Страница:
----------------------------------------------------------------------
Emily Dickinson, Poems
© Copyright Переводчики Аркадий Гаврилов, Яков Бергер, Леонид Ситник
Email: l_sitnik@autopanorama.mtu-net.ru
----------------------------------------------------------------------
Время собирать камешки. Леонид Ситник
Эмили Дикинсон. Торнтон Уайлдер
Эмили Дикинсон. Стихотворения
19 A sepal, petal, and a thorn
Росток, листок и лепесток... Перевод Л. Ситника
23 I had a guinea golden
У меня была гинея... Перевод Л. Ситника
49 I never lost as much but twice
Я все теряла дважды... Перевод Л. Ситника
61 Papa above!
Папа свыше! Перевод Л. Ситника
89 Some things that fly there be
Какие-то вещи летят, но они... Перевод Л. Ситника
106 The Daisy follows soft the Sun
Цветок следит за солнцем взглядом... Перевод Л. Ситника
115 What Inn is this
Что за приют... Перевод Л. Ситника
118 My friend attacks my friend!
Мой друг напал на друга! Перевод Л. Ситника
119 Talk with prudence to a Beggar
О сокровищах и злате... Перевод Л. Ситника
120 If this is "fading"
О если это -- "увяданье"... Перевод Л. Ситника
126 To fight aloud, is very brave
Сражаться смело -- славный труд... Перевод Л. Ситника
131 Besides the Autumn poets sing
Не только осенью поют... Перевод А. Гаврилова
139 Soul, Wilt thou toss again?
Душа, ты волнуешься снова? Перевод Л. Ситника
140 An altered look about the hills
Меняющийся вид холмов... Перевод А. Гаврилова
153 Dust is the only Secret
Прах -- одна только Тайна... Перевод Л. Ситника
172 'Tis so much joy! 'Tis so much joy!
Веселее! Веселее! Перевод Я. Бергера
180 As if some little Arctic flower
Представь, что маленький цветок... Перевод Л. Ситника
182 If I shouldn't be alive
Если мне живой не встретить... Перевод Л. Ситника
205 I should not dare to leave my friend
Не должен быть оставлен друг... Перевод А. Гаврилова
216 Safe in their Alabaster Chambers
Укрыты в алебастровых палатах... Перевод А. Гаврилова
235 The Court is far away
Правды нет -- и далек... Перевод Л. Ситника
239 "Heaven" -- is what I cannot reach!
