Страница:
Тем более что тогда никаких глупостей раз в четыре года не было. Были съезды партии. Если у генсека не хватало сил дочитать доклад-директиву, то это за него делал диктор. Голос доносился откуда-то с потолка Дворца съездов. А сам генсек сидел и кивал, дивясь мудрости собственных слов.
Вот и первый вопрос сложился: зачем владыка полумира товарищ Горбачев Михаил Сергеевич такое над собой сделал? Зачем добровольно отдал свою державную мощь? Зачем позволил себя ненавидеть и презирать, смеяться над собой? Зачем стал терпеть унижения от тех, кому вообще не было позволено появляться перед его светлыми очами?
Второй вопрос
Этот вопрос еще труднее. Поскольку касается не лично Михаила Сергеевича, супруги его, ныне покойной Раисы Максимовны, а также дочери и внучки. В глубоко личное мы не лезем. Мы знаем – у любого человека может появиться некий, что ли, пораженческий настрой. Депрессия своего рода. Иван Грозный от тяжких своих грехов убегал в Александровскую слободу, предаваясь опричному разгулу. Товарищ Сталин прятался на даче, опасаясь, что товарищи Молотов и Гитлер обо всем договорятся, а его пристрелят.
Хорошо, пускай. Ну и подал бы себе в отставку в апреле 1985 года. Но страну-то за что? Шестая часть земли с названьем СССР – почему должна распадаться на составные части? Почему должны от нас отлетать сначала соцстраны, потом эта несчастная Балтия, а потом вообще все остальное, включая отдельные особо лихие автономии в составе Российской Федерации. С некоторыми до сих пор справиться не можем.
Зачем СССР развалили, дорогой Михаил Сергеевич? Вкупе с мировой системой социализма и единым фронтом антиимпериалистической солидарности? На Ельцина (Кравчука, Шушкевича, Назарбаева и пр. и пр.) не валите. Не было бы вашей перестройки – сидели бы они секретарями рескомов и обкомов великой суверенной термоядерной державы.
А впрочем, хрен бы с ней с геополитикой. Может, оно и к лучшему. Типа, как в частушке, еще при Хруще:
Монстриада
Но народ не знал – и не мог знать, – как обстоят дела на самом деле. Народу – примерно двум третям его – казалось, что в стране миллион недостатков и недоделок, океаны глупости, бессмыслицы, лжи и воровства. Но в целом все неплохо. Надо лишь устранить означенные недостатки.
Михаил же Сергеевич, в силу служебного положения, знал ситуацию досконально.
Он знал, например, что социализм надорвался на бесплатных социальных сервисах. И просвета не видно. Что в половине советских больниц нет горячей воды, а в четверти – вообще никакой. Что учителей на селе и в малых городах нет – есть огородники, которые в свободное время учат детей грамоте и тригонометрии. Что в сельском бездорожье «скорая помощь» является скорее излишеством, чем необходимостью. Что строительство бесплатного жилья в больших городах требует привлечения дешевой рабочей силы, которая в значительной части строит это жилье для себя. Что батон за тринадцать копеек полностью уничтожил стимулы к труду. И вообще, что черпак советской экономики уже давно скребет по дну, выгребая последние капли.
Знал он также, что советское многонациональное государство, наследовавшее Российской империи, уже прошло все имперские капканы. Что сложившиеся в советское время национальные элиты уже готовы возглавить независимые государства. И что простой народ национальных окраин ненавидит русских как «угнетателей». Совершенно несправедливо, но бескомпромиссно и яростно.
Знал молодой и сильный Михаил Сергеевич, что еще сильнее ненавидят все русско-советское наши верные друзья, братские социалистические страны.
А сильнее всего – и это тоже знал наш грустный Михаил Сергеевич, – сильнее всего ненавидят советскую власть и коммунистический режим сами советские люди. И коммунисты в том числе, что удивительно. Вернее, неудивительно, поскольку членство в КПСС давно уже потеряло даже отдаленное сходство с участием в работе политической партии, а стало своеобразной клятвой в лояльности. К которой, кстати, не всех допускали. Помню, как гордился знакомый кинооператор: «Мне всего два человека до партии!» Очередь, в смысле. И как огорчался знакомый ученый: «Обещали в этом месяце принять, но из райкома спустили женское место». В смысле, надо было принять в КПСС особу женского пола.
Знал Михаил Сергеевич, что русская ненависть к советской власти – не бурная, не революционная, не чреватая бунтами и виселицами, но от этого еще более прочная. Совок! Этим словом навсегда было припечатано все советское – в том числе не самое плохое. Но людям некогда разбираться, им тошно разбираться в качестве шоколада и прочности ситца. Совок – и этим все сказано. Пусть совки жрут совковую жрачку, носят совковое шмотье, читают совковые книги и живут в совке! Эмиграция (чаще всего – планы эмигрировать, этакая «эмиграционная маниловщина») стала сердцевиной мыслей о лучшей жизни.
Знал он и о настроениях интеллигенции.
Все перечисленное должно было его подвинуть на реформы.
Потому что – мы об этом как-то забываем – был он человек призванный. Не просто несчастный старец, доехавший на медицинской коляске до кабинета генсека, не бодрый густобровый интриган, сумевший свалить хитрющего сталинского волчару, и уж конечно, не перепуганный полуинтеллигент, свидетель венгерских событий, и от этого возненавидевший народ как биологический вид.
Михаил Сергеевич был человеком призвания. Был идеалистом в лучшем смысле слова. Его концепт родины был прекрасен – это и государство, и отдельно взятый человек. Им обоим – и стране, и гражданину – должно было стать хорошо в обновленном СССР.
Но экономическими и внутриполитическими реформами обойтись было нельзя.
Вместо смерти
В каждом штабе есть оперативный отдел. В советском Генштабе он был особенно мощным. Каждый день, если не каждый час, отслеживалась информация о перемещениях вражеских войск и вносились коррективы в оперативные планы наших вооруженных сил. Мы постоянно готовились к войне, как будто она начнется через пятнадцать минут. Наверное, в некотором отвлеченном военно-оперативном смысле это правильно. Но истина всегда конкретна. Возникает вопрос: о каком противнике шла речь?
