Страница:
Филип Дик
Мы вас построим!
Глава 1
Мы разработали и отшлифовали свою технологию продаж музыкальных инструментов примерно в начале семидесятых. Обычно мы начинали с размещения нашей рекламы в любой местной газете, в разделе «Частные объявления». Это выглядело примерно так:
Теперь представьте: указанное объявление появляется, скажем, в «Индепендент джорнал» города Сан-Рафаэль. Вскоре письма с предложениями начинают поступать в нашу орегонскую контору. Тут вступает в дело мой партнер Мори Рок, который сортирует всю эту корреспонденцию и составляет списки потенциальных клиентов. Затем, когда таковых набирается достаточно в заданном районе, хоть в том же Сан-Рафаэле, он связывается с ближайшим транспортом. Положим, это некий Фред, торчащий на своем грузовике в округе Марин. Получив сообщение Мори, он сверяется с собственной картой и списками клиентов. Теперь ему только остается найти телефон-автомат, и можно звонить первому клиенту.
А тем временем Мори посылает авиапочтой ответы каждому откликнувшемуся на наше объявление:
Что ж, это была хорошая работа… Однако теперь, по прошествии нескольких лет, следует признать: продажа электроорганов трещала по всем швам. Судите сами, за истекший период нам удалось продать в районе Вальехо сорок пианино и ни одного органа.
Такой дисбаланс в продаже наших изделий вызвал некоторую напряженность в отношениях и послужил причиной довольно жаркого спора с моим партнером Мори Роком.
Поздно вечером я прибыл в Онтарио, штат Орегон, намереваясь с утра двинуться дальше на юг, к Санта-Монике. Мне предстояла встреча с нашими спонсорами, пригласившими чиновников из правоохранительного департамента. Так сказать, с целью изучения нашей инициативы, а также методов работы… Ну что ж, благотворительное мероприятие. Столь же бесплатное для нашей компании, сколь и бесполезное, поскольку с некоторых пор мы работали абсолютно законно.
Я бы не назвал Онтарио своей родиной. Вообще-то я родом из Уичита-Фоллз, что в Канзасе. Когда я учился в средней школе, мы переехали в Денвер, а затем в Бойсе, штат Айдахо. Онтарио является в некотором роде пригородом Бойсе, он располагается у самой границы Айдахо. Леса Восточного Орегона к этому месту сходят на нет. Вы проезжаете по длинному металлическому мосту – и перед вами открывается плоская равнина, вот там-то они и фермерствуют. Я имею в виду местных жителей. Их конек – картофельные пирожки. Оба штата скооперировались и выстроили фабрику по производству этого добра, весьма солидное предприятие, особенно по части электроники. А еще тут чертова прорва япошек, которые перебрались в эти места во время Второй мировой войны, да так и остались выращивать лук и еще какую-то ерунду. Климат здесь сухой, земля дешевая. За крупными покупками люди предпочитают ездить в соседний Бойсе. Что касается последнего, то это довольно большой город, который лично я терпеть не могу, поскольку там не достать приличной китайской еды. Это совсем рядом со старым Орегонским трактом, здесь еще проходит железка на Шайенн.
Наш офис располагается в старом кирпичном здании в самом центре, напротив скобяной лавки. Его легко узнать по фиалковым зарослям, которые так радуют глаз, когда вы только что отмотали сотни миль по безжизненным пустыням Калифорнии и Невады.
Итак, я припарковал у тротуара свой запыленный «шевроле» с откидным верхом и зашагал к зданию, на котором красовалась наша вывеска:
– А я просто ткнул наугад в энциклопедию, выпало – Рок Сабэд.
– По-моему, ты сделал неверный выбор, – заметил я. – Мори Сабэд звучало бы лучше.
Я взошел по скрипучей лестнице, она была выстроена еще в 1965 году; по-хорошему давно бы ее пора заменить, да денег не хватает. Массивная дверь распахнулась на удивление легко, пара шагов, и я в лифте, эдакой старой автоматической штуковине. Еще через минуту я преодолел несколько последних ступенек и вошел в наш офис. Там было шумно и весело. Парни выпивали, и, судя по всему, уже давно.
Не успел я войти, как Мори бросился в атаку.
– Время идет вперед, – безапелляционно заявил он. – Наши электроорганы уже устарели.
– Ты не прав, – возразил я. – На самом деле электронные органы – это как раз то, что нужно. За электроникой будущее, именно с ее помощью Америка покоряет космос. Вот увидишь: через десять лет ты не сможешь продать ни одного своего спинета в день. Они окажутся пережитком прошлого.
– Раскрой глаза, Луис, – усмехнулся Мори. – Посмотри, на то, что создали наши конкуренты. Взгляни на «Тональный орган Хаммерштайна» или на «Вальдтойфелевскую эйфорию». А после этого скажи, какой дурак захочет барабанить на твоем органе, как на пишущей машинке!
Мори выглядел как всегда – долговязый, с трясущимися руками и заметно увеличенной щитовидкой. Проблема моего партнера состояла в том, что его организм слишком быстро усваивал пищу. Ему приходилось ежедневно глотать кучу пилюль, а когда они не помогали, бедняга принимал радиоактивный йод. Если б Мори выпрямить, в нем было бы около шести футов трех дюймов. Волосы, когда-то черные, изрядно поседели и поредели, но по-прежнему длинными тонкими прядями спускались на плечи Мори. Его большие, выпуклые глаза смотрели на мир неизменно расстроенно, как бы выражая вселенскую грусть по поводу того, что все меняется от плохого к худшему.
– Хороший инструмент не устаревает, – назидательно сказал я, но, похоже, у Мори была своя точка зрения на этот счет.
По сути, наш бизнес сейчас терпел крах из-за этих чертовых исследований мозга, что проводились где-то в середине 60-х, а также изобретения Пенфилдом, Джекобсоном и Олдсом технологий глубинного управления. А хуже всего были их открытия в области среднего мозга. Гипоталамус – это место, где формируются эмоции человека, и вот тут-то мы совершили ошибку. Мы не приняли в расчет гипоталамус. Фабрика Розена никогда не использовала прием шоковой передачи на выборочных частотах коротковолнового диапазона, который стимулирует очень специфические участки среднего мозга. Тем самым мы подписали себе приговор, вся дальнейшая борьба оказалась бесполезной. А ведь это было так просто и эргономично – элементарно добавить несколько дополнительных переключателей к нашей обычной клавиатуре из 88 черно-белых клавиш.
