Страница:
Поначалу у него была маленькая консоль Телефункен, которая представляла собой индукционный шлем для передачи нейральных импульсов компьютера в мозг. Позднее, когда начали приходить деньги, он слетал в Базель и сделал постоянный параллельный разъем, установленный в основании черепа, поэтому ему больше не требовался индукционный шлем, однако он все еще находил самые замысловатые интерактивы несколько простецкими. Он вечно твердил, что хочет написать совершенный интерактив, что-то воистину сильное.
К этому времени неуклюжий неприкаянный подросток переживал поздний расцвет, превращаясь в высокого, симпатичного, самоуверенного молодого человека, ставшего знаменитым в двадцать пять лет своими тезисами о машинном разуме. Его называли "новым Тьюрингом", полиматом выдающихся способностей, а все, что я мог сделать - это подкрасться к нему сзади и воткнуть альпеншток в чертову розетку в его затылке.
Он засмеялся: "Тебе действительно не хватает воображения."
"Действительно не хватает", кисло согласился я, глядя в свою кружку пива.
Он снова засмеялся: "Вот что мне нравится в тебе, Мартышка. Ты тотально прозаичен."
"А это на что-то повлияет?", с интересом спросил я. "Если я действительно воткну туда что-нибудь?"
Он посмотрел задумчиво, положил руку на затылок и провел пальцами по крошечной заслонке от пыли на разъеме. "Будет больно", признался он секунду спустя.
Я хихикнул и сделал глоток пива. "Тотально прозаичен, да?"
"Тебя также завалят исками и судебными повестками от компании", продолжал он. "Ты знаешь, что с точки зрения страховки Мона Лиза и я стоим абсолютно одинаково?"
"Как мило для вас обоих."
Мы сидели в баре весьма отвратительного паба на Кромвель-роуд. Наши позиции сменились с точностью до наоборот: когда-то он жил в Лондоне и я приезжал к нему в гости, а теперь я жил в Лондоне, а он навещал меня не слишком-то часто. Паб всегда выбирал он и всегда это был плохой выбор, словно он пользовался "Путеводителем По Самым Плохим Пабам".
Этот, в частности, был очень пустым, громадным помещением с запятнанным истертым ковром и чрезвычайно горестной гнутой мебелью, стульями, обтянутыми заштопанным, в заплатках, велюром неопределенного цвета, который когда-то мог быть красным или даже золотым, сказать сейчас было невозможно.
Здесь было к тому же еще и очень темно, потому что стоял сезон отключений. Мало помогали и наполовину разбитые окна, дыры в которых были закрыты плохо пригнанными кусками фанеры. Сквозь одно из выживших стекол я следил за командой дорожной полиции, собравшейся через дорогу вокруг выгоревших останков метанового VW.
Мы сидели в этом жутком заведении по двум причинам. Первая состояла в том, что это был тридцать восьмой день рождения Хея (и, так уж совпало, канун моего тридцать восьмого дня рождения).
Вторая заключалась в том, что Хей только что стал отцом. Или, скорее, только что стала отцом та маленькая англо-германская корпорация, на которую он работал. Ребенок говорил на четырех языках и любил смотреть старые мультики про Роудраннера. Он был размером в семейный автомобиль и назывался ALDERMAN.
"До того, как я познакомился с ALDERMANом, я привык думать, что AI (Artificial Intelligence - искусственный интеллект) означает Artificial Insemination (искусственное осеменение)", грубовато сострил Хей, шутка эта, должно быть, уже слегка покрылась пылью и умерла в лаборатории, где он работал. Хозяин паба с лошадиным лицом следил за нами из-за обшарпанного паба без малейших признаков чувства юмора.
Для Хея было трудно не говорить о работе, даже если я понимал меньше трети того, что он мне рассказывал. Он уже толковал о дальнейшем продвижении. Он помог миру совершить прорыв в области искусственного интеллекта. Все, что шло за этим, было уже развитием, утилизацией, работой для хлопотливых полуграмотных нахалов, которые жаждали чудес.
Он уже говорил о каком-то другом научном безумии, включающем биотехнологию. Именно здесь лежит будущее: бактерии, выделяющие сверхпроводники комнатной температуры; программируемые полисахариды, которые при некоторых обстоятельствах ведут себя, как отдельные клетки животного, а при других, как полимеры с длинными цепочками; соединения, которые попадают на орбиту пакетами белого порошка, а возвращаются с Европейской Космической Лаборатории в виде полуорганических соединений, которые Природа видела лишь в своих самых жутких кошмарах.
"Я слышу странные вещи из Страны Восходящего Солнца", сказал он в одном месте разговора.
"А что там нового?" Когда мы были молодыми, Япония была местом, откуда приходили чудеса. Ныне чудеса создавал сам Хей, а Япония была Жупелом и Конкурентом.
"Ходя слухи, что япошкам удалось скопировать личность орангутанга в пару тысяч терабайт ROM-памяти."
"Мне казалось, что орангутанги не обладают личностью."
Он фыркнул. "Очевидно, ты никогда не держал их дома. Я достоверно знаю, что у них больше личности, чем у некоторых главных звезд мыльных опер."
"Но к чему такие хлопоты?"
Он, улыбаясь, оглядел бар. Он был в одежде для улицы: мешковатые оранжевые панталоны, заткнутые в замшевые гетры, кожаная ветровка цвета бычьей крови и остроконечная маленькая шляпа с громадными свисающими полями. Словно если бы кто-то напоил Гэндальфа особенно мощным дизайнерским наркотиком.
"Так дешевле", сказал он наконец. "Можешь купить чип, вставить в свой развлекательный центр, включить голограммный проектор - и у тебя свой собственный орангутанг, живой и брыкающийся."
"Премного благодарен, обойдусь котом."
Он лучезарно мне улыбнулся: "Прозаично, Мартышка", сказал он. "Нет воображения."
Я отпил теплого невкусного пива: "Может, поговорим, чем я занимался в аудитории сегодня?"
"Не глупи, Мартышка", сказал он. "Это же мой день рождения, а я только что хлопнул Тьюринга по высокой шляпе. Давай поговорим обо мне."
Конечно, это было еще в те дни, когда хозяева позволяли ему разгуливать на свободе.
x x x
Когда-то, когда я был молодым и работал на своей первой преподавательской работе, я принял участие в автомобильной охоте за сокровищем под зелеными деревьями дорог Кента. Как давно это было: однако в Кенте еще остались дороги под зелеными деревьями. Это когда приезжаешь в городок, находишь ответы на целый список вопросов, а из ответов вычисляешь расположение следующего городка в цепи. И так далее. Аластир, мой водитель, демонстрировал почти космологическое спокойствие, когда сталкивался с моей глупой навигацией и с выкрутасами древнего, постоянно спотыкающегося "Пассата". В тот день мы насмотрелись тьмы пейзажей Кента, а по случайности видели так же солидный кусок Восточного Суссекса.
