Говоря по чести, Виктор был несколько озадачен столь легкой прогулкой по мертвому городу. Ему-то казалось, что Медуза окажется более опасной, что смерть будет поджидать за каждым углом. На деле же его опасения оказались слишком преувеличенными, надуманными. Что необычного он увидел за все это время? Странное существо? Да, жутко, но не смертельно. Пятно на асфальте? Пятно могло быть просто пятном, никакой мистики. Конечно, выбрался он быстро, а значит, инсайдеры завели его недалеко. Возможно, в глубине Медузы все хуже, но пока что не особенно впечатлило. Что ж, оно и к лучшему.
   Ноги сами собой зашагали быстрее. Одинокие шаги эхом отдавались от стен коттеджей, ветер скрипел и пощелкивал голыми ветвями в подлеске. Ровная прямая дорога расслабляла, настроение улучшилось.
   Наконец, поднявшись на пологий холмик, Виктор увидел, что луч прожектора стал ярче, он лениво шарил из стороны в сторону. Насколько Куликов мог судить, до Периметра осталось километр-полтора.
   Он так засмотрелся, прикидывая расстояние, что чуть было не наступил на что-то большое, лохматое, с шипением прыгнувшее из-под ног в сторону. Виктор отскочил к забору, развернулся, успел заметить мелькнувшие хвост и треугольные уши. Кот!
   Кто-то захрипел рядом, над головой. Захрипел надсадно, задыхаясь, как утопленник. Куликов вжал голову в плечи, попятился от забора, на котором сидел, болтая ногами, мальчик лет десяти. Звук шел от него.
   Произошедшее дальше Виктор запомнил плохо. Мальчик закричал. Закричал страшно, протяжно, широко открыв рот. Слишком широко, так, что рот заполнил большую часть лица. Куликов отшатнулся, поднимая пистолет. Правая нога поехала по грязи, и он, не удержавшись на краю дороги, полетел в водосток. Успел несколько раз нажать на спусковой крючок. Пули с визгом ударили о прутья забора, ушли в пустоту.
   Виктора неожиданно подбросило вверх, словно кто-то огромный хорошо пнул его ногой. Казалось, он взлетел так высоко, что разглядел крыши домов и вершины деревьев. Потом что-то сильно ударило в грудь, отчего Куликова сложило пополам, швырнуло вниз, на землю, кружа вокруг оси. Небо, лес, дома – все слилось в одну серо-черно-зеленую кашу, мельтешащую перед глазами. Боль пронзила позвоночник и отдалась внутри – Виктор спиной рухнул на мокрую траву. Земля была нестерпимо горячей и обжигала все тело.
   Не успел он прийти в себя и перевести дыхание, как в голове полыхнуло такой болью, что Виктор, кажется, даже закричал, чудом не теряя сознание. Потом его куда-то тащили, разбивая голову и руки о камни. Сбитый с толку, испуганный, одурманенный болью, Куликов пытался группироваться, но невидимые руки стали перекручивать его в разные стороны, словно выжимали белье. В ушах все еще стоял слишком долгий крик мальчика. В какой-то момент хватка невидимого мучителя ослабла, и Виктор упрямо попытался встать на ноги, словно боксер после глубокого нокаута. Но его тут же рвануло вверх, вниз, ударило о землю, закрутило спиралью. Очередной приступ боли прострелил голову от виска до виска, и Куликов наконец провалился в спасительное забытье.
   Потом сознание приходило вспышками, разбитой мозаикой. Каждый рывок к свету оставлял росчерки боли и зубовный скрежет. Вот пальцы с поломанными ногтями впиваются в сырую землю, вырывая липкие комья. Вот дышащая смрадом темнота, давящая на грудь свинцовыми пластинами. Что-то теплое, живое возле щеки, хочется прижаться, зарыться в пушистый мех. Но тепло удаляется, надо за ним, не упустить!
   Падение, удар. Рвет желчью. Вновь темнота и сырость, тяжесть и вонь.
