— Гм, Мак... Это всё очень красивые слова. Но будьте поосторожней, когда вам придётся произносить их перед присяжными.
— Мы позаботимся об этом, когда настанет время. Кстати, вы успеваете следить за ходом моих рассуждений?
— Пока удавалось.
— Хорошо. Позвольте мне продолжить. Мы не знали даже, как подступиться, чтобы объяснить все эти отклонения, пока не определили точное местонахождение сенсорных центров Адама. Только тогда мы поняли, что попали в точку. Как только мы смогли идентифицировать нервные пути, мы проследили их, тут-то началось самое удивительное. Большинство путей вело не куда-нибудь, а в лимбические структуры. Лимбическая система Адама самым невероятным образом отличается от лимбической системы Делмара или моей — мы использовали себя в качестве контрольных экземпляров. Лимбическая система мозга Адама густо пронизана нервными пучками, и почти все они перекрестие соединены с особыми разделами височных долей. Обнаружив это, мы поняли, что имеем дело с совершенно новой концепцией обработки сенсорных сигналов.
Ещё одно важное наблюдение — и затем я перейду к практической стороне вопроса. Мы не обнаружили никаких заметных связей между областями мозга, которые у людей отвечают за слуховое восприятие, и корой лобных долей. Абсолютно никаких. Это означало, что, когда Адам слышал произнесённые кем-то слова, он никоим образом не мог их интерпретировать, потому что это функция лобных долей мозга. Равным образом он не в состоянии был произнести что-либо вразумительное: отсутствовала обратная связь. Издавать звуки — да, мог, но не произносить слова: он был лишён возможности их составлять.
— Э-э... Один вопрос, Мак. Если Адам не в состоянии распознавать звуки, каким образом он избегал несчастий? То есть, предположим, он пересекает улицу — обратит ли он внимание на автомобильные сигналы и прочие предупреждающие звуки?
— О, конечно! Это ведь не одно и то же. Разные уровни сознания. Речь — невероятно сложная штука, возможно, более сложная, чем телепатия. Почти половина человеческого мозга вовлечена в речевую деятельность. У Адама есть простенькие связи, ведущие в передний отдел головного мозга, они и отвечают за восприятие несложных звуков. Впрочем, даже в этом, в сущности, нет необходимости. У Адама, как и у нас, с подобной задачей вполне справляется продолговатый мозг. Что касается переднего мозга, то он обычно не участвует в охранительных реакциях организма. Хотя бы по той причине, что на это уходило бы слишком много времени. Здесь включается тот же механизм, что и в случае, когда вы, скажем, отдёргиваете руку от горячего: обыкновенный рефлекс, не более.
Во всяком случае, всё то, о чём я рассказал, вполне соответствует одной из теорий, которую в своё время выдвинули для объяснения того, почему обезьяны не владеют речью, — это так называемая лимбическая теория. Результаты наших исследований подтверждают её правоту. Теория предполагала то, что мы обнаружили на практике при изучении Адама, а именно — что у шимпанзе все чувственные впечатления направляются в лимбическую систему. Правда, у обезьян она довольно примитивно устроена, чтобы справиться со всем объёмом впечатлений. Предполагалось, что лимбические структуры — местонахождение центра эмоций у обезьян, а это означало, что шимпанзе постоянно должны находиться в состоянии эмоциональной перегрузки, которая служит отвлекающим фактором и не позволяет им составлять из звуков слова и формировать речевые навыки. Предполагалось также, что мозг шимпанзе изолирован во временном отношении, что он прочно прикован к «сейчас»: прежде чем обезьяна сможет составить слово, она забудет, что хотела сказать. Это довольно грубое упрощение, однако в основных чертах я весьма точно обрисовал состояние, в котором находился бы Адам, не будь у него неких компенсирующих систем.
— Адам устроен по-другому?