Когда мы натыкались на другую команду, принимавшую участие в поисках, мы с Аластиром пытались сбить их со следа, рассматривая какие-нибудь воображаемые ключи или демонстративно отъезжая в совершенно неправильном направлении. Правда, большую часть времени мы и в самом деле ехали в совершенно неправильном направлении.
Мы с Бенедиктой вели свою охоту за сокровищем, следуя по стопам Хея от Грантбридж-хауса до квартиры в Барбикене, от забегаловки на Кромвель-роуд до фабрики пиратских чипов высоко в Пеннинах, от коттеджа в Линкольншир-Уолдс, где обнаружились и пустая коробка из-под посылки, в которой когда-то лежала маленькая ядерная батарейка... и так далее. Вплоть до этого места.
Мы, очевидно, были не одиноки в наших поисках Хея. Не только его хозяева выслали за ним три другие команды, но и конкуренты тоже хотели его найти, или по крайней мере найти то, что он знал.
Чтобы сбить со следа других искателей, Бенедикта и я записались в отель на берегу озера как мистер и миссис Рамсей, что, конечно, не было моим настоящим именем и, скорее всего, не было и настоящим именем Бенедикты. Это показалось мне весьма жалкой попыткой обмана, но Бенедикта заявила, что она знает, что делает.
Ради соблюдения внешнего эффекта мы заказали двойной номер. Она спала на постели, я на полу. Такой порядок устраивал нас обоих. Она считала, что я идиот; с моей стороны я имел жену и пятнадцатилетнюю дочь, а вакцина против СПИДа все еще стоит больше четырех тысяч фунтов за курс из пяти уколов, да и в постель я бы гораздо охотнее забрался с дохлой акулой, чем с Бенедиктой.
"Мартышка!"
На сей раз я услышал, как она подходит, ее прогулочные ботинки шуршали в высокой траве. Либо мой слух улучшился, либо она просто больше не беспокоилась быть потише. Я даже не поднял глаз, просто сидел, где сидел, на заслонке смотрового люка емкости с антисептиком, подбрасывая свой маленький CD-ROM, словно радужную монетку.
"Перестань!"
"Хорошо." Я пришпилил CD-ROM обратно к куртке. Когда я начинал его подбрасывать, это по како-то причине дико раздражало Бенедикту. Не знаю, почему. Возможно, ее мать была когда-то напугана фильмом Джорджа Рафта.
"Новости из дома", сказала она. Имея в виду, что она была на спутниковой связи со своими хозяевами в их подземном комплексе в Аризоне, о котором говорилось, что он выдержит наземный ядерный взрыв мощностью чуть более двух мегатонн. "Банковский счет Хея закрыт."
"Наверное, ему нужны какие-то сумасшедшие деньги", неохотно предположил я.
"Ты действительно так думаешь, да?", сказала она с тяжелым сарказмом в голосе. "Только по соглашению с его банкирами, сделанными до того, как он исчез, большая часть денег отошла нашему главному конкуренту."
Я понимал, что совершаю ошибку, однако все равно засмеялся. "Думаю, что им очень нужны эти деньги, да?"
"Да." И впервые за много дней мы встретились глазами. У нее прелестные глаза редкостного цвета зелени глубокого моря, который можно видеть лишь на самом краю бесконечности, когда держишь два зеркала, повернутые друг к другу. В одном глазу или в обеих могли стоять камеры-импланты, невозможно было сказать.
Она вздохнула и отвернулась. "Пошли наверх, Мартышка. Я хочу преподать тебе урок географии."
"Урок чего?", переспросил я, следуя за ней.
x x x
Поднявшись в нашу комнату, Бенедикта выволокла из-под кровати свой большой металлический чемодан и провела карточкой-ключом по слоту на боку. Потом она поставила его на подушку, накрутила комбинацию цифр, щелкнула креплениями, подняла крышку.
"Урок географии, Мартышка", сказала она. "Я хочу показать тебе, где ты находишься."
"Я и так знаю, где я нахожусь", ответил я.
Глядя в чемодан, она сказала: "У тебя нет никакого представления о том, где ты находишься. Подойди сюда."
Я шагнул и встал рядом. В чемодане, гнездясь в пенопласте, лежали платы, приборы, консоли, палмтопы, саткомы, коннекторы, алфавитно-цифровые клавиатуры, зонтичная антенная тарелка, тонкие как бумага поликарбонатные плоские экраны, скатанные в трубочку, словно плакаты, яркие шпуры оптической ленты. Технологический дизайн, коллективное бессознательное нашей эпохи.
Она достала одно устройство: вещицу размером в старомодную портативную пишущую машинку и толщиной в роман в мягкой обложке. Она казалась гораздо менее хитроумной всех ее игрушек: клавиатура, срабатывающая от прикосновений, небольшие LCD-панели, крошечный интегральный экран, разъемы ввода-вывода.
"Знаешь, что это?"
"Это не логично, шеф", с мрачным юмором пробормотал я, пытаясь игнорировать гнусное ощущение, пробежавшее по позвоночнику.
Она не побеспокоилась даже взглянуть на меня. "Это портативная панель для взлома."
"Да? Зачем ты это привезла?"
"Хей среди прочих вещей взял с собой из Грантбриджа одну из таких штучек", сказала она, что не было ответом на мой вопрос.
"Зачем?"
"Ну, если б мы знали..." Она положила устройство обратно в гнездо чемодана, и вынула другой объект: матово-черную штуку, оформленную в виде старомодной перечной мельницы с пистолетной рукояткой. Даже я знал, что это такое. Она сделала шаг назад и направила его на меня: "Я не шучу, Мартышка."
Широкое дуло пистолета было усеяно сотнями маленьких отверстий. Я пожал плечами: "Я тоже."
Бенедикта улыбнулась и достала из чемодана кассету. "Он не заряжен, Мартышка." Она со щелчком вставила кассету где-то сбоку на пистолете и повращала ствол, пока он не защелкал. "Вот теперь он заряжен." И она нацелила его в мою голову. "В автоматическом режиме", сказала она, глядя на меня вдоль толстого ствола, "эта штучка опустошает кассету из двух тысяч стрелок всего за секунду. На таком расстоянии этого более чем достаточно, чтобы полностью испарить твою голову."
"Когда я был молодым, девочки играли в куклы", сказал я, не в силах оторвать глаз от маленьких дырочек.
"Что ж, слава богу, те дни миновали. Где он, Мартышка?"
