Дилэни Сэмюель. Время, точно нитка самоцветов

Дилэни Сэмюэль
Время, точно нитка самоцветов

   Сэмюэль ДИЛЭНИ
   ВРЕМЯ, ТОЧНО НИТКА САМОЦВЕТОВ
   Возьмите столетие, наложите оси: абсциссу и ординату. Теперь выделите квадрант. По возможности, третий. Поскольку родился я в пятидесятом. А нынче - уже семьдесят пятый.
   В шестнадцать меня выпроводили из сиротского приюта. Протащив через холмы Восточного Вермонта, имя, которое мне там прицепили (Харольд Клэнси Эверет - мне, простому, ничем не примечательному парню; немало имен я сменил с тех пор, но не беспокойтесь: мой почерк всегда узнаваем) я принял решение:
   Папаша Майклс меня настолько невзлюбил, что при виде выданного в приюте, _о_ф_и_ц_и_а_л_ь_н_о_г_о_ на вид, _д_о_к_у_м_е_н_т_а_ тут же определил в работники. Так вот и получилось, что мы с ним вдвоем управлялись с его молочной фермой, а точнее с тринадцатью тысячами тремястами шестидесятью двумя пегими коровами гернзейской породы, которые только и делали, что беспробудно спали в своих нержавеющих гробах. Питательный раствор с наркотиками в виде розовой жидкости (липкая дрянь, руки потом не отмыть) они принимали через прозрачные пластиковые провода, моцион получали с помощью электровибраторов, от которых мускулы тряслись мелкой дрожью, но просыпаться и не думали. А молочко-то знай текло себе в нержавеющие цистерны. Ну да ладно. И как-то днем (когда я, как Крестьянин с Мотыгой, стоял средь полей и лугов, обессилевший от трех часов каторжного труда, и сквозь пелену усталости созерцал организацию вселенной) во мне созрело Решение. А рассуждал я так: раз на Земле, на Марсе и спутниках все забито народом и всем прочим, то наверняка там найдется что-нибудь получше этих вот, окружающих меня красот. Почему бы не отхватить себе немного.
   Короче, прихватил я пару Папашиных кредитных карточек, один из его вертолетов и бутылку белого джина, собственноручно изготовленного этим старым хрычом, и отправился в путь. Пытался ли кто-нибудь из вас посадить угнанный вертолет на крышу здания "Пан Американ", в пьяном-то виде? Тюряга, смуряга и немалое количество увесистых тумаков научили меня жить. Но запомните, любезнейшие: почти десять лет назад я честно отрабатывал свои три часа на молочной ферме. Но с тех пор уже никто не называл меня Харольдом Клэнси Эверетом.
   Хэнк Кьюлафрой Эклз (рыжеволосый, чуть рассеянный, ростом в шесть футов два дюйма) спокойно вышел из камеры хранения космопорта с кучей вещей, ему не принадлежащих, держа в руке небольшой портфельчик, в котором они все и уместились.
   Шедший рядом с ним Коммерсант, вещал:
   - Обидно мне смотреть на вас, молодых. Возвращайтесь-ка в Беллону, мой вам совет. Все ваши неудачи с блондиночкой, о которой вы мне рассказывали, не стоят того, чтобы скакать с планеты на планету и быть таким мрачным. А уж бросать работу - и подавно!
   Хэнк останавливается и нерешительно улыбается:
   - Ну...
   - Безусловно, я понимаю, что у вас могут быть нужды и желания, которых нам, старикам, не понять, но вы должны сознавать свою ответственность перед... - Тут он замечает, что Хэнк остановился у двери с надписью "Мужчины". - О. Ну. Э-э. - Он широко улыбается. - Рад был познакомиться, Хэнк. Это замечательно, встретить человека, с которым можно приятно поболтать во время таких чертовски долгих перелетов. Всего хорошего!
