Страница:
* * *
Ольга Жеребцова потрудилась на славу. Приготовила на спиртовке (дождь не позволял разжечь костер) вполне съедобный обед.– Вернемся к нашим баранам, – насытившись, сказал Никаноров, поковыривая спичкой в зубах. – Попробуем приблизительно определить общее количество мест, где придется копать. Итак, взглянем снова на план: тринадцать, или тридцать, или тридцать пять (что, впрочем, маловероятно – слово короткое) шагов в сторону пруда. Затем «... шагов к забору под прямым углом ...ть». «...ть» – это сколько? Пять? Шесть? Девять? Десять? Одиннадцать? Двенадцать?.. Боже мой! Чисел, оканчивающихся на «...ть», несметное множество. Можно рыться в земле до скончания века! – Лицо Никанорова приобрело кислое выражение.
– Максимум пятнадцать, – вмешался Скляров.
– Почему? – удивились компаньоны.
– Я проверил. От флигеля до остатков забора ровно пятнадцать шагов. Значит, – заведующий музеем что-то быстро прикинул в уме, – значит, искать нужно не в «несметном множестве» мест, как полагает Вадим, а лишь в тридцати шести или, на худой конец, в сорока пяти, если «...ть» означает тридцать пять.
– Тоже не фонтан! – буркнул Кожемякин. – Замучаемся.
– Ничего! – утешил приятеля заметно повеселевший Никаноров. – Игра стоит свеч. Круг поисков ограничен. Это радует! Кстати, одна яма – «тринадцать плюс пять» – уже выкопана.
– Кроме того, мы можем найти клад гораздо раньше, – встряла Жеребцова. – Хоть со второй, хоть с третьей попытки!
– За работу! – взревел Кожемякин. – Не хрена рассиживаться!
– Не гони коней, – урезонил его Скляров. – Лучше посмотри на улицу.
Охранник высунулся из палатки и сразу же, отфыркиваясь, нырнул обратно. Мелкий моросящий дождик постепенно усиливался, грозя перейти в ливень.
– Обождем до вечера, – посоветовал Никаноров. – Авось дождь поутихнет. А заодно отдохнем, обсушимся...
– Ночь! Загадочный свет луны! Громадный сундук, набитый сокровищами, – мечтательно закатила глаза Ольга. – Очень романтично! Как в кино!
– Заткнись, дура, да помой посуду! – бестактно оборвал ее Кожемякин. – Слышь, Вадик, водка есть? Дай глотнуть, а то зуб на зуб не попадает!..
* * *
К двенадцати ночи дождь действительно прекратился. Тучи немного раздвинулись, выпустив на свободу помятую, отсыревшую луну.– Пора, – с хрустом потянулся Никаноров, сумевший вздремнуть пару часов. – Пошли, ребята. Не забудьте фонари прихватить.
Вся компания, включая Жеребцову, направилась к месту «тринадцать плюс шесть». Неожиданно из зарослей кустарника донеслись звуки ожесточенной возни и сдавленное звериное рычание.
– Мальчики! Медведь! – пискнула Ольга, судорожно вцепившись в рукав Кожемякина.
Скляров посветил на кусты фонарем. Возня мгновенно затихла.
– Собаки бродячие погрызлись! – рассмеялся Никаноров. – Не бзди, красотка! Откуда тут медведям взяться?
Успокоенные кладоискатели продолжили свой путь...
ГЛАВА 4
В кустах действительно грызлись «собаки», но не бродячие, а при должности и обе в человечьем обличье. Одна из них звалась капитаном милиции Валерием Игнатьевичем Спесивцевым, а другая бандитом Игорем Сычовым по прозвищу Сыч. Как, наверное, помнит читатель, подполковник Бутылкин помимо прочего приказал подручным: «Установить за кладоискателями тайное круглосуточное наблюдение. Глаз не спускать! В затылок дышать!» Сия ответственная миссия была возложена на майора Буракова и капитана Спесивцева, причем майор, используя служебное положение, установил следующий график дежурств: он караулит с девяти утра до шести вечера, а Спесивцев с шести вечера до девяти утра, ну, может, до десяти или одиннадцати, пока майор не выспится. Капитан, скрипя зубами, согласился. А куда денешься?! Со старшим по званию спорить чревато!
– Опаздываешь! – взглянув на часы, брюзгливо попрекнул Бураков Спесивцева, явившегося в три минуты седьмого. – Ладно. На первый раз прощаю. Бди! А я на доклад к Ольгерду Пафнутьевичу. Смотри не засни, иначе схлопочешь по мозгам!..
– Гнида толстозадая, – прошептал капитан, благоразумно дождавшись, пока майор отойдет подальше. – Из-за жалких трех минут развонялся, говнюк! Сам дежурит девять часов, а мне выделил пятнадцать! Сволочь! Ненавижу!