"Не знаю."
"Конечно же, ты знаешь. Ты его лучший друг. Он всегда говорил о тебе."
"Я польщен."
Она тонко улыбнулась. "Ты ведь старый, Мартышка. И Хай тоже старый. Старики держатся вместе."
"Ты не можешь их винить, если мир управляется людьми, вроде тебя."
Она снова крутнула ствол. "В одиночном режиме", сказала она, "он стреляет иглой с кончиком, смоченным в батратоксине. Знаешь, тот, что из кожи ядовитых лягушек?"
"Только ты можешь так шутить, Бенедикта."
"У некоторых очень странное чувство юмора", сказала она с легкой улыбкой. "Какое у тебя?"
"Мое превосходное. Такие шутки я всегда считал развеселыми."
Она наклонилась вперед и приставила дуло к моей шее. "Например, вонзить кирку в сердце, Мартышка", пробормотала она, следя за моим лицом.
И на мгновение страшное ощущение охватило меня. Непристойное ощущение. Я снова посмотрел в эти глаза цвета бездонного океана, и на мгновение понял, что могу влюбиться в нее, даже если она угрожает мне ядом, выделенным из кожи лягушек, даже если она презирает меня за все то, чем я являюсь, а она нет, за то, что я старый, сломленный, за то, что я британец. Я мог бы влюбиться в это красивое дитя более молодой культуры, эту ведьму темных технологий, мог бы встроить свою любовь в могучее колесо и броситься под него.
Я чувствовал, как капли пота проступают вдоль моей далеко отступившей линии волос и начинают путешествие вниз по лбу. Она весьма мила, когда так свободно обращается со своим оборудованием. Соблазнительна. Я мог бы сказать ей о своих чувствах, а она могла бы пристрелить меня прямо здесь, прямо сейчас, из одного только изумления, из одного отвращения...
"Бенедикта", с усилием произнес я, "вбей в свою башку - у меня нет того, что ты хочешь. Я преподаватель, и это все. Я преподаю свою программу, а по дороге пытаюсь научить детей, как быть хорошими людьми. И это все."
Она удостоила меня одним из своих холодных, без всякого выражения взглядов. "Жалко, что никто не позаботился научить тебя самого, как быть хорошим человеком."
"Пардон?"
"За год до того, как ушел, Хей дважды пробовал позвонить тебе, и оба раза ты послал его куда подальше. У нас ведь есть записи. Не слишком милый способ обращаться со старым другом, Мартышка."
Я догадался, что именно поэтому они заявились ко мне. "Не слишком-то вежливо - подслушивать чужие телефонные разговоры."
Она рассмеялась над такой причудливой концепцией вежливости, и вытащила кассету из пистолета. "Прорва людей ищет Хея." Она убрала оружие и кассету в чемодан и закрыла крышку. "Не у всех такое чувство юмора, как у меня."
Я вдруг понял, что дрожу. "Ну, будем надеяться, что мы найдем его первыми."
"И лучше тебе надеяться, чтобы это оказалось правдой. Хей не переметнулся на другую сторону - мы бы узнали, если б он объявился в какой-то чужой организации. Он озверел. Как бешеный слон, понимаешь? Как тигр. Нам надо остановить его, прежде чем он не сотворил какую-нибудь глупость."
"А кто остановит тебя, прежде чет ты не сотворишь какую-нибудь глупость?"
Запихивая чемодан обратно под кровать, она снова улыбнулась мне той же тонкой улыбкой: "Совсем никто. Приятно, правда?"
x x x
Думаю, это и есть прогресс. Двадцать лет назад, когда японцы записали личность орангутанга в тысячу с лишним терабайт, устройство для записи помещалось в небольшой автомобиль. Теперь его можно положить в чемодан. Я предвижу день, когда его можно будет унести с собой в кармане.
Однако, очевидно, при этой процедуре все еще нет способа избежать травмы. Применяемая электрохимическая стимуляция либо прямо убивает субъекта, либо оставляет его с серьезно поврежденным мозгом. По этой причине данная техника применяется либо к людям, которые в любом случае уже умирают, либо, как во многих штатах Америки, в качестве наказания за серьезные преступления, связанные с убийством. Дистилляция личности. Взлом. Вместо того, чтобы сажать людей на электрический стул, они просто записывают их личность и кладут на полку.
Как-то раз в институте у нас появился такой взломщик, данный взаймы, как составная часть научного проекта. Будучи любопытным, я воспользовался возможностью и спустился в лабораторию посмотреть.
Железо оказалось неинтересным, похоже на обычную голограммную консоль, подключенную к парочке безликих маленьких ящиков, а в них заключалась личность десятилетней девочки-датчанки, умиравшей от лейкемии. Отец был богатым промышленником и, чтобы не потерять свою маленькую девочку навсегда, он ее взломал.
Невозможно пересказать, чем это оказалось в действительности монструозно хитроумная запись. Фактически я говорил с реальной девочкой, словно мы вели разговор, сидя рядом. Английским девочка владела великолепно, хотя говорила с акцентом; в своей реальной жизни по-английски она говорить не умела, однако к результату взлома была добавлена вторичная программа обучения языку.
Мы разговаривали долго. Так долго, что я прозевал свою очередную лекцию. Но я не могу в точности вспомнить, о чем же мы толковали, только помню, что для меня этот разговор оказался одним из самых тягостных и огорчительных переживаний в жизни. Если бы я был отцом этой девочки, думаю, я бы лучше дал умереть ей естественной смертью.
x x x
"Это что-то вроде Святого Грааля, комбинация биологии и технологии."
Мы сидели в холле Барбикен-Центра. В большом зале шел концерт английской народной музыки и "Фантазия Зеленых Рукавов" Воана изливалась из динамиков, расставленных по холлу. Хей в конце концов перестал говорить о технологии и биологии и начал рассказывать о некромантии, о материях из страны фей, управляемой всецело разумом, который не является ни полностью органическим, ни полностью неорганическим.
"На прошлой неделе я был в Аризоне", сказал он. "Они изобрели такой маленький робот, размером с пылинку. Его невозможно увидеть без микроскопа. Энергию он получает, подключаясь к электрическому потенциалу мышечных волокон. Чтобы вырезать его из кусочков кремний-хитинового гибрида они воспользовались лазером на свободных электронах."
"Звучит жутко." Я огляделся в пустом холле. Один из служителей Центра ходил между столами, собирая кофейные чашки и бокалы, оставленные посетителями в антракте.
"Всего около гигабайта бортовой памяти, конечно, но ему и не надо быть особенно умным. Несколько тысяч таких роботов можно впрыснуть в блокированное кровяное русло и они просто будут ходить кругами, очищая артерии от бляшек."