   Та же дверь открывается через десять минут, и выходит Хармони К.Эвентайд, ростом ровно в шесть футов (один из фальшивых каблуков треснул, вот и пришлось сунуть оба под кучу бумажных полотенец), шатен (даже мой парикмахер точно не знает, какого цвета мои настоящие волосы), ах, какой щеголеватый да как в ногу со временем, разодетый до такой степени безвкусно, что... ах какой тонкий вкус, - одним словом, такой человек, с которым не заговорил бы ни один Коммерсант. Сел в рейсовый вертолет, курсирующий от порта до здания "Пан Американ" (Ага. На самом деле. Пьяный), вышел из Центрального вокзала и потопал по Сорок второй в сторону Восьмой авеню, сжимая в руке маленький портфельчик, разбухший от обилия вещей, мне не принадлежащих.
   Высеченный из света вечер.
   Пересек пластиплексовую мостовую Великого Белого Пути, то есть Бродвея, - как мне кажется, от всех этих ламп дневного света люди выглядят неестественно, - миновал толпы людей, доставленных подъемниками из подземки, под-подземки и под-под-под (в восемнадцать лет, в первую неделю после тюрьмы, я здесь постоянно ошивался, промышляя содержимым чужих карманов - но виртуозно, изысканно, изящно, так, что никто и не заподозрил, что у него что-то потянули), пробился сквозь толпу хихикающих, жующих сладкие липучки школьниц с яркими фонариками в волосах - все они чувствовали себя крайне неловко в прозрачных синтетических блузках, носить которые было только недавно вновь дозволено законом (я слышал, что, попытки объявить грудь пристойной - в противовес непристойной предпринимались, начиная с семнадцатого века), поэтому я принялся их оценивающе разглядывать; и девчушки захихикали еще громче. Боже мой, в их возрасте я торчал на чертовой молочной ферме и ни о чем другом и не помышлял.
   Узкая неоновая полоса с новостями, окаймляющая трехгранное здание Информационной корпорации, сообщала на базовом английском о том, что сенатор Регина Аболафия готова начать борьбу с организованной преступностью в городе. Не хватает слов, чтобы передать, как я иногда счастлив, что полностью дезорганизован.
   Неподалеку от Девятой авеню я внес свой портфельчик в большой, переполненный людьми бар. Последний раз я был в Нью-Йорке два года назад, но тогда в этом баре частенько околачивался человек, обладавший незаурядным талантом быстро, выгодно и без риска сплавлять вещи, мне не принадлежавшие. И сейчас, даже не рассчитывая на то, что у меня есть шанс его найти, я решил потолкаться среди толпы парней, пьющих пиво. С трудом протиснувшись к стойке, я попытался обратить на себя внимание одного из коротышек в белых пиджаках.
   За моей спиной повисла какая-то нездоровая тишина и я резко обернулся...
   Длинная прозрачная накидка, вуаль, на шее и запястьях заколотая огромными медными булавками (ах, какой тонкий вкус, прямо таки на грани безвкусицы); левая рука оголена, правая прикрыта шифоном цвета красного вина. Она действовала гораздо откровеннее, чем я. Но такая нарочитая демонстрация собственной причастности к деликатным материям в подобном заведении была слишком груба. Все окружающие с преувеличенным усердием делали вид, что ничего не замечают.
   Она протянула ко мне руку с медным браслетом на запястье и ногтем цвета крови дотронулась до желто-оранжевого камушка на этом браслете.
   - Вы в курсе, что это такое, мистер Элдрич? - спросила она; при этом я на миг увидел ее лицо; и в ее глазах был лед; а брови - черные.
   Три мысли: (Первая) Она светская модница; по дороге с Беллоны я прочел в "Дельте" о "выцветающих тканях", оттенками и прозрачностью которых можно управлять с помощью милых драгоценностей на запястьях. (Вторая) В свой последний приезд сюда, когда я был помоложе и звался Харри Каламайном Элдричем, я не совершал ничего _с_л_и_ш_к_о_м_ противозаконного (хотя, такое обычно легко забывается); и я все еще верил, что под старым именем меня можно упечь в каталажку не больше, чем на тридцать дней. (Третья) Камень, который она показала...
