Страница:
Диана Уинн Джонс
Сила трех
© А. Бродоцкая, перевод, 2012
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2 012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2 012
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()
Киту и Джанни
Глава 1
Это повесть о детях Адары – об Айне и Сири, у которых был Дар, и о Гейре, который считал себя обыкновенным. Но поскольку все, что произошло тогда в Низинах, случилось из-за поступка, который совершил одним летним днем Орбан, брат Адары, когда ей было всего семь лет, то и рассказ мы начнем именно с него.
Туман над Низинами не рассеивался никогда. Даже в ясный полдень того ясного летнего дня деревья и посевы были окутаны дымкой, так что зелень словно бы отражалась в стоячих торфяных лужах, как будто в самой себе. Плоские Низины со всех сторон были окружены пологими зелеными холмами. Бо́льшая часть Низин оставалась заболоченной, и жар Светлого Солнца поднимал оттуда испарения.
Орбан вышагивал по прямой зеленой тропе, что вела прочь от приземистого замшелого Отхолмья, оставшегося у него за спиной, у самого кольца холмов, окружавших Низины. Позади Отхолмья, слева, виднелся Призрачный Курган, на вершине которого кособоко громоздился огромный валун – почему он там оказался, не знал никто. Орбан краем глаза увидел этот валун, когда обернулся, чтобы надменно, через плечо, предостеречь сестру не подходить к болотистым местам и стоячей воде. Его бесило, что она за ним увязалась, но если бы он не стал присматривать за ней, то накликал бы на себя неприятности, а этого ему не хотелось.
Великаны в очередной раз затеяли междоусобную войну. Из-за мглистой завесы на краю Низин время от времени доносились глухие удары и рокот их оружия. Орбан не обращал на них внимания. Великаны его не занимали. Тропа, по которой он шагал, была старой великанской дорогой. Глядя себе под ноги, он различал под слоем дерна громадные камни мостовой и думал, что когда-нибудь убьет много великанов. Однако по большей части мысли Орбана были заняты самим Орбаном, которому сравнялось двенадцать лет и который станет вождем. У Орбана был отличный новый меч. Он с важным видом размахивал клинком и то и дело трогал толстую золотую шейную гривну – отличительный знак сына вождя.
– А ну быстрей, а то тебя дориги заберут! – крикнул он Адаре.
Адаре исполнилось всего семь лет, и от шума великанской битвы ей было не по себе. В ее представлении он был похож на гром, а она всегда думала, что гроза – это когда совсем великанские великаны катают по небу деревянные мячи. Но Адара ни за что не хотела, чтобы Орбан догадался, как ей страшно, поэтому послушно пробежала несколько шагов по зеленой тропе, нагнала брата и притворилась, будто не слышит шума.
Орбан вышел из дома, чтобы побыть наедине со своим новым мечом и со своей славой, но поскольку за ним увязалась Адара, он решил открыть частицу своей славы сестре.
– Я знаю в десять раз больше тебя! – отчеканил он.
– Я знаю, что ты знаешь, – смиренно ответила Адара.
Орбан нахмурился. Досадно, когда твоя слава в порядке вещей. Ведь так хочется потрясать и восхищать.
– Вот ведь ты наверняка не знаешь, что на Призрачном Кургане полным-полно призраков мертвых доригов, – сообщил он. – Много сотен лет назад их всех перебили отхолмцы. Хороший дориг – мертвый дориг.
Так думали все. Но поскольку Адара искренне полагала, что Орбан умнее всех на свете, она учтиво промолчала.
– Дориги – паршивые паразиты, – продолжал Орбан, разозлившись на нее за молчание. – Холоднокровные паразиты. Они не умеют ни петь, ни ткать, ни воевать, ни работать по золоту. Прячутся себе под водой и так и норовят утянуть тебя туда. А ты знаешь, что раньше на половине холмов вокруг Низин было полно народу, а потом пришли дориги и всех перебили?
– А я думала, это чума, – робко сказала Адара.
– Дура, – ответил Орбан.
Адара, понимая, что поправлять его не стоило, смиренно с этим согласилась. Это Орбану тоже не понравилось. Он принялся искать действенный способ наглядно и решительно показать Адаре, насколько он ее превосходит.
Вокруг ничего подходящего не нашлось. Тропа вела мимо зарослей тростника и терялась в мглистой дали. Посреди ближайшего поля виднелась изгородь, а рядом поблескивала яма со стоячей водой. Над глубокой выбоиной на дороге висели ошметки тумана, и оттуда на детей смотрел долгоносый дрозд. Дрозд, пожалуй, сгодится.
– Дрозда видишь? – спросил Орбан.
Адара подпрыгнула – со стороны великанской битвы до нее донеслась очередная лавина тупых ударов. Она обернулась и обнаружила, что Отхолмье уже скрылось за дымкой вдали.
– Пойдем домой, – попросила она.
– Хочешь домой – иди, только я сейчас покажу одну штуку, которой ты точно не знаешь! – заявил Орбан. – Если этот дрозд на самом деле дориг, я могу превратить его обратно! Слова знаю! Ну что, сказать?
– Нет, не надо. Идем лучше домой, – дрожа, повторила Адара.
– Малявка! – бросил Орбан. – Гляди. – И он зашагал к птице, произнося слова и размахивая в такт мечом.
Ничего не произошло, потому что слова Орбан перепутал. И ничего бы так и не произошло, если бы услужливая Адара, которая терпеть не могла, когда ее брат выставлял себя дураком, не произнесла нужные слова за него.
Из выбоины вырвалась волна холодного воздуха, и брат с сестрой вздрогнули. Они так перепугались, что не могли шевельнуться. Отчаянно встрепенувшись в знак протеста, дрозд растворился в тумане, который был гуще и серее витавшей над Низинами вековечной дымки. Туман закрутился смерчем и сгустился в фигуру гораздо больше птицы. Это была бледная чешуйчатая фигура дорига – самого взаправдашнего дорига. Дориг стоял в выбоине, опершись на одно колено, и в ужасе глядел на них, обеими руками вцепившись в плетеную гривну зеленого золота, вроде тех, которые носили Адара и Орбан.
– Смотри, что ты натворила! – рявкнул Орбан на Адару.
Однако он тут же отметил про себя, что этот дориг не такой уж крупный. Ему рассказывали, будто дориги больше чем на голову выше взрослого человека, но этот доставал ему всего до подбородка. Да и на вид он оказался худой и хилый. Оружия при недомерке, судя по всему, не имелось, а самое хорошее во всем этом было то, что, раз уж ему сказали слова, он не мог ни во что превратиться до самого заката Светлого Солнца. Так что теперь доригу не обернуться ни волком, ни гадюкой.
