Деревянко Илья. Бриллиантовый психоз

   – Сию же секунду выставить на площадь передвижные палатки с водкой и бутербродами! – сверкнув очами, громыхнул потенциальный президент. – Раздавать бесплатно, от моего имени! Одновременно через наших агентов распространить по городу слух – лидер партии «Борцы за справедливость» не потерпит ущемления коррумпированными чиновниками законных прав трудящихся! Грудью станет на защиту! Понадобится – костьми ляжет! Пусть население Лозовска завтра в девять утра соберется на площади. Я лично выступлю с речью. Скажи Брехункову, чтоб подготовил текст. Водку поставлять бесперебойно! Действуй!
   Помощник депутата, громко топоча, бросился выполнять полученные распоряжения. Владилен Генрихович почесал кудрявый затылок, смачно высморкался и плотоядно улыбнулся.
   – Электорат! – сладострастно прошептал он. – Электоратик ты мой! Цыпа, цыпа, цыпа!..

* * *

   В половине восьмого утра 5 июля 1998 года дежурного по Лозовскому отделению милиции сорокалетнего капитана Владимира Антоновича Ежикова увезла «Скорая помощь» с диагнозом – инфаркт миокарда. Злосчастный капитан замертво рухнул на пол, едва завидел физиономию подполковника Бутылкина, явившегося на работу раньше обычного. И неудивительно! Травмированный понесенными ночью громадными убытками, Ольгерд Пафнутьевич напоминал жуткий гибрид не первой свежести утопленника, вампира из голливудского ужастика и маньяка Чикатилло, изготовившегося терзать очередную жертву. Равнодушно взглянув на бесчувственного Ежикова, он влетел в свой кабинет и яростно ухватился за телефон. Резкий звонок вырвал майора Буракова из уютных объятий сна.
   – Дрыхнешь, скотина? – сняв трубку, услышал полупроснувшийся Семен Петрович леденящий душу рык начальника. – Я те, блин, устрою! Загрызу-у-у-у! Растерзаю-ю-ю!
   – Но, товарищ подполковник! Я ж после задания отдыхаю! Промерз в лесу, промок до мозга костей! – попытался оправдаться Бураков.
   – В гробу отдохнешь, твою мать! Бегом сюда, майор! Или звание младший лейтенант тебе больше подходит?! А?!
   – Нет, нет. Не надо репрессий! Уже лечу! – поспешил заверить Бураков, лихорадочно натягивая одежду...
   Примчавшись в отделение, он тоже чуть было не лишился чувств, взглянув на сизое, перекошенное лицо шефа.
   – Необходимо кой с кем посчитаться! – ощерившись, прохрипел подполковник. Глаза его горели, как раскаленные угли. С кривых желтоватых клыков капала слюна. – С Котярой Пакостным да про...ю Звездовской! Взорвали мою машину, раздолбали из гранатометов дачу! Р-р-р!
   – А Спесивцева сменить? – осмелился спросить Семен Петрович.
   – На х...й твоего Спесивцева! – взревел Ольгерд Пафнутьевич. – Не сахарный. Не растает! Или ладно, отправим ему на помощь сержанта Отморозкова! Тот вчера хорошо себя зарекомендовал. Орел! (О смертельной схватке Спесивцева с Сычом они не знали, так как рация капитана разбилась в процессе драки.)