О любом. Вернее, так – противниками были все. И если разработка оперативных планов в районе южного фланга НАТО была еще как-то осмыслена, то подготовка к взятию Мельбурна, удару по Вальпараисо или к высадке на Новой Зеландии ощущалась как нечто, прямо скажем, одним словом... В общем, те, кто отрабатывал Европу и Америку, считали коллег из Австралийского или Южноамериканского подразделений бездельниками. Работали, однако, все. Говорят, эта игра в ядерный бисер прекратилась в самом конце 1990-х годов.
И вот в конце девяностых один мой знакомый военный журналист возил российских генералов по Германии. «Вот тут должен был быть мой штаб», – говорил один. «Вот по этому мосту мы должны были соединиться с дивизиями генерала НН и совершить бросок через Рейн», – лирически вспоминал другой. Третий рассказывал немецким коллегам тоже нечто соответственное.
«Золотой памятник!» – негромко пробурчал немецкий военный, отойдя в сторонку. Журналист переспросил – какой памятник, кому? «Золотой памятник Горбачеву! – сказал немец. – В каждом немецком городе!»
Уверен, что кто-то очень патриотичный, прочитав эти строки, зашипит: «Ага... предатель... нас боялись... а теперь нас не боятся »
Пусть его пошипит. Желательно за закрытой дверью с надписью WC.
Но шутки в сторону.
К моменту, когда Горбачев стал Генсеком ЦК КПСС, то есть Владыкой полумира, советское военное превосходство в Европе достигло шестикратного размера. Плюс к тому мы разместили там ядерное оружие небольшой дальности. Все было готово к тому, чтобы генералы соединились на упомянутом мосту и форсировали Рейн. Кажется, на выход к Ла-Маншу отводилось около суток. Ну, или чуть побольше.
Деятели военно-промышленного комплекса с обеих сторон пребывали в детской уверенности, что войны все равно не будет. Зато заказов – хоть отбавляй.
Михаил Сергеевич, однако, понимал – риск возрастает с каждым часом. Слишком много людей смотрят друг на друга в бинокли. Одно неверное движение, и щелкнет пружина ядерного зонтика. А вот тут даже самые резвые не успеют смыться в Вальпараисо или Новую Зеландию. А кто чудом успеет, тот проживет еще года полтора – пока не докатится ядерное облако с севера. Поэтому главная реформа Горбачева – это устранение советской военной угрозы – и, соответственно, угрозы ответного удара.
Можно, конечно, задним числом ругать Михаила Сергеевича. Вот, дескать, Западную группу войск можно было бы выводить из Европы медленнее, чуть ли не побатальонно. Выторговывая деньги и политические условия. Возможно, мы сейчас имеем меньше, чем могли бы иметь. Но мы все равно в выигрыше. НАТО расширяется? Да, неприятно. Но это – вместо войны и смерти.
Но как, как вести реформы в России? С чего начать в изолгавшемся, никому и ничему не верящем обществе?
Новых рецептов не было. А из старых русских рецептов, более чем столетней давности, был один, верный и благородный, – гласность. То есть свобода печати, информации, свобода дискуссий, свобода критики.
Гласность смела, смыла, смяла все планы перестройки страны. Гласность узаконила антикоммунизм, национализм, сепаратизм. Оказалось, то, о чем можно говорить, писать, расклеивать листовки, уже нельзя запретить. Совсем по Ленину – идея, овладев массами, стала материальной силой.
Эта сила расколола страну по всем возможным линиям. На казахов и узбеков, на ретроградов и прогрессистов, на западников и почвенников.
Никакой референдум не мог остановить процесс, который пошел.
Помните?
Добрый человек из Ставрополья
Однако ретроградов, совков, коммунистов осталось немало. Они попытались устроить переворот. У них не вышло. Горбачев вернулся из Фороса в чужую страну. Но он еще был Президентом СССР, каковая страна номинально существовала. У Горбачева были спецслужбы – не думаю, что все они были уже безоговорочно верны Ельцину. У Горбачева была армия – по крайней мере, ее часть.
Путчистов, по всем законам жанра, ждала известная участь – висеть на рояльных струнах во внутреннем дворе Лефортова. Этого не произошло.
Людей, подписавших соглашение о разделе СССР, могли ждать ОМОН и те же рояльные струны. Не думаю, что советский народ и мировое сообщество сильно и долго волновались бы по этому поводу.
Но этого тоже не произошло.
Не потому, что Горбачев был слаб.
Потому, что он был ответствен. Он не хотел еще крови. Достаточно ее пролилось в Тбилиси и Фергане, Сумгаите и Баку, Вильнюсе и Карабахе.
Перестройка, о которой мечтал и говорил Горбачев, оказалась скорее геополитической. Собственно политическую и экономическую перестройку суждено было делать другим людям.
Горбачев это понял. И не стал заставлять этих других людей перешагивать через новую лужу крови.
Для того чтобы под телекамерами снять с себя обязанности Президента СССР, нужно было очень много силы. Гораздо больше, чем для того, чтобы устроить маленькую, бессмысленную и жестокую гражданскую войну.
Но вернемся к самому первому вопросу.
Зачем Горбачев все это сделал?
Не зачем, а для кого. Для страны и для людей. Для нас с вами.
Написано в феврале 2006 года («Новое время», 2006, № 9)
Postscriptum 2010 года. Загадочные сорокалетия
Перестройка – звено в Великой Цепи Демократии и Свободы, которая тянется аж из XVIII века.
Поворот в советской политике, вызвавший тектонические перемены в мировом развитии, был обусловлен – объективно и субъективно – тягой к демократии и свободе. Это были не только ценности и идеалы, но и единственно подходящие инструменты для решения домашних и внешних проблем советской империи. Были эти проблемы решены? Если да, то далеко не окончательно. И конца пока не видно.
Оглянемся назад. За сорок лет до этого произошел глобальный триумф демократии: победа над нацизмом. До начала «холодной войны» такова была официальная оценка – три великие демократические державы победили деспотический режим (см. «Новое время», 1945, № 1). Ну и как, заключили они всемирный союз ради прогресса? Увы.
