Кот по-прежнему торчал в окне, с интересом следя за мной. Я замер, притворяясь чем-то совершенно неинтересным, и тоже уставился на кота. Он не шелохнулся.
Я подождал немного – кот не двигался – и принялся собирать материал для растопки. Рано или поздно кот должен уйти.
Вдоль одной из стен стоял ряд металлических бочек, пустых, насколько я знал. Они не горели сами и не содержали ничего горючего, поэтому я прошел мимо. В дальнем углу хранились банки с краской, такие же банки хаотично валялись по всему помещению. В прошлые разы мне удалось систематизировать их: в большинстве своем это была негорючая латексная краска, но я нашел штабель белой эмали, которая вспыхнет, как ракетное топливо. Ключами я вскрыл одну из банок и вдохнул поднимающийся изнутри едкий запах спирта. Краску изготовили, наверное, несколько десятков лет назад, и пигмент осел, сгустился на дне, оставив сверху спиртосодержащую жижу. Я перенес банки в центр помещения, представляя, какое поднимется пламя.
Кот по-прежнему сидел на окне, наблюдая за мной. Я нахмурился, вышел наружу и нашел в кустах нетронутую куриную грудку. Оторванный кусочек тоже лежал, как прежде. Я поднял его и направился к коту:
– Хочешь?
Он смотрел на меня.
– Это же еда, котяра, ты что, не хочешь еды?
Нет, я не должен грубить ему – любое унижение, пусть даже словесное, запрещено моими правилами. Я подбросил кусок курицы так, чтобы он описал дугу перед кошачьим носом и упал на землю.
– Ну, прыгай с окна.
Дыхание у меня перехватило, и я заставил себя вдохнуть поглубже.
«Ты только не пугайся, – сказал я себе, – все в порядке. Будет тебе пожар. Кот удерет, и все станет хорошо».
Я задышал тяжелее и резко скосил глаза на… не знаю на что. Просто нужно было их скосить – два, три, четыре раза подряд. Я быстро вернулся внутрь – руки у меня чесались сделать что-нибудь еще. Дерево! На полу лежало дерево, и я мог уложить его как надо.
Строительная компания, которой раньше принадлежал склад, бросила здесь сколько-то досок и брусьев размерами два на четыре и один на восемь, и за двадцать с лишним лет дерево покоробилось. Некоторые доски искривились чуть-чуть, другие вспучились, третьи потрескались и раскололись. Прошлые посетители заброшенного склада сдвинули часть досок, перебрали штабеля или просто раскидали их, но бо́льшая часть оставалась нетронутой. Я взял три доски один на восемь и положил на шесть вскрытых банок с эмалью. От краски будет мало толку, пока огонь не разгорится по-настоящему, но, когда пламя доберется до нее, полыхнет здорово. На аккуратные ряды досок я свалил матрас, но слишком поспешно, и доски слетели с банок. Кот по-прежнему сидел на окне, и при виде его я нервничал. Следовало успокоиться. Я вернул доски на место, осторожно приподнял матрас и опустил его сверху, сухой стороной вниз. Матрас был более влажный, чем мне показалось сначала, и я, задумавшись, провел пятерней по волосам. Несколько секунд спустя я полил его бензином из канистры. Решение не самое красивое, но, вероятно, самое простое.
Кот оставался на месте. Я бросил канистру на пол и пнул штабель досок:
– Пошел вон!
Мой голос гулким эхом разнесся по помещению, а кот зашипел и агрессивно выгнул спину.
Я зажмурился, чувствуя, как подкатывает тошнота.
– Извини, извини, извини.
Я сделал несколько шагов вперед, потом развернулся и отошел, оставляя беспорядочные следы на грязном полу. Обернувшись к коту, я заглянул ему прямо в глаза.
– Я не причиню тебе вреда, – сказал я. – И не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.
Я помолчал.
– Слушай, я же хочу тебе помочь. Ты, наверное, просто не знаешь, что делать.
Я мог бы забраться на окно и осторожно снять кота, но с пола я бы не дотянулся. Я схватился за одну из металлических бочек; даже пустая, она была тяжелой, и пришлось упереться в стену, чтобы перевернуть ее набок. С гулким звуком она ударилась об пол, и я нетерпеливо покатил ее к окну, объезжая доски, банки и мусор на полу.
– Я не причиню тебе вреда, – повторял я по дороге. – Я хочу помочь. Отнесу в безопасное место.
Я оттащил в сторону два поддона, прислоненные к стене под окном, и загнал туда бочку. Поставить ее вертикально казалось практически невозможным, но я прижал ее к стене, подсунул руки под днище и сумел поднять. Кот безучастно смотрел на все мои манипуляции.
Я осторожно забрался на бочку и начал медленно распрямляться. Стоило мне приблизиться к коту, как он снова зашипел и обнажил клыки, не сводя с меня взгляда. Я замер, пытаясь его успокоить:
– Не бойся. Я только сниму тебя и аккуратно вынесу наружу.
Я еще выпрямился, и кот зашипел на меня в третий раз, теперь уже громче.
– Слушай, сейчас здесь все будет гореть, тебе это не понравится. Ты не знаешь, что такое огонь, а это страшно. Это плохо.