Мысленно костеря бессовестного Буракова, Спесивцев угнездился в сырых колючих кустах, росших около забора, и прилип к биноклю. Памятуя строгий наказ подполковника вести тайное наблюдение, он, дабы случайно не выдать своего присутствия, не шевелился, вдохнуть глубоко боялся. В результате к наступлению темноты Спесивцев превратился в измученное, мокрое, трясущееся существо, проклинающее в глубине души бессердечное начальство и завидующее черной завистью «объектам наблюдения», прячущимся от дождя в сухой палатке... К двенадцати ночи, когда дождь утих, кладоискатели, вооружившись лопатами и ручными фонарями, выползли наконец наружу. Капитан встрепенулся. А что, ежели вот прям сейчас придурки найдут сокровище? Он выскочит из укрытия, выхватит табельный «макаров», заорет: «Руки за голову! Лицом на землю! Ноги на ширину плеч! Любое шевеление расцениваю как попытку к побегу! Стреляю без предупреждения!», свяжется по рации с Бутылкиным, вызовет подкрепление, получит обещанную боссом «долю малую», вырастет в звании на две ступени и... Радужные мечты Спесивцева бесцеремонно нарушило чье-то тяжелое тело, свалившееся откуда-то сверху и железной хваткой вцепившееся в капитанское горло...
Томительно тянулось время. Сычу чудилось, будто прошли не часы, а недели, месяцы... Хотя он сидел на относительно сухом дереве, не мок, в отличие от милицейского соглядатая в луже, но жизнь бандиту здорово отравляла мелкая лесная пакость: во-первых, комары, подобно ему скрывающиеся от дождя в ветвях, а во-вторых, крохотная злющая мошка. От беспрестанных укусов лицо и руки Сыча покрылись волдырями, распухли. Особенно свирепствовала мошка, ухитрявшаяся забираться даже под одежду. Сычов испытывал поистине адские страдания, но до поры до времени героически терпел. «Отпиливание копыт ножовкой» все-таки хуже!.. В шесть часов вечера майора Буракова сменил капитан Спесивцев, в далеком прошлом одноклассник Сычова, «прославившийся» среди учащихся средней школы номер два как неисправимый стукач и подлиза. Злоба истерзанного насекомыми бандита зашкалила за наивысшую отметку. «Явился, пидор мокрожопый, – ненавидяще оскалился он. – Вот бы кому шейку свернуть! Ради такого кайфа и рискнуть не грех!» В двенадцать ночи кладоискатели вышли из палатки. Спесивцев, гнусно сопя, прилип к биноклю. Тут натянутые до предела нервы Сыча лопнули. Утратив над собой контроль, он, аки рысь, сиганул с дерева на спину ненавистному легашу...
– Мамочки, медведь! – пискнул женский голос. Высокий худой мужчина в очках направил на кусты луч фонаря. Оба супротивника, крепко помнившие строгий наказ своих начальников о «тайности наблюдения», мгновенно прекратили борьбу, затаились.
– Собаки бродячие погрызлись! – рассмеялся темноволосый парень во франтоватой кожанке. – Не бзди, красотка! Откуда тут медведям взяться?
Компания кладоискателей неторопливо удалилась. Когда они ушли достаточно далеко, «собаки» возобновили прерванную схватку, колошматя друг друга чем придется, кусаясь, царапаясь и рыча.
– Ты-ы-ы?! – опознав наконец нападавшего, прохрипел капитан. – Посажу! По гроб жизни из тюряги не выберешься!
– Сперва в живых останься, – ответил бандит, по примеру Майка Тайсона вцепляясь Спесивцеву зубами в ухо. Новаторский прием известного американского боксера решил исход поединка. Рычание капитана сменилось жалобным поскуливанием. Он рывком вскочил на ноги и, оставив часть уха в зубах последователя Тайсона, ринулся наутек, не разбирая дороги. Опьяневший от вкуса крови и сладости победы Сыч, начисто забыв не только о «тайном наблюдении», но даже и об «отпиливании копыт», погнался следом. На бегу он успел подхватить валяющуюся на земле внушительных размеров дубину.
– Ы-у-у! А-а-а-а! – как преследующий дичь неандерталец, завывал Сычов. – Со-кру-шу-у-у!
– И-и-и! – тоненько верещал улепетывающий Спесивцев. Внезапно он споткнулся и распластался в грязи, расквасив нос о торчащий из земли корень. Подоспевший бандит, растянув окровавленные губы в вурдалачьей усмешке, замахнулся дубиной. Ввиду неминуемой гибели панический страх капитана сменился яростью отчаяния. Избегая добивающего удара, он проворно откатился в сторону, решительно поднялся, выхватил из кармана пистолет и, прицелившись в бочкообразную грудь Сычова, нажал спуск, однако вместо выстрела последовал лишь щелчок. Отсыревший «макаров» дал осечку. Сыч не замедлил пальнуть из «ТТ». Опять осечка. Не искушая больше судьбу, конкуренты разбежались в противоположные стороны...
– Мать-перемать! – воскликнул ошарашенный Вовик, прячась за фонарный столб.
