Страница:
– Нет, – вздыхает он. – Не выйдет, я узнавал. Придется ждать.
Он встает и идет к двери.
– Позови следующего! – говорю я ему в спину.
В кабинет входит женщина.
У нее прекрасное лицо, идеальная фигура, красивая стрижка. Она так красива, что я всматриваюсь в нее даже с некоторым изумлением.
– Садитесь, – говорю я. – Чем я могу вам помочь? На что жалуетесь?
– Сами же все видите и еще спрашиваете!
– Что я вижу? Я ничего не вижу.
– Вы все прекрасно видите! – возмущается она. – Вы сразу заметили!
– Что я заметил?
– Как я вошла, вы сразу прямо туда посмотрели! – она почти кричит.
– Куда?
– Сюда! – она тычет пальцем себе в правое ухо.
Смотрю на ее ухо. Там ничего нет.
– У вас прекрасная форма ушей, – говорю я.
– А это видели? – она пальцем отгибает ушную раковину, встает со стула, подходит ко мне, нагибается. – Вот, вот!
Там, за ухом, крохотная родинка. Даже скорее пятнышко. Два миллиметра в диаметре.
– Нет мне счастья, – говорит она, глотая слезы. – Не то что замуж выйти, не то что постоянного мужчину – даже любовника завести не могу. Никто со мной жить не хочет… Не то что жить – хотя бы переспать по-людски. Вечером, а потом утром, особенно если в субботу. Но нет! Как увидят этот кошмар за ухом… вы извините, я вам как доктору, без лишнего стеснения… прямо из постели убегают!
– Вы уверены, что из-за этого? – спрашиваю я.
– А из-за чего же еще?!
– Ноги у тебя кривые, вот из-за чего! – неожиданно для самого себя очень грубо кричу я, тыча пальцем в ее чудесные стройные икры, обтянутые голенищами дорогих сапожек. – Где ты гуляла, когда бог ноги раздавал? К ортопеду! Живо к ортопеду!
Она поворачивается и убегает.
Я вздыхаю с облегчением.
Во сне вспоминаю, как один настоящий хирург-косметолог рассказывал:
«За двадцать лет работы ни разу не угадал, чего потребует моя клиентка. Женщина с ужасным носом просит удалить родинку на шее, женщина с прекрасным носом жалуется на едва заметную горбинку…» Смешно!
Вдруг вижу: на белой поверхности стола – крохотное пятнышко.
Оно меня почему-то очень злит. Беру салфетку и пытаюсь его стереть.
Оно медленно движется и хочет перелезть мне на руку. Я отдергиваю руку. Встаю со стула, отхожу от стола. Оно спускается по ножке стола и ползет ко мне по белому линолеуму.
Быстро выхожу из кабинета в коридор.
Там очень шумно: дворники ругаются на непонятном языке.
То есть они ругаются у нас во дворе, под нашим окном.
То есть я уже проснулся.
первая встреча, последняя встреча
этнография и антропология
этнография и антропология
этнография и антропология
этнография и антропология
этнография и антропология
этнография и антропология
Он встает и идет к двери.
– Позови следующего! – говорю я ему в спину.
В кабинет входит женщина.
У нее прекрасное лицо, идеальная фигура, красивая стрижка. Она так красива, что я всматриваюсь в нее даже с некоторым изумлением.
– Садитесь, – говорю я. – Чем я могу вам помочь? На что жалуетесь?
– Сами же все видите и еще спрашиваете!
– Что я вижу? Я ничего не вижу.
– Вы все прекрасно видите! – возмущается она. – Вы сразу заметили!
– Что я заметил?
– Как я вошла, вы сразу прямо туда посмотрели! – она почти кричит.
– Куда?
– Сюда! – она тычет пальцем себе в правое ухо.
Смотрю на ее ухо. Там ничего нет.
– У вас прекрасная форма ушей, – говорю я.
– А это видели? – она пальцем отгибает ушную раковину, встает со стула, подходит ко мне, нагибается. – Вот, вот!
Там, за ухом, крохотная родинка. Даже скорее пятнышко. Два миллиметра в диаметре.
– Нет мне счастья, – говорит она, глотая слезы. – Не то что замуж выйти, не то что постоянного мужчину – даже любовника завести не могу. Никто со мной жить не хочет… Не то что жить – хотя бы переспать по-людски. Вечером, а потом утром, особенно если в субботу. Но нет! Как увидят этот кошмар за ухом… вы извините, я вам как доктору, без лишнего стеснения… прямо из постели убегают!
– Вы уверены, что из-за этого? – спрашиваю я.
– А из-за чего же еще?!
– Ноги у тебя кривые, вот из-за чего! – неожиданно для самого себя очень грубо кричу я, тыча пальцем в ее чудесные стройные икры, обтянутые голенищами дорогих сапожек. – Где ты гуляла, когда бог ноги раздавал? К ортопеду! Живо к ортопеду!
Она поворачивается и убегает.
Я вздыхаю с облегчением.
Во сне вспоминаю, как один настоящий хирург-косметолог рассказывал:
«За двадцать лет работы ни разу не угадал, чего потребует моя клиентка. Женщина с ужасным носом просит удалить родинку на шее, женщина с прекрасным носом жалуется на едва заметную горбинку…» Смешно!
Вдруг вижу: на белой поверхности стола – крохотное пятнышко.
Оно меня почему-то очень злит. Беру салфетку и пытаюсь его стереть.
Оно медленно движется и хочет перелезть мне на руку. Я отдергиваю руку. Встаю со стула, отхожу от стола. Оно спускается по ножке стола и ползет ко мне по белому линолеуму.
Быстро выхожу из кабинета в коридор.
Там очень шумно: дворники ругаются на непонятном языке.
То есть они ругаются у нас во дворе, под нашим окном.
То есть я уже проснулся.
первая встреча, последняя встреча
На букву «л»
Владимир Сергеевич зацепил вилкой немного салата, сверху положил очищенную креветку и поднес Любочке ко рту.
Они сидели в кафе. Они ходили всякий раз в новое кафе. Она непременно хотела встречаться тайком – непонятно почему. Она в свои двадцать два была не замужем, он был свободный сорокалетний мужчина.
Он сказал:
– Ам!
Она прожевала, проглотила.
Он снова навертел на вилку салат, наколол креветку.
– Зачем? – спросила она.
– Мне нравится тебя кормить вот так, – сказал он. – Как маленькую.