Изрядно приободрившись, Орбан направился к выбоине, грозно размахивая мечом. Дориг, дрожа, поднялся и отступил на несколько шагов. Он был даже меньше, чем думал Орбан. И тогда Орбан ужасно расхрабрился. Он смерил чешуйчатое создание презрительным взглядом и заметил гривну, сверкавшую в бледных пальцах. Это была очень красивая гривна. Она была сделана в виде подковы, в точности как гривна Орбана, и из того же зеленого золота, но вдвое толще, и плетеные узоры на ней оказались на диво изысканные. Орбан различил в узоре слова, зверей и цветы. На концах гривны, там, где у Орбана были обыкновенные шишки, виднелись чуть ли не совиные головы. Не далее как вчера Орбана крепко выпороли за жульничество с гривной, которая была куда хуже этой. Он знал, что секрет изготовления таких узоров давным-давно утрачен. Еще бы доригу не трусить. Орбан застиг его на месте преступления с драгоценным древним украшением.
– Что это ты там делаешь с этой гривной? – сурово спросил Орбан.
Дориг, трепеща, взглянул Орбану в лицо. Странные желтые глаза дорига показались мальчику отвратительными.
– Держу на солнце, – ответил он, словно оправдываясь. – Нужно держать золото на солнце, а иначе оно снова превратится в землю.
– Чушь, – заявил Орбан. – В жизни не держал мою гривну на солнце.
– Вы больше нас бываете на открытом воздухе, – объяснил дориг.
Орбан поежился, представив себе, как дориги всю свою жизнь таятся под вонючей болотной водой. Да и к тому же кровь у них холодная, так что ворованное золото им, конечно, приходится держать на солнце. Фу!
– Откуда у тебя эта гривна? – свирепо спросил он.
Дориг, казалось, удивился, что он это спрашивает.
– От отца, конечно! Разве не отец дал тебе твою гривну?
– Отец, – кивнул Орбан. – Но ведь мой отец – Огг, вождь Отхолмья!
– Должно быть, он человек очень знатный, – учтиво ответил дориг.
От злости Орбан едва не онемел. Этот жалкий трясущийся дориг даже не слышал об Огге из Отхолмья!
– Мой отец, – раздельно произнес он, – верховный вождь всех Низин. А твой отец – вор. Эту гривну он где-то украл.
– Он не украл, он велел ее сделать! – возмутился дориг. – И никакой он не вор, он царь!
Орбан остолбенел. Великаны разразились очередным отдаленным рокотом и грохотом, но Орбану было не до того – он не верил своим ушам. Если дориг не врет, значит, эта гнусная, костлявая, чешуйчатая тварь по рождению выше его, Орбана! Нет, это наверняка ложь.
– Дориги всегда врут, – объяснил Орбан Адаре.
– Я не вру! – запротестовал дориг.
Адара ужасно испугалась, что брат снова выставит себя дураком, поскольку так случалось очень часто.
– Наверное, он говорит правду, Орбан, – сказала она. – А теперь пойдем домой.
– Врет, – не унимался Орбан. – Дориги не умеют ковать золото, так что все это вранье.
– Нет, ты неправ, у нас хорошие золотых дел мастера, – возразил дориг. Увидев, что Адара готова ему поверить, он нетерпеливо обернулся к ней: – Я видел, как они делали эту гривну. Они вплели в нее слова Могущества, Богатства и Истины. А ваши гривны – они такие же?
Адара восхищенно ощупала свою гривну – попроще и поуже той, что была у дорига.
– В моей только Невредимость. У Орбана тоже.
Орбан не терпел, когда Адара восхищалась кем-нибудь, кроме него самого. Он решил не верить ни одному слову.
– Не слушай его, – велел он. – Он просто пытается убедить тебя, будто не крал гривну.
Адара испуганно и нерешительно смотрела то на брата, то на дорига. Орбан понял, что им она сейчас не восхищается. Ну и ладно. Надо показать ей, кто прав. Он властно протянул к доригу руку.
– А ну, отдай!
Сначала дориг его просто не понял. Потом его желтые глаза округлились, и он отступил на шаг, прижимая гривну к тощей груди.
– Но это же моя гривна, я же тебе объяснил!
– Орбан, не трогай его! – взмолилась Адара.
К этому времени Орбан начал подозревать, что выставляет себя дураком. Тут он окончательно рассвирепел и решил, несмотря ни на что, произвести на Адару должное впечатление.
– Отдай гривну, – приказал он доригу, – а не то я тебя убью!
Желая доказать, что не шутит, он со свистом крутанул новеньким мечом. Дориг пригнулся.
– Беги, – настоятельно посоветовала ему Адара.
То, что Адара теперь оказалась на стороне дорига, стало для Орбана последней каплей.
– Только попробуй, я тебя в два шага нагоню! – зашипел он. – А тогда я тебя убью и все равно заберу гривну! Отдай!
Дориг понимал, что его коротенькие ножки нечего и сравнивать с ногами Орбана. Он застыл на месте, вцепившись в гривну и дрожа.
– У меня даже ножа нет, – проговорил он. – А из-за вас я теперь до вечера не могу превращаться.
– Прости, это я виновата, – сказала Адара.
– Замолчи! – рявкнул на нее Орбан. Он сделал стремительный выпад левой рукой в сторону гривны. – Отдай ее мне!
Дориг увернулся.
– Не могу, – в отчаянии ответил он. – Объясни ему, что я не могу! – попросил он Адару.
– Орбан, ты же сам понимаешь, он не может! – закричала Адара. – Если бы ты был на его месте, тебя бы надо было убить, чтобы забрать гривну!
Этим она добилась лишь того, что Орбану стало окончательно ясно – тварь надо убить. Он понял, что зашел слишком далеко и достойных путей отступления не осталось, и от этого только еще пуще разъярился. И вообще – как смеет дориг подражать обычаям людей?
– Я сказал – замолчи! – зарычал он на Адару. – К тому же гривна краденая, а это совсем другое дело! Отдай! – И он шагнул к доригу.
Дориг снова отшатнулся. Вид у него был жалкий.
– Берегись! Только попробуй отнять гривну, и я наложу на нее проклятие! Если ты ее заберешь, она не принесет тебе добра!