"А как же отторжение?"
Отторжение он отмел напрочь. "Даешь им покрытие из миметического белка и тело считает, что они принадлежат ему."
"Понятно." Я закурил сигару.
"Я сильно ненавижу Лондон", сказал он, искоса оглядевшись.
"Что?"
"Лондон. Гнусный и чудовищный город. Не понимаю, как ты можешь здесь жить."
Я задумался. "Да", сказал я наконец, "да, я тоже не понимаю."
Он посмотрел налево. В нескольких метрах его телохранитель Майкл читал программу вечера в Барбикене, одновременно следя за убирающим служителем. Он заартачился и не позволил нам усесться на Озерной стороне - все эти балконы и окна, взирающие на нас, прекрасное укрытие для снайпера. Майкл относился к своей работе очень серьезно.
"Взгляни на этого хмыря", сказал Хей. "Человек компании до самых хромосом. Понимаешь, они из клонируют. Выращивают в чанах. В их телах нет ни одной трахнутой свободно думающей клетки."
Я взглянул на Хея, но невозможно было сказать, шутит он или нет.
"Приятно сознавать, что о тебе так заботятся", беспечно сказал я.
Он фыркнул. Он изменился с тех пор, как я видел его в последний раз, то есть как раз перед тем, как он начал работать на новых хозяев. Он стал... ну, я не знаю, бесцветным, что ли. Скучным. Наверное, это просто не бросающиеся в глаза вельветовые брюки цвета древесного угля, черная водолазка и незаметный темно-синий плащ, что рекомендовал ему носить человек из службы безопасности, чтобы стать менее заметным, однако, вдобавок казалось, что жизнерадостность тоже покинула его. Лицо его истончилось, стало каким-то страдальческим, он стал лысеть на манер приятного сумасшедшего профессора, и он носил очки, как у Джона Леннона, скорее для форсу, чем для исправления усиливающегося астигматизма.
"Ты выглядишь усталым."
Он пожал плечами. "Чем больше дел, тем меньше времени." Он задумчиво посмотрел на Майкла. "И столько людей мешают."
"Наверное и я выгляжу не лучше."
Он изнуренно улыбнулся мне. "Взгляни-ка на нас, Мартышка. Два старика сидят и удивляются, почему мир так гнусен и страшен. Мой прадед говорил то же самое приятелям, выходя из клуба для работяг."
"Не знаю, чему ты удивляешься, но я привык к тому, что мир гнусен и страшен." Как будто в этом была разница.
"Слишком много молодых", сказал он, кивая самому себе. "И все хотят действовать. И с каждым годом их все больше."
"Мы не старики", сказал я.
"Извини, Мартышка, но мы старики."
"Если начнешь рыдать, я уйду."
Он ухмыльнулся. "Добрый старый Мартышка, всегда способный постоять за своих приятелей."
"Да, это я."
Он взглянул на мою сигару. "Ты думал когда-нибудь, что значит быть мертвым?"
"Похоже на учительство в общеобразовательной школе Внешнего Лондона. Но, наверное, меньше вероятность быть избитому."
"Знаешь, Мартышка, люди, наверное, устают от твоего умного рта."
"Знаю."
"Хотя, в самом деле. Думаешь, существуют Небеса? После-жизнь?"
"Тир-на-нОгг?", спросил я, и был рад, наконец, увидеть, что он смеется. "О боже мой, надеюсь, что нет."
"Когда я умру", сказал он так, словно решил это только что, "я отдам все свои деньги на благотворительность."
Я почти спросил, что он имеет в виду, но он вдруг пустился в описание того, как растения обладают рудиментарной нервной системой, как разнообразные программируемые биотех-компоненты могут теперь собраться в нечто представляющее собой молекулярный компьютер, и как скоро станет возможным имплантировать их в людей. Потом подошел Майкл и поездка Хея в Лондон закончилась, и это был последний раз, кода я вообще видел его, толкающего стеклянные двери Барбикена и выходящего на морось раннего октябрьского вечера.
x x x
"Это было семь лет назад. И с тех пор вы держали его взаперти."
"Он не должен был рассказывать тебе о куче вещей", сказала Бенедикта. "Материал о нанотехе семь лет назад был еще секретным."
"Я, конечно, отправился прямо к вашим конкурентам и пересказал им все, что он выболтал мне, вот почему я сейчас такой богатый."
Мы сидели в нашем номере отеля. Она - на постели, а я на моем спальном мешке на полу, глядя на нее снизу вверх, что весьма мило суммировало наши взаимоотношения.
"Знаешь, он был голый", сказала она, глядя поверх меня в окно.
"Извини, что?"
Она посмотрела на меня. "Хей. Он вывел из строя видеосистему в Грантбридже, но у нас были еще камеры установленные так, что он не мог до них добраться, поэтому у нас есть одно его фото, когда он выходит наружу. Кроме оранжевого парика, он был совершенно голым."
Я уставился на нее.
Она склонила голову ко мне: "Есть идеи по этому поводу?"
Я обнаружил, что улыбаюсь: "Он расстраивался, что лысеет."
Бенедикта вздохнула. Идиот Мартышка. Клоун Мартышка. Не стоит брать его всерьез. "Вот так мы узнали об экранах. Мы смогли вычислить их присутствие из того, что произошло, синтезировать сценарий событий, но фотография это окончательно подтвердила. Он прикрыл париком провода, маленькие коробочки и бог знает, что еще. Парик мы потом нашли на дереве в двух милях от дома."
"Значит, он не был голым." Я подтянул колени к груди. "Парик, провода, маленькие коробочки. Теперь, когда ты обо всем этом сказала, то кажется, что он был одет даже слегка излишне."
Он посмотрела на меня целую секунду, потом перевела взгляд на тыльную часть собственной ладони и небрежно спросила: "Почему ты бросал трубку, когда он тебе звонил?"
Я поднялся, прошел в угол комнаты и включил маленький чайник. "Причин тьма."
"Голос звучал отчаянно."
"Да он был пьян, Бенедикта. Он был вдребезги пьян, он не побеспокоился связаться со мной в течении семи лет, Луиза и я проходили сквозь черную полосу в жизни, и в школе у меня было по-настоящему паршивое время." Я пожал плечами. "Я надеялся, что он перезвонит, но он не перезвонил."
"А ты сам не пробовал с ним связаться?"
"У меня не было его номера."
Она покачала головой: "И вы называли себя друзьями."
"Помнится мне, что ваши парни из секьюрити не позволяли ему давать свой телефонный номер."
"Хей никогда не казался мне человеком, который поступает точно, как ему сказано."