Понятное дело. Демократия и свобода – инструменты эффективные, но капризные, не обещающие скорого торжества прав человека. Не говоря уже о высоком качестве жизни для всех. Много политических и экономических кризисов прошло с 1985 года по 2005-й. Да и после 1945-го тоже. Победа над кошмаром гитлеризма, увы, не обернулась расцветом демократии в стране – главной победительнице.
Однако продолжим оглядываться назад – это интересно. Что же мы увидим за сорок лет до 1945 года? Представьте себе, еще один шаг к демократии. А именно – единственную реальную победу неоконченной русской революции – Манифест 17 октября 1905 года. Победа над абсолютизмом: гражданские свободы, Государственная дума и знаменательная новая редакция Основных государственных законов. Ранее там говорилось, что государство управляется на основании законов, исходящих от самодержавной власти. После Манифеста – на основании законов, принятых в надлежащем порядке. Большая, между прочим, разница! Честно говоря, именно Манифест 17 октября открывал дорогу демократическому развитию, и если бы не мировая война и коммунистический переворот – кто знает, в какой стране мы жили бы сейчас.
Так. А что же было в России за сорок лет до 1905 года? В декабре 1864 года судебной реформой завершился цикл великих преобразований, начатый в 1861 году освобождением крестьян.
Крестьян освободили без земли, российский царь-реформатор был убит, реформы свернуты. Но главное – было громко и внятно сказано слово «свобода». Отсчитывая от нашего времени вглубь истории – свобода от власти КПСС, от угрозы нацистского варварства, от абсолютной власти царя, от рабства, постыдного в просвещенном XIX веке.
Такое же слово «свобода» было сказано опять же за сорок лет до того —14 декабря 1825 года, когда господа офицеры вознамерились ввести в России конституцию, а самые горячие головы – республику.
Показательно, кстати, что примерно в это же время Россия вместе с европейскими державами оказывала давление на Османскую империю, чтобы та предоставила свободу Греции, Сербии, Молдавии и Валахии. Свобода на экспорт: своих декабристов повесим, но свободы для греков и сербов добьемся.
Да, но отчего господа офицеры так разгорячились и вышли на Сенатскую площадь? От того, что сорок лет назад, в 1785 году, императрица Екатерина II издала «Жалованную грамоту дворянству». (Получите первое в России непоротое поколение! Они-то и вышли на Сенатскую площадь.) А также – чрезвычайно важную «Грамоту на права и выгоды городам Российской империи». Не надо модернизировать историю и приписывать матушке Екатерине современные идеи, но не надо и забывать, что местное самоуправление является неотъемлемой частью демократического общественного устройства. А в XX веке стало понятно, что право на местное самоуправление относится к фундаментальным правам человека, ни больше ни меньше.
Вот такие сорокалетние циклы на пути демократии и свободы. Высокие слова (законы, декларации, восторги и надежды), попытки воплотить их в реальность, разочарования, откаты, провалы, реакция, стыд, отчаяние... И снова устремленность в царство надежд.
Сорок лет – это больше, чем поколение. Но меньше, чем жизнь. Сорок лет – это тот человеческий срок, за который надежды успевают появиться, созреть, рухнуть в полную безысходность и воскреснуть снова.
Пятнадцатилетний юноша, сын воина-победителя, должен был всей душой поверить в коммунизм версии 1961 года, двадцатидвухлетним – изумиться подавлению «пражской весны», обозлиться в застойные времена, которые как назло пришлись на его лучшие годы. В возрасте тридцати пяти лет он должен был тешиться анекдотами вроде «взамен ранее объявленного коммунизма состоятся Олимпийские игры». А еще через пять лет он снова поверил в свободу и демократию.
И похоже, опять разочаровался до ненависти к этим прекрасным словам. Ему шестьдесят пять лет. Советские радости в виде больниц, санаториев и улучшения жилищных условий кончились. Пенсия маленькая. Квартплата меж тем растет.
Но подрастают те, кто родился в восьмидесятых.
Что будет в 2025 году? Кто доживет – узнает. А мы будем надеяться, что свобода в очередной раз не соскочит с зарубки.
ДО ОТПРАВЛЕНИЯ ПОЕЗДА
Вот и первый вопрос сложился: зачем владыка полумира товарищ Горбачев Михаил Сергеевич такое над собой сделал? Зачем добровольно отдал свою державную мощь? Зачем позволил себя ненавидеть и презирать, смеяться над собой? Зачем стал терпеть унижения от тех, кому вообще не было позволено появляться перед его светлыми очами?
Второй вопрос
Этот вопрос еще труднее. Поскольку касается не лично Михаила Сергеевича, супруги его, ныне покойной Раисы Максимовны, а также дочери и внучки. В глубоко личное мы не лезем. Мы знаем – у любого человека может появиться некий, что ли, пораженческий настрой. Депрессия своего рода. Иван Грозный от тяжких своих грехов убегал в Александровскую слободу, предаваясь опричному разгулу. Товарищ Сталин прятался на даче, опасаясь, что товарищи Молотов и Гитлер обо всем договорятся, а его пристрелят.
Хорошо, пускай. Ну и подал бы себе в отставку в апреле 1985 года. Но страну-то за что? Шестая часть земли с названьем СССР – почему должна распадаться на составные части? Почему должны от нас отлетать сначала соцстраны, потом эта несчастная Балтия, а потом вообще все остальное, включая отдельные особо лихие автономии в составе Российской Федерации. С некоторыми до сих пор справиться не можем.
Зачем СССР развалили, дорогой Михаил Сергеевич? Вкупе с мировой системой социализма и единым фронтом антиимпериалистической солидарности? На Ельцина (Кравчука, Шушкевича, Назарбаева и пр. и пр.) не валите. Не было бы вашей перестройки – сидели бы они секретарями рескомов и обкомов великой суверенной термоядерной державы.