У нее из глаз вдруг потекли слезы.
– Что ты? – он даже растерялся.
– Ты правда меня любишь? – прошептала она.
Он левой рукой погладил ее по голове, запустил пальцы в ее волосы, чуть разлохматил ее затылок…
Она перевезла к нему свои вещи, они подали заявление в загс. Первые дни – даже первые недели – были прекрасны.
Потом начались подружки. «Я к подружке! Нам надо поговорить!» – на бегу кричала она и хлопала дверью.
Однажды он увидел, как она стоит с какой-то девицей сбоку киоска. Они пили пиво из горлышка и курили. Весь асфальт вокруг был забросан окурками. Он сначала подумал, что она забыла ключи. Подошел поближе. Она заметила его и махнула рукой – уходи.
Вечером он сказал: «Приглашай своих подружек домой. Купите пива, закуски какой хотите, а хочешь, я сам куплю вам рыбки, колбасы?» «Ты ничего не понимаешь! – сказала она. – Так прикольно, прямо у ларька!»
Потом – «этот человек». Этот, с позволения сказать, человек, который ее так сумел измучить, что она расплакалась, увидев капельку нежности и заботы. Этот человек звонил ей на мобильник, она закрывалась в кухне и разговаривала по полчаса, по часу. А иногда вечером выбегала во двор. Почему бы не послать его сразу, резко: «Я выхожу замуж! Брысь!» – «Я ему сразу сказала, что выхожу замуж, что между нами все кончено!» – «И что?» – «Мы должны завершить отношения! Я должна его выслушать!» – «Прямо-таки должна?» – «Каждый человек, – вдруг серьезно заявляла она, – имеет право, чтоб его выслушали!» – и убегала, а он смотрел с балкона, как они сидят на лавочке и отчаянно курят.
И наконец: «Я хочу позвать своих гостей!» – «Да, конечно, а кто эти люди?» – «А я тебя хоть раз спросила, кто эти люди, когда ты своих гостей звал? А когда ты меня с собой в гости водишь, я тебя хоть раз спросила, куда мы идем, кто эти люди?» – «Что ты так развоевалась?» – «А то, что я тебе не бесплатное приложение!»
Хорошо. Он сам накрыл стол. Пришли какие-то два парня. Сначала стеснялись. Он подливал им коньяк, старался разговорить, развеселить. Они слишком развеселились. Устроили танцы, чересчур пылкие. Любочка вешалась на шею то одному, то другому – а ему подмигивала. Он сказал: «Ребята, хватит, мне надоело». Один из парней, крепкий такой, ответил: «Отец, не буду же я с тобой драться. Пойди погуляй часа два».
Да, да, конечно. Он здесь лишний.
Вышел. Вернулся через час ровно. Вместе с друзьями своей беспокойной юности. Миша Янсон и Петя Круглов.
Открыли дверь. Один парень сидел и отдыхал, курил в потолок и стряхивал на пол. Другой обнимался с Любочкой.
Миша Янсон был метр девяносто, полтораста кило весу. Линялый камуфляж. Короткоствольный автомат казался крохотным на его огромном пузе. Ручищи такие, что автомат не нужен. «Иди сюда, машина ждет!» – «Черный ворон?» – пошутил парень. «Труповозка», – ответил Миша и свернул парню голову. Петя Круглов – тоже человек-гора – с треском развернул большой пластиковый пакет. Любочкин партнер завизжал, как девка. Миша тем же способом прикончил и его. Пихнул Любочку к Владимиру Сергеевичу: «А ну-ка, сам. Не разучился?»
Нет, не разучился!
Правой рукой он схватил ее за подбородок, левой – за волосы на затылке…
Осторожно пригладил ее бедные крашеные вихры.
– Ты мне очень нравишься, – сказал он. – Но давай будем осторожнее со словами. Особенно на букву «л». Открыли рот. Ам! Вкусно?
– Спасибо, – сказала Любочка.
Они сидели в кафе. Они ходили всякий раз в новое кафе. Она непременно хотела встречаться тайком – непонятно почему. Она в свои двадцать два была не замужем, он был свободный сорокалетний мужчина.
Он сказал:
– Ам!
Она прожевала, проглотила.
Он снова навертел на вилку салат, наколол креветку.
– Зачем? – спросила она.
– Мне нравится тебя кормить вот так, – сказал он. – Как маленькую.
У нее из глаз вдруг потекли слезы.
– Что ты? – он даже растерялся.
– Ты правда меня любишь? – прошептала она.
Он левой рукой погладил ее по голове, запустил пальцы в ее волосы, чуть разлохматил ее затылок…
Она перевезла к нему свои вещи, они подали заявление в загс. Первые дни – даже первые недели – были прекрасны.
Потом начались подружки. «Я к подружке! Нам надо поговорить!» – на бегу кричала она и хлопала дверью.
Однажды он увидел, как она стоит с какой-то девицей сбоку киоска. Они пили пиво из горлышка и курили. Весь асфальт вокруг был забросан окурками. Он сначала подумал, что она забыла ключи. Подошел поближе. Она заметила его и махнула рукой – уходи.
Вечером он сказал: «Приглашай своих подружек домой. Купите пива, закуски какой хотите, а хочешь, я сам куплю вам рыбки, колбасы?» «Ты ничего не понимаешь! – сказала она. – Так прикольно, прямо у ларька!»
Потом – «этот человек». Этот, с позволения сказать, человек, который ее так сумел измучить, что она расплакалась, увидев капельку нежности и заботы. Этот человек звонил ей на мобильник, она закрывалась в кухне и разговаривала по полчаса, по часу. А иногда вечером выбегала во двор. Почему бы не послать его сразу, резко: «Я выхожу замуж! Брысь!» – «Я ему сразу сказала, что выхожу замуж, что между нами все кончено!» – «И что?» – «Мы должны завершить отношения! Я должна его выслушать!» – «Прямо-таки должна?» – «Каждый человек, – вдруг серьезно заявляла она, – имеет право, чтоб его выслушали!» – и убегала, а он смотрел с балкона, как они сидят на лавочке и отчаянно курят.
И наконец: «Я хочу позвать своих гостей!» – «Да, конечно, а кто эти люди?» – «А я тебя хоть раз спросила, кто эти люди, когда ты своих гостей звал? А когда ты меня с собой в гости водишь, я тебя хоть раз спросила, куда мы идем, кто эти люди?» – «Что ты так развоевалась?» – «А то, что я тебе не бесплатное приложение!»
