Страница:
В 1750-х годах Кузьма Матвеевич приобрел несколько фабрик в Московской губернии. Матвеев раз за разом появляется на страницах монументального исторического труда Соловьева, что говорит и о немалой политической роли московского купца: «Правительство продолжало следовать примеру Петра Великого, при первом удобном случае переводило казенные фабрики в частные руки: так, отдана была казенная суконная фабрика в Путивле в вечное и потомственное владение московскому купцу Матвееву»[29]. В 1754 году Матвеев построил три металлургических завода в Оренбургской губернии. К тому времени он уже получил чин коллежского асессора, приравнявший его к дворянскому сословию.
По особому разрешению правительства Матвеев купил деревню князей Голицыных Остафьево и устроил там красильную фабрику. Сотрудничая с изобретателем редких красителей П.И. Сухаревым, он создал одну из лучших мануфактур и обеспечил рабочими местами всех крестьян Остафьева и других ближайших деревень. В Москве Матвеев жил в доме № 30 по Пятницкой улице в приходе церкви Климента, папы римского. В 1756 – 1769 годах на его пожертвования на месте старой церкви возвели новую колокольню, трапезную и пятиглавый барочный храм, дошедший до наших дней. Мимо этой церкви нам еще предстоит пройти и узнать удивительную историю о том, кто, по мнению некоторых историков, на самом деле выделил средства на строительство храма Климента. Матвеев усердно занимался благотворительностью и пожертвовал немалые суммы на строительство храма Спаса Преображения на Болвановке и церкви Рождества Богородицы в Хавках.
Принадлежащий Кузьме Матвеевичу дом на Большой Ордынке использовался, скорее всего, для хозяйственных нужд. В XIX веке дом Матвеева был объединен с питейным заведением в одно владение и составлял часть усадебного ансамбля. Владение переходило от одного хозяина к другому, а в середине XIX века усадьбу приобрела статская советница Софья Юрьевна Самарина – дочь знаменитого поэта Ю.А. Нелединского-Мелецкого и мать философа Ю.Ф. Самарина. Муж Софьи Юрьевны Федор Васильевич «был человеком просвещенным в лучшем смысле этого слова. Его общественным идеалом была служба отечеству, служба в исключительно тогдашнем смысле, в смысле военной или гражданской, чиновничьей, службы, и из своих сыновей он стремился сделать полезных слуг отечеству. Был он человеком дела и предприимчивым хозяином своих больших имений. Строгость к себе и к другим – он не терпел праздности – соединялась в нем с глубокой верой и живым христианским чувством»[30]. Так написано в книге «Молодые годы Юрия Самарина» А.В. Комаровской – представительницы рода Самариных.
Отец Софьи Юрьевны до смерти Павла I был его статс-секретарем и сенатором, а после оставался приближенным к вдовствующей императрице Марии Федоровне, а сама Софья Юрьевна до замужества была ее фрейлиной. У Самариных родилось девять детей. Мария Федоровна и император Александр I были крестными их первенца Юрия. Ради семьи Федор Васильевич Самарин оставляет службу при дворе и вместе с семьей переезжает в Москву. «Самая лучшая служба, которую в настоящее время я могу сослужить моему отечеству, – это воспитать для него пятерых граждан» – так мотивировал перед императрицей свое решение Самарин. Судьба Софьи Юрьевны сложилась трагично: она пережила пятерых своих детей.
Следующее за бывшими домами усадьбы Самариной продолговатое двухэтажное здание составлено из объемов разного времени, объединенных в XIX веке общим характером фасадного декора. Сейчас кажется, что это один протяженный дом, хотя декор на современном здании отсутствует. В конце XIX века все дома с № 2 и 4 были одним владением, во дворе которого построили жилые и хозяйственные строения. Эта усадьба занимала почти целый квартал. Вероятнее всего, ее владельцем был богатый купец или промышленник, имевший огромную семью, для которой и устраивалась внушительного размера усадьба.
В исследовательской работе историка А.И. Дубодела говорится: «Дом купца окружали различные хозяйственные постройки, среди них: три амбара и сарай для хранения различных вещей, баня, конюшня с каретным сараем, несколько жилых домов для конюхов. Позади господского дома располагался сад, разделенный на восемь аллей с дорожками, по сторонам которых были насажены березовые, липовые и рябиновые деревья, крыжовник и смородина, в кустарниках посажены лесные и садовые яблони и вишни. Сад был огорожен с трех сторон на случай пожара плетнем, в длину и ширину примерно по 80 метров. Особенностью купеческих домов было наличие в доме парадной части, в которой обязательна была гостиная, но вообще парадных комнат могло быть несколько, ведь в то время некоторые купцы уже устраивали светские приемы и балы – для пользы дела, разумеется. В XIX веке в большинстве купеческих домов парадные комнаты оформлялись богато, даже роскошно, но не всегда со вкусом. Потолки расписывались: райские птицы, сирены, купидоны. Из мебели обязательными были диваны, диванчики нескольких разновидностей, обитые неяркой тканью – синей, бордовой, коричневой и т. п. В парадных комнатах хозяева старались повесить свои портреты и портреты предков, в стеклянных шкафах радовали глаз красивые и дорогие безделушки»[31].
