Диккенс Чарльз. Уста и чаша

   - Мне тоже, - ответил Лайтвуд. - Уйти, что ли?
   - Раз мы уже здесь, давай останемся. Тебе нужно видеть, чем кончится, а я тебя не оставлю. Кроме того, эта одинокая темноволосая девушка не выходит у меня из головы. В тот раз мы видели ее лишь мельком, но она так и стоит у меня в глазах - я все вижу ее перед огнем. Чувствуешь ли ты себя и вором и предателем вместе при мысли об этой девушке?
   - Пожалуй, чувствую, - отвечал Лайтвуд. - А ты?
   - Очень даже.
   Их провожатый вернулся с докладом. Лишенный искусственного блеска и сгущенной тени, его доклад сводился к тому, что Старик уехал на своей лодке, как полагают, все по тем же своим делам, что его ждали обратно с последним приливом; что, упустив этот прилив по неизвестной причине, он, судя по всем его ночным повадкам, вряд ли вернется раньше следующего прилива, а не то и часом-двумя позже; что его дочь, за которой следили через окно, как видно, тоже его поджидает, потому что ужин хотя еще не стоит на огне, но уже приготовлен; что прилив начнется к часу ночи, а теперь еще нет и десяти; что делать больше нечего, как только стеречь и ждать; что доносчик в эту самую минуту уже стоит на карауле, а все-таки один ум хорошо, а два лучше, особенно если второй принадлежит инспектору, и что сам докладчик тоже намерен стоять на страже. А поскольку для любителей может показаться утомительным лежанье под перевернутой лодкой в такую ветреную н холодную ночь временами с градом, то в заключение он посоветовал им обоим остаться здесь, где они в тепле и укрыты от непогоды, хотя бы на время. Приятели не собирались действовать вопреки этому совету, однако спросили, где им искать наблюдателей, если они вздумают к ним присоединиться.
   Не полагаясь на словесное описание места, что могло и подвести, Юджин (гораздо менее обыкновенного удрученный мыслями о своих личных делах) решил пойти вместе с инспектором, заметить место и вернуться.
   На отлогом берегу реки, на скользких камнях мощеной дорожки - не той, которая вела к "Шести Веселым Грузчикам" и где имелась собственная пристань, а другой, несколько далее от харчевни и очень близко от старой мельницы, где жил человек, изобличенный Райдергудом, - лежало несколько лодок: одни держались на причале и под ними уже плескалась вода, другие лежали гораздо выше, на сухом берегу. Под одну из них и забрался спутник Юджина. Заметив ее положение среди других лодок и уверившись, что он запомнил место, Юджин перевел глаза на тот дом, где, как ему сказали, темноволосая девушка сидела в одиночестве перед огнем.
   Ему был виден огонь очага, светивший в окне. Быть может, этот свет привлек его к себе. Быть может, он только для этого и вышел на улицу. Берег в этом месте порос густой травой, и ему легко было подойти ближе, не делая шума: стоило только взобраться на гряду засохшего ила высотой в три-четыре фута, а там по траве можно было подойти вплотную к окну. Так он и сделал.
   В комнате не было другого света, кроме света очага. Незажженная лампа стояла на столе. Девушка сидела на полу, опустив голову на руки и глядя на жаровню. Ее лицо блестело каким-то странным блеском или отсветом - сначала он принял этот отсвет за игру огня, но, приглядевшись, понял, что она плачет. Печаль и одиночество - вот что увидел он в свете то угасавшего, то разгоравшегося огня.
   Окошечко было маленькое, всего из четырех кусочков стекла, и без занавески; он и подошел к нему оттого, что большое окно рядом было занавешено. В окошечко видна была комната, на стене висели объявления насчет утопленников и то вспыхивали, то исчезали из виду. Но он взглянул на них лишь мельком, хотя долго и пристально смотрел на девушку. Смуглый румянец на щеках, блестящие темные волосы - какое богатство колорита в этой картине - одинокая, печальная девушка плачет перед то вспыхивающим, то угасающим огнем.