В ответ Орбан снова попытался схватить гривну. Дориг едва успел отпрянуть в сторону. Однако он сумел надеть гривну на шею, хотя пальцы у него тряслись, и теперь Орбану было гораздо труднее ухватить добычу. А потом дориг начал произносить проклятие. Проклятие было такое мощное и красноречивое, что Адара не могла не восхититься, и даже Орбан был обескуражен. Они и не знали, что дориги так разбираются в словах. Тварь горячо и пронзительно заклинала гривну так, чтобы в будущем вплетенные в нее слова обернулись против владельца, чтобы Могущество приносило боль, Богатство – утраты, Истина – разорение и чтобы все и всяческие несчастья преследовали хозяина гривны по пятам и затуманивали его разум. А потом дориг пробежал бледными пальцами по затейливым изгибам узора и наложил отдельное проклятие на каждую его деталь, которой касался: пусть рыбы принесут потери на воде, звери – утраты на суше, цветы – крушение надежд, узлы – гибель дружеских уз, плоды – неудачи и запустение, и как соединены все они замыслом ремесленника, так пусть будут они соединены с жизнью владельца. А напоследок дориг коснулся совиных голов и заклял их быть стражами и сделать так, чтобы владелец гривны прикипел к ней душой и хранил ее, словно не было в его жизни большей драгоценности. И вот, сказав все это, дориг умолк. Он задыхался и даже покраснел, несмотря на бледность.
– Ну что? Ты все еще хочешь гривну?
Адаре горько было видеть, как губят такую красоту и как заставляют тонкую работу обернуться против себя самой.
– Нет-нет! – закричала она. – И когда будешь дома, пожалуйста, вели сделать тебе другую!
А Орбан слушал дорига, радуясь собственному хитроумию. Он-то заметил, что дориг не раз и не два прибегал к Силам, которые стояли выше сил самой гривны. Без Солнца, Луны или Земли даже такое проклятие может принести разве что легкое невезение. Эта тварь его за дурака держит. За горизонтом снова загрохотали великаны – словно бы рукоплескали его прозорливости. Орбан твердо решил, что не даст себя провести, кинулся к доригу, и тот не успел и дернуться, как Орбан вцепился в гривну.
– А ну отдавай!
– Нет!
Дориг тоже схватился за гривну обеими руками и вырвал ее у Орбана. Орбан взмахнул новеньким мечом и ударил тварь по голове. Дориг согнулся и зашатался. Адара метнулась к брату и попыталась его оттащить. Орбан легким движением правого локтя оттолкнул ее и снова занес меч. Великаны за горизонтом грохотали так, словно с неба сыпались скалы.
– Как хочешь! – закричал дориг. – Но тогда я призываю Древнюю Силу, и Среднюю Силу, и Новую Силу и заклинаю их держать проклятие на этой гривне, и пусть оно не ослабнет, пока не будут умилостивлены все Три!
От этого коварства Орбан просто вышел из себя. Он снова ударил дорига мечом – ударил изо всех сил. Дориг слабо вскрикнул и рухнул наземь. Орбан сорвал гривну у него с шеи и выпрямился, дрожа от отвращения и ликования. Великаны стихли, оставив по себе глухое молчание.
– Орбан, как ты мог! – проговорила Адара, стоя на коленях в траве, пробившейся между камней старой дороги.
Орбан презрительно перевел взгляд с сестры на тело своей жертвы. Как ни странно, кровь, которой истекал белесый труп, была ярко-алая, и на холодном воздухе над нею поднимался легкий пар. Однако Орбан тут же вспомнил, что у пойманной рыбы тоже бывает такая красная кровь, а гниющие отбросы на помойной куче тоже испускают пар.
– Вставай, – приказал он Адаре. – Хороший дориг – мертвый дориг. Пошли.
И он зашагал в сторону дома, а Адара понуро плелась позади. Лицо у нее побледнело и застыло, и зубы стучали.
– Орбан, выбрось гривну, пожалуйста, – умоляла она. – На ней ужасно сильное проклятие.
Орбана и правда сильно тревожил вопрос, не избавиться ли от гривны. Но робость Адары тут же пробудила в нем дух противоречия.
– Не дури, – бросил он. – Он же не призвал нужные Силы. Если хочешь знать, он вообще все перепутал.
– Но это же проклятие умирающего! – возразила Адара.
Орбан притворился, будто не слышит. Он сунул гривну за пазуху и как следует застегнул все пуговицы на куртке. Потом он развил бурную деятельность – чистил меч, насвистывал и вообще всячески показывал, что история с доригом беспокоит его куда меньше, чем на самом деле. Он твердил себе, что только что заполучил великую драгоценность, что дориг наверняка беззастенчиво врал, а если даже он не врал, то Орбан только что нанес врагу добрый удар и что хороший дориг – мертвый дориг.
– Давай лучше спросим про Силы у отца, – печально пробормотала Адара.
– Еще чего! – вспыхнул Орбан. – Попробуй у меня проболтайся! Только попробуй – и я наложу на тебя самые сильные слова, какие только знаю! А ну поклянись, что ни слова не скажешь!
Его злоба так ошеломила Адару, что она немедленно поклялась Светлым Солнцем и Белой Луной не говорить о случившемся ни одной живой душе. Орбан был удовлетворен. Он не стал задумываться, почему его настолько тревожит, как бы никто не узнал о гривне. Его мысли очень кстати отвлеклись от того, что же скажет Огг, если узнает, что его сын убил безоружное и беззащитное создание ради про́клятой гривны. Нет. Едва Адара поклялась ничего никому не рассказывать, Орбан начал гордиться своим утренним подвигом.
Адара думала иначе. Ей было очень скверно. Она не могла забыть, с какой радостью смотрели желтые глаза дорига, когда он понял, что Адара вот-вот ему поверит, и какое в них было отчаяние, когда дориг призывал Силы. Адара считала, что сама во всем виновата. Ведь если бы она не произнесла верные слова, Орбан не убил бы дорига и не принес бы домой проклятие. И она бы до сих пор думала, что лучше Орбана нет никого на свете, и не поняла бы, что он всего-навсего жестокий хвастун.
Едва ли не самым горьким для Адары было разочарование в Орбане. Оно распространилось на всех обитателей Отхолмья. Адара глядела на них, слушала их разговоры и думала, что любой из них на месте Орбана сделал бы то же самое. Она решила, что когда вырастет, то не выйдет замуж, никогда-никогда не выйдет, если не встретит человека, совсем не похожего на Орбана. А самым горьким было то, что она не имела права никому ничего рассказывать. Адаре страстно хотелось во всем сознаться. Она в жизни не чувствовала себя такой виноватой. Но она дала страшную клятву и не решалась проговориться. Каждый раз, когда она вспоминала про дорига, ей хотелось плакать, но ужас и чувство вины не позволяли ей даже этого. Поначалу она не осмеливалась плакать, а потом обнаружила, что не может. Не прошло и месяца, как Адара побледнела, занемогла и перестала есть.
Ее уложили в постель, и Огг очень волновался за нее.
– Что у тебя на душе, Адара? – спросил он, поглаживая ее по голове. – Расскажи мне.