   Последнее, что запомнил Виктор, это нестерпимо яркий свет, бьющий сквозь закрытые веки. Потом чей-то голос произнес: «Спи», – и Куликов позволил, наконец, истерзанному телу расслабиться.

Глава 6

   Боль всегда возвращается первой.
   Десятки взбесившихся ежей мечутся по телу, заставляя каждый мускул сокращаться в судороге. Тело выгибается дугой, оно терзается вне времени и пространства, не находя успокоения. Боль кажется бескрайней, словно космос, и всесильной, словно Бог.
   Из пересохшего горла вырывается хриплый стон, нет сил сдерживаться. И только после этой отчаянной команды начинают включаться остальные чувства.
   Слух. Обоняние. Зрение.
   Рядом кто-то разговаривает. Слов невозможно разобрать, они доносятся будто сквозь вату. Пахнет спиртом и лекарствами.
   Укол в плечо почти не чувствуется.
   Размытое пятно света, раздражающее пересохшие глаза, пропадает, уходит во мрак. Боль медленно отступает. Лихорадочное забытье сменяется беспокойным сном.
 
   Взлеты и падения. Всплытия и уход на глубину. Сила и слабость.
   Рано или поздно каждому приходится делать выбор между этими двумя крайностями. По сути, выбор стоит между тем, увидишь ли ты свет своими глазами или чужие глаза увидят, как тебя погружают во тьму. Все остальное лишь бутафория.
   Куликов выбрал свет. Свет имел розовый оттенок и пробивался сквозь закрытые веки. Разомкнуть их оказалось не легче, чем поднять тяжелый театральный занавес.
   И все же Виктор открыл глаза. Повернул голову набок, огляделся.
   Он лежал на кровати в своем номере в «Малой Земле». Сквозь приоткрытые занавески комнату заполнял дневной свет, воздух из форточки легонько раскачивал тонкий тюль. Пахло сырыми листьями и мокрым асфальтом.
   Возле кровати, в ногах, возвышалась серебристая перекладина пустой капельницы со скрученными трубками. На тумбочке – бутылка с медицинским спиртом, из серой коробки поблескивали головки ампул. Рядом – упаковка пластиковых шприцов.
   Куликов попытался подняться, сесть, но не смог. Нахлынули слабость и тошнота, голова закружилась. Он обессиленно упал обратно на влажную подушку, неловко подвернув левую руку, которая оказалась в гипсе. Скосил глаза вниз, заметил повязки поперек груди.
   Эк его помяло, однако.
   Уснул. Проспал несколько часов, успел увидеть дурацкий сон. Проснулся. С удивлением уставился на перемены в комнате.
   В дальнем углу комнаты, в кресле, в джинсах и вытянутом сером свитере дремал Борхес. Он уронил голову на грудь и еле слышно посапывал. На коленях, корешком вверх, лежала раскрытая книга.
   – Борхес, – тихо позвал Виктор. Получилось беззвучное шипение, сухой язык еле ворочался во рту. Сглотнув, Куликов попробовал уже громче, морщась от рези в горле: – Борхес!
   Борхес встрепенулся, непонимающе завертел головой. Взгляд его остановился на Куликове, лицо сразу же прояснилось.
   – Очнулся? – воскликнул инсайдер, вскочил на ноги, широкими шагами приблизился к кровати. – Молодец! А я подумал, приснилось. Как самочувствие? Ну ты и красавец! Так инициацию давно никто не проходил! Военные на ушах стояли, по тревоге «Псов» подняли. Рука не болит? Ребра? Мы боялись, что «залипнешь», очень ты плох был…
   – Подожди, не гони лошадей, – Виктор поморщился, прерывая словоохотливого Борхеса. – Давай по порядку. Что со мной?
   Инсайдер придвинул стул, сел. Задумчиво пожевал тонкие губы:
   – Ну что тебе сказать. Сломана рука, сам видишь. Треснуло несколько ребер. Ливер себе весь отбил плюс сотрясение мозга и обильные кровоподтеки по всему телу, – Борхес замолчал, потом добавил. – Ну, мелкие порезы и ссадины можно не считать.