Как и многим другим, мне доводилось иметь дело с «Тональным органом Хаммерштайна» – впечатления приятные, не спорю, хотя, по сути своей, ничего конструктивного. Да, действительно, вы имеете возможность набрать на клавиатуре хитрую комбинацию для стимуляции новых эмоций в ваших мозгах. Допускаю, что теоретически можно даже достичь состояния нирваны. Обе корпорации – Хаммерштайна и Вальдтойфеля – сорвали на этом деле большой куш. Но, друзья мои, это же не музыка! Просто бегство в никуда. Ну и кому это нужно?
– Это нужно мне, – заявил Мори не далее как в декабре 1978-го.
И он пошел и нанял электронщика, уволенного из Федерального космического агентства. Мори надеялся, что этот инженеришка по-быстрому сляпает для него новую улучшенную версию электрооргана с использованием стимуляции гипоталамуса.
Однако Боб Банди, пусть и гений по части электроники, с органами дела никогда прежде не имел. До нас он занимался тем, что проектировал симулякров для правительства. Хочу пояснить: симулякр – это искусственный человек, которого лично я предпочитаю считать элементарным роботом. Их используют в исследовательских экспедициях на Луну, время от времени засылая новые партии с мыса Канаверал.
С увольнением Банди дело было темное. Ну да, конечно, он пил, но это никак не сказывалось на его творческом потенциале. Погуливал, но не больше, чем все мы. Я думаю, его вышвырнули за неблагонадежность. Нет, Банди не являлся коммунистом – смешно даже представить его приверженцем каких-то политических идей; скорее, это был законченный образец бродяги. Ну, знаете, вечно грязная одежда, нечесаные волосы, небритый подбородок и блуждающий взгляд. Добавьте к этому бессмысленную улыбочку – и перед вами портрет Боба Банди. Психиатры из Федерального бюро психического здоровья классифицируют подобных типчиков как ущербных. Наверное, в чем-то они правы: если Бобу задают вопрос, он испытывает определенные трудности с формулированием ответа. Кажется, будто у него срабатывает блокировка речи. Но его руки – они чертовски хороши! Что-что, а свою работу он делать умеет. Вот потому он и не подпадает под действие Акта Макхестона.
Однако прошло уже много месяцев, как Боб работает на нашу контору, и до сих пор из его трудов не вышло ничего путного. И это невзирая на то, что Мори носится с ним, как курица с яйцом.
– Единственная причина, по которой ты так уперся в свою гавайскую гитару с электроклавиатурой, – заявил мне Мори, – заключается в том, что твой отец и брат занимались этой штуковиной. Вот почему ты не в состоянии посмотреть правде в глаза.
– Ты используешь доводы «ад хоминем», – возразил я. – То есть подменяешь аргументы личными выпадами.
– Талмудистская схоластика, – отмахнулся Мори.
Было совершенно очевидно, что он успел основательно нагрузиться спиртным, как и все остальные. Пока я крутил баранку, они успели выдуть не одну бутылку старого доброго бурбона.
– Ты хочешь расторгнуть наше партнерство? – напрямик спросил я.
В этот момент я и сам хотел того же. Не стоило ему катить пьяную бочку на моего отца и брата. А заодно и на всю нашу фабрику электроорганов в Бойсе с ее персоналом из семнадцати служащих.
– Я только говорю, что новости из Вальехо предрекают скорую кончину нашему главному продукту, – продолжал Мори, – несмотря на его шестидесятитысячный диапазон звуковых комбинаций, часть из которых попросту недоступна человеческому уху. Все вы, Розены, просто помешаны на космических напевах вуду, которые производит ваша дерьмовая аппаратура. И у вас еще хватает духу называть это музыкальными инструментами! Да вам попросту медведь на ухо наступил. Я бы ваш электронный полуторатысячный орган не стал держать дома, даже если б он достался мне даром. Я лучше куплю набор виброфонов.
– Ага, – ухмыльнулся я, – да ты у нас пурист. И кстати, эта штука стоит не полторы тысячи, а тысячу семьсот.
– Твоя форсированная музыкальная шкатулка выдает один только рев, который после модификации превращается в свист. – Мори очевидным образом несло. – Больше она ни на что не годится.
– На ней можно сочинять музыку, – настаивал я.
– Не смеши меня! Я бы скорее назвал этот процесс созданием средства от несуществующей болезни. Черт побери, Луис, тебе следует либо спалить полфабрики, которая производит эту фигню, либо модернизировать ее. Переделать во что-то новое и более полезное для бедного человечества на его мучительном пути вперед. Ты слышишь меня? – Мори раскачивался на стуле, тыча в меня длинным пальцем. – Мы ведь вырвались в небо, движемся к звездам. Человек уже не должен быть таким узколобым придурком, как Луис Розен. Ты слышишь меня?
– Слышу, – ответил я. – Но, сдается мне, именно ты и Боб Банди были теми людьми, которые брались решить все наши проблемы. И вот месяцы прошли, а что же мы имеем?
– Мы имеем нечто, – веско произнес Мори. – И когда ты увидишь это, то будешь вынужден признать, что мы сделали несомненный шаг вперед.
– Да? Ну так покажи мне ваши достижения!
– Ладно, – согласился он. – Мы сейчас поедем на фабрику, тем более что твой папаша и братец Честер наверняка торчат там. Будет только честно продемонстрировать им продукт, который они там у себя производят.
Стоявший с выпивкой в руках Банди одарил меня своей обычной подленькой усмешкой. Было очевидно, что наша беседа изрядно его нервирует.
– Чувствую: вы, парни, собираетесь нас разорить, – сказал я ему.
– Ха, так мы точно разоримся, – парировал Мори. – Особенно если будем маяться дурью с вашим органом «Вольфганг Монтеверди» или той переводной картинкой, которую твой братец Честер наляпал на него в этом месяце.
Мне нечего было ответить, и я предпочел сконцентрироваться на выпивке.