Я выпрямился почти полностью, когда шерсть на коте встала дыбом. Я различал в нем знакомые черты домашнего кота, но в глубине крылось, прорываясь наружу, что-то еще: что-то от леопарда или тигра, пробудившееся наследие предков. Откуда бы ни пришел этот кот, кто бы его ни воспитывал, все наносное исчезло. Угрожавшее мне существо было диким, опасным зверем.
Я замер, вглядываясь в его морду, словно в колодец памяти. Кот снова зашипел и присел на задние лапы, готовясь к прыжку.
Я отпрянул.
Нет, мне нельзя этого делать. Одно правило я нарушал безнаказанно, сжигая ненужные вещи, когда хотелось выпустить пар, но сейчас я заходил слишком далеко. Остальные правила должны оставаться незыблемыми. Если я прикоснусь к коту и он набросится на меня, я отвечу ему тем же и, причинив вред, нарушу самое главное правило. На это я пойти не мог, а потому вынужден был остановиться.
Я спрыгнул с бочки, взвинченный и опустошенный. Голова кружилась, и я сел на штабель досок перевести дыхание. Нет, я никому не причиню боли.
Ничего не буду сжигать.
Напряжение никуда не делось. Бешенство, страх, отчаяние – я не мог выпустить их наружу. Не таким способом, слишком уж это лихо. Думаю, в глубине души я хотел спровоцировать кота на нападение, тогда у меня появилось бы оправдание покалечить его. Но я не позволю себе этого.
Попытки сбрасывать напряжение понемногу становились слишком опасными, требовалось найти способ получше. Но копить напряжение, держать в себе тоже не получалось. Наконец, я определенно не мог просто отпустить тормоза. Нужно было придумать промежуточный вариант.
Мне требовался еще один демон.
Я никогда не чувствовал себя так хорошо, как зимой, когда выслеживал демона, наводившего ужас на городок. В моей жизни появилась цель, и благодаря этой цели все, что я делал, обретало смысл. Я выпустил на свободу мистера Монстра и впервые за долгие годы уживался с самим собой. Но теперь, когда демона не стало, исчез и клапан для сброса психологического давления.
Я медленно вышел со склада, заставляя себя глубоко дышать. Жертва у нас появилась, не было только убийцы, которого я мог бы выслеживать; мы имели дело не с демоном, не с серийным убийцей, а скорее с пьяным мужем или ревнивым бойфрендом…
Ревнивый бойфренд. Форман сказал, что на теле повсюду нашли мелкие раны: проколы, царапины, ожоги, волдыри и бог знает что еще. Злой ревнивый бойфренд способен на такое; злой ревнивый бойфренд, не уважающий женщин и относящийся к ним как к грязи. Ни минуты не колеблясь, он готов причинить боль женщине.
Я точно знал, где искать такого человека.
Я понимал, что это чистой воды домысел, но у меня появилось хоть что-то. Ясная достижимая цель – понаблюдать за человеком, который может оказаться убийцей, и выяснить, так это или нет. Я снова заживу прежней жизнью, и цели мистера Монстра совпадут с моими собственными.
Итак, пора познакомиться с Куртом гораздо, гораздо ближе.
Глава 6
Глава 7
Я подождал немного – кот не двигался – и принялся собирать материал для растопки. Рано или поздно кот должен уйти.
Вдоль одной из стен стоял ряд металлических бочек, пустых, насколько я знал. Они не горели сами и не содержали ничего горючего, поэтому я прошел мимо. В дальнем углу хранились банки с краской, такие же банки хаотично валялись по всему помещению. В прошлые разы мне удалось систематизировать их: в большинстве своем это была негорючая латексная краска, но я нашел штабель белой эмали, которая вспыхнет, как ракетное топливо. Ключами я вскрыл одну из банок и вдохнул поднимающийся изнутри едкий запах спирта. Краску изготовили, наверное, несколько десятков лет назад, и пигмент осел, сгустился на дне, оставив сверху спиртосодержащую жижу. Я перенес банки в центр помещения, представляя, какое поднимется пламя.
Кот по-прежнему сидел на окне, наблюдая за мной. Я нахмурился, вышел наружу и нашел в кустах нетронутую куриную грудку. Оторванный кусочек тоже лежал, как прежде. Я поднял его и направился к коту:
– Хочешь?
Он смотрел на меня.
– Это же еда, котяра, ты что, не хочешь еды?
Нет, я не должен грубить ему – любое унижение, пусть даже словесное, запрещено моими правилами. Я подбросил кусок курицы так, чтобы он описал дугу перед кошачьим носом и упал на землю.
– Ну, прыгай с окна.
Дыхание у меня перехватило, и я заставил себя вдохнуть поглубже.
«Ты только не пугайся, – сказал я себе, – все в порядке. Будет тебе пожар. Кот удерет, и все станет хорошо».
Я задышал тяжелее и резко скосил глаза на… не знаю на что. Просто нужно было их скосить – два, три, четыре раза подряд. Я быстро вернулся внутрь – руки у меня чесались сделать что-нибудь еще. Дерево! На полу лежало дерево, и я мог уложить его как надо.