   Виктор хмыкнул, пытаясь прочувствовать все перечисленное, задвигал руками и ногами. Мониторинг не удался – болело и ныло все тело сразу.
   – Еще что-то? – спросил он.
   – Я не врач, не знаю, – пожал плечами инсайдер. – Но нашли тебя в ужасном состоянии. Вроде, доктор еще колол какие-то антибиотики, но я точно сказать не могу. Как себя чувствуешь?
   – Пока не понял, – признался Виктор. – Давно я вот так?
   Борхес прикинул в уме, ответил:
   – Где-то неделю-полторы. Честно говоря, некоторые думали, что тебе хана.
   – Зато вашу аттестацию дебильную прошел, – буркнул Виктор. Запас сил иссяк, вернулись сонливость и раздражительность. – Повеселились?
   – Зря ты так, – обиженно насупился Борхес. – Мы переживали.
   Куликов сдержался, чтобы не нагрубить. Отвернулся от инсайдера. Закрыл глаза и не откликался больше. Через некоторое время скрипнул стул – Борхес вернулся на свой пост в кресле. Зашелестели страницы книги. Под их шелест Куликов уснул.
   Шли дни. Силы медленно, но верно возвращались к Куликову, он уже мог самостоятельно садиться и переворачиваться с боку на бок.
   Его навещали. Чаще всего Виктор видел сутулого пожилого мужчину, который представился доктором. Звали его Сан Саныч, он каждый раз деловито осведомлялся о состоянии здоровья, проверял температуру и давление, щупал и простукивал. Холодный, необщительный, он просто делал работу.
   Менять повязки, воду и «утку» приходила немолодая уже женщина, сердобольная и пышнотелая. Виктор подозревал, что они с Сан Санычем работают вместе. Возможно, профессиональная санитарка.
   Навещали Куликова и Торпеда с Борхесом. И если Борхес постоянно пытался как-то разговорить Виктора, отвлечь, рассмешить, то бритый здоровяк лишь угрюмо молчал, наблюдая за Куликовым от дверей. Сразу уходил, стоило Виктору устало закрыть глаза.
   И только один раз, когда Куликов поймал-таки его взгляд, в котором на секунду промелькнули неловкость и чувство вины, Торпеда коротко кивнул ему. Так кивают, признавая достоинства равного. Так кивают, когда не остается вопросов и сомнений.
   Так кивают, когда понимают боль и страдания.
   Как бы там ни было, после этой немой сцены Куликов уже не мог злиться на своих экзаменаторов. Он сам согласился на это испытание, он сам отвечает за свои решения. Он мог жалеть себя и обижаться на инсайдеров сколь угодно долго, но тогда бы он врал сам себе. Тогда бы все усилия, которые он приложил для реализации решения, оказались бы тщетными, а цели – пустышками. Тогда зачем это все? Для чего?
   Останется только опустить руки и сдать назад. А этого Куликов не мог себе позволить. Только не сейчас. Не после пройденного пути.
   В этом они с Торпедой прекрасно понимали друг друга.
   Борхес налил в стакан шипучей минералки, протянул его сидящему в кровати Куликову.
   – О чем это я? – инсайдер откинулся на спинку стула и задумчиво наморщил лоб. – А, ну да! Так вот, насколько я понял, попал ты в «качели», в гравитационную аномалию. Там что-то меняется с направлением притяжения, не знаю, не специалист. Объект болтает в поле аномалии как лягушку в миксере, выбраться очень сложно. В конце концов тебя может зашвырнуть на тридцатиметровую высоту, а может вбить в землю по самые уши. Которые к тому моменту уже холодные. Причем, «качели» – аномалия блуждающая. Движение ее противоположно движению отторгнутого объекта. Проще говоря, тебя метнуло налево, значит, аномалия попрет направо. Так, собственно, и вышло. Я точно не знаю, что там у вас с ней произошло, но эти «качели» в результате вышли к Периметру, снесли два ряда колючки, поломали вышку с часовым. Спецназ два дня прочесывал полосу безопасности в поисках виновного, комитетчики оскомину Бобру набили своими физиономиями. В итоге все списали на спонтанное перемещение. Такое случается.