Мне не допрыгнуть до небес... Перевод Л. Ситника
243 I've known a Heaven, like a Tent
Я знаю -- Небо, как шатер... Перевод А. Гаврилова
248 Why -- do they shut Me out of Heaven?
Почему меня на небе... Перевод Л. Ситника
266 This -- is the land -- the Sunset washes
Земля, чей берег омывают... Перевод Я. Бергера
275 Doubt Me! My Dim Companion!
Не веришь мне, мой странный друг! Перевод Л. Ситника
280 I felt a Funeral, in my Brain
Звук похорон в моем мозгу... Перевод Л. Ситника
289 I know some lonely Houses off the Road
Есть пустые дома в стороне от дорог... Перевод Л. Ситника
303 The Soul selects her own Society
Душа выбирает общество... Перевод Л. Ситника
318 I'll tell you how the Sun rose
Я расскажу вам, как восходит солнце. Перевод Л. Ситника
347 When Night is almost done
К исходу долгой ночи... Перевод Я. Бергера
377 To lose one's faith -- surpass
Утратить веру -- хуже, чем... Перевод Л. Ситника
389 There's been a Death, in the Opposite House,
Скоро в доме, что напротив... Перевод Л. Ситника
409 They dropped like Flakes
Как Звезды, падали они... Перевод А. Гаврилова
441 This is my letter to the World
Здесь письма к миру от меня... Перевод Л. Ситника
449 I died for Beauty -- but was scarce
Я умерла за Красоту... Перевод А. Гаврилова
508 I'm ceded -- I've stopped being Theirs
Я удаляюсь -- я уже не ваша... Перевод Л. Ситника
509 If anybody's friend be dead
Когда умрет ваш лучший друг... Перевод Я. Бергера
536 The Heart asks Pleasure -- first
Сперва мы просим радости... Перевод Я. Бергера
547 I've seen a Dying Eye
Я видел мертвые глаза... Перевод Л. Ситника
556 The Brain, within its Groove
В извилинах мозги... Перевод Л. Ситника
583 A Toad, can die of Light
Свет для жабы -- отрава... Перевод Л. Ситника
619 Glee -- The great storm is over
Радуйтесь! Кончилась буря! Перевод Л. Ситника
622 To know just how He suffered -- would be dear --
Узнать, как страдал он -- уже награда... Перевод Л. Ситника
623 It was too late for Man
Слишком поздно для человека... Перевод Л. Ситника
664 Of all the Souls that stand create
Из сонма сотворенных Душ... Перевод А. Гаврилова
670 One need not be a Chamber -- to be Haunted
Не нужно комнат привидению... Перевод Я. Бергера
682 'Twould ease -- a Butterfly
Легко быть мотыльком... Перевод Л. Ситника
709 Publication -- is the Auction
Публикация -- продажа... Перевод А. Гаврилова
732 She rose to His Requirement -- droppt
Она доросла до того, чтобы, бросив... Перевод Л. Ситника
742 Four Trees -- upon a solitary Acre
Четыре дерева -- в пустынном месте... Перевод Л. Ситника
759 He fought like those Who've nought to lose
Он бился яростно -- себя... Перевод А. Гаврилова
764 Presentiment -- is that long Shadow -- on the Lawn
Предчувствие -- это длинная тень на лугу... Перевод Л. Ситника
793 Grief is a Mouse
Печаль -- это мышь... Перевод Л. Ситника
797 By my Window have I for Scenery
Пейзажем я вижу из моего окна... Перевод Л. Ситника
822 This Consciousness that is aware
Сознание, что сознает... Перевод А. Гаврилова
887 We outgrow love, like other things
Мы вырастаем из любви... Перевод Л. Ситника
975 The Mountain sat upon the Plain
Горы садятся в долину... Перевод Л. Ситника
976 Death is a Dialogue between
Смерть -- это долгий разговор... Перевод Л. Ситника
1055 The Soul should always stand ajar
Душа должна жить нараспашку... Перевод Л. Ситника
1067 Except the smaller size
Лишь маленькая тварь... Перевод А. Гаврилова
1075 The Sky is low -- the Clouds are mean.
Небо ниже -- чем облака. Перевод Л. Ситника
1129 Tell all the Truth but tell it slant
Скажи всю Правду, но лишь вскользь... Перевод Л. Ситника
1182 Remembrance has a Rear and Front
Память имеет окна и стены... Перевод Л. Ситника
1186 Too few the mornings be
Здесь слишком кратки дни... Перевод Л. Ситника
1207 He preached upon 'Breadth' till it argued him narrow
Он учил "широте", и в том была узость... Перевод Л. Ситника
1212 A word is dead
Мысль умирает... Перевод Л. Ситника
1216 A Deed knocks first at Thought
Поступок будит Мысль... Перевод Л. Ситника
1287 In this short Life
В короткой жизни сей... Перевод А. Гаврилова
1396 She laid her docile Crescent down
Косу свою сложила смерть... Перевод Я. Бергера
1398 I have no Life but this
Мне жизни нет иной... Перевод Л. Ситника
1478 Look back on Time, with kindly eyes
Взгляни на время благодарно... Перевод Я. Бергера
1544 Who has not found the Heaven -- below
Кто не нашел небес внизу... Перевод Л. Ситника
1587 He ate and drank the precious Words
Он ел и пил волшебный слог... Перевод Л. Ситника
1593 There came a Wind like a Bugle
Вдруг в тишину ворвался шквал... Перевод А. Гаврилова
1599 Though the great Waters sleep
Пусть Великие Воды спят... Перевод Л. Ситника
1672 Lightly stepped a yellow star
Тихо желтая Звезда... Перевод А. Гаврилова
1732 My life closed twice before its close
Я дважды скончаюсь, и перед концом... Перевод Л. Ситника
1736 Proud of my broken heart, since thou didst break it
Гордись моим сломанным сердцем, сломавший его... Перевод Л. Ситника
Время собирать камешки
За Эмили Дикинсон водилось много странностей. Это ее неизменное белое
платье или замкнутый образ жизни, когда она даже с друзьями разговаривала
из-за полуоткрытой двери. Наконец, главное, -- поэтесса, впоследствии
признанная гением американской литературы, при жизни так и осталась
практически никому неизвестной. Впрочем, лучше, чем Оскар Уайлд об этом не
напишешь, а посему я хочу ограничиться в своем вступлении самыми
необходимыми замечаниями, касающимися странности ее стихов, да и то лишь в
той степени, в какой это затрагивает переводы.
Уже немало было написано об особенностях пунктуации в стихах Дикинсон.
Прежде всего -- об употреблении тире. Утверждалось, что тире для Дикинсон --
это более тонкий инструмент ритмического деления, дополнительное средство
смысловой структуризации, просто универсальный заменитель всех остальных
знаков препинания. В ее текстах при желании можно отыскать столь же много
примеров, подтверждающих любую теорию, сколь и случаев, говорящих о том, что
все эти тире свидетельствуют исключительно о психическом состоянии спешки и
нетерпения, что они являются своеобразными ускорителями письма и, я бы
сказал, мысли. Кроме того, давно подмечено, что поэты любят тире, в то время
как люди ученые предпочитают двоеточия.
Не больше смысла видится мне и в углубленном анализе употребления
строчной или прописной буквы в начале слов. Почему Бог или Смерть во всех
стихах написаны с прописной -- предельно ясно, но зачем в стихотворении 508
писать с прописной слово Куклы рядом со словом церковь, написанным со
строчной, объяснить невозможно ничем, кроме как небрежностью и той же
спешкой. Для переводчика в этих тире и заглавных буквах важно только одно --
они есть, и они сообщают стихам тот неповторимый вид, который они имеют.
Что же касается особенностей синонимических рядов в поэзии Дикинсон,
просодических характеристик, структур катренов, всевозможных синкоп,
ассонансов и диссонансов, а также сочетания новаторства и традиционности,
то, признаюсь, что это слишком специальная для меня тема. Рассуждения же о
способах адекватной передачи всего этого в русском переводе наводят на меня
тоску. Ее стихи написаны достаточно плохо, чтобы еще и нарочно коверкать их
по-русски ради сохранения какой-нибудь специфики синтаксических моделей.
Если бы я мог, я вообще написал бы все это иначе, лучше. Но я не могу.
Поэтому и занимаюсь переводами.
Нет у меня охоты рассуждать и о культурно-историческом значении поэзии
Эмили Дикинсон. Это тема слишком для меня общая. Для великих поэтов и без
того заготовлено много дежурных слов. Эмили Дикинсон говорила с вечностью!
По отношению к американке эта фраза встречается чаще всего. Я ничего не хочу
говорить о вечности. В любом случае, наиболее цитируемые строки Дикинсон --
о Письмах Миру, о Душе, Запирающей Дверь, об Экипаже Кавалера-Смерть --
кажутся мне ничуть не более глубокими, чем стихи о цветах и бабочках --
совсем простые и детские.
С моей точки зрение одно из главных достоинств ее стихов состоит в том,
что их очень много и они почти все одинаковые, как камешки на берегу моря.
По отдельности они имеют мало ценности. Но все вместе производят странный
эффект -- что-то вроде пустого пляжа, одинокой фигуры на берегу... Короче,
вечность.
Перевод -- это игра. Разумеется, во всякой игре есть смысл. Будь то
удовлетворение собственных амбиций или решение высоких задач
исследовательского или культурного свойства. Но и это игра. И подлинный
смысл ее играющему неведом. Лично мне всегда нравилось перебирать камешки на
берегу. Ходовой ценности в них -- никакой. Красивыми они становятся, только
если смочить их в море людской сентиментальности или поместить в аквариум --
в искусственный мирок с покупными золотыми рыбками. Причем самым красивым
все равно покажется бутылочное стеклышко.
Леонид Ситник
Эмили Дикинсон
Как поэт, Эмили Дикинсон начинала с двух огромных недостатков --
невероятной легкости стихотворчества и увлечения дурными образцами. Позже
она должна была запоем читать Шекспира, Милтона, Герберта, великих
английских поэтов своего века, и известно, какое влияние они оказали на ее
язык, но известно также, насколько мало затронуло это влияние стихотворные
формы, которые она использовала. Исходным пунктом для нее были
сентиментальные надписи, что делают на подарках, христианский ежегодник,
газеты, светские журналы -- любимое чтение священников, утонченных дам и
чувствительных натур. Но даже в сборниках церковных гимнов влияние на нее
оказывали, по всей видимости, далеко не лучшие поэты. И хотя она ввела
несколько поразительных новшеств в том, что касается форм, не менее
поразительным является то, что она не сделала даже попытки уйти от
шестистопной строфической схемы, с которой начинала. Я предпочитаю видеть в
этом еще одну иллюстрацию застоя в ее развитии, который мы обнаруживаем
повсюду. Она проявляла необычайную смелость в том, что она делала в рамках
этих схем (она скоро порвала их швы), но форма поэзии и до некоторой степени
сорт поэзии, которой она восхищалась девочкой, остались неизменными в
стихах, которые она писала до самого конца.
В апреле 1862 года (ей шел тогда 32-й год) она писала полковнику
Хиггинсону: "Я не сочиняла стихов, за исключением одного или двух, до
прошлой зимы, сэр". До сих пор очень мало стихотворений с уверенностью
датированы более ранним периодом, но мне кажется, что здесь она имела в виду
отбор: не сочиняла стихов высшего сознательного уровня. Есть немало
стихотворений, написанных приблизительно в это время и, несомненно, ранее
(здесь, естественно, мы касаемся любимейшего пункта составителей антологий),
таких как "If I Can Stop One Heart from Breaking", или "I Taste a Liquor
Never Brewed", или "To Fight Aloud Is Very Brave", которые говорят о наличии
достаточно большого опыта в стихотворчестве. Переходы от одной строфы к
другой очень искусны и предполагают обширную практику, на людях или в тайне.