Строительная компания, которой раньше принадлежал склад, бросила здесь сколько-то досок и брусьев размерами два на четыре и один на восемь, и за двадцать с лишним лет дерево покоробилось. Некоторые доски искривились чуть-чуть, другие вспучились, третьи потрескались и раскололись. Прошлые посетители заброшенного склада сдвинули часть досок, перебрали штабеля или просто раскидали их, но бо́льшая часть оставалась нетронутой. Я взял три доски один на восемь и положил на шесть вскрытых банок с эмалью. От краски будет мало толку, пока огонь не разгорится по-настоящему, но, когда пламя доберется до нее, полыхнет здорово. На аккуратные ряды досок я свалил матрас, но слишком поспешно, и доски слетели с банок. Кот по-прежнему сидел на окне, и при виде его я нервничал. Следовало успокоиться. Я вернул доски на место, осторожно приподнял матрас и опустил его сверху, сухой стороной вниз. Матрас был более влажный, чем мне показалось сначала, и я, задумавшись, провел пятерней по волосам. Несколько секунд спустя я полил его бензином из канистры. Решение не самое красивое, но, вероятно, самое простое.
Кот оставался на месте. Я бросил канистру на пол и пнул штабель досок:
– Пошел вон!
Мой голос гулким эхом разнесся по помещению, а кот зашипел и агрессивно выгнул спину.
Я зажмурился, чувствуя, как подкатывает тошнота.
– Извини, извини, извини.
Я сделал несколько шагов вперед, потом развернулся и отошел, оставляя беспорядочные следы на грязном полу. Обернувшись к коту, я заглянул ему прямо в глаза.
– Я не причиню тебе вреда, – сказал я. – И не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.
Я помолчал.
– Слушай, я же хочу тебе помочь. Ты, наверное, просто не знаешь, что делать.
Я мог бы забраться на окно и осторожно снять кота, но с пола я бы не дотянулся. Я схватился за одну из металлических бочек; даже пустая, она была тяжелой, и пришлось упереться в стену, чтобы перевернуть ее набок. С гулким звуком она ударилась об пол, и я нетерпеливо покатил ее к окну, объезжая доски, банки и мусор на полу.
– Я не причиню тебе вреда, – повторял я по дороге. – Я хочу помочь. Отнесу в безопасное место.
Я оттащил в сторону два поддона, прислоненные к стене под окном, и загнал туда бочку. Поставить ее вертикально казалось практически невозможным, но я прижал ее к стене, подсунул руки под днище и сумел поднять. Кот безучастно смотрел на все мои манипуляции.
Я осторожно забрался на бочку и начал медленно распрямляться. Стоило мне приблизиться к коту, как он снова зашипел и обнажил клыки, не сводя с меня взгляда. Я замер, пытаясь его успокоить:
– Не бойся. Я только сниму тебя и аккуратно вынесу наружу.
Я еще выпрямился, и кот зашипел на меня в третий раз, теперь уже громче.
– Слушай, сейчас здесь все будет гореть, тебе это не понравится. Ты не знаешь, что такое огонь, а это страшно. Это плохо.
Я выпрямился почти полностью, когда шерсть на коте встала дыбом. Я различал в нем знакомые черты домашнего кота, но в глубине крылось, прорываясь наружу, что-то еще: что-то от леопарда или тигра, пробудившееся наследие предков. Откуда бы ни пришел этот кот, кто бы его ни воспитывал, все наносное исчезло. Угрожавшее мне существо было диким, опасным зверем.
Я замер, вглядываясь в его морду, словно в колодец памяти. Кот снова зашипел и присел на задние лапы, готовясь к прыжку.
Я отпрянул.
Нет, мне нельзя этого делать. Одно правило я нарушал безнаказанно, сжигая ненужные вещи, когда хотелось выпустить пар, но сейчас я заходил слишком далеко. Остальные правила должны оставаться незыблемыми. Если я прикоснусь к коту и он набросится на меня, я отвечу ему тем же и, причинив вред, нарушу самое главное правило. На это я пойти не мог, а потому вынужден был остановиться.
Я спрыгнул с бочки, взвинченный и опустошенный. Голова кружилась, и я сел на штабель досок перевести дыхание. Нет, я никому не причиню боли.
Ничего не буду сжигать.
Напряжение никуда не делось. Бешенство, страх, отчаяние – я не мог выпустить их наружу. Не таким способом, слишком уж это лихо. Думаю, в глубине души я хотел спровоцировать кота на нападение, тогда у меня появилось бы оправдание покалечить его. Но я не позволю себе этого.
Попытки сбрасывать напряжение понемногу становились слишком опасными, требовалось найти способ получше. Но копить напряжение, держать в себе тоже не получалось. Наконец, я определенно не мог просто отпустить тормоза. Нужно было придумать промежуточный вариант.
Мне требовался еще один демон.
Я никогда не чувствовал себя так хорошо, как зимой, когда выслеживал демона, наводившего ужас на городок. В моей жизни появилась цель, и благодаря этой цели все, что я делал, обретало смысл. Я выпустил на свободу мистера Монстра и впервые за долгие годы уживался с самим собой. Но теперь, когда демона не стало, исчез и клапан для сброса психологического давления.
Я медленно вышел со склада, заставляя себя глубоко дышать. Жертва у нас появилась, не было только убийцы, которого я мог бы выслеживать; мы имели дело не с демоном, не с серийным убийцей, а скорее с пьяным мужем или ревнивым бойфрендом…
Ревнивый бойфренд. Форман сказал, что на теле повсюду нашли мелкие раны: проколы, царапины, ожоги, волдыри и бог знает что еще. Злой ревнивый бойфренд способен на такое; злой ревнивый бойфренд, не уважающий женщин и относящийся к ним как к грязи. Ни минуты не колеблясь, он готов причинить боль женщине.