   – То есть, это мне еще повезло? – усмехнулся Куликов, отхлебывая минералку.
   – А то! – хлопнул себя по коленке Борхес, восхищенно цокая зубом. – Ты редкий экземпляр, мало кого «качели» невредимым оставляют. Неприятный аттракцион! Слушай, – инсайдер подался вперед, – так как же ты выбрался? По всем подсчетам ты вообще с той стороны не должен был пройти. Наши предполагают, что ты каким-то образом по трубам прополз. Да только не верю я, там клещи живут, не пропустили бы, они сырость любят. Да и узко.
   – Что еще за трубы? – нахмурился Виктор. – Не помню я труб.
   – Старый газопровод, – ответил Борхес. – Тебя около разорванной секции и нашли. Так не помнишь, как выбрался?
   Куликов откинулся на подушку, уставился в потолок.
   – Борхес, я не помню, врать не стану. Такая катавасия была, что все в голове перемешалось. Иногда кажется, что кто-то помог выбраться, будто вели меня по верному пути.
   – Ага, – инсайдер хохотнул, – Кошара, наверное, вывел.
   – Кто? – Виктор повернулся к Борхесу.
   Инсайдер неопределенно махнул рукой в сторону окна, смеясь, покачал головой:
   – Да там котяра сидел рядом, когда тебя нашли. Лицо тебе вылизывал. Здоровый такой, полосатый как матрас.
   – И где он?
   – Да черт его знает, – пожал плечами Борхес. – Как-то не до кота было. Убежал, наверное. А что, серьезно, кот помог?
   Виктор махнул здоровой рукой, улыбнулся:
   – Может, и кот, я после увиденного ничему не удивлюсь. Не помню, Борхес, не пытай, – он замолчал, потом спросил. – Ты лучше скажи, сколько мне еще валяться? А то Саныч лишь зубоскалит да отшучивается. А еще доктор.
   – Рекомендовал еще дней пять режима. Сон и легкие физические упражнения. Я завтра костыли принесу, начнешь ходить помалеху. Вот, – Борхес вытащил из кармана джинсов сотовый телефон, положил на тумбочку, – мобилку тебе принес, пользуй. Там, на цифрах набора «1» и «2», наши с Торпедой номера, звони в любое время. Ты же теперь тоже в команде, – он поднялся. – Ты теперь тоже инсайдер.
   Хлопнул Куликова по плечу, пошел к выходу. На пороге обернулся, сказал, вспомнив:
   – Ты, это, как-нибудь Торпеде спасибо скажи. Это он тебя через кордоны полумертвого на руках нес. Ты только не говори, что это я просил. Я понимаю, что ты бы без нас вообще не попал бы в ситуацию, но…
   – Я все понимаю, – ободряюще улыбнулся Виктор. – Обязательно скажу.
   – Вот и ладненько. Счастливо, – Борхес смутился, завозился с дверной ручкой и быстро скрылся в коридоре.
   Виктор покачал головой, покрутил в руках телефон. Мысли в голове текли лениво и размеренно, крутились вокруг слов инсайдера. Надо же, даже из Медузы выбраться по-человечески не получилось. Ну да ладно, со временем разберемся.
   Куликов дотянулся до бутылки с минералкой, отхлебнул, поставил на место. Закрыл глаза и через несколько минут уже спал глубоким и безмятежным сном.
 
   Острая боль отдавала в ступни при каждом шаге, пробивая от пяток до колен. Куликов старался ставить ноги аккуратно, не травмируя поврежденные суставы и сросшиеся связки, но выходило не всегда удачно. В такие моменты он шипел, как рассерженный кот, некоторое время застывал на месте, ожидая, пока боль утихнет. Потом шел дальше. Расхаживался.
   Прошла неделя с тех пор, как он начал ходить. Принесенные Борхесом костыли пришлись ко времени, но полноценно пользоваться ими мешала рука в гипсе. Приноровившись, Виктор сначала освоил свою комнату, потом гостиничный коридор, а потом спустился в зал, чем несказанно порадовал Бобра.