В таком большом владении располагались и домашнее производство, и помещения для хранения товаров. Эта усадьба из поколения в поколение принадлежала одной семье вплоть до революции 1917 года. Конечно, строения не единожды подвергались перестройке. Например, если внимательно посмотреть на дом № 4, стр. 3, можно увидеть, что нежилой цокольный этаж со временем сделался жилым: арочные окна были увеличены, а одно из них стало парадной дверью. Теперь эта дверь аккуратно заделана. Часто сыновья купцов, женившись, продолжали жить с женами в родительском доме, и новой семье требовались дополнительные площади. В советское время владение разделили на несколько отдельных домов, часть из которых использовалась в качестве коммунальных квартир, а в доме № 2 была устроена чайная.
Дома № 6/2, стр. 8 и 10 построены в середине XIX века. А раньше здесь располагался сад, выходящий на Большую Ордынку и 2-й Кадашевский переулок. Принадлежали эти дома купцам Калмыковым, торговавшим посудой на Балчуге – известной улице лавочников и мелких торговцев. Очень может быть, что и на Большой Ордынке у Калмыковых были небольшие лавки. Дом на углу с Кадашевским переулком был жилым, а в другом – одноэтажном – находились торговые помещения. Эти здания прекрасно иллюстрируют скромную купеческую усадьбу XIX века. После революции в торговых лавках установили деревянные перекрытия и устроили в них коммунальные квартиры.
Большая Ордынка, № 6. Современная фотография
Но вот мы оказались на углу Большой Ордынки и Кадашевского переулка. Тут нас ждет новое открытие – прогулка по московской слободе. Издавна говорили, что Замоскворечье имеет совсем особенный характер. Замоскворечье состояло из множества слобод – отдельных поселков с самостоятельным управлением и своеобразным бытом. Каждая слобода, в свою очередь, также имела свой особенный характер. Слобода (неправильно произнесенное слово «свобода») – это поселение, свободное от государственных повинностей. М.В. Горбаневский в книге «Москва: кольца столетий» пишет: «К XVI – XVII векам слово слобода уже приобрело более общее значение: «поселок, пригород, селение подле города». В слободах проживали по преимуществу люди одной профессии, одних занятий, промыслов. Если мы взглянем на современную карту Москвы, то заметим, что слово слобода дошло до наших дней в составе нескольких топонимов – в столице есть улица Сокольническая Слободка, улица Штатная Слобода и Новослободская улица, а также Каменнослободский переулок»[32].
В Москве были дворцовые, казенные, черные, владычные, иноземческие и военные слободы – всего около ста пятидесяти слобод, расположенных во всех районах города, за исключением Кремля. Объединение людей в слободы происходило либо по роду занятий, либо по национальному признаку. Иностранные путешественники, бывавшие в Москве, удивлялись пестроте и многоликости московских слобод. Например, по воспоминаниям неизвестного иноземца, у него в одной слободе за большие деньги купили табак, а в другой – чуть не побили за это же дымное зелье. Одной из самых примечательных, своеобразных и колоритных слобод была Кадашевская слобода в селе Кадашеве.
КАДАШЕВСКАЯ СЛОБОДА
Церковь Воскресения в Кадашах
По особому разрешению правительства Матвеев купил деревню князей Голицыных Остафьево и устроил там красильную фабрику. Сотрудничая с изобретателем редких красителей П.И. Сухаревым, он создал одну из лучших мануфактур и обеспечил рабочими местами всех крестьян Остафьева и других ближайших деревень. В Москве Матвеев жил в доме № 30 по Пятницкой улице в приходе церкви Климента, папы римского. В 1756 – 1769 годах на его пожертвования на месте старой церкви возвели новую колокольню, трапезную и пятиглавый барочный храм, дошедший до наших дней. Мимо этой церкви нам еще предстоит пройти и узнать удивительную историю о том, кто, по мнению некоторых историков, на самом деле выделил средства на строительство храма Климента. Матвеев усердно занимался благотворительностью и пожертвовал немалые суммы на строительство храма Спаса Преображения на Болвановке и церкви Рождества Богородицы в Хавках.
Принадлежащий Кузьме Матвеевичу дом на Большой Ордынке использовался, скорее всего, для хозяйственных нужд. В XIX веке дом Матвеева был объединен с питейным заведением в одно владение и составлял часть усадебного ансамбля. Владение переходило от одного хозяина к другому, а в середине XIX века усадьбу приобрела статская советница Софья Юрьевна Самарина – дочь знаменитого поэта Ю.А. Нелединского-Мелецкого и мать философа Ю.Ф. Самарина. Муж Софьи Юрьевны Федор Васильевич «был человеком просвещенным в лучшем смысле этого слова. Его общественным идеалом была служба отечеству, служба в исключительно тогдашнем смысле, в смысле военной или гражданской, чиновничьей, службы, и из своих сыновей он стремился сделать полезных слуг отечеству. Был он человеком дела и предприимчивым хозяином своих больших имений. Строгость к себе и к другим – он не терпел праздности – соединялась в нем с глубокой верой и живым христианским чувством»[30]. Так написано в книге «Молодые годы Юрия Самарина» А.В. Комаровской – представительницы рода Самариных.
