Страница:
Было в поведении, выправке, властной манере держаться и четких, лишенных суетливости движениях этих людей что-то такое, что сразу выдавало представителей суровой профессии.
Так и оказалось.
– Я – следователь прокуратуры Алексей Бугаец, а это, – седовласый кивнул на стоящего рядом молодого человека в джинсах и щегольски-белой майке, – оперативный сотрудник отдела по расследованию убийств Евгений Ильясов. Вас устраивает ответ?
– Да… – пролопотала Вероника, глядя на седого следователя ничего не понимающими, но непроизвольно расширенными от страха глазами.
– Тогда настала ваша очередь отвечать. Итак, я повторяю: кто вы, откуда и зачем сюда пришли?
– Я… я клиентка, то есть не клиентка, а покупатель… то есть не покупатель, а уже купившая… то есть…
– То есть купившая и опять пришедшая? – не без иронии спросил тот, в белой майке.
– Да! То есть… – Она окончательно смешалась и замолчала.
Эти двое не торопили, хотя уже одно то, что они продолжали стоять рядом, плечом к плечу, и пристально ее разглядывать, лишало Веронику душевного равновесия.
Непроизвольно, подчиняясь внутреннему желанию выйти из-под линии их взглядов, она сделала шаг вперед и в сторону. Ильясов и Бугаец синхронно шагнули ей навстречу, загораживая проход, но Вероника успела разглядеть, что там, впереди, на каменных плитах пола мелом очерчен контур лежащего навзничь человека!
Девушка вскинула ладонь ко рту и укусила кулак, чтобы сдержать крик. Она знала, что означает такой вот меловой абрис на полу: смерть! Самого трупа не было – наверное, уже успели увезти, – но очертания этой мифической фигуры, этого человека-невидимки, чья жизнь оборвалась здесь, у прилавка, возле «шкафа с сокровищами», которые она сама позавчера только разглядывала с таким интересом, – все это пугало Веронику до судорог, до дрожи.
– Что здесь произошло? – прошептала она.
– Убийство, – последовал короткий ответ.
– Как? А кого?..
– Хозяина магазина. Ударом по голове. Тяжелым тупым предметом.
Перед глазами на миг мелькнуло сморщенное в улыбке лицо антиквара, с ловкостью фокусника снимающего, подбрасывающего и ловящего на весу очки. «Обратите внимание – какая экспрессия, какая чудесная лепка! Да, литейщики времен Петра Первого знали свое дело!» – услышала она его живой, ласковый голос. Убили? Как убили? Но за что?!
– Алексей Федорыч! Мы пойдем, – подошел к ним кинолог – единственный из всех присутствующих одетый в полную милицейскую форму. Кавказская овчарка, которую он крепко держал на поводке, тяжело дышала, высунув малиновый язык, и смотрела упрекающе. – Зря вызывали. Тут народу до нас уже побывало – целый Китай! Да и времени прошло не меньше суток. Только Барса напрасно потревожили, а ведь он у меня сегодня после ночной смены.
– Ладно, идите, – разрешил Бугаец и, наклонившись, слегка потрепал собаку по палевой спине. – Не сердись, дружище, ничего не поделаешь – такая у нас с тобой работа: собачья.
Вслед за кинологом Барс прошествовал к выходу, напоследок обдав ноги Вероники горячим дыханием. Она нервно переступила.
– Скажите, а за что его… Ну, хозяина… тяжелым тупым предметом? А?
– Не хотелось бы уподобляться герою из советского кинофильма, но вопросы здесь все-таки задаю я, – ответил Бугаец, впрочем, довольно добродушно. – Давайте пройдем в подсобное помещение, чтобы не мешать работать экспертам. Не беспокойтесь, ничего страшного, всего несколько уточняющих деталей. Помогать следствию – прямая обязанность каждого гражданина. Я надеюсь, у вас нет возражений против этой доктрины?
– Нет.
– Ну и прекрасно.
Они вошли в подсобку, но допрашивать Веронику стали не сразу. Бугаец, оставив ее одну в тесной комнатке, вышел за дверь, чтобы выслушать отчет третьего следователя – как видно, тоже милиционера и самого младшего по званию.
Они говорили у самой двери – скорее всего потому, что в зале еще работали эксперты и следователи просто не могли отойти куда-нибудь подальше. Вероника мгновенно сообразила, что судьба дает ей шанс. Быстро-быстро, тихо-тихо она добежала на цыпочках до двери и прижалась ухом к щели.
Мужчины разговаривали негромко, но слух у Вероники был хороший, музыкальный, а в подвале стояла почти идеальная тишина. И она с замиранием сердца слушала доносившийся до нее доклад сутулого, часто шмыгающего носом человека, который таким будничным тоном произносил такие страшные вещи.
Убийце понадобилось еще несколько минут, чтобы жертва потеряла способность к сопротивлению. Как было установлено экспертами, Блюхеру нанесли не менее пяти-шести ударов по голове. Уже с проломленным черепом и перебитой рукой он пытался уползти в подсобку, скрыться – наверное, чисто инстинктивно, потому что убийце ничего не стоило добить его, уже смертельно раненного, еще один, последний раз обрушив на голову «тяжелый тупой предмет».
Картина этого страшного в своей жестокости преступления была восстановлена главным образом по следам на полу – убийца сильно испачкался в густой, склизкой крови, которая широкой алой лентой тянулась за уползавшим Блюхером. Изучив эти следы, эксперты сделали вывод о том, что нападавший был человеком высокого роста, но носившим небольшой (не больше сорокового) размер обуви. В пальцах и под ногтями убитого не обнаружили ничего, что могло бы впоследствии послужить уликой – ни кусочков кожи, ни волоска, ни крови нападавшего. Из чего следует вывод о том, что Натаниэль Блюхер только защищался, не пытаясь перейти в нападение.
Убедившись в том, что жертва мертва, убийца вышел из подвальчика, просто прикрыв за собою дверь и выключив свет. Из-за того, что кинологов вызвали уже после того, как прибыла и наследила опергруппа, собака след не взяла. Замок на двери взломан не был, сигнализация отключена. А самое главное – примерно в шестнадцать часов, то есть за полчаса до убийства, Натаниэль Блюхер отпустил охранника.
Вот так просто взял и отпустил. «До завтра, дорогой мой, сегодня вы мне уже не понадобитесь». Правда, за минуту до этого он позвонил в курьерскую фирму по доставке и отменил вызов курьера. «Планы на день у меня изменились, я доставлю товар покупателю сам», – сказал он в телефонную трубку. По крайней мере так утверждает сам охранник. Именно он обнаружил труп, когда к десяти утра, как и положено, пришел на работу и обнаружил, что дверь не заперта.