   Сегодня Куликов наконец побрился, лишившись разросшейся щетины. Долго смотрел на свое осунувшееся лицо, на впавшие глаза, на выпирающие скулы. Хорош боец! Килограмм пятнадцать потерял, руки как у наркомана исколоты, волосы в разные стороны торчат, рожей узника рудников напоминает. Такого не то, что обратно в Медузу, к обычным людям выпускать страшно. Еще чего подумают плохого.
   Но, спустившись раз в общий зал, Виктор уже не хотел киснуть в своем номере, слушать принесенный Борхесом плеер. Теперь при первом случае он шел вниз, где сидел, общался, знакомился, смотрел телевизор. Куликов всегда считал себя самодостаточным человеком, с легкостью переносящим длительное одиночество. Но здесь, в своем родном городе, ставшем полигоном для неведомых сил, одиночество усиливалось настолько, что буквально выдавливало вечерами Виктора из номера, гнало его к людям, к общению. Особенно неуютно было находиться в номере по вечерам. Окна выходили как раз на Периметр, и на фоне багрового заката черные пики высоток Медузы смотрелись особенно зловеще.
   Сегодня Виктор решил спуститься в зал сразу после обеда. Ходил он уже относительно уверенно, сменил костыли на стариковскую трость. Хромал да по привычке берег руку, с которой на днях сняли гипс.
   За стойкой дежурил Костик, который радостно замахал руками, приглашая к себе. Виктор прохромал до стойки, окинул взглядом полутемное помещение.
   В углу, под небольшой навесной лампой, сидел Ниндзя, азиат в неизменной черной форме. Короткостриженый, он никогда не улыбался и мало с кем разговаривал, всегда приходил и уходил один, заказывая только зеленый чай. Азиат чуть заметно кивнул, приветствуя Куликова.
   Двумя другими посетителями оказались молодые еще пацаны лет по семнадцать-восемнадцать. Одетые в новенькие, местами даже непроглаженные камуфляжные костюмы, они с напускным безразличием потягивали пиво, то и дело бросая любопытные взгляды по сторонам.
   – Привет, Виктор! – Бармен хлопнул по подставленной руке. – Как здоровьице?
   – Ничего, терпимо. Как сам?
   – Шуршим помаленьку. Слушай, если скажешь мне, чисто по дружбе, как ты преодолел Периметр, то мы с тобой сорвем неплохой куш. Как, согласен?
   Виктор рассмеялся, взгромоздился на высокий стул:
   – Нет, Костик, не сорвем. Я не помню.
   – Не беда, – бармен налил стакан сока, пододвинул его к Куликову: – Придумаем что-нибудь, я скажу мужикам, ты подтвердишь. И дело в шляпе.
   – Не в деньгах счастье, – отмахнулся Виктор, через плечо кивая на пацанов: – Это кто?
   – А, – небрежно отмахнулся Костик, закуривая, – столичные мажоры, школота. Искатели приключений на свою задницу.
   – То есть? – не понял Виктор.
   – Книжек начитались, кино насмотрелись. Решили осчастливить Медузу своим визитом. Приехали в город, с кем-то познакомились, кому-то забашляли. Теперь ждут, к кому бы пристать, чтобы провел их за Периметр. А того гляди, сами попрутся, самодеятельно. Там-то им и придет кирдык. Зато форму новую в военторге купили. Буржуйскую небось.
   – Злой ты, Костик, – покачал головой Виктор. – Сюда-то они как попали? Внутрь?
   – Да с проходцем одним пришли. Тот быстренько слинял тихой сапой, эти остались. Я хотел было выгнать, да они заказывать стали. А у меня день пустой, в кассе медь одна. Вот я и решил их пока оставить, авось сами утопают. А не утопают, так к вечеру выгонит кто-нибудь.
   – Такое ощущение, что в Город кто попало приехать может. Все же закрытый объект.