   – Вы уверены, что это их рук дело? – робко поинтересовался Бураков.
   – Кого «их»? – не врубился ополоумевший подполковник.
   – Кошкина и Звездовской.
   – Конечно, – убежденно кивнул Бутылкин. – В прошлом году я помог Котяре приобрести десяток РПГ, на свою, блин, голову!
   – А может, машину тоже он? – не отставал майор. – Вдруг Звездовская ни при чем?
   – При чем, ни при чем! Какая разница! – сварливо проворчал начальник ОВД. – Перестрахуемся на всякий, знаешь ли, пожарный! Лучше уничтожить десяток невиновных, чем упустить одного виновного!
   – Так что прикажете с ними сделать? – спросил тугодумистый Бураков.
   – Стрелять умеешь? – вопросом на вопрос ответил Бутылкин.
   – Э-э-э... не то чтобы очень... – Мудак! – взвился на дыбы доведенный до белого каления подполковник. – Чему тебя, осла, только учили?!
   Майор скромно промолчал, не осмелившись напомнить, что учили его, главным образом, вылизывать задницы начальства, хапать взятки, стучать на сослуживцев да фальсифицировать уголовные дела. Ольгерд Пафнутьевич разбушевался зимним ураганом, изливая потоки грязной ругани, конвульсивно дергаясь, плюясь и размахивая кулаками. Семен Петрович от греха подальше забился в угол, с трепетом взирая оттуда на беснующегося шефа. Наконец спустя полчаса гнев подполковника начал понемногу стихать.
   – Раз сам не умеешь, найди того, кто умеет! – зашипел он. – Хотя бы лейтенанта Бибикина. Он вчера попал в Бу-Бу с первого выстрела. Молодец! Снайпер! Кстати, о задержанных бандитах. Поручишь их обработку Сереге Костоломову. Чтоб к обеду сознались во всех тяжких. В каких именно? Костоломов придумает. Усвоил, в рот тебя е...ть?!
   – Так точно! – вытянулся в струнку Бураков. – Разрешите идти?
   – Пшел!
   Отпустив майора, Бутылкин уселся за стол, успокоения ради выхлебал два стакана водки и, покуривая сигарету, погрузился в сладкие мечтания. Грезилась ему скорбная похоронная процессия, медленно движущаяся к кладбищу под звуки траурного марша, два гроба – в одном Котяра, в другом Звездовская и т. д. и т. п. Приятные видения начальника ОВД продолжались довольно долго, вплоть до десяти утра. Ровно в десять в кабинет без стука ворвался дежурный лейтенант Коврижкин, заменивший увезенного в реанимацию Ежикова.
   – В городе беспорядки, – с порога выпалил он. – К отделению приближается агрессивно настроенная толпа, человек двести, не меньше, под руководством функционеров лапшеушинской партии! Вооружены кольями, цепями, булыжниками. Требуют дележа графских сокровищ!
   От неожиданности Ольгерд Пафнутьевич лишился дара речи.
   – Прикажете вызвать ОМОН? – полувопросительно сказал Коврижкин.
   – Кх-х-х-х, – выдавил подполковник.
   – Слушаюсь! – козырнув, отчеканил сообразительный лейтенант.

