Дик Филип. Когда наступит прошлый год

Филип Дик
Когда наступит прошлый год

   Посвящается Нэнси Хэкет

 
…Где мог бы ты ступать по Солнцу
И ярче быть его лучей.
 

Генри Воэн

1

   Хорошо знакомое здание, похожее очертаниями на бескрылую птицу, как всегда, испускало приглушенное сероватое свечение. Эрик Свитсент посадил машину и поставил ее в персональный бокс.
   «Восемь утра, – мрачно подумал он. – А мой шеф, Вирджил Л. Эккерман, уже успел открыть офис корпорации. Только представьте себе человека, у которого голова прекрасно варит в такую рань, вопреки всем законам мироздания. Хорош мир, ничего не скажешь! Война оправдывает любые человеческие странности, включая выходки этого старого сморчка».
   Он уже направился было в сторону входа, но его остановил чей-то оклик.
   – Мистер Свитсент! Одну минуту, сэр! – раздался звенящий, как струна, крайне неприятный голос робота.
   Эрик неохотно остановился, и автомат подкатился к нему, энергично размахивая всеми конечностями.
   – Вы ведь мистер Свитсент из тихуанской корпорации «Меха и красители»?
   Оговорка не ускользнула от его внимания.
   – Доктор Свитсент, если позволите.
   – У меня для вас счет, доктор. – Робот молниеносным движением извлек из металлического кармашка сложенный листок бумаги. – Ваша жена, миссис Кэтрин Свитсент, три месяца назад совершила покупку в «Счастливых мгновениях для каждого». Шестьдесят пять долларов плюс шестнадцать процентов комиссии. Кроме того, есть еще, так сказать, юридический аспект. Прошу прощения, что задерживаю вас, но все это было… гм… незаконно.
   Робот внимательно наблюдал, как Эрик с большой неохотой достает чековую книжку.
   – Что она купила? – мрачно спросил Свитсент, выписывая чек.
   – Пачку «Лаки страйк», доктор. В оригинальном старинном зеленом оформлении тысяча девятьсот сорокового года, времен начала Второй мировой войны, когда сменился дизайн упаковки. Ну, знаете: «Зеленый “Лаки страйк” пошел воевать».
   Робот захихикал.
   Эрик не мог поверить в услышанное. Что-то тут было не так.
   – Но ведь покупка наверняка была сделана за счет фирмы, – возразил он.
   – Нет, доктор, – заявил робот. – Честное слово. Миссис Свитсент особо отметила, что покупает пачку для личного пользования.
   Затем последовало пояснение, фальшь которого тут же бросилась Эрику в глаза, хотя трудно было сказать, по крайней мере сейчас, исходит ли оно от автомата или от Кэти.
   – Миссис Свитсент строит Питс-тридцать девять, – благоговейно проговорил робот.
   – Ну да, конечно, черт бы тебя побрал.
   Он швырнул в сторону робота выписанный чек. Автомат погнался за бумажкой, а Эрик снова направился в сторону входа.
   «Пачка “Лаки страйк”. Ну да, – мрачно подумал он. – Кэти снова сходит с ума. Весь ее творческий запал находит выход лишь в бессмысленной трате денег. Расходы жены постоянно превышают ее доходы, которые несколько выше моей зарплаты. Следует с болью в сердце признать это. Но, так или иначе, почему она ничего мне не сказала? Столь серьезная покупка…»
   Ответ напрашивался сам собой. Одна лишь сумма счета говорила об удручающей серьезности проблемы.
   «Пятнадцать лет назад я бы сказал, да и на самом деле говорил, что наших совместных доходов хватает на вполне приличную жизнь для любой пары в меру разумных взрослых людей, – подумал Эрик. – Даже учитывая инфляцию, типичную для войны».
   Однако дела пошли несколько иначе. Эрика не оставляло предчувствие, что к лучшему они не изменятся уже никогда.