Мне кажется несомненным, что когда около 1861 года Эмили Дикинсон собралась
писать самым серьезным образом, она должна была не только выбираться из
западни природной способности к стихотворчеству, но и бороться с уже давно
выработавшейся способностью к внешней эффектности -- в легком пафосе и
легкой эпиграмме.
Как раз перед тем, как послать первые образцы своих работ полковнику
Хиггинсону, она выиграла решающую битву со своим навыком к легкости. Она
нашла мужество писать стихи, "оскорблявшие разум" ее современников.
Полковника Хиггинсона шокировало не то, что она иногда прибегала к "плохим"
рифмам (столь частым в поэзии миссис Браунинг), и не то, что она подменяла
рифму ассонансами, и даже не то, что она подчас отказывалась от рифмы вообще
(подобные приемы он принимал у Уолта Уитмана, чьи работы он рекомендовал ей
для чтения), -- но то, что все эти неправильности соединялись и были глубоко
внедрены в наиболее традиционную из всех стихотворных форм.
По прошествии многих лет мы можем набраться смелости и воспроизвести
ход ее борьбы. Новая волна захлестнула все ее существо; ей захотелось
сказать со страстью то, что до этого она говорила играючи, говорила с
кокетством. Новые высоты -- особенно в новых странах -- взывают к новым
формам. Детская привязанность, тем не менее, мешала ей отказаться от
строфических схем ее раннего чтения. Она отвернулась от правильных рифм, от
вечных "кровь-любовь" и "слезы-грезы", не потому, что ей было лень возиться
с ними, а потому что правильные рифмы казались внешним выражением
внутреннего консерватизма. Она называла правильные рифмы "прозой" -- "они
затыкают меня в прозе" -- и в том же стихотворении она называла их
"рабством".
Одно из ее изобретений наглядно демонстрирует нам, насколько осознавала
она то, что делала. Она искусно предлагала нам ряд все более правильных
рифм, чтобы наше ухо ждало следующей, и затем в завершающем стихе
отказывалась от рифмы вообще. Стихотворение "Of Tribulation These Are They"
предлагает нам "white-designate", "times-palms", "soil-mile", "road-Saved!"
(курсив ее). Создается эффект поехавшей над нашими головами крыши. В
стихотворение вторгается несопоставимое. В "I'll Tell Thee All -- How Blank
It Grew" она распахивает все окна в заключение словами "outvisions
paradise", нерифмованными после трех строф необыкновенно правильных рифм.
"Учитель" выговаривал ей за дерзость, но она стояла на своем. Она не
снизошла до объяснений или защиты. Нежелание полковника публиковать ее
работы показало ей, что он не считает ее поэтом, сколь ни поражали бы его
отдельные фразы. Она продолжала изредка включать стихотворения в письма к
друзьям, но они, видимо, не просили ее показать "побольше". Надежда на
поддержку и мысли о современной аудитории становились все более отдаленными.
И все же мысль о возможности литературной славы, окончательного торжества,
никогда не оставляла ее. Стихотворение за стихотворением она насмехалась над
известностью. Она сравнивала ее с аукционом и с кваканьем лягушек; но
одновременно она приветствовала славу как посвящение в сан, как "жизненный
свет" поэта. Что могла она предпринять в этой ситуации? Она делала пять
шагов вперед и два шага назад. Написать две тысячи стихов -- это немалый шаг
в направлении литературных притязаний, однако состояние, в котором она
оставила их, -- не менее явной отступление. Она обращалась к потомкам, чтобы
засвидетельствовать, насколько ей безразлично его одобрение, но она не
уничтожила своего труда. Она не уничтожила даже наброски, черновики,
написанные на краю стола. Если бы она переписала все начисто, это означало
бы пять шагов вперед и один шаг назад; если бы она распорядилась, чтобы ее
работы были сожжены другими, это было бы три шага назад.
Я уверен, что она зашла даже дальше в своем желании показать
безразличие к нашему мнению; она не столько оскорбила наш разум, сколько
посмеялась над ним. Читая наиболее достоверные ее тексты, мы с удивлением
обнаруживаем, что стихотворение за стихотворением с грехом пополам
заканчивается какой-нибудь банальностью или начинается очень сухо, а потом
карабкается к восторженности. Никто не говорит, что она была свободна от
огрехов суждения или вкуса, но последние три слова в "How Many Times These
Low Feet Staggered" или последняя строка в "They Put Us Far Apart" являются,
с точки зрения поэзии, самым вызывающим цинизмом -- первые как безвкусица,
вторая как какофония.
Иными словами, Эмили Дикинсон часто писала нарочно плохо. Она
действительно не искала вашего или моего одобрения, одобрения людей, не
способных отделить второстепенного от главного. Она подчеркнуто отстранилась
от наших человеческих, человеческих, человеческих суждений и пересудов. Как
мы видели, она обожглась, если не сгорела, на слишком человеческом в
семейных взаимоотношениях. Затем она была оставлена -- "предана", как она
сама называет это -- человеком (а я предпочитаю думать, последовательно
целым рядом людей), которого она любила больше всего. Она закрылась от нас
-- в своем доме; и даже в своем доме она закрылась: несколько старых друзей
должны были разговаривать с ней через полуоткрытую дверь. Ее взгляд на людей
становился все более и более абстрактным. Она не отвергла нас окончательно,
но ей все больше нравилась мысль, что наша ценность значительно повышается,
когда мы умираем. Ей хватило смелости взглянуть в лицо тому факту, что,
возможно, нет никакой другой жизни: в стихотворении "Their Height in Heaven
Comforts Not" она признает, что все это лишь "дом предположений... на
границе полей возможного". Но только такая компания необремененных ничем
земным могла бы понять, о чем она говорит. Всех остальных Эмили постаралась
одурачить. В стихотворении, которое начинается со слов "Труд, сделанный для
Вечности, для главной части Времени", речь в первую очередь все-таки не о
книгах, которые продаются в магазинах.
Торнтон Уайлдер
Оригинальный текст, нумерация и время написания стихотворений взяты из
"Полного собрания стихотворений Эмили Дикинсон" под редакцией Томаса
Джонсона
A sepal, petal, and a thorn
Upon a common summer's morn --
A flask of Dew -- A Bee or two --
A Breeze -- a caper in the trees --
And I'm a Rose!
1858
Росток, листок и лепесток
И солнца утренний поток --
Роса в траве -- пчела иль две --
Едва заметный ветерок
И я -- цветок.
Перевод Л. Ситника
I had a guinea golden --
I lost it in the sand --
And tho' the sum was simple
And pounds were in the land --
Still, had it such a value
Unto my frugal eye --
That when I could not find it --
I sat me down to sigh.
I had a crimson Robin --
Who sang full many a day
But when the woods were painted,
He, too, did fly away --
Time brought me other Robins --
Their ballads were the same --
Still, for my missing Troubador
I kept the "house at hame."
I had a star in heaven --
One "Pleiad" was its name --
And when I was not heeding,
It wandered from the same.
And tho' the skies are crowded --
And all the night ashine --
I do not care about it --
Since none of them are mine.
My story has a moral --
I have a missing friend --
"Pleiad" its name, and Robin,
And guinea in the sand.
And when this mournful ditty
Accompanied with tear --
Shall meet the eye of traitor
In country far from here --
Grant that repentance solemn
May seize upon his mind --
And he no consolation
Beneath the sun may find.