Я точно знал, где искать такого человека.
Я понимал, что это чистой воды домысел, но у меня появилось хоть что-то. Ясная достижимая цель – понаблюдать за человеком, который может оказаться убийцей, и выяснить, так это или нет. Я снова заживу прежней жизнью, и цели мистера Монстра совпадут с моими собственными.
Итак, пора познакомиться с Куртом гораздо, гораздо ближе.
Глава 6
В конечном счете жертву опознали как Викторию Чатам. К нам на бальзамирование ее не доставили, и я не видел ни тела, ни повреждений на нем. Я ничего не смог узнать об убийце по нанесенным им ранам, поэтому пришлось начать с другого места.
До каникул оставалось еще несколько недель, и я вынужденно торчал в школе, так что «другим местом» оказалась столовая, где я вел с Максом односторонний разговор.
– Главный вопрос при составлении психологического портрета преступника: что убийца делает такого, чего не должен делать? – провозгласил я.
– Бога ради, не начинай сначала, – сказал Макс, закатывая глаза.
– Но это работает, – не отступал я. – И работает лучше, если есть на ком проверить идеи. В прошлый раз ты мне здорово помог.
– Если я тебе помог, почему ты не поймал злодея?
«Вообще-то, поймал».
– Агент ФБР вызвал меня в участок и показал фотографии с места убийства еще до того, как они стали широко известны. Он просил помочь.
– Заткнись.
– Я серьезно.
– Джон, мы сидим в двух столах от потрясающих красоток в потрясающе коротких шортах, у меня нет времени на аналитические разговоры.
Я закрыл глаза. В двух столах от нас сидела Брук с двумя подружками, Марси и Рейчел, но я уже использовал один разрешенный разговор и два разрешенных за ленчем взгляда. Волосы Брук убрала в хвостик, перехватив розовой ленточкой или резинкой. На ней была розовая футболка в белую полоску и джинсовые шорты, почти не скрывавшие длинные стройные ноги. Я даже думать о ней больше не имел права, поэтому все, что мне оставалось, – рассуждать об убийце.
Пальцы зудели от желания спалить что-нибудь.
– Тело было покрыто ранами, – гнул я свое. – Об этом сообщили в новостях, а я видел фотографии. Убийца мучил ее, прежде чем убить. Пытал. Зачем?
– Не знаю, – сказал Макс, – ты такой чудик. А зачем бы ты это делал?
– Это оскорбительно, но да, поставить себя на его место – это то, что мы пытаемся сделать.
– Я серьезно. Если бы ты собирался кого-нибудь прикончить, предварительно замучив, – а я не исключаю такой вариант, – то зачем?
«Что ж, это лучше, чем ничего».
– Предположим, мне что-то нужно. А убивая ее таким способом, я это получаю.
– И что тебе нужно?
– Не знаю. Это мы и пытаемся вычислить. Мы должны восстановить ход событий.
– Хорошо, – согласился Макс, уставившись в потолок и медленно водя руками. – Что ты… получаешь, когда… убиваешь кого-нибудь таким способом, который… позволяет тебе получить то, что ты хочешь?
– Что я получаю, убивая людей таким способом? – переспросил я.
– Именно.
– Я получаю… удовлетворение.
– Отпад, – сказал Макс.
– Но я же не про себя. Удовлетворение получает убийца.
– Все равно отпад. Что еще?
– Убийца обретает отмщение. Обретает силу.
– Обретает мир и покой, – добавил Макс.
– Может, и нет, – заметил я. – Если тебе просто нужно заткнуть кому-то рот, есть более легкие способы, чем запытать до смерти.
– А если этот человек доставал тебя всю жизнь и ты уже не в силах терпеть и хочешь, чтобы он сперва помучился? Тогда твое вознаграждение – мир и покой.
– Вообще-то, твоим вознаграждением будет сила, месть и удовлетворение. Ты обретешь контроль над своей жизнью и отомстишь человеку, который лишил тебя этого контроля.
– А когда насытишься, – настаивал Макс, – получишь мир и покой. Я тебе говорю, к этому все и приходит.
– Ты так думаешь? – спросил я. – Если мне нужен мир и покой, то я в последнюю очередь буду подбрасывать покойника в разгар следствия по делу серийного убийцы. Этой смерти уделено больше времени, внимания и сил, чем любому другому мертвецу, обнаруженному в занюханном городке у черта на куличках.
– Ну все, – признался Макс. – Я сдаюсь. Я не получу мира и покоя. Я получу… войну и шум. Шумную войну. Я террорист.
И тут пазл сложился у меня в голове.
– А если ты и есть террорист? – проговорил я, в волнении подаваясь вперед. – Я имею в виду, не обычный террорист, но мысль примерно та же: ты прибегаешь к насилию, чтобы привлечь внимание.
– Мне что, четыре года?
– Ты делаешь это специально, – пояснил я, – ты хочешь, чтобы люди обратили на тебя внимание. Ты жестоко убиваешь человека и оставляешь труп в людном месте, таким образом отправляя миру послание.
– Почему на месте убийцы вдруг оказался я, а не ты?