Отец Софьи Юрьевны до смерти Павла I был его статс-секретарем и сенатором, а после оставался приближенным к вдовствующей императрице Марии Федоровне, а сама Софья Юрьевна до замужества была ее фрейлиной. У Самариных родилось девять детей. Мария Федоровна и император Александр I были крестными их первенца Юрия. Ради семьи Федор Васильевич Самарин оставляет службу при дворе и вместе с семьей переезжает в Москву. «Самая лучшая служба, которую в настоящее время я могу сослужить моему отечеству, – это воспитать для него пятерых граждан» – так мотивировал перед императрицей свое решение Самарин. Судьба Софьи Юрьевны сложилась трагично: она пережила пятерых своих детей.
Следующее за бывшими домами усадьбы Самариной продолговатое двухэтажное здание составлено из объемов разного времени, объединенных в XIX веке общим характером фасадного декора. Сейчас кажется, что это один протяженный дом, хотя декор на современном здании отсутствует. В конце XIX века все дома с № 2 и 4 были одним владением, во дворе которого построили жилые и хозяйственные строения. Эта усадьба занимала почти целый квартал. Вероятнее всего, ее владельцем был богатый купец или промышленник, имевший огромную семью, для которой и устраивалась внушительного размера усадьба.
В исследовательской работе историка А.И. Дубодела говорится: «Дом купца окружали различные хозяйственные постройки, среди них: три амбара и сарай для хранения различных вещей, баня, конюшня с каретным сараем, несколько жилых домов для конюхов. Позади господского дома располагался сад, разделенный на восемь аллей с дорожками, по сторонам которых были насажены березовые, липовые и рябиновые деревья, крыжовник и смородина, в кустарниках посажены лесные и садовые яблони и вишни. Сад был огорожен с трех сторон на случай пожара плетнем, в длину и ширину примерно по 80 метров. Особенностью купеческих домов было наличие в доме парадной части, в которой обязательна была гостиная, но вообще парадных комнат могло быть несколько, ведь в то время некоторые купцы уже устраивали светские приемы и балы – для пользы дела, разумеется. В XIX веке в большинстве купеческих домов парадные комнаты оформлялись богато, даже роскошно, но не всегда со вкусом. Потолки расписывались: райские птицы, сирены, купидоны. Из мебели обязательными были диваны, диванчики нескольких разновидностей, обитые неяркой тканью – синей, бордовой, коричневой и т. п. В парадных комнатах хозяева старались повесить свои портреты и портреты предков, в стеклянных шкафах радовали глаз красивые и дорогие безделушки»[31].
В таком большом владении располагались и домашнее производство, и помещения для хранения товаров. Эта усадьба из поколения в поколение принадлежала одной семье вплоть до революции 1917 года. Конечно, строения не единожды подвергались перестройке. Например, если внимательно посмотреть на дом № 4, стр. 3, можно увидеть, что нежилой цокольный этаж со временем сделался жилым: арочные окна были увеличены, а одно из них стало парадной дверью. Теперь эта дверь аккуратно заделана. Часто сыновья купцов, женившись, продолжали жить с женами в родительском доме, и новой семье требовались дополнительные площади. В советское время владение разделили на несколько отдельных домов, часть из которых использовалась в качестве коммунальных квартир, а в доме № 2 была устроена чайная.
Дома № 6/2, стр. 8 и 10 построены в середине XIX века. А раньше здесь располагался сад, выходящий на Большую Ордынку и 2-й Кадашевский переулок. Принадлежали эти дома купцам Калмыковым, торговавшим посудой на Балчуге – известной улице лавочников и мелких торговцев. Очень может быть, что и на Большой Ордынке у Калмыковых были небольшие лавки. Дом на углу с Кадашевским переулком был жилым, а в другом – одноэтажном – находились торговые помещения. Эти здания прекрасно иллюстрируют скромную купеческую усадьбу XIX века. После революции в торговых лавках установили деревянные перекрытия и устроили в них коммунальные квартиры.
Но вот мы оказались на углу Большой Ордынки и Кадашевского переулка. Тут нас ждет новое открытие – прогулка по московской слободе. Издавна говорили, что Замоскворечье имеет совсем особенный характер. Замоскворечье состояло из множества слобод – отдельных поселков с самостоятельным управлением и своеобразным бытом. Каждая слобода, в свою очередь, также имела свой особенный характер. Слобода (неправильно произнесенное слово «свобода») – это поселение, свободное от государственных повинностей. М.В. Горбаневский в книге «Москва: кольца столетий» пишет: «К XVI – XVII векам слово слобода уже приобрело более общее значение: «поселок, пригород, селение подле города». В слободах проживали по преимуществу люди одной профессии, одних занятий, промыслов. Если мы взглянем на современную карту Москвы, то заметим, что слово слобода дошло до наших дней в составе нескольких топонимов – в столице есть улица Сокольническая Слободка, улица Штатная Слобода и Новослободская улица, а также Каменнослободский переулок»[32].
В Москве были дворцовые, казенные, черные, владычные, иноземческие и военные слободы – всего около ста пятидесяти слобод, расположенных во всех районах города, за исключением Кремля. Объединение людей в слободы происходило либо по роду занятий, либо по национальному признаку. Иностранные путешественники, бывавшие в Москве, удивлялись пестроте и многоликости московских слобод. Например, по воспоминаниям неизвестного иноземца, у него в одной слободе за большие деньги купили табак, а в другой – чуть не побили за это же дымное зелье. Одной из самых примечательных, своеобразных и колоритных слобод была Кадашевская слобода в селе Кадашеве.