1858
У меня была гинея
Золотая, но в песке
Я гинею потеряла.
И хотя лежит везде
Фунтов на земле немало --
Их с земли не поднимала,
Потому что на мой глаз
Бережливый все же это --
Тоже ценная монета,
И гинею всякий раз
Если я не находила,
Я садилась и вздыхала.
У меня была зарянка --
Кармазиновая птица,
Что мне пела спозаранку
Целый день, а после -- ночь,
Но лишь лес утратил сень,
Как она умчалась прочь.
Прилетят другие птицы --
Песни те же их, конечно,
Но для сгинувшего друга
Буду я держать скворечник.
У меня звезда на небе,
Называется -- Плеяда,
И когда брожу одна я,
То она со мною рядом.
И пусть звезд над нами -- комья
И все небо полыхает,
Не забочусь ни о ком я,
Лишь одна из них родная.
Есть мораль у этой песни --
Было у меня три друга --
Одного звала -- Плеяда,
Птица, что умчалась к югу,
И гинея на песке.
Но лишь песенка простая
До ушей друзей пропавших
Донесет, что я в тоске,
То не будет им спасенья
От печали, пока тут,
В золотом моем песке,
Они солнца не найдут.
Перевод Л. Ситника
I never lost as much but twice,
And that was in the sod.
Twice have I stood a beggar
Before the door of God!
Angels -- twice descending
Reimbursed my store --
Burglar! Banker -- Father!
I am poor once more!
1858
Я все теряла дважды
У смертного порога,
Стояла дважды нищей
Перед дверями Бога!
И ангел -- дважды падший --
Мне возмещал потери.
Отец! Банкир! Грабитель!
Я вновь стою у двери!
Перевод Л. Ситника
Papa above!
Regard a Mouse
O'erpowered by the Cat!
Reserve within thy kingdom
A "Mansion" for the Rat!
Snug in seraphic Cupboards
To nibble all the day,
While unsuspecting Cycles
Wheel solemnly away!
1859
Папа свыше!
Подумай о мыши
В кошачьих лапах!
Найди на свете
Приют ей, Папа!
В Твоем Буфете
Дай выждать ночь,
Покуда Сферы
Укатят прочь!
Перевод Л. Ситника
Some things that fly there be --
Birds -- Hours -- the Bumblebee --
Of these no Elegy.
Some things that stay there be --
Grief -- Hills -- Eternity --
Nor this behooveth me.
There are that resting, rise.
Can I expound the skies?
How still the Riddle lies!
1859
Какие-то вещи летят, но они --
Птицы -- Пчелы -- Дни --
Не из этой Элегии.
Какие-то вещи стоят, но они --
Горе -- Холмы -- Огни --
Этому не сродни.
Это -- покоясь -- движется издалека,
Как еще сказать -- облака?
Разгадка легка.
Перевод Л. Ситника
The Daisy follows soft the Sun --
And when his golden walk is done --
Sits shyly at his feet --
He -- waking -- finds the flower there --
Wherefore -- Marauder -- art thou here?
Because, Sir, love is sweet!
We are the Flower -- Thou the Sun!
Forgive us, if as days decline --
We nearer steal to Thee!
Enamored of the parting West --
The peace -- the flight -- the Amethyst --
Night's possibility!
1859
Цветок следит за солнцем взглядом,
И к вечеру, заметив рядом
С собой глаза цветка,
Оно ворчит, склонившись низко:
"Зачем ко мне садишься близко?"
"Затем, что жизнь сладка!"
Мы все -- цветы, а Ты -- светило!
Прости нас, если не хватило
Нам дня тебя любить, --
Мы влюблены в твои закаты,
В твои полеты и агаты,
И в полночь впереди!
Перевод Л. Ситника
What Inn is this
Where for the night
Peculiar Traveller comes?
Who is the Landlord?
Where the maids?
Behold, what curious rooms!
No ruddy fires on the hearth --
No brimming Tankards flow --
Necromancer! Landlord!
Who are these below?
1859
Что за приют,
Где до утра
Полны гостями номера,
Но не едят здесь и не пьют?
Кто здесь хозяин? Где прислуга?
И почему так тесен угол?
Не видно пламени в камине,
И пенных кружек нет в помине?
Слуга! Хозяин! Господин!
Кто ты, в трех обликах един?
Перевод Л. Ситника
My friend attacks my friend!
Oh Battle picturesque!
Then I turn Soldier too,
And he turns Satirist!
How martial is this place!
Had I a mighty gun
I think I'd shoot the human race
And then to glory run!
1859
Мой друг напал на друга!
Что за кровавый бой!
Я вздумала вмешаться,
Они лишь посмеялись надо мной,
И снова взялись друг за дружку!
Я оказалась лишней третьей!
Когда бы мне -- большую пушку,
Я расстреляла б всех на свете!
Перевод Л. Ситника
Talk with prudence to a Beggar
Of "Potose," and the mines!
Reverently, to the Hungry
Of your viands, and your wines!
Cautious, hint to any Captive
You have passed enfranchised feet!
Anecdotes of air in Dungeons
Have sometimes proved deadly sweet!
1859
О сокровищах и злате
Побеседуй мудро с нищим.
А голодному любезно
Расскажи о вкусной пище.
Намекни хотя бы взгядом
Заключенному о бегстве.
Даже ложь сладка бывает
Среди горестей и бедствий.
Перевод Л. Ситника
If this is "fading"
Oh let me immediately "fade"!
If this is "dying"
Bury me, in such a shroud of red!
If this is "sleep,"
On such a night
How proud to shut the eye!
Good Evening, gentle Fellow men!
Peacock presumes to die!
1859
О если это -- "увяданье",
Оно действительно прекрасно!
О если это -- "умиранье",
Похороните меня в красном!
И если это -- "сон",
В подобный вечер
Мне больше не на что смотреть!
Мой нежный друг, до скорой встречи!
Павлин предпочитает умереть!
Перевод Л. Ситника
To fight aloud, is very brave --
But gallanter, I know
Who charge within the bosom
The Cavalry of Woe --
Who win, and nations do not see --
Who fall -- and none observe --
Whose dying eyes, no Country
Regards with patriot love --
We trust, in plumed procession
For such, the Angels go --
Rank after Rank, with even feet --
And Uniforms of Snow.
1859
Сражаться смело -- славный труд,
Но будет тот храбрее,
Кто разобьет в своей груди
Печали кавалерию.
Кто победит -- не на виду,
Падет -- никем не знаем,
Чей гроб не будут провожать
Восторга полным взглядом.
Но Ангелы за ним пойдут,
Пером качая нежным,
За строем строй, чеканя шаг,
В шеренгах белоснежных.
Перевод Л. Ситника
Besides the Autumn poets sing
A few prosaic days
A little this side of the snow
And that side of the Haze --
A few incisive Mornings --
A few Ascetic Eves --
Gone -- Mr. Bryant's "Golden Rod" --
And Mr. Thomson's "sheaves."
Still, is the bustle in the Brook --
Sealed are the spicy valves --
Mesmeric fingers softly touch
The Eyes of many Elves --
Perhaps a squirrel may remain --
My sentiments to share --
Grant me, Oh Lord, a sunny mind --
Thy windy will to bear!