   Она вскочила на ноги. Он стоял очень тихо и только отодвинулся дальше в тень стены, будучи уверен, что не он ее потревожил. Она отворила дверь и крикнула встревоженно:
   - Отец, это ты меня звал? - И снова: - Отец! - И еще раз, прислушавшись: - Отец! Мне показалось, что ты уже третий раз зовешь меня!
   Ответа не было. Когда она вошла в дом, Юджин спрыгнул вниз и, шагая по грязи мимо того места, где прятался инспектор, вернулся к Мортимеру, которому и сообщил, что он видел девушку, а также о том, что все это становится страшновато.
   - Если настоящий преступник чувствует себя так же, как я, то ему очень не по себе, - сказал Юджин.
   - Влияние тайны, - заметил Лайтвуд.
   - Я отнюдь не чувствую благодарности за то, что эта тайна сделала меня не то Гай Фоксом в подвале *, не то каким-то шпионом, - сказал Юджин. - Налей-ка мне еще этой штуки.
   Лайтвуд налил ему этой штуки, но она уже остыла, выдохлась и потеряла вкус.
   - Тьфу! - сказал Юджин, сплевывая в золу. - Похоже на речную тину.
   - А ты ее часто пробовал, речную тину?
   - Сегодня, кажется, попробовал. Чувствую себя так, как будто наполовину утонул и проглотил с галлон тины.
   - Влияние местности, - заметил Лайтвуд.
   - Поди ты с твоими влияниями, что ты сегодня корчишь профессора, возразил ему Юджин. - Долго мы тут еще пробудем?
   - А как по-твоему?
   - По-моему, я бы и минуты не остался, - отвечал Юджин, - эти "Веселые Грузчики" вовсе не так уж веселы. Думаю все же, что нам лучше сидеть здесь, пока нас не погонят вон вместе с другими подозрительными личностями ровно в полночь.
   Он помешал в камине и уселся по одну его сторону. Пробило одиннадцать, и он попытался сам себя уверить, что успокаивается. Но тут у него заползали мурашки, сначала по одной ноге, потом по другой, потом по руке, по другой руке, по подбородку, по спине, по лбу, потом по волосам, потом по носу; потом он попробовал устроиться полулежа на двух стульях и застонал, а потом вскочил на ноги.
   - Здесь кишмя кишат какие-то невидимые глазу и дьявольски проворные насекомые. У меня все тело колет, щекочет и дергает. В душе я уже кого-то ограбил при самых подозрительных обстоятельствах, и полиция гонится за мной по пятам.
   - И со мной не лучше, - сказал Лайтвуд и сел напротив Юджина, совершив несколько эволюций, во время которых его взлохмаченная голова неизменно оказывалась самой нижней частью тела. - Я уже давно не нахожу себе покоя. Все время, пока тебя здесь не было, я чувствовал себя как Гулливер, в которого стреляют лилипуты.
   - Так не годится, Мортимер. Нам надо на воздух, надо разыскать нашего любезного друга и брата, мистера Райдергуда. И давай успокоимся на том, что заключим договор. В следующий раз, душевного спокойствия ради, мы сами совершим преступление, вместо того чтобы ловить преступника. Даешь слово?
   - Ну еще бы.
   - Решено! Пускай Типпинз побережется. Ее жизнь в опасности.
   Мортимер позвонил, чтобы заплатить по счету: на звонок явился Боб, и Юджин, со свойственным ему небрежным сумасбродством, вдруг спросил его, не хочет ли он получить место у торговца известью?
   - Благодарю вас, сэр, не хочу, - ответил Боб. - У меня и тут место хорошее, сэр.
   - Если вы когда-нибудь передумаете, - возразил Юджин, - приходите ко мне на разработки, для вас всегда найдется что-нибудь подходящее.
   - Благодарю вас, сэр, - сказал Боб.
   - А вот это мой компаньон, - продолжал Юджин, - он ведет все книги и платит рабочим. Хорошая плата за хорошую работу - вот какой у него девиз.