А впрочем, хрен бы с ней с геополитикой. Может, оно и к лучшему. Типа, как в частушке, еще при Хруще:
С этим давно было пора кончать. Тут вы правы. Афган кончать тоже пора было. Это ясно. А вот социализм – это вы зря. Медицина, школа, институт. Бесплатное улучшение жилищных условий. Квартплата – червонец от силы. Кухня комнатой не считается. Поэтому одну «трешку» можно было разменять на «двушку» и «однушку». И самое главное – батон за тринадцать копеек. Голод не грозит никому. А для нашего народа это очень важный штришок.
Ладушки, ладушки,
Куба жрет оладушки!
А мы в ладоши хлопаем
И кукурузу лопаем.
Монстриада
Но народ не знал – и не мог знать, – как обстоят дела на самом деле. Народу – примерно двум третям его – казалось, что в стране миллион недостатков и недоделок, океаны глупости, бессмыслицы, лжи и воровства. Но в целом все неплохо. Надо лишь устранить означенные недостатки.
Михаил же Сергеевич, в силу служебного положения, знал ситуацию досконально.
Он знал, например, что социализм надорвался на бесплатных социальных сервисах. И просвета не видно. Что в половине советских больниц нет горячей воды, а в четверти – вообще никакой. Что учителей на селе и в малых городах нет – есть огородники, которые в свободное время учат детей грамоте и тригонометрии. Что в сельском бездорожье «скорая помощь» является скорее излишеством, чем необходимостью. Что строительство бесплатного жилья в больших городах требует привлечения дешевой рабочей силы, которая в значительной части строит это жилье для себя. Что батон за тринадцать копеек полностью уничтожил стимулы к труду. И вообще, что черпак советской экономики уже давно скребет по дну, выгребая последние капли.
Знал он также, что советское многонациональное государство, наследовавшее Российской империи, уже прошло все имперские капканы. Что сложившиеся в советское время национальные элиты уже готовы возглавить независимые государства. И что простой народ национальных окраин ненавидит русских как «угнетателей». Совершенно несправедливо, но бескомпромиссно и яростно.
Знал молодой и сильный Михаил Сергеевич, что еще сильнее ненавидят все русско-советское наши верные друзья, братские социалистические страны.
А сильнее всего – и это тоже знал наш грустный Михаил Сергеевич, – сильнее всего ненавидят советскую власть и коммунистический режим сами советские люди. И коммунисты в том числе, что удивительно. Вернее, неудивительно, поскольку членство в КПСС давно уже потеряло даже отдаленное сходство с участием в работе политической партии, а стало своеобразной клятвой в лояльности. К которой, кстати, не всех допускали. Помню, как гордился знакомый кинооператор: «Мне всего два человека до партии!» Очередь, в смысле. И как огорчался знакомый ученый: «Обещали в этом месяце принять, но из райкома спустили женское место». В смысле, надо было принять в КПСС особу женского пола.
Знал Михаил Сергеевич, что русская ненависть к советской власти – не бурная, не революционная, не чреватая бунтами и виселицами, но от этого еще более прочная. Совок! Этим словом навсегда было припечатано все советское – в том числе не самое плохое. Но людям некогда разбираться, им тошно разбираться в качестве шоколада и прочности ситца. Совок – и этим все сказано. Пусть совки жрут совковую жрачку, носят совковое шмотье, читают совковые книги и живут в совке! Эмиграция (чаще всего – планы эмигрировать, этакая «эмиграционная маниловщина») стала сердцевиной мыслей о лучшей жизни.
Знал он и о настроениях интеллигенции.
Все перечисленное должно было его подвинуть на реформы.
Потому что – мы об этом как-то забываем – был он человек призванный. Не просто несчастный старец, доехавший на медицинской коляске до кабинета генсека, не бодрый густобровый интриган, сумевший свалить хитрющего сталинского волчару, и уж конечно, не перепуганный полуинтеллигент, свидетель венгерских событий, и от этого возненавидевший народ как биологический вид.
Михаил Сергеевич был человеком призвания. Был идеалистом в лучшем смысле слова. Его концепт родины был прекрасен – это и государство, и отдельно взятый человек. Им обоим – и стране, и гражданину – должно было стать хорошо в обновленном СССР.
Но экономическими и внутриполитическими реформами обойтись было нельзя.
Вместо смерти
В каждом штабе есть оперативный отдел. В советском Генштабе он был особенно мощным. Каждый день, если не каждый час, отслеживалась информация о перемещениях вражеских войск и вносились коррективы в оперативные планы наших вооруженных сил. Мы постоянно готовились к войне, как будто она начнется через пятнадцать минут. Наверное, в некотором отвлеченном военно-оперативном смысле это правильно. Но истина всегда конкретна. Возникает вопрос: о каком противнике шла речь?
О любом. Вернее, так – противниками были все. И если разработка оперативных планов в районе южного фланга НАТО была еще как-то осмыслена, то подготовка к взятию Мельбурна, удару по Вальпараисо или к высадке на Новой Зеландии ощущалась как нечто, прямо скажем, одним словом... В общем, те, кто отрабатывал Европу и Америку, считали коллег из Австралийского или Южноамериканского подразделений бездельниками. Работали, однако, все. Говорят, эта игра в ядерный бисер прекратилась в самом конце 1990-х годов.
И вот в конце девяностых один мой знакомый военный журналист возил российских генералов по Германии. «Вот тут должен был быть мой штаб», – говорил один. «Вот по этому мосту мы должны были соединиться с дивизиями генерала НН и совершить бросок через Рейн», – лирически вспоминал другой. Третий рассказывал немецким коллегам тоже нечто соответственное.
«Золотой памятник!» – негромко пробурчал немецкий военный, отойдя в сторонку. Журналист переспросил – какой памятник, кому? «Золотой памятник Горбачеву! – сказал немец. – В каждом немецком городе!»
Уверен, что кто-то очень патриотичный, прочитав эти строки, зашипит: «Ага... предатель... нас боялись... а теперь нас не боятся »
Пусть его пошипит. Желательно за закрытой дверью с надписью WC.
Но шутки в сторону.