 
   В здании корпорации он свернул в коридор, ведущий к его кабинету, с трудом подавив желание подняться к Кэти и сразу же выложить ей все, что он о ней думает.
   «Позже, – решил он. – Вечером, может, за ужином. Господи, сколько же работы ждет меня сегодня!..»
   Ему, как всегда, не хватало энергии на неустанный тяжкий труд.
   – Доброе утро, доктор.
   – Привет, – ответил Эрик и кивнул своей секретарше мисс Перт.
   На этот раз она опрыскала свои всклокоченные волосы блестящей голубой краской с искрящимися вкраплениями, в которых отражался свет ламп.
   – Где Химмель?
   Главного контролера качества нигде не было заметно, а Эрик уже видел, что на парковке приземляются сотрудники филиала.
   – Брюс Химмель звонил и сказал, что на него подала иск публичная библиотека в Сан-Диего, так что ему придется явиться в суд. Скорее всего, он опоздает на работу.
   Мисс Перт услужливо улыбнулась Эрику, продемонстрировав безупречные зубы из синтетического черного дерева – обескураживающее приобретение, которое она привезла год назад из Амарильо в Техасе.
   – Вчера копы из библиотеки вломились в его квартиру и нашли двадцать книг, украденных им. Вы же знаете Брюса, его постоянное желание проверить все самому… Как это называется по-гречески?
   Эрик вошел в кабинет, принадлежавший только ему одному. С точки зрения Вирджила Эккермана, это являлось определенной привилегией, заменявшей повышение по службе.
   В кабинете, возле окна, стояла его жена Кэти. Она курила мексиканскую сигарету со сладким ароматом и смотрела на суровые желтые холмы калифорнийского побережья к югу от города. Этим утром он еще не видел ее. Она встала за час до него, оделась, позавтракала и поехала на работу на своей машине.
   – В чем дело? – сухо бросил Эрик.
   – Войди и закрой дверь.
   Кэти повернулась, все еще не глядя на него. Ее привлекательное лицо приобрело задумчивое выражение.
   Он закрыл дверь.
   – Спасибо, что встретила меня в моем кабинете.
   – Я знала, что тот чертов сборщик денег тебя сегодня прихватит, – безразлично проговорила Кэти.
   – Почти восемьдесят баксов. Вместе со штрафом.
   – Ты заплатил?
   Она впервые посмотрела на него. Подкрашенные ресницы затрепетали, выдавая беспокойство.
   – Нет, – язвительно ответил он. – Позволил роботу застрелить меня на месте, прямо на парковке. – Он повесил пальто в шкаф. – Конечно заплатил. Никуда не денешься, с тех пор как Моль ликвидировал возможность покупок в кредит. Знаю, что тебя это мало волнует, но если не заплатить в течение…
   – Только без лекций, пожалуйста. Что он тебе сказал? Что я строю Питс-тридцать девять? Он соврал. Я купила зеленые «Лаки страйк» в подарок. Без твоего согласия я не стала бы строить никакую страну детства. В конце концов, она принадлежала бы и тебе тоже.
   – Только не Питс-тридцать девять. Я не жил в Питсбурге ни в тридцать девятом, ни когда-либо еще. – Он сел за стол и набрал номер на интеркоме. – Я уже на месте, миссис Шарп, – сообщил он секретарше Вирджила. – А у вас как дела? Без проблем вернулись вчера вечером с того антивоенного митинга? Никакие пикеты поджигателей войны на вас не напали? – Он выключил интерком и повернулся к Кэти. – Люсиль Шарп – страстная сторонница мира. Пожалуй, корпорация поступает весьма любезно, позволяя сотрудникам участвовать в политической агитации, правда? Более того, это ни цента не стоит. Участвовать в политических митингах можно бесплатно.
   – Но нужно молиться и петь, – заметила Кэти. – Еще там требуют покупать всякие обязательства.
   – Для кого была та пачка сигарет?