«Спинет-пианино и электроорган изъяты за неуплату кредитной ставки. Продаются во избежание расходов по транспортировке инструментов обратно в Орегон. Вещи в прекрасном состоянии. Принимается оплата наличными или кредитными картами, имеющими надежное обеспечение в данном регионе. Обращаться в “Компанию Фраунциммера по производству пианино”, к управляющему по кредитам мистеру Року, Онтарио, штат Орегон».Таким образом на протяжении пяти лет мы методично перебрали практически все населенные пункты западных штатов, добравшись до Колорадо. Дело было поставлено на научную основу, с использованием географических карт. Мы так основательно прошерстили все Западное побережье, что вряд ли остался неохваченным хоть самый завалящий городок. Четыре мощных грузовика – собственность компании – непрерывно колесили по дорогам, в каждом из них находился наш надежный сотрудник.
Теперь представьте: указанное объявление появляется, скажем, в «Индепендент джорнал» города Сан-Рафаэль. Вскоре письма с предложениями начинают поступать в нашу орегонскую контору. Тут вступает в дело мой партнер Мори Рок, который сортирует всю эту корреспонденцию и составляет списки потенциальных клиентов. Затем, когда таковых набирается достаточно в заданном районе, хоть в том же Сан-Рафаэле, он связывается с ближайшим транспортом. Положим, это некий Фред, торчащий на своем грузовике в округе Марин. Получив сообщение Мори, он сверяется с собственной картой и списками клиентов. Теперь ему только остается найти телефон-автомат, и можно звонить первому клиенту.
А тем временем Мори посылает авиапочтой ответы каждому откликнувшемуся на наше объявление:
Уважаемый мистер такой-то!и т. д., и т. п.
Нам очень приятно, что Вы откликнулись на наше объявление в «Индепендент джорнал». К сожалению, сотрудник, занимающийся данным вопросом, в настоящий момент находится в отъезде. Мы направили ему Ваши координаты, чтобы он мог связаться с Вами и сообщить все детали…
Что ж, это была хорошая работа… Однако теперь, по прошествии нескольких лет, следует признать: продажа электроорганов трещала по всем швам. Судите сами, за истекший период нам удалось продать в районе Вальехо сорок пианино и ни одного органа.
Такой дисбаланс в продаже наших изделий вызвал некоторую напряженность в отношениях и послужил причиной довольно жаркого спора с моим партнером Мори Роком.
Поздно вечером я прибыл в Онтарио, штат Орегон, намереваясь с утра двинуться дальше на юг, к Санта-Монике. Мне предстояла встреча с нашими спонсорами, пригласившими чиновников из правоохранительного департамента. Так сказать, с целью изучения нашей инициативы, а также методов работы… Ну что ж, благотворительное мероприятие. Столь же бесплатное для нашей компании, сколь и бесполезное, поскольку с некоторых пор мы работали абсолютно законно.
Я бы не назвал Онтарио своей родиной. Вообще-то я родом из Уичита-Фоллз, что в Канзасе. Когда я учился в средней школе, мы переехали в Денвер, а затем в Бойсе, штат Айдахо. Онтарио является в некотором роде пригородом Бойсе, он располагается у самой границы Айдахо. Леса Восточного Орегона к этому месту сходят на нет. Вы проезжаете по длинному металлическому мосту – и перед вами открывается плоская равнина, вот там-то они и фермерствуют. Я имею в виду местных жителей. Их конек – картофельные пирожки. Оба штата скооперировались и выстроили фабрику по производству этого добра, весьма солидное предприятие, особенно по части электроники. А еще тут чертова прорва япошек, которые перебрались в эти места во время Второй мировой войны, да так и остались выращивать лук и еще какую-то ерунду. Климат здесь сухой, земля дешевая. За крупными покупками люди предпочитают ездить в соседний Бойсе. Что касается последнего, то это довольно большой город, который лично я терпеть не могу, поскольку там не достать приличной китайской еды. Это совсем рядом со старым Орегонским трактом, здесь еще проходит железка на Шайенн.
Наш офис располагается в старом кирпичном здании в самом центре, напротив скобяной лавки. Его легко узнать по фиалковым зарослям, которые так радуют глаз, когда вы только что отмотали сотни миль по безжизненным пустыням Калифорнии и Невады.
Итак, я припарковал у тротуара свой запыленный «шевроле» с откидным верхом и зашагал к зданию, на котором красовалась наша вывеска:
«МАСА» расшифровывается как «МУЛЬТИПЛЕКСНЫЕ АКУСТИЧЕСКИЕ СИСТЕМЫ АМЕРИКИ». Это изящное псевдонаучное название родилось из лейбла фабрики по производству электроорганов – фамильного предприятия нашей семьи. Мой же компаньон Мори со своей «Компанией Фраунциммера по производству пианино» влился позднее, его имя как нельзя лучше подходило для нашего парка грузовиков. Надо сказать, Фраунциммер – настоящая фамилия Мори, а уж Рока он придумал позже. Я-то лично предпочитаю имя, под которым родился, – Луис Розен, по-немецки – «розы». Я как-то поинтересовался у Мори, что означает его фамилия, оказывается – просто «женщина». Тогда я спросил, откуда взялся Рок.ОБЪЕДИНЕНИЕ МАСА
– А я просто ткнул наугад в энциклопедию, выпало – Рок Сабэд.
– По-моему, ты сделал неверный выбор, – заметил я. – Мори Сабэд звучало бы лучше.
Я взошел по скрипучей лестнице, она была выстроена еще в 1965 году; по-хорошему давно бы ее пора заменить, да денег не хватает. Массивная дверь распахнулась на удивление легко, пара шагов, и я в лифте, эдакой старой автоматической штуковине. Еще через минуту я преодолел несколько последних ступенек и вошел в наш офис. Там было шумно и весело. Парни выпивали, и, судя по всему, уже давно.
Не успел я войти, как Мори бросился в атаку.
– Время идет вперед, – безапелляционно заявил он. – Наши электроорганы уже устарели.
– Ты не прав, – возразил я. – На самом деле электронные органы – это как раз то, что нужно. За электроникой будущее, именно с ее помощью Америка покоряет космос. Вот увидишь: через десять лет ты не сможешь продать ни одного своего спинета в день. Они окажутся пережитком прошлого.
– Раскрой глаза, Луис, – усмехнулся Мори. – Посмотри, на то, что создали наши конкуренты. Взгляни на «Тональный орган Хаммерштайна» или на «Вальдтойфелевскую эйфорию». А после этого скажи, какой дурак захочет барабанить на твоем органе, как на пишущей машинке!