   - ...Яшма? - спросил я.
   Она ожидала, что я скажу больше; я же выжидал, что она даст мне повод сделать вид, что я знаю, чего она от меня ждет (в тюрьме моим любимым писателем был Генри Джеймс. Без дураков!).
   - Яшма, - подтвердила она.
   - Яшма... - Я вновь постарался придать этому слову двусмысленность, которой она так упорно пыталась избежать.
   - ...Яшма... - Но она уже сомневалась, подозревая, что я подозреваю, что ее уверенность лишена оснований.
   - Да-да. Яшма. - Но по выражению ее лица я понял, что на моем лице она узрела выражение, открывшее ей, наконец, что я знаю, что она знает, что я знаю.
   - Вы меня с кем-то путаете, мадам.
   Яшма, в этом месяце - это Слово.
   "Яшма" - это пароль/код/сигнал, который Певцы больших городов (в прошлом месяце, наделенные божественными ранами, они пели "Опал"; а на Марсе, услышав Слово, я трижды хитро воспользовался им, чтобы завладеть тем, что мне по праву не принадлежало; и даже там я размышлял о Певцах и их ранах) передают из уст в уста для всей той распутной и плутовской братии, в которой я варюсь (под разнообразнейшими видами) уже без малого девять лет. В каждый тридцатый день месяца Слово меняется; и через несколько часов его уже знает каждый мой собрат во всех шести мирах и мирках. Вы можете услышать Слово от какого-нибудь бормочущего пьянчужки, вывалившегося вам на руки из темного дверного проема; его могут шепнуть вам на ухо в безлюдном переулке; или - вот оно нацарапано на клочке бумаги, который сует вам в руку замызганный бродяга, тут же поспешно скрывшийся в толпе. В этом месяце - Слово: "Яшма".
   Есть множество значений Слова. Например:
   Помогите!
   или
   Мне нужна помощь!
   или
   Я могу вам помочь!
   или
   За вами следят!
   или
   Сейчас никто не следит, _д_е_й_с_т_в_у_й_т_е_!
   Точность синтаксиса: Если Слово употреблено правильно, вы ни на секунду не задумаетесь о том, что же оно означает в данном случае. Нюансы употребления: ни за что не доверяйте тому, кто употребил Слово неправильно.
   Вот я и ждал, когда она закончит ждать.
   Она раскрыла бумажник и протянула его мне.
   - Начальник Особого отдела Модлин Хинкл, - это она прочла, не глядя на надпись под серебряным значком.
   - Великолепная память, Мод, - сказал я и тут же нахмурился. - Хинкл?
   - Я.
   - Видите ли Мод, я просто уверен, что вы не поверите. Вы похожи на человека, который не переносит собственных ошибок. Но меня зовут Эвентайд. Не Элридж. Хармони К.Эвентайд. Правда, нам всем повезло, что сегодня вечером меняется Слово?
   Слово, передаваемое таким способом, - не такой уж секрет для копов. Но мне доводилось встречать полицейских, для которых и через неделю после дня замены оно оставалось тайной.
   - Ну ладно: Хармони. Я хочу с вами поговорить.
   Я удивленно приподнял бровь.
   В ответ она нахмурилась и сказала:
   - Послушайте, называйте себя хоть Хенриеттой, я не против. Но выслушайте меня.
   - А о чем вы хотите поговорить?
   - О преступности, мистер...
   - Эвентайд. Я собираюсь обращаться к вам по имени Мод, так что вы можете смело называть меня Хармони. Это мое настоящее имя.
   Мод улыбнулась. Молодой ее было назвать трудно. Кажется, она была даже постарше Коммерсанта. Но косметикой эта женщина пользовалась куда лучше, чем он.
   - Конечно, о преступности я, может, знаю больше, чем вы, - сказала она. - Я даже не удивлюсь, если вы вообще ничего не слышали об отделе полицейского управления, в котором я работаю. Вам что-то говорит название "Особый отдел"?
   - Да, вы правы. Я о нем никогда не слышал.