К моменту, когда Горбачев стал Генсеком ЦК КПСС, то есть Владыкой полумира, советское военное превосходство в Европе достигло шестикратного размера. Плюс к тому мы разместили там ядерное оружие небольшой дальности. Все было готово к тому, чтобы генералы соединились на упомянутом мосту и форсировали Рейн. Кажется, на выход к Ла-Маншу отводилось около суток. Ну, или чуть побольше.
Деятели военно-промышленного комплекса с обеих сторон пребывали в детской уверенности, что войны все равно не будет. Зато заказов – хоть отбавляй.
Михаил Сергеевич, однако, понимал – риск возрастает с каждым часом. Слишком много людей смотрят друг на друга в бинокли. Одно неверное движение, и щелкнет пружина ядерного зонтика. А вот тут даже самые резвые не успеют смыться в Вальпараисо или Новую Зеландию. А кто чудом успеет, тот проживет еще года полтора – пока не докатится ядерное облако с севера. Поэтому главная реформа Горбачева – это устранение советской военной угрозы – и, соответственно, угрозы ответного удара.
Можно, конечно, задним числом ругать Михаила Сергеевича. Вот, дескать, Западную группу войск можно было бы выводить из Европы медленнее, чуть ли не побатальонно. Выторговывая деньги и политические условия. Возможно, мы сейчас имеем меньше, чем могли бы иметь. Но мы все равно в выигрыше. НАТО расширяется? Да, неприятно. Но это – вместо войны и смерти.
Но как, как вести реформы в России? С чего начать в изолгавшемся, никому и ничему не верящем обществе?
Новых рецептов не было. А из старых русских рецептов, более чем столетней давности, был один, верный и благородный, – гласность. То есть свобода печати, информации, свобода дискуссий, свобода критики.
Гласность смела, смыла, смяла все планы перестройки страны. Гласность узаконила антикоммунизм, национализм, сепаратизм. Оказалось, то, о чем можно говорить, писать, расклеивать листовки, уже нельзя запретить. Совсем по Ленину – идея, овладев массами, стала материальной силой.
Эта сила расколола страну по всем возможным линиям. На казахов и узбеков, на ретроградов и прогрессистов, на западников и почвенников.
Никакой референдум не мог остановить процесс, который пошел.
Помните?
Добрый человек из Ставрополья
Однако ретроградов, совков, коммунистов осталось немало. Они попытались устроить переворот. У них не вышло. Горбачев вернулся из Фороса в чужую страну. Но он еще был Президентом СССР, каковая страна номинально существовала. У Горбачева были спецслужбы – не думаю, что все они были уже безоговорочно верны Ельцину. У Горбачева была армия – по крайней мере, ее часть.
Путчистов, по всем законам жанра, ждала известная участь – висеть на рояльных струнах во внутреннем дворе Лефортова. Этого не произошло.
Людей, подписавших соглашение о разделе СССР, могли ждать ОМОН и те же рояльные струны. Не думаю, что советский народ и мировое сообщество сильно и долго волновались бы по этому поводу.
Но этого тоже не произошло.
Не потому, что Горбачев был слаб.
Потому, что он был ответствен. Он не хотел еще крови. Достаточно ее пролилось в Тбилиси и Фергане, Сумгаите и Баку, Вильнюсе и Карабахе.
Перестройка, о которой мечтал и говорил Горбачев, оказалась скорее геополитической. Собственно политическую и экономическую перестройку суждено было делать другим людям.
Горбачев это понял. И не стал заставлять этих других людей перешагивать через новую лужу крови.
Для того чтобы под телекамерами снять с себя обязанности Президента СССР, нужно было очень много силы. Гораздо больше, чем для того, чтобы устроить маленькую, бессмысленную и жестокую гражданскую войну.
Но вернемся к самому первому вопросу.
Зачем Горбачев все это сделал?
Не зачем, а для кого. Для страны и для людей. Для нас с вами.
Написано в феврале 2006 года («Новое время», 2006, № 9)
Postscriptum 2010 года. Загадочные сорокалетия
Перестройка – звено в Великой Цепи Демократии и Свободы, которая тянется аж из XVIII века.
Поворот в советской политике, вызвавший тектонические перемены в мировом развитии, был обусловлен – объективно и субъективно – тягой к демократии и свободе. Это были не только ценности и идеалы, но и единственно подходящие инструменты для решения домашних и внешних проблем советской империи. Были эти проблемы решены? Если да, то далеко не окончательно. И конца пока не видно.
Оглянемся назад. За сорок лет до этого произошел глобальный триумф демократии: победа над нацизмом. До начала «холодной войны» такова была официальная оценка – три великие демократические державы победили деспотический режим (см. «Новое время», 1945, № 1). Ну и как, заключили они всемирный союз ради прогресса? Увы.
Понятное дело. Демократия и свобода – инструменты эффективные, но капризные, не обещающие скорого торжества прав человека. Не говоря уже о высоком качестве жизни для всех. Много политических и экономических кризисов прошло с 1985 года по 2005-й. Да и после 1945-го тоже. Победа над кошмаром гитлеризма, увы, не обернулась расцветом демократии в стране – главной победительнице.
Однако продолжим оглядываться назад – это интересно. Что же мы увидим за сорок лет до 1945 года? Представьте себе, еще один шаг к демократии. А именно – единственную реальную победу неоконченной русской революции – Манифест 17 октября 1905 года. Победа над абсолютизмом: гражданские свободы, Государственная дума и знаменательная новая редакция Основных государственных законов. Ранее там говорилось, что государство управляется на основании законов, исходящих от самодержавной власти. После Манифеста – на основании законов, принятых в надлежащем порядке. Большая, между прочим, разница! Честно говоря, именно Манифест 17 октября открывал дорогу демократическому развитию, и если бы не мировая война и коммунистический переворот – кто знает, в какой стране мы жили бы сейчас.
Так. А что же было в России за сорок лет до 1905 года? В декабре 1864 года судебной реформой завершился цикл великих преобразований, начатый в 1861 году освобождением крестьян.