Хорошо. Он сам накрыл стол. Пришли какие-то два парня. Сначала стеснялись. Он подливал им коньяк, старался разговорить, развеселить. Они слишком развеселились. Устроили танцы, чересчур пылкие. Любочка вешалась на шею то одному, то другому – а ему подмигивала. Он сказал: «Ребята, хватит, мне надоело». Один из парней, крепкий такой, ответил: «Отец, не буду же я с тобой драться. Пойди погуляй часа два».
Да, да, конечно. Он здесь лишний.
Вышел. Вернулся через час ровно. Вместе с друзьями своей беспокойной юности. Миша Янсон и Петя Круглов.
Открыли дверь. Один парень сидел и отдыхал, курил в потолок и стряхивал на пол. Другой обнимался с Любочкой.
Миша Янсон был метр девяносто, полтораста кило весу. Линялый камуфляж. Короткоствольный автомат казался крохотным на его огромном пузе. Ручищи такие, что автомат не нужен. «Иди сюда, машина ждет!» – «Черный ворон?» – пошутил парень. «Труповозка», – ответил Миша и свернул парню голову. Петя Круглов – тоже человек-гора – с треском развернул большой пластиковый пакет. Любочкин партнер завизжал, как девка. Миша тем же способом прикончил и его. Пихнул Любочку к Владимиру Сергеевичу: «А ну-ка, сам. Не разучился?»
Нет, не разучился!
Правой рукой он схватил ее за подбородок, левой – за волосы на затылке…
Осторожно пригладил ее бедные крашеные вихры.
– Ты мне очень нравишься, – сказал он. – Но давай будем осторожнее со словами. Особенно на букву «л». Открыли рот. Ам! Вкусно?
– Спасибо, – сказала Любочка.
этнография и антропология
Надежный признак
Дело было в середине 1970-х.
Сажусь в такси. Таксист постарше меня, лет сорока. Едем. Он сначала вздыхает, громко и многозначительно. Потом говорит: «Эх!» Потом: «Вот, значит…» Потом: «Да, братцы».
На пятый раз я его спрашиваю:
– Случилось что-то?
– Да ладно, неважно, – говорит. – Эх, друзья-товарищи… Вот такие дела… Жизнь, одним словом… Да…
– Ну, неважно так неважно, – говорю.
– Нет, парень, – говорит. – Я тебе расскажу. Лучше незнакомому человеку сказать, а то друзья понесут, раззвонят…
– Ну, что такое?
– Беда у меня, парень. Жена изменяет.
– Да, – говорю. – Это плохо, конечно. Давно? А с кем?
– Недавно, – говорит. – А с кем, не знаю.
– Откуда тогда знаешь, что изменяет?
– А вот знаю!
– Что, секретное письмо нашел?
– Да какое письмо! – говорит он. – Позавчера ночью, ложимся. Ну, мне захотелось. Я на нее, как всегда, полез, а она мне вдруг: «Поцелуй меня!» Я говорю: «Ты чего, совсем с ума?» А она: «Поцелуй, а то не дам!» Вот сволочь. Точно с кем-то сблядовала. И этот козел ее научил!
Он чуть зубами не заскрипел.
– Ну и как, поцеловал? – спросил я.
– Поцеловал, – сказал он. – Но очень было тяжело.
Сажусь в такси. Таксист постарше меня, лет сорока. Едем. Он сначала вздыхает, громко и многозначительно. Потом говорит: «Эх!» Потом: «Вот, значит…» Потом: «Да, братцы».
На пятый раз я его спрашиваю:
– Случилось что-то?
– Да ладно, неважно, – говорит. – Эх, друзья-товарищи… Вот такие дела… Жизнь, одним словом… Да…
– Ну, неважно так неважно, – говорю.
– Нет, парень, – говорит. – Я тебе расскажу. Лучше незнакомому человеку сказать, а то друзья понесут, раззвонят…
– Ну, что такое?
– Беда у меня, парень. Жена изменяет.
– Да, – говорю. – Это плохо, конечно. Давно? А с кем?
– Недавно, – говорит. – А с кем, не знаю.
– Откуда тогда знаешь, что изменяет?
– А вот знаю!
– Что, секретное письмо нашел?
– Да какое письмо! – говорит он. – Позавчера ночью, ложимся. Ну, мне захотелось. Я на нее, как всегда, полез, а она мне вдруг: «Поцелуй меня!» Я говорю: «Ты чего, совсем с ума?» А она: «Поцелуй, а то не дам!» Вот сволочь. Точно с кем-то сблядовала. И этот козел ее научил!
Он чуть зубами не заскрипел.
– Ну и как, поцеловал? – спросил я.
– Поцеловал, – сказал он. – Но очень было тяжело.
этнография и антропология
Советский секс. 1. Предисловие
В СССР секса не было? Извините! Секс в СССР, конечно же, был.
Именно секс, а не просто «половая жизнь» или «репродуктивное поведение», как утверждают отдельные советологи.
Но советский секс осознал сам себя довольно поздно. На вершине – и на излете – советского режима. На пике застоя.
В 1978 году на экраны вышел фильм «Странная женщина». Про любовь юноши к зрелой даме и ее ответное сложное чувство. То есть на тему секса (а не возвышенной любви или семьи и брака).
Но мало того. В рецензии на этот фильм газета «Комсомольская правда» отметила, что в СССР каждый третий брак – распадается.
Это буквально назавтра перепечатала вся мировая пресса.
Потому что цифра эта была едва ли первым за десятки лет официальным (в советской официальной прессе опубликованным) указанием на количество разводов в СССР.
А раз есть огромное количество разводов, значит – есть некий специфический момент человеческих переживаний, который не укладывается в узкие рамки понятие «половая жизнь» и «деторождение». Есть секс как отдельная – осмысленная в своей отдельности! – ценность.
За год до того – в 1977-м – вышел научный труд «Общая сексопатология» под редакцией Георгия Степановича Васильченко.
Раз есть патология чего-то, значит, есть и это самое… Кстати, монография была очень тонкая и подробная. Нюансы сексуальных переживаний были описаны весьма тщательно; клинические случаи звучали, как целые рассказы, а то и повести.
Я уж не говорю о бесконечных машинописных «восточных» или «западных» пособиях по технике секса, а также о книгах Нойберта и Имелинского.
То есть секс в СССР был, разумеется.