   - Последние семь лет у вас почти всегда получалось ускользать от преследований Регулярной службы.
   - Ах, Мод, ну в самом деле...
   - Наш отдел занимается людьми, чей индекс вредности неожиданно резко повышается... достаточно резко, чтобы замигали наши индикаторы.
   - Смею заверить вас, я не сделал ничего такого ужасного, что...
   - Мы не следим за тем, что вы делаете. Вместо нас этим занимается компьютер. Мы просто регулярно проверяем первую производную уже изображенной кривой, помеченной вашим номером. И ваша кривая резко пошла вверх.
   - Невзирая на то, что вы явно ошиблись именем...
   - Мы - самый эффективный отдел в структуре полиции. Хотите, считайте это хвастовством. А хотите, просто примите как информацию.
   - Ладно, ладно, ладно - замялся я. Хотите выпить?
   Коротышка в белом пиджаке поставил перед нами два бокала, в замешательстве осмотрел супер наряд Мод и удалился по своим делам.
   - Спасибо, - она лихо ополовинила бокал, что было весьма неожиданно для дамы с такими тонкими запястьями. - Преследовать многих преступников совсем не выгодно. Возьмем к примеру ваших преуспевающих вымогателей-рэкетиров - Фарнзуорта, Ястреба, Блаватского. И всех мелких карманников, торговцев наркотиками, взломщиков или вице-импресарио. И те, и другие, как на высшей ступени, так и на низшей имеют относительно стабильные доходы. И социального равновесия не нарушают. И теми, и другими занимается Регулярная служба, которая считает себя непревзойденной. И мы их в этом не собираемся разуверять. Но, скажем, вот мелкий делец начинает превращаться в преуспевающего торговца; средненький вице-импресарио выходит на уровень законченного аферистом. Отсюда и берут свое начало проблемы с неприятными в социальном смысле последствиями. Тут-то и вмешивается Особый отдел. Мы разработали и используем несколько эффективнейших технических приемов.
   - Неужели вы мне о них расскажете?
   - Безусловно, от этого они только выиграют, станут еще эффективней, ответила Мод. - Ну, представьте, что у нас есть банк голографической информации. Что по-вашему произойдет, если разрезать пластину с голограммой пополам?
   - Объемное изображение... будет разрезано пополам?
   Она отрицательно покачала головой.
   - Изображение останется прежним, но только уже не таким резким, как бы несколько не в фокусе.
   - Даже не подозревал.
   - Разрежем пластину еще раз - изображение опять таки только потускнеет. Если от первоначальной голограммы останется хотя бы один квадратный сантиметр, в вашем распоряжении - все еще полное, цельное изображение - неузнаваемое, но законченное.
   Мне только оставалось что-то одобрительно промычать.
   - В отличии от фотографических снимков, мельчайшая частица фотоэмульсии на голографической пластине содержит полную информацию обо всей снятой на голограмму картине. Проведем аналогию: накопление голографической информации попросту означает, что каждая единица информации, имеющаяся в нашей базе данных - предположим, о вас, - имеет отношение ко всей вашей карьере, общему состоянию ваших дел, полному набору неувязок, возникающих у вас с окружающими. Конкретные факты, касающиеся конкретных мелких или тяжких преступлений, мы передаем в руки Регулярной службы. Но поскольку мы располагаем достаточным количеством собственных данных, наш метод наблюдения за вами и вашими возможными намерениями, более того прогнозирования ваших дальнейших действий, наиболее продуктивен.
   - Замечательно! - сказал я. - Это один из самых поразительных параноидальных синдромов, с какими мне когда-либо приходилось сталкиваться. Намекаю на то, что вы вот-так вот заводите подобные разговоры с первым встречным в питейном заведении. Конечно, в больнице я наблюдал и более странные...
   - В вашем прошлом, - сухо перебила она меня, - я вижу коров и вертолеты. А в вашем не таком уж далеком будущем вас ждут вертолеты и ястребы.
   - Так скажите же мне, о добрая волшебница Запада, как это...