Emily Dickinson, Poems
© Copyright Переводчики Аркадий Гаврилов, Яков Бергер, Леонид Ситник
Email: l_sitnik@autopanorama.mtu-net.ru
----------------------------------------------------------------------
Время собирать камешки. Леонид Ситник
Эмили Дикинсон. Торнтон Уайлдер
Эмили Дикинсон. Стихотворения
19 A sepal, petal, and a thorn
Росток, листок и лепесток... Перевод Л. Ситника
23 I had a guinea golden
У меня была гинея... Перевод Л. Ситника
49 I never lost as much but twice
Я все теряла дважды... Перевод Л. Ситника
61 Papa above!
Папа свыше! Перевод Л. Ситника
89 Some things that fly there be
Какие-то вещи летят, но они... Перевод Л. Ситника
106 The Daisy follows soft the Sun
Цветок следит за солнцем взглядом... Перевод Л. Ситника
115 What Inn is this
Что за приют... Перевод Л. Ситника
118 My friend attacks my friend!
Мой друг напал на друга! Перевод Л. Ситника
119 Talk with prudence to a Beggar
О сокровищах и злате... Перевод Л. Ситника
120 If this is "fading"
О если это -- "увяданье"... Перевод Л. Ситника
126 To fight aloud, is very brave
Сражаться смело -- славный труд... Перевод Л. Ситника
131 Besides the Autumn poets sing
Не только осенью поют... Перевод А. Гаврилова
139 Soul, Wilt thou toss again?
Душа, ты волнуешься снова? Перевод Л. Ситника
140 An altered look about the hills
Меняющийся вид холмов... Перевод А. Гаврилова
153 Dust is the only Secret
Прах -- одна только Тайна... Перевод Л. Ситника
172 'Tis so much joy! 'Tis so much joy!
Веселее! Веселее! Перевод Я. Бергера
180 As if some little Arctic flower
Представь, что маленький цветок... Перевод Л. Ситника
182 If I shouldn't be alive
Если мне живой не встретить... Перевод Л. Ситника
205 I should not dare to leave my friend
Не должен быть оставлен друг... Перевод А. Гаврилова
216 Safe in their Alabaster Chambers
Укрыты в алебастровых палатах... Перевод А. Гаврилова
235 The Court is far away
Правды нет -- и далек... Перевод Л. Ситника
239 "Heaven" -- is what I cannot reach!