Сигнализация продолжала захлебываться в истерике. Распахнулись несколько окон, послышалась возмущенная ругань разбуженных граждан, не стесняясь в выражениях проклинавших импортные охранные устройства, не дающие порядочным людям спокойно отдохнуть. Визг сигнализации выдернул из постели и жену Ольгерда Пафнутьевича, Бутылкину Веру Васильевну, крайне раздражительную, высохшую, как мумия, даму, славящуюся исключительной стервозностью.
– Вставай, кретин! – зашипела она, костлявым кулаком пихая в бок мужа, мирно почивавшего после употребления внутрь двух бутылок водки. – Разберись со своей дерьмовой тарахтелкой! Каждую ночь ни сна, ни покоя! Изверг! Пьянь бессовестная! Молодость мою загубил! Ненавижу!
Не успевшему протрезветь Бутылкину померещилось, будто из кончиков пальцев благоверной вылезли острые кошачьи когти, а во рту появились длинные вурдалачьи клыки. Зная по опыту, что семейная ссора может легко перерасти в грандиозный скандал, сопровождаемый битьем посуды о подполковничью голову, выцарапыванием глаз, угрозами самоубийства и прочими выкрутасами психопатки, он поспешно оделся, выбежал во двор и отключил сигнализацию. Вдруг кот шкодливый на крышу запрыгнет, тогда опять вой сирены, а главное – беснование Веры Васильевны! Черт с ней, с сигнализацией. Машину начальника милиции вряд ли кто посмеет угнать или раскурочить. С супругой же связываться... Бр-р! Бутылкин содрогнулся. Жизнь человеку дается один раз, и провести ее хотелось бы не в инвалидной коляске. (Перед глазами подполковника неотступно маячило кошмарное видение: разъяренная жена-ведьма с горящими безумием глазами, исходящая ядовитой слюной, швыряющая в него различными тяжелыми предметами.) «Подкузьмил мне мерзопакостный армяшка Асланян, – злобно подумал о владельце автосервиса Бутылкин. – Небось специально подсунул такую гадость. Поиздеваться захотел! Ну ничего! Завтра же я покажу тебе, где раки зимуют!» Найдя, таким образом, козла отпущения, Ольгерд Пафнутьевич немного успокоился, повеселел. Прячущегося за фонарным столбом Вовика он впопыхах не заметил... Нейтрализовав сигнализацию, подполковник вернулся обратно в квартиру...
Выждав для верности с полчаса, миньон[7] Звездовской приступил к намеченной операции: обложил «Ауди-100» тротиловыми шашками, поджег фитили, запрыгнул в джип – и до отказа газ... Спустя короткий промежуток времени прогремел оглушительный взрыв такой чудовищной силы, что из окон близстоящих домов повылетали стекла...
Бандиты на синей «девятке» подъехали к даче начальника Лозовского ОВД ровно в час ночи.
– Охрана тут есть? – шепотом поинтересовался один из боевиков, крепкий бритоголовый бугай по прозвищу Чугунный Лоб.
– Какая разница? – хихикнул другой, некий Валя Мясищев, редко моющийся наркоман с толстым задом, узкими плечами, с отвратительным запахом изо рта и с нелицеприятной кличкой Гнилая Устрица. Ее приклеил парню сам Котяра, посмотрев французский фильм «Дегустатор» с Луи де Фюнесом в главной роли. Ближе к концу фильма враги, угрожая оружием, заставили месье Дюшмана (великого дегустатора, дающего или отнимающего у ресторанов «звезды») кушать отвратительную стряпню из дешевой забегаловки, в том числе гнилые устрицы, пролежавшие в подсобке заведения две-три недели.
Отведав устриц, бедняга Дюшман покрылся аллергическими пятнами, а Котяра сразу вспомнил неряху Мясищева.
– Ха-ха-ха! От Вальки-грязнули у меня тоже аллергия. Гнилая Устрица! Вон!
Участь Мясищева была решена. Поначалу он жутко обижался на столь непривлекательную погонялу, потом привык, да и препираться с паханом опасно для здоровья.
– Какая разница? – повторно хихикнул Гнилая Устрица, перед операцией обкурившийся анаши и в настоящий момент напоминавший умственно отсталую мартышку. – Отстреляемся, и баста! Ха-ха... Ой! – В дряблую щеку Мясищева с размаху врезалась пятерня Психа.
– Молчать, болван! – процедил он. – Смехуечки затеял, рожа неумытая! Я из тебя быстро дурь вышибу... А охраны здесь нет, – остывая, добавил Градский. – До вчерашнего дня у мента поганого не было оснований опасаться нападения. За дело! Живо! Взяли гранатометы, зарядили... Да не тем концом заряд вставляешь. Мудак обкуренный. Вот так!.. Рассредоточились... Прицелились... Огонь!
Двадцать четыре заряда РПГ[8] превратили изящный особняк Бутылкина в жалкие развалины.