Руки в карманах, я примостился на подоконнике. Снаружи прямо за стеклом птицы устраивались на телефонных проводах, раздувая свои маленькие сердечки вечерними песнями. Я мимолетно подумал, не одолжит ли мне Бенедикта свой игольчатый пистолет, чтобы смести этих маленьких сукиных сыночков прочь.
К этому времени неуклюжий неприкаянный подросток переживал поздний расцвет, превращаясь в высокого, симпатичного, самоуверенного молодого человека, ставшего знаменитым в двадцать пять лет своими тезисами о машинном разуме. Его называли "новым Тьюрингом", полиматом выдающихся способностей, а все, что я мог сделать - это подкрасться к нему сзади и воткнуть альпеншток в чертову розетку в его затылке.
Он засмеялся: "Тебе действительно не хватает воображения."
"Действительно не хватает", кисло согласился я, глядя в свою кружку пива.
Он снова засмеялся: "Вот что мне нравится в тебе, Мартышка. Ты тотально прозаичен."
"А это на что-то повлияет?", с интересом спросил я. "Если я действительно воткну туда что-нибудь?"
Он посмотрел задумчиво, положил руку на затылок и провел пальцами по крошечной заслонке от пыли на разъеме. "Будет больно", признался он секунду спустя.
Я хихикнул и сделал глоток пива. "Тотально прозаичен, да?"
"Тебя также завалят исками и судебными повестками от компании", продолжал он. "Ты знаешь, что с точки зрения страховки Мона Лиза и я стоим абсолютно одинаково?"
"Как мило для вас обоих."
Мы сидели в баре весьма отвратительного паба на Кромвель-роуд. Наши позиции сменились с точностью до наоборот: когда-то он жил в Лондоне и я приезжал к нему в гости, а теперь я жил в Лондоне, а он навещал меня не слишком-то часто. Паб всегда выбирал он и всегда это был плохой выбор, словно он пользовался "Путеводителем По Самым Плохим Пабам".
Этот, в частности, был очень пустым, громадным помещением с запятнанным истертым ковром и чрезвычайно горестной гнутой мебелью, стульями, обтянутыми заштопанным, в заплатках, велюром неопределенного цвета, который когда-то мог быть красным или даже золотым, сказать сейчас было невозможно.
Здесь было к тому же еще и очень темно, потому что стоял сезон отключений. Мало помогали и наполовину разбитые окна, дыры в которых были закрыты плохо пригнанными кусками фанеры. Сквозь одно из выживших стекол я следил за командой дорожной полиции, собравшейся через дорогу вокруг выгоревших останков метанового VW.
Мы сидели в этом жутком заведении по двум причинам. Первая состояла в том, что это был тридцать восьмой день рождения Хея (и, так уж совпало, канун моего тридцать восьмого дня рождения).
Вторая заключалась в том, что Хей только что стал отцом. Или, скорее, только что стала отцом та маленькая англо-германская корпорация, на которую он работал. Ребенок говорил на четырех языках и любил смотреть старые мультики про Роудраннера. Он был размером в семейный автомобиль и назывался ALDERMAN.
"До того, как я познакомился с ALDERMANом, я привык думать, что AI (Artificial Intelligence - искусственный интеллект) означает Artificial Insemination (искусственное осеменение)", грубовато сострил Хей, шутка эта, должно быть, уже слегка покрылась пылью и умерла в лаборатории, где он работал. Хозяин паба с лошадиным лицом следил за нами из-за обшарпанного паба без малейших признаков чувства юмора.
Для Хея было трудно не говорить о работе, даже если я понимал меньше трети того, что он мне рассказывал. Он уже толковал о дальнейшем продвижении. Он помог миру совершить прорыв в области искусственного интеллекта. Все, что шло за этим, было уже развитием, утилизацией, работой для хлопотливых полуграмотных нахалов, которые жаждали чудес.
Он уже говорил о каком-то другом научном безумии, включающем биотехнологию. Именно здесь лежит будущее: бактерии, выделяющие сверхпроводники комнатной температуры; программируемые полисахариды, которые при некоторых обстоятельствах ведут себя, как отдельные клетки животного, а при других, как полимеры с длинными цепочками; соединения, которые попадают на орбиту пакетами белого порошка, а возвращаются с Европейской Космической Лаборатории в виде полуорганических соединений, которые Природа видела лишь в своих самых жутких кошмарах.
"Я слышу странные вещи из Страны Восходящего Солнца", сказал он в одном месте разговора.
"А что там нового?" Когда мы были молодыми, Япония была местом, откуда приходили чудеса. Ныне чудеса создавал сам Хей, а Япония была Жупелом и Конкурентом.
"Ходя слухи, что япошкам удалось скопировать личность орангутанга в пару тысяч терабайт ROM-памяти."
"Мне казалось, что орангутанги не обладают личностью."
Он фыркнул. "Очевидно, ты никогда не держал их дома. Я достоверно знаю, что у них больше личности, чем у некоторых главных звезд мыльных опер."
"Но к чему такие хлопоты?"
Он, улыбаясь, оглядел бар. Он был в одежде для улицы: мешковатые оранжевые панталоны, заткнутые в замшевые гетры, кожаная ветровка цвета бычьей крови и остроконечная маленькая шляпа с громадными свисающими полями. Словно если бы кто-то напоил Гэндальфа особенно мощным дизайнерским наркотиком.
"Так дешевле", сказал он наконец. "Можешь купить чип, вставить в свой развлекательный центр, включить голограммный проектор - и у тебя свой собственный орангутанг, живой и брыкающийся."
"Премного благодарен, обойдусь котом."
Он лучезарно мне улыбнулся: "Прозаично, Мартышка", сказал он. "Нет воображения."
Я отпил теплого невкусного пива: "Может, поговорим, чем я занимался в аудитории сегодня?"
"Не глупи, Мартышка", сказал он. "Это же мой день рождения, а я только что хлопнул Тьюринга по высокой шляпе. Давай поговорим обо мне."
Конечно, это было еще в те дни, когда хозяева позволяли ему разгуливать на свободе.
x x x
Когда-то, когда я был молодым и работал на своей первой преподавательской работе, я принял участие в автомобильной охоте за сокровищем под зелеными деревьями дорог Кента. Как давно это было: однако в Кенте еще остались дороги под зелеными деревьями. Это когда приезжаешь в городок, находишь ответы на целый список вопросов, а из ответов вычисляешь расположение следующего городка в цепи. И так далее. Аластир, мой водитель, демонстрировал почти космологическое спокойствие, когда сталкивался с моей глупой навигацией и с выкрутасами древнего, постоянно спотыкающегося "Пассата". В тот день мы насмотрелись тьмы пейзажей Кента, а по случайности видели так же солидный кусок Восточного Суссекса.