* * *

   Владилен Генрихович сдержал данное накануне обещание. Пятого июля без двух минут девять он взобрался на трибуну, наспех сооруженную из пустых водочных ящиков, которых к утру скопилось на площади изрядное количество. Стараниями партийных активистов, а главное, благодаря бесплатной выпивке толпа у здания бывшего Дома культуры собралась огромная.
   – Мы не потерпим ущемления прав трудящихся! – вещал господин Лапшеушин. – Долой коррумпированных чиновников! Положить конец произволу милиции. Да здравствует справедливость! Подвыпившая аудитория разразилась бурными аплодисментами, переходящими в овацию. Польщенный депутат широко улыбнулся, продемонстрировав окружающим ровные белые фарфоровые зубы, вставленные во время недавней зарубежной поездки.
   – Моя жизненная позиция, моя совесть, взгляды, убеждения взывают к защите законных требований населения, – воодушевившись, продолжал он и, незаметно для самого себя, повинуясь многолетней привычке, перешел к изложению очередной политической платформы партии «Борцы за справедливость» (как помнит читатель, платформа на данный момент была великодержавно-национал-патриотическая). Слушатели поскучнели. Их интересовали конкретные бриллианты, зарытые в усадьбе графов Коробковых, а не набившие оскомину предвыборные обещания изовравшихся политиков.
   – Хорош п...болить! – выкрикнул кто-то из задних рядов.
   Вооруженные велосипедными цепями охранники партийного лидера ринулись было усмирять хама, но Владилен Генрихович, вовремя опомнившийся и сообразивший, что его занесло «не в ту степь», остановил мордоворотов мановением руки.
   – Критика принимается, – с фальшивым добродушием сказал он. – Перейдем непосредственно к делу!
   – Во-во!.. Правильно!.. Давно пора!.. – загалдели обрадованные голоса.
   – Предлагаю разделиться на две колонны, – прокричал в мегафон Лапшеушин. – Одна движется к зданию милиции, другая к городской мэрии. Надеюсь, возражений нет?!
   Возражения, естественно, были. В любой революции или просто в движении за... (впрочем, безразлично за что, важен сам факт наличия движения) всегда найдется кучка оппортунистов, в корне несогласных с генеральной линией руководства и по каждому вопросу имеющих особое мнение. Так уж повелось испокон веков (если не верите – почитайте учебники истории).
   Не миновала чаша сия и взбунтовавшихся лозовцев. Главой местных оппортунистов стал уроженец солнечного Азербайджана сорокапятилетний Махмуд Каримов, до начала бриллиантового психоза мирно спекулировавший помидорами на рынке, а теперь объявивший себя прямым потомком графов Коробковых и одновременно праправнуком героя войны 1812 года князя Багратиона^[11]. (Багратиона Махмуд приплел, дабы как-то объяснить свою смуглую внешность и кавказский акцент.) Двигало Каримовым желание... А черт его знает! Восток – дело тонкое!
   – Я законный наслэдник, но я нэ жадный! Вэришь, да?! – втолковывал он народу. – Я хачу, я буду дэлиться! Вай, вай! По-братски дэлиться! Мамой кланус! Но... – Тут свежеиспеченный аристократ важно поднял вверх указательный палец. – Лапшэушин врот, как паршивый пес! К мэрии ыдты! К мылыцыи! Вах! Мазги нам пудрыт! Вниманыэ отвлыкаэт! Клад зарыт вовсэ нэ в усадбэ, а на въездах в город! Нэдаром там со вчэрашнэго дна экскаваторы капаются! Мы, как бараны, будым устраывать дэманстрацыы, а луды Лапшэушина по-тыхому достанут сокровища да слынают! Шакалы!
   Невзирая на совершенную нелепость утверждений помидорного спекулянта, часть собравшихся (преимущественно лица кавказской национальности) отнеслась к ним с полным доверием. Ничего не поделаешь! Восток – дело тонкое (извините, повторяюсь).
   – За мной! К ямам! Не позволым себя обмануть! – патетически воззвал «потомок Багратиона» и с гордым видом покинул площадь. За ним последовало человек пятьдесят.
   – Куда они намылились? – изумился Владилен Генрихович.
   – Вообразили, будто бриллианты зарыты на въездах в город, – пояснил успевший разведать обстановку Паша Губошлепов. – Там по распоряжению Звездовской вчера дороги перекопали!
   – Зачем?! – забеспокоился Лапшеушин. (Вдруг чурки правы? Электорат электоратом, но и бриллианты не помешают.)
   – Не волнуйтесь, босс, – усмехнулся порученец-телохранитель. – Наша госпожа мэр решила изолировать Лозовск от внешнего мира во избежание наплыва халявщиков. Чурки же... На то они и чурки!
   – Ха-ха-ха! Дуракам закон не писан! – от души развеселился народный избранник. – Пусть катятся к едрене фене!.. Оно даже к лучшему, – отсмеявшись, добавил Владилен Генрихович. – Без кавказцев сподручней. Платформа-то у нас нынче национал-патриотическая... Ладно, Паша, разбивай людей на колонны. Одну – к зданию ОВД – поведешь ты, другую – к городской мэрии – Брехунков.
   – А вы?! – поинтересовался Губошлепов.
   – Я буду координировать ваши действия отсюда. Поддерживай со мной постоянную связь по мобильному телефону... Ну, начали, пока электорат не протрезвел!