– Отлично потрудились, – нервически подергивая уголком рта (следствие перенесенной в младенчестве черепно-мозговой травмы – мама по пьяни из окна уронила), резюмировал Псих. – Камня на камне не осталось. Шеф будет доволен, а сейчас линяем в темпе. С минуты на минуту мусора нагрянут!
Синяя «девятка» на предельной скорости умчалась в темноту... Опасения Градского насчет «нагрянувших мусоров» оказались напрасными. Наряд милиции, вызванный по телефону жильцами соседнего дома, лениво притащился лишь через два часа (соседи не догадались известить стражей порядка, что расстрелянный из гранатометов особняк принадлежит их начальнику)... Взрыв машины и разгром влетевшей в копеечку загородной резиденции повергли Ольгерда Пафнутьевича в состояние шока. В течение целого часа он напоминал свежезамороженного окуня, бессмысленно таращащегося в пустоту выпученными глазами. Наконец подполковник опомнился, залепил истерично визжащей жене хлесткую пощечину, выпил залпом стакан водки и принялся обдумывать планы мщения подлым злодеям, осмелившимся посягнуть на его собственность. Насчет личностей злодеев подполковник ни на секунду не сомневался...
– Вряд ли покойный старик управляющий мог закопать сокровища на глубине более трех метров.
– Не беда! – философски молвил Никаноров, тыльной стороной ладони утирая потный лоб. – Да, на сей раз не повезло. Но вы, ребята, не отчаивайтесь. Завтра, вернее, сегодня на рассвете опробуем место «тринадцать плюс девять», а пока давайте спать. Восстанавливать силы!
– Опаздываешь! – взглянув на часы, брюзгливо попрекнул Бураков Спесивцева, явившегося в три минуты седьмого. – Ладно. На первый раз прощаю. Бди! А я на доклад к Ольгерду Пафнутьевичу. Смотри не засни, иначе схлопочешь по мозгам!..
– Гнида толстозадая, – прошептал капитан, благоразумно дождавшись, пока майор отойдет подальше. – Из-за жалких трех минут развонялся, говнюк! Сам дежурит девять часов, а мне выделил пятнадцать! Сволочь! Ненавижу!
Мысленно костеря бессовестного Буракова, Спесивцев угнездился в сырых колючих кустах, росших около забора, и прилип к биноклю. Памятуя строгий наказ подполковника вести тайное наблюдение, он, дабы случайно не выдать своего присутствия, не шевелился, вдохнуть глубоко боялся. В результате к наступлению темноты Спесивцев превратился в измученное, мокрое, трясущееся существо, проклинающее в глубине души бессердечное начальство и завидующее черной завистью «объектам наблюдения», прячущимся от дождя в сухой палатке... К двенадцати ночи, когда дождь утих, кладоискатели, вооружившись лопатами и ручными фонарями, выползли наконец наружу. Капитан встрепенулся. А что, ежели вот прям сейчас придурки найдут сокровище? Он выскочит из укрытия, выхватит табельный «макаров», заорет: «Руки за голову! Лицом на землю! Ноги на ширину плеч! Любое шевеление расцениваю как попытку к побегу! Стреляю без предупреждения!», свяжется по рации с Бутылкиным, вызовет подкрепление, получит обещанную боссом «долю малую», вырастет в звании на две ступени и... Радужные мечты Спесивцева бесцеремонно нарушило чье-то тяжелое тело, свалившееся откуда-то сверху и железной хваткой вцепившееся в капитанское горло...
* * *
Обещание Котяры «отпилить копыта ножовкой» подействовало на Игоря Сычова как мощный допинг. Уж кто-кто, а он достоверно знал – пахан даром слов на ветер не бросает. Непременно отпилит, гадюка! Собственноручно! Да специально пилу потупее выберет, можете не сомневаться! Пулей вылетев из разгромленных Котяриных апартаментов, Сыч заехал домой, переоделся соответственно погоде и пешком двинулся в лес. Стараниями недавнего июньского урагана чахлый пригородный лесок превратился в непроходимую чащобу. Тропинки были завалены вывороченными с корнями деревьями, обломанными ветками и прочим лесным хламом. Раскисшая земля чавкала под ногами. С затянутого грязно-серыми тучами неба сочились мелкие капли дождя. Прошло не менее полутора часов, прежде чем Сычов, перемазанный глиной, усталый и злой как черт, добрался до конечной цели своего путешествия. Пораскинув мозгами, бандит устроил наблюдательный пункт в ветвях старого разлапистого дерева, росшего в метре от обломков забора. Отсюда хорошо просматривались окрестности, да и посуше тут, чем внизу! Вооружившись биноклем, Игорь собрался было приступить к наблюдению, как вдруг его внимание привлекло подозрительное елозение в кустах, сопровождаемое невнятным бормотанием. Сыч пригляделся, прислушался и мысленно ахнул. В