Но говорить о «советском сексе» в целом – это, на мой взгляд, недопустимо сильное обобщение.
В составе СССР были мусульманские республики и регионы, было Закавказье, были автономии северных народов. Там была своя традиционная сексуальная культура. Как и в республиках Советской Прибалтики (хотя, судя по некоторым полевым наблюдениям и по художественной литературе, тамошний городской секс не слишком отличался от русского).
Своя специфика была и на селе, в отличие от города.
Не говоря уже о том, что в 1920–1930-е годы, а также в первые послевоенные и в 1950-е годы тоже все было не совсем так (или даже совсем не так), как в период с середины 1960-х по конец 1980-х годов.
Поэтому правильнее будет говорить о русском городском сексе конца советской эпохи. Примечание: к русскому в данном случае мы относим все сильно ассимилированные этносы, ибо в городе Москве невозможно было выделить украинскую, белорусскую, еврейскую, мордовскую, литовскую и т. п. сексуальные культуры – в отличие, скажем, от азербайджанской.
Итак.
Была ли у русского городского секса 1970-х какая-то советская специфика?
Конечно, да.
Об этом – далее.
Именно секс, а не просто «половая жизнь» или «репродуктивное поведение», как утверждают отдельные советологи.
Но советский секс осознал сам себя довольно поздно. На вершине – и на излете – советского режима. На пике застоя.
В 1978 году на экраны вышел фильм «Странная женщина». Про любовь юноши к зрелой даме и ее ответное сложное чувство. То есть на тему секса (а не возвышенной любви или семьи и брака).
Но мало того. В рецензии на этот фильм газета «Комсомольская правда» отметила, что в СССР каждый третий брак – распадается.
Это буквально назавтра перепечатала вся мировая пресса.
Потому что цифра эта была едва ли первым за десятки лет официальным (в советской официальной прессе опубликованным) указанием на количество разводов в СССР.
А раз есть огромное количество разводов, значит – есть некий специфический момент человеческих переживаний, который не укладывается в узкие рамки понятие «половая жизнь» и «деторождение». Есть секс как отдельная – осмысленная в своей отдельности! – ценность.
За год до того – в 1977-м – вышел научный труд «Общая сексопатология» под редакцией Георгия Степановича Васильченко.
Раз есть патология чего-то, значит, есть и это самое… Кстати, монография была очень тонкая и подробная. Нюансы сексуальных переживаний были описаны весьма тщательно; клинические случаи звучали, как целые рассказы, а то и повести.
Я уж не говорю о бесконечных машинописных «восточных» или «западных» пособиях по технике секса, а также о книгах Нойберта и Имелинского.
То есть секс в СССР был, разумеется.
Но говорить о «советском сексе» в целом – это, на мой взгляд, недопустимо сильное обобщение.
В составе СССР были мусульманские республики и регионы, было Закавказье, были автономии северных народов. Там была своя традиционная сексуальная культура. Как и в республиках Советской Прибалтики (хотя, судя по некоторым полевым наблюдениям и по художественной литературе, тамошний городской секс не слишком отличался от русского).
Своя специфика была и на селе, в отличие от города.
Не говоря уже о том, что в 1920–1930-е годы, а также в первые послевоенные и в 1950-е годы тоже все было не совсем так (или даже совсем не так), как в период с середины 1960-х по конец 1980-х годов.
Поэтому правильнее будет говорить о русском городском сексе конца советской эпохи. Примечание: к русскому в данном случае мы относим все сильно ассимилированные этносы, ибо в городе Москве невозможно было выделить украинскую, белорусскую, еврейскую, мордовскую, литовскую и т. п. сексуальные культуры – в отличие, скажем, от азербайджанской.
Итак.
Была ли у русского городского секса 1970-х какая-то советская специфика?
Конечно, да.
Об этом – далее.
этнография и антропология
Советский секс. 2. Доступность
Русский городской секс 1970-х был
a) легко доступен;
b) весьма недорог.
Прошу читателей извинить меня, но я не могу принимать всерьез возражения типа «а вот я… а вот мы… а вот в нашем кругу». Я никогда не ступал на палубу авианосца и никогда не имел возможности созерцать 1 млрд. 340 млн. китайцев – однако не говорю «а вот у нас в пруду» или «а вот в нашем районе».
Кроме того, «легко доступный» не означает «общеобязательный». В СССР курево было более чем доступно – но курили далеко не все; были и борцы с курением.
Возможно, в доступности и дешевизне секса 1970-х и было его специфически советское содержание. Что-то вроде пресловутого «равенства в бедности» или столь же пресловутого «батона за 13». Ну, в крайнем случае за 25 копеек. Но других батонов (скажем, за рубль тридцать, для особо утонченных гурманов) в продаже не было.
Опыт полевых исследований заставляет утверждать, что поиск или смена сексуального партнера вне или помимо брака в 1970-е годы ни в коем случае не являлся проблемой (ни для заинтересованных мужчин, ни для заинтересованных женщин). Также это не являлось свойством какой-то хорошо отграниченной социальной группы (например, богемы или нищих-пьющих маргиналов).
Не буду с ходу утомлять читателя попытками типологии советских добрачных и внебрачных связей: служебных серьезных романов и легких приключений; адюльтеров, двоеженств и двоемужеств; студенческих, ПТУшных, фабрично-общежитских, а также стройотрядовских, «картошечных» и иных развлечений.
Не буду также загромождать изложение попытками классификации инфраструктурного и институционального сопровождения советского секса. Другими словами, не буду описывать многочисленные «где» (от спальни до лестничной клетки) и «под каким идейным флером» (от признаний в любви до «мы же взрослые люди! кому от этого хуже?») все это свершалось.
К этим занимательным материям я вернусь позже.
Но меня в данном случае интересует не столько доступность советского секса, сколько его чрезвычайная дешевизна.
Ухаживания не стоили ровным счетом ничего, ни копейки. Можно было не платить за кино и мороженое, не дарить букетиков, конфет и книжек и, уж конечно, не водить в кафе (поход в кафе – вообще безумная роскошь и вместе с тем головная боль: кафе было мало, у дверей стояли очереди). Можно было, разумеется, делать все это – платить, дарить и водить, – но это в общем случае не ускоряло процесса.
Презрение по отношению к тем, которые «дают за ужин», было весьма сильным. Главным сексуальным трендом было бескорыстие; подчеркивалось чисто советское различие между блядью и проституткой (в царской России это были синонимы). «Проститутка – это профессия, а блядь – это призвание!» – говорили в 1970-е годы отдельные лихие красавицы.