   – Для Вирджила Эккермана, конечно. – Она выпустила две одинаковые спирали дыма. – А ты что, думаешь, мне хотелось бы сменить работу?
   – Ясное дело, если бы ты нашла что-нибудь получше…
   – Вопреки тому, что ты думаешь, Эрик, меня вовсе не держит здесь высокая зарплата, – многозначительно проговорила Кэти. – Сам же знаешь, что мы помогаем бороться с ригами.
   – Здесь? Каким образом?
   Дверь кабинета открылась, и на пороге появилась мисс Перт.
   Секретарша задела косяк объемистой грудью, повернулась к Эрику и сказала:
   – Прошу прощения, доктор, но с вами хочет увидеться мистер Джонас Эккерман, внучатый племянник мистера Вирджила, из Ванн.
   – Как там Ванны, Джонас? – спросил Эрик, протягивая руку родственнику владельца фирмы. – Что-нибудь вынырнуло в ночную смену?
   – Даже если и вынырнуло, то приняло облик рабочего и ушло через главные ворота, – ответил Джонас и только теперь заметил Кэти. – О, доброе утро, миссис Свитсент. Я видел тот новый предмет, который вы приобрели для нашего Ваш-тридцать пять, горбатый автомобиль. Как его там… «Фольксваген»? Так он назывался?
   – Аэродинамический «крайслер», – объяснила Кэти. – Хорошая машина, но слишком уж много грохотало в ней металла. Из-за этого технического недосмотра она и провалилась на рынке.
   – Господи! – восхищенно воскликнул Джонас. – Это просто фантастика – столь основательно в чем-то разбираться! К черту дилетантизм эпохи Возрождения. Лучше уж специализироваться в какой-то одной области, пока… – Он не договорил, увидев мрачных Свитсентов, молчащих словно изваяния. – Я вам помешал?
   – Сперва дела фирмы, а уж потом всякие животные удовольствия, – сказал Эрик, радуясь, что их посетил член запутанной династии владельцев корпорации, пусть и не занимающий в ней высокого положения. – Катись отсюда, Кэти, – обратился он к жене, не пытаясь даже изображать вежливость. – Поговорим за ужином. У меня и без того хватает работы, чтобы тратить время на пустые рассуждения о том, способен ли технически робот-сборщик денег лгать или нет.
   Эрик проводил ее до двери. Она шла молча, не пытаясь сопротивляться.
   – Он ведь над тобой просто насмехается, как и все остальные, верно? – мягко добавил Свитсент. – Все про тебя постоянно сплетничают.
   Он закрыл за Кэти дверь.
   – Что ж, таковы уж сегодня супружеские отношения, – пожал плечами Джонас Эккерман. – Узаконенная ненависть.
   – Почему ты так считаешь?
   – Мне пары фраз хватило, чтобы почувствовать, как в воздухе повеяло смертельным холодом. Надо бы издать какой-нибудь указ, запрещающий человеку работать в одной фирме с женой, черт возьми, даже в одном городе с ней.
   Он улыбнулся, и с его худощавого юношеского лица тут же исчезла всяческая серьезность.
   – Но, знаешь, она действительно хороша. Вирджил постепенно уволил всех остальных собирателей древностей после того, как Кэти начала здесь работать. Она наверняка тебе об этом говорила.
   – Много раз.
   «Причем каждый день», – угрюмо подумал Эрик.
   – Почему вы не развелись?
   Эрик пожал плечами, что должно было означать глубоко философский подход к жизни. Он надеялся, что у него это получилось.
   – Значит, этот брак тебя устраивает?
   – Это значит, что я уже был когда-то женат, и дела обстояли нисколько не лучше, – обреченно проговорил Эрик. – Если я разведусь с Кэти, то наверняка снова кого-нибудь себе найду, поскольку не вижу себя в иной роли, кроме как мужа, отца и кормильца семьи. Следующая жена окажется такой же, ибо я выбираю одинаковых женщин. Этих черт моего характера уже не изменишь.