зарослях кустарника по другую сторону забора, тихо матерясь, толстым боровом ворочался майор Бураков, в зад которому впилась какая-то зловредная лесная колючка. «Вот те на! – подумал бандит. – Мусора-то раньше нас подсуетились насчет слежки. Впрочем, этого следовало ожидать! Недаром дороги перекрыты! Только тварей легавых здесь не хватало! Или подстрелить мента, а труп спрятать в буреломе? Нет, нельзя! Глушитель я, к сожалению, не догадался захватить. Шум выстрела спугнет лохов[6], дело сорвется, а Котяра Пакостный отпилит мне копыта. У, блин! Садист проклятый! Лучше б его мамаша пятьдесят лет назад аборт сделала! Однако как быть с ментами?! Они, сучары, за мешок с бриллиантами глотку перегрызут!..»Томительно тянулось время. Сычу чудилось, будто прошли не часы, а недели, месяцы... Хотя он сидел на относительно сухом дереве, не мок, в отличие от милицейского соглядатая в луже, но жизнь бандиту здорово отравляла мелкая лесная пакость: во-первых, комары, подобно ему скрывающиеся от дождя в ветвях, а во-вторых, крохотная злющая мошка. От беспрестанных укусов лицо и руки Сыча покрылись волдырями, распухли. Особенно свирепствовала мошка, ухитрявшаяся забираться даже под одежду. Сычов испытывал поистине адские страдания, но до поры до времени героически терпел. «Отпиливание копыт ножовкой» все-таки хуже!.. В шесть часов вечера майора Буракова сменил капитан Спесивцев, в далеком прошлом одноклассник Сычова, «прославившийся» среди учащихся средней школы номер два как неисправимый стукач и подлиза. Злоба истерзанного насекомыми бандита зашкалила за наивысшую отметку. «Явился, пидор мокрожопый, – ненавидяще оскалился он. – Вот бы кому шейку свернуть! Ради такого кайфа и рискнуть не грех!» В двенадцать ночи кладоискатели вышли из палатки. Спесивцев, гнусно сопя, прилип к биноклю. Тут натянутые до предела нервы Сыча лопнули. Утратив над собой контроль, он, аки рысь, сиганул с дерева на спину ненавистному легашу...
* * *
В первый момент не ожидавший нападения Спесивцев ужасно перепугался, попытался позвать на помощь, однако не получилось. Из стиснутого железными пальцами горла вырвалось лишь приглушенное похрюкивание. Навалившаяся на него туша торжествующе зарычала. Тогда движимый инстинктом самосохранения капитан оказал отчаянное сопротивление. Нечеловеческим усилием оторвав от шеи руки врага, он наугад ткнул кулаком, попал во что-то мягкое и сразу же получил ответный удар по скуле.– Мамочки, медведь! – пискнул женский голос. Высокий худой мужчина в очках направил на кусты луч фонаря. Оба супротивника, крепко помнившие строгий наказ своих начальников о «тайности наблюдения», мгновенно прекратили борьбу, затаились.
– Собаки бродячие погрызлись! – рассмеялся темноволосый парень во франтоватой кожанке. – Не бзди, красотка! Откуда тут медведям взяться?
Компания кладоискателей неторопливо удалилась. Когда они ушли достаточно далеко, «собаки» возобновили прерванную схватку, колошматя друг друга чем придется, кусаясь, царапаясь и рыча.
– Ты-ы-ы?! – опознав наконец нападавшего, прохрипел капитан. – Посажу! По гроб жизни из тюряги не выберешься!
– Сперва в живых останься, – ответил бандит, по примеру Майка Тайсона вцепляясь Спесивцеву зубами в ухо. Новаторский прием известного американского боксера решил исход поединка. Рычание капитана сменилось жалобным поскуливанием. Он рывком вскочил на ноги и, оставив часть уха в зубах последователя Тайсона, ринулся наутек, не разбирая дороги. Опьяневший от вкуса крови и сладости победы Сыч, начисто забыв не только о «тайном наблюдении», но даже и об «отпиливании копыт», погнался следом. На бегу он успел подхватить валяющуюся на земле внушительных размеров дубину.
– Ы-у-у! А-а-а-а! – как преследующий дичь неандерталец, завывал Сычов. – Со-кру-шу-у-у!
– И-и-и! – тоненько верещал улепетывающий Спесивцев. Внезапно он споткнулся и распластался в грязи, расквасив нос о торчащий из земли корень. Подоспевший бандит, растянув окровавленные губы в вурдалачьей усмешке, замахнулся дубиной. Ввиду неминуемой гибели панический страх капитана сменился яростью отчаяния. Избегая добивающего удара, он проворно откатился в сторону, решительно поднялся, выхватил из кармана пистолет и, прицелившись в бочкообразную грудь Сычова, нажал спуск, однако вместо выстрела последовал лишь щелчок. Отсыревший «макаров» дал осечку. Сыч не замедлил пальнуть из «ТТ». Опять осечка. Не искушая больше судьбу, конкуренты разбежались в противоположные стороны...