   - Лучше и не придумаешь, джентльмены, - заметил Боб, получив на чай и правой рукой извлекая поклон из своей головы точно таким же образом, как накачивал пиво насосом.
   - Юджин, - смеясь от всей души, обратился к нему Лайтвуд, когда они остались вдвоем, - как ты можешь говорить такие нелепости?
   - Я в нелепом настроении, - изрек Юджин. - И сам я человек нелепый. Все вообще нелепо. Идем отсюда!
   Мортимеру пришло в голову, что некая перемена, словно подчеркнувшая все, что было в Юджине своевольного, безрассудного и беззаконного, произошла с его другом за последние полчаса. Зная наизусть все его причуды, Мортимер заметил в нем что-то новое, какую-то натянутость, которая в то время вызвала в нем недоумение. Эта мысль мелькнула у него в уме и забылась; но много спустя ему пришлось вспомнить о ней.
   - Вон где она сидит, видишь? - сказал Юджии, когда они остановились на берегу под откосом, где свистал и рвал ветер. - Это у нее светится огонь.
   - Я загляну в окошко, - сказал Мортимер.
   - Нет, не надо! - Юджин схватил его за плечи. - Незачем глазеть на нее. Пойдем к нашему почтенному другу.
   Он повел Мортимера к сторожевому посту, и оба они, став на четвереньки, заползли под лодку; после воющего ветра и неприютной тьмы там оказалось гораздо уютнее, чем они думали.
   - Господин инспектор дома? - прошептал Юджин.
   - Я здесь, сэр.
   - А наш приятель трудится в поте лица вон на том углу? Отлично. Что у вас было?
   - Его дочь выходила на улицу: ей показалось, будто отец ее зовет; а может, это был просто знак, чтобы он держался подальше. Может быть и так.
   - Могло быть и "Правь, Британия", да только не было, - пробормотал Юджин. - Мортимер!
   - Я здесь! (Он лежал по другую сторону инспектора.)
   - Теперь уже два грабежа и один подлог!
   И, сообщив таким образом о своем угнетенном настроении, Юджин умолк.
   Долгое время все молчали. Когда начался прилив и вода подошла к ним ближе, шумы на реке стали чаще, и все трое стали прислушиваться внимательнее. К хлопанью пароходных колес, к звяканью железной цепи, к визгу блоков, к мерной работе весел, а иногда к лаю собаки на борту парохода, словно почуявшей людей в их засаде. Ночь была не так темна, и, кроме скользящих взад и вперед фонарей на корме и мачтах, они могли различить и неясные очертания корпуса; а время от времени близко от них возникал призрачный лихтер с большим темным парусом, подъятым, словно грозящая рука, проносился мимо и пропадал во тьме. Во время их вахты вода не раз подходила совсем близко, взволнованная каким-то толчком издалека. Часто им казалось, что эти всплески и толчки идут от лодки, которую они подстерегают, и что эта лодка подходит к берегу; не раз они были готовы уже вскочить на ноги, если бы не доносчик, который знал реку наизусть и по-прежнему стоял спокойно, даже не пошевельнувшись, на своем месте.
   Ветром относило звон колоколов на городских колокольнях, которые были с подветренной стороны; зато с наветренной стороны до них донесся звон других колоколов, которые пробили один, два, три часа. И без этого звона они узнали бы, что ночь проходит, по спаду воды в реке, по тому, как все больше расширялась мокрая черная полоса берега и камни мостовой выходили из реки один за другим.
   Время шло, и прятаться больше было уже ни к чему. Казалось, этот человек откуда-то узнал, что затевается против него, а может быть, и струсил. Быть может, он так обдумал свои маневры, чтобы выгадать против своих преследователей часов двенадцать и оказаться вне пределов досягаемости. Честный человек, напрасно трудившийся в поте лица, встревожился и начал горько жаловаться на людей, норовящих его обставить, его, возведенного трудом в высокое достоинство!