— Да. Лимбическая система Адама решает проблему памяти за счёт того, что она мощными нервными пучками подключена к височным долям, а ведь мы знаем, что у гомо сапиенс эти доли служат вместилищем памяти. Перекрёстные соединения нервов, о которых я говорил минуту назад, позволяют гонять информацию взад-вперёд между хранилищем и теми нервными путями, которые существуют в переднем мозге Адама. Он работает точь-в-точь как компьютер, но неизмеримо быстрее — об этом можно судить по той колоссальной информации на входе, с которой имеет дело Адам.
Так, с психоневрологической подоплёкой дела покончено. Теперь разберёмся, как Адам использует свой мозг.
— Вот это то, что надо, — сказал Джун. — Это самое главное. Именно это присяжным и надо знать. До всего прочего им дела нет.
— Но вы-то должны в этом разбираться! Как только ответчик узнает, на чём вы строите обвинение, он тут же спустит на вас свору экспертов. Я знаю, как это бывает, — случалось в моей практике и такое.
— Ну, ладно. Так как Адам использует свой мозг?
— В основном так же, как и вы. Только другим способом. По сути то же самое можно сказать о всех высших животных. Они передают информацию тремя основными способами: телодвижениями, жестами и звуками. Человек использует все три способа. И обезьяны тоже. Но в плане звуковой коммуникации человек сделал шаг вперёд, и это был мудрый ход природы. Ведь речь поразительный инструмент: если правильно с ним обращаться, то лучшего и не сыщешь. Кроме разве телепатии, конечно.
По всем признакам шимпанзе тоже готовы сделать следующий шаг. Адам говорит, что он засекает слабые эманации, исходящие от них. Вполне возможно, что предки нынешних шимпанзе, развиваясь в этом направлении, попали в эволюционный тупик. Они застряли там — так же, как человек застрял со своей речью. И ни тот, ни другой вид не может свернуть с заданного курса. А на этих направлениях могут быть всегда два исхода — либо дальнейшее развитие, либо застой.
Судьба, как мне представляется, сжалилась над нашим видом и вывела его в лидеры. Мы продвинулись вперёд, «паны» впали в стагнацию. Если бы человек не поднялся и не возвысился над другими видами как обладатель речи, возможно, шимпанзе эволюционировали бы и стали новым видом, обладающим качествами Адама; но они, так сказать, пришли на день позже. А поскольку прямая конкуренция с человеком привела бы к их исчезновению как вида, шимпанзе ретировались в те места, где этой конкуренции можно было избежать, и таким образом выжили.
— Какое отношение всё это имеет к разбирательству дела Янга?
— Самое прямое. Адам отличается и от современного человека, и от современного шимпанзе, хотя совершенно ясно, что происходит он и от того, и от другого. Это удачное сочетание. Видимо, эволюция в своё время перекинула какой-то мостик между видами. В современном человеке присутствует лёгкая тень прежних телепатических способностей — он весьма слабый приёмник сигналов и совсем плохой передатчик. Если бы это было не так, Адам остался бы в совершенном одиночестве. И тогда никакого телепатического признания в убийстве не было бы.
— Означает ли это, будто всякий человек способен на то же, что и Адам?
— Вовсе нет. Я хочу сказать только одно: очевидно, есть какой-то способ, посредством которого мысль может переноситься от одного мозга к другому. Вероятно, любой мозг в процессе мышления что-то излучает. Мы с вами не обладаем достаточно мощным аппаратом, который с выгодой использовал бы этот эффект. А у Адама он есть. Адам может воспринимать эти слабые эманации, которые, по его словам, сопровождают любую озвученную мысль. Для него это — «слух». Если он хочет ответить, его мозг перебирает массивы информации, хранящейся в височных долях, соотносит мысленные образы со стандартными звуковыми образами, которые он в результате длительной практики научился отождествлять с произносимыми людьми словами, и затем транслирует ответ. Между прочим, Адам вовсе не думает, будто эти «сути», как он их называет, в точности соответствуют требуемым словам. Они представляют собой простые кодовые фразы, которые включают механизм опознавания в мозгу человека. Таким образом, всё, что Адам делает, — это эффективно использует информацию, которая хранится в памяти собеседника.