* * *
Когда сражение между капитаном Спесивцевым и Сычом было в самом разгаре, к дому номер пять на улице Демократической (до 1991 года Коммунистической, еще раньше, при царе-батюшке, Бараньем тупике), где вместе с женой проживал подполковник Бутылкин, осторожно подъехал черный джип. Из него, воровато озираясь, выбрался Вовик, ради конспирации нацепивший длинный женский парик и потому малость смахивающий на представителя сексуальных меньшинств. В руках он держал мешок, набитый тротиловыми шашками, общим весом не менее десяти килограммов. Откровенно говоря, хотя в военном билете Вовика значилась воинская специальность сапер, в подрывном деле он разбирался слабо, поскольку весь срок службы (не считая карантина) провел при штабе в качестве адъютанта, а вернее, персонального лакея командира части. Принесенного им запаса тротила хватило бы, чтоб пустить под откос минимум два товарных состава или разнести в клочья пятиэтажный жилой дом, однако Вовик об этом не знал и исходил из поговорки «Кашу маслом не испортишь». Внимательно обозрев окрестности и не обнаружив ничего подозрительного, горе-сапер подкрался к машине начальника отделения – новенькой, чистенькой «Ауди-100». В ту же секунду истошно заголосила суперсовременная сигнализация (взятка Бутылкину от хозяина местного автосервиса).– Мать-перемать! – воскликнул ошарашенный Вовик, прячась за фонарный столб.
Сигнализация продолжала захлебываться в истерике. Распахнулись несколько окон, послышалась возмущенная ругань разбуженных граждан, не стесняясь в выражениях проклинавших импортные охранные устройства, не дающие порядочным людям спокойно отдохнуть. Визг сигнализации выдернул из постели и жену Ольгерда Пафнутьевича, Бутылкину Веру Васильевну, крайне раздражительную, высохшую, как мумия, даму, славящуюся исключительной стервозностью.
– Вставай, кретин! – зашипела она, костлявым кулаком пихая в бок мужа, мирно почивавшего после употребления внутрь двух бутылок водки. – Разберись со своей дерьмовой тарахтелкой! Каждую ночь ни сна, ни покоя! Изверг! Пьянь бессовестная! Молодость мою загубил! Ненавижу!
Не успевшему протрезветь Бутылкину померещилось, будто из кончиков пальцев благоверной вылезли острые кошачьи когти, а во рту появились длинные вурдалачьи клыки. Зная по опыту, что семейная ссора может легко перерасти в грандиозный скандал, сопровождаемый битьем посуды о подполковничью голову, выцарапыванием глаз, угрозами самоубийства и прочими выкрутасами психопатки, он поспешно оделся, выбежал во двор и отключил сигнализацию. Вдруг кот шкодливый на крышу запрыгнет, тогда опять вой сирены, а главное – беснование Веры Васильевны! Черт с ней, с сигнализацией. Машину начальника милиции вряд ли кто посмеет угнать или раскурочить. С супругой же связываться... Бр-р! Бутылкин содрогнулся. Жизнь человеку дается один раз, и провести ее хотелось бы не в инвалидной коляске. (Перед глазами подполковника неотступно маячило кошмарное видение: разъяренная жена-ведьма с горящими безумием глазами, исходящая ядовитой слюной, швыряющая в него различными тяжелыми предметами.) «Подкузьмил мне мерзопакостный армяшка Асланян, – злобно подумал о владельце автосервиса Бутылкин. – Небось специально подсунул такую гадость. Поиздеваться захотел! Ну ничего! Завтра же я покажу тебе, где раки зимуют!» Найдя, таким образом, козла отпущения, Ольгерд Пафнутьевич немного успокоился, повеселел. Прячущегося за фонарным столбом Вовика он впопыхах не заметил... Нейтрализовав сигнализацию, подполковник вернулся обратно в квартиру...
Выждав для верности с полчаса, миньон[7] Звездовской приступил к намеченной операции: обложил «Ауди-100» тротиловыми шашками, поджег фитили, запрыгнул в джип – и до отказа газ... Спустя короткий промежуток времени прогремел оглушительный взрыв такой чудовищной силы, что из окон близстоящих домов повылетали стекла...
* * *
Неприятности Ольгерда Пафнутьевича не ограничились взрывом машины, выбитыми стеклами и дикой истерикой Веры Васильевны. Роберт Градский (он же Псих) совместно с двумя молодыми боевиками из Котяриной бригады той же ночью добросовестно выполнил приказ пахана по уничтожению дачи Бутылкина – трехэтажного особняка, расположенного в пяти километрах к югу от Лозовска, выстроенного из белого кирпича в соответствии со стандартами современной моды «богатеньких Буратин» – остроконечная черепичная крыша, кокетливые декоративные башенки, узорчатые балкончики и т. д. и т. п. Согласно известной пословице «Лучше перекланяться, чем недокланяться», Псих захватил не три, а шесть гранатометов с четырьмя зарядами к каждому. Учитывая крутой нрав, горячую голову и холодное сердце Котяры Пакостного, желание Психа «лучше перекланяться» абсолютно себя оправдывало. Как упоминалось выше, Кошкин пригрозил в случае неудачи закопать Градского «живым в землю на помойке». Псих работал с Котярой порядка трех лет и имел веские основания верить подобным обещаниям шефа...Бандиты на синей «девятке» подъехали к даче начальника Лозовского ОВД ровно в час ночи.