Адара не решалась произнести ни слова. Ей впервые было что скрывать от отца, и от этого становилось еще хуже. Она откатилась к стене и сунула голову под одеяло. Вот бы поплакать, думала она. Но не получается. Это проклятие дорига.
Огг испугался, что Адару прокляли. Он очень тревожился, потому что любил Адару гораздо больше Орбана. На всякий случай он зажег светильники и велел произнести правильные слова. Орбан был в ужасе. Он решил, что Адара рассказала Оггу о дориге. Он набросился на Адару, которая лежала, глядя в соломенную крышу, и мечтала во всем сознаться и поплакать.
– Ты что-то рассказала? – свирепо спросил Орбан.
– Нет, – убитым голосом ответила Адара.
– Даже стенам и очагу? – подозрительно уточнил Орбан – он знал, как выплывает наружу то, что хочется скрыть.
– Нет, – отозвалась Адара. – Ничего и ничему.
– Благодарение Силам! – сказал Орбан и с превеликим облегчением пошел перепрятать гривну понадежнее.
Когда он ушел, Адара села. Брат подал ей восхитительную, чудную мысль. Конечно, ни Оггу, ни даже очагу ничего рассказывать нельзя; но что ей мешает поведать все камням на древней великанской дороге? Они же и так все видели из-под дерна. На них пролилась кровь дорига. Можно пойти и все им рассказать, а потом поплакать, и станет легче.
В тот же вечер Адара почувствовала себя настолько лучше, что Огг очень обрадовался. Она сытно поужинала и крепко проспала всю ночь. На следующее утро отец позволил ей встать, а еще через день отпустил погулять.
Этого Адара и дожидалась. Покинув Отхолмье, она немного побродила с овцами – хотела убедиться, что ее отсутствие никого не встревожило и никто ее не ищет. А потом она со всех ног побежала к старой дороге.
Был жаркий день. Над Низинами тяжко нависал серый туман, деревья потемнели. Когда Адара, задыхаясь и обливаясь потом, добежала до выбоины в дороге, там не было ничего, кроме вьющихся в воздухе мошек. От дорига не осталось ни следа, ни капельки крови на травинке, но Адара так ясно все помнила, что так и видела лежащее на дороге чешуйчатое тело.
– Он был такой маленький! – невольно воскликнула она. – Такой тоненький! И кровь так текла!
Голос ее громко прозвенел в вязкой тиши. Адара подпрыгнула. Она поспешно огляделась – не слышал ли ее кто-нибудь. Но тростник у дороги был неподвижен, птиц в небе не оказалось, а в живой изгороди неподалеку никто не шуршал. Даже великаны вели себя тихо. Над головой у Адары виднелся среди бела дня блеклый диск полной луны. Адара знала, что это доброе знамение. Она опустилась в траву на колени и начала свою исповедь, глядя на камни сквозь дерн.
– Ой, камни, – произнесла она. – Мне надо вам напомнить ужасные вещи – ужаснее не бывает.
И она рассказала все – и что говорила она, и что говорил Орбан, и что говорил бедный испуганный дориг, и вот она дошла до того места, когда сказала «тебя бы надо было убить, чтобы забрать гривну». И тогда она заплакала. Она плакала и плакала, раскачиваясь на коленях и закрыв руками лицо, и никак не могла остановиться, поглощенная великим облегчением, оттого что снова могла плакать.
Пятнистая травяная змейка, которая все это время пряталась в ближайшем пучке тростника, мягко стекла вниз, на теплый дерн, и стала ждать, изогнувшись рядом с Адарой. Но Адара ничего не делала, только раскачивалась и плакала, и тогда змейка подняла голову с очень яркими и влажными желтыми глазами и издала тихое «хссссст!». Адара не слышала. Она была поглощена горем.
Змейка подождала еще. Потом она словно бы пожала плечами. Плача, Адара почувствовала, как рядом с ней похолодало и возникла какая-то тень, но не обращала ни на что внимания, пока тоненький голос у ее плеча не произнес властно:
– Почему же ты не рассказываешь дальше? Что сказал мой брат?
Адара быстро повернула голову. Она оказалась лицом к лицу с маленьким доригом – с очень маленьким доригом, не выше ее самой, – который стоял на коленях на дороге. Глаза у него были темнее, чем у мертвого дорига, почти карие, он был приземист и грозен, но Адара тут же заметила семейное сходство. Этот, очевидно, был куда моложе. Он еще не оброс настоящей чешуей. Его бледное тело скрывалось под чем-то вроде серебристого плаща, а золотая гривна на шее была сделана в виде простой гладкой ленты, как и пристало недорослю. Адара понимала, что ничего плохого он ей сделать не может, но все равно испугалась, когда его увидела.
– Говори! – приказал маленький дориг, и его желто-карие глаза наполнились гневными слезами. – Я желаю знать, что было дальше!
– Не могу! – возразила Адара, глаза которой тоже застилали слезы. – Я поклялась Орбану Светлым Солнцем, что никому не расскажу, и раз ты меня слышал, значит, я нарушила клятву. Теперь случится что-нибудь совершенно ужасное!
– Нет, не случится, – нетерпеливо оборвал ее маленький дориг. – Ты же рассказывала камням, а не мне, а я случайно подслушал. Что тебе мешает рассказать камням все остальное?
– Боюсь! – ответила Адара.
– Не дури! – закричал дориг. – Я все ходил сюда и ходил чуть не месяц напролет, а потом дома мне задавали трепку, потому что я хотел узнать, что же случилось! А когда ты наконец пришла, то зачем-то замолчала на самом важном месте! Гляди! – И его длинный бледный палец показал сначала на Землю, потом на белый кружок Луны, а потом уперся в Светлое Солнце, высоко стоявшее на юге. – Здесь сошлись все Три Силы. Все сложилось так, что ты просто не могла не рассказать, как же ты не понимаешь! Но если ты до того перепугалась, что проглотила язык, – все равно. Я знаю, что это твой брат Орбан убил моего брата и украл его гривну.
– Тогда ладно, – в ужасе пролепетала Адара. – Камни, это был мой брат. Я хотела его остановить, а он меня оттолкнул.
– Мой брат ничего больше не говорил? – быстро спросил мальчик-дориг.
– Да, говорил, он наложил на гривну проклятие, – ответила Адара. – О камни.
– А! – сказал мальчик-дориг. – Так я и думал – хоть что-то он да сделал. Он был совсем не боец, но очень умный. А что за проклятие?
– О камни, – сказала Адара и замялась. Она не осмеливалась повторить слова проклятия, как ни отчетливо их помнила, потому что боялась навлечь его на себя. Ей пришлось пробираться на ощупь, старательно пересказывая его и описывая узор на гривне и несчастья, вплетенные в этот узор, пока не добралась до совиных голов на концах. – И он повелел, чтобы птичьи головы… это… следили за тем, кто возьмет гривну, и сделали так, чтобы он не смог избавиться от нее… даже если она… это… будет стоить ему всего его досто… достояния. О камни, – заключила она, радуясь, что теперь все позади.