– А кто этот охранник? Его самого-то проверили? – озабоченно спросил Алексей Бугаец.
– Обижаете, Алексей Федорыч! Конечно, в первую очередь. Алиби железное: с шестнадцати часов пятнадцати минут и до двенадцати ночи он просидел в зале с игровыми автоматами. Работники зала его хорошо знают, они подтвердили. Сказали, что никуда, кроме туалета, не отлучался. Мы, конечно, еще проверим по камерам видеонаблюдения, но я думаю, чист.
– Все равно – вы его допросили? Он же не один день здесь проработал. Должен все знать… Что-нибудь пропало? Ценности, вещи? Здесь же, наверное, для грабителя просто золотое дно! Одежду или портфель самого убитого, наконец? Их осмотрели?
– Обижаете! – уже не буднично, а запальчиво повторил милиционер и шмыгнул носом от обиды. – Все осмотрели, и карманы вывернули, и по каждому шовчику металлоискателем прошлись. Там вещей-то – пиджак да борсетка с документами, даже ключей от машины нет, покойничек-то на метро разъезжал, несмотря на все свое богатство… А насчет пропажи, – тут младший лейтенант оживился, блеснул глазками, – так охранник говорит, что только одна вещь всего и исчезла. Причем не так уж… чтобы шибко ценная. Так, бронза, семнадцатый век. Красная цена – полторы тысячи долларов в базарный день.
– Ты что, Кадушкин, наследство из Америки получил по линии профсоюзов? – хмуро осведомился Бугаец. – Полторы тысячи долларов для тебя уже не деньги?
– Так это ведь как посмотреть, Алексей Федорыч! У убитого тут ценностей было, ну я не знаю, миллионов на сто, наверное! Одних драгоценностей с камнями целый ларчик, а стоят они, наверное, столько, что и Алмазный фонд не потянет – музейная ценность! Да и другие редкости были. Картины… даже рукописи! Собственноручное письмо Кутузова! Собственноручное! – Последнее обстоятельство Кадушкина, видимо, особенно потрясло. – А убийца свистнул какой-то подсвечник, представляете?! На фиг он ему сдался – ума не приложу! Орехи, что ли, колоть? Обыкновенный канделябр, на Урале сделали – ящерица какая-то, что ли… Или нет! – Он быстро зашелестел блокнотом. – Не ящерица – голова дракона! То есть три, сразу три головы! И знаете что? Похоже, что именно этим предметом антиквара и прихлопнули!
«Как? – ударило в мозгу у Вероники. – Как?!»
С замиранием сердца она еще плотнее прижалась ухом к щели. Даже дышать перестала.
– Да, канделябром! – доносилось из-за двери. – «Тупой тяжелый предмет», о котором эксперты в протоколе указали, – это скорее всего он и был! – захлебываясь от возбуждения, повторил Кадушкин. – Бронзовый канделябр «Дракон», семнадцатый век! На вес – примерно три с половиной килограмма. Еще бы – бронза! Так что шансов у убитого совсем не оставалось. У нас в подворотне и пустой бутылкой из-под шампанского убить могут, а тут – три с половиной килограмма! Прихлопнули, как таракана, только треск, поди, стоял, когда череп крошился!
Жуткая картина в мгновение ока предстала в воображении Вероники, и она ойкнула, пошатнулась, ухватилась за ручку двери. Та скрипнула.
Тут оба следователя оглянулись на скрип, и седовласый, спохватившись, вошел в подсобку. На ходу Бугаец махнул рукой шагнувшему было вслед за ним подчиненному:
– Ладно, ты иди, Кадушкин, ты что-то совсем распоясался. Меня, кстати сказать, и дама ждет. Видишь? – он кивнул на Веронику, которая при их появлении отскочила от двери к противоположной стене и стояла там, приложив руку к сердцу. – Наша свидетельница девушка нежная, и ты ужасов своих при ней не рассказывай.
Последнее он произнес со скрытой иронией.
Кадушкин оглядел Веронику, похлопал ресницами и несколько раз дернул носом:
– Так это… я думал – она из наших… Судмедэксперт из морга, или практикантку какую прислали:
– Иди.
– Наши-то женщины – крепкие будут… Ни тебе обмороков, ничего… – оглядывался на нее Кадушкин, направляясь к выходу. И добавил как бы про себя: – Ходят барыньки на место преступления, как в театр, а потом истерики… Истерика – это женский способ развлечься…
Бугаец проводил его взглядом. Когда дверка подсобки охнула, закрываясь (Кадушкин с силой прихлопнул ее за собой – ровно настолько, чтобы, не вызывая гнева у начальства, выказать свое недовольство), следователь перевел глаза на Веронику:
– Ну-с, милая барышня, теперь ваша очередь. Кто такая, зачем пришли, какие отношения поддерживаете с хозяином – попрошу обо всем по порядку, ничего не путая и ничего не упуская.
– Я…
Сначала все шло плохо, она то и дело сбивалась, путалась, начинала рассказывать снова – и, натыкаясь на жесткий и недоверчивый взгляд, снова комкала рассказ и умолкала, залившись краской до самых ушей. Но постепенно все пошло лучше, и через час-полтора следователю прокуратуры Алексею Бугайцу была известна история покупки канделябра во всех подробностях. Он даже не стал мучить Веронику дополнительными вопросами. Задал только один:
– А вот эта самая дама загадочного образа – как, вы сказали, ее зовут, Ада? – она вам своего адреса-телефона не оставила?
– Нет. – Вспомнив о том, что Рыжеволосая и в самом деле не дала своего телефона, а сама она спросить не догадалась, Вероника отчего-то расстроилась. – Мы только попрощались, и… и все. Да! Она еще сказала, что мы скоро увидимся. Зачем и почему – не знаю. Но она так уверенно это сказала!
– Хм. Интересно-интересно… Хорошо, Вероника Витальевна, вы свободны. На днях я позвоню вам и приглашу зайти в прокуратуру, подписать показания. А пока…
Бугаец поднял руку, чтобы указать ей на дверь, но эта дверь вдруг распахнулась сама собой.
– Алексей Федорыч! Там еще какая-то дама явилась. Уверенная такая, как королева. Понабежали барыньки на огонек! Что им тут сегодня, шелковые чулки бесплатно раздавать обещали, что ли? – обиженно выкрикнул Кадушкин и скрылся.
– Это Ада! – крикнула Вероника, бросаясь к выходу.