– Охрана тут есть? – шепотом поинтересовался один из боевиков, крепкий бритоголовый бугай по прозвищу Чугунный Лоб.
– Какая разница? – хихикнул другой, некий Валя Мясищев, редко моющийся наркоман с толстым задом, узкими плечами, с отвратительным запахом изо рта и с нелицеприятной кличкой Гнилая Устрица. Ее приклеил парню сам Котяра, посмотрев французский фильм «Дегустатор» с Луи де Фюнесом в главной роли. Ближе к концу фильма враги, угрожая оружием, заставили месье Дюшмана (великого дегустатора, дающего или отнимающего у ресторанов «звезды») кушать отвратительную стряпню из дешевой забегаловки, в том числе гнилые устрицы, пролежавшие в подсобке заведения две-три недели.
Отведав устриц, бедняга Дюшман покрылся аллергическими пятнами, а Котяра сразу вспомнил неряху Мясищева.
– Ха-ха-ха! От Вальки-грязнули у меня тоже аллергия. Гнилая Устрица! Вон!
Участь Мясищева была решена. Поначалу он жутко обижался на столь непривлекательную погонялу, потом привык, да и препираться с паханом опасно для здоровья.
– Какая разница? – повторно хихикнул Гнилая Устрица, перед операцией обкурившийся анаши и в настоящий момент напоминавший умственно отсталую мартышку. – Отстреляемся, и баста! Ха-ха... Ой! – В дряблую щеку Мясищева с размаху врезалась пятерня Психа.
– Молчать, болван! – процедил он. – Смехуечки затеял, рожа неумытая! Я из тебя быстро дурь вышибу... А охраны здесь нет, – остывая, добавил Градский. – До вчерашнего дня у мента поганого не было оснований опасаться нападения. За дело! Живо! Взяли гранатометы, зарядили... Да не тем концом заряд вставляешь. Мудак обкуренный. Вот так!.. Рассредоточились... Прицелились... Огонь!
Двадцать четыре заряда РПГ[8] превратили изящный особняк Бутылкина в жалкие развалины.
– Отлично потрудились, – нервически подергивая уголком рта (следствие перенесенной в младенчестве черепно-мозговой травмы – мама по пьяни из окна уронила), резюмировал Псих. – Камня на камне не осталось. Шеф будет доволен, а сейчас линяем в темпе. С минуты на минуту мусора нагрянут!
Синяя «девятка» на предельной скорости умчалась в темноту... Опасения Градского насчет «нагрянувших мусоров» оказались напрасными. Наряд милиции, вызванный по телефону жильцами соседнего дома, лениво притащился лишь через два часа (соседи не догадались известить стражей порядка, что расстрелянный из гранатометов особняк принадлежит их начальнику)... Взрыв машины и разгром влетевшей в копеечку загородной резиденции повергли Ольгерда Пафнутьевича в состояние шока. В течение целого часа он напоминал свежезамороженного окуня, бессмысленно таращащегося в пустоту выпученными глазами. Наконец подполковник опомнился, залепил истерично визжащей жене хлесткую пощечину, выпил залпом стакан водки и принялся обдумывать планы мщения подлым злодеям, осмелившимся посягнуть на его собственность. Насчет личностей злодеев подполковник ни на секунду не сомневался...
* * *
Место «тринадцать плюс шесть», так же как и «тринадцать плюс пять», оказалось пустышкой. Кладоискатели окончательно убедились в этом к двум часам ночи.– Вряд ли покойный старик управляющий мог закопать сокровища на глубине более трех метров.
– Не беда! – философски молвил Никаноров, тыльной стороной ладони утирая потный лоб. – Да, на сей раз не повезло. Но вы, ребята, не отчаивайтесь. Завтра, вернее, сегодня на рассвете опробуем место «тринадцать плюс девять», а пока давайте спать. Восстанавливать силы!
* * *
За действиями кладоискателей пристально следили капитан Спесивцев и Сыч, оба грязные, ободранные, окровавленные, как мартовские коты после жесткой дуэли в канаве, без правил и секундантов. Дуэли за право обладания «прекрасной дамой» – блудливой Муркой с пушистым хвостом. Правда, теперь они прятались не только от «объектов наблюдения», но и друг от друга. Сыч затаился в кустах с одной стороны усадьбы, Спесивцев – на дереве с противоположной. Избитые тела соглядатаев ныли, искусанные насекомыми лица зудели, мокрая одежда противно липла к коже, в обуви хлюпала вода, а в сердцах пылала лютая злоба... Время шло, небо потихоньку светлело, неторопливо приближалось утро, несущее городу Лозовску и его обитателям неслыханные доселе потрясения...