КАДАШЕВСКАЯ СЛОБОДА
Кадашевская слобода впервые документально упоминается в Духовной грамоте великого князя Ивана III Васильевича 1504 года: «Да ему ж даю селцо Семчинское, и с дворы с городскими, и с Самсоновым лугом, да село Воробьево, и с Володимеровским, и с Семеновским, и с Воронцовским, и с Кадашовым, и с деревнями, как было при мне»[33]. Название села Кадаши, вероятнее всего, происходит от слова «кадь» (бочка), а кадаш – это бондарь или бочкарь, то есть мастер, изготовляющий бочки и прочую деревянную утварь. Существуют и другие версии происхождения этого топонима. Одна из них связана с татарскими судьями «кади», которые жили неподалеку в Татарской слободе. Однако этимологи считают эту версию ошибочной. Слово «кадаш» активно использовалось еще в XIX веке. Получается, первые жители, поселившиеся в XIV – XV веках вдоль Ордынской дороги за Царицыным лугом и болотом, изготовляли бочки. А по мнению историка И.Е. Забелина, село на самом деле называлось Каташево, потому что его население занималось катанием полотна. Эта версия также не находит подтверждения.
Кадашевский ткацкий двор. Художник М.П. Кудрявцев
В XVII веке в Кадашевской слободе жили уже не бондари, а ткачи, производившие льняное полотно. Тогда по всей Москве возникали мощные объединения ремесленников с собственным центром, появлялись первые мануфактуры и мелкая промышленность. Царский двор был заинтересован в продукции, выпускаемой этими объединениями. Благодаря развитию в стране торговых связей образуется всероссийский рынок. К концу XVII века Москва становится ремесленной и торговой.
Царь Михаил Федорович обязал кадашей-ткачей поставлять полотно ко двору и сделал Кадашевскую слободу «государевой хамовной» (от слова «хаман» – бумажное полотно). За это царь освободил жителей слободы от податей и предоставил им всевозможные льготы – тягловые, судебные, торговые и пр. Государева грамота 1622 – 1623 годов освобождала кадашевцев от многих налогов, которые остальные посадские люди должны были платить. Жизнь и быт московских ткачей подробно описаны в книге историка П.П. Смирнова «Московские ткачи XVII в. и их привилегии». Каждый ткач, работавший на государя, получал земельный надел («дело»), на котором строились жилые и производственные строения. Участки были установленного размера, что определило планировку Кадашевской слободы с равномерной и регулярной сетью переулков. В Кадашах палаты имели каждая восемь с половиной сажен длины и по десять окон в стенах, что являлось признаком достатка. Сельчане между собою управлялись своими выборными людьми и мирским сходом.
Свободные от повинностей, ткачи изготовляли изделия из ткани для продажи и наладили мелкотоварное производство. Жители Кадашевской слободы представляли наиболее зажиточную часть ремесленного люда и имели некоторые финансовые излишки, чтобы за свой счет построить двухэтажный каменный храм Воскресения в Кадашах, вокруг которого объединилась вся слобода. Это подтверждает археолог и историк И.Е. Забелин в сочинении «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях»: «Огромная и самая богатая из старинных московских слобод Кадашево (церковь Воскресения в Кадашах, против Кремля, за рекою) потому и богатела, что занималась только, с большими льготами, хамовным делом, изготовлением про царский обиход так называемой белой казны, т. е. полотен, скатертей и т. п.»[34]
Кадашевцы были искусными мастерами и производили поистине художественные изделия. Славились ткачи своими украшенными вышивкой посольскими скатертями, которые предназначались для особых торжеств и приемов во дворце. Известно, что в слободе рядом с ткачихами и швеями жили художники и ювелиры. Работая на царский двор, кадашевцы были тесно связаны с Оружейной палатой и придворным искусством, но при этом оставались самобытными мастерами с подлинно народными особенностями творчества. Высокое умение ткачей Кадашевской слободы достигалось в том числе и особенным укладом их быта. Например, строго-настрого запрещалось выдавать замуж девиц из Кадашей в другие слободы, чтобы умение, традиции и опыт кадашевцев сохранялись из поколения в поколение.
Из-за многочисленных пожаров, случавшихся в Москве, Кадашевская слобода часто выгорала. Новая застройка всегда проходила по четкому градостроительному плану того времени. Кадашевская слобода, как одна из древнейших в столице и Замоскворечье, ярко иллюстрирует некоторые принципы архитектуры. Например, большинство улиц в Кадашах идут перпендикулярно Москве-реке и параллельно друг другу. Такая застройка позволяла лучше видеть Кремль из Замоскворечья, а Замоскворечье – из Кремля в случае нападения врага. Но одновременно здесь угадывается эстетическая составляющая: любой человек, двигаясь к Москве-реке или Кремлю, мог любоваться величайшей в мире столицей, построенной величайшим народом. Это прекрасно видно на Петровом чертеже 1597 года или Мичуринском плане 1739 года. На них кварталы Замоскворечья разделены обширными пустошами, а сеть улиц и переулков еще существенно отличается от современной. Вероятнее всего, пустоши – это выгоны для скота, принадлежавшие Кадашевской слободе. Их имели только самые привилегированные слободы.