Крестьян освободили без земли, российский царь-реформатор был убит, реформы свернуты. Но главное – было громко и внятно сказано слово «свобода». Отсчитывая от нашего времени вглубь истории – свобода от власти КПСС, от угрозы нацистского варварства, от абсолютной власти царя, от рабства, постыдного в просвещенном XIX веке.
Такое же слово «свобода» было сказано опять же за сорок лет до того —14 декабря 1825 года, когда господа офицеры вознамерились ввести в России конституцию, а самые горячие головы – республику.
Показательно, кстати, что примерно в это же время Россия вместе с европейскими державами оказывала давление на Османскую империю, чтобы та предоставила свободу Греции, Сербии, Молдавии и Валахии. Свобода на экспорт: своих декабристов повесим, но свободы для греков и сербов добьемся.
Да, но отчего господа офицеры так разгорячились и вышли на Сенатскую площадь? От того, что сорок лет назад, в 1785 году, императрица Екатерина II издала «Жалованную грамоту дворянству». (Получите первое в России непоротое поколение! Они-то и вышли на Сенатскую площадь.) А также – чрезвычайно важную «Грамоту на права и выгоды городам Российской империи». Не надо модернизировать историю и приписывать матушке Екатерине современные идеи, но не надо и забывать, что местное самоуправление является неотъемлемой частью демократического общественного устройства. А в XX веке стало понятно, что право на местное самоуправление относится к фундаментальным правам человека, ни больше ни меньше.
Вот такие сорокалетние циклы на пути демократии и свободы. Высокие слова (законы, декларации, восторги и надежды), попытки воплотить их в реальность, разочарования, откаты, провалы, реакция, стыд, отчаяние... И снова устремленность в царство надежд.
Сорок лет – это больше, чем поколение. Но меньше, чем жизнь. Сорок лет – это тот человеческий срок, за который надежды успевают появиться, созреть, рухнуть в полную безысходность и воскреснуть снова.
Пятнадцатилетний юноша, сын воина-победителя, должен был всей душой поверить в коммунизм версии 1961 года, двадцатидвухлетним – изумиться подавлению «пражской весны», обозлиться в застойные времена, которые как назло пришлись на его лучшие годы. В возрасте тридцати пяти лет он должен был тешиться анекдотами вроде «взамен ранее объявленного коммунизма состоятся Олимпийские игры». А еще через пять лет он снова поверил в свободу и демократию.
И похоже, опять разочаровался до ненависти к этим прекрасным словам. Ему шестьдесят пять лет. Советские радости в виде больниц, санаториев и улучшения жилищных условий кончились. Пенсия маленькая. Квартплата меж тем растет.
Но подрастают те, кто родился в восьмидесятых.
Что будет в 2025 году? Кто доживет – узнает. А мы будем надеяться, что свобода в очередной раз не соскочит с зарубки.
ДО ОТПРАВЛЕНИЯ ПОЕЗДА
Все время идут разговоры о том, что многое у нас плохо, и надо бы сделать так, чтоб стало хорошо. Вот, например, коррупция. Все о ней говорят. Приводят какие-то поражающие воображение цифры. Верней сказать, цифры настолько велики, что воображение слабо реагирует. Десятки, а то и сотни миллиардов, что-то вроде световых лет из научно-фантастических романов. Так много, что уже по ту сторону реальности. Такой у нас в стране коррупционный оборот: нереально могучий.
Но коррупция – это не только взятки, откаты, распилы и прочие финансовые операции. Это должностная безответственность, некомпетентость, неумение и нежелание работать. Это злоупотребление правом. Это отказ даже от видимости права и использование прямого насилия вместо законных (или пускай хоть «как бы законных») методов давления на конкурентов. Это кумовство, землячество, клановость в бизнесе, политике и даже культуре. Это романтизация криминала. Это, наконец, доведенное до абсурда хамство сильных и богатых. Когда денежный мешок нанимает себе милицейскую охрану и в сопровождении автоматчиков гуляет по мирному городу или мчится кортежем, с сиренами-мигалками – это тоже коррупция.
Потому что коррупция, в переводе с латыни, означает «растление». Ох уж это обаяние красивых иностранных слов! Сказать бы прямо: основную опасность для общества представляет собою растление госаппарата, правоохранительных органов и бизнеса. Ужас какой. А поставишь слово «коррупция» – и все пристойно. Коррупция, инфляция, плавная девальвация...
Простите, я слегка отвлекся. Итак.
Но пугающими цифрами и шокирующими фактами дело не заканчивается. Ситуация на самом деле еще хуже.
Коррупция во всех своих видах – это плохо. Надо сделать так, чтобы этого безобразия не было. С этим согласны все – и власть, и общество. Власть издает законы, обращается к разным своим ветвям. Ветви шумят листвою. Народ обсуждает и скандальные факты, и усилия власти. Но вот что интересно. Если этот общенациональный разговор о коррупции представить себе в виде музыкального произведения, то в нем явственно прослеживаются две темы. Первая – всеобщее возмущение. Тема гнева, как написали бы в консерваторской программке, во вкладыше, где объясняют, что хотел выразить Бетховен. Вторая тема – полная безнадежность. Тема судьбы. У нас все равно ничего не получится. Не выйдет у нас справиться с коррупцией. «Все равно, все равно, все равно... » – гудят басы, создавая фаталистический фон для обличительных мелодий. Но почему люди убеждены, что зло непобедимо?
Ответов много, и все правильные.
Одни адресуются к опыту, как собственному, так и национальному, он же исторический. Уж сколько раз российская власть пыталась оседлать коррупцию, и все напрасно. Еще в середине XIX века провинциальные чиновники в декларациях об имуществе нагло писали: «Имение приобретено на подарки, полученные женою в молодости от графа Бенкендорфа». И петербургское начальство утиралось. В газете «Правда» к печати была подготовлена статья с отчаянным заголовком «Блат сильнее Сталина». Ее не напечатали – но не потому, что блатмейстеров посадили, а потому, что Сталин помер. Не говоря уже о временах более близких, которые у нас если не перед глазами, то в памяти.