Но кстати о проститутках.
Цены на проституток (речь, разумеется, идет о низшем стандартном ценовом сегменте, поскольку верхнего предела тут в принципе нет) в советское время были весьма умеренные, не сказать, дешевые. Цена от 3 до 5 рублей считалась нормальной и в пригороде, и в районе метро «Проспект Мира».
Меж тем как сейчас сопоставимая цена составляет 2000 рублей.
Это и по отношению к средней заработной плате, и по паритету покупательной способности – примерно в три-четыре раза дороже, чем в СССР.
Чем это объясняется?
Об этом – далее.
a) легко доступен;
b) весьма недорог.
Прошу читателей извинить меня, но я не могу принимать всерьез возражения типа «а вот я… а вот мы… а вот в нашем кругу». Я никогда не ступал на палубу авианосца и никогда не имел возможности созерцать 1 млрд. 340 млн. китайцев – однако не говорю «а вот у нас в пруду» или «а вот в нашем районе».
Кроме того, «легко доступный» не означает «общеобязательный». В СССР курево было более чем доступно – но курили далеко не все; были и борцы с курением.
Возможно, в доступности и дешевизне секса 1970-х и было его специфически советское содержание. Что-то вроде пресловутого «равенства в бедности» или столь же пресловутого «батона за 13». Ну, в крайнем случае за 25 копеек. Но других батонов (скажем, за рубль тридцать, для особо утонченных гурманов) в продаже не было.
Опыт полевых исследований заставляет утверждать, что поиск или смена сексуального партнера вне или помимо брака в 1970-е годы ни в коем случае не являлся проблемой (ни для заинтересованных мужчин, ни для заинтересованных женщин). Также это не являлось свойством какой-то хорошо отграниченной социальной группы (например, богемы или нищих-пьющих маргиналов).
Не буду с ходу утомлять читателя попытками типологии советских добрачных и внебрачных связей: служебных серьезных романов и легких приключений; адюльтеров, двоеженств и двоемужеств; студенческих, ПТУшных, фабрично-общежитских, а также стройотрядовских, «картошечных» и иных развлечений.
Не буду также загромождать изложение попытками классификации инфраструктурного и институционального сопровождения советского секса. Другими словами, не буду описывать многочисленные «где» (от спальни до лестничной клетки) и «под каким идейным флером» (от признаний в любви до «мы же взрослые люди! кому от этого хуже?») все это свершалось.
К этим занимательным материям я вернусь позже.
Но меня в данном случае интересует не столько доступность советского секса, сколько его чрезвычайная дешевизна.
Ухаживания не стоили ровным счетом ничего, ни копейки. Можно было не платить за кино и мороженое, не дарить букетиков, конфет и книжек и, уж конечно, не водить в кафе (поход в кафе – вообще безумная роскошь и вместе с тем головная боль: кафе было мало, у дверей стояли очереди). Можно было, разумеется, делать все это – платить, дарить и водить, – но это в общем случае не ускоряло процесса.
Презрение по отношению к тем, которые «дают за ужин», было весьма сильным. Главным сексуальным трендом было бескорыстие; подчеркивалось чисто советское различие между блядью и проституткой (в царской России это были синонимы). «Проститутка – это профессия, а блядь – это призвание!» – говорили в 1970-е годы отдельные лихие красавицы.
Но кстати о проститутках.
Цены на проституток (речь, разумеется, идет о низшем стандартном ценовом сегменте, поскольку верхнего предела тут в принципе нет) в советское время были весьма умеренные, не сказать, дешевые. Цена от 3 до 5 рублей считалась нормальной и в пригороде, и в районе метро «Проспект Мира».
Меж тем как сейчас сопоставимая цена составляет 2000 рублей.
Это и по отношению к средней заработной плате, и по паритету покупательной способности – примерно в три-четыре раза дороже, чем в СССР.
Чем это объясняется?
Об этом – далее.
этнография и антропология
Советский секс. 3. Тело и издержки
Итак, продолжаем.
Почему русский городской секс был столь недорог в денежном выражении?
Можно ответить, что всему виной некая общая номинальная дешевизна советской жизни. Или что все дело в духовности и бескорыстии. Наверное, и в том, и в другом есть доля истины.
Однако я думаю, что экономический момент (дешевизна) должен иметь экономическую же причину (низкие издержки).
В последние годы я не раз встречал однотипные, в общем-то, жалобы молодых женщин. Дескать, молодой человек не принес ни конфет, ни букета, ни в кафе не пригласил, не говоря уже о каком-то более серьезном подарке. И с ним пришлось расстаться. «Не в вещах и не в деньгах дело, дело в справедливости!» Оно и верно: подготовка к свиданию может влететь девушке в серьезную сумму: парикмахерская, солярий, эпиляция. А также другие значительные вклады: косметика и духи, красивое белье.
Издержки должны быть так или иначе покрыты.
Ничего подобного в 1970-е годы не было.
Одна пожилая писательница рассказывала: «В наше время (то есть в 1930-е годы) бедная девушка перед свиданием мыла голову – вот и вся косметика».
Разумеется, в 1970-е годы у бедной девушки была и помада, и тушь для ресниц, и тени для век, и духи, и дезодорант, и даже иногда какой-никакой крем для рук.
Но тем не менее подготовка тела к сексу стоила очень дешево. Можно сказать, практически ничего не стоила. Ведь душились и подкрашивали глаза так и так, независимо от сексуальных планов на вечер. Не было ни фитнес-центров, ни соляриев, ни эпиляций, ни пилинга, ни антицеллюлитных процедур. Спектр парикмахерских услуг был куда скромнее, к косметичкам ходили немолодые дамочки, маникюр почти все делали себе сами (и никакого наращивания ногтей!), а педикюр – даже самостоятельный – был не очень-то распространен. Красивое белье было отдельной проблемой – почти неразрешимой и оттого неактуальной.
Вернее будет сказать так: в 1970-е тело к сексу вообще не готовили.
И мыли его сравнительно редко.