   Их убежище было выбрано с таким расчетом, что они могли наблюдать и за рекой и за домом. Никто не входил в дом и не выходил из него, с тех пор как дочери послышался голос отца. Никто не мог ни войти, ни выйти, не будучи замеченным.
   - А в пять рассветет, и тогда нас будет видно, - сказал инспектор.
   - Послушайте-ка, - сказал Райдергуд, - что вы на это скажете? Он, может, не один час прячется от нас, снует между двумя-тремя мостами.
   - Ну и что же из этого? - сказал инспектор сурово и, по-видимому, не соглашаясь с ним.
   - Да, может, он и сейчас там прячется.
   - Ну и что же из этого? - повторил инспектор.
   - Моя лодка вон там, где и все остальные, на берегу.
   - Ну так что же с твоей лодкой? - спросил инспектор.
   - А если мне поехать и поискать его? Я знаю его повадки, знаю все уголки, какие он облюбовал. Знаю, где он будет во время прилива и во всякое другое время. Разве я с ним не работал? А вам всем незачем показываться. И с места трогаться не надо. Я и без вашей помощи сдвину лодку; а если меня кто-нибудь увидит, так я на реке бываю в любое время.
   - Мысль не так уж плоха, - сказал инспектор после некоторого раздумья. - Попробуй.
   - Погодите немного. Давайте все обдумаем. Если вы мне понадобитесь, так я подъеду к "Грузчикам" и свистну.
   - Если мне будет дозволено сделать замечание моему почтенному и доблестному другу, глубокие познания коего в навигации я отнюдь не намерен оспаривать, - неторопливо вмешался Юджин, - то оно вот какого рода: свистнуть - это значит разоблачить тайну и привлечь подозрения. Надеюсь, мой почтенный и доблестный друг извинит меня как человека постороннего за такое замечание, но я был обязан его сделать для блага всей страны и этого дома.
   - Это другой хозяин или адвокат Лайтвуд? - спросил Райдергуд; они разговаривали, не видя в лицо друг друга, лежа или скорчившись в три погибели.
   - На вопрос, заданный моим почтенным и доблестным другом, - отвечал Юджин, лежавший на спине с надвинутой на лицо шляпой, - словно эта поза как нельзя более подходила для наблюдателя, - я отвечу без всякого колебания (если это дозволяется законом), что голос, который он слышит, принадлежит другому хозяину.
   - Вы ведь хороню видите, хозяин? Ведь вы все хорошо видите? - спросил доносчик.
   - Да, все.
   - Тогда если я подъеду к "Грузчикам" и остановлюсь там, то незачем и свистеть. Вы увидите темное пятно или что-нибудь в этом роде, поймете, что это я, и подойдете ко мне по дамбе. Все поняли? Тогда я поехал!
   В одну минуту, борясь с напором ветра, дувшего сбоку, он спустился к лодке; еще минута - и он отчалил и уже крался вверх по течению, держась под самым берегом.
   Юджин приподнялся на локте, вглядываясь в поглотившую его темноту.
   - Хотелось бы мне, чтобы лодка моего почтенного н доблестного друга прониклась человеколюбием настолько, чтобы перевернуться кверху дном и потопить его, - пробормотал он себе в шляпу, снова ложась. - Мортимер!
   - Мой почтенный друг?
   - Три грабежа, два подлога и полночное убийство!
   Однако, несмотря на отягченную всем этим совесть, Юджин несколько оживился благодаря небольшой перемене в положении дел. Оба его спутника тоже. Положение изменилось - это главное. Ожидание, казалось, вступило в другую фазу и с недавних пор словно началось заново. Появилось еще что-то, за чем нужно было следить. Все трое подтянулись и насторожились еще больше и уже не так поддавались тягостному влиянию обстановки.
   Прошло больше часа; они даже задремали, когда кто-то один из троих каждый говорил, что это он первый заметил, что он и не думал дремать, увидел Райдергуда на условленном месте. Они вскочили и, выбравшись из-под лодки, подошли к нему. Завидев их, он подъехал ближе к дамбе, так что они могли переговариваться с ним шепотом, стоя в тени "Шести Веселых Грузчиков", погруженных в глубокий сон.