Туман над Низинами не рассеивался никогда. Даже в ясный полдень того ясного летнего дня деревья и посевы были окутаны дымкой, так что зелень словно бы отражалась в стоячих торфяных лужах, как будто в самой себе. Плоские Низины со всех сторон были окружены пологими зелеными холмами. Бо́льшая часть Низин оставалась заболоченной, и жар Светлого Солнца поднимал оттуда испарения.
Орбан вышагивал по прямой зеленой тропе, что вела прочь от приземистого замшелого Отхолмья, оставшегося у него за спиной, у самого кольца холмов, окружавших Низины. Позади Отхолмья, слева, виднелся Призрачный Курган, на вершине которого кособоко громоздился огромный валун – почему он там оказался, не знал никто. Орбан краем глаза увидел этот валун, когда обернулся, чтобы надменно, через плечо, предостеречь сестру не подходить к болотистым местам и стоячей воде. Его бесило, что она за ним увязалась, но если бы он не стал присматривать за ней, то накликал бы на себя неприятности, а этого ему не хотелось.
Великаны в очередной раз затеяли междоусобную войну. Из-за мглистой завесы на краю Низин время от времени доносились глухие удары и рокот их оружия. Орбан не обращал на них внимания. Великаны его не занимали. Тропа, по которой он шагал, была старой великанской дорогой. Глядя себе под ноги, он различал под слоем дерна громадные камни мостовой и думал, что когда-нибудь убьет много великанов. Однако по большей части мысли Орбана были заняты самим Орбаном, которому сравнялось двенадцать лет и который станет вождем. У Орбана был отличный новый меч. Он с важным видом размахивал клинком и то и дело трогал толстую золотую шейную гривну – отличительный знак сына вождя.
– А ну быстрей, а то тебя дориги заберут! – крикнул он Адаре.
Адаре исполнилось всего семь лет, и от шума великанской битвы ей было не по себе. В ее представлении он был похож на гром, а она всегда думала, что гроза – это когда совсем великанские великаны катают по небу деревянные мячи. Но Адара ни за что не хотела, чтобы Орбан догадался, как ей страшно, поэтому послушно пробежала несколько шагов по зеленой тропе, нагнала брата и притворилась, будто не слышит шума.
Орбан вышел из дома, чтобы побыть наедине со своим новым мечом и со своей славой, но поскольку за ним увязалась Адара, он решил открыть частицу своей славы сестре.
– Я знаю в десять раз больше тебя! – отчеканил он.
– Я знаю, что ты знаешь, – смиренно ответила Адара.
Орбан нахмурился. Досадно, когда твоя слава в порядке вещей. Ведь так хочется потрясать и восхищать.
– Вот ведь ты наверняка не знаешь, что на Призрачном Кургане полным-полно призраков мертвых доригов, – сообщил он. – Много сотен лет назад их всех перебили отхолмцы. Хороший дориг – мертвый дориг.
Так думали все. Но поскольку Адара искренне полагала, что Орбан умнее всех на свете, она учтиво промолчала.
– Дориги – паршивые паразиты, – продолжал Орбан, разозлившись на нее за молчание. – Холоднокровные паразиты. Они не умеют ни петь, ни ткать, ни воевать, ни работать по золоту. Прячутся себе под водой и так и норовят утянуть тебя туда. А ты знаешь, что раньше на половине холмов вокруг Низин было полно народу, а потом пришли дориги и всех перебили?
– А я думала, это чума, – робко сказала Адара.
– Дура, – ответил Орбан.
Адара, понимая, что поправлять его не стоило, смиренно с этим согласилась. Это Орбану тоже не понравилось. Он принялся искать действенный способ наглядно и решительно показать Адаре, насколько он ее превосходит.
Вокруг ничего подходящего не нашлось. Тропа вела мимо зарослей тростника и терялась в мглистой дали. Посреди ближайшего поля виднелась изгородь, а рядом поблескивала яма со стоячей водой. Над глубокой выбоиной на дороге висели ошметки тумана, и оттуда на детей смотрел долгоносый дрозд. Дрозд, пожалуй, сгодится.
– Дрозда видишь? – спросил Орбан.
Адара подпрыгнула – со стороны великанской битвы до нее донеслась очередная лавина тупых ударов. Она обернулась и обнаружила, что Отхолмье уже скрылось за дымкой вдали.
– Пойдем домой, – попросила она.
– Хочешь домой – иди, только я сейчас покажу одну штуку, которой ты точно не знаешь! – заявил Орбан. – Если этот дрозд на самом деле дориг, я могу превратить его обратно! Слова знаю! Ну что, сказать?
– Нет, не надо. Идем лучше домой, – дрожа, повторила Адара.
– Малявка! – бросил Орбан. – Гляди. – И он зашагал к птице, произнося слова и размахивая в такт мечом.
Ничего не произошло, потому что слова Орбан перепутал. И ничего бы так и не произошло, если бы услужливая Адара, которая терпеть не могла, когда ее брат выставлял себя дураком, не произнесла нужные слова за него.
Из выбоины вырвалась волна холодного воздуха, и брат с сестрой вздрогнули. Они так перепугались, что не могли шевельнуться. Отчаянно встрепенувшись в знак протеста, дрозд растворился в тумане, который был гуще и серее витавшей над Низинами вековечной дымки. Туман закрутился смерчем и сгустился в фигуру гораздо больше птицы. Это была бледная чешуйчатая фигура дорига – самого взаправдашнего дорига. Дориг стоял в выбоине, опершись на одно колено, и в ужасе глядел на них, обеими руками вцепившись в плетеную гривну зеленого золота, вроде тех, которые носили Адара и Орбан.
– Смотри, что ты натворила! – рявкнул Орбан на Адару.
Однако он тут же отметил про себя, что этот дориг не такой уж крупный. Ему рассказывали, будто дориги больше чем на голову выше взрослого человека, но этот доставал ему всего до подбородка. Да и на вид он оказался худой и хилый. Оружия при недомерке, судя по всему, не имелось, а самое хорошее во всем этом было то, что, раз уж ему сказали слова, он не мог ни во что превратиться до самого заката Светлого Солнца. Так что теперь доригу не обернуться ни волком, ни гадюкой.