Другие полагают, что все дело в огромности и разнообразии России. Размеры и пестрота нашего пространства порождают некоторую, как бы это выразиться, естественную институциональную путаницу. Избавиться от нее нельзя, как нельзя укоротить пресловутое «транспортное плечо» от Смоленска до Владивостока. Николай I говорил, что Россией управляет не он, а 25 000 столоначальников. Всесильный серый кардинал КПСС тов. Суслов Михаил Андреевич страшно гневался, когда к нему обращались лично, через голову его верного аппарата. Хотя признавал, что аппаратчики делают массу глупостей. Но, по мнению означенного серого кардинала, ущерб от аппаратных глупостей значительно меньше, чем затраты на перевоспитание аппарата и контроль над ним.
Третьи считают, что коррупция непобедима потому, что в нее включено все общество или по крайней мере вся его социально активная часть. Мысль, конечно, соблазнительная в силу своей тотальности (дважды два – четыре; всякий человек – подлец и вор). Но тезис «все повязаны» не выдерживает проверку здравым смыслом. Вот в советское время говорили – КГБ подслушивает все телефоны. Все, понимаете? До одного! Но тогда вопрос: сколько же надо сотрудников, чтобы всех подслушивать? Но ведь этих подслушивающих надо подслушивать с особым тщанием – ведь они знают столько секретов! И кто это будет делать? И так далее. Возвращаясь к теме, спрошу: если все повязаны, где моя доля в коррупционном обороте? Я образован, социально активен, а что толку?
Четвертые смотрят глубже и философичней. Дело, оказывается, в особых свойствах русского и остальных российских народов. Есть в наших людях какая-то изначальная (то ли генетическая, то ли климатическая) вороватость и подловатость. Как волка ни корми, все равно получится коррупционер (вор, хам, насильник, жулик и пр. и пр.).
Когда ответов много и все они правильные, это означает, что ответа нет.
Пока нет. Но вот, кажется, он появляется.
Забрезжило месяц назад. На пасхальном богослужении патриарх Кирилл произнес одну лишь фразу, всего несколько слов – но эти слова, на мой взгляд, являют собой нечто радикально важное.
Процитирую официальное сообщение и дам ссылку. Штука слишком серьезная. Итак:
«18 апреля. Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, выступив с пасхальным телеобращением, поздравил многомиллионную аудиторию телезрителей с великим праздником – спасительной Пасхой. Он подчеркнул, что причиной многих страданий человечества является зло, которое победил своим Воскресением Спаситель. „Все человеческие страдания от зла. Зло разрушает нашу жизнь, семейные, общественные, межгосударственные отношения, является причиной многих бед, включая войны“, – сказал предстоятель Русской православной церкви, подчеркнув, что если мы со Христом, то мы на стороне добра, мы побеждаем зло. Вот почему „надо хранить веру в сердце“». Как сообщает ИТАР-ТАСС, Патриарх Кирилл напомнил, что в то время, когда народ отступил от веры, мы вовлекли в пучину зла всех вокруг себя, весь мир. Он еще раз повторил, что для того, чтобы наш народ, наша страна благоденствовали, мы должны быть всегда с добром против зла. От всего сердца предстоятель Русской православной церкви пожелал россиянам радости во Христе, мира, любви, доброго здравия и призвал: „...не творите зла сознательно. Будьте со Христом, и тогда в нашей жизни будет правда, мир, свет, благодать Божия“, – сказал он».
Итак, повторим: в то время, когда народ отступил от веры, мы вовлекли в пучину зла всех вокруг себя, весь мир.
Сразу вспоминается другая речь. Произнесенная не православным иерархом, а мирянином-баптистом, и не этой весной, а более четверти века тому назад, 8 марта 1983 года. Президент США Рональд Рейган, выступая в городе Орландо перед Национальной ассоциацией евангелистов, назвал СССР «империей зла». Его речь называлась «Религиозная свобода и холодная война». Проблема тоталитаризма и контроля над ядерными вооружениями была тесно увязана с моралью. Рейган говорил о том, что в СССР людям запрещают верить в Бога. Грубо говоря, отсюда все качества. Отказавшись от веры СССР вовлек свой народ в тоталитарные беды и стал представлять собою угрозу для всего человечества.
Удивительное совпадение! Оно объясняется просто: эти слова сказаны двумя христианами, двумя искренне верующими людьми. Страна, забывшая Бога, превращается в империю зла. Конечно, если, к примеру, Лихтенштейн или Андорра откажутся от веры и от заповедей, то это останется их внутренним делом, они не смогут вовлечь в пучину зла всех вокруг себя. С большой мощной страны спрос другой. Внутренняя моральная коррупция великой державы неизбежно угрожает всему миру. Что и произошло с СССР, по точному слову патриарха Кирилла.
Но коррупция – это не только взятки, откаты, распилы и прочие финансовые операции. Это должностная безответственность, некомпетентость, неумение и нежелание работать. Это злоупотребление правом. Это отказ даже от видимости права и использование прямого насилия вместо законных (или пускай хоть «как бы законных») методов давления на конкурентов. Это кумовство, землячество, клановость в бизнесе, политике и даже культуре. Это романтизация криминала. Это, наконец, доведенное до абсурда хамство сильных и богатых. Когда денежный мешок нанимает себе милицейскую охрану и в сопровождении автоматчиков гуляет по мирному городу или мчится кортежем, с сиренами-мигалками – это тоже коррупция.
Потому что коррупция, в переводе с латыни, означает «растление». Ох уж это обаяние красивых иностранных слов! Сказать бы прямо: основную опасность для общества представляет собою растление госаппарата, правоохранительных органов и бизнеса. Ужас какой. А поставишь слово «коррупция» – и все пристойно. Коррупция, инфляция, плавная девальвация...
Простите, я слегка отвлекся. Итак.
Но пугающими цифрами и шокирующими фактами дело не заканчивается. Ситуация на самом деле еще хуже.