Мори выглядел как всегда – долговязый, с трясущимися руками и заметно увеличенной щитовидкой. Проблема моего партнера состояла в том, что его организм слишком быстро усваивал пищу. Ему приходилось ежедневно глотать кучу пилюль, а когда они не помогали, бедняга принимал радиоактивный йод. Если б Мори выпрямить, в нем было бы около шести футов трех дюймов. Волосы, когда-то черные, изрядно поседели и поредели, но по-прежнему длинными тонкими прядями спускались на плечи Мори. Его большие, выпуклые глаза смотрели на мир неизменно расстроенно, как бы выражая вселенскую грусть по поводу того, что все меняется от плохого к худшему.
– Хороший инструмент не устаревает, – назидательно сказал я, но, похоже, у Мори была своя точка зрения на этот счет.
По сути, наш бизнес сейчас терпел крах из-за этих чертовых исследований мозга, что проводились где-то в середине 60-х, а также изобретения Пенфилдом, Джекобсоном и Олдсом технологий глубинного управления. А хуже всего были их открытия в области среднего мозга. Гипоталамус – это место, где формируются эмоции человека, и вот тут-то мы совершили ошибку. Мы не приняли в расчет гипоталамус. Фабрика Розена никогда не использовала прием шоковой передачи на выборочных частотах коротковолнового диапазона, который стимулирует очень специфические участки среднего мозга. Тем самым мы подписали себе приговор, вся дальнейшая борьба оказалась бесполезной. А ведь это было так просто и эргономично – элементарно добавить несколько дополнительных переключателей к нашей обычной клавиатуре из 88 черно-белых клавиш.
Как и многим другим, мне доводилось иметь дело с «Тональным органом Хаммерштайна» – впечатления приятные, не спорю, хотя, по сути своей, ничего конструктивного. Да, действительно, вы имеете возможность набрать на клавиатуре хитрую комбинацию для стимуляции новых эмоций в ваших мозгах. Допускаю, что теоретически можно даже достичь состояния нирваны. Обе корпорации – Хаммерштайна и Вальдтойфеля – сорвали на этом деле большой куш. Но, друзья мои, это же не музыка! Просто бегство в никуда. Ну и кому это нужно?
– Это нужно мне, – заявил Мори не далее как в декабре 1978-го.
И он пошел и нанял электронщика, уволенного из Федерального космического агентства. Мори надеялся, что этот инженеришка по-быстрому сляпает для него новую улучшенную версию электрооргана с использованием стимуляции гипоталамуса.
Однако Боб Банди, пусть и гений по части электроники, с органами дела никогда прежде не имел. До нас он занимался тем, что проектировал симулякров для правительства. Хочу пояснить: симулякр – это искусственный человек, которого лично я предпочитаю считать элементарным роботом. Их используют в исследовательских экспедициях на Луну, время от времени засылая новые партии с мыса Канаверал.
С увольнением Банди дело было темное. Ну да, конечно, он пил, но это никак не сказывалось на его творческом потенциале. Погуливал, но не больше, чем все мы. Я думаю, его вышвырнули за неблагонадежность. Нет, Банди не являлся коммунистом – смешно даже представить его приверженцем каких-то политических идей; скорее, это был законченный образец бродяги. Ну, знаете, вечно грязная одежда, нечесаные волосы, небритый подбородок и блуждающий взгляд. Добавьте к этому бессмысленную улыбочку – и перед вами портрет Боба Банди. Психиатры из Федерального бюро психического здоровья классифицируют подобных типчиков как ущербных. Наверное, в чем-то они правы: если Бобу задают вопрос, он испытывает определенные трудности с формулированием ответа. Кажется, будто у него срабатывает блокировка речи. Но его руки – они чертовски хороши! Что-что, а свою работу он делать умеет. Вот потому он и не подпадает под действие Акта Макхестона.
Однако прошло уже много месяцев, как Боб работает на нашу контору, и до сих пор из его трудов не вышло ничего путного. И это невзирая на то, что Мори носится с ним, как курица с яйцом.
– Единственная причина, по которой ты так уперся в свою гавайскую гитару с электроклавиатурой, – заявил мне Мори, – заключается в том, что твой отец и брат занимались этой штуковиной. Вот почему ты не в состоянии посмотреть правде в глаза.
– Ты используешь доводы «ад хоминем», – возразил я. – То есть подменяешь аргументы личными выпадами.
– Талмудистская схоластика, – отмахнулся Мори.
Было совершенно очевидно, что он успел основательно нагрузиться спиртным, как и все остальные. Пока я крутил баранку, они успели выдуть не одну бутылку старого доброго бурбона.
– Ты хочешь расторгнуть наше партнерство? – напрямик спросил я.
В этот момент я и сам хотел того же. Не стоило ему катить пьяную бочку на моего отца и брата. А заодно и на всю нашу фабрику электроорганов в Бойсе с ее персоналом из семнадцати служащих.
– Я только говорю, что новости из Вальехо предрекают скорую кончину нашему главному продукту, – продолжал Мори, – несмотря на его шестидесятитысячный диапазон звуковых комбинаций, часть из которых попросту недоступна человеческому уху. Все вы, Розены, просто помешаны на космических напевах вуду, которые производит ваша дерьмовая аппаратура. И у вас еще хватает духу называть это музыкальными инструментами! Да вам попросту медведь на ухо наступил. Я бы ваш электронный полуторатысячный орган не стал держать дома, даже если б он достался мне даром. Я лучше куплю набор виброфонов.
– Ага, – ухмыльнулся я, – да ты у нас пурист. И кстати, эта штука стоит не полторы тысячи, а тысячу семьсот.
– Твоя форсированная музыкальная шкатулка выдает один только рев, который после модификации превращается в свист. – Мори очевидным образом несло. – Больше она ни на что не годится.
– На ней можно сочинять музыку, – настаивал я.
– Не смеши меня! Я бы скорее назвал этот процесс созданием средства от несуществующей болезни. Черт побери, Луис, тебе следует либо спалить полфабрики, которая производит эту фигню, либо модернизировать ее. Переделать во что-то новое и более полезное для бедного человечества на его мучительном пути вперед. Ты слышишь меня? – Мори раскачивался на стуле, тыча в меня длинным пальцем. – Мы ведь вырвались в небо, движемся к звездам. Человек уже не должен быть таким узколобым придурком, как Луис Розен. Ты слышишь меня?