— Опасная зона, Мак! Мне думается, вам не следует формулировать это таким образом. Можно легко вообразить, будто Адам навязывает людям свои мысли.
— Хмм... Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Однако это далеко от реальности: если уж речь зашла о восприятии, то здесь нет механизма, который действовал бы таким образом. Восприятие работает иначе — оно всецело контролируется мозгом. А интенсивность мыслительного процесса изменяется в зависимости от эмоционального состояния. Вот почему в отдельных случаях — как, например, в случае с Янгом — Адам может воспринимать и интерпретировать эманации на высоком качественном уровне приёма, пусть даже они лишены голосового сопровождения. Такое излучение возникает в периоды крайнего возбуждения, испуга, физических страданий или опасности. Кстати, эти состояния широкая публика всегда ассоциировала со скрытыми телепатическими возможностями человека.
— Ну что же, присяжные воспримут эти известия с облегчением. Им будет приятно узнать, что Адам не может самовольно вторгаться в чужие мозги. Как я уже заметил, это был наиболее скользкий момент. Теперь мне ясно, что присяжные не будут чересчур беспокоиться, как бы Адам не прочёл их мысли.
— Адам развивается. И вместе с ним развиваются его способности. Когда-нибудь ему будет по силам и это. Возможно, телепатия — не единственная грань его таланта. Несмотря на тот факт, что мы знаем о телепатическом феномене Адама и нам известно, где он гнездится с анатомической точки зрения, мы до сих пор не понимаем, каким образом происходит перенос мысли. Эти эманации невозможно обнаружить иначе, как с помощью другого мозга. Кто знает, может быть, они путешествуют в параллельных мирах.
— Вот вы и познакомились с теорией Маккивера о том, как функционирует телепатический механизм...
Джун не ответил. Он получил, что хотел, и спустя короткое время удалился.
Мак и Рут, так и не зная, правильный они выбрали курс или нет, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по разным комнатам.
Феликсу Хуаресу снился его любимый сон: он стоит во всём великолепии парадной формы, а эта симпатичная официантка из забегаловки Розы усаживается в его новый «Мэллори супер-КВ», чтобы ехать вместе с ним на пляж.
Как станут развёртываться события дальше, Феликс понятия не имел. Словно назло, сон всегда прерывался именно на этом месте. Обычно здесь начинал звонить будильник, сегодня же в сон вторглась рука. Это была рука доктора Маккивера.
Феликс открыл глаза, узнал доктора в предрассветном сумраке и начал подниматься.
— Одевайтесь, быстро. Берите свою «пушку» и следуйте за мной.
— Что случилось?
— Увидите. Делайте, что я вам говорю, и только так, как говорю.
Феликс натянул брюки, всунул ноги в ботинки и вытащил из тумбочки длинноствольный пистолет 38-го калибра.
Они выскочили из дома и направились к куполообразному зданию лаборатории. Феликса удивил свет в окнах: до рассвета было далеко. За штабелем ящиков недалеко от входа их ждал доктор Скуновер.
— Мак, я готов. И Адам тоже. Он внутри.
Доктор Скуновер сжимал в руке пистолет.
— Что мы будем делать, доктор Скуновер?
— Ставить ловушку, Феликс. Вытаскивайте свою «пушку» и приготовьтесь войти в лабораторию.
Феликс понял его слова буквально и рванулся вперёд.
Скуновер удержал его.
— Не сейчас, Феликс. Ждите. Слушайте.
Феликс повиновался.
— Я ничего не слышу, доктор Скуновер, — сказал он чуть погодя.
— Тсс... Оставайтесь на месте пока не скомандую. Тихо!
Загрохотал чей-то голос. Феликсу показалось, что он исходит из громкоговорителя, и был не далёк от истины. Это говорил Янг — его голос звучал разгневанно. В ту же секунду Феликсу показалось, что он слышит и голос Адама; опять-таки, ничего страшного в этом не было: над дверью висел динамик, его силуэт вырисовывался на фоне стены. Только позже, когда всё закончилось, Феликс узнал, что голос Адама звучал у него в голове.