   Он поднял голову и посмотрел на собеседника со всей мазохистской злобой, на какую только был способен.
   – Чего ты хотел, Джонас?
   – Намечается поездка, – радостно сообщил Джонас Эккерман. – На Марс, для всех нас, включая тебя. Конференция! Мы с тобой можем занять места подальше от старика Вирджила, чтобы не пришлось говорить о фирме, войне и Джино Молинари. Поскольку мы летим на большом корабле, весь полет займет шесть часов в один конец. Ради всего святого, нельзя допустить, чтобы нам пришлось стоять всю дорогу до Марса и обратно. Давай сразу же займем места.
   – Как долго мы там пробудем?
   Перспектива поездки вовсе не улыбалась Эрику, который не хотел чересчур надолго отрываться от работы.
   – Наверняка вернемся завтра или послезавтра. Слушай, ты таким образом не станешь мешать жене, поскольку Кэти остается здесь. Парадокс, но я заметил, что когда старик оказывается в Ваш-тридцать пять, он предпочитает, чтобы никакие специалисты по древностям не путались у него под ногами, любит отдаваться… гм… магии места, особенно теперь, в старости. Когда тебе сто тридцать лет, начинаешь кое-что понимать. Возможно, так будет и со мной. Тем временем нам приходится терпеть его капризы. Ты сам наверняка это знаешь, Эрик, – мрачно добавил Джонас. – Раз уж ты его врач. Он никогда не захочет умереть, не примет, как говорится, столь трудного решения, что бы ни отказало в его организме и что бы ни потребовалось в нем заменить. Порой я завидую его оптимизму. Тому, что он столь безумно любит жизнь, придает ей такой вес, а мы, мелкие смертные, в нашем возрасте… – Он смерил Эрика взглядом. – Жалких тридцати или тридцати трех лет…
   – Во мне множество жизненных сил, – прервал его Эрик. – Я готов к долгой жизни и не дам ему себя победить. – Он достал из кармана пальто счет, который дал ему робот. – Сосредоточься и попытайся вспомнить, не появлялась ли месяца три назад в Ваш-тридцать пять зеленая пачка «Лаки страйк», купленная Кэти?
   После долгого молчания Джонас Эккерман ответил:
   – Несчастный ты, подозрительный дурачок. Только об одном и способен думать. Послушай, доктор, если ты не сосредоточишься на своей работе, то тебе конец. В отделе персонала лежит два десятка заявлений от хирургов-трансплантологов, которые только и ждут, чтобы получить работу у человека типа Вирджила, большой шишки в области промышленности и войны. Ты на самом деле не настолько уж и хорош.
   На лице Джонаса одновременно отражались сочувствие и неодобрение. Эта странная смесь вдруг насторожила Эрика Свитсента.
   – Если бы, например, у меня самого отказало сердце – а так наверняка скоро и случится, – то я бы, пожалуй, не поспешил к тебе. Ты слишком занят своими личными делами, живешь ради себя, а не ради планеты. Господи, неужели ты не помнишь, что мы ведем войну не на жизнь, а на смерть? И проигрываем! Каждый чертов день нас стирают в порошок!
   Эрик понимал, что это правда.
   «К тому же наш командующий – больной ипохондрик, лишенный присутствия духа. Корпорация “Меха и красители” – один из тех огромных промышленных комплексов, которые служат ему опорой, удерживая Моля у власти. Без близкой дружбы со столь высокопоставленными особами, как Вирджил Эккерман, Джино Молинари давно бы уже лишился поста, лежал бы в могиле или догнивал где-нибудь в доме престарелых. Я это знаю. И все-таки личная жизнь должна продолжаться. Ведь я не по собственной воле впутался в семейные дела, вошел в клинч с Кэти. А если ты считаешь, что на самом деле все иначе или было иначе, то все из-за того, что ты болезненно молод. Тебе не удалось перебраться из страны юношеской свободы в ту, где живу я, с женщиной, которая превосходит меня во всех отношениях, финансовых, интеллектуальных и даже сексуальных. Да, и это тоже!» – думал он.