– Слышу, – ответил я. – Но, сдается мне, именно ты и Боб Банди были теми людьми, которые брались решить все наши проблемы. И вот месяцы прошли, а что же мы имеем?
– Мы имеем нечто, – веско произнес Мори. – И когда ты увидишь это, то будешь вынужден признать, что мы сделали несомненный шаг вперед.
– Да? Ну так покажи мне ваши достижения!
– Ладно, – согласился он. – Мы сейчас поедем на фабрику, тем более что твой папаша и братец Честер наверняка торчат там. Будет только честно продемонстрировать им продукт, который они там у себя производят.
Стоявший с выпивкой в руках Банди одарил меня своей обычной подленькой усмешкой. Было очевидно, что наша беседа изрядно его нервирует.
– Чувствую: вы, парни, собираетесь нас разорить, – сказал я ему.
– Ха, так мы точно разоримся, – парировал Мори. – Особенно если будем маяться дурью с вашим органом «Вольфганг Монтеверди» или той переводной картинкой, которую твой братец Честер наляпал на него в этом месяце.
Мне нечего было ответить, и я предпочел сконцентрироваться на выпивке.
Глава 2
У Мори была седьмая модель «ягуара» выпуска 1954 года. Знаете, такая мечта коллекционера – белая колымага с противотуманными фарами и решеткой, как у «роллс-ройса». Внутри салон радовал обилием света и кожаными, ручной обтяжки, сиденьями орехового цвета. Мой партнер трясся над своим бесценным «ягуаром», постоянно что-то отлаживал и улучшал в нем. Тем не менее на автостраде, связывающей Онтарио с Бойсе, мы тащились со скоростью не выше 90 миль в час. Это бесило меня.
– Послушай, Мори, я жду объяснений, – начал я. – Ну давай, разверни передо мной радужные перспективы, как это ты умеешь.
Мори, не отрываясь от руля, затянулся своей сигарой «Корина спорт», откинулся назад и спросил:
– Как по-твоему, что волнует сегодня Америку?
– Секс, – предположил я.
– Нет.
– Ну, может, соревнование с Россией по завоеванию планет Солнечной системы?
– Нет.
– Ладно, скажи тогда сам.
– Гражданская война тысяча восемьсот шестьдесят первого года.
– О господи! – вырвалось у меня.
– Я не шучу, дружище. Наша нация обременена навязчивой идеей войны между штатами. И я тебе объясню почему: это была первая и единственная военная кампания, в которой американцы принимали полноценное участие! – Он выдул дым от своей «Корины» мне прямо в лицо. – Собственно, это и сделало нас американцами.
– Лично я так не думаю.
– Да брось! Давай заедем в любой крупный город центральных штатов и проведем эксперимент. Опроси десять человек на улице, и, готов биться об заклад, шестеро из них в ответ на подобный вопрос ответят: «Гражданская война тысяча восемьсот шестьдесят первого года». Я просек это еще полгода назад и с тех пор размышлял, какую выгоду можно извлечь из данного факта. Так вот, старик, это может иметь фундаментальное значение для МАСА, если мы, конечно, не прохлопаем ушами. Ты в курсе, у них тут был столетний юбилей, лет десять тому назад?
– Да, – сказал я, – в тысяча девятьсот шестьдесят первом году.
– И он провалился. Кучка бедолаг разыграла пару-тройку битв, и все. Дело обернулось громким пшиком. Ну да ладно, бог с ними! Ты лучше взгляни на заднее сиденье.
Я включил свет внутри салона и обернулся. Там лежало нечто, упакованное в газеты, формами напоминавшее куклу из витрины, ну знаете, эти манекены. И, судя по минимальному количеству выпуклостей в районе грудной клетки, вряд ли женский манекен.
– И что это? – спросил я.
– То, над чем я работал.
– Это пока я надрывался с нашими грузовиками?
– Точно, дружище, – усмехнулся Мори. – И помяни мое слово: пройдет время, и эта затея затмит все наши спинеты и органы. Да так, что у тебя голова кругом пойдет!
Он многозначительно покивал.
– Теперь, пока мы не приехали в Бойсе, выслушай меня, Луис. Я не хочу, чтобы благодаря твоему папочке и Честеру для нас наступили тяжелые времена. Вот почему нужно ввести тебя в курс дела прямо сейчас. Эта штуковина, там сзади, принесет миллиард баксов нам или любому, кому посчастливится ее найти. И вот что я собираюсь сделать. Я сейчас съеду с дороги и где-нибудь продемонстрирую ее тебе. Может, у закусочной или на заправке – да в любом месте, где достаточно светло. – Мори выглядел напряженным, руки его дрожали больше обычного.
– А кто поручится, что там у тебя не припрятан двойник Луиса Розена? – спросил я. – Вдруг ты собираешься вырубить меня, а эту чертову штуковину посадить на мое место?
Мой компаньон внимательно посмотрел на меня.
– Почему ты спросил? Нет, все не так, дружище, но по случайности ты почти попал в яблочко. Вижу, котелок у тебя еще варит. Как в старые добрые времена, когда мы были зелеными юнцами и ничего не имели за душой. Если, конечно, не считать твоего папаши и вечно озабоченного братца. Черт, интересно, почему же Честер не стал сельским ветеринаром, как собирался вначале? Это здорово облегчило бы нам жизнь. Так нет же, вместо этого, извольте радоваться – фабрика спинет-пианино в Бойсе, штат Айдахо. Бред какой-то! – покачал головой Мори.
– Ну, твоя-то семейка и того не сделала, – заметил я. – Они вообще ничего не сделали и не создали. Типичное сборище посредственностей, проходимцы от швейной промышленности. Может, скажешь, это они поддержали наш бизнес, а не мой отец и Честер? Короче, во-первых, я хочу знать, что это за дрянь у тебя на заднем сиденье. И во-вторых, я не собираюсь останавливаться на заправке или у закусочной. У меня смутное предчувствие, что ты и впрямь собираешься каким-то образом подставить меня. Так что давай крути баранку.
– Но подобную вещь не описать словами, ты должен видеть.