— Кто это там? — проревел Янг.
— Это я, Адам Скуновер. Я здесь, наверху, видите? На сканирующей установке.
— Ты с ума сошёл? Что ты там делаешь?
— Я пришёл повидаться с вами.
— Зачем?
— Хочу спросить вас, почему вы убили Миленко Вуковича?
— Не слишком ли далеко зашла эта шутка? Меня уже тошнит от неё!
— Самого главного вы ещё не слышали. Я знаю, что это вы убили его, — я видел, как вы закапывали тело.
— Что?! А ну-ка слезай!
— Нет. Вы сломаете мне шею точно так же, как сломали ему. Не иначе вам это понравилось? Вы любите убивать. Знаете, откуда мне известно об этом? Я читаю ваши мысли. Могу описать каждый ваш шаг той ночью и время, когда вы его сделали, и кто вас видел. Могу назвать их всех, я знаю о них. Сначала та девица, потом парень, который переходил на красный свет бульвар Мореплавания. Он увидел вас сразу, как только началась драка, а потом вы сломали Вуковичу ключицу.
— Мне всегда в тебе что-то не нравилось, маленький мизантроп. Теперь я знаю что: ты копошился в моём мозгу, совал свой нос в мои мысли. Так вот для чего вся эта дорогущая техника, да?
— Другие люди тоже знают. Я им всё рассказал.
— Кто же тебе поверит?
— Вас уже арестовывали.
— Было дело. Но ведь меня выпустили. Не нашлось доказательств. Их и сейчас нет.
— Есть, есть! Я пойду в суд. Я дам показания.
— Вот я сейчас до тебя доберусь и посмотрим, кто будет давать показания. Тот морячок тоже угрожал, что всё расскажет. Я заткнул ему глотку. Заткну и тебе.
— Убирайтесь отсюда!
— Тебе не следовало залезать на эту вышку. Вниз ведёт только одна лесенка. Не очень красиво получается, но ты же всего лишь обезьяна. А когда я тебя поймаю, ты будешь уже мёртвой обезьяной.
Адам завизжал. Эхо раскатилось по безмолвной территории института.
— Там как раз рядышком хватит места ещё для одной могилки! Только тебя я закопаю поглубже.
— Пошли! — Скуновер кинулся к двери. С пистолетом в руке вид у него был очень трогательный.
Мак, тоже вооружённый, бросился следом. Феликс, более коротконогий, чем первые двое, довольствовался местом замыкающего.
Однако у двери все трое сбились в кучу: она оказалась запертой.
— Как?! — Скуновер пошарил в кармане и обнаружил, что у него нет ключей.
— Наверно, Янг запер её, когда увидел Адама, — предположил Мак.
Тут Феликс, не тратя времени, поднял пистолет и двумя оглушительными выстрелами вышиб замок.
Попав внутрь, они быстро окружили установку, на которой, разглядывая своих новых врагов, словно Кинг-Конг, висел Янг. К счастью, ему ещё было далеко до Адама — мальчик, выпрямившись в полный рост, стоял на самой верхушке.
Оказавшись под дулами трёх пистолетов, Янг сдался. Без шпаргалки, которую полицейские обычно носят с собой, Феликс оказался в затруднительном положении: он забавно запинался, перечисляя положенные при аресте предостережения. Янг угрюмо слушал.
— Надо же, — сказал Феликс Делмару, — у меня даже нет наручников, чтобы надеть на него.
— Ничего, Феликс, найдём что-нибудь в этом роде. — Делмар посмотрел вверх и улыбнулся Адаму. «Спасибо за трансляцию, сынок», — подумал он. «Не стоит», — «услышал» в ответ голос Адама.
Три гомо сапиенс и один гомо новус сидели за столом на кухне особняка Скуновера. «Сапиенсы» пили кофе, «новус» апельсиновый сок.
Рут всё ещё дулась.