Мне не допрыгнуть до небес... Перевод Л. Ситника
243 I've known a Heaven, like a Tent
Я знаю -- Небо, как шатер... Перевод А. Гаврилова
248 Why -- do they shut Me out of Heaven?
Почему меня на небе... Перевод Л. Ситника
266 This -- is the land -- the Sunset washes
Земля, чей берег омывают... Перевод Я. Бергера
275 Doubt Me! My Dim Companion!
Не веришь мне, мой странный друг! Перевод Л. Ситника
280 I felt a Funeral, in my Brain
Звук похорон в моем мозгу... Перевод Л. Ситника
289 I know some lonely Houses off the Road
Есть пустые дома в стороне от дорог... Перевод Л. Ситника
303 The Soul selects her own Society
Душа выбирает общество... Перевод Л. Ситника
318 I'll tell you how the Sun rose
Я расскажу вам, как восходит солнце. Перевод Л. Ситника
347 When Night is almost done
К исходу долгой ночи... Перевод Я. Бергера
377 To lose one's faith -- surpass
Утратить веру -- хуже, чем... Перевод Л. Ситника
389 There's been a Death, in the Opposite House,
Скоро в доме, что напротив... Перевод Л. Ситника
409 They dropped like Flakes
Как Звезды, падали они... Перевод А. Гаврилова
441 This is my letter to the World
Здесь письма к миру от меня... Перевод Л. Ситника
449 I died for Beauty -- but was scarce
Я умерла за Красоту... Перевод А. Гаврилова
508 I'm ceded -- I've stopped being Theirs
Я удаляюсь -- я уже не ваша... Перевод Л. Ситника
509 If anybody's friend be dead
Когда умрет ваш лучший друг... Перевод Я. Бергера
536 The Heart asks Pleasure -- first
Сперва мы просим радости... Перевод Я. Бергера
547 I've seen a Dying Eye
Я видел мертвые глаза... Перевод Л. Ситника
556 The Brain, within its Groove
В извилинах мозги... Перевод Л. Ситника
583 A Toad, can die of Light
Свет для жабы -- отрава... Перевод Л. Ситника
619 Glee -- The great storm is over
Радуйтесь! Кончилась буря! Перевод Л. Ситника
622 To know just how He suffered -- would be dear --
Узнать, как страдал он -- уже награда... Перевод Л. Ситника
623 It was too late for Man
Слишком поздно для человека... Перевод Л. Ситника
664 Of all the Souls that stand create
Из сонма сотворенных Душ... Перевод А. Гаврилова
670 One need not be a Chamber -- to be Haunted
Не нужно комнат привидению... Перевод Я. Бергера
682 'Twould ease -- a Butterfly
Легко быть мотыльком... Перевод Л. Ситника
709 Publication -- is the Auction
Публикация -- продажа... Перевод А. Гаврилова
732 She rose to His Requirement -- droppt
Она доросла до того, чтобы, бросив... Перевод Л. Ситника
742 Four Trees -- upon a solitary Acre
Четыре дерева -- в пустынном месте... Перевод Л. Ситника
759 He fought like those Who've nought to lose
Он бился яростно -- себя... Перевод А. Гаврилова
764 Presentiment -- is that long Shadow -- on the Lawn
Предчувствие -- это длинная тень на лугу... Перевод Л. Ситника
793 Grief is a Mouse
Печаль -- это мышь... Перевод Л. Ситника
797 By my Window have I for Scenery
Пейзажем я вижу из моего окна... Перевод Л. Ситника
822 This Consciousness that is aware
Сознание, что сознает... Перевод А. Гаврилова
887 We outgrow love, like other things
Мы вырастаем из любви... Перевод Л. Ситника
975 The Mountain sat upon the Plain
Горы садятся в долину... Перевод Л. Ситника
976 Death is a Dialogue between
Смерть -- это долгий разговор... Перевод Л. Ситника
1055 The Soul should always stand ajar
Душа должна жить нараспашку... Перевод Л. Ситника
1067 Except the smaller size
Лишь маленькая тварь... Перевод А. Гаврилова
1075 The Sky is low -- the Clouds are mean.
Небо ниже -- чем облака. Перевод Л. Ситника
1129 Tell all the Truth but tell it slant
Скажи всю Правду, но лишь вскользь... Перевод Л. Ситника
1182 Remembrance has a Rear and Front
Память имеет окна и стены... Перевод Л. Ситника
1186 Too few the mornings be
Здесь слишком кратки дни... Перевод Л. Ситника
1207 He preached upon 'Breadth' till it argued him narrow
Он учил "широте", и в том была узость... Перевод Л. Ситника
1212 A word is dead
Мысль умирает... Перевод Л. Ситника
1216 A Deed knocks first at Thought
Поступок будит Мысль... Перевод Л. Ситника
1287 In this short Life
В короткой жизни сей... Перевод А. Гаврилова
1396 She laid her docile Crescent down
Косу свою сложила смерть... Перевод Я. Бергера
1398 I have no Life but this
Мне жизни нет иной... Перевод Л. Ситника
1478 Look back on Time, with kindly eyes
Взгляни на время благодарно... Перевод Я. Бергера
1544 Who has not found the Heaven -- below
Кто не нашел небес внизу... Перевод Л. Ситника
1587 He ate and drank the precious Words
Он ел и пил волшебный слог... Перевод Л. Ситника
1593 There came a Wind like a Bugle
Вдруг в тишину ворвался шквал... Перевод А. Гаврилова
1599 Though the great Waters sleep
Пусть Великие Воды спят... Перевод Л. Ситника
1672 Lightly stepped a yellow star
Тихо желтая Звезда... Перевод А. Гаврилова
1732 My life closed twice before its close
Я дважды скончаюсь, и перед концом... Перевод Л. Ситника
1736 Proud of my broken heart, since thou didst break it
Гордись моим сломанным сердцем, сломавший его... Перевод Л. Ситника
Время собирать камешки
За Эмили Дикинсон водилось много странностей. Это ее неизменное белое
платье или замкнутый образ жизни, когда она даже с друзьями разговаривала
из-за полуоткрытой двери. Наконец, главное, -- поэтесса, впоследствии
признанная гением американской литературы, при жизни так и осталась
практически никому неизвестной. Впрочем, лучше, чем Оскар Уайлд об этом не
напишешь, а посему я хочу ограничиться в своем вступлении самыми
необходимыми замечаниями, касающимися странности ее стихов, да и то лишь в
той степени, в какой это затрагивает переводы.
Уже немало было написано об особенностях пунктуации в стихах Дикинсон.
Прежде всего -- об употреблении тире. Утверждалось, что тире для Дикинсон --
это более тонкий инструмент ритмического деления, дополнительное средство
смысловой структуризации, просто универсальный заменитель всех остальных
знаков препинания. В ее текстах при желании можно отыскать столь же много
примеров, подтверждающих любую теорию, сколь и случаев, говорящих о том, что
все эти тире свидетельствуют исключительно о психическом состоянии спешки и
нетерпения, что они являются своеобразными ускорителями письма и, я бы
сказал, мысли. Кроме того, давно подмечено, что поэты любят тире, в то время
как люди ученые предпочитают двоеточия.
Не больше смысла видится мне и в углубленном анализе употребления
строчной или прописной буквы в начале слов. Почему Бог или Смерть во всех
стихах написаны с прописной -- предельно ясно, но зачем в стихотворении 508
писать с прописной слово Куклы рядом со словом церковь, написанным со
строчной, объяснить невозможно ничем, кроме как небрежностью и той же
спешкой. Для переводчика в этих тире и заглавных буквах важно только одно --
они есть, и они сообщают стихам тот неповторимый вид, который они имеют.
Что же касается особенностей синонимических рядов в поэзии Дикинсон,
просодических характеристик, структур катренов, всевозможных синкоп,
ассонансов и диссонансов, а также сочетания новаторства и традиционности,
то, признаюсь, что это слишком специальная для меня тема. Рассуждения же о
способах адекватной передачи всего этого в русском переводе наводят на меня
тоску. Ее стихи написаны достаточно плохо, чтобы еще и нарочно коверкать их
по-русски ради сохранения какой-нибудь специфики синтаксических моделей.
Если бы я мог, я вообще написал бы все это иначе, лучше. Но я не могу.
Поэтому и занимаюсь переводами.
Нет у меня охоты рассуждать и о культурно-историческом значении поэзии
Эмили Дикинсон. Это тема слишком для меня общая. Для великих поэтов и без
того заготовлено много дежурных слов. Эмили Дикинсон говорила с вечностью!
По отношению к американке эта фраза встречается чаще всего. Я ничего не хочу
говорить о вечности. В любом случае, наиболее цитируемые строки Дикинсон --
о Письмах Миру, о Душе, Запирающей Дверь, об Экипаже Кавалера-Смерть --
кажутся мне ничуть не более глубокими, чем стихи о цветах и бабочках --
совсем простые и детские.
С моей точки зрение одно из главных достоинств ее стихов состоит в том,
что их очень много и они почти все одинаковые, как камешки на берегу моря.
По отдельности они имеют мало ценности. Но все вместе производят странный
эффект -- что-то вроде пустого пляжа, одинокой фигуры на берегу... Короче,
вечность.
Перевод -- это игра. Разумеется, во всякой игре есть смысл. Будь то
удовлетворение собственных амбиций или решение высоких задач
исследовательского или культурного свойства. Но и это игра. И подлинный
смысл ее играющему неведом. Лично мне всегда нравилось перебирать камешки на
берегу. Ходовой ценности в них -- никакой. Красивыми они становятся, только
если смочить их в море людской сентиментальности или поместить в аквариум --
в искусственный мирок с покупными золотыми рыбками. Причем самым красивым
все равно покажется бутылочное стеклышко.
Леонид Ситник
Эмили Дикинсон
Как поэт, Эмили Дикинсон начинала с двух огромных недостатков --
невероятной легкости стихотворчества и увлечения дурными образцами. Позже
она должна была запоем читать Шекспира, Милтона, Герберта, великих
английских поэтов своего века, и известно, какое влияние они оказали на ее
язык, но известно также, насколько мало затронуло это влияние стихотворные
формы, которые она использовала. Исходным пунктом для нее были
сентиментальные надписи, что делают на подарках, христианский ежегодник,
газеты, светские журналы -- любимое чтение священников, утонченных дам и
чувствительных натур. Но даже в сборниках церковных гимнов влияние на нее
оказывали, по всей видимости, далеко не лучшие поэты. И хотя она ввела
несколько поразительных новшеств в том, что касается форм, не менее
поразительным является то, что она не сделала даже попытки уйти от
шестистопной строфической схемы, с которой начинала. Я предпочитаю видеть в
этом еще одну иллюстрацию застоя в ее развитии, который мы обнаруживаем
повсюду. Она проявляла необычайную смелость в том, что она делала в рамках
этих схем (она скоро порвала их швы), но форма поэзии и до некоторой степени
сорт поэзии, которой она восхищалась девочкой, остались неизменными в
стихах, которые она писала до самого конца.
В апреле 1862 года (ей шел тогда 32-й год) она писала полковнику
Хиггинсону: "Я не сочиняла стихов, за исключением одного или двух, до
прошлой зимы, сэр". До сих пор очень мало стихотворений с уверенностью
датированы более ранним периодом, но мне кажется, что здесь она имела в виду
отбор: не сочиняла стихов высшего сознательного уровня. Есть немало
стихотворений, написанных приблизительно в это время и, несомненно, ранее
(здесь, естественно, мы касаемся любимейшего пункта составителей антологий),
таких как "If I Can Stop One Heart from Breaking", или "I Taste a Liquor
Never Brewed", или "To Fight Aloud Is Very Brave", которые говорят о наличии
достаточно большого опыта в стихотворчестве. Переходы от одной строфы к
другой очень искусны и предполагают обширную практику, на людях или в тайне.