– Уверен, ты справишься. Мошенничество – это как раз твой конек.
– Ну хорошо, я тебе объясню, почему их чертов юбилей тогда провалился. Потому что парни, которые когда-то сражались и клали свои жизни за Союз или Конфедерацию, уже мертвы. Никто не может перевалить за столетний срок. А если такие и есть, то они ни на что уже не годны – по крайней мере, ружье они в руки не возьмут. Согласен?
– Хочешь сказать, у тебя там припрятана мумия или какой-нибудь зомби из ужастиков? – поинтересовался я.
– Я тебе скажу, что у меня там. В эту кучу газет у меня упакован Эдвин М. Стэнтон.
– Кто-кто?
– Он был военным советником у Линкольна.
– А!
– Я не шучу.
– И когда же он умер?
– Давным-давно.
– Я так и думал.
– Послушай, – сказал Мори. – Я создал электронного симулякра, вернее, Банди его создал для нас. Это обошлось мне в шесть тысяч, но оно того стоило. Давай остановимся у закусочной на ближайшей заправке, и я устрою демонстрацию. Думаю, это единственный способ тебя убедить.
У меня мурашки побежали по коже.
– В самом деле?
– А ты думаешь, это дешевый розыгрыш?
– Боюсь, нет. Мне кажется, ты абсолютно серьезен.
– Точно, приятель, – подтвердил Мори. Он сбавил скорость и включил поворотник. – Я остановлюсь вон там, видишь вывеску «У Томми. Отличные итальянские обеды и легкое пиво».
– Ну и дальше? Что ты имеешь в виду под демонстрацией?
– Мы просто распакуем его, он войдет с нами в закусочную, закажет пиво и цыпленка. Вот что я имею в виду под демонстрацией.
Мори припарковал свой «ягуар» и открыл заднюю дверцу. Он зашуршал газетами, и довольно скоро нашим глазам предстал пожилой джентльмен в старомодной одежде. Лицо его украшала седая борода, глаза были закрыты, руки скрещены на груди.
– Вот увидишь, насколько он будет убедителен, когда закажет себе пиццу, – пробормотал Мори и защелкал какими-то переключателями на спине робота. Мгновенно лицо джентльмена приняло замкнутое, сердитое выражение, и он проворчал:
– Будьте любезны убрать свои руки от меня, мой друг.
Мори торжествующе ухмыльнулся:
– Ты видел это?
Тем временем робот медленно сел и начал тщательно отряхиваться. Он сохранял строгий и злобный вид, как будто мы и впрямь причинили ему какой-то вред. Возможно, этот джентльмен подозревал, что мы оглушили и силой захватили его и вот он только-только пришел в себя. Я начинал верить, что ему удастся одурачить кассира в «Отличных обедах у Томми». А еще мне стало ясно: Мори все просчитал заранее. Если б я не видел собственными глазами, как эта штука ожила, то вполне мог бы купиться. Пожалуй, решил бы, что передо мной просто патриархального вида джентльмен, приводящий в порядок одежду и потрясающий при этом своей раздвоенной бородой с выражением праведного гнева.
– Так, ясно, – медленно произнес я.
Мори распахнул заднюю дверцу, и Эдвин М. Стэнтон с достоинством вышел из машины.
– У него деньги-то есть? – поинтересовался я.
– Ну конечно, – возмутился мой компаньон. – И давай без глупых вопросов, ладно? Поверь, все очень серьезно. Может, серьезнее, чем когда-либо.
Шурша по гравиевой дорожке, мы отправились в ресторанчик. Мори вполголоса развивал свою мысль:
– Это дело открывает блестящее будущее для нас. И кстати, шикарные экономические перспективы для всей Америки.
В ресторане мы заказали пиццу, но она оказалось подгоревшей, и Эдвин М. Стэнтон закатил скандал, размахивая кулаком перед носом у хозяина заведения. В конце концов мы все же оплатили счет и удалились.
Я взглянул на часы – прошел уже час, как мы должны были прибыть на Фабрику Розена. Меня вообще одолевали сомнения, что мы попадем туда сегодня. Мори почувствовал мою нервозность.
– Не переживай, дружище, – успокоил он меня, заводя машину. – С этим новомодным твердым топливом для ракет я смогу выжать из моей крошки все двести миль.
– Я бы посоветовал не рисковать понапрасну, – раздался ворчливый голос Эдвина М. Стэнтона. – Разумеется, если безусловный выигрыш не перевешивает риск.
– Кто бы спорил, – откликнулся Мори.
«Фабрика Розена по производству пианино и электроорганов» (формально она именовалась заводом) вряд ли являлась достопримечательностью города Бойсе. С виду это плоское одноэтажное здание, смахивающее на пирог в один слой, с собственной парковкой. Вывеска – с тяжелыми пластиковыми буквами и подсветкой – выглядит очень современно, зато окон немного, только в офисе.
Когда мы подъехали, уже совсем стемнело, и фабрика была закрыта. Пришлось ехать дальше, в жилой район.
– Как вам здесь нравится? – спросил мой компаньон у Эдвина М. Стэнтона.
Робот, всю дорогу сидевший очень прямо на заднем сиденье, немедленно откликнулся:
– Не назовешь приятным местом. Я нахожу довольно безвкусным жить здесь.
– Послушайте, вы! – возмутился я. – Моя семья живет здесь, неподалеку, и я бы попросил…
Я и в самом деле разозлился, услышав, как эта фальшивка критикует настоящих людей, тем более – моего замечательного отца. Я уж не говорю о моем брате, Честере Розене! Среди радиационных мутантов можно было по пальцам пересчитать тех, кто, подобно ему, достиг чего-то в производстве пианино и электроорганов. «Особорожденные» – вот как их называют! Подняться столь высоко при нынешних предрассудках и дискриминации… Ни для кого не секрет, что университет, а следовательно, и большинство приличных профессий для них закрыты.