   - Хоть убей, ничего не разберу! - сказал Райдергуд, глядя на инспектора.
   - Чего не разберешь? Ты его видел?
   - Видел его лодку.
   - Не пустую же?
   - Вот именно пустую. Да мало того - она плыла по течению. Мало того без одного весла. Мало того - второе весло застряло и сломалось. Мало того - еще и лодку втиснуло течением между двумя рядами барок. Мало того ему опять повезло, ей-богу так!
   ГЛАВА XIV - Стервятник пойман
   Продрогнув на берегу, в сыром и свинцовом холоде того часа суток, когда силы всего благородного и нежного, что живет на свете, идут на убыль, три стража посмотрели друг другу в застывшие лица, и все трое - в застывшее лицо Райдергуда.
   - Лодка Старикова, Старику опять повезло, - а самого Старика нету! Так говорил Райдергуд, тревожно озираясь по сторонам.
   Словно сговорившись, все они разом перевели глаза на свет очага, падавший в окно. Свет стал слабым и тусклым. Быть может, огонь, подобно высшим формам животной и растительной жизни, которые он поддерживает, бывает всего ближе к смерти тогда, когда ночь уже на исходе, а день еще не родился.
   - Если б я командовал этим самым делом, - проворчал Райдергуд, угрожающе мотнув головой, - уж я бы эту Лиззи не упустил, черт возьми, это уж во всяком случае!
   - Да, но вы тут не командуете, - заметил Юджин, и так неожиданно резко, что доносчик покорно отозвался:
   - Ну-ну-ну, другой хозяин, я же не говорил, что командую. Может ведь человек сказать слово?
   - А гад должен молчать, - оборвал Юджин. - Придержи язык, водяная крыса!
   Изумившись непривычной горячности своего друга, Лайтвуд внимательно посмотрел на него и сказал:
   - Что могло случиться с этим человеком?
   - А кто знает. Разве только нырнул за борт. - Доносчик беспокойно вытер лоб, не вылезая из лодки и все так же тревожно озираясь по сторонам.
   - Вы привязали его лодку?
   - Она будет стоять на месте, пока не начнется прилив. Крепче ее и не привяжешь. Садитесь ко мне в лодку, там сами увидите.
   Произошла небольшая заминка - они согласились не сразу, считая, что груз будет слишком велик для его лодки. Но когда Райдергуд возразил, что "у него бывает в лодке до полдюжины, и живых и мертвых, да и тогда осадка небольшая, даже и говорить не о чем", они осторожно заняли свои места, стараясь не перевернуть шаткую лодку. Пока они усаживались, Райдергуд все так же беспокойно озирался по сторонам, не вставая со скамьи.
   - Все в порядке. Отдай концы! - сказал Лайтвуд.
   - Отдай концы, ей-богу! - повторил Райдергуд и отпихнул лодку веслом. - Ну, если только он ухитрился удрать, адвокат Лайтвуд, я тоже отдам концы, только на другой манер. И никогда-то ему нельзя было верить, черт бы его взял! Всегда норовил надуть, проклятый Старик! Такой подлец, такой проныра. Никогда по-честному не сделает, всегда надует!
   - Эй! Берегись! - крикнул Юджин (он пришел в себя, как только отчалили), когда лодка с силой налетела на сваю, и шепотом повторил собственное изречение, только в обратном смысле: "Хотел бы я, чтобы лодка моего почтенного и доблестного друга человеколюбия ради не перевернулась кверху дном и не потопила нас!" - Легче, легче! Сиди смирно, Мортимер! Опять град. Смотри, как сыплет, прямо в глаза мистеру Райдергуду - вцепился в него, как сто бешеных кошек!