— Дело вовсе не в том, что вы вывели меня из игры, а в риске, которому подвергали Адама. Ведь Янг — убийца, к тому же крупный, физически сильный человек.
— Риск был невелик. Рут, — убеждал её Делмар. — Мы же находились рядом и были вооружены. Как видишь, никто не пострадал. И уж куда рискованнее была бы ситуация, доведись Адаму давать свидетельские показания в суде.
— Прежде чем Феликс унесёт запись, мне бы хотелось послушать её. Надо знать наверняка, действительно ли сознался Янг. В конце концов ты ведь любитель, Делмар, дилетант, а с дилетантами просто беда: чаще всего они просто не дотягивают.
— Да? То-то мне казалось, что вы, профессионалы, только и делали, что дотягивали. Особенно когда рассиживали здесь, вели бесконечные дебаты и пытались уговорить меня отправиться в суд. Вам, видно, и в голову не приходило, что существуют другие возможности. Вот я и ушёл. Разбудил Адама, он мысленно подстроился к вашему спору. Ему тоже не понравилась идея Джуна объяснять в суде теорию Мака. Вот мы и решили сделать по-своему. Нашему варианту не откажешь в логике.
— А я-то подумала, что ты просто рассердился на меня.
— Так оно и было. По крайней мере поначалу. И когда ты отправилась спать, мы посвятили в наш план Мака. Затем мы все вместе отправились в лабораторию и подключили несколько дополнительных микрофонов к громкоговорителю. Их переключатель и магнитофон поместили в люльке, так что Адам мог включить всю систему в нужный момент.
Мак вызнал распорядок дня Янга — он рано появлялся в лаборатории. Словом, мы поджидали его в нужном месте и в нужное время. Остальное вы знаете. Всё сошло довольно гладко, как считаете?
— Папа, ты оставил незапертой дверь. Хорошо, что я уже был внутри, ведь Янг запер за собой дверь, когда вошёл внутрь.
— О, да! Ну что же, это небольшой сбой.
Рут сделала глоток кофе и решительно поставила чашку на стол.
— Вы, конечно, знаете, что должно быть на плёнке?
— Разумеется, — сказал Делмар. — Голос Янга, который признаётся в одном убийстве и сообщает, что сейчас совершит второе.
— Угу. Будем надеяться, что и Янг предполагает то же самое. И будем надеяться, он сделает дополнительное заявление, прежде чем узнает, что на плёнке записан только его голос и больше ничей.
— Какая разница?
— Большая. Если Бад захочет употребить плёнку в качестве вещественного доказательства, ему придётся удостоверить её подлинность. А он вряд ли пойдёт на это, учитывая все обстоятельства.
— Но почему же?
— Потому что только онзнает, откуда там взялись незаписанные куски, но не сможет объяснить этого. Ведь Бад прекрасно понимает, что, кроме нас шестерых, никто не знает о телепатических способностях Адама. Он также отдаёт себе отчёт, что в нынешних обстоятельствах никто из нас не признает этого. Таким образом, они с Янгом должны будут выложить всё начистоту. Но Янг, если догадается, сможет использовать эту информацию так, как вам и не снилось. Он сможет использовать её для подкрепления версии о собственной невменяемости мол, в тот момент, когда он болтал языком, у него были галлюцинации.
— Он не сделает этого.
— Наверняка сделает! Будь я его адвокатом, обязательно подсказала бы такую линию поведения. А что? Вот плёнка, представленная окружным прокурором, — на ней Янг беседует сам с собой, говорит какие-то безрассудные вещи... Что противопоставит этому Бад? Может, он скажет, что стёр на плёнке избранные места? Или, может, он встанет рядом с Янгом и скажет, будто тоже слышал «голос», прекрасно зная, что мы — все четверо — будем молчать? Нет, сэр. Такие трюки вряд ли помогут окружному прокурору благополучно миновать очередные перевыборы. А всё потому, что — дилетанты!