Честер, Честер… Нашу семью всегда безумно расстраивало, что глаза у него расположены под носом, а рот – как раз там, где полагается быть глазам. Но в этом виноват не он, а те, кто испытывал водородную бомбу в 50–60-х годах. Именно из-за них страдает сегодня Честер и подобные ему. Помню, ребенком я зачитывался книгами о врожденных дефектах – тогда, пару десятилетий назад, эта тема многих волновала. Так вот, там описывались такие случаи, по сравнению с которыми наш Честер – почти нормальный человек. Хуже всего были истории про младенцев, которые просто распадались во чреве, а потом рождались по кусочкам: челюсть, рука, пригоршня зубов, пальцы. Как те пластмассовые детальки, из которых ребятишки склеивают модели самолетов. Беда только в том, что этих несчастных эмбрионов уже было не собрать воедино. Во всем мире не сыскать такого клея, который позволил бы их снова склеить. Лично меня подобные статьи неизменно вгоняли в длительную депрессию.
А еще появлялись новорожденные, сплошь заросшие густыми волосами, как тапочки из шерсти тибетского яка. И те, чья кожа до того пересыхала, что шла глубокими трещинами, как будто они побывали на Солнце. Так что оставим в покое бедного Честера. «Ягуар» остановился у края тротуара напротив нашего дома. В гостиной горел свет – видимо, родители с братом смотрели телевизор.
– Послушай, Мори, я жду объяснений, – начал я. – Ну давай, разверни передо мной радужные перспективы, как это ты умеешь.
Мори, не отрываясь от руля, затянулся своей сигарой «Корина спорт», откинулся назад и спросил:
– Как по-твоему, что волнует сегодня Америку?
– Секс, – предположил я.
– Нет.
– Ну, может, соревнование с Россией по завоеванию планет Солнечной системы?
– Нет.
– Ладно, скажи тогда сам.
– Гражданская война тысяча восемьсот шестьдесят первого года.
– О господи! – вырвалось у меня.
– Я не шучу, дружище. Наша нация обременена навязчивой идеей войны между штатами. И я тебе объясню почему: это была первая и единственная военная кампания, в которой американцы принимали полноценное участие! – Он выдул дым от своей «Корины» мне прямо в лицо. – Собственно, это и сделало нас американцами.
– Лично я так не думаю.
– Да брось! Давай заедем в любой крупный город центральных штатов и проведем эксперимент. Опроси десять человек на улице, и, готов биться об заклад, шестеро из них в ответ на подобный вопрос ответят: «Гражданская война тысяча восемьсот шестьдесят первого года». Я просек это еще полгода назад и с тех пор размышлял, какую выгоду можно извлечь из данного факта. Так вот, старик, это может иметь фундаментальное значение для МАСА, если мы, конечно, не прохлопаем ушами. Ты в курсе, у них тут был столетний юбилей, лет десять тому назад?
– Да, – сказал я, – в тысяча девятьсот шестьдесят первом году.
– И он провалился. Кучка бедолаг разыграла пару-тройку битв, и все. Дело обернулось громким пшиком. Ну да ладно, бог с ними! Ты лучше взгляни на заднее сиденье.
Я включил свет внутри салона и обернулся. Там лежало нечто, упакованное в газеты, формами напоминавшее куклу из витрины, ну знаете, эти манекены. И, судя по минимальному количеству выпуклостей в районе грудной клетки, вряд ли женский манекен.
– И что это? – спросил я.
– То, над чем я работал.
– Это пока я надрывался с нашими грузовиками?
– Точно, дружище, – усмехнулся Мори. – И помяни мое слово: пройдет время, и эта затея затмит все наши спинеты и органы. Да так, что у тебя голова кругом пойдет!
Он многозначительно покивал.
– Теперь, пока мы не приехали в Бойсе, выслушай меня, Луис. Я не хочу, чтобы благодаря твоему папочке и Честеру для нас наступили тяжелые времена. Вот почему нужно ввести тебя в курс дела прямо сейчас. Эта штуковина, там сзади, принесет миллиард баксов нам или любому, кому посчастливится ее найти. И вот что я собираюсь сделать. Я сейчас съеду с дороги и где-нибудь продемонстрирую ее тебе. Может, у закусочной или на заправке – да в любом месте, где достаточно светло. – Мори выглядел напряженным, руки его дрожали больше обычного.
– А кто поручится, что там у тебя не припрятан двойник Луиса Розена? – спросил я. – Вдруг ты собираешься вырубить меня, а эту чертову штуковину посадить на мое место?
Мой компаньон внимательно посмотрел на меня.
– Почему ты спросил? Нет, все не так, дружище, но по случайности ты почти попал в яблочко. Вижу, котелок у тебя еще варит. Как в старые добрые времена, когда мы были зелеными юнцами и ничего не имели за душой. Если, конечно, не считать твоего папаши и вечно озабоченного братца. Черт, интересно, почему же Честер не стал сельским ветеринаром, как собирался вначале? Это здорово облегчило бы нам жизнь. Так нет же, вместо этого, извольте радоваться – фабрика спинет-пианино в Бойсе, штат Айдахо. Бред какой-то! – покачал головой Мори.
– Ну, твоя-то семейка и того не сделала, – заметил я. – Они вообще ничего не сделали и не создали. Типичное сборище посредственностей, проходимцы от швейной промышленности. Может, скажешь, это они поддержали наш бизнес, а не мой отец и Честер? Короче, во-первых, я хочу знать, что это за дрянь у тебя на заднем сиденье. И во-вторых, я не собираюсь останавливаться на заправке или у закусочной. У меня смутное предчувствие, что ты и впрямь собираешься каким-то образом подставить меня. Так что давай крути баранку.
– Но подобную вещь не описать словами, ты должен видеть.
– Уверен, ты справишься. Мошенничество – это как раз твой конек.
– Ну хорошо, я тебе объясню, почему их чертов юбилей тогда провалился. Потому что парни, которые когда-то сражались и клали свои жизни за Союз или Конфедерацию, уже мертвы. Никто не может перевалить за столетний срок. А если такие и есть, то они ни на что уже не годны – по крайней мере, ружье они в руки не возьмут. Согласен?
– Хочешь сказать, у тебя там припрятана мумия или какой-нибудь зомби из ужастиков? – поинтересовался я.
– Я тебе скажу, что у меня там. В эту кучу газет у меня упакован Эдвин М. Стэнтон.
– Кто-кто?
– Он был военным советником у Линкольна.
– А!
– Я не шучу.
– И когда же он умер?
– Давным-давно.
– Я так и думал.