 
   Прежде чем покинуть здание, доктор Эрик Свитсент заглянул в Ванны, посмотреть, не появился ли на работе Брюс Химмель. Тот и в самом деле стоял возле огромной корзины, полной дефектных «Ленивых Рыжих Собак».
   – Переработай обратно, в исходную массу, – сказал Джонас Химмелю, который широко улыбнулся своей обычной кривой бессмысленной улыбкой, когда младший Эккерман бросил ему один из бракованных шаров, сходивших с конвейера корпорации вместе с другими, предназначенными для встраивания в системы управления межпланетных кораблей.
   – Знаешь, – обратился он к Эрику. – Если взять с десяток этих управляющих систем, причем не испорченных, а тех, которые отправляют в коробках в армию, то окажется, что время их реакции за последний год или даже полугодие увеличилось на несколько микросекунд.
   – Значит ли это, что снизились наши стандарты качества? – спросил Эрик.
   Подобное казалось ему невозможным. Продукция корпорации была крайне важна. От этих шаров величиной с человеческую голову зависел весь ход военных действий.
   – Именно. – Джонаса это, похоже, не особо волновало. – Поскольку мы отправляли в брак слишком многие из них, и они перестали приносить прибыль.
   – П-порой я мечтаю о том, чтобы вернуться к марсианскому гуано, – заикаясь, пробормотал Химмель.
   Когда-то корпорация занималась переработкой экскрементов марсианских летучих мышей, что принесло ей первую прибыль. Потом фирма смогла вложить средства в другое, намного более прибыльное внеземное существо, марсианскую амебу-копир. Это выдающееся одноклеточное смогло выжить благодаря своей способности имитировать другие формы жизни, особенно существ такой же величины. Эта способность позабавила земных астронавтов и представителей ООН, но никому не пришло в голову использовать ее в промышленных целях, пока на сцене не появился Вирджил Эккерман, знаменитый переработчик гуано летучих мышей. Он показал амебе дорогую меховую накидку одной из своих тогдашних любовниц, и та в точности ее воспроизвела. Перед Вирджилом и девушкой появились две норковые накидки. Однако амебе в конце концов наскучило быть мехом, и она обрела прежний облик, последствия чего оставляли желать лучшего.
   Много месяцев спустя было найдено решение: убить амебу на стадии мимикрии и погрузить «труп» в ванну с химическими закрепителями, сохранявшими ее в последней форме. Это существо не могло разложиться, поэтому в дальнейшем его невозможно было отличить от оригинала. Вскоре Вирджил Эккерман основал в мексиканской Тихуане предприятие, куда поступали всевозможные разновидности псевдомехов, доставлявшиеся с промышленных установок на Марсе. Он почти сразу же завоевал земной рынок натуральных мехов.
   Однако все изменила война.
   Впрочем, разве было хоть что-то, чего она не коснулась? Кто после подписания мирного договора с Лилистаром мог предполагать, что дела пойдут столь плохо? Премьер-министр Лилистара Френекси утверждал, что их союз стал теперь господствующей военной силой в галактике. Противники же, риги, уступают ему во всех, не только военных, отношениях, а потому война наверняка продлится недолго.
   Хватило бы уже одних ужасов войны, размышлял Эрик. Но лишь возможность поражения, самая худшая из всех, заставляла людей задуматься, пусть и тщетно, над некоторыми прошлыми решениями. Хотя бы по поводу мирного договора, пример которого мог бы прийти в голову многим землянам, если бы их о том спросили. Но в то время с мнением своих подданных не считался ни Моль, ни тем более правительство Лилистара. Все были убеждены в том, что и мнения самого Моля тоже никто больше не спрашивал. Многие открыто говорили об этом как в барах, так и у себя дома.