Странно! Веронике на секунду померещилось, что и она видит скрюченное на полу тельце Блюхера с окровавленной головой и раздробленной рукой. И даже стеклышко разбитых очков как будто блеснуло из-под его локтя…
Она моргнула раз, другой, провела рукою по лбу – видение исчезло. Подвальчик, тускловатый свет светильников, люди вокруг, белая черта на полу и общий ужас от происшедшего остались, а сам Блюхер – исчез…
– Когда это случилось? – спросила Ада, повернувшись к седовласому и откинув за спину волны рыжих волос, струящихся по обе стороны узкого лица. Тон ее был спокойным, но не содержал ни малейшего сомнения в том, что ответ будет получен.
И ей действительно ответили – ей персонально:
– Вчера. В шестнадцать тридцать две. Ударили по голове тяжелым тупым предметом.
Ада кивнула. Она была очень расстроена, но не удивилась. В подвале вдруг стало сразу как-то темнее – ненамного, но будто давешняя грозовая туча наползла на лица всех присутствующих. И они услышали приглушенный Адин голос – она сказала как будто про себя, негромко и непонятно:
– Четвертый градус Рака – «Напившийся весельчак в маскарадном костюме спит на столе; его бокал с красным вином опрокинут – содержимое разливается на пол… В своей погоне за счастьем он не найдет ничего, кроме утомления, истощения и пустоты…» Я говорила – это кровь… Транзитная луна в квадратуре с Нептуном – следует остерегаться обмана… Меркурий – шестой градус десятого дома – «Голый среди одетых» – несчастья, одиночество, опрометчивый поступок, борьба, спор, риск… Двадцать шестой градус восьмого дома – «двойной топор»: обманы в любви, ссоры с детьми… Луна в квадратуре с Нептуном – нужно быть осторожным…
И повторила уже громче и тверже, подняв голову и глядя прямо в глаза седовласому:
– Я предупреждала его – нужно быть осторожным! Я предупреждала его специально, два дня назад!
Странно! Будто подтверждая эти ее слова, язычки света в настенных светильниках на миг вспыхнули ярче! Загоревшись, они выхватили из полумрака странный взгляд Ады – задумчивый, погруженный в себя взгляд с таинственными искорками, плясавшими в ее странных, вертикально поставленных зрачках, – и в следующую секунду снова ровно и равнодушно мерцали за ламповым стеклом…
– Вы знали, что хозяину салона угрожает какая-то опасность, и предупредили его? – насторожился Бугаец, поневоле нервно оглянувшись на странное поведение светильников. – Какая именно опасность? У него были враги? Недоброжелатели? Можете перечислить поименно?
– Враги или недоброжелатели есть у всех. Поименно? Пожалуйста. Земля. Вода. Небо. Воздух. – Рыжеволосая пожала плечами, и от Вероники не укрылось, что сделала она это слегка презрительно. – Не будьте наивным, тем более что у вас это плохо получается. Представителям вашей профессии должно быть известно, как никому: если человека предупреждают об опасности, то, как правило, это означает, что нападения или неприятностей можно ждать в буквальном смысле отовсюду. Я просила Натана быть осторожным именно потому, что вчера, во второй половине суток, он был очень слабо защищен.
– Незащищен? Потому что он отпустил охранника?
– Ну… В том числе и поэтому.
– То есть два с половиной дня назад вы уже знали, что за полчаса до смерти потерпевший вдруг отпустит охранника?
– Конечно, нет. Я не ясновидящая. Скорее наоборот: Натан принял странное для себя решение отпустить охранника именно потому, что в этот час у него была чрезвычайно ослаблена защита.
– Тогда я ничего не понимаю, – медленно и с расстановкой произнес Бугаец. Прищурившись, он смотрел на Аду, и только желание сохранить лицо помешало ему бросить в лицо этой рыжей ведьме обвинение в том, что она морочит ему голову. – Я прошу вас отвечать на вопросы с предельной конкретностью! Считайте, что это официальный допрос. О какой опасности вы предупреждали Натана Блюхера и откуда у вас появилась информация о том, что ему вообще что-то угрожает? Как давно вы были знакомы с погибшим?
Весь этот разговор происходил посреди зала – Аде не предложили, как это было в случае с Вероникой, пройти в подсобное помещение. Негромкие голоса Бугайца и Ады еле слышным эхом отражались от стен подвальчика, навевая сравнение с жуткими казематами средневековой инквизиции. В застенке они тут, что ли?
Вероника только сейчас заметила: в центре зала остались стоять только следователь и Ада. Все остальные – оперативник Ильясов, шмыгающий носом младшина и она сама – уже несколько минут, как отступили в тень и стояли, подпирая спинами каменные стены.
Каждый из них понимал, какую малую роль он играет в разворачивающемся перед ними действе, и в то же время старался не упустить ни слова, ни звука из диалога между рыжей девицей и почтенным, седым, облеченным властью человеком.
– Насколько я разбираюсь в вопросах юриспруденции, официальный допрос проводится в здании прокуратуры или суда, и на такой допрос вызывают повесткой, – спокойно ответила Ада. – А кроме того, я имею конституционное право вообще отказаться от дачи каких бы то ни было показаний.
Это заявление, сделанное хоть и спокойно, но твердо, заставило следователя Бугайца если не смешаться, то уж, во всяком случае, несколько съехать с командирского тона. Он шумно сглотнул и сказал куда как миролюбивее:
– Что же плохого в том, чтобы помочь следствию раскрыть убийство вашего знакомого?
– Ничего, если следствие в обращении со мной будет держаться рамок вежливости и приличного поведения.
– Мне кажется, вам никто еще здесь не нагрубил… а впрочем, простите. Работа нервная. Так прикажете вызвать вас повесткой или поговорим здесь?
– Если будем взаимно вежливы, то почему бы не поговорить здесь.
– Отлично. Так слушаю вас.
– Как давно мы знали друг друга? – задумчиво повторила Ада ранее заданный вопрос. – О, наше знакомство нельзя назвать слишком уж продолжительным. Полгода назад Натан пришел ко мне с просьбой – обычной, если принять во внимание его профессию антиквара. Хотя вам эта просьба, возможно, покажется странной…
– Поконкретнее, пожалуйста. Кстати, давайте присядем, – спохватился Бугаец. – А то стоим, как в театре. Займитесь делом! – приказал он своим сотрудникам. – Что уставились? Здесь не цирк и не «кино привезли»! Все, что вам необходимо знать, я расскажу на первом же совещании по этому делу. По местам!
«Нашел все-таки на ком зло сорвать! – подумала Вероника. – А Ада молодец! Здорово его отбрила!»
Кадушкин с преувеличенным усердием зашуршал протоколами, защелкал ручкой и нырнул в подсобку. Опер Ильясов сел за столик охранника у входа и принялся изучать телефонную книжку покойного, сделав слишком равнодушное лицо, чтобы можно было поверить, что он перестал интересоваться разговором.