Мне кажется несомненным, что когда около 1861 года Эмили Дикинсон собралась
писать самым серьезным образом, она должна была не только выбираться из
западни природной способности к стихотворчеству, но и бороться с уже давно
выработавшейся способностью к внешней эффектности -- в легком пафосе и
легкой эпиграмме.
Как раз перед тем, как послать первые образцы своих работ полковнику
Хиггинсону, она выиграла решающую битву со своим навыком к легкости. Она
нашла мужество писать стихи, "оскорблявшие разум" ее современников.
Полковника Хиггинсона шокировало не то, что она иногда прибегала к "плохим"
рифмам (столь частым в поэзии миссис Браунинг), и не то, что она подменяла
рифму ассонансами, и даже не то, что она подчас отказывалась от рифмы вообще
(подобные приемы он принимал у Уолта Уитмана, чьи работы он рекомендовал ей
для чтения), -- но то, что все эти неправильности соединялись и были глубоко
внедрены в наиболее традиционную из всех стихотворных форм.
По прошествии многих лет мы можем набраться смелости и воспроизвести
ход ее борьбы. Новая волна захлестнула все ее существо; ей захотелось
сказать со страстью то, что до этого она говорила играючи, говорила с
кокетством. Новые высоты -- особенно в новых странах -- взывают к новым
формам. Детская привязанность, тем не менее, мешала ей отказаться от
строфических схем ее раннего чтения. Она отвернулась от правильных рифм, от
вечных "кровь-любовь" и "слезы-грезы", не потому, что ей было лень возиться
с ними, а потому что правильные рифмы казались внешним выражением
внутреннего консерватизма. Она называла правильные рифмы "прозой" -- "они
затыкают меня в прозе" -- и в том же стихотворении она называла их
"рабством".
Одно из ее изобретений наглядно демонстрирует нам, насколько осознавала
она то, что делала. Она искусно предлагала нам ряд все более правильных
рифм, чтобы наше ухо ждало следующей, и затем в завершающем стихе
отказывалась от рифмы вообще. Стихотворение "Of Tribulation These Are They"
предлагает нам "white-designate", "times-palms", "soil-mile", "road-Saved!"
(курсив ее). Создается эффект поехавшей над нашими головами крыши. В
стихотворение вторгается несопоставимое. В "I'll Tell Thee All -- How Blank
It Grew" она распахивает все окна в заключение словами "outvisions
paradise", нерифмованными после трех строф необыкновенно правильных рифм.
"Учитель" выговаривал ей за дерзость, но она стояла на своем. Она не
снизошла до объяснений или защиты. Нежелание полковника публиковать ее
работы показало ей, что он не считает ее поэтом, сколь ни поражали бы его
отдельные фразы. Она продолжала изредка включать стихотворения в письма к
друзьям, но они, видимо, не просили ее показать "побольше". Надежда на
поддержку и мысли о современной аудитории становились все более отдаленными.
И все же мысль о возможности литературной славы, окончательного торжества,
никогда не оставляла ее. Стихотворение за стихотворением она насмехалась над
известностью. Она сравнивала ее с аукционом и с кваканьем лягушек; но
одновременно она приветствовала славу как посвящение в сан, как "жизненный
свет" поэта. Что могла она предпринять в этой ситуации? Она делала пять
шагов вперед и два шага назад. Написать две тысячи стихов -- это немалый шаг
в направлении литературных притязаний, однако состояние, в котором она
оставила их, -- не менее явной отступление. Она обращалась к потомкам, чтобы
засвидетельствовать, насколько ей безразлично его одобрение, но она не
уничтожила своего труда. Она не уничтожила даже наброски, черновики,
написанные на краю стола. Если бы она переписала все начисто, это означало
бы пять шагов вперед и один шаг назад; если бы она распорядилась, чтобы ее
работы были сожжены другими, это было бы три шага назад.
Я уверен, что она зашла даже дальше в своем желании показать
безразличие к нашему мнению; она не столько оскорбила наш разум, сколько
посмеялась над ним. Читая наиболее достоверные ее тексты, мы с удивлением
обнаруживаем, что стихотворение за стихотворением с грехом пополам
заканчивается какой-нибудь банальностью или начинается очень сухо, а потом
карабкается к восторженности. Никто не говорит, что она была свободна от
огрехов суждения или вкуса, но последние три слова в "How Many Times These
Low Feet Staggered" или последняя строка в "They Put Us Far Apart" являются,
с точки зрения поэзии, самым вызывающим цинизмом -- первые как безвкусица,
вторая как какофония.
Иными словами, Эмили Дикинсон часто писала нарочно плохо. Она
действительно не искала вашего или моего одобрения, одобрения людей, не
способных отделить второстепенного от главного. Она подчеркнуто отстранилась
от наших человеческих, человеческих, человеческих суждений и пересудов. Как
мы видели, она обожглась, если не сгорела, на слишком человеческом в
семейных взаимоотношениях. Затем она была оставлена -- "предана", как она
сама называет это -- человеком (а я предпочитаю думать, последовательно
целым рядом людей), которого она любила больше всего. Она закрылась от нас
-- в своем доме; и даже в своем доме она закрылась: несколько старых друзей
должны были разговаривать с ней через полуоткрытую дверь. Ее взгляд на людей
становился все более и более абстрактным. Она не отвергла нас окончательно,
но ей все больше нравилась мысль, что наша ценность значительно повышается,
когда мы умираем. Ей хватило смелости взглянуть в лицо тому факту, что,
возможно, нет никакой другой жизни: в стихотворении "Their Height in Heaven
Comforts Not" она признает, что все это лишь "дом предположений... на
границе полей возможного". Но только такая компания необремененных ничем
земным могла бы понять, о чем она говорит. Всех остальных Эмили постаралась
одурачить. В стихотворении, которое начинается со слов "Труд, сделанный для
Вечности, для главной части Времени", речь в первую очередь все-таки не о
книгах, которые продаются в магазинах.
Торнтон Уайлдер
Оригинальный текст, нумерация и время написания стихотворений взяты из
"Полного собрания стихотворений Эмили Дикинсон" под редакцией Томаса
Джонсона
A sepal, petal, and a thorn
Upon a common summer's morn --
A flask of Dew -- A Bee or two --
A Breeze -- a caper in the trees --
And I'm a Rose!
1858
Росток, листок и лепесток
И солнца утренний поток --
Роса в траве -- пчела иль две --
Едва заметный ветерок
И я -- цветок.
Перевод Л. Ситника
I had a guinea golden --
I lost it in the sand --
And tho' the sum was simple
And pounds were in the land --
Still, had it such a value
Unto my frugal eye --
That when I could not find it --
I sat me down to sigh.
I had a crimson Robin --
Who sang full many a day
But when the woods were painted,
He, too, did fly away --
Time brought me other Robins --
Their ballads were the same --
Still, for my missing Troubador
I kept the "house at hame."
I had a star in heaven --
One "Pleiad" was its name --
And when I was not heeding,
It wandered from the same.
And tho' the skies are crowded --
And all the night ashine --
I do not care about it --
Since none of them are mine.
My story has a moral --
I have a missing friend --
"Pleiad" its name, and Robin,
And guinea in the sand.
And when this mournful ditty
Accompanied with tear --
Shall meet the eye of traitor
In country far from here --
Grant that repentance solemn
May seize upon his mind --
And he no consolation
Beneath the sun may find.