   И тут я просто опешил. До меня дошло, что о службе у Папаши Майклса никто, кроме нас с вами, не знает и знать не может. Даже копы, вытащившие меня, почти спятившего, из летающей юлы, несущейся к краю крыши "Пан Американ", и те от меня ничего не добились. Кредитные карточки Папаши я сжевал, когда уразумел, что они меня там поджидают, тепленького, а со всего, что могло иметь серийный номер, эти самые серийные номера были уже давным-давно спилены человеком, куда более сведущим в этих вопросах, чем я: добрейший мистер Майклс в мою первую ночь на ферме, тоскливую и пьяную, хвастался тем, как он лихо угнал эту вещугу из Нью-Хэмпшира.
   - Но зачем, - диву даешься, какие банальные фразы мы выдаем под воздействием страха, - вы мне все это рассказываете?
   Мод улыбнулась, и ее улыбка растаяла под вуалью.
   - Информация только тогда действенна, когда ее кому-нибудь передают. Иначе в ней нет смысла, - спокойно ответила она.
   - Э... послушайте, я...
   - Может так случиться, что вскоре у вас появятся немалые деньги. И если я не ошиблась в расчетах, как только денежки попадут в ваши ненасытные ручонки, я вышлю за вами вертолет с умелыми ребятами-полицейскими... Такой вот кусочек информации... - Она сделала шаг назад. Кто-то встал между нами.
   - Эй, Мод!
   - Можете делать с ней все, что только душе угодно.
   Народу в баре было - не протолкнуться, и лишь одним резким движением можно было нажить кучу врагов. Все именно так и произошло - я таки нажил себе врагов, а Мод упустил. Какие-то они там были все ненормальные: с сальными, висящими, как сосульки, волосьями, у троих на костлявых плечах красовались татуировки в виде драконов, один - с повязкой на глазу, еще один кадр все норовил расцарапать мне щеку черными от грязи ногтями (вы пропустили переходный момент? объясняю: мы уже минуты две как ввязались в жестокую всеобщую потасовку. Кстати, я этот переход тоже проглядел), а какие-то бабы истошно вопили. Я отбивался и уворачивался от ударов, и тут вдруг развитие событий резко изменилось. Кто-то пропел: "Яшма!" - и именно так, как полагается это пропеть. Что означало, что полиция (обычная, нерасторопная Регулярная служба, от которой мне удавалось ускользал все эти семь лет) на подходе. Свалка вывалилась на улицу. Потасовка продолжалась. Я пролез между двумя ожесточенно колотящими друг друга чумазыми бродягами, но из кучи-малы таки выбрался, отделавшись царапинами, не страшнее тех, что можно получить во время бритья. Массовое побоище разбилось на отдельные стычки. Выбравшись из одной, я понял, что наткнулся на другую. Кучка людей столпилась возле кого-то, кто очевидно влип серьезно.
   И что-то этих людей сдерживало.
   Кто-то склонился над ним.
   В луже крови ничком лежал маленький человек, которого я не видел два года, - да, тот, что в свое время умел так выгодно избавляться от вещей, мне не принадлежавших.
   Прижимая к себе небезызвестный вам портфель, чтобы никого не задеть, я проскочил между огнем и полымем. Увидев первого обыкновенного полицейского, я старательно изобразил из себя прохожего, минуту назад подошедшего узнать, в чем там дело.
   Сработало.
   Я свернул на Девятую авеню и за три шага перешел на не привлекающую внимания, но быструю ходьбу...
   - Эй, подожди! Да подожди же...
   Я узнал голос (даже спустя два года такой голос трудно не узнать), но не остановился.
   - Постой! Подожди! Это же я, Ястреб!
   И я остановился.
   Его имя еще не упоминалось в этой истории; Мод имела в виду _т_о_г_о Ястреба, афериста, мультимиллионера, который занимался своими махинациями в той части Марса, где я еще не бывал (а он ох уж как крепко держит в своих когтях все преступные делишки в системе), то есть совсем другого человека.
   Я отступил на три шага.