Вероника сделала еще один шаг назад, и полумрак подвальчика окончательно поглотил ее фигуру. Как повезло, что о ней все начисто забыли! Что ни говори, а сейчас начнется самое интересное, и даже дьявол не сдвинет ее с этого места!
– Может быть, и мы присядем? – предложила Ада и, не дожидаясь ответа от следователя, прошла за конторку и села на место Блюхера, весьма свободно и удобно расположившись в вертящемся кресле. Волей-неволей Бугайцу пришлось удовлетвориться не слишком удобным стульчиком для клиентов – кожаным сиденьем на длинной ножке, наподобие тех, что стоят у барных стоек.
Их разделял прилавок, на котором кем-то, видимо, экспертами, были аккуратно разложены вещи, извлеченные из карманов убитого: паспорт, записная книжка, смятая пачка сигарет, трубочка с валидолом, связка ключей и туго набитое портмоне.
За спиной у Ады возвышался шкаф со всякими безделушками, и в стеклянные дверцы этого шкафа затаившаяся за выступом стены Вероника могла ловить отражение следователя. Она заметила, что, устроившись напротив Ады, Бугаец отодвинул в сторону все, что лежало на столе. А сама Ада теперь сидела в нескольких метрах от нее – Вероника снова видела близко-близко эти странные кошачьи глаза, крупный рот и даже веснушки, ссыпавшиеся со скул и щек на длинную белую шею.
– Полгода назад Натан принес мне на… экспертизу, скажем так, да, именно на экспертизу один старинный рисунок. Это было очень интересное изображение, своего рода анатомический атлас, составленный, однако, не врачами, а астрологами. По моей оценке – в середине XVI века. Очень хорошо сохранившийся пергамент.
– Ах, так вы эксперт? Музейный работник?
– Вовсе нет. Я зарабатываю на жизнь совсем иным.
– Чем же, позвольте поинтересоваться?
Ада не ответила. Только взглянула на седовласого. Уголки ее губ приподнялись, выпуская улыбку, и на миг замерли, словно решая, достоин ли собеседник такого подарка. Затем Ада чуть приподняла подбородок и слегка прищурилась – совсем так, как это делают умные люди, разговаривая с теми, кто, и это заранее известно, все равно не поймет всей серьезности ситуации, сколько им ни объясняй.
– Так чем же вы зарабатываете себе на жизнь? Это секрет? – упрямо повторил Бугаец.
– Тем, что даю людям советы, – спокойно ответила Ада.
– Вот как! Интересная специализация! И что, она указана в едином тарифно-квалификационном справочнике работ и профессий?
– Никогда не интересовалась этими тонкостями.
– Просите за любопытство, но какого же рода советы изволите предлагать страждущим? – В голосе Бугайца слышалось неприкрытое раздражение, обильно приправленное тяжеловесным сарказмом. «Все бабы – дуры!» – эта незамысловатая мужская мудрость слышалась «между строк» всех последующих вопросов. – Советы о том, как похудеть за два дня на пару десятков килограммов? Или какого цвета помаду подобрать к новому платью? Как выйти замуж за миллионера? Или что такое ничего и как из него сделать что-то? А? В этом роде?
Соблюдать вежливость и дистанцию, предложенную Адой, ему удавалось все труднее.
«Он, наверное, женоненавистник», – с неприязнью подумала Вероника. Что за дурацкая манера разговаривать с дамой в тоне шута горохового? Хотя… она увидела, как рука следователя, заброшенная назад, несколько раз с силой помяла шею, и решила, что у Бугайца болит голова или он просто устал. Отсюда и раздражение. «Все равно это не оправдание…» – мелькнула сердитая мысль и оборвалась, потому что надо было слушать Аду.
– Я думаю, отвечать стоит только на ваш первый вопрос, потому что только первый вопрос задан вами действительно по делу, – по-прежнему спокойно ответила Ада, и две белые руки так же спокойно легли на подлокотники кресла. – Итак, вы просили подробностей – с чего началось наше знакомство с Натаном… Как я уже сказала, он принес мне хорошо сохранившийся пергамент и попросил расшифровать знаки, которыми была испещрена нарисованная на нем человеческая фигура. Если эти знаки действительно имеют значение и замыкаются в какую-то логическую цепочку, то, значит, документ неподдельный и в самом деле имеет серьезную ценность. У Натана был повод тревожиться – в последнее время антикварный рынок наводнили подделки. Не так уж трудно, обладая современными техническими средствами, изготовить пергамент и затем «состарить» его. Гораздо сложнее, и даже почти невозможно, при помощи давно забытых символов и понятий наполнить его истинным смыслом. На это в мире способно всего несколько человек, которых можно пересчитать по пальцам одной руки.
– И вы хотите сказать, что, как это… «расшифровали» эту бумагу? – Бугаец снова поднял руку и принялся массировать шею.
– Пергамент.
– Один черт! Вы поняли, что там нарисовано, в этом медицинском атласе?
– Да. Собственно говоря, именно я и установила, что это медицинский атлас, а не просто рисунок, скажем, Ноя с его питомцами из библейского ковчега. На пергаменте была изображена фигура человека без брюшной стенки, в животе у которого сидит рак, сердце пожирает лев, голову топчет баран, ноги – обвили рыбы, а на плечах пристроились два одинаковых младенца и так далее.
– Страсть господня! – делано ужаснулся следователь. – Только при чем же здесь медицина? Наверняка просто древнее проклятие. Или, скажем, школяр какой-нибудь нашалил. Наши бездельники на партах рожи рисуют, а тогда, поди, на пергаментах.
– Разочарую вас – это невозможно, – бесстрастно ответила Ада, не переменив своей позы сфинкса. – Школяры XVI века, может быть, и занимались на уроках подобным озорством, но делали они это, смею вас заверить, не на пергаменте. Слишком дорогое это было бы удовольствие. Портить и разрисовывать бумагу, а не пергамент им было бы куда проще – ведь бумага знакома Европе уже с 751 года, когда ее впервые завезли из Китая, а потом и научились делать самостоятельно в итальянских и немецких мастерских. Пергамент же, как известно, изготавливался из кожи молодых животных – ягнят, телят, коз. Это был очень дорогой материал, но и очень долговечный – гораздо долговечнее бумаги! И именно поэтому его использовали для изложения особенно важных документов, которые необходимо было сохранить на века. В том числе и для медицинских книг.
Так и оказалось.
– Я – следователь прокуратуры Алексей Бугаец, а это, – седовласый кивнул на стоящего рядом молодого человека в джинсах и щегольски-белой майке, – оперативный сотрудник отдела по расследованию убийств Евгений Ильясов. Вас устраивает ответ?