– Пусть буду я. Все равно. Убийца. Он пытается что-то сказать. «Я ненавижу женщин». Или: «Я лучше вас». Или еще что-нибудь в том же духе.
– Я могу делать что захочу.
– Именно.
Макс впился зубами в сэндвич.
– И кому он это говорит?
– Я не знаю. Наверное, всем. Полиции. ФБР. К нам прислали агента, который зарабатывает на жизнь такими расследованиями. Может, убийца обращается к нему.
– А если это Клейтонский убийца?
– Нет, почерк другой.
– Я имел в виду: что, если он обращается к Клейтонскому убийце?
Я уставился на него. Клейтонский убийца умер, но Макс этого не знал. Никто не знал. Включая нового убийцу.
– Что, если один убийца говорит другому: «Эй, теперь я хозяйничаю в этом городке»?
– Мама дорогая, она идет к нам, – сказал Макс.
– Кто?
Я вскинул голову и увидел, что в нашу сторону направляется Брук. Это был уже третий взгляд за ленч – больше, чем я мог себе позволить. Я должен строго следовать правилам, даже если Брук сама толкает меня нарушать их. Это моя первая и последняя защита против мистера Монстра, ведь если я позволю себе делать все, что душе угодно, то позволит и он. Нельзя этого допустить.
– Если она спросит, о чем мы говорим, пожалуйста, скажи, что о машинах, – взмолился Макс.
Брук подошла к столику:
– Привет, Джон.
– Привет.
Мне не разрешалось говорить с ней за ленчем после обмена приветствиями на пути в столовую.
– У тебя следующий английский? – спросила она.
– Да.
Я старался отвечать как можно вежливее, глядя на стену за ней, чуть правее ее лица.
– Миссис Барлоу сказала, мы начинаем тот же раздел, что и ваш класс. Беовульф и Грендель[5].
– Да, – повторил я, надеясь, что на этом разговор закончится.
И все-таки мне ужасно не хотелось выглядеть грубым.
– Должно быть, интересно, – вымученно добавил я и заскрежетал зубами.
«Не стоило это говорить».
– Да, интересно, – согласилась Брук.
Краем глаза я видел, что она улыбается. Я перевел взгляд на стол, потом в пространство за другим ее плечом.
– Думаю, будет здорово обсудить это, – предложила она, – ну, по дороге в школу. Раз мы все равно каждый день ездим вместе.
– Конечно, – сказал я.
Не надо было поддерживать разговор, но… что еще мне оставалось?
– Пригодится, мы ведь в разных классах.
– Вот именно, – подхватила Брук. – Мы сможем делиться друг с другом тем, что звучало на уроках, и будем казаться настоящими гениями.
Я снова уставился в стол:
– Да.
«Пожалуйста, уходи».
– Отлично! Так что, увидимся в машине?
– Да.
– Тогда до встречи.
Она ушла.
«Наконец-то».
Макс посмотрел ей вслед:
– До свидания, хорошенькая попка. Мне будет тебя не хватать. – Он повернулся ко мне и тихо захлопал в ладоши. – Офигенная, кстати, мысль. Никогда бы не подумал, что ты такой дока в сердечных делах.
– Ты о чем? – спросил я, тряхнув головой.
Меня окутывало противное липкое чувство, словно я попал в паутину.
– Ты ее классно отбрил. Если бы ко мне подошла вторая горячая штучка школы в таких шортиках и попросила позаниматься с ней, я бы не вел себя как бревно. Думаю, никто бы не вел.
– Вторая?
– Ну, она не чета Марси. Нет, кроме шуток, ты меня поразил. Ты ее здорово провел.
– Вообще не понимаю, о чем ты.
– Не скромничай, чувак. Классный план.
Макс откинулся на спинку стула и развел руками:
– Ты уделяешь ей ровно столько внимания, чтобы она поняла, какой ты милый парень, а после отстраняешься и предлагаешь самой проявлять инициативу. Похоже, начинает работать. Ты делаешь вид, что такой недоступный, и это приносит свои плоды.
– Ничего подобного у меня и в мыслях не было.
– Да брось, – сказал Макс. – Думаешь, никто не видит? Ты каждое утро привозишь ее в школу, тоскливым взглядом смотришь вслед, а потом избегаешь в течение дня. Вчера во время ленча ты поболтал с ней – это надо же! – о ее туфельках, а на следующей перемене прошел мимо, сделав вид, будто не заметил, как она тебе улыбнулась.
Это была перемена между пятым и шестым уроком, английским и математикой. Ее класс находился как раз на моем пути из одного кабинета в другой, и обычно я делал круг по другому коридору, чтобы не столкнуться с Брук. В тот день я задержался, разговаривая с учителем, у меня не оставалось времени, и я пошел напрямик, уставившись в пол, чтобы не видеть ее.
И ей это нравилось? Нет, я никогда не научусь понимать людей.
Пора остановиться. Я не мог подпустить ее ближе, чем теперь. Ее слишком хотел мистер Монстр.
– Это ничего не значит, – сказал я. – Я просто отвожу ее в школу.
– Зачем ты морочишь мне голову? Я думаю, с другой планеты видно, что ты в нее втрескался.
– Я и без того провожу с ней слишком много времени.