1858
У меня была гинея
Золотая, но в песке
Я гинею потеряла.
И хотя лежит везде
Фунтов на земле немало --
Их с земли не поднимала,
Потому что на мой глаз
Бережливый все же это --
Тоже ценная монета,
И гинею всякий раз
Если я не находила,
Я садилась и вздыхала.
У меня была зарянка --
Кармазиновая птица,
Что мне пела спозаранку
Целый день, а после -- ночь,
Но лишь лес утратил сень,
Как она умчалась прочь.
Прилетят другие птицы --
Песни те же их, конечно,
Но для сгинувшего друга
Буду я держать скворечник.
У меня звезда на небе,
Называется -- Плеяда,
И когда брожу одна я,
То она со мною рядом.
И пусть звезд над нами -- комья
И все небо полыхает,
Не забочусь ни о ком я,
Лишь одна из них родная.
Есть мораль у этой песни --
Было у меня три друга --
Одного звала -- Плеяда,
Птица, что умчалась к югу,
И гинея на песке.
Но лишь песенка простая
До ушей друзей пропавших
Донесет, что я в тоске,
То не будет им спасенья
От печали, пока тут,
В золотом моем песке,
Они солнца не найдут.
Перевод Л. Ситника
I never lost as much but twice,
And that was in the sod.
Twice have I stood a beggar
Before the door of God!
Angels -- twice descending
Reimbursed my store --
Burglar! Banker -- Father!
I am poor once more!
1858
Я все теряла дважды
У смертного порога,
Стояла дважды нищей
Перед дверями Бога!
И ангел -- дважды падший --
Мне возмещал потери.
Отец! Банкир! Грабитель!
Я вновь стою у двери!
Перевод Л. Ситника
Papa above!
Regard a Mouse
O'erpowered by the Cat!
Reserve within thy kingdom
A "Mansion" for the Rat!
Snug in seraphic Cupboards
To nibble all the day,
While unsuspecting Cycles
Wheel solemnly away!
1859
Папа свыше!
Подумай о мыши
В кошачьих лапах!
Найди на свете
Приют ей, Папа!
В Твоем Буфете
Дай выждать ночь,
Покуда Сферы
Укатят прочь!
Перевод Л. Ситника
Some things that fly there be --
Birds -- Hours -- the Bumblebee --
Of these no Elegy.
Some things that stay there be --
Grief -- Hills -- Eternity --
Nor this behooveth me.
There are that resting, rise.
Can I expound the skies?
How still the Riddle lies!
1859
Какие-то вещи летят, но они --
Птицы -- Пчелы -- Дни --
Не из этой Элегии.
Какие-то вещи стоят, но они --
Горе -- Холмы -- Огни --
Этому не сродни.
Это -- покоясь -- движется издалека,
Как еще сказать -- облака?
Разгадка легка.
Перевод Л. Ситника
The Daisy follows soft the Sun --
And when his golden walk is done --
Sits shyly at his feet --
He -- waking -- finds the flower there --
Wherefore -- Marauder -- art thou here?
Because, Sir, love is sweet!
We are the Flower -- Thou the Sun!
Forgive us, if as days decline --
We nearer steal to Thee!
Enamored of the parting West --
The peace -- the flight -- the Amethyst --
Night's possibility!
1859
Цветок следит за солнцем взглядом,
И к вечеру, заметив рядом
С собой глаза цветка,
Оно ворчит, склонившись низко:
"Зачем ко мне садишься близко?"
"Затем, что жизнь сладка!"
Мы все -- цветы, а Ты -- светило!
Прости нас, если не хватило
Нам дня тебя любить, --
Мы влюблены в твои закаты,
В твои полеты и агаты,
И в полночь впереди!
Перевод Л. Ситника
What Inn is this
Where for the night
Peculiar Traveller comes?
Who is the Landlord?
Where the maids?
Behold, what curious rooms!
No ruddy fires on the hearth --
No brimming Tankards flow --
Necromancer! Landlord!
Who are these below?
1859
Что за приют,
Где до утра
Полны гостями номера,
Но не едят здесь и не пьют?
Кто здесь хозяин? Где прислуга?
И почему так тесен угол?
Не видно пламени в камине,
И пенных кружек нет в помине?
Слуга! Хозяин! Господин!
Кто ты, в трех обликах един?
Перевод Л. Ситника
My friend attacks my friend!
Oh Battle picturesque!
Then I turn Soldier too,
And he turns Satirist!
How martial is this place!
Had I a mighty gun
I think I'd shoot the human race
And then to glory run!
1859
Мой друг напал на друга!
Что за кровавый бой!
Я вздумала вмешаться,
Они лишь посмеялись надо мной,
И снова взялись друг за дружку!
Я оказалась лишней третьей!
Когда бы мне -- большую пушку,
Я расстреляла б всех на свете!
Перевод Л. Ситника
Talk with prudence to a Beggar
Of "Potose," and the mines!
Reverently, to the Hungry
Of your viands, and your wines!
Cautious, hint to any Captive
You have passed enfranchised feet!
Anecdotes of air in Dungeons
Have sometimes proved deadly sweet!
1859
О сокровищах и злате
Побеседуй мудро с нищим.
А голодному любезно
Расскажи о вкусной пище.
Намекни хотя бы взгядом
Заключенному о бегстве.
Даже ложь сладка бывает
Среди горестей и бедствий.
Перевод Л. Ситника
If this is "fading"
Oh let me immediately "fade"!
If this is "dying"
Bury me, in such a shroud of red!
If this is "sleep,"
On such a night
How proud to shut the eye!
Good Evening, gentle Fellow men!
Peacock presumes to die!
1859
О если это -- "увяданье",
Оно действительно прекрасно!
О если это -- "умиранье",
Похороните меня в красном!
И если это -- "сон",
В подобный вечер
Мне больше не на что смотреть!
Мой нежный друг, до скорой встречи!
Павлин предпочитает умереть!
Перевод Л. Ситника
To fight aloud, is very brave --
But gallanter, I know
Who charge within the bosom
The Cavalry of Woe --
Who win, and nations do not see --
Who fall -- and none observe --
Whose dying eyes, no Country
Regards with patriot love --
We trust, in plumed procession
For such, the Angels go --
Rank after Rank, with even feet --
And Uniforms of Snow.
1859
Сражаться смело -- славный труд,
Но будет тот храбрее,
Кто разобьет в своей груди
Печали кавалерию.
Кто победит -- не на виду,
Падет -- никем не знаем,
Чей гроб не будут провожать
Восторга полным взглядом.
Но Ангелы за ним пойдут,
Пером качая нежным,
За строем строй, чеканя шаг,
В шеренгах белоснежных.
Перевод Л. Ситника
Besides the Autumn poets sing
A few prosaic days
A little this side of the snow
And that side of the Haze --
A few incisive Mornings --
A few Ascetic Eves --
Gone -- Mr. Bryant's "Golden Rod" --
And Mr. Thomson's "sheaves."
Still, is the bustle in the Brook --
Sealed are the spicy valves --
Mesmeric fingers softly touch
The Eyes of many Elves --
Perhaps a squirrel may remain --
My sentiments to share --
Grant me, Oh Lord, a sunny mind --
Thy windy will to bear!