– Да… – пролопотала Вероника, глядя на седого следователя ничего не понимающими, но непроизвольно расширенными от страха глазами.
– Тогда настала ваша очередь отвечать. Итак, я повторяю: кто вы, откуда и зачем сюда пришли?
– Я… я клиентка, то есть не клиентка, а покупатель… то есть не покупатель, а уже купившая… то есть…
– То есть купившая и опять пришедшая? – не без иронии спросил тот, в белой майке.
– Да! То есть… – Она окончательно смешалась и замолчала.
Эти двое не торопили, хотя уже одно то, что они продолжали стоять рядом, плечом к плечу, и пристально ее разглядывать, лишало Веронику душевного равновесия.
Непроизвольно, подчиняясь внутреннему желанию выйти из-под линии их взглядов, она сделала шаг вперед и в сторону. Ильясов и Бугаец синхронно шагнули ей навстречу, загораживая проход, но Вероника успела разглядеть, что там, впереди, на каменных плитах пола мелом очерчен контур лежащего навзничь человека!
Девушка вскинула ладонь ко рту и укусила кулак, чтобы сдержать крик. Она знала, что означает такой вот меловой абрис на полу: смерть! Самого трупа не было – наверное, уже успели увезти, – но очертания этой мифической фигуры, этого человека-невидимки, чья жизнь оборвалась здесь, у прилавка, возле «шкафа с сокровищами», которые она сама позавчера только разглядывала с таким интересом, – все это пугало Веронику до судорог, до дрожи.
– Что здесь произошло? – прошептала она.
– Убийство, – последовал короткий ответ.
– Как? А кого?..
– Хозяина магазина. Ударом по голове. Тяжелым тупым предметом.
Перед глазами на миг мелькнуло сморщенное в улыбке лицо антиквара, с ловкостью фокусника снимающего, подбрасывающего и ловящего на весу очки. «Обратите внимание – какая экспрессия, какая чудесная лепка! Да, литейщики времен Петра Первого знали свое дело!» – услышала она его живой, ласковый голос. Убили? Как убили? Но за что?!
– Алексей Федорыч! Мы пойдем, – подошел к ним кинолог – единственный из всех присутствующих одетый в полную милицейскую форму. Кавказская овчарка, которую он крепко держал на поводке, тяжело дышала, высунув малиновый язык, и смотрела упрекающе. – Зря вызывали. Тут народу до нас уже побывало – целый Китай! Да и времени прошло не меньше суток. Только Барса напрасно потревожили, а ведь он у меня сегодня после ночной смены.
– Ладно, идите, – разрешил Бугаец и, наклонившись, слегка потрепал собаку по палевой спине. – Не сердись, дружище, ничего не поделаешь – такая у нас с тобой работа: собачья.
Вслед за кинологом Барс прошествовал к выходу, напоследок обдав ноги Вероники горячим дыханием. Она нервно переступила.
– Скажите, а за что его… Ну, хозяина… тяжелым тупым предметом? А?
– Не хотелось бы уподобляться герою из советского кинофильма, но вопросы здесь все-таки задаю я, – ответил Бугаец, впрочем, довольно добродушно. – Давайте пройдем в подсобное помещение, чтобы не мешать работать экспертам. Не беспокойтесь, ничего страшного, всего несколько уточняющих деталей. Помогать следствию – прямая обязанность каждого гражданина. Я надеюсь, у вас нет возражений против этой доктрины?
– Нет.
– Ну и прекрасно.
Они вошли в подсобку, но допрашивать Веронику стали не сразу. Бугаец, оставив ее одну в тесной комнатке, вышел за дверь, чтобы выслушать отчет третьего следователя – как видно, тоже милиционера и самого младшего по званию.
Они говорили у самой двери – скорее всего потому, что в зале еще работали эксперты и следователи просто не могли отойти куда-нибудь подальше. Вероника мгновенно сообразила, что судьба дает ей шанс. Быстро-быстро, тихо-тихо она добежала на цыпочках до двери и прижалась ухом к щели.
Мужчины разговаривали негромко, но слух у Вероники был хороший, музыкальный, а в подвале стояла почти идеальная тишина. И она с замиранием сердца слушала доносившийся до нее доклад сутулого, часто шмыгающего носом человека, который таким будничным тоном произносил такие страшные вещи.
* * *
Натаниэля Блюхера, антиквара, холостого одинокого мужчину семидесяти лет, проживающего в отдельной квартире на Остоженке, убили ударом по голове тяжелым тупым предметом около суток назад, а точнее, вчера, в половине пятого вечера. Настоящее время установили по часам убитого – обороняясь, Натан прикрыл голову рукой, и первый удар пришелся как раз по запястью, размозжив убитому сустав кисти и разбив наручные часы.Убийце понадобилось еще несколько минут, чтобы жертва потеряла способность к сопротивлению. Как было установлено экспертами, Блюхеру нанесли не менее пяти-шести ударов по голове. Уже с проломленным черепом и перебитой рукой он пытался уползти в подсобку, скрыться – наверное, чисто инстинктивно, потому что убийце ничего не стоило добить его, уже смертельно раненного, еще один, последний раз обрушив на голову «тяжелый тупой предмет».
Картина этого страшного в своей жестокости преступления была восстановлена главным образом по следам на полу – убийца сильно испачкался в густой, склизкой крови, которая широкой алой лентой тянулась за уползавшим Блюхером. Изучив эти следы, эксперты сделали вывод о том, что нападавший был человеком высокого роста, но носившим небольшой (не больше сорокового) размер обуви. В пальцах и под ногтями убитого не обнаружили ничего, что могло бы впоследствии послужить уликой – ни кусочков кожи, ни волоска, ни крови нападавшего. Из чего следует вывод о том, что Натаниэль Блюхер только защищался, не пытаясь перейти в нападение.
Убедившись в том, что жертва мертва, убийца вышел из подвальчика, просто прикрыв за собою дверь и выключив свет. Из-за того, что кинологов вызвали уже после того, как прибыла и наследила опергруппа, собака след не взяла. Замок на двери взломан не был, сигнализация отключена. А самое главное – примерно в шестнадцать часов, то есть за полчаса до убийства, Натаниэль Блюхер отпустил охранника.
Вот так просто взял и отпустил. «До завтра, дорогой мой, сегодня вы мне уже не понадобитесь». Правда, за минуту до этого он позвонил в курьерскую фирму по доставке и отменил вызов курьера. «Планы на день у меня изменились, я доставлю товар покупателю сам», – сказал он в телефонную трубку. По крайней мере так утверждает сам охранник. Именно он обнаружил труп, когда к десяти утра, как и положено, пришел на работу и обнаружил, что дверь не заперта.