* * *

   Капитан Спесивцев и Сыч, к утру совершенно утратившие человеческий облик, с нетерпением поджидали замену. На кладоискателей, возобновивших работу на рассвете и старательно рывшихся в месте «тринадцать плюс девять», они практически не обращали внимания. Какие там, к лешему, бриллианты, когда шкуры изодраны, морды разбиты, одежда вымокла до нитки, мандраж непрерывный колотит, а в двухстах метрах злейший враг затаился!..
   Первым дождался сменщика Сыч, сумевший сохранить невредимым сотовый телефон и известивший Котяру о ночном инциденте. Вопреки ожиданиям Сычова, крестный отец Лозовска не особенно расстроился.
   – Мент, гришь?! Капитан Спесивцев?! Да хер с ним, – фыркнул в трубку Кошкин. – Не трогай до поры до времени. Пришьем, когда лохи сокровища найдут, а до тех пор не стоит хипиш поднимать. И не хнычь, Игорек! Высылаю к тебе Чугунного Лба. (Благодушие Котяры объяснялось удачно проведенной операцией по уничтожению особняка Бутылкина. О грозящей ему самому опасности мафиози не догадывался.)
   Чугунный Лоб явился в восемь утра – свеженький, бодренький, розовый, словно дрых ночь напролет, а не упражнялся в стрельбе из гранатомета.
   – Вон там на дереве мусор засел, – шепнул ему трясущийся в ознобе Сыч. – Пахан тебя проинструктировал?
   – Угу!
   – Тогда я отваливаю. Приятного отдыха...
   Сержант Отморозков, выряженный конспирации ради в «гражданку», прибыл без пяти девять, увидел скорчившееся в ветвях грязное, всклокоченное человекообразное существо и бодро передернул затвор «АКС-74-У».
   – Не стреляй! Ведь это ж я! Валерий Игнатьевич Спесивцев! – проскулил капитан.
   – А-а-а, – понимающе протянул сержант, опуская оружие. – Чего вы там делаете?
   – Тише, балбес, нас могут услышать! – Скулеж Спесивцева превратился в гадючье шипение. – Забыл о конспирации, дебил?
   – Не-а.
   – Слушай внимательно, – спустившись на землю, шепнул капитан. – Здесь не только кладоискатели. Видишь кусты на противоположной стороне усадьбы?! Там бандиты, присланные Котярой Пакостным.
   – Ща замочим! – обрадовался Отморозков, вскидывая автомат.
   – Не смей, дурак! – ухватился за ствол Валерий Игнатьевич. – Нельзя поднимать шума... У тебя рация есть?
   – Не-а, – недоуменно развел руками сержант. – Начальник велел вашу взять.
   – Моя разбита, – уныло сознался капитан. – Ночью с бандюгой схлестнулись. В общем, так. Затаись, никаких действий не предпринимай. Я доберусь до отделения, посоветуюсь с Бутылкиным. Мы с ним решим, что дальше делать, и пришлем кого-нибудь предупредить тебя. Усек?!
   – Ага!
   – Смотри, без самодеятельности, – напомнил капитан, направляясь к дороге.
   Отморозков удрученно вздохнул. Ему ужасно хотелось пострелять...

ГЛАВА 6

   Лозовский ОМОН возглавлял майор Живоглотов Ирод Иудович. Усатый, пузатый, коротконогий мужчина лет сорока, напоминающий помесь каракатицы, свиньи и моржа. Мягко говоря, «оригинальное» имя-отчество объяснялось происхождением майора из семьи закоренелых еретиков, адептов секты «Последователи Антарктического Пингвина»^[12], проповедующей учение... да ну его в болото! Пересказывать подобный бред – язык сломаешь, мозги вывихнешь. Имя, отчество, фамилия подходили омоновскому начальнику как нельзя лучше. Он отличался патологической жестокостью (Живоглотов), склонностью к предательству (папаша-то Иуда) и любил издеваться над детьми (Ирод)^[13]. Эти качества майор проявлял в течение всей жизни. В начале восьмидесятых годов он работал на таможне, был замешан в крупную аферу с контрабандой антиквариата, перезаложил всех подельников (Иудович), за активное содействие следствию выторговал себе свободу и, отделавшись легким испугом, устроился на работу в среднюю школу № 2 в качестве военрука. Там Ирод, в точном соответствии с именем, начал терроризировать учеников (одному пятикласснику, курившему в туалете, сломал обе руки, с размаху грохнув ребенка об пол, другого выбросил из окна второго этажа и т. д.). В конце концов под давлением возмущенных родителей Ироду Иудовичу пришлось уволиться из школы «по собственному желанию», однако безработным он не остался. Сперва поступил на службу в Лозовское отделение милиции, а затем перебрался в местный ОМОН, где быстро сделался начальником. Тут-то Живоглотов и развернулся на полную катушку. Лупцуя людей по поводу и без повода, он ощущал ни с чем не сравнимое блаженство, а порой испытывал настоящий оргазм^[14]. Подчиненных Ирод Иудович подбирал по своему образу и подобию. В результате лозовский ОМОН пользовался дурной репутацией даже среди коллег, тоже отъявленных беспредельников, но не до такой степени!
   Просьбу подполковника Бутылкина разогнать надвигающуюся на отделение демонстрацию Живоглотов воспринял с невероятным облегчением и воодушевлением (по неудачному стечению обстоятельств, Ирод Иудович три дня никого не мордовал, из-за отсутствия любимого развлечения впал в глубокую депрессию и начал подумывать о самоубийстве. Бутылкин буквально вытащил его из петли).
   – Разобрать автоматы, щиты, дубинки, гранаты со слезоточивым газом! – с энтузиазмом приказал Живоглотов подчиненным. – Давить! Крушить! Мокрого места не оставить! Зачинщиков схватить, запереть в камеры! Ими я лично, хе-хе, займусь! На досуге!
   Гремя щитами и потрясая дубинками, омоновцы двинулись навстречу толпе...