Несмотря на то, что под руководством партии и правительства неуклонно росло число квартир с горячим водоснабжением, трудящиеся еще многие годы сохраняли привычку к еженедельной помывке. В детстве я жил в коммуналке – там была ванная с горячей водой, но все жильцы в субботу выстраивались в очередь… Помню, мы жили уже в отдельной квартире, и к нам пришел один наш родственник. А я как раз закрылся в ванной, собираясь искупаться. Я услышал, как он спросил маму: «А Денис где?» Она ответила: «В ванной, моется». Он изумился: «А почему он моется во вторник?» Только не подумайте, что я был каким-то особенным чистюлей – во вторник я мылся, скорее всего, потому, что пропустил субботнюю помывку и стало уже совсем невмоготу…
Более того. В тогдашних книгах по домоводству было написано, что душ нельзя принимать чаще одного раза в неделю: возбуждает нервную систему.
Поэтому само тело и его ближайшее покрытие выглядело не очень-то – у женщин и у мужчин. Ноги были волосатые, подмышки чаще всего – тоже (бритье подмышек, ног, а тем более сами знаете чего – считалось признаками проститутки или гомосексуала). Пятки были пошорхлые, ногти на ногах неухоженные, бывало и с темной каемкой… Носки (чулки) застиранные и зашитые-заштопанные, белье тоже заношенное и, страшно сказать, не самое свежее. То есть оно могло оказаться свежим – если, скажем, секс состоялся после банного дня. А могло и нет. Вчерашние, позавчерашние и третьего дня трусики и майки (бюстгальтеры) и даже носки (чулки-колготки) были, увы, в порядке вещей.
Высокие издержки требуют компенсации.
Низкие – не требуют.
«Кажись, это ясно» ©А.С. Пушкин.
Но был в ту пору секс неким социальным активом, ресурсом?
Об этом – далее.
Почему русский городской секс был столь недорог в денежном выражении?
Можно ответить, что всему виной некая общая номинальная дешевизна советской жизни. Или что все дело в духовности и бескорыстии. Наверное, и в том, и в другом есть доля истины.
Однако я думаю, что экономический момент (дешевизна) должен иметь экономическую же причину (низкие издержки).
В последние годы я не раз встречал однотипные, в общем-то, жалобы молодых женщин. Дескать, молодой человек не принес ни конфет, ни букета, ни в кафе не пригласил, не говоря уже о каком-то более серьезном подарке. И с ним пришлось расстаться. «Не в вещах и не в деньгах дело, дело в справедливости!» Оно и верно: подготовка к свиданию может влететь девушке в серьезную сумму: парикмахерская, солярий, эпиляция. А также другие значительные вклады: косметика и духи, красивое белье.
Издержки должны быть так или иначе покрыты.
Ничего подобного в 1970-е годы не было.
Одна пожилая писательница рассказывала: «В наше время (то есть в 1930-е годы) бедная девушка перед свиданием мыла голову – вот и вся косметика».
Разумеется, в 1970-е годы у бедной девушки была и помада, и тушь для ресниц, и тени для век, и духи, и дезодорант, и даже иногда какой-никакой крем для рук.
Но тем не менее подготовка тела к сексу стоила очень дешево. Можно сказать, практически ничего не стоила. Ведь душились и подкрашивали глаза так и так, независимо от сексуальных планов на вечер. Не было ни фитнес-центров, ни соляриев, ни эпиляций, ни пилинга, ни антицеллюлитных процедур. Спектр парикмахерских услуг был куда скромнее, к косметичкам ходили немолодые дамочки, маникюр почти все делали себе сами (и никакого наращивания ногтей!), а педикюр – даже самостоятельный – был не очень-то распространен. Красивое белье было отдельной проблемой – почти неразрешимой и оттого неактуальной.
Вернее будет сказать так: в 1970-е тело к сексу вообще не готовили.
И мыли его сравнительно редко.
Несмотря на то, что под руководством партии и правительства неуклонно росло число квартир с горячим водоснабжением, трудящиеся еще многие годы сохраняли привычку к еженедельной помывке. В детстве я жил в коммуналке – там была ванная с горячей водой, но все жильцы в субботу выстраивались в очередь… Помню, мы жили уже в отдельной квартире, и к нам пришел один наш родственник. А я как раз закрылся в ванной, собираясь искупаться. Я услышал, как он спросил маму: «А Денис где?» Она ответила: «В ванной, моется». Он изумился: «А почему он моется во вторник?» Только не подумайте, что я был каким-то особенным чистюлей – во вторник я мылся, скорее всего, потому, что пропустил субботнюю помывку и стало уже совсем невмоготу…
Более того. В тогдашних книгах по домоводству было написано, что душ нельзя принимать чаще одного раза в неделю: возбуждает нервную систему.
Поэтому само тело и его ближайшее покрытие выглядело не очень-то – у женщин и у мужчин. Ноги были волосатые, подмышки чаще всего – тоже (бритье подмышек, ног, а тем более сами знаете чего – считалось признаками проститутки или гомосексуала). Пятки были пошорхлые, ногти на ногах неухоженные, бывало и с темной каемкой… Носки (чулки) застиранные и зашитые-заштопанные, белье тоже заношенное и, страшно сказать, не самое свежее. То есть оно могло оказаться свежим – если, скажем, секс состоялся после банного дня. А могло и нет. Вчерашние, позавчерашние и третьего дня трусики и майки (бюстгальтеры) и даже носки (чулки-колготки) были, увы, в порядке вещей.
Высокие издержки требуют компенсации.
Низкие – не требуют.
«Кажись, это ясно» ©А.С. Пушкин.
Но был в ту пору секс неким социальным активом, ресурсом?
Об этом – далее.
этнография и антропология
Советский секс. 4. Обмены
Итак, вопрос:
Являлся ли русский городской секс 1970-х неким социальным или материальным ресурсом? Неким более или менее ликвидным активом?
Иными словами – можно ли было в те времена получить нечто существенное в обмен на секс?
Чтоб не мучить читателя, отвечу сразу: нет, в СССР в 1970-х секс не был таким активом.
Хотя, разумеется, было немало случаев, когда женщина (мужчина) получал(а) что-то реальное (деньги или общественное положение) в обмен на секс. Слово «нет» не означает «абсолютно нигде и совсем никогда». Слово «нет» означает, что данное явление не было сколько-нибудь широко распространено, что его было значительно, явственно (в разы? на порядок?) меньше, чем сейчас.
Отчасти это было вызвано советским социальным контекстом. Деньги не были универсальным экономическим инструментом; наделить любовницу/любовника высоким социальным статусом (который в свою очередь дает доступ к деньгам) – было весьма затруднительно. Разве что на уровне «завмаг – завсекцией» или «главреж – актриса». Еще раз подчеркну, что такие случаи – в т. ч. весьма яркие – были, конечно же. Но не они определяли облик советского секса.