– А кто этот охранник? Его самого-то проверили? – озабоченно спросил Алексей Бугаец.
– Обижаете, Алексей Федорыч! Конечно, в первую очередь. Алиби железное: с шестнадцати часов пятнадцати минут и до двенадцати ночи он просидел в зале с игровыми автоматами. Работники зала его хорошо знают, они подтвердили. Сказали, что никуда, кроме туалета, не отлучался. Мы, конечно, еще проверим по камерам видеонаблюдения, но я думаю, чист.
– Все равно – вы его допросили? Он же не один день здесь проработал. Должен все знать… Что-нибудь пропало? Ценности, вещи? Здесь же, наверное, для грабителя просто золотое дно! Одежду или портфель самого убитого, наконец? Их осмотрели?
– Обижаете! – уже не буднично, а запальчиво повторил милиционер и шмыгнул носом от обиды. – Все осмотрели, и карманы вывернули, и по каждому шовчику металлоискателем прошлись. Там вещей-то – пиджак да борсетка с документами, даже ключей от машины нет, покойничек-то на метро разъезжал, несмотря на все свое богатство… А насчет пропажи, – тут младший лейтенант оживился, блеснул глазками, – так охранник говорит, что только одна вещь всего и исчезла. Причем не так уж… чтобы шибко ценная. Так, бронза, семнадцатый век. Красная цена – полторы тысячи долларов в базарный день.
– Ты что, Кадушкин, наследство из Америки получил по линии профсоюзов? – хмуро осведомился Бугаец. – Полторы тысячи долларов для тебя уже не деньги?
– Так это ведь как посмотреть, Алексей Федорыч! У убитого тут ценностей было, ну я не знаю, миллионов на сто, наверное! Одних драгоценностей с камнями целый ларчик, а стоят они, наверное, столько, что и Алмазный фонд не потянет – музейная ценность! Да и другие редкости были. Картины… даже рукописи! Собственноручное письмо Кутузова! Собственноручное! – Последнее обстоятельство Кадушкина, видимо, особенно потрясло. – А убийца свистнул какой-то подсвечник, представляете?! На фиг он ему сдался – ума не приложу! Орехи, что ли, колоть? Обыкновенный канделябр, на Урале сделали – ящерица какая-то, что ли… Или нет! – Он быстро зашелестел блокнотом. – Не ящерица – голова дракона! То есть три, сразу три головы! И знаете что? Похоже, что именно этим предметом антиквара и прихлопнули!
«Как? – ударило в мозгу у Вероники. – Как?!»
С замиранием сердца она еще плотнее прижалась ухом к щели. Даже дышать перестала.
– Да, канделябром! – доносилось из-за двери. – «Тупой тяжелый предмет», о котором эксперты в протоколе указали, – это скорее всего он и был! – захлебываясь от возбуждения, повторил Кадушкин. – Бронзовый канделябр «Дракон», семнадцатый век! На вес – примерно три с половиной килограмма. Еще бы – бронза! Так что шансов у убитого совсем не оставалось. У нас в подворотне и пустой бутылкой из-под шампанского убить могут, а тут – три с половиной килограмма! Прихлопнули, как таракана, только треск, поди, стоял, когда череп крошился!
Жуткая картина в мгновение ока предстала в воображении Вероники, и она ойкнула, пошатнулась, ухватилась за ручку двери. Та скрипнула.
Тут оба следователя оглянулись на скрип, и седовласый, спохватившись, вошел в подсобку. На ходу Бугаец махнул рукой шагнувшему было вслед за ним подчиненному:
– Ладно, ты иди, Кадушкин, ты что-то совсем распоясался. Меня, кстати сказать, и дама ждет. Видишь? – он кивнул на Веронику, которая при их появлении отскочила от двери к противоположной стене и стояла там, приложив руку к сердцу. – Наша свидетельница девушка нежная, и ты ужасов своих при ней не рассказывай.
Последнее он произнес со скрытой иронией.
Кадушкин оглядел Веронику, похлопал ресницами и несколько раз дернул носом:
– Так это… я думал – она из наших… Судмедэксперт из морга, или практикантку какую прислали:
– Иди.
– Наши-то женщины – крепкие будут… Ни тебе обмороков, ничего… – оглядывался на нее Кадушкин, направляясь к выходу. И добавил как бы про себя: – Ходят барыньки на место преступления, как в театр, а потом истерики… Истерика – это женский способ развлечься…
Бугаец проводил его взглядом. Когда дверка подсобки охнула, закрываясь (Кадушкин с силой прихлопнул ее за собой – ровно настолько, чтобы, не вызывая гнева у начальства, выказать свое недовольство), следователь перевел глаза на Веронику:
– Ну-с, милая барышня, теперь ваша очередь. Кто такая, зачем пришли, какие отношения поддерживаете с хозяином – попрошу обо всем по порядку, ничего не путая и ничего не упуская.
– Я…
Сначала все шло плохо, она то и дело сбивалась, путалась, начинала рассказывать снова – и, натыкаясь на жесткий и недоверчивый взгляд, снова комкала рассказ и умолкала, залившись краской до самых ушей. Но постепенно все пошло лучше, и через час-полтора следователю прокуратуры Алексею Бугайцу была известна история покупки канделябра во всех подробностях. Он даже не стал мучить Веронику дополнительными вопросами. Задал только один:
– А вот эта самая дама загадочного образа – как, вы сказали, ее зовут, Ада? – она вам своего адреса-телефона не оставила?
– Нет. – Вспомнив о том, что Рыжеволосая и в самом деле не дала своего телефона, а сама она спросить не догадалась, Вероника отчего-то расстроилась. – Мы только попрощались, и… и все. Да! Она еще сказала, что мы скоро увидимся. Зачем и почему – не знаю. Но она так уверенно это сказала!
– Хм. Интересно-интересно… Хорошо, Вероника Витальевна, вы свободны. На днях я позвоню вам и приглашу зайти в прокуратуру, подписать показания. А пока…
Бугаец поднял руку, чтобы указать ей на дверь, но эта дверь вдруг распахнулась сама собой.
– Алексей Федорыч! Там еще какая-то дама явилась. Уверенная такая, как королева. Понабежали барыньки на огонек! Что им тут сегодня, шелковые чулки бесплатно раздавать обещали, что ли? – обиженно выкрикнул Кадушкин и скрылся.
– Это Ада! – крикнула Вероника, бросаясь к выходу.