* * *

   Предводитель демонстрации Паша Губошлепов, завидев цепь омоновцев, на миг растерялся, но вскоре, опознав в командире карателей Ирода Иудовича, пришел в неописуемую ярость. Дело в том, что Паша некогда обучался в той самой школе № 2, где свирепствовал военрук Живоглотов. Правда, серьезных увечий Паше, в отличие от большинства одноклассников, удалось избежать, но однажды военрук «шутки ради» заехал ему ногой под копчик так сильно, что мальчишка неделю не мог присесть.
   – Ублюдок вонючий! – процедил Паша, буравя глазами ненавистную усатую рожу. – Похоже, настала пора поквитаться!
   – Гей, ребята! Глядите! Вот она, хваленая демократия! – крикнул Губошлепов замершим в нерешительности гражданам. – Менты собираются разогнать мирную демонстрацию! Бей легавых! Справимся! Нас в десять раз больше! За мной!
   Вертя над головой велосипедную цепь, он первым бросился на омоновцев. Почуяв вожака, хмельная, доведенная до неистовства жаждой дележа графских бриллиантов толпа с улюлюканьем ломанулась следом, в мгновение ока смяв цепь стражей порядка.
   – Огонь на поражение! – взвизгнул обмочившийся со страху Ирод Иудович^[15], но было слишком поздно! Все до единого омоновцы валялись на земле, извиваясь под градом ударов озверевших демонстрантов, а самому Живоглотову врезался в челюсть свинцовый кулак Губошлепова.
   – Получи, сука, старый должок! – приговаривал Паша, пиная ногами завывающего дурным голосом Ирода Иудовича...

* * *

   Раненый Бу-Бу и Генерал провели ночь в КПЗ^[16] Лозовского отделения на голом бетонном полу. Бутылкин не спешил отправлять их в ИВС^[17], расположенный в соседнем областном городке Долбищенске. Везти далеко. Пока то, пока се... Пускай лучше под рукой побудут... Бу-Бу, наивно попросившийся в больницу, вызвал у милиционеров взрыв дьявольского гогота и схлопотал дубинкой по черепу: «Не х...я вые...ться!» Однако спустя некоторое время дежурный по отделению, сжалившись, швырнул ему кусок бинта и таблетку анальгина: «Лечись, блин, на... помни мою доброту!» Рана Бу-Бу оказалась неопасной (пуля лишь выдрала солидный кусок мяса, не повредив кости), но чрезвычайно болезненной, да и кровищи вытекло порядочно. Бандит ни на минуту не сомкнул глаз, охая, стеная и матеря милицейский произвол. Генерал, совершенно выбитый из колеи, также не сумел уснуть, беспрестанно пиля дол...ба Бу-Бу, по дурости которого «вся каша заварилась». К утру оба напоминали выходцев из могилы, переполненных запредельной злобой. А без двадцати десять в камере появился старший лейтенант Сергей Костоломов.
   Завидев старшего лейтенанта, узники мгновенно остыли и страстно возмечтали провалиться сквозь землю. Костоломов был похож на плохо выбритую гориллу, одержимую манией убийства: узенький, шириной в мизинец дистрофика лобик, жесткие, подстриженные ежиком волосы, лохматые брови, зловещие красные огоньки в бездонных провалах глазниц, выпирающая вперед верхняя челюсть, сутулая фигура, длинные, жилистые, свисающие ниже колен руки с пудовыми кулачищами, покрытыми мозолями от бесчисленных зуботычин... Словом, старший лейтенант Костоломов живо напоминал сержанта Сгинь-Сдохни, персонажа известной сатирической повести Гарри Гаррисона «Билл – герой Галактики». Пристально оглядев съежившихся бандитов, Костоломов расплылся в ужасающей улыбке, кровожадно потер клещеобразные ладони, схватил одной рукой Генерала, другой Бу-Бу, легко, словно месячных котят, отволок их к себе в кабинет, находящийся неподалеку на первом этаже, мешками пошвырял в угол, отвесил каждому по паре оглушительных затрещин для профилактики и приступил к допросу.
   – Ты! – Костоломов пнул носком ботинка Генерала. – Встать!
   Бандит, шатаясь, поднялся.
   – Сознавайся, козел!
   – В чем именно?
   – Щас объясню, – осклабился старший лейтенант. – Значится, так: ты профессиональный наемный убийца. Киллер! Гы-гы! Застреливший на прошлой неделе банкира Пузанова плюс еще человек сорок-пятьдесят. Фамилии впишем в протокол позднее. Нужно полистать газетные подшивки за последние полгода.
   – Теперь ты. – Старший лейтенант толкнул ногой всхлипывающего Бу-Бу. – Возьмешь на себя, сукин сын, все нераскрытые террористические акты со времен чеченской войны! Я доходчиво выражаюсь?! Молчите?! Ах вы б...ди! Ну держитесь! – Костоломов принялся безжалостно лупцевать задержанных и, возможно, забил бы до смерти, но внезапно замер в изумлении. Послышался звон разбиваемых стекол, жалобные мольбы о пощаде (старший лейтенант со страхом узнал голоса некоторых сослуживцев), топот бегущих по коридору ног... Дверь настежь распахнулась, в кабинет ворвался разгоряченный Паша Губошлепов и с размаху огрел Костоломова велосипедной цепью по макушке...