Но не надо думать, что нравы кадашевцев сильно отличались от нравов жителей какой-либо другой московской слободы. Литературный памятник XVII века – демократическая сатира «Сказание о попе Саве и о великой его славе» – изображает одну из сторон размеренной, самобытной и патриархальной жизни Замоскворечья и Кадашевской слободы. Главный герой «Сказания» – приходской священник церкви Космы и Дамиана Ассийских, что в Кадашах (к сожалению, не сохранившейся).
Как и в большинстве слобод Москвы, в Кадашевской слободе возле центральной церкви располагался Братский двор, на котором происходили собрания жителей и помещалось слободское управление. В центре Братского двора находились двухэтажная Съезжая палата и другие гражданские сооружения. Хамовный и Братский дворы были не просто функциональными сооружениями, они гармонично вписывались в архитектурный ансамбль, главным строением которого являлась церковь Воскресения. Но все же возникает вопрос о причине столь разительного отличия величественного Хамовного двора и лаконичного Братского. Историк русской архитектуры и градостроительства М.П. Кудрявцев в монографии «Москва – Третий Рим» объясняет это так: «Благодаря этим отличиям ансамбли двух главных дворов слободы воспринимаются в композиции равнозначными по отношению к Воскресенской церкви; достигнуто это соблюдением принципа равновесия: меньший по высоте и массе Братский двор расположен ближе к центру композиции, чем больший по величине Ткацкий двор»[36].
Остальные постройки Кадашевской слободы вокруг церкви Воскресения хоть и были разнообразны по размеру, расположению и облику, но стройно вписывались в архитектурный комплекс. В основном это были дома в два этажа, в одном из которых находилась жилая часть, а в другом – производственная, ткацкая. Почти в каждом доме делались погреба-подвалы для хранения изделий из ткани. Двор кадашевца делился на две части: жилую и хозяйственную, предназначенную для огорода, сада, бани и пр. Дома как будто плотно наращивались вокруг церкви. Привилегией строительства трехэтажных зданий пользовались лишь знатные и богатые семьи. Между двумя параллельными улицами располагались в два ряда дома с участками. Главными воротами они выходили на улицы. Друг от друга дома из разных рядов отделялись деревянным забором. Все постройки Кадашевской слободы были устроены таким образом, чтобы церковь Воскресения хорошо просматривалась с разных видовых точек.
Хамовный двор в Кадашах просуществовал недолго – до начала XVIII века, когда Петр I учредил полотняный завод в Преображенском и перестал поддерживать хамовное производство в Кадашевской слободе. С 1701 по 1736 год на месте запустевшего Хамовного двора действовал Монетный двор, а потом Навигацкая школа. Когда Монетный двор перевели в другое место, жители слободы еще долго называли бывшее здание старым Монетным двором. Это и дало название Старомонетному переулку. В 1804 году двор разобрали на кирпич для строительства моста через Москву-реку.
В XVII веке в Кадашевской слободе жили уже не бондари, а ткачи, производившие льняное полотно. Тогда по всей Москве возникали мощные объединения ремесленников с собственным центром, появлялись первые мануфактуры и мелкая промышленность. Царский двор был заинтересован в продукции, выпускаемой этими объединениями. Благодаря развитию в стране торговых связей образуется всероссийский рынок. К концу XVII века Москва становится ремесленной и торговой.
Царь Михаил Федорович обязал кадашей-ткачей поставлять полотно ко двору и сделал Кадашевскую слободу «государевой хамовной» (от слова «хаман» – бумажное полотно). За это царь освободил жителей слободы от податей и предоставил им всевозможные льготы – тягловые, судебные, торговые и пр. Государева грамота 1622 – 1623 годов освобождала кадашевцев от многих налогов, которые остальные посадские люди должны были платить. Жизнь и быт московских ткачей подробно описаны в книге историка П.П. Смирнова «Московские ткачи XVII в. и их привилегии». Каждый ткач, работавший на государя, получал земельный надел («дело»), на котором строились жилые и производственные строения. Участки были установленного размера, что определило планировку Кадашевской слободы с равномерной и регулярной сетью переулков. В Кадашах палаты имели каждая восемь с половиной сажен длины и по десять окон в стенах, что являлось признаком достатка. Сельчане между собою управлялись своими выборными людьми и мирским сходом.
Свободные от повинностей, ткачи изготовляли изделия из ткани для продажи и наладили мелкотоварное производство. Жители Кадашевской слободы представляли наиболее зажиточную часть ремесленного люда и имели некоторые финансовые излишки, чтобы за свой счет построить двухэтажный каменный храм Воскресения в Кадашах, вокруг которого объединилась вся слобода. Это подтверждает археолог и историк И.Е. Забелин в сочинении «Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях»: «Огромная и самая богатая из старинных московских слобод Кадашево (церковь Воскресения в Кадашах, против Кремля, за рекою) потому и богатела, что занималась только, с большими льготами, хамовным делом, изготовлением про царский обиход так называемой белой казны, т. е. полотен, скатертей и т. п.»[34]
Кадашевцы были искусными мастерами и производили поистине художественные изделия. Славились ткачи своими украшенными вышивкой посольскими скатертями, которые предназначались для особых торжеств и приемов во дворце. Известно, что в слободе рядом с ткачихами и швеями жили художники и ювелиры. Работая на царский двор, кадашевцы были тесно связаны с Оружейной палатой и придворным искусством, но при этом оставались самобытными мастерами с подлинно народными особенностями творчества. Высокое умение ткачей Кадашевской слободы достигалось в том числе и особенным укладом их быта. Например, строго-настрого запрещалось выдавать замуж девиц из Кадашей в другие слободы, чтобы умение, традиции и опыт кадашевцев сохранялись из поколения в поколение.