   Мальчишеский смех:
   - О, дружище! Видок у тебя, как будто только что тебе пришлось поучаствовать вовсе не в том мероприятии, в котором бы хотелось.
   - Ястреб? - спросил я тень.
   Он был еще в том возрасте, когда за два года можно еще на дюйм-другой подрасти.
   - Ты все еще здесь бываешь? - спросил я.
   - Иногда.
   Это был изумительный малыш.
   - Послушай, Ястреб, мне надо отсюда рвать когти. - Я оглянулся.
   - Сматывайся, - он подошел поближе. - А можно я с тобой?
   Как тут не усмехнуться.
   - Ага, - Просто смешно, когда он задает подобные вопросы. - Пойдем.
   Пройдя полквартала, при свете уличного фонаря я разглядел, что волосы у него все того же тусклого, как сосновая лучина, цвета. Его запросто можно было принять за потасканного бродягу: замызганная черная хлопчатобумажная куртка на голое тело, потертые черные джинсы - это было видно даже в темноте. Ходил Ястреб босиком; даже при свете фонарей не составляет труда понять, что за человек может целыми днями разгуливать босиком по Нью-Йорку. На углу он улыбнулся мне и запахнул куртку, прикрыв грудь и живот, обезображенные шрамами. Глаза у него ярко-зеленые. Вы уже узнали, кто это? Если нет - мало ли какие перебои бывают в распространении информации по мирам и миркам - то скажу, что по берегу Гудзона рядом со мной шел Ястреб, Певец.
   - Давно вернулся?
   - Всего несколько часов назад, - ответил я.
   - Что-нибудь привез?
   - А тебя действительно это интересует?
   Он сунул руки в карманы и пристально на меня посмотрел.
   - Конечно. Я бы не спрашивал.
   Я вздохнул, как взрослый, которого вывело из себя собственное чадо.
   - Хорошо.
   Мы прошли целый квартал портового района; все вокруг казалось вымершим.
   - Присядем.
   Я сел, повернувшись к Ястребу лицом, и большим пальцем провел по краю портфеля.
   Ястреб поежился и склонился над приоткрытым портфелем.
   - Ух ты... - он вопросительно прищурил свои зеленые глаза - Можно потрогать?
   Я пожал плечами.
   - Пожалуйста.
   Он запустил в них костлявые, с обгрызенными ногтями пальцы - и извлек из портфеля две. Потом положил обратно и достал еще три.
   - Вот это да! - прошептал он. - Сколько все это стоит?
   - Раз в десять больше, чем я надеюсь получить. Мне нужно просто побыстрее от них избавиться.
   Он опустил глаза и поболтал ногой.
   - В любую секунду их можно выбросить в реку.
   - Не прикидывайся дураком. Я пытался найти человека, который раньше постоянно ошивался в том баре. Это был на редкость расторопный тип.
   Оставляя за собой пенистую волну, по Гудзону неслось судно на подводных крыльях. На палубе его уместилось с десяток вертолетов - скорее всего их везли на аэродром береговой охраны, что неподалеку от Веррасано. Страх, навеянный Мод, заставил меня еще некоторое время переводить взгляд с мальчишки на транспортное судно и обратно. Но вот уже судно с гудением скрылось в непроглядной тьме.
   - Но сегодня моего человека слегка порезали, - продолжил я.
   Ястреб деловито сунул руки в карманы и уселся поудобнее.
   - И это усложняет дело. Я, конечно, и не рассчитывал, что он заберет все сразу, но, по крайней мере, он мог вывести меня на людей, которым бы это было под силу.
   - Сегодня я буду на приеме, - он умолк, обгрызая остатки ногтя на мизинце, - где ты наверняка сможешь их продать. На "Вершине Башни" Алексис Спиннел устраивает большой прием в честь Регины Аболафии.
   - На "Вершине Башни"?..
   Да, давненько я не общался с Ястребом. "Адская кухня" - в десять; "Вершина Башни" - в полночь...
   - Я там буду из-за Эдны Сайлем.