– В смысле? – не понял Макс. – Она тоже хитрая, имей в виду. Когда я говорю, что она вторая горячая штучка в школе, можешь поверить, я провел подробнейшее сравнение. Нет, ты должен преодолеть себя и пригласить ее на свидание.
Я уставился на него:
– Ты спятил?
– Нет, – ответил Макс. – Это ты спятил. Я думаю, ты перебарщиваешь со своей игрой. Смотри отпугнешь ее. Она, может, уже бы тебя пригласила, если бы ты не изображал саму неприступность.
– Ты это к чему?
– К тому, что я не слепой. Я уже говорил, она очень горячая. Пока ты игнорируешь ее, она постоянно стреляет в тебя глазками. Кажется, она считает тебя загадочным, а я вот начинаю думать, что ты просто идиот.
Это было нужно мне меньше всего. Я и так с трудом контролировал мистера Монстра: ночами жил его фантазиями, днями сооружал клетку из правил и запретов, чтобы не дать фантазиям стать реальностью. Мистер Монстр хотел калечить людей, иногда сильно, а то, что он собирался сделать с Брук, вообще не укладывалось ни в какие рамки. Он мечтал завладеть ею целиком и полностью, а значит, только после ее смерти. Внутри меня клокотали черные желания, и я только и мог себе позволить, что изредка поглядывать на Брук и улыбаться. А тут передо мной сидел мой друг, единственный друг, и говорил, что я должен уделять ей больше внимания: проводить с ней время, чаще думать о ней и всячески ее завлекать.
Что-то должно было измениться, и очень скоро. Иначе никто вокруг меня не будет в безопасности.
До каникул оставалось еще несколько недель, и я вынужденно торчал в школе, так что «другим местом» оказалась столовая, где я вел с Максом односторонний разговор.
– Главный вопрос при составлении психологического портрета преступника: что убийца делает такого, чего не должен делать? – провозгласил я.
– Бога ради, не начинай сначала, – сказал Макс, закатывая глаза.
– Но это работает, – не отступал я. – И работает лучше, если есть на ком проверить идеи. В прошлый раз ты мне здорово помог.
– Если я тебе помог, почему ты не поймал злодея?
«Вообще-то, поймал».
– Агент ФБР вызвал меня в участок и показал фотографии с места убийства еще до того, как они стали широко известны. Он просил помочь.
– Заткнись.
– Я серьезно.
– Джон, мы сидим в двух столах от потрясающих красоток в потрясающе коротких шортах, у меня нет времени на аналитические разговоры.
Я закрыл глаза. В двух столах от нас сидела Брук с двумя подружками, Марси и Рейчел, но я уже использовал один разрешенный разговор и два разрешенных за ленчем взгляда. Волосы Брук убрала в хвостик, перехватив розовой ленточкой или резинкой. На ней была розовая футболка в белую полоску и джинсовые шорты, почти не скрывавшие длинные стройные ноги. Я даже думать о ней больше не имел права, поэтому все, что мне оставалось, – рассуждать об убийце.
Пальцы зудели от желания спалить что-нибудь.
– Тело было покрыто ранами, – гнул я свое. – Об этом сообщили в новостях, а я видел фотографии. Убийца мучил ее, прежде чем убить. Пытал. Зачем?
– Не знаю, – сказал Макс, – ты такой чудик. А зачем бы ты это делал?
– Это оскорбительно, но да, поставить себя на его место – это то, что мы пытаемся сделать.
– Я серьезно. Если бы ты собирался кого-нибудь прикончить, предварительно замучив, – а я не исключаю такой вариант, – то зачем?
«Что ж, это лучше, чем ничего».
– Предположим, мне что-то нужно. А убивая ее таким способом, я это получаю.
– И что тебе нужно?
– Не знаю. Это мы и пытаемся вычислить. Мы должны восстановить ход событий.
– Хорошо, – согласился Макс, уставившись в потолок и медленно водя руками. – Что ты… получаешь, когда… убиваешь кого-нибудь таким способом, который… позволяет тебе получить то, что ты хочешь?
– Что я получаю, убивая людей таким способом? – переспросил я.
– Именно.
– Я получаю… удовлетворение.
– Отпад, – сказал Макс.
– Но я же не про себя. Удовлетворение получает убийца.
– Все равно отпад. Что еще?
– Убийца обретает отмщение. Обретает силу.
– Обретает мир и покой, – добавил Макс.
– Может, и нет, – заметил я. – Если тебе просто нужно заткнуть кому-то рот, есть более легкие способы, чем запытать до смерти.
– А если этот человек доставал тебя всю жизнь и ты уже не в силах терпеть и хочешь, чтобы он сперва помучился? Тогда твое вознаграждение – мир и покой.
– Вообще-то, твоим вознаграждением будет сила, месть и удовлетворение. Ты обретешь контроль над своей жизнью и отомстишь человеку, который лишил тебя этого контроля.
– А когда насытишься, – настаивал Макс, – получишь мир и покой. Я тебе говорю, к этому все и приходит.
– Ты так думаешь? – спросил я. – Если мне нужен мир и покой, то я в последнюю очередь буду подбрасывать покойника в разгар следствия по делу серийного убийцы. Этой смерти уделено больше времени, внимания и сил, чем любому другому мертвецу, обнаруженному в занюханном городке у черта на куличках.
– Ну все, – признался Макс. – Я сдаюсь. Я не получу мира и покоя. Я получу… войну и шум. Шумную войну. Я террорист.