Когда мы натыкались на другую команду, принимавшую участие в поисках, мы с Аластиром пытались сбить их со следа, рассматривая какие-нибудь воображаемые ключи или демонстративно отъезжая в совершенно неправильном направлении. Правда, большую часть времени мы и в самом деле ехали в совершенно неправильном направлении.
Мы с Бенедиктой вели свою охоту за сокровищем, следуя по стопам Хея от Грантбридж-хауса до квартиры в Барбикене, от забегаловки на Кромвель-роуд до фабрики пиратских чипов высоко в Пеннинах, от коттеджа в Линкольншир-Уолдс, где обнаружились и пустая коробка из-под посылки, в которой когда-то лежала маленькая ядерная батарейка... и так далее. Вплоть до этого места.
Мы, очевидно, были не одиноки в наших поисках Хея. Не только его хозяева выслали за ним три другие команды, но и конкуренты тоже хотели его найти, или по крайней мере найти то, что он знал.
Чтобы сбить со следа других искателей, Бенедикта и я записались в отель на берегу озера как мистер и миссис Рамсей, что, конечно, не было моим настоящим именем и, скорее всего, не было и настоящим именем Бенедикты. Это показалось мне весьма жалкой попыткой обмана, но Бенедикта заявила, что она знает, что делает.
Ради соблюдения внешнего эффекта мы заказали двойной номер. Она спала на постели, я на полу. Такой порядок устраивал нас обоих. Она считала, что я идиот; с моей стороны я имел жену и пятнадцатилетнюю дочь, а вакцина против СПИДа все еще стоит больше четырех тысяч фунтов за курс из пяти уколов, да и в постель я бы гораздо охотнее забрался с дохлой акулой, чем с Бенедиктой.
"Мартышка!"
На сей раз я услышал, как она подходит, ее прогулочные ботинки шуршали в высокой траве. Либо мой слух улучшился, либо она просто больше не беспокоилась быть потише. Я даже не поднял глаз, просто сидел, где сидел, на заслонке смотрового люка емкости с антисептиком, подбрасывая свой маленький CD-ROM, словно радужную монетку.
"Перестань!"
"Хорошо." Я пришпилил CD-ROM обратно к куртке. Когда я начинал его подбрасывать, это по како-то причине дико раздражало Бенедикту. Не знаю, почему. Возможно, ее мать была когда-то напугана фильмом Джорджа Рафта.
"Новости из дома", сказала она. Имея в виду, что она была на спутниковой связи со своими хозяевами в их подземном комплексе в Аризоне, о котором говорилось, что он выдержит наземный ядерный взрыв мощностью чуть более двух мегатонн. "Банковский счет Хея закрыт."
"Наверное, ему нужны какие-то сумасшедшие деньги", неохотно предположил я.
"Ты действительно так думаешь, да?", сказала она с тяжелым сарказмом в голосе. "Только по соглашению с его банкирами, сделанными до того, как он исчез, большая часть денег отошла нашему главному конкуренту."
Я понимал, что совершаю ошибку, однако все равно засмеялся. "Думаю, что им очень нужны эти деньги, да?"
"Да." И впервые за много дней мы встретились глазами. У нее прелестные глаза редкостного цвета зелени глубокого моря, который можно видеть лишь на самом краю бесконечности, когда держишь два зеркала, повернутые друг к другу. В одном глазу или в обеих могли стоять камеры-импланты, невозможно было сказать.
Она вздохнула и отвернулась. "Пошли наверх, Мартышка. Я хочу преподать тебе урок географии."
"Урок чего?", переспросил я, следуя за ней.
x x x
Поднявшись в нашу комнату, Бенедикта выволокла из-под кровати свой большой металлический чемодан и провела карточкой-ключом по слоту на боку. Потом она поставила его на подушку, накрутила комбинацию цифр, щелкнула креплениями, подняла крышку.
"Урок географии, Мартышка", сказала она. "Я хочу показать тебе, где ты находишься."
"Я и так знаю, где я нахожусь", ответил я.
Глядя в чемодан, она сказала: "У тебя нет никакого представления о том, где ты находишься. Подойди сюда."
Я шагнул и встал рядом. В чемодане, гнездясь в пенопласте, лежали платы, приборы, консоли, палмтопы, саткомы, коннекторы, алфавитно-цифровые клавиатуры, зонтичная антенная тарелка, тонкие как бумага поликарбонатные плоские экраны, скатанные в трубочку, словно плакаты, яркие шпуры оптической ленты. Технологический дизайн, коллективное бессознательное нашей эпохи.
Она достала одно устройство: вещицу размером в старомодную портативную пишущую машинку и толщиной в роман в мягкой обложке. Она казалась гораздо менее хитроумной всех ее игрушек: клавиатура, срабатывающая от прикосновений, небольшие LCD-панели, крошечный интегральный экран, разъемы ввода-вывода.
"Знаешь, что это?"
"Это не логично, шеф", с мрачным юмором пробормотал я, пытаясь игнорировать гнусное ощущение, пробежавшее по позвоночнику.
Она не побеспокоилась даже взглянуть на меня. "Это портативная панель для взлома."
"Да? Зачем ты это привезла?"
"Хей среди прочих вещей взял с собой из Грантбриджа одну из таких штучек", сказала она, что не было ответом на мой вопрос.
"Зачем?"
"Ну, если б мы знали..." Она положила устройство обратно в гнездо чемодана, и вынула другой объект: матово-черную штуку, оформленную в виде старомодной перечной мельницы с пистолетной рукояткой. Даже я знал, что это такое. Она сделала шаг назад и направила его на меня: "Я не шучу, Мартышка."
Широкое дуло пистолета было усеяно сотнями маленьких отверстий. Я пожал плечами: "Я тоже."
Бенедикта улыбнулась и достала из чемодана кассету. "Он не заряжен, Мартышка." Она со щелчком вставила кассету где-то сбоку на пистолете и повращала ствол, пока он не защелкал. "Вот теперь он заряжен." И она нацелила его в мою голову. "В автоматическом режиме", сказала она, глядя на меня вдоль толстого ствола, "эта штучка опустошает кассету из двух тысяч стрелок всего за секунду. На таком расстоянии этого более чем достаточно, чтобы полностью испарить твою голову."
"Когда я был молодым, девочки играли в куклы", сказал я, не в силах оторвать глаз от маленьких дырочек.
"Что ж, слава богу, те дни миновали. Где он, Мартышка?"
"Не знаю."
"Конечно же, ты знаешь. Ты его лучший друг. Он всегда говорил о тебе."
"Я польщен."
Она тонко улыбнулась. "Ты ведь старый, Мартышка. И Хай тоже старый. Старики держатся вместе."