   – Ой, да брось ты! – махнул сигаретой Костик. – Закрытый объект, режимная территория, держи карман шире. Раньше, может, так оно и было, да только со временем тут так все друг другом проросли, что режимным город становится только по приезде больших комиссий из Столицы. В остальное время рука руку моет. Глава Комитета уже не первый дом себе за кордоном строит, его замы не отстают. Где коррупция в верхних эшелонах, там она и на местах. Военные, что за Периметр и ученых отвечают, тоже на одну зарплату живут, что как бы намекает, – Костик сделал неторопливую затяжку, выпустил клуб дыма, продолжил: – Город поделен между собой криминалом, который контрабандой промышляет. Плюс ко всему сам знаешь что в стране творится. Денег на зерно не хватает, не то что на содержание такой махины, как Медуза. Периметр, который в первые годы отгрохали, медленно хиреет, проломов в нем все больше. Въездное в Город КПП разве что ленивый стороной не обойдет. От патруля откупиться можно. Вот и выходит, что при наличии желания, связей или хорошей пачки наличных любой желающий может в Город приехать, жить тут и наведываться за острыми впечатлениями за Периметр. Сам-то легально тут, а? Вот и думай.
   Костик замолчал, снисходительно улыбнувшись Куликову. Виктор криво усмехнулся, со вздохом покачал головой:
   – Бардак.
   Бармен молча кивнул. Виктор повернул голову и пристально посмотрел на юношей.
   – И что, этих тоже инициируют? – спросил у Костика.
   – Что ты, нет конечно! – всплеснул руками Костик. – Кому они на хрен нужны? Головняк лишний с этими сопливыми. Они сюда сами приперлись, никто за них не поручится. А инициацию проходят только те, кто в инсайдеры готовится. Остальные так бродягами-проходцами живут. Таких романтиков сюда десяток каждый месяц приезжает. Половина тут же уезжает. Кого-то военный патруль ловит, кого-то – комитетчики. Остальные, если в бригаду не попадают, что редко, очень быстро в Медузе загибаются. Или нарываются на нож местных душегубов, занимающихся поборами с проходцев. Это вас, инсайдеров, не трогают, над вами «крыша» хорошая, а простых мужиков трясут еженедельной мздой. Не каждый такое выдержит.
   Куликов озадаченно почесал макушку. Вот оно как, значит, работает. Коррупция, рэкет, бандитизм и черный рынок. Где прибыль, там и грязь. Это что ж, значит, еще повезло, что в бригаду попал?
   А пацанов жалко, сгинут ни за что.
   Виктор допил сок, отставил стакан и подтянул к себе палку. Костик понял его намерения, запоздало окликнул:
   – Да постой ты, покрутятся и уйдут. Подожди…
   Но Куликов уже слез со стула и хромал к столику. Один из парней заметил его приближение, толкнул товарища. Они оба замолчали, насупились, напуская на себя грозный вид, настороженно уставились на Куликова.
   Виктор бесцеремонно отодвинул свободный стул, тяжело сел, опираясь на трость. Прищурившись, осмотрел ребят.
   Вблизи они казались еще моложе. Лица гладкие, ухоженные, с румянцем. Один достаточно крепкий, скуластый, смотрит прямо, с вызовом. Второй, худой, глаза бегают, нервно постукивает пальцами по столешнице.
   – Зачем приехали? – обратился к ним Куликов.
   Ребята переглянулись, крепыш ответил:
   – Вам зачем?
   – За шкафом! – рявкнул Виктор. – На кой ляд в Город приперлись?
   Крепыш обиженно набычился, а худой смущенно произнес:
   – Инсайдерами хотим стать.
   – Понятно, – протянул Виктор. – Папки-мамки у вас есть?
   – Да. И у меня, и у Макса, – худой кивнул на своего друга.
   – Учитесь где?
   – Второй курс Университета.
   – Бедствуете? Голодаете?
   Ребята опять переглянулись:
   – Да нет…
   – С родными попрощались уже?
   – Что? – заморгал худой. – Так они не знают, думают, что мы в Испании.