Из-за многочисленных пожаров, случавшихся в Москве, Кадашевская слобода часто выгорала. Новая застройка всегда проходила по четкому градостроительному плану того времени. Кадашевская слобода, как одна из древнейших в столице и Замоскворечье, ярко иллюстрирует некоторые принципы архитектуры. Например, большинство улиц в Кадашах идут перпендикулярно Москве-реке и параллельно друг другу. Такая застройка позволяла лучше видеть Кремль из Замоскворечья, а Замоскворечье – из Кремля в случае нападения врага. Но одновременно здесь угадывается эстетическая составляющая: любой человек, двигаясь к Москве-реке или Кремлю, мог любоваться величайшей в мире столицей, построенной величайшим народом. Это прекрасно видно на Петровом чертеже 1597 года или Мичуринском плане 1739 года. На них кварталы Замоскворечья разделены обширными пустошами, а сеть улиц и переулков еще существенно отличается от современной. Вероятнее всего, пустоши – это выгоны для скота, принадлежавшие Кадашевской слободе. Их имели только самые привилегированные слободы.
Но не надо думать, что нравы кадашевцев сильно отличались от нравов жителей какой-либо другой московской слободы. Литературный памятник XVII века – демократическая сатира «Сказание о попе Саве и о великой его славе» – изображает одну из сторон размеренной, самобытной и патриархальной жизни Замоскворечья и Кадашевской слободы. Главный герой «Сказания» – приходской священник церкви Космы и Дамиана Ассийских, что в Кадашах (к сожалению, не сохранившейся).
В XVII веке на Руси не было школ, где готовили будущих священников. Поэтому из крестьян и посадских людей выбирали ставленников, которые обучались в слободских церквах у местного духовенства. Священники вымогали у ставленников деньги за «ставленую грамоту» и принуждали их работать за двоих. Позже патриарх Иосиф предписал ставленникам обучаться только в Москве, и во всех слободах появились «попы Савы», которые, забывая о приличии, пользовались своим выгодным положением. Нужно отдать должное кадашевцам, которые заботились, чтобы у них в слободе беззаконие не творилось. Своего нерадивого попа они посадили на цепь в «патриаршей хлебне»:
Послушайте, миряне и все православные християне,
што ныня зделалася, великое чудо учинилася
над долгим попом, над премым дураком,
от Козмы и Домияна из-за реки, а в приходе у нево богатые мужики.
А зовут ево, попа, Савою, да не мелак он славою.
Аще живет и за рекою, а в церкву не нагою.
Люди встают – молятся, а он по приказам волочитца,
Ищет, с кем бы ему потегатца и впред бы ему с ним не видатца.
Да он же по площеди рыщет, ставленников ищет
и много с ними говорит, за реку к себе монит.
В середине XVII века в Кадашевской слободе на территории нынешнего Старомонетного переулка был построен государев Хамовный двор – промышленный комплекс, предназначавшийся для белильных, ткацких и вышивальных дел. Как и другие каменные здания в слободе, Хамовный двор отличался монументальностью и творческим замыслом. Он состоял из нескольких украшенных резным белым камнем зданий разной высоты и с различными формами крыш (бочки, шатры и др.). Хамовный двор был окружен высокой стеной с воротами и угловыми башенками, которые делали его похожим на замок. Хоть строительство двора и было заказано государством, велось оно при непосредственном участии кадашевских мастеров. Церковь Воскресения и Хамовный двор выделялись на фоне множества деревянных домов. Кадашевцы гордились своими сооружениями – «замком» и храмом. Хамовный двор стал вторым слободским центром. Забелин замечает: «В Кадашевской слободе на Хамовном же дворе жила в особом помещении кадашевская приказная боярыня и стоял особый анбар с хамовною всякою казною, где хранился лен нечесаный, очесаный кужель, счески и т. п.; также берда простые и берда с набилками, что берут посольские скатерти, берда наметочные полотенные, утиральничные, убрусные, нитные и пр. На том же дворе находилась и слободская схожая изба, в которой слобожане собирались на мирские советы»[35].
О сем поп Сава дивился, как он на цепи очутился,
денег у него в мошне было немало,
хватился, ан нет, ни пула не стало.