* * *

   Втоптав в грязь омоновцев майора Живоглотова (ему перепало гораздо больше остальных), конфисковав оружие и лишь по чистой случайности никого не убив, демонстранты помчались дальше, штурмовать отделение милиции, издавна ассоциирующееся у них со змеиным логовом. Ввиду неожиданности подобного оборота событий доблестные защитники закона не оказали ни малейшего сопротивления нападавшим. Самые сообразительные повыпрыгивали из окон (в том числе подполковник Бутылкин, сиганувший со второго этажа в заросли репейника), остальные, менее расторопные, угодили в лапы взбунтовавшихся граждан, припомнивших «ментам поганым» и хамское поведение, и побои, и вымогательство взяток, и многое-многое другое... По отделению разносились стоны, плачи, перемежаемые радостным уханьем победителей, активно работающих кулаками, ногами, цепями и колами. Отметелив до потери пульса злыдня Костоломова, Губошлепов отдышался, вынул из кармана сотовый телефон, набрал номер Лапшеушина и восторженно отрапортовал:
   – Шеф! Дела идут превосходно! Омоновцам вломили по первое число! Здание ОВД взяли штурмом! Захватили в плен пятнадцать легавых! Каковы будут дальнейшие инструкции?! Шеф! Шеф! Вы меня слышите?! – В трубке пищали короткие гудки.
   «Тьфу, черт, рассоединилось, – подумал порученец-телохранитель, повторно набирая номер, однако дозвониться до Владилена Генриховича не смог. – Телефон испортился, – простодушно решил Паша. – Ну ничего страшного. Покамест сам управлюсь».
   – Козлов загнать по камерам! – зычно распорядился он, указуя перстом на кучку окровавленных, измочаленных, хнычущих сотрудников Лозовского ОВД. – А жертв мусорского произвола (Генерала и Бу-Бу) срочно отвезти в больницу!
   Да здравствует справедливость!..
   В это самое время лидер партии «Борцы за справедливость» Владилен Генрихович Лапшеушин, петляя как заяц, на своих двоих удирал из города. «Ни фига себе, – затравленно думал он. – Вот те и демонстрация! Вот те и электорат! Пропади он пропадом! Пашка, дубина! Робеспьер недоделанный! Разгром отряда ОМОНа! Успешный штурм отделения милиции! Мать-перемать! За такие фокусы мигом за решетку упрячут! Надо смываться от греха подальше! В случае чего «моя хата с краю, ни хрена не знаю». Да! Я произнес речь! Призвал к проведению мирной, подчеркиваю, мирнойдемонстрации, но к дальнейшим безобразиям не причастен! Сразу после речи я уехал... Ну, положим, в Долбищенск, на встречу с избирателями. Не было меня в Лозовске. Не подстрекал! Тем паче не участвовал! Во всем виноваты «паршивые овцы в нашем стаде», например лопух Губошлепов. Пусть суд воздаст им по заслугам!.. Гм, звучит правдоподобно. К тому же депутатская неприкосновенность... Авось выкручусь! Что же касается электората... До выборов есть еще время. Успею набрать очки. Засвечу кому-нибудь по харе на телестудии Останкино, плюну в рожу репортеру... В общем, выплыву! Не впервой!»