* * *
Да, это была она. Высокая (выше всех, кто находился в подвальчике), Ада стояла в самом центре комнаты, то есть в метре от мелового контура на полу, и рассматривала его так, будто перед нею лежал не очерченный силуэт, а настоящий человек – или то, что от него осталось.Странно! Веронике на секунду померещилось, что и она видит скрюченное на полу тельце Блюхера с окровавленной головой и раздробленной рукой. И даже стеклышко разбитых очков как будто блеснуло из-под его локтя…
Она моргнула раз, другой, провела рукою по лбу – видение исчезло. Подвальчик, тускловатый свет светильников, люди вокруг, белая черта на полу и общий ужас от происшедшего остались, а сам Блюхер – исчез…
– Когда это случилось? – спросила Ада, повернувшись к седовласому и откинув за спину волны рыжих волос, струящихся по обе стороны узкого лица. Тон ее был спокойным, но не содержал ни малейшего сомнения в том, что ответ будет получен.
И ей действительно ответили – ей персонально:
– Вчера. В шестнадцать тридцать две. Ударили по голове тяжелым тупым предметом.
Ада кивнула. Она была очень расстроена, но не удивилась. В подвале вдруг стало сразу как-то темнее – ненамного, но будто давешняя грозовая туча наползла на лица всех присутствующих. И они услышали приглушенный Адин голос – она сказала как будто про себя, негромко и непонятно:
– Четвертый градус Рака – «Напившийся весельчак в маскарадном костюме спит на столе; его бокал с красным вином опрокинут – содержимое разливается на пол… В своей погоне за счастьем он не найдет ничего, кроме утомления, истощения и пустоты…» Я говорила – это кровь… Транзитная луна в квадратуре с Нептуном – следует остерегаться обмана… Меркурий – шестой градус десятого дома – «Голый среди одетых» – несчастья, одиночество, опрометчивый поступок, борьба, спор, риск… Двадцать шестой градус восьмого дома – «двойной топор»: обманы в любви, ссоры с детьми… Луна в квадратуре с Нептуном – нужно быть осторожным…
И повторила уже громче и тверже, подняв голову и глядя прямо в глаза седовласому:
– Я предупреждала его – нужно быть осторожным! Я предупреждала его специально, два дня назад!
Странно! Будто подтверждая эти ее слова, язычки света в настенных светильниках на миг вспыхнули ярче! Загоревшись, они выхватили из полумрака странный взгляд Ады – задумчивый, погруженный в себя взгляд с таинственными искорками, плясавшими в ее странных, вертикально поставленных зрачках, – и в следующую секунду снова ровно и равнодушно мерцали за ламповым стеклом…
– Вы знали, что хозяину салона угрожает какая-то опасность, и предупредили его? – насторожился Бугаец, поневоле нервно оглянувшись на странное поведение светильников. – Какая именно опасность? У него были враги? Недоброжелатели? Можете перечислить поименно?
– Враги или недоброжелатели есть у всех. Поименно? Пожалуйста. Земля. Вода. Небо. Воздух. – Рыжеволосая пожала плечами, и от Вероники не укрылось, что сделала она это слегка презрительно. – Не будьте наивным, тем более что у вас это плохо получается. Представителям вашей профессии должно быть известно, как никому: если человека предупреждают об опасности, то, как правило, это означает, что нападения или неприятностей можно ждать в буквальном смысле отовсюду. Я просила Натана быть осторожным именно потому, что вчера, во второй половине суток, он был очень слабо защищен.
– Незащищен? Потому что он отпустил охранника?
– Ну… В том числе и поэтому.
– То есть два с половиной дня назад вы уже знали, что за полчаса до смерти потерпевший вдруг отпустит охранника?
– Конечно, нет. Я не ясновидящая. Скорее наоборот: Натан принял странное для себя решение отпустить охранника именно потому, что в этот час у него была чрезвычайно ослаблена защита.
– Тогда я ничего не понимаю, – медленно и с расстановкой произнес Бугаец. Прищурившись, он смотрел на Аду, и только желание сохранить лицо помешало ему бросить в лицо этой рыжей ведьме обвинение в том, что она морочит ему голову. – Я прошу вас отвечать на вопросы с предельной конкретностью! Считайте, что это официальный допрос. О какой опасности вы предупреждали Натана Блюхера и откуда у вас появилась информация о том, что ему вообще что-то угрожает? Как давно вы были знакомы с погибшим?
Весь этот разговор происходил посреди зала – Аде не предложили, как это было в случае с Вероникой, пройти в подсобное помещение. Негромкие голоса Бугайца и Ады еле слышным эхом отражались от стен подвальчика, навевая сравнение с жуткими казематами средневековой инквизиции. В застенке они тут, что ли?
Вероника только сейчас заметила: в центре зала остались стоять только следователь и Ада. Все остальные – оперативник Ильясов, шмыгающий носом младшина и она сама – уже несколько минут, как отступили в тень и стояли, подпирая спинами каменные стены.
Каждый из них понимал, какую малую роль он играет в разворачивающемся перед ними действе, и в то же время старался не упустить ни слова, ни звука из диалога между рыжей девицей и почтенным, седым, облеченным властью человеком.
– Насколько я разбираюсь в вопросах юриспруденции, официальный допрос проводится в здании прокуратуры или суда, и на такой допрос вызывают повесткой, – спокойно ответила Ада. – А кроме того, я имею конституционное право вообще отказаться от дачи каких бы то ни было показаний.
Это заявление, сделанное хоть и спокойно, но твердо, заставило следователя Бугайца если не смешаться, то уж, во всяком случае, несколько съехать с командирского тона. Он шумно сглотнул и сказал куда как миролюбивее:
– Что же плохого в том, чтобы помочь следствию раскрыть убийство вашего знакомого?
– Ничего, если следствие в обращении со мной будет держаться рамок вежливости и приличного поведения.
– Мне кажется, вам никто еще здесь не нагрубил… а впрочем, простите. Работа нервная. Так прикажете вызвать вас повесткой или поговорим здесь?
– Если будем взаимно вежливы, то почему бы не поговорить здесь.
– Отлично. Так слушаю вас.
– Как давно мы знали друг друга? – задумчиво повторила Ада ранее заданный вопрос. – О, наше знакомство нельзя назвать слишком уж продолжительным. Полгода назад Натан пришел ко мне с просьбой – обычной, если принять во внимание его профессию антиквара. Хотя вам эта просьба, возможно, покажется странной…
– Поконкретнее, пожалуйста. Кстати, давайте присядем, – спохватился Бугаец. – А то стоим, как в театре. Займитесь делом! – приказал он своим сотрудникам. – Что уставились? Здесь не цирк и не «кино привезли»! Все, что вам необходимо знать, я расскажу на первом же совещании по этому делу. По местам!
«Нашел все-таки на ком зло сорвать! – подумала Вероника. – А Ада молодец! Здорово его отбрила!»