Изрядно приободрившись, Орбан направился к выбоине, грозно размахивая мечом. Дориг, дрожа, поднялся и отступил на несколько шагов. Он был даже меньше, чем думал Орбан. И тогда Орбан ужасно расхрабрился. Он смерил чешуйчатое создание презрительным взглядом и заметил гривну, сверкавшую в бледных пальцах. Это была очень красивая гривна. Она была сделана в виде подковы, в точности как гривна Орбана, и из того же зеленого золота, но вдвое толще, и плетеные узоры на ней оказались на диво изысканные. Орбан различил в узоре слова, зверей и цветы. На концах гривны, там, где у Орбана были обыкновенные шишки, виднелись чуть ли не совиные головы. Не далее как вчера Орбана крепко выпороли за жульничество с гривной, которая была куда хуже этой. Он знал, что секрет изготовления таких узоров давным-давно утрачен. Еще бы доригу не трусить. Орбан застиг его на месте преступления с драгоценным древним украшением.
– Что это ты там делаешь с этой гривной? – сурово спросил Орбан.
Дориг, трепеща, взглянул Орбану в лицо. Странные желтые глаза дорига показались мальчику отвратительными.
– Держу на солнце, – ответил он, словно оправдываясь. – Нужно держать золото на солнце, а иначе оно снова превратится в землю.
– Чушь, – заявил Орбан. – В жизни не держал мою гривну на солнце.
– Вы больше нас бываете на открытом воздухе, – объяснил дориг.
Орбан поежился, представив себе, как дориги всю свою жизнь таятся под вонючей болотной водой. Да и к тому же кровь у них холодная, так что ворованное золото им, конечно, приходится держать на солнце. Фу!
– Откуда у тебя эта гривна? – свирепо спросил он.
Дориг, казалось, удивился, что он это спрашивает.
– От отца, конечно! Разве не отец дал тебе твою гривну?
– Отец, – кивнул Орбан. – Но ведь мой отец – Огг, вождь Отхолмья!
– Должно быть, он человек очень знатный, – учтиво ответил дориг.
От злости Орбан едва не онемел. Этот жалкий трясущийся дориг даже не слышал об Огге из Отхолмья!
– Мой отец, – раздельно произнес он, – верховный вождь всех Низин. А твой отец – вор. Эту гривну он где-то украл.
– Он не украл, он велел ее сделать! – возмутился дориг. – И никакой он не вор, он царь!
Орбан остолбенел. Великаны разразились очередным отдаленным рокотом и грохотом, но Орбану было не до того – он не верил своим ушам. Если дориг не врет, значит, эта гнусная, костлявая, чешуйчатая тварь по рождению выше его, Орбана! Нет, это наверняка ложь.
– Дориги всегда врут, – объяснил Орбан Адаре.
– Я не вру! – запротестовал дориг.
Адара ужасно испугалась, что брат снова выставит себя дураком, поскольку так случалось очень часто.
– Наверное, он говорит правду, Орбан, – сказала она. – А теперь пойдем домой.
– Врет, – не унимался Орбан. – Дориги не умеют ковать золото, так что все это вранье.
– Нет, ты неправ, у нас хорошие золотых дел мастера, – возразил дориг. Увидев, что Адара готова ему поверить, он нетерпеливо обернулся к ней: – Я видел, как они делали эту гривну. Они вплели в нее слова Могущества, Богатства и Истины. А ваши гривны – они такие же?
Адара восхищенно ощупала свою гривну – попроще и поуже той, что была у дорига.
– В моей только Невредимость. У Орбана тоже.
Орбан не терпел, когда Адара восхищалась кем-нибудь, кроме него самого. Он решил не верить ни одному слову.
– Не слушай его, – велел он. – Он просто пытается убедить тебя, будто не крал гривну.
Адара испуганно и нерешительно смотрела то на брата, то на дорига. Орбан понял, что им она сейчас не восхищается. Ну и ладно. Надо показать ей, кто прав. Он властно протянул к доригу руку.
– А ну, отдай!
Сначала дориг его просто не понял. Потом его желтые глаза округлились, и он отступил на шаг, прижимая гривну к тощей груди.
– Но это же моя гривна, я же тебе объяснил!
– Орбан, не трогай его! – взмолилась Адара.
К этому времени Орбан начал подозревать, что выставляет себя дураком. Тут он окончательно рассвирепел и решил, несмотря ни на что, произвести на Адару должное впечатление.
– Отдай гривну, – приказал он доригу, – а не то я тебя убью!
Желая доказать, что не шутит, он со свистом крутанул новеньким мечом. Дориг пригнулся.
– Беги, – настоятельно посоветовала ему Адара.
То, что Адара теперь оказалась на стороне дорига, стало для Орбана последней каплей.
– Только попробуй, я тебя в два шага нагоню! – зашипел он. – А тогда я тебя убью и все равно заберу гривну! Отдай!
Дориг понимал, что его коротенькие ножки нечего и сравнивать с ногами Орбана. Он застыл на месте, вцепившись в гривну и дрожа.
– У меня даже ножа нет, – проговорил он. – А из-за вас я теперь до вечера не могу превращаться.
– Прости, это я виновата, – сказала Адара.
– Замолчи! – рявкнул на нее Орбан. Он сделал стремительный выпад левой рукой в сторону гривны. – Отдай ее мне!
Дориг увернулся.
– Не могу, – в отчаянии ответил он. – Объясни ему, что я не могу! – попросил он Адару.
– Орбан, ты же сам понимаешь, он не может! – закричала Адара. – Если бы ты был на его месте, тебя бы надо было убить, чтобы забрать гривну!
Этим она добилась лишь того, что Орбану стало окончательно ясно – тварь надо убить. Он понял, что зашел слишком далеко и достойных путей отступления не осталось, и от этого только еще пуще разъярился. И вообще – как смеет дориг подражать обычаям людей?
– Я сказал – замолчи! – зарычал он на Адару. – К тому же гривна краденая, а это совсем другое дело! Отдай! – И он шагнул к доригу.
Дориг снова отшатнулся. Вид у него был жалкий.
– Берегись! Только попробуй отнять гривну, и я наложу на нее проклятие! Если ты ее заберешь, она не принесет тебе добра!
В ответ Орбан снова попытался схватить гривну. Дориг едва успел отпрянуть в сторону. Однако он сумел надеть гривну на шею, хотя пальцы у него тряслись, и теперь Орбану было гораздо труднее ухватить добычу. А потом дориг начал произносить проклятие. Проклятие было такое мощное и красноречивое, что Адара не могла не восхититься, и даже Орбан был обескуражен. Они и не знали, что дориги так разбираются в словах. Тварь горячо и пронзительно заклинала гривну так, чтобы в будущем вплетенные в нее слова обернулись против владельца, чтобы Могущество приносило боль, Богатство – утраты, Истина – разорение и чтобы все и всяческие несчастья преследовали хозяина гривны по пятам и затуманивали его разум. А потом дориг пробежал бледными пальцами по затейливым изгибам узора и наложил отдельное проклятие на каждую его деталь, которой касался: пусть рыбы принесут потери на воде, звери – утраты на суше, цветы – крушение надежд, узлы – гибель дружеских уз, плоды – неудачи и запустение, и как соединены все они замыслом ремесленника, так пусть будут они соединены с жизнью владельца. А напоследок дориг коснулся совиных голов и заклял их быть стражами и сделать так, чтобы владелец гривны прикипел к ней душой и хранил ее, словно не было в его жизни большей драгоценности. И вот, сказав все это, дориг умолк. Он задыхался и даже покраснел, несмотря на бледность.