   Действительно, град бил прямо в лицо Райдергуду, и так его истерзал, хотя он нагнул голову и старался подставлять под удар одну свою облезлую шапку, что ему пришлось укрыться под защиту ряда барж и простоять там, пока град не кончился. Шквал налетел под утро, словно грозный его предвестник; следом за ним показалась рваная кайма зари, и в широкий просвет между темными тучами прорвался серый день.
   Все они продрогли, и казалось, что все вокруг них также продрогло: сама река, суда на ней, снасти, паруса, первые редкие дымки, показавшиеся кое-где по берегу. Почерневшие от сырости, неузнаваемые под белым налетом града и мокрого снега, дома казались ниже обычного, словно все они сгорбились и съежились от холода. На том и на другом берегу почти не видно было жизни, все окна и двери были наглухо заперты, черные с белым буквы на стенах верфей и складов "казались надгробными надписями на могилах мертвых фирм", как заметил Юджин Мортимеру.
   Они медленно скользили по реке, воровским манером прокрадываясь по узким проходам между судами, что было вполне естественно и привычно для их лодочника, и все предметы, между которыми они пробирались, казались громадными по сравнению с их утлым суденышком и грозили вот-вот раздавить его. Каждый корпус корабля с его ржавыми цепями, свисающими с клюзов, расписанных застарелыми подтеками ржавчины, казалось, для того и стоял здесь, чтобы раздавить их без пощады. Каждое изваяние на носу смотрело грозно, словно готовясь броситься вперед и потопить их. Ворота шлюзов, полоса краски на стене или свае, отмечающая уровень воды, казалось, намекали, словно оскаливший зубы Волк на бабушкиной кровати: "А это для того, чтобы утопить вас, мои милые!" Каждая громоздкая баржа, нависая над ними облупленным черным боком, казалось, с жадным хлюпаньем тянула речную воду, стремясь затянуть их на дно. Все кругом говорило о губительном действии волн: почерневшая медь, гнилое дерево, источенный водою камень, зеленый налет плесени, - но еще страшнее было вообразить себе, что будет после того, как их раздавит, засосет, утянет на дно.
   Через полчаса такой работы Райдергуд, подняв весла, подошел вплотную к одной из барж и, осторожно перехватывая руками вдоль ее борта, провел свою лодку под самым носом баржи в незаметный уголок, полный грязной пены. И, загнанная в этот уголок, втиснувшись между баржами, как он и говорил, стояла лодка Старика Хэксема: та самая лодка, все с тем же пятном на дне, напоминавшим закутанную человеческую фигуру.
   - Ну что скажете, я соврал? - заметил честный человек. ("А сам все-таки дрожит в ожидании, не скажет ли кто-нибудь ему правду!" - шепнул Юджин Мортимеру.)
   - Это лодка Хэксема, - сказал инспектор. - Я ее хорошо знаю.
   - Поглядите на сломанное весло. Поглядите, другого весла нет. Скажете, я соврал? - повторил честный человек.
   Инспектор перешагнул в ту лодку. Юджин и Мортимер смотрели на него.
   - Видите теперь, - прибавил Райдергуд, переползая на корму и показывая на туго натянутую веревку, привязанную к корме и перекинутую за борт. - Не говорил ли я вам, что ему опять повезло?
   - Тащите, - сказал инспектор.
   - Легко сказать "тащите", - отвечал Райдергуд. - А сделать это трудно. Его добыча запуталась где-то под килями барж. Я было попробовал ее вытащить, да не смог. Глядите, как веревка натянулась!
   - Мне нужно ее вытянуть, - сказал инспектор. - Я отведу эту лодку к пристани и добычу вместе с ней. Попробуйте полегоньку.
   Райдергуд попробовал полегоньку, но добыча сопротивлялась и никак не шла.
   - Я ее достану и лодку доведу, - сказал инспектор, дергая за веревку. Но добыча все сопротивлялась и не шла.
   - Осторожней надо. - сказал Райдергуд. - А то изуродуете. Или разорвете на части.