Как и в большинстве слобод Москвы, в Кадашевской слободе возле центральной церкви располагался Братский двор, на котором происходили собрания жителей и помещалось слободское управление. В центре Братского двора находились двухэтажная Съезжая палата и другие гражданские сооружения. Хамовный и Братский дворы были не просто функциональными сооружениями, они гармонично вписывались в архитектурный ансамбль, главным строением которого являлась церковь Воскресения. Но все же возникает вопрос о причине столь разительного отличия величественного Хамовного двора и лаконичного Братского. Историк русской архитектуры и градостроительства М.П. Кудрявцев в монографии «Москва – Третий Рим» объясняет это так: «Благодаря этим отличиям ансамбли двух главных дворов слободы воспринимаются в композиции равнозначными по отношению к Воскресенской церкви; достигнуто это соблюдением принципа равновесия: меньший по высоте и массе Братский двор расположен ближе к центру композиции, чем больший по величине Ткацкий двор»[36].
Остальные постройки Кадашевской слободы вокруг церкви Воскресения хоть и были разнообразны по размеру, расположению и облику, но стройно вписывались в архитектурный комплекс. В основном это были дома в два этажа, в одном из которых находилась жилая часть, а в другом – производственная, ткацкая. Почти в каждом доме делались погреба-подвалы для хранения изделий из ткани. Двор кадашевца делился на две части: жилую и хозяйственную, предназначенную для огорода, сада, бани и пр. Дома как будто плотно наращивались вокруг церкви. Привилегией строительства трехэтажных зданий пользовались лишь знатные и богатые семьи. Между двумя параллельными улицами располагались в два ряда дома с участками. Главными воротами они выходили на улицы. Друг от друга дома из разных рядов отделялись деревянным забором. Все постройки Кадашевской слободы были устроены таким образом, чтобы церковь Воскресения хорошо просматривалась с разных видовых точек.
Хамовный двор в Кадашах просуществовал недолго – до начала XVIII века, когда Петр I учредил полотняный завод в Преображенском и перестал поддерживать хамовное производство в Кадашевской слободе. С 1701 по 1736 год на месте запустевшего Хамовного двора действовал Монетный двор, а потом Навигацкая школа. Когда Монетный двор перевели в другое место, жители слободы еще долго называли бывшее здание старым Монетным двором. Это и дало название Старомонетному переулку. В 1804 году двор разобрали на кирпич для строительства моста через Москву-реку.
Церковь Воскресения в Кадашах
Вот как описывает вид на правом берегу Москвы-реки, открывающийся с Боровицкого холма, писатель М.Н. Загоскин в своей книге «Москва и москвичи»: «Ваш взор, быстро пробежав по кровлям, невольно останавливается на обширном поемном лугу, по которому змеится наша изгибистая Москва-река: прямо за ней чернеются рощи Воробьевых гор, налево подымается колокольня Новодевичьего монастыря, а еще левее, как сквозь туман, мелькают кровли домов и кресты церквей отдаленного Замоскворечья»[37]. Если смотреть на Замоскворечье с Боровицкого или Кремлевского холма или, например, с Большого Каменного моста, то среди крыш домов выделяются золотые купола храма Воскресения Христова в Кадашах и крест уходящей в небо колокольни. Уж очень по-особенному блестят эти купола на фоне невзрачной кровли стоящих рядом домов. Какая-то необъяснимая сила манит обязательно пойти и отыскать эту церковь, посмотреть на нее вблизи. Сделать это не так-то просто! Предстоит еще поплутать в узких лабиринтах Кадашевских переулков и тупиков. Но результат поиска никого не разочарует, едва окажемся мы в дворике храма. Именно в таких местах можно встретить осколки древней Москвы.
На территории Кадашевской слободы было несколько церквей: Иоакима и Анны, что на Якиманке, Космы и Дамиана, что в Кадашах, и др. Но центром слободы стала церковь Воскресения Христова. Раньше она называлась «что на Грязех», потому что Кадаши были расположены недалеко от старицы Москвы-реки, которая разливалась каждую весну, принося в слободу грязь. Церковь Воскресения в Кадашах служила основной вертикалью и композиционной доминантой Замоскворечья. Кроме того, она определяла главную градостроительную ось Москвы: от колокольни Ивана Великого к дворцовой церкви Вознесения в Коломенском. Получается, храм Воскресения в Кадашах имел главенствующее значение в архитектурно-художественном облике Замоскворечья, что давало ему особую привилегию. В Москве колокольный звон, призывающий верующих к заутрене, начинался с колокольни Ивана Великого, а остальные церкви с замиранием и трепетом ждали первого удара Успенского колокола. После этого отзывались звоном колокола Страстного и других крупных монастырей. Ну а следом за ними начинали петь колокола церкви Воскресения в Кадашах, и только потом всех остальных посадских храмов.
Первое упоминание о храме на этом месте датируется 1493 годом. В 1654 году в Москве свирепствовала чума. «Но в то время как с запада приходили все вести счастливые, из Москвы давали знать, что здесь свирепствует моровая язва… В начале сентября князь Пронский дал знать царице, что моровое поветрие в Москве усиливается, православных христиан остается немного»[38], – свидетельствует С.М. Соловьев. По некоторым данным, от чумы погибло две трети москвичей. Отразилось это и на жителях Кадашевской слободы. Удивительно, как быстро кадашевцы справились со столь серьезной бедой, ведь уже спустя три года после трагедии, в 1657 году, они перестроили деревянную церковь Воскресения, а спустя тридцать лет своими силами и средствами возвели новое архитектурное чудо.