Могут возразить – а как же бесчисленные и совершенно реальные истории о самых разных начальниках, которые одинаково принуждали женщин к сожительству и, бывало, устраивали себе целые гаремы; о преподавателях, которые принимали экзамены «через койку», и т. д. и т. п.? Как же проституция, наконец?
Отвечу.
Мы и сейчас живем в очень маскулинном, патриархатном обществе. В советскую эпоху, несмотря на титанические (я серьезно говорю) и во многом успешные усилия советской власти в области равноправия женщин, – общество было, мне кажется, еще более патриархатно. Во всяком случае, не менее, чем сейчас.
Поэтому принуждение к сожительству в девяти десятых случаев отнюдь не было свободным обменом активами: она ему секс, он ей прибавку к зарплате. Увы, нет! Это было, коротко говоря, так: она ему секс, а он ее за это не уволит (поставит зачет и т. п.). То есть это было вполне разбойничье использование своих ресурсов с целью присвоения чужих.
Причем речь шла не о «сладеньком» как таковом. Речь в 90 % случаев шла об удовлетворении желания доминировать, начальствовать, ощущать себя владыкой, хозяином. Ощущать свою маскулинность, «мачизм» (хотя тогда слова такого, кажется, еще не было). Для сравнительно редких советско-служебных Мессалин и Клеопатр – примерно то же самое.
Кстати говоря, проституция удовлетворяет те же самые желания плюс желание унизить, причинить моральную (а иногда и физическую) боль; самоутвердиться; отомстить за какие-то прошлые сексуальные неудачи. Смешно звучат слова «мужчина идет к проститутке за половой разрядкой» – особенно наивно это утверждать в советском контексте бесплатного секса, сдобренного демографическим дефицитом мужчин.
Строго говоря, именно проституция и была той областью, где секс был ликвидным активом. Но в советское время проституция занимала куда более скромный социальный и культурный сегмент, чем сейчас.
Так что, повторяю, в 1970-е годы секс не был социальным ресурсом (или ликвидным активом). Советский секс в подавляющем большинстве случаев был простодушен и безогляден (в добровольных случаях) или столь же простодушно насильствен (в случаях «начальник – подчиненная»).
Причины тому – помимо всего прочего – еще и чисто экономические. То, что не является объектом инвестиций, не может являться предметом (или инструментом) обменов. А в предыдущей части мы выяснили, что в СССР секс, как правило, не являлся объектом существенных материальных вкладов и затрат.
Вроде бы точка.
Но спросят: а как же советские «молодые хищницы»? Как же бесконечные советские рассказы о том, как фифочка окрутила академика?
Хорошо. Про фифочку и академика – в следующей главе.
Являлся ли русский городской секс 1970-х неким социальным или материальным ресурсом? Неким более или менее ликвидным активом?
Иными словами – можно ли было в те времена получить нечто существенное в обмен на секс?
Чтоб не мучить читателя, отвечу сразу: нет, в СССР в 1970-х секс не был таким активом.
Хотя, разумеется, было немало случаев, когда женщина (мужчина) получал(а) что-то реальное (деньги или общественное положение) в обмен на секс. Слово «нет» не означает «абсолютно нигде и совсем никогда». Слово «нет» означает, что данное явление не было сколько-нибудь широко распространено, что его было значительно, явственно (в разы? на порядок?) меньше, чем сейчас.
Отчасти это было вызвано советским социальным контекстом. Деньги не были универсальным экономическим инструментом; наделить любовницу/любовника высоким социальным статусом (который в свою очередь дает доступ к деньгам) – было весьма затруднительно. Разве что на уровне «завмаг – завсекцией» или «главреж – актриса». Еще раз подчеркну, что такие случаи – в т. ч. весьма яркие – были, конечно же. Но не они определяли облик советского секса.
Могут возразить – а как же бесчисленные и совершенно реальные истории о самых разных начальниках, которые одинаково принуждали женщин к сожительству и, бывало, устраивали себе целые гаремы; о преподавателях, которые принимали экзамены «через койку», и т. д. и т. п.? Как же проституция, наконец?
Отвечу.
Мы и сейчас живем в очень маскулинном, патриархатном обществе. В советскую эпоху, несмотря на титанические (я серьезно говорю) и во многом успешные усилия советской власти в области равноправия женщин, – общество было, мне кажется, еще более патриархатно. Во всяком случае, не менее, чем сейчас.
Поэтому принуждение к сожительству в девяти десятых случаев отнюдь не было свободным обменом активами: она ему секс, он ей прибавку к зарплате. Увы, нет! Это было, коротко говоря, так: она ему секс, а он ее за это не уволит (поставит зачет и т. п.). То есть это было вполне разбойничье использование своих ресурсов с целью присвоения чужих.
Причем речь шла не о «сладеньком» как таковом. Речь в 90 % случаев шла об удовлетворении желания доминировать, начальствовать, ощущать себя владыкой, хозяином. Ощущать свою маскулинность, «мачизм» (хотя тогда слова такого, кажется, еще не было). Для сравнительно редких советско-служебных Мессалин и Клеопатр – примерно то же самое.
Кстати говоря, проституция удовлетворяет те же самые желания плюс желание унизить, причинить моральную (а иногда и физическую) боль; самоутвердиться; отомстить за какие-то прошлые сексуальные неудачи. Смешно звучат слова «мужчина идет к проститутке за половой разрядкой» – особенно наивно это утверждать в советском контексте бесплатного секса, сдобренного демографическим дефицитом мужчин.
Строго говоря, именно проституция и была той областью, где секс был ликвидным активом. Но в советское время проституция занимала куда более скромный социальный и культурный сегмент, чем сейчас.
Так что, повторяю, в 1970-е годы секс не был социальным ресурсом (или ликвидным активом). Советский секс в подавляющем большинстве случаев был простодушен и безогляден (в добровольных случаях) или столь же простодушно насильствен (в случаях «начальник – подчиненная»).
Причины тому – помимо всего прочего – еще и чисто экономические. То, что не является объектом инвестиций, не может являться предметом (или инструментом) обменов. А в предыдущей части мы выяснили, что в СССР секс, как правило, не являлся объектом существенных материальных вкладов и затрат.
Вроде бы точка.
Но спросят: а как же советские «молодые хищницы»? Как же бесконечные советские рассказы о том, как фифочка окрутила академика?