   – Какая в жопу Испания? – глухо прорычал Куликов, подаваясь вперед, на стол, грудью. – Вон, видите кента в углу?
   Виктор кивнул в сторону ничего не подозревающего Ниндзя. Пацаны испуганно скосили глаза, но Куликов зашипел:
   – Не пяльтесь вы так, дубины. Это из местных, из бандитов. Прознали они, что вас можно на денежки растрясти, вот уже и готовятся, пасут как овечек безмолвных. Даже не знаю, сколько у вас еще времени осталось, – сочувственно покачал головой Виктор. – Думаю, час максимум. Потом мешок на голову – и в подвал. А оттуда письма мамочкам с требованием выкупа. И за день промедления по кусочку отрезать будут, мутантам скармливать. А то и вовсе нож в пузо, кишки сизые наружу и за Периметр. А там вас быстро оприходуют.
   – Кто? – спросил худой, сглатывая. Он выпучил глаза от страха, нижняя губа чуть заметно дрожала. Его товарищ старался держаться, но румянец с лица спал.
   – Дед Пихто! – рыкнул Виктор. – Мутанты. Вон, на меня посмотрите!
   Он показал перебинтованную руку и трость.
   – Это они меня отделали, заразили паразитом ужасным, который жрет изнутри потроха. А я всего-то на них косо посмотрел.
   Парни резко опустили взгляд в стол, бледнея.
   – Так что, пацаны, давайте руки в ноги и ходу, – подытожил Куликов, – пока еще ноги с руками есть.
   Наступила томительная пауза. Виктор буквально слышал, как стучат зубы у худого.
   – Но, вообще-то, у нас… – начал было крепыш, и Виктор понял, что пора добивать.
   Куликов резко откинулся на спинку стула, захрипел, теребя ворот:
   – А-а, паразит зашевелился! Грудь изнутри ломает! – изобразил страшные муки на лице, засипел: – Бегите!
   И театрально закатил глаза, боковым зрением заметив застывшего с отвисшей челюстью бармена.
   – Бегите! Бегите!
   Стулья полетели на пол, переворачиваясь. Парней как ветром сдуло, лишь дробно простучали каблуки, да ухнула металлическая дверь.
   В зале воцарилась тишина.
   Куликов выдохнул, поправил одежду. Повернулся к стойке.
   Грянул дружный громогласный хохот. Смеялся, стуча кулаком по стойке, Костик. Гоготали трое инсайдеров во главе со Скаутом, хлопая друг друга по плечам. Они вошли в зал минуту назад и застыли на входе при виде «умирающего» Куликова. Удирающие пацаны чуть не снесли их с дороги.
   Ниндзя даже голову не повернул в сторону веселящихся людей.
   Виктор поднялся из-за стола и вернулся к бару. Костик, который никак не мог отсмеяться, утирал кулаком слезы, сквозь всхлипы выдавил:
   – Ну, ты… гы… актер…
   Подошедший Скаут облокотился на стойку, потер ладонью давно не бритую щеку обветренного лица. Из-под густых бровей блеснули голубые глаза. Он пожал руку бармену, Виктору. Сказал, одобрительно кивая:
   – Молодец, сообразил, как спровадить пацанов из Города. Считай, жизнь им спас.
   Скаут выглядел на тридцать пять – сорок лет, при этом имел седые пряди в черной шевелюре волос, затянутых сзади в хвост. Главный сорвиголова в бригаде Михалыча, Скаут пользовался неоднозначной репутацией удачливого инсайдера и бесбашенного авантюриста. Заостренные черты лица, чуть ироничный взгляд голубых глаз.
   Сегодня Скаут был одет в старый танкистский комбинезон, из-под которого выглядывала тельняшка. На поясе болтался широкий ремень с кучей подсумков.
   Бармен Костя поставил перед инсайдером чашку кофе, тактично отошел в сторону. Скаут кивнул ему, отпил немного. Обратился к Виктору:
   – Слушай, Кот, Торпеда просил меня переговорить с тобой.
   – Кто? – удивленно поднял бровь Куликов.