   - Ничего подобного у меня не будет, даже с твоей бабушкой, - ответил инспектор, - а достать я достану. Ну-ка! - прибавил он настойчиво и убедительно, обращаясь к тому, что было скрыто под водой, и снова дергая за веревку, - так дело не пойдет, знаешь ли. Что надо, то надо. Я тебя добуду.
   И столько было силы в этом решительном и определенном намерении добыть ее, что добыча поддалась немного именно тогда, когда он теребил веревку.
   - Что я говорил, - произнес инспектор, сбрасывая пальто и решительно перегибаясь за корму. - Ну-ка!
   Как ни страшна была эта ловля, она нимало не обескуражила инспектора, во всяком случае не больше, чем если бы он ловил рыбу с тихой речной запруды в верховьях какой-нибудь мирной речки. Через несколько минут, дав остальным приказание сначала "подтолкнуть лодку немножко вперед", а потом "отпихнуть ее чуть-чуть назад", он спокойно произнес:
   - Готово! - И веревка высвободилась вместе с лодкой.
   Лайтвуд протянул ему руку и помог подняться, после чего инспектор снова надел пальто и сказал Райдергуду:
   - Подай-ка мне запасные весла, я подведу все это к ближайшей пристани. Ступай вперед, да держись где посвободней, чтобы я опять не застрял.
   Его приказ был выполнен, и они направились прямо к берегу - двое в одной лодке, двое в другой.
   - Ну, - сказал инспектор, опять обращаясь к Райдергуду, как только все они выбрались на скользкие камни, - у тебя в этом деле больше опыта, чем у меня, значит ты лучше справишься. Отвязывай веревку, а мы тебе поможем тянуть.
   Повинуясь приказу, Райдергуд полез в ту лодку. Казалось, не прошло и минуты, не успел он взглянуть за корму и дотронуться до веревки, как уже карабкался обратно, весь дрожа, и лицо у него было такое же серое, как это утро.
   - Клянусь богом, он меня надул!
   - Что такое? - спросили все в один голос. Он указал пальцем назад, на лодку, и повалился на камни набережной, так у него перехватило дыхание.
   - Старик меня подвел. Это он и есть!
   Все бросились к веревке, оставив Райдергуда. И скоро тело стервятника, уже несколько часов как умершего, лежало простертое на берегу, и новый шквал бушевал над ним, а в мокрые волосы набились градины.
   Отец, это ты звал меня? Отец! Мне дважды послышался твой голос! Но не будет ответа на ее слова, не будет по эту сторону могилы. Ветер, глумясь, пролетает над ее отцом, бьет его по щекам истрепанными концами платка и прядями волос, пытается перевернуть его со спины на бок, лицом к восходящему солнцу, чтобы он устыдился еще больше. Затишье - и ветер притаился и Заигрывает с ним: теребит один лоскут, так что он взлетает и падает; трепещет, забираясь под другой лоскут, пробегает по его волосам и бороде. И, вдруг налетев вихрем, жестоко треплет его. Отец, это ты меня звал? Это ты лежишь, безгласен и недвижим? Это тебя бьет и треплет ветер? Это тебя крестили в Смерть, бросая грязью тебе в лицо? Почему ты молчишь, отец? Ты лежишь, и грязь засасывает твое намокшее тело. Разве ты никогда не видел таких же утопленников у себя в лодке? Говори же, отец! Говори с нами, ветрами, больше тебя некому слушать!
   - Видите ли, вот как это случилось, - сказал инспектор, подумав сначала; он опустился на одно колено, рядом с телом, а все остальные, стоя вокруг, глядели на мертвеца, так же как и он, бывало, глядел на других утопленников. - Вы, господа, конечно, заметили, что у него запутались в петлю шея и руки.
   Оба они помогали распутывать веревку, но, конечно, ничего не заметили.
   - И вы, конечно, заметили уже, а теперь особенно, что этот узел, который так плотно затянут на шее оттого, что запутались руки, есть не что иное, как скользящий узел, - инспектор поднял его кверху, показывая всем.
   Достаточно ясно.
   - Точно так же вы заметили, что он прикрепил другой конец веревки к корме.