"Ты не можешь их винить, если мир управляется людьми, вроде тебя."
Она снова крутнула ствол. "В одиночном режиме", сказала она, "он стреляет иглой с кончиком, смоченным в батратоксине. Знаешь, тот, что из кожи ядовитых лягушек?"
"Только ты можешь так шутить, Бенедикта."
"У некоторых очень странное чувство юмора", сказала она с легкой улыбкой. "Какое у тебя?"
"Мое превосходное. Такие шутки я всегда считал развеселыми."
Она наклонилась вперед и приставила дуло к моей шее. "Например, вонзить кирку в сердце, Мартышка", пробормотала она, следя за моим лицом.
И на мгновение страшное ощущение охватило меня. Непристойное ощущение. Я снова посмотрел в эти глаза цвета бездонного океана, и на мгновение понял, что могу влюбиться в нее, даже если она угрожает мне ядом, выделенным из кожи лягушек, даже если она презирает меня за все то, чем я являюсь, а она нет, за то, что я старый, сломленный, за то, что я британец. Я мог бы влюбиться в это красивое дитя более молодой культуры, эту ведьму темных технологий, мог бы встроить свою любовь в могучее колесо и броситься под него.
Я чувствовал, как капли пота проступают вдоль моей далеко отступившей линии волос и начинают путешествие вниз по лбу. Она весьма мила, когда так свободно обращается со своим оборудованием. Соблазнительна. Я мог бы сказать ей о своих чувствах, а она могла бы пристрелить меня прямо здесь, прямо сейчас, из одного только изумления, из одного отвращения...
"Бенедикта", с усилием произнес я, "вбей в свою башку - у меня нет того, что ты хочешь. Я преподаватель, и это все. Я преподаю свою программу, а по дороге пытаюсь научить детей, как быть хорошими людьми. И это все."
Она удостоила меня одним из своих холодных, без всякого выражения взглядов. "Жалко, что никто не позаботился научить тебя самого, как быть хорошим человеком."
"Пардон?"
"За год до того, как ушел, Хей дважды пробовал позвонить тебе, и оба раза ты послал его куда подальше. У нас ведь есть записи. Не слишком милый способ обращаться со старым другом, Мартышка."
Я догадался, что именно поэтому они заявились ко мне. "Не слишком-то вежливо - подслушивать чужие телефонные разговоры."
Она рассмеялась над такой причудливой концепцией вежливости, и вытащила кассету из пистолета. "Прорва людей ищет Хея." Она убрала оружие и кассету в чемодан и закрыла крышку. "Не у всех такое чувство юмора, как у меня."
Я вдруг понял, что дрожу. "Ну, будем надеяться, что мы найдем его первыми."
"И лучше тебе надеяться, чтобы это оказалось правдой. Хей не переметнулся на другую сторону - мы бы узнали, если б он объявился в какой-то чужой организации. Он озверел. Как бешеный слон, понимаешь? Как тигр. Нам надо остановить его, прежде чем он не сотворил какую-нибудь глупость."
"А кто остановит тебя, прежде чет ты не сотворишь какую-нибудь глупость?"
Запихивая чемодан обратно под кровать, она снова улыбнулась мне той же тонкой улыбкой: "Совсем никто. Приятно, правда?"
x x x
Думаю, это и есть прогресс. Двадцать лет назад, когда японцы записали личность орангутанга в тысячу с лишним терабайт, устройство для записи помещалось в небольшой автомобиль. Теперь его можно положить в чемодан. Я предвижу день, когда его можно будет унести с собой в кармане.
Однако, очевидно, при этой процедуре все еще нет способа избежать травмы. Применяемая электрохимическая стимуляция либо прямо убивает субъекта, либо оставляет его с серьезно поврежденным мозгом. По этой причине данная техника применяется либо к людям, которые в любом случае уже умирают, либо, как во многих штатах Америки, в качестве наказания за серьезные преступления, связанные с убийством. Дистилляция личности. Взлом. Вместо того, чтобы сажать людей на электрический стул, они просто записывают их личность и кладут на полку.
Как-то раз в институте у нас появился такой взломщик, данный взаймы, как составная часть научного проекта. Будучи любопытным, я воспользовался возможностью и спустился в лабораторию посмотреть.
Железо оказалось неинтересным, похоже на обычную голограммную консоль, подключенную к парочке безликих маленьких ящиков, а в них заключалась личность десятилетней девочки-датчанки, умиравшей от лейкемии. Отец был богатым промышленником и, чтобы не потерять свою маленькую девочку навсегда, он ее взломал.
Невозможно пересказать, чем это оказалось в действительности монструозно хитроумная запись. Фактически я говорил с реальной девочкой, словно мы вели разговор, сидя рядом. Английским девочка владела великолепно, хотя говорила с акцентом; в своей реальной жизни по-английски она говорить не умела, однако к результату взлома была добавлена вторичная программа обучения языку.
Мы разговаривали долго. Так долго, что я прозевал свою очередную лекцию. Но я не могу в точности вспомнить, о чем же мы толковали, только помню, что для меня этот разговор оказался одним из самых тягостных и огорчительных переживаний в жизни. Если бы я был отцом этой девочки, думаю, я бы лучше дал умереть ей естественной смертью.
x x x
"Это что-то вроде Святого Грааля, комбинация биологии и технологии."
Мы сидели в холле Барбикен-Центра. В большом зале шел концерт английской народной музыки и "Фантазия Зеленых Рукавов" Воана изливалась из динамиков, расставленных по холлу. Хей в конце концов перестал говорить о технологии и биологии и начал рассказывать о некромантии, о материях из страны фей, управляемой всецело разумом, который не является ни полностью органическим, ни полностью неорганическим.
"На прошлой неделе я был в Аризоне", сказал он. "Они изобрели такой маленький робот, размером с пылинку. Его невозможно увидеть без микроскопа. Энергию он получает, подключаясь к электрическому потенциалу мышечных волокон. Чтобы вырезать его из кусочков кремний-хитинового гибрида они воспользовались лазером на свободных электронах."
"Звучит жутко." Я огляделся в пустом холле. Один из служителей Центра ходил между столами, собирая кофейные чашки и бокалы, оставленные посетителями в антракте.
"Всего около гигабайта бортовой памяти, конечно, но ему и не надо быть особенно умным. Несколько тысяч таких роботов можно впрыснуть в блокированное кровяное русло и они просто будут ходить кругами, очищая артерии от бляшек."
"А как же отторжение?"
Отторжение он отмел напрочь. "Даешь им покрытие из миметического белка и тело считает, что они принадлежат ему."
"Понятно." Я закурил сигару.
"Я сильно ненавижу Лондон", сказал он, искоса оглядевшись.