   Эдна Сайлем - старейшая Певица Нью-Йорка.
   Имя сенатора Аболафии в тот вечер уже мелькало надо мной световой полосой. И кроме того, в памяти всплыло имя Алексиса Спиннела; в одном из бесчисленных журналов, прочитанных мною от корки до корки в дороге с Марса, оно было связано с чертовски крупной суммой денег.
   - Ну что ж, я с удовольствием повидаю Эдну еще разок, - небрежно бросил я. - Хотя она меня наверное не вспомнит.
   Еще в самом начале знакомства с Ястребом я понял, что Спиннел и люди его круга, ведут некую игру. При этом победителем из игры выходит тот, кому удается собрать под одной крышей как можно больше городских Певцов. В Нью-Йорке всего пять Певцов (он на втором месте с Лаксом, что на Япетусе). А на первом месте по количеству Певцов - Токио, там их семеро.
   - Прием с двумя Певцами?
   - Скорее с четырьмя, если... там буду и я.
   На бал в честь вступления мэра в должность приглашено четверо.
   Я удивленно приподнял бровь.
   - Эдна должна сообщить мне Слово. Сегодня ночью оно меняется.
   - Ладно, - сказал я. - Не знаю, что там у тебя на уме, но я готов.
   Я захлопнул портфель.
   Мы побрели обратно, в сторону Таймс-сквер. Когда мы дошли до Восьмой авеню и первого пластиплекса, Ястреб остановился.
   - Одну минуту, - сказал он и застегнул куртку на все пуговицы. Теперь порядок.
   Пожалуй, лучшего прикрытия, чем прогулка с Певцом по улицам Нью-Йорка (а еще два года назад я неоднократно задавался вопросом: не безумие ли это для человека моей профессии?) для человека моей профессии не найти. Попытайтесь вспомнить, когда вы в последний раз видели, как сворачивает за угол Пятьдесят седьмой улицы ваш любимый актер объемного кино. Только честно. Узнали бы вы потом серую неприметную личность в твидовой куртке, плетущуюся на полшага позади знаменитости?
   На Таймс-сквер Ястреба узнавал каждый второй. При его молодости, траурном наряде, босыми ногами с черными ступнями и блеклыми волосами, он был, вне всяких сомнений, самым колоритным из Певцов. Улыбки, подмигивания; а многие просто тыкали пальцами таращили глаза.
   - Не можешь ли ты сказать поточнее, кто именно из приглашенных туда в состоянии избавить меня от этого хлама?
   - Понимаешь, Алексис страшно гордится, когда его принимают за авантюриста. Наверное, авантюристы поражают его воображение. Да и вообще, он в состоянии дать тебе гораздо больше, чем ты сможешь получить, торгуя ими в розницу на улице.
   - Ты обратишь его внимание на то, что они краденые?
   - Не исключено, что при таком замечании он заинтересуется еще больше.
   - Что ж, так и будет, дружище.
   Мы спустились в под-под. Служащий в разменной будке собрался было не глядя взять у Ястреба монету, но, подняв голову, замер. Обалдело улыбаясь он пробормотал что-то нечленораздельное и жестом разрешил нам войти.
   - О, благодарю вас, - произнес Ястреб с таким неподдельным изумлением, как будто подобное происходит с ним впервые. (Два года назад он высказал мне одну мудрую мысль: "Как только я начну выглядеть соответственно своим запросам, все это тут же закончится". Я до сих пор не устаю удивляться тому, как он пользуется своей славой. Познакомившись с Эдной Сайлем, я тут же поделился с ней своими соображениями по этому поводу, и она так же простодушно ответила: "Но ведь на то мы и избранные!")
   В ярко-освещенном вагоне мы уселись на длинное сиденье: Ястреб сложил руки на коленях и закинул ногу на ногу. Толпа пестро разодетых бездельников шумела и тыкала в сторону Певца пальцами, стараясь, чтобы он этого не заметил. Ястреб вообще на них не смотрел, а я старался, чтобы никто не заметил, что я смотрю.