Имя архитектора каменного храма Воскресения в Кадашах затерялось в лабиринтах истории. Предполагают, что им был зодчий и «колокольных дел мастер» иеромонах Сергий Турчанинов, уроженец Кадашей. В 1970-х годах историком архитектуры и реставратором Г.В. Алферовой был создан труд «Памятник русского зодчества в Кадашах. История его реставрации», посвященный не только самой церкви Воскресения, но и всей Кадашевской слободе. Алферова по крупицам собирала в архивах информацию о Кадашах. Это позволило ей сделать неоспоримые выводы о причине появления уникального архитектурного творения: «Столь высокохудожественный архитектурный памятник в Кадашевской слободе возник не случайно, а явился воплощением художественной идеи, как художественный образ, вобравший в себя творческие искания, раздумья и противоречия гениального автора, сына своего времени. Нельзя не подивиться вкусу зодчего и заказчиков – ткачей Кадашевской слободы, которые поднялись в своих стремлениях на столь высокий уровень художественного чувства, эстетических воззрений и идеала красоты!»[39]
Храм двумя этажами делится на два яруса: нижний – незатейливо-строгий – и верхний – более торжественный. Это два мира – дольний и горний. Как на русских иконах, чем дальше и выше изображаемое, тем оно больше, величественнее, так и в храме Воскресения – чем выше, тем красивее, изящнее, царственнее. Архитектор, как и древний иконописец, хотел, чтобы внимание акцентировалось на том, что наверху, поэтому нижняя часть храма проста и незамысловата: из украшений здесь только неброские оконные наличники и карниз. Но чем выше мы поднимаем взор, тем богаче становятся украшения церкви. Возле куполов узор делается совсем витиеватым со множеством сквозных участков, создающих сложную композицию рисунка.
На территории Кадашевской слободы было несколько церквей: Иоакима и Анны, что на Якиманке, Космы и Дамиана, что в Кадашах, и др. Но центром слободы стала церковь Воскресения Христова. Раньше она называлась «что на Грязех», потому что Кадаши были расположены недалеко от старицы Москвы-реки, которая разливалась каждую весну, принося в слободу грязь. Церковь Воскресения в Кадашах служила основной вертикалью и композиционной доминантой Замоскворечья. Кроме того, она определяла главную градостроительную ось Москвы: от колокольни Ивана Великого к дворцовой церкви Вознесения в Коломенском. Получается, храм Воскресения в Кадашах имел главенствующее значение в архитектурно-художественном облике Замоскворечья, что давало ему особую привилегию. В Москве колокольный звон, призывающий верующих к заутрене, начинался с колокольни Ивана Великого, а остальные церкви с замиранием и трепетом ждали первого удара Успенского колокола. После этого отзывались звоном колокола Страстного и других крупных монастырей. Ну а следом за ними начинали петь колокола церкви Воскресения в Кадашах, и только потом всех остальных посадских храмов.
Первое упоминание о храме на этом месте датируется 1493 годом. В 1654 году в Москве свирепствовала чума. «Но в то время как с запада приходили все вести счастливые, из Москвы давали знать, что здесь свирепствует моровая язва… В начале сентября князь Пронский дал знать царице, что моровое поветрие в Москве усиливается, православных христиан остается немного»[38], – свидетельствует С.М. Соловьев. По некоторым данным, от чумы погибло две трети москвичей. Отразилось это и на жителях Кадашевской слободы. Удивительно, как быстро кадашевцы справились со столь серьезной бедой, ведь уже спустя три года после трагедии, в 1657 году, они перестроили деревянную церковь Воскресения, а спустя тридцать лет своими силами и средствами возвели новое архитектурное чудо.
Имя архитектора каменного храма Воскресения в Кадашах затерялось в лабиринтах истории. Предполагают, что им был зодчий и «колокольных дел мастер» иеромонах Сергий Турчанинов, уроженец Кадашей. В 1970-х годах историком архитектуры и реставратором Г.В. Алферовой был создан труд «Памятник русского зодчества в Кадашах. История его реставрации», посвященный не только самой церкви Воскресения, но и всей Кадашевской слободе. Алферова по крупицам собирала в архивах информацию о Кадашах. Это позволило ей сделать неоспоримые выводы о причине появления уникального архитектурного творения: «Столь высокохудожественный архитектурный памятник в Кадашевской слободе возник не случайно, а явился воплощением художественной идеи, как художественный образ, вобравший в себя творческие искания, раздумья и противоречия гениального автора, сына своего времени. Нельзя не подивиться вкусу зодчего и заказчиков – ткачей Кадашевской слободы, которые поднялись в своих стремлениях на столь высокий уровень художественного чувства, эстетических воззрений и идеала красоты!»[39]
Храм двумя этажами делится на два яруса: нижний – незатейливо-строгий – и верхний – более торжественный. Это два мира – дольний и горний. Как на русских иконах, чем дальше и выше изображаемое, тем оно больше, величественнее, так и в храме Воскресения – чем выше, тем красивее, изящнее, царственнее. Архитектор, как и древний иконописец, хотел, чтобы внимание акцентировалось на том, что наверху, поэтому нижняя часть храма проста и незамысловата: из украшений здесь только неброские оконные наличники и карниз. Но чем выше мы поднимаем взор, тем богаче становятся украшения церкви. Возле куполов узор делается совсем витиеватым со множеством сквозных участков, создающих сложную композицию рисунка.