ГЛАВА 5
Маразм крепчал.Из заключения Лозовского филиала Гидрометцентра
Как нам известно, милицейские кордоны блокировали подступы к графской усадьбе и, не стесняясь в выборе средств, не допускали туда жителей Лозовска. Любое действие рождает противодействие, а запретный плод заманчив вдвойне. Поэтому вечером 4 июля 1998 года наиболее активные граждане начали собираться на площади у здания бывшего Дома культуры «Взлет», где теперь располагался офис скандально известной партии «Борцы за справедливость», возглавляемой депутатом Государственной Думы Владиленом Генриховичем Лапшеушиным. Поначалу собрание носило стихийный характер, площадь перед ДК выбрали ввиду отсутствия более удобного места, конкретного плана действий у собравшихся не имелось, но это продолжалось недолго. Вскоре у не допущенных к кладу, досыта отведавших милицейских дубинок, а потому злых донельзя граждан появился вождь, да еще какой! Владилен Генрихович Лапшеушин являлся личностью на редкость неординарной. Его политическая платформа периодически менялась применительно к обстановке в стране (и даже, как поговаривали, в соответствии со сменой времен года), однако в общем и целом господин Лапшеушин всегда оставался в непримиримой оппозиции к любой власти, кроме собственной. Он ругал правительство абсолютно за все! За замедление и за ускорение процесса «реформ», за начало войны в Чечне и за ее окончание, за получение (или неполучение в зависимости от результатов переговоров с МВФ[9]) иностранных кредитов и т. д. и т. п.
Бурная общественная деятельность не мешала Владилену Генриховичу проворачивать, прикрываясь депутатским мандатом, некоторые темные, но прибыльные делишки, о которых электорат ничего толком не знал. Ходили смутные слухи о его аферах с левой, недоброкачественной водкой, однако это, повторяю, были всего-навсего слухи. За руку народного избранника никто не поймал (или не захотел поймать). Между тем недостатка в приверженцах депутат не испытывал. Он произносил трескучие речи, будоражащие толпы болванов, на обещания не скупился, регулярно забавлял публику экстравагантными выходками: то перед телекамерой в морду кому-нибудь засветит, то водой обольет, то матом покроет, то в гей-клубе[10] спляшет в обнимку с педерастами. Выступления Лапшеушина в эфире с успехом заменяли зрителям концерты популярных клоунов. В июле 1998 года Владилен Генрихович прочно стоял на позициях великорусского национал-патриотизма, правда, на бестактные вопросы корреспондентов о своем собственном этническом происхождении отвечал уклончиво: мама, дескать, по паспорту русская, а папа таксист. Подозрительное скопление людей в непосредственной близости с партийной резиденцией первым заметил самый доверенный из бесчисленных «помощников депутата» Паша Губошлепов – здоровенный бритоголовый субъект, одновременно выполняющий множество обязанностей: секретаря, телохранителя, порученца и прочее, прочее...
– Владилен Генрихович, толпа собирается, – доложил он, зайдя в кабинет лидера «Борцов за справедливость». – Как бы чего не вышло! Злые все! Галдят, руками машут!
– Что им от меня нужно? – побледнел Лапшеушин, вообразивший, будто народные массы явились за его скальпом.
– Не знаю, – пожал могучими плечами Губошлепов. – Кричат о бриллиантах, поделиться требуют!
– Что-о-о-о?! – опешил депутат. Всецело занятый политическими интригами вкупе с финансовыми аферами, он оказался, пожалуй, единственным человеком в Лозовске, до которого не успели дойти слухи о графских сокровищах. Губошлепов вкратце обрисовал сложившуюся в городе ситуацию. Лапшеушин задумался. «Подвода с бриллиантами?! Гм! Скорее всего чушь собачья, но не за горами очередные выборы в Государственную Думу, а потом, глядишь, президентские! Необходимо заблаговременно собирать электорат, завоевывать популярность среди избирателей! Обычными дебошами уже не обойдешься! Приелись! Обещаниями не купишь, надоели! Надо выкинуть что-нибудь этакое, масштабное, незабываемое... Эврика! Нашел! – Озаренный гениальной идеей, Владилен Генрихович возбужденно заерзал в кресле – именно он возглавит стихийное движение граждан, требующих дележа бриллиантов, выступит в роли глашатая народного гнева, защитника попранных прав лозовцев. А найдут клад или не найдут – Лапшеушин по-любому внакладе не останется. Электорат не забудет, как старался для него лидер партии «Борцы за справедливость». – Более того – весть об этом вихрем разнесется по стране (подкупить нескольких газетчиков да телевизионщиков дело нехитрое), и, быть может, в двухтысячном году... – депутат Государственной Думы блаженно зажмурился, – Президент Российской Федерации Владилен Генрихович Лапшеушин! Как звучит-то! Как звучит!»