Кадушкин с преувеличенным усердием зашуршал протоколами, защелкал ручкой и нырнул в подсобку. Опер Ильясов сел за столик охранника у входа и принялся изучать телефонную книжку покойного, сделав слишком равнодушное лицо, чтобы можно было поверить, что он перестал интересоваться разговором.
Вероника сделала еще один шаг назад, и полумрак подвальчика окончательно поглотил ее фигуру. Как повезло, что о ней все начисто забыли! Что ни говори, а сейчас начнется самое интересное, и даже дьявол не сдвинет ее с этого места!
– Может быть, и мы присядем? – предложила Ада и, не дожидаясь ответа от следователя, прошла за конторку и села на место Блюхера, весьма свободно и удобно расположившись в вертящемся кресле. Волей-неволей Бугайцу пришлось удовлетвориться не слишком удобным стульчиком для клиентов – кожаным сиденьем на длинной ножке, наподобие тех, что стоят у барных стоек.
Их разделял прилавок, на котором кем-то, видимо, экспертами, были аккуратно разложены вещи, извлеченные из карманов убитого: паспорт, записная книжка, смятая пачка сигарет, трубочка с валидолом, связка ключей и туго набитое портмоне.
За спиной у Ады возвышался шкаф со всякими безделушками, и в стеклянные дверцы этого шкафа затаившаяся за выступом стены Вероника могла ловить отражение следователя. Она заметила, что, устроившись напротив Ады, Бугаец отодвинул в сторону все, что лежало на столе. А сама Ада теперь сидела в нескольких метрах от нее – Вероника снова видела близко-близко эти странные кошачьи глаза, крупный рот и даже веснушки, ссыпавшиеся со скул и щек на длинную белую шею.
– Полгода назад Натан принес мне на… экспертизу, скажем так, да, именно на экспертизу один старинный рисунок. Это было очень интересное изображение, своего рода анатомический атлас, составленный, однако, не врачами, а астрологами. По моей оценке – в середине XVI века. Очень хорошо сохранившийся пергамент.
– Ах, так вы эксперт? Музейный работник?
– Вовсе нет. Я зарабатываю на жизнь совсем иным.
– Чем же, позвольте поинтересоваться?
Ада не ответила. Только взглянула на седовласого. Уголки ее губ приподнялись, выпуская улыбку, и на миг замерли, словно решая, достоин ли собеседник такого подарка. Затем Ада чуть приподняла подбородок и слегка прищурилась – совсем так, как это делают умные люди, разговаривая с теми, кто, и это заранее известно, все равно не поймет всей серьезности ситуации, сколько им ни объясняй.
– Так чем же вы зарабатываете себе на жизнь? Это секрет? – упрямо повторил Бугаец.
– Тем, что даю людям советы, – спокойно ответила Ада.
– Вот как! Интересная специализация! И что, она указана в едином тарифно-квалификационном справочнике работ и профессий?
– Никогда не интересовалась этими тонкостями.
– Просите за любопытство, но какого же рода советы изволите предлагать страждущим? – В голосе Бугайца слышалось неприкрытое раздражение, обильно приправленное тяжеловесным сарказмом. «Все бабы – дуры!» – эта незамысловатая мужская мудрость слышалась «между строк» всех последующих вопросов. – Советы о том, как похудеть за два дня на пару десятков килограммов? Или какого цвета помаду подобрать к новому платью? Как выйти замуж за миллионера? Или что такое ничего и как из него сделать что-то? А? В этом роде?
Соблюдать вежливость и дистанцию, предложенную Адой, ему удавалось все труднее.
«Он, наверное, женоненавистник», – с неприязнью подумала Вероника. Что за дурацкая манера разговаривать с дамой в тоне шута горохового? Хотя… она увидела, как рука следователя, заброшенная назад, несколько раз с силой помяла шею, и решила, что у Бугайца болит голова или он просто устал. Отсюда и раздражение. «Все равно это не оправдание…» – мелькнула сердитая мысль и оборвалась, потому что надо было слушать Аду.
– Я думаю, отвечать стоит только на ваш первый вопрос, потому что только первый вопрос задан вами действительно по делу, – по-прежнему спокойно ответила Ада, и две белые руки так же спокойно легли на подлокотники кресла. – Итак, вы просили подробностей – с чего началось наше знакомство с Натаном… Как я уже сказала, он принес мне хорошо сохранившийся пергамент и попросил расшифровать знаки, которыми была испещрена нарисованная на нем человеческая фигура. Если эти знаки действительно имеют значение и замыкаются в какую-то логическую цепочку, то, значит, документ неподдельный и в самом деле имеет серьезную ценность. У Натана был повод тревожиться – в последнее время антикварный рынок наводнили подделки. Не так уж трудно, обладая современными техническими средствами, изготовить пергамент и затем «состарить» его. Гораздо сложнее, и даже почти невозможно, при помощи давно забытых символов и понятий наполнить его истинным смыслом. На это в мире способно всего несколько человек, которых можно пересчитать по пальцам одной руки.
– И вы хотите сказать, что, как это… «расшифровали» эту бумагу? – Бугаец снова поднял руку и принялся массировать шею.
– Пергамент.
– Один черт! Вы поняли, что там нарисовано, в этом медицинском атласе?
– Да. Собственно говоря, именно я и установила, что это медицинский атлас, а не просто рисунок, скажем, Ноя с его питомцами из библейского ковчега. На пергаменте была изображена фигура человека без брюшной стенки, в животе у которого сидит рак, сердце пожирает лев, голову топчет баран, ноги – обвили рыбы, а на плечах пристроились два одинаковых младенца и так далее.
– Страсть господня! – делано ужаснулся следователь. – Только при чем же здесь медицина? Наверняка просто древнее проклятие. Или, скажем, школяр какой-нибудь нашалил. Наши бездельники на партах рожи рисуют, а тогда, поди, на пергаментах.
– Разочарую вас – это невозможно, – бесстрастно ответила Ада, не переменив своей позы сфинкса. – Школяры XVI века, может быть, и занимались на уроках подобным озорством, но делали они это, смею вас заверить, не на пергаменте. Слишком дорогое это было бы удовольствие. Портить и разрисовывать бумагу, а не пергамент им было бы куда проще – ведь бумага знакома Европе уже с 751 года, когда ее впервые завезли из Китая, а потом и научились делать самостоятельно в итальянских и немецких мастерских. Пергамент же, как известно, изготавливался из кожи молодых животных – ягнят, телят, коз. Это был очень дорогой материал, но и очень долговечный – гораздо долговечнее бумаги! И именно поэтому его использовали для изложения особенно важных документов, которые необходимо было сохранить на века. В том числе и для медицинских книг.