   Сразу же после начала сражений с ригами корпорация переключилась с торговли роскошными имитациями мехов на военную продукцию, разделив судьбу всех прочих промышленных предприятий. Невероятно точное воспроизводство системы управления космическими кораблями, «Ленивой Рыжей Собаки», стало естественным продолжением деятельности корпорации. Перемена прошла безболезненно и молниеносно.
   Теперь Эрик Свитсент задумчиво стоял перед корзиной с отходами. Он, как в свое время каждый сотрудник корпорации, размышлял о том, можно ли как-то использовать эти второсортные, хотя оттого не менее сложные изделия. Эрик взял одно из них, напоминавшее весом бейсбольный мяч, а размерами – грейпфрут. С экземплярами, забракованными Химмелем, явно сделать уже ничего было нельзя, и он повернулся, чтобы бросить шар в пасть воронки, где тот превратился бы в исходную органическую массу.
   – Погоди, – проскрипел Брюс.
   Эрик и Джонас посмотрели на него.
   – Не кидай, – добавил Химмель.
   Его уродливая фигура смущенно переминалась с ноги на ногу, руки били по воздуху, шевеля длинными узловатыми пальцами.
   Он, словно идиот, раскрыл рот и пробормотал:
   – Я… я больше так не делаю. Один такой экземпляр как сырье стоит четверть цента, а вся эта корзина – около доллара.
   – Ну и что? – удивился Джонас. – Все равно их надо…
   – Я его покупаю, – пробулькал Химмель, полез в карман брюк за бумажником и смог его извлечь после долгих тяжких усилий.
   – Зачем ты его покупаешь? – спросил Джонас.
   – У меня все спланировано, – после нескольких мгновений томительной тишины заговорил Химмель. – Я плачу за каждую забракованную «Ленивую Рыжую Собаку» полцента, то есть двойную ее стоимость, благодаря чему фирма получает прибыль. Кто мог бы меня в этом упрекнуть? – Голос его перешел в писк.
   – Никто тебя ни в чем не упрекает, – возразил Джонас, внимательно глядя на него. – Мне только интересно, зачем они тебе.
   Он обернулся к Эрику, словно спрашивая его мнения.
   – Я их использую, – ответил Химмель, угрюмо повернулся и, волоча ноги, направился к двери, находившейся неподалеку. – Они все мои, поскольку я заранее за них заплатил из своей зарплаты, – бросил он через плечо, открыл дверь и встал рядом с ней.
   Лицо его потемнело от обиды и глубоко въевшихся следов болезненной тревоги.
   По помещению, напоминавшему склад, на колесиках величиной с серебряный доллар ездили небольшие тележки. Их было не менее двадцати, и они ловко объезжали друг друга, не прекращая оживленно двигаться.
   Эрик увидел, что на раме каждой тележки стоит «Ленивая Рыжая Собака», по проводам управляющая ее действиями.
   Джонас почесал нос, что-то проворчал и спросил:
   – От чего они питаются?
   Он наклонился, сумел схватить тележку, проезжавшую возле его ноги, и поднял ее. Колеса продолжали вращаться.
   – От маленькой дешевой десятилетней алкалиновой батарейки. Она стоит еще полцента.
   – Значит, ты конструируешь эти тележки?
   – Да, мистер Эккерман.
   Химмель забрал у него тележку и поставил на пол. Машинка поспешно двинулась дальше.
   – Они пока слишком молодые. Им нужно еще поупражняться, прежде чем можно будет их выпустить.
   – Значит, потом ты дашь им свободу, – догадался Джонас.
   – Верно.
   Химмель кивнул большой, почти лысой головой. Очки в роговой оправе сползли на самый кончик его носа.
   – Зачем? – спросил Эрик.
   Химмель покраснел. По его лицу пробежала болезненная судорога, но вместе с тем на нем отразилось неясное чувство, похожее на гордость.