– Послушай, – сказал Мори. – Я создал электронного симулякра, вернее, Банди его создал для нас. Это обошлось мне в шесть тысяч, но оно того стоило. Давай остановимся у закусочной на ближайшей заправке, и я устрою демонстрацию. Думаю, это единственный способ тебя убедить.
У меня мурашки побежали по коже.
– В самом деле?
– А ты думаешь, это дешевый розыгрыш?
– Боюсь, нет. Мне кажется, ты абсолютно серьезен.
– Точно, приятель, – подтвердил Мори. Он сбавил скорость и включил поворотник. – Я остановлюсь вон там, видишь вывеску «У Томми. Отличные итальянские обеды и легкое пиво».
– Ну и дальше? Что ты имеешь в виду под демонстрацией?
– Мы просто распакуем его, он войдет с нами в закусочную, закажет пиво и цыпленка. Вот что я имею в виду под демонстрацией.
Мори припарковал свой «ягуар» и открыл заднюю дверцу. Он зашуршал газетами, и довольно скоро нашим глазам предстал пожилой джентльмен в старомодной одежде. Лицо его украшала седая борода, глаза были закрыты, руки скрещены на груди.
– Вот увидишь, насколько он будет убедителен, когда закажет себе пиццу, – пробормотал Мори и защелкал какими-то переключателями на спине робота. Мгновенно лицо джентльмена приняло замкнутое, сердитое выражение, и он проворчал:
– Будьте любезны убрать свои руки от меня, мой друг.
Мори торжествующе ухмыльнулся:
– Ты видел это?
Тем временем робот медленно сел и начал тщательно отряхиваться. Он сохранял строгий и злобный вид, как будто мы и впрямь причинили ему какой-то вред. Возможно, этот джентльмен подозревал, что мы оглушили и силой захватили его и вот он только-только пришел в себя. Я начинал верить, что ему удастся одурачить кассира в «Отличных обедах у Томми». А еще мне стало ясно: Мори все просчитал заранее. Если б я не видел собственными глазами, как эта штука ожила, то вполне мог бы купиться. Пожалуй, решил бы, что передо мной просто патриархального вида джентльмен, приводящий в порядок одежду и потрясающий при этом своей раздвоенной бородой с выражением праведного гнева.
– Так, ясно, – медленно произнес я.
Мори распахнул заднюю дверцу, и Эдвин М. Стэнтон с достоинством вышел из машины.
– У него деньги-то есть? – поинтересовался я.
– Ну конечно, – возмутился мой компаньон. – И давай без глупых вопросов, ладно? Поверь, все очень серьезно. Может, серьезнее, чем когда-либо.
Шурша по гравиевой дорожке, мы отправились в ресторанчик. Мори вполголоса развивал свою мысль:
– Это дело открывает блестящее будущее для нас. И кстати, шикарные экономические перспективы для всей Америки.
В ресторане мы заказали пиццу, но она оказалось подгоревшей, и Эдвин М. Стэнтон закатил скандал, размахивая кулаком перед носом у хозяина заведения. В конце концов мы все же оплатили счет и удалились.
Я взглянул на часы – прошел уже час, как мы должны были прибыть на Фабрику Розена. Меня вообще одолевали сомнения, что мы попадем туда сегодня. Мори почувствовал мою нервозность.
– Не переживай, дружище, – успокоил он меня, заводя машину. – С этим новомодным твердым топливом для ракет я смогу выжать из моей крошки все двести миль.
– Я бы посоветовал не рисковать понапрасну, – раздался ворчливый голос Эдвина М. Стэнтона. – Разумеется, если безусловный выигрыш не перевешивает риск.
– Кто бы спорил, – откликнулся Мори.
«Фабрика Розена по производству пианино и электроорганов» (формально она именовалась заводом) вряд ли являлась достопримечательностью города Бойсе. С виду это плоское одноэтажное здание, смахивающее на пирог в один слой, с собственной парковкой. Вывеска – с тяжелыми пластиковыми буквами и подсветкой – выглядит очень современно, зато окон немного, только в офисе.
Когда мы подъехали, уже совсем стемнело, и фабрика была закрыта. Пришлось ехать дальше, в жилой район.
– Как вам здесь нравится? – спросил мой компаньон у Эдвина М. Стэнтона.
Робот, всю дорогу сидевший очень прямо на заднем сиденье, немедленно откликнулся:
– Не назовешь приятным местом. Я нахожу довольно безвкусным жить здесь.
– Послушайте, вы! – возмутился я. – Моя семья живет здесь, неподалеку, и я бы попросил…
Я и в самом деле разозлился, услышав, как эта фальшивка критикует настоящих людей, тем более – моего замечательного отца. Я уж не говорю о моем брате, Честере Розене! Среди радиационных мутантов можно было по пальцам пересчитать тех, кто, подобно ему, достиг чего-то в производстве пианино и электроорганов. «Особорожденные» – вот как их называют! Подняться столь высоко при нынешних предрассудках и дискриминации… Ни для кого не секрет, что университет, а следовательно, и большинство приличных профессий для них закрыты.
Честер, Честер… Нашу семью всегда безумно расстраивало, что глаза у него расположены под носом, а рот – как раз там, где полагается быть глазам. Но в этом виноват не он, а те, кто испытывал водородную бомбу в 50–60-х годах. Именно из-за них страдает сегодня Честер и подобные ему. Помню, ребенком я зачитывался книгами о врожденных дефектах – тогда, пару десятилетий назад, эта тема многих волновала. Так вот, там описывались такие случаи, по сравнению с которыми наш Честер – почти нормальный человек. Хуже всего были истории про младенцев, которые просто распадались во чреве, а потом рождались по кусочкам: челюсть, рука, пригоршня зубов, пальцы. Как те пластмассовые детальки, из которых ребятишки склеивают модели самолетов. Беда только в том, что этих несчастных эмбрионов уже было не собрать воедино. Во всем мире не сыскать такого клея, который позволил бы их снова склеить. Лично меня подобные статьи неизменно вгоняли в длительную депрессию.
А еще появлялись новорожденные, сплошь заросшие густыми волосами, как тапочки из шерсти тибетского яка. И те, чья кожа до того пересыхала, что шла глубокими трещинами, как будто они побывали на Солнце. Так что оставим в покое бедного Честера. «Ягуар» остановился у края тротуара напротив нашего дома. В гостиной горел свет – видимо, родители с братом смотрели телевизор.