И тут пазл сложился у меня в голове.
– А если ты и есть террорист? – проговорил я, в волнении подаваясь вперед. – Я имею в виду, не обычный террорист, но мысль примерно та же: ты прибегаешь к насилию, чтобы привлечь внимание.
– Мне что, четыре года?
– Ты делаешь это специально, – пояснил я, – ты хочешь, чтобы люди обратили на тебя внимание. Ты жестоко убиваешь человека и оставляешь труп в людном месте, таким образом отправляя миру послание.
– Почему на месте убийцы вдруг оказался я, а не ты?
– Пусть буду я. Все равно. Убийца. Он пытается что-то сказать. «Я ненавижу женщин». Или: «Я лучше вас». Или еще что-нибудь в том же духе.
– Я могу делать что захочу.
– Именно.
Макс впился зубами в сэндвич.
– И кому он это говорит?
– Я не знаю. Наверное, всем. Полиции. ФБР. К нам прислали агента, который зарабатывает на жизнь такими расследованиями. Может, убийца обращается к нему.
– А если это Клейтонский убийца?
– Нет, почерк другой.
– Я имел в виду: что, если он обращается к Клейтонскому убийце?
Я уставился на него. Клейтонский убийца умер, но Макс этого не знал. Никто не знал. Включая нового убийцу.
– Что, если один убийца говорит другому: «Эй, теперь я хозяйничаю в этом городке»?
– Мама дорогая, она идет к нам, – сказал Макс.
– Кто?
Я вскинул голову и увидел, что в нашу сторону направляется Брук. Это был уже третий взгляд за ленч – больше, чем я мог себе позволить. Я должен строго следовать правилам, даже если Брук сама толкает меня нарушать их. Это моя первая и последняя защита против мистера Монстра, ведь если я позволю себе делать все, что душе угодно, то позволит и он. Нельзя этого допустить.
– Если она спросит, о чем мы говорим, пожалуйста, скажи, что о машинах, – взмолился Макс.
Брук подошла к столику:
– Привет, Джон.
– Привет.
Мне не разрешалось говорить с ней за ленчем после обмена приветствиями на пути в столовую.
– У тебя следующий английский? – спросила она.
– Да.
Я старался отвечать как можно вежливее, глядя на стену за ней, чуть правее ее лица.
– Миссис Барлоу сказала, мы начинаем тот же раздел, что и ваш класс. Беовульф и Грендель[5].
– Да, – повторил я, надеясь, что на этом разговор закончится.
И все-таки мне ужасно не хотелось выглядеть грубым.
– Должно быть, интересно, – вымученно добавил я и заскрежетал зубами.
«Не стоило это говорить».
– Да, интересно, – согласилась Брук.
Краем глаза я видел, что она улыбается. Я перевел взгляд на стол, потом в пространство за другим ее плечом.
– Думаю, будет здорово обсудить это, – предложила она, – ну, по дороге в школу. Раз мы все равно каждый день ездим вместе.
– Конечно, – сказал я.
Не надо было поддерживать разговор, но… что еще мне оставалось?
– Пригодится, мы ведь в разных классах.
– Вот именно, – подхватила Брук. – Мы сможем делиться друг с другом тем, что звучало на уроках, и будем казаться настоящими гениями.
Я снова уставился в стол:
– Да.
«Пожалуйста, уходи».
– Отлично! Так что, увидимся в машине?
– Да.
– Тогда до встречи.
Она ушла.
«Наконец-то».
Макс посмотрел ей вслед:
– До свидания, хорошенькая попка. Мне будет тебя не хватать. – Он повернулся ко мне и тихо захлопал в ладоши. – Офигенная, кстати, мысль. Никогда бы не подумал, что ты такой дока в сердечных делах.
– Ты о чем? – спросил я, тряхнув головой.
Меня окутывало противное липкое чувство, словно я попал в паутину.
– Ты ее классно отбрил. Если бы ко мне подошла вторая горячая штучка школы в таких шортиках и попросила позаниматься с ней, я бы не вел себя как бревно. Думаю, никто бы не вел.
– Вторая?
– Ну, она не чета Марси. Нет, кроме шуток, ты меня поразил. Ты ее здорово провел.
– Вообще не понимаю, о чем ты.
– Не скромничай, чувак. Классный план.
Макс откинулся на спинку стула и развел руками:
– Ты уделяешь ей ровно столько внимания, чтобы она поняла, какой ты милый парень, а после отстраняешься и предлагаешь самой проявлять инициативу. Похоже, начинает работать. Ты делаешь вид, что такой недоступный, и это приносит свои плоды.
– Ничего подобного у меня и в мыслях не было.
– Да брось, – сказал Макс. – Думаешь, никто не видит? Ты каждое утро привозишь ее в школу, тоскливым взглядом смотришь вслед, а потом избегаешь в течение дня. Вчера во время ленча ты поболтал с ней – это надо же! – о ее туфельках, а на следующей перемене прошел мимо, сделав вид, будто не заметил, как она тебе улыбнулась.
Это была перемена между пятым и шестым уроком, английским и математикой. Ее класс находился как раз на моем пути из одного кабинета в другой, и обычно я делал круг по другому коридору, чтобы не столкнуться с Брук. В тот день я задержался, разговаривая с учителем, у меня не оставалось времени, и я пошел напрямик, уставившись в пол, чтобы не видеть ее.