Хорошо. Про фифочку и академика – в следующей главе.
этнография и антропология
Советский секс. 5. Фифочка и академик
Среди легенд и мифов советского секса почетное место занимает рассказ о Фифочке, которая окрутила Академика – и, тем самым, стала хозяйкой квартиры, дачи, машины и сберкнижки (а в перспективе – еще и заместителем председателя комиссии по изданию трудов покойного).
Был такой анекдот. Академик делает предложение студентке: «Машенька, хотите стать моей вдовой?»
Сама же Фифочка – это пустая и глупая красотка. Моложе Академика самое маленькое на 20 лет. А то и на 40. То есть она должна годиться ему в дочки. А еще лучше – во внучки.
Спешу сообщить читателям, что это и в самом деле был миф.
Причем миф в обоих смыслах слова: и как способ восприятия реальности, и как вымысел-преувеличение.
Но всякий миф имеет свои корни.
В XVIII веке, например, было так: женщина умирала в возрасте примерно 35 лет после (во время или вследствие) одиннадцатых родов. Вдовец, которому было примерно 40 лет, женился на восемнадцатилетней воспитаннице – то есть на сиротке-родственнице, которая с детства жила в его семье (это было весьма распространено). Так, например, обстояли дела во Франции (см. комедию Мольера «Школа жен»).
Так или иначе, второй брак с молодой женщиной был следствием высокой женской смертности. В прежние времена она была гораздо выше мужской.
Потом ситуация изменилась диаметрально – но, наверное, старый культурный стереотип остался. У мужчин. А у замужних женщин, которые в ХХ веке отнюдь не собирались умирать в 35 лет, выработался новый культурный стереотип – опасливое отношение к молодым незамужним женщинам.
Глашатаями мифа о Фифочке были, разумеется, немолодые жены. Ну, и отдельные робкие мужья, которые во всякой фифочке видели хищницу (см. далее).
В начале 1930-х эту проблему отметил знаменитый журналист Михаил Кольцов. Он написал о красных командирах, которые стали большими начальниками и бросили своих боевых подруг. Жены им кажутся «устаревшими» и «отсталыми», потому что продолжают носить косынки и гимнастерки, ужасаются ценам на колбасу и стесняются ходить в театр. Начальники разводятся и женятся на молодых, модных, завитых и надушенных, с накрашенными ногтями…
Кстати, жениться на молодой – это еще и показатель возросшего социального статуса в патриархатном обществе. Когда тридцатилетний шахтер Стаханов стал всесоюзной знаменитостью, он первым делом развелся и женился на девушке, только-только окончившей десятый класс.
Но интереснее другое: инвестиции в секс. Юные дамочки, к которым уходили бывшие комбриги и комкоры, ныне начальники трестов, – всячески культивировали свою соблазнительность. Полагаю, что те боевые подруги, которые сменили косынки на шляпки и гимнастерки на горжетки, остались при своих мужьях. Правда, потом большинство мужей расстреляли вместе с женами, но…
Но давайте не будем о грустном. Вернее, о настолько грустном.
Жизнь фифочек шла не по розам.
Как правило, после смерти Академика выяснялось, что свою дачу он завещал дочери, машину – переписал на сына, а сберкнижку отдал жене. А в его огромной пустой квартире на улице Горького, оказывается, прописано еще человек восемь. Фифочка в лучшем случае (после судов и разменов) могла получить однокомнатную квартиру в районе метро «Беляево».
Был такой анекдот. Академик делает предложение студентке: «Машенька, хотите стать моей вдовой?»
Сама же Фифочка – это пустая и глупая красотка. Моложе Академика самое маленькое на 20 лет. А то и на 40. То есть она должна годиться ему в дочки. А еще лучше – во внучки.
Спешу сообщить читателям, что это и в самом деле был миф.
Причем миф в обоих смыслах слова: и как способ восприятия реальности, и как вымысел-преувеличение.
Но всякий миф имеет свои корни.
В XVIII веке, например, было так: женщина умирала в возрасте примерно 35 лет после (во время или вследствие) одиннадцатых родов. Вдовец, которому было примерно 40 лет, женился на восемнадцатилетней воспитаннице – то есть на сиротке-родственнице, которая с детства жила в его семье (это было весьма распространено). Так, например, обстояли дела во Франции (см. комедию Мольера «Школа жен»).
Так или иначе, второй брак с молодой женщиной был следствием высокой женской смертности. В прежние времена она была гораздо выше мужской.
Потом ситуация изменилась диаметрально – но, наверное, старый культурный стереотип остался. У мужчин. А у замужних женщин, которые в ХХ веке отнюдь не собирались умирать в 35 лет, выработался новый культурный стереотип – опасливое отношение к молодым незамужним женщинам.
Глашатаями мифа о Фифочке были, разумеется, немолодые жены. Ну, и отдельные робкие мужья, которые во всякой фифочке видели хищницу (см. далее).
В начале 1930-х эту проблему отметил знаменитый журналист Михаил Кольцов. Он написал о красных командирах, которые стали большими начальниками и бросили своих боевых подруг. Жены им кажутся «устаревшими» и «отсталыми», потому что продолжают носить косынки и гимнастерки, ужасаются ценам на колбасу и стесняются ходить в театр. Начальники разводятся и женятся на молодых, модных, завитых и надушенных, с накрашенными ногтями…
Кстати, жениться на молодой – это еще и показатель возросшего социального статуса в патриархатном обществе. Когда тридцатилетний шахтер Стаханов стал всесоюзной знаменитостью, он первым делом развелся и женился на девушке, только-только окончившей десятый класс.
Но интереснее другое: инвестиции в секс. Юные дамочки, к которым уходили бывшие комбриги и комкоры, ныне начальники трестов, – всячески культивировали свою соблазнительность. Полагаю, что те боевые подруги, которые сменили косынки на шляпки и гимнастерки на горжетки, остались при своих мужьях. Правда, потом большинство мужей расстреляли вместе с женами, но…
Но давайте не будем о грустном. Вернее, о настолько грустном.
Жизнь фифочек шла не по розам.
Как правило, после смерти Академика выяснялось, что свою дачу он завещал дочери, машину – переписал на сына, а сберкнижку отдал жене. А в его огромной пустой квартире на улице Горького, оказывается, прописано еще человек восемь. Фифочка в лучшем случае (после судов и разменов) могла получить однокомнатную квартиру в районе метро «Беляево».