Коррупция во всех своих видах – это плохо. Надо сделать так, чтобы этого безобразия не было. С этим согласны все – и власть, и общество. Власть издает законы, обращается к разным своим ветвям. Ветви шумят листвою. Народ обсуждает и скандальные факты, и усилия власти. Но вот что интересно. Если этот общенациональный разговор о коррупции представить себе в виде музыкального произведения, то в нем явственно прослеживаются две темы. Первая – всеобщее возмущение. Тема гнева, как написали бы в консерваторской программке, во вкладыше, где объясняют, что хотел выразить Бетховен. Вторая тема – полная безнадежность. Тема судьбы. У нас все равно ничего не получится. Не выйдет у нас справиться с коррупцией. «Все равно, все равно, все равно... » – гудят басы, создавая фаталистический фон для обличительных мелодий. Но почему люди убеждены, что зло непобедимо?
Ответов много, и все правильные.
Одни адресуются к опыту, как собственному, так и национальному, он же исторический. Уж сколько раз российская власть пыталась оседлать коррупцию, и все напрасно. Еще в середине XIX века провинциальные чиновники в декларациях об имуществе нагло писали: «Имение приобретено на подарки, полученные женою в молодости от графа Бенкендорфа». И петербургское начальство утиралось. В газете «Правда» к печати была подготовлена статья с отчаянным заголовком «Блат сильнее Сталина». Ее не напечатали – но не потому, что блатмейстеров посадили, а потому, что Сталин помер. Не говоря уже о временах более близких, которые у нас если не перед глазами, то в памяти.
Другие полагают, что все дело в огромности и разнообразии России. Размеры и пестрота нашего пространства порождают некоторую, как бы это выразиться, естественную институциональную путаницу. Избавиться от нее нельзя, как нельзя укоротить пресловутое «транспортное плечо» от Смоленска до Владивостока. Николай I говорил, что Россией управляет не он, а 25 000 столоначальников. Всесильный серый кардинал КПСС тов. Суслов Михаил Андреевич страшно гневался, когда к нему обращались лично, через голову его верного аппарата. Хотя признавал, что аппаратчики делают массу глупостей. Но, по мнению означенного серого кардинала, ущерб от аппаратных глупостей значительно меньше, чем затраты на перевоспитание аппарата и контроль над ним.
Третьи считают, что коррупция непобедима потому, что в нее включено все общество или по крайней мере вся его социально активная часть. Мысль, конечно, соблазнительная в силу своей тотальности (дважды два – четыре; всякий человек – подлец и вор). Но тезис «все повязаны» не выдерживает проверку здравым смыслом. Вот в советское время говорили – КГБ подслушивает все телефоны. Все, понимаете? До одного! Но тогда вопрос: сколько же надо сотрудников, чтобы всех подслушивать? Но ведь этих подслушивающих надо подслушивать с особым тщанием – ведь они знают столько секретов! И кто это будет делать? И так далее. Возвращаясь к теме, спрошу: если все повязаны, где моя доля в коррупционном обороте? Я образован, социально активен, а что толку?
Четвертые смотрят глубже и философичней. Дело, оказывается, в особых свойствах русского и остальных российских народов. Есть в наших людях какая-то изначальная (то ли генетическая, то ли климатическая) вороватость и подловатость. Как волка ни корми, все равно получится коррупционер (вор, хам, насильник, жулик и пр. и пр.).
Когда ответов много и все они правильные, это означает, что ответа нет.
Пока нет. Но вот, кажется, он появляется.
Забрезжило месяц назад. На пасхальном богослужении патриарх Кирилл произнес одну лишь фразу, всего несколько слов – но эти слова, на мой взгляд, являют собой нечто радикально важное.
Процитирую официальное сообщение и дам ссылку. Штука слишком серьезная. Итак:
«18 апреля. Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, выступив с пасхальным телеобращением, поздравил многомиллионную аудиторию телезрителей с великим праздником – спасительной Пасхой. Он подчеркнул, что причиной многих страданий человечества является зло, которое победил своим Воскресением Спаситель. „Все человеческие страдания от зла. Зло разрушает нашу жизнь, семейные, общественные, межгосударственные отношения, является причиной многих бед, включая войны“, – сказал предстоятель Русской православной церкви, подчеркнув, что если мы со Христом, то мы на стороне добра, мы побеждаем зло. Вот почему „надо хранить веру в сердце“». Как сообщает ИТАР-ТАСС, Патриарх Кирилл напомнил, что в то время, когда народ отступил от веры, мы вовлекли в пучину зла всех вокруг себя, весь мир. Он еще раз повторил, что для того, чтобы наш народ, наша страна благоденствовали, мы должны быть всегда с добром против зла. От всего сердца предстоятель Русской православной церкви пожелал россиянам радости во Христе, мира, любви, доброго здравия и призвал: „...не творите зла сознательно. Будьте со Христом, и тогда в нашей жизни будет правда, мир, свет, благодать Божия“, – сказал он».
Итак, повторим: в то время, когда народ отступил от веры, мы вовлекли в пучину зла всех вокруг себя, весь мир.
Сразу вспоминается другая речь. Произнесенная не православным иерархом, а мирянином-баптистом, и не этой весной, а более четверти века тому назад, 8 марта 1983 года. Президент США Рональд Рейган, выступая в городе Орландо перед Национальной ассоциацией евангелистов, назвал СССР «империей зла». Его речь называлась «Религиозная свобода и холодная война». Проблема тоталитаризма и контроля над ядерными вооружениями была тесно увязана с моралью. Рейган говорил о том, что в СССР людям запрещают верить в Бога. Грубо говоря, отсюда все качества. Отказавшись от веры СССР вовлек свой народ в тоталитарные беды и стал представлять собою угрозу для всего человечества.
Удивительное совпадение! Оно объясняется просто: эти слова сказаны двумя христианами, двумя искренне верующими людьми. Страна, забывшая Бога, превращается в империю зла. Конечно, если, к примеру, Лихтенштейн или Андорра откажутся от веры и от заповедей, то это останется их внутренним делом, они не смогут вовлечь в пучину зла всех вокруг себя. С большой мощной страны спрос другой. Внутренняя моральная коррупция великой державы неизбежно угрожает всему миру. Что и произошло с СССР, по точному слову патриарха Кирилла.