   – Потому что они этого заслуживают, – выдавил он.
   – Но эта протоплазма не живая, – заметил Джонас. – Она погибла после применения химического закрепителя. Ты же сам знаешь. С тех пор все они – лишь обычные электронные схемы, такие же мертвые, как, например, роботы.
   – Но я считаю их живыми, мистер Эккерман, – с достоинством ответил Химмель. – Пусть они хуже и не могут управлять кораблем в космосе. Это не значит, что такие существа не имеют права прожить свою скромную жизнь. Я выпускаю их. Тележки катаются, как мне думается, лет шесть, может, и больше, то есть вполне достаточно. Они получают то, на что имеют право.
   – Если старик об этом узнает… – начал Джонас, повернувшись к Эрику.
   – Мистер Вирджил Эккерман об этом знает и одобряет, – сообщил Химмель и тут же поправился: – То есть он мне это разрешает, зная, что я возмещаю фирме расходы. Тележки я собираю ночью, в свободное время. У меня дома есть конвейер, конечно, очень простой, но мне хватает. Я работаю где-то до часу ночи, – добавил он.
   – Что они делают после того, как их выпустили? – спросил Эрик. – Просто катаются по городу?
   – А бог его знает.
   Видно было, что этот вопрос Химмеля не интересует. Он занимался своим делом, собирал тележки и подключал к ним «Ленивых Рыжих Собак» так, чтобы те могли функционировать. Похоже, этот чудак был прав. Не мог же он сопровождать каждую тележку, оберегать ее от опасностей, подстерегающих в городе.
   – Ты настоящий мастер своего дела, – подытожил Эрик, сам не зная, смешно ему, противно или еще что. Он знал лишь одно. На него это не произвело особого впечатления. Все предприятие казалось ему странным и глупым, абсурдом чистой воды.
   «Химмель неустанно трудится здесь и дома, заботясь о том, чтобы фабричный брак нашел свое место под солнцем… Чего еще можно ожидать? Все это происходит, когда остальное человечество сражается с другим безумием, куда большим, – всеобщим абсурдом бессмысленной войны. На подобном фоне деятельность Химмеля выглядит не столь уж идиотской. Такое уж наступило время. Безумие висит в воздухе, начиная с Моля и заканчивая этим контролером качества, явно страдающим некими клиническими нарушениями психики».
   – Совсем тронулся, – заметил Эрик, идя по коридору вместе с Джонасом Эккерманом.
   – Само собой, – ответил тот и пренебрежительно махнул. – Зато у него есть возможность получше узнать старика Вирджила, который терпимо к этому относится, притом наверняка не из-за прибыли. Дело в чем-то другом. В общем, я даже рад. Вирджил мне казался куда более жестоким. Я бы скорее ожидал, что он вышвырнет этого несчастного кретина, отправит его вместе с каторжниками на Лилистар. Не желал бы ему такой судьбы. Химмелю еще повезло.
   – Как, по-твоему, все это закончится? – спросил Эрик. – Думаешь, Моль подпишет сепаратный договор с ригами и вытащит нас из этой задницы, предоставив лилистарцев самим себе? Впрочем, они вполне это заслужили.
   – Он не может так поступить, – категорично заявил Джонас. – Иначе тайная полиция Френекси доберется до него на Земле и превратит в котлету. Его вышвырнут с поста и заменят кем-нибудь по-настоящему воинственным. Кем-то, кому нравится воевать.
   – Но ведь это невозможно, – сказал Эрик. – Он наш командующий, а не их.
   Однако он знал, что Джонас прав, независимо от соображений юридического характера. Его собеседник просто реалистично оценивал союзника в свете имеющихся фактов.
   – Больше всего шансов нам дает поражение, – заявил тот. – Медленное, неизбежное, такое как сейчас. – Он понизил голос до хриплого шепота. – Не люблю пораженческих разговоров, но…