– Ну что? Ты все еще хочешь гривну?
Адаре горько было видеть, как губят такую красоту и как заставляют тонкую работу обернуться против себя самой.
– Нет-нет! – закричала она. – И когда будешь дома, пожалуйста, вели сделать тебе другую!
А Орбан слушал дорига, радуясь собственному хитроумию. Он-то заметил, что дориг не раз и не два прибегал к Силам, которые стояли выше сил самой гривны. Без Солнца, Луны или Земли даже такое проклятие может принести разве что легкое невезение. Эта тварь его за дурака держит. За горизонтом снова загрохотали великаны – словно бы рукоплескали его прозорливости. Орбан твердо решил, что не даст себя провести, кинулся к доригу, и тот не успел и дернуться, как Орбан вцепился в гривну.
– А ну отдавай!
– Нет!
Дориг тоже схватился за гривну обеими руками и вырвал ее у Орбана. Орбан взмахнул новеньким мечом и ударил тварь по голове. Дориг согнулся и зашатался. Адара метнулась к брату и попыталась его оттащить. Орбан легким движением правого локтя оттолкнул ее и снова занес меч. Великаны за горизонтом грохотали так, словно с неба сыпались скалы.
– Как хочешь! – закричал дориг. – Но тогда я призываю Древнюю Силу, и Среднюю Силу, и Новую Силу и заклинаю их держать проклятие на этой гривне, и пусть оно не ослабнет, пока не будут умилостивлены все Три!
От этого коварства Орбан просто вышел из себя. Он снова ударил дорига мечом – ударил изо всех сил. Дориг слабо вскрикнул и рухнул наземь. Орбан сорвал гривну у него с шеи и выпрямился, дрожа от отвращения и ликования. Великаны стихли, оставив по себе глухое молчание.
– Орбан, как ты мог! – проговорила Адара, стоя на коленях в траве, пробившейся между камней старой дороги.
Орбан презрительно перевел взгляд с сестры на тело своей жертвы. Как ни странно, кровь, которой истекал белесый труп, была ярко-алая, и на холодном воздухе над нею поднимался легкий пар. Однако Орбан тут же вспомнил, что у пойманной рыбы тоже бывает такая красная кровь, а гниющие отбросы на помойной куче тоже испускают пар.
– Вставай, – приказал он Адаре. – Хороший дориг – мертвый дориг. Пошли.
И он зашагал в сторону дома, а Адара понуро плелась позади. Лицо у нее побледнело и застыло, и зубы стучали.
– Орбан, выбрось гривну, пожалуйста, – умоляла она. – На ней ужасно сильное проклятие.
Орбана и правда сильно тревожил вопрос, не избавиться ли от гривны. Но робость Адары тут же пробудила в нем дух противоречия.
– Не дури, – бросил он. – Он же не призвал нужные Силы. Если хочешь знать, он вообще все перепутал.
– Но это же проклятие умирающего! – возразила Адара.
Орбан притворился, будто не слышит. Он сунул гривну за пазуху и как следует застегнул все пуговицы на куртке. Потом он развил бурную деятельность – чистил меч, насвистывал и вообще всячески показывал, что история с доригом беспокоит его куда меньше, чем на самом деле. Он твердил себе, что только что заполучил великую драгоценность, что дориг наверняка беззастенчиво врал, а если даже он не врал, то Орбан только что нанес врагу добрый удар и что хороший дориг – мертвый дориг.
– Давай лучше спросим про Силы у отца, – печально пробормотала Адара.
– Еще чего! – вспыхнул Орбан. – Попробуй у меня проболтайся! Только попробуй – и я наложу на тебя самые сильные слова, какие только знаю! А ну поклянись, что ни слова не скажешь!
Его злоба так ошеломила Адару, что она немедленно поклялась Светлым Солнцем и Белой Луной не говорить о случившемся ни одной живой душе. Орбан был удовлетворен. Он не стал задумываться, почему его настолько тревожит, как бы никто не узнал о гривне. Его мысли очень кстати отвлеклись от того, что же скажет Огг, если узнает, что его сын убил безоружное и беззащитное создание ради про́клятой гривны. Нет. Едва Адара поклялась ничего никому не рассказывать, Орбан начал гордиться своим утренним подвигом.
Адара думала иначе. Ей было очень скверно. Она не могла забыть, с какой радостью смотрели желтые глаза дорига, когда он понял, что Адара вот-вот ему поверит, и какое в них было отчаяние, когда дориг призывал Силы. Адара считала, что сама во всем виновата. Ведь если бы она не произнесла верные слова, Орбан не убил бы дорига и не принес бы домой проклятие. И она бы до сих пор думала, что лучше Орбана нет никого на свете, и не поняла бы, что он всего-навсего жестокий хвастун.
Едва ли не самым горьким для Адары было разочарование в Орбане. Оно распространилось на всех обитателей Отхолмья. Адара глядела на них, слушала их разговоры и думала, что любой из них на месте Орбана сделал бы то же самое. Она решила, что когда вырастет, то не выйдет замуж, никогда-никогда не выйдет, если не встретит человека, совсем не похожего на Орбана. А самым горьким было то, что она не имела права никому ничего рассказывать. Адаре страстно хотелось во всем сознаться. Она в жизни не чувствовала себя такой виноватой. Но она дала страшную клятву и не решалась проговориться. Каждый раз, когда она вспоминала про дорига, ей хотелось плакать, но ужас и чувство вины не позволяли ей даже этого. Поначалу она не осмеливалась плакать, а потом обнаружила, что не может. Не прошло и месяца, как Адара побледнела, занемогла и перестала есть.
Ее уложили в постель, и Огг очень волновался за нее.
– Что у тебя на душе, Адара? – спросил он, поглаживая ее по голове. – Расскажи мне.
Адара не решалась произнести ни слова. Ей впервые было что скрывать от отца, и от этого становилось еще хуже. Она откатилась к стене и сунула голову под одеяло. Вот бы поплакать, думала она. Но не получается. Это проклятие дорига.