И ей это нравилось? Нет, я никогда не научусь понимать людей.
Пора остановиться. Я не мог подпустить ее ближе, чем теперь. Ее слишком хотел мистер Монстр.
– Это ничего не значит, – сказал я. – Я просто отвожу ее в школу.
– Зачем ты морочишь мне голову? Я думаю, с другой планеты видно, что ты в нее втрескался.
– Я и без того провожу с ней слишком много времени.
– В смысле? – не понял Макс. – Она тоже хитрая, имей в виду. Когда я говорю, что она вторая горячая штучка в школе, можешь поверить, я провел подробнейшее сравнение. Нет, ты должен преодолеть себя и пригласить ее на свидание.
Я уставился на него:
– Ты спятил?
– Нет, – ответил Макс. – Это ты спятил. Я думаю, ты перебарщиваешь со своей игрой. Смотри отпугнешь ее. Она, может, уже бы тебя пригласила, если бы ты не изображал саму неприступность.
– Ты это к чему?
– К тому, что я не слепой. Я уже говорил, она очень горячая. Пока ты игнорируешь ее, она постоянно стреляет в тебя глазками. Кажется, она считает тебя загадочным, а я вот начинаю думать, что ты просто идиот.
Это было нужно мне меньше всего. Я и так с трудом контролировал мистера Монстра: ночами жил его фантазиями, днями сооружал клетку из правил и запретов, чтобы не дать фантазиям стать реальностью. Мистер Монстр хотел калечить людей, иногда сильно, а то, что он собирался сделать с Брук, вообще не укладывалось ни в какие рамки. Он мечтал завладеть ею целиком и полностью, а значит, только после ее смерти. Внутри меня клокотали черные желания, и я только и мог себе позволить, что изредка поглядывать на Брук и улыбаться. А тут передо мной сидел мой друг, единственный друг, и говорил, что я должен уделять ей больше внимания: проводить с ней время, чаще думать о ней и всячески ее завлекать.
Что-то должно было измениться, и очень скоро. Иначе никто вокруг меня не будет в безопасности.
Глава 7
На свое шестнадцатилетие я получил покойника: наконец-то умерла миссис Содер, старейшая жительница Клейтона. Тело уже извлекли из пластикового мешка, и оно неподвижно лежало на стальном столе для бальзамирования. Она умерла в больнице, и тело нам доставили в больничном халате, что облегчало задачу: не требовалось ломать голову по поводу одежды и добиваться у родственников разрешения разрезать ее. Следовало только поддеть две-три завязки и в несколько секунд освободить труп от халата. Бальзамирование тоже обещало быть слишком легким, и я хотел уделить ему как можно больше времени, чтобы получить от процесса настоящее удовольствие.
Мама в канцелярии подписывала какие-то бумаги с Роном, коронером, а Маргарет еще не появлялась. Формально канцелярией у нас заведовала Лорен, но она до сих пор не разговаривала с мамой и, естественно, не приходила.
Тем больше времени у меня оставалось.
Я прикоснулся к волосам трупа – длинным, шелковистым, молочно-белым. Миссис Содер было почти сто лет, когда она умерла, и из-за старческого горба тело странным образом искривлялось на столе. Первое, что ты делаешь с телом, – это, естественно, убеждаешься, что оно мертво. Когда закончишь работу, оно будет мертво однозначно, так что лучше выяснить это до начала.
В одном из ящиков у нас лежало маленькое зеркальце, и я поднес его к носу тела. Если оно живое, даже в коме, зеркало затуманится от дыхания. Держа зеркало, я досчитал до двадцати, но ничего не заметил. Оно не дышало. Я убрал зеркало и вытащил швейную иглу, тонкую и острую, но достаточно большую, чтобы удобно держать в руке. Я принялся колоть кончики пальцев трупа – неглубоко, чтобы не порвать кожу, но достаточно сильно, чтобы вызвать у живого человека непроизвольную реакцию. Безуспешно. Тело было мертво.
Мама в канцелярии подписывала какие-то бумаги с Роном, коронером, а Маргарет еще не появлялась. Формально канцелярией у нас заведовала Лорен, но она до сих пор не разговаривала с мамой и, естественно, не приходила.
Тем больше времени у меня оставалось.
Я прикоснулся к волосам трупа – длинным, шелковистым, молочно-белым. Миссис Содер было почти сто лет, когда она умерла, и из-за старческого горба тело странным образом искривлялось на столе. Первое, что ты делаешь с телом, – это, естественно, убеждаешься, что оно мертво. Когда закончишь работу, оно будет мертво однозначно, так что лучше выяснить это до начала.
В одном из ящиков у нас лежало маленькое зеркальце, и я поднес его к носу тела. Если оно живое, даже в коме, зеркало затуманится от дыхания. Держа зеркало, я досчитал до двадцати, но ничего не заметил. Оно не дышало. Я убрал зеркало и вытащил швейную иглу, тонкую и острую, но достаточно большую, чтобы удобно держать в руке. Я принялся колоть кончики пальцев трупа – неглубоко, чтобы не порвать кожу, но достаточно сильно, чтобы вызвать у живого человека непроизвольную реакцию. Безуспешно. Тело было мертво.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента