И друзья в неотложности дел
не заметят, что дом опустел -
просто скажут: "Закат полинял!.."
И забудут, забудут меня...
. . .
День проступает сквозь шторы,
сквозь дымный угар.
День проступает -
и надо ли праздновать труса?
Тонко над ухом зудит тонконогий комар...
Этот - укусит.
Этот укусит и сытым взлетит за карниз,
пятнышком темным лепясь к травянистым обоям.
Я, расслабляясь, поглажу волдырь, будто приз:
нам полегчало - обоим.
Нам полегчало - комар отвопил и затих,
я же укус раздираю до крови, до сути:
если напиться хотят из сосудов моих,
значит, и я что-то значу в сегодняшней смуте.
КИШИНЕВ
Центральный проспект - осевая старого города.
Сто шагов в сторону,
и он превратится в заворот кишок
темных одноэтажных уличек...
Калека - фонарь
качается в жестяной тарелке так,
что кажется,
будто качается улица
и скрипит вместе с ним.
. . .
Как пощечина на остывшем асфальте
багровеет кленовая пятерня.
Дождь.
Сентябрь.
И для меня
уже окончился год.
. . .
День догорает - мутно, бескрыло...
День догорает - так безнадежно...
Где это было? С кем это было?
Сколько повторов в жизни возможно?
Все повторялось, все пережито -