Огг испугался, что Адару прокляли. Он очень тревожился, потому что любил Адару гораздо больше Орбана. На всякий случай он зажег светильники и велел произнести правильные слова. Орбан был в ужасе. Он решил, что Адара рассказала Оггу о дориге. Он набросился на Адару, которая лежала, глядя в соломенную крышу, и мечтала во всем сознаться и поплакать.
– Ты что-то рассказала? – свирепо спросил Орбан.
– Нет, – убитым голосом ответила Адара.
– Даже стенам и очагу? – подозрительно уточнил Орбан – он знал, как выплывает наружу то, что хочется скрыть.
– Нет, – отозвалась Адара. – Ничего и ничему.
– Благодарение Силам! – сказал Орбан и с превеликим облегчением пошел перепрятать гривну понадежнее.
Когда он ушел, Адара села. Брат подал ей восхитительную, чудную мысль. Конечно, ни Оггу, ни даже очагу ничего рассказывать нельзя; но что ей мешает поведать все камням на древней великанской дороге? Они же и так все видели из-под дерна. На них пролилась кровь дорига. Можно пойти и все им рассказать, а потом поплакать, и станет легче.
В тот же вечер Адара почувствовала себя настолько лучше, что Огг очень обрадовался. Она сытно поужинала и крепко проспала всю ночь. На следующее утро отец позволил ей встать, а еще через день отпустил погулять.
Этого Адара и дожидалась. Покинув Отхолмье, она немного побродила с овцами – хотела убедиться, что ее отсутствие никого не встревожило и никто ее не ищет. А потом она со всех ног побежала к старой дороге.
Был жаркий день. Над Низинами тяжко нависал серый туман, деревья потемнели. Когда Адара, задыхаясь и обливаясь потом, добежала до выбоины в дороге, там не было ничего, кроме вьющихся в воздухе мошек. От дорига не осталось ни следа, ни капельки крови на травинке, но Адара так ясно все помнила, что так и видела лежащее на дороге чешуйчатое тело.
– Он был такой маленький! – невольно воскликнула она. – Такой тоненький! И кровь так текла!
Голос ее громко прозвенел в вязкой тиши. Адара подпрыгнула. Она поспешно огляделась – не слышал ли ее кто-нибудь. Но тростник у дороги был неподвижен, птиц в небе не оказалось, а в живой изгороди неподалеку никто не шуршал. Даже великаны вели себя тихо. Над головой у Адары виднелся среди бела дня блеклый диск полной луны. Адара знала, что это доброе знамение. Она опустилась в траву на колени и начала свою исповедь, глядя на камни сквозь дерн.
– Ой, камни, – произнесла она. – Мне надо вам напомнить ужасные вещи – ужаснее не бывает.
И она рассказала все – и что говорила она, и что говорил Орбан, и что говорил бедный испуганный дориг, и вот она дошла до того места, когда сказала «тебя бы надо было убить, чтобы забрать гривну». И тогда она заплакала. Она плакала и плакала, раскачиваясь на коленях и закрыв руками лицо, и никак не могла остановиться, поглощенная великим облегчением, оттого что снова могла плакать.
Пятнистая травяная змейка, которая все это время пряталась в ближайшем пучке тростника, мягко стекла вниз, на теплый дерн, и стала ждать, изогнувшись рядом с Адарой. Но Адара ничего не делала, только раскачивалась и плакала, и тогда змейка подняла голову с очень яркими и влажными желтыми глазами и издала тихое «хссссст!». Адара не слышала. Она была поглощена горем.
Змейка подождала еще. Потом она словно бы пожала плечами. Плача, Адара почувствовала, как рядом с ней похолодало и возникла какая-то тень, но не обращала ни на что внимания, пока тоненький голос у ее плеча не произнес властно:
– Почему же ты не рассказываешь дальше? Что сказал мой брат?
Адара быстро повернула голову. Она оказалась лицом к лицу с маленьким доригом – с очень маленьким доригом, не выше ее самой, – который стоял на коленях на дороге. Глаза у него были темнее, чем у мертвого дорига, почти карие, он был приземист и грозен, но Адара тут же заметила семейное сходство. Этот, очевидно, был куда моложе. Он еще не оброс настоящей чешуей. Его бледное тело скрывалось под чем-то вроде серебристого плаща, а золотая гривна на шее была сделана в виде простой гладкой ленты, как и пристало недорослю. Адара понимала, что ничего плохого он ей сделать не может, но все равно испугалась, когда его увидела.
– Говори! – приказал маленький дориг, и его желто-карие глаза наполнились гневными слезами. – Я желаю знать, что было дальше!
– Не могу! – возразила Адара, глаза которой тоже застилали слезы. – Я поклялась Орбану Светлым Солнцем, что никому не расскажу, и раз ты меня слышал, значит, я нарушила клятву. Теперь случится что-нибудь совершенно ужасное!
– Нет, не случится, – нетерпеливо оборвал ее маленький дориг. – Ты же рассказывала камням, а не мне, а я случайно подслушал. Что тебе мешает рассказать камням все остальное?
– Боюсь! – ответила Адара.
– Не дури! – закричал дориг. – Я все ходил сюда и ходил чуть не месяц напролет, а потом дома мне задавали трепку, потому что я хотел узнать, что же случилось! А когда ты наконец пришла, то зачем-то замолчала на самом важном месте! Гляди! – И его длинный бледный палец показал сначала на Землю, потом на белый кружок Луны, а потом уперся в Светлое Солнце, высоко стоявшее на юге. – Здесь сошлись все Три Силы. Все сложилось так, что ты просто не могла не рассказать, как же ты не понимаешь! Но если ты до того перепугалась, что проглотила язык, – все равно. Я знаю, что это твой брат Орбан убил моего брата и украл его гривну.
– Тогда ладно, – в ужасе пролепетала Адара. – Камни, это был мой брат. Я хотела его остановить, а он меня оттолкнул.
– Мой брат ничего больше не говорил? – быстро спросил мальчик-дориг.
– Да, говорил, он наложил на гривну проклятие, – ответила Адара. – О камни.
– А! – сказал мальчик-дориг. – Так я и думал – хоть что-то он да сделал. Он был совсем не боец, но очень умный. А что за проклятие?
– О камни, – сказала Адара и замялась. Она не осмеливалась повторить слова проклятия, как ни отчетливо их помнила, потому что боялась навлечь его на себя. Ей пришлось пробираться на ощупь, старательно пересказывая его и описывая узор на гривне и несчастья, вплетенные в этот узор, пока не добралась до совиных голов на концах. – И он повелел, чтобы птичьи головы… это… следили за тем, кто возьмет гривну, и сделали так, чтобы он не смог избавиться от нее… даже если она… это… будет стоить ему всего его досто… достояния. О камни, – заключила она, радуясь, что теперь все позади.