"Что?"
"Лондон. Гнусный и чудовищный город. Не понимаю, как ты можешь здесь жить."
Я задумался. "Да", сказал я наконец, "да, я тоже не понимаю."
Он посмотрел налево. В нескольких метрах его телохранитель Майкл читал программу вечера в Барбикене, одновременно следя за убирающим служителем. Он заартачился и не позволил нам усесться на Озерной стороне - все эти балконы и окна, взирающие на нас, прекрасное укрытие для снайпера. Майкл относился к своей работе очень серьезно.
"Взгляни на этого хмыря", сказал Хей. "Человек компании до самых хромосом. Понимаешь, они из клонируют. Выращивают в чанах. В их телах нет ни одной трахнутой свободно думающей клетки."
Я взглянул на Хея, но невозможно было сказать, шутит он или нет.
"Приятно сознавать, что о тебе так заботятся", беспечно сказал я.
Он фыркнул. Он изменился с тех пор, как я видел его в последний раз, то есть как раз перед тем, как он начал работать на новых хозяев. Он стал... ну, я не знаю, бесцветным, что ли. Скучным. Наверное, это просто не бросающиеся в глаза вельветовые брюки цвета древесного угля, черная водолазка и незаметный темно-синий плащ, что рекомендовал ему носить человек из службы безопасности, чтобы стать менее заметным, однако, вдобавок казалось, что жизнерадостность тоже покинула его. Лицо его истончилось, стало каким-то страдальческим, он стал лысеть на манер приятного сумасшедшего профессора, и он носил очки, как у Джона Леннона, скорее для форсу, чем для исправления усиливающегося астигматизма.
"Ты выглядишь усталым."
Он пожал плечами. "Чем больше дел, тем меньше времени." Он задумчиво посмотрел на Майкла. "И столько людей мешают."
"Наверное и я выгляжу не лучше."
Он изнуренно улыбнулся мне. "Взгляни-ка на нас, Мартышка. Два старика сидят и удивляются, почему мир так гнусен и страшен. Мой прадед говорил то же самое приятелям, выходя из клуба для работяг."
"Не знаю, чему ты удивляешься, но я привык к тому, что мир гнусен и страшен." Как будто в этом была разница.
"Слишком много молодых", сказал он, кивая самому себе. "И все хотят действовать. И с каждым годом их все больше."
"Мы не старики", сказал я.
"Извини, Мартышка, но мы старики."
"Если начнешь рыдать, я уйду."
Он ухмыльнулся. "Добрый старый Мартышка, всегда способный постоять за своих приятелей."
"Да, это я."
Он взглянул на мою сигару. "Ты думал когда-нибудь, что значит быть мертвым?"
"Похоже на учительство в общеобразовательной школе Внешнего Лондона. Но, наверное, меньше вероятность быть избитому."
"Знаешь, Мартышка, люди, наверное, устают от твоего умного рта."
"Знаю."
"Хотя, в самом деле. Думаешь, существуют Небеса? После-жизнь?"
"Тир-на-нОгг?", спросил я, и был рад, наконец, увидеть, что он смеется. "О боже мой, надеюсь, что нет."
"Когда я умру", сказал он так, словно решил это только что, "я отдам все свои деньги на благотворительность."
Я почти спросил, что он имеет в виду, но он вдруг пустился в описание того, как растения обладают рудиментарной нервной системой, как разнообразные программируемые биотех-компоненты могут теперь собраться в нечто представляющее собой молекулярный компьютер, и как скоро станет возможным имплантировать их в людей. Потом подошел Майкл и поездка Хея в Лондон закончилась, и это был последний раз, кода я вообще видел его, толкающего стеклянные двери Барбикена и выходящего на морось раннего октябрьского вечера.
x x x
"Это было семь лет назад. И с тех пор вы держали его взаперти."
"Он не должен был рассказывать тебе о куче вещей", сказала Бенедикта. "Материал о нанотехе семь лет назад был еще секретным."
"Я, конечно, отправился прямо к вашим конкурентам и пересказал им все, что он выболтал мне, вот почему я сейчас такой богатый."
Мы сидели в нашем номере отеля. Она - на постели, а я на моем спальном мешке на полу, глядя на нее снизу вверх, что весьма мило суммировало наши взаимоотношения.
"Знаешь, он был голый", сказала она, глядя поверх меня в окно.
"Извини, что?"
Она посмотрела на меня. "Хей. Он вывел из строя видеосистему в Грантбридже, но у нас были еще камеры установленные так, что он не мог до них добраться, поэтому у нас есть одно его фото, когда он выходит наружу. Кроме оранжевого парика, он был совершенно голым."
Я уставился на нее.
Она склонила голову ко мне: "Есть идеи по этому поводу?"
Я обнаружил, что улыбаюсь: "Он расстраивался, что лысеет."
Бенедикта вздохнула. Идиот Мартышка. Клоун Мартышка. Не стоит брать его всерьез. "Вот так мы узнали об экранах. Мы смогли вычислить их присутствие из того, что произошло, синтезировать сценарий событий, но фотография это окончательно подтвердила. Он прикрыл париком провода, маленькие коробочки и бог знает, что еще. Парик мы потом нашли на дереве в двух милях от дома."
"Значит, он не был голым." Я подтянул колени к груди. "Парик, провода, маленькие коробочки. Теперь, когда ты обо всем этом сказала, то кажется, что он был одет даже слегка излишне."
Он посмотрела на меня целую секунду, потом перевела взгляд на тыльную часть собственной ладони и небрежно спросила: "Почему ты бросал трубку, когда он тебе звонил?"
Я поднялся, прошел в угол комнаты и включил маленький чайник. "Причин тьма."
"Голос звучал отчаянно."
"Да он был пьян, Бенедикта. Он был вдребезги пьян, он не побеспокоился связаться со мной в течении семи лет, Луиза и я проходили сквозь черную полосу в жизни, и в школе у меня было по-настоящему паршивое время." Я пожал плечами. "Я надеялся, что он перезвонит, но он не перезвонил."
"А ты сам не пробовал с ним связаться?"
"У меня не было его номера."
Она покачала головой: "И вы называли себя друзьями."
"Помнится мне, что ваши парни из секьюрити не позволяли ему давать свой телефонный номер."
"Хей никогда не казался мне человеком, который поступает точно, как ему сказано."
Руки в карманах, я примостился на подоконнике. Снаружи прямо за стеклом птицы устраивались на телефонных проводах, раздувая свои маленькие сердечки вечерними песнями. Я мимолетно подумал, не одолжит ли мне Бенедикта свой игольчатый пистолет, чтобы смести этих маленьких сукиных сыночков прочь.