— Подожди минутку, Рут, — вставил Маккивер. — Я считал, что мы сделали довольно сильный ход. Янг-то не подозревал, что в лаборатории установлены микрофоны.
— Ну, разумеется, Мак. Ты рассуждаешь, как самодовольный петух: мол, это хорошая идея, потому что она мне нравится и потому что для её воплощения нужно много хитроумных приспособлений. Но значит ли это, что всякий дурак поступил бы иначе?
Только Адама казалось не удивили слова Рут. До сих пор он только прислушивался к дискуссии, а теперь решил вступить в общий разговор.
— Рут хочет понять, что вы все имеете против обыкновенных ушей? И почему нельзя было просто включить громкоговорители? Рут никак не возьмёт в толк, зачем нужна была вся эта возня с магнитофоном?
— Нам нужны были стопроцентные доказательства.
— Так вы их и получили, папа. Я только что окунулся в мысли нашего домашнего эксперта. Рут думает сейчас о доказательствах, но это же элементарно: свидетель, который услышал, как некто признаётся в совершённом преступлении, каким бы способом тот ни выразил признание, обязан — если суд не отказал этому свидетелю в правомочности давать показания — повторить на заседании во всеуслышание то заявление, которое сделал обвиняемый. Кроме меня в лаборатории были и ты, и Мак, и Феликс Хуарес, — мы все можем засвидетельствовать, что сказал мистер Янг. В общем-то магнитофонная запись была не нужна.
— Адам, ты взрослеешь с каждым днём. Поэтому я хочу, чтобы ты попытался понять одну вещь.
— Какую, папа?
— Обычно эту планету называют планетой людей. Единственная причина, по которой мир ещё не развалился, — это то, что мы, люди, держимся друг друга. Хотел бы я знать, на чьей ты стороне?
— На стороне победителей, папа. Что касается женщин-адвокатов, то, как мне кажется, я выступаю на стороне защиты. Надеюсь, вы простите мне эту игру слов?
— Мы позаботимся об этом, когда настанет время. Кстати, вы успеваете следить за ходом моих рассуждений?
— Пока удавалось.
— Хорошо. Позвольте мне продолжить. Мы не знали даже, как подступиться, чтобы объяснить все эти отклонения, пока не определили точное местонахождение сенсорных центров Адама. Только тогда мы поняли, что попали в точку. Как только мы смогли идентифицировать нервные пути, мы проследили их, тут-то началось самое удивительное. Большинство путей вело не куда-нибудь, а в лимбические структуры. Лимбическая система Адама самым невероятным образом отличается от лимбической системы Делмара или моей — мы использовали себя в качестве контрольных экземпляров. Лимбическая система мозга Адама густо пронизана нервными пучками, и почти все они перекрестие соединены с особыми разделами височных долей. Обнаружив это, мы поняли, что имеем дело с совершенно новой концепцией обработки сенсорных сигналов.
Ещё одно важное наблюдение — и затем я перейду к практической стороне вопроса. Мы не обнаружили никаких заметных связей между областями мозга, которые у людей отвечают за слуховое восприятие, и корой лобных долей. Абсолютно никаких. Это означало, что, когда Адам слышал произнесённые кем-то слова, он никоим образом не мог их интерпретировать, потому что это функция лобных долей мозга. Равным образом он не в состоянии был произнести что-либо вразумительное: отсутствовала обратная связь. Издавать звуки — да, мог, но не произносить слова: он был лишён возможности их составлять.
— Э-э... Один вопрос, Мак. Если Адам не в состоянии распознавать звуки, каким образом он избегал несчастий? То есть, предположим, он пересекает улицу — обратит ли он внимание на автомобильные сигналы и прочие предупреждающие звуки?
— О, конечно! Это ведь не одно и то же. Разные уровни сознания. Речь — невероятно сложная штука, возможно, более сложная, чем телепатия. Почти половина человеческого мозга вовлечена в речевую деятельность. У Адама есть простенькие связи, ведущие в передний отдел головного мозга, они и отвечают за восприятие несложных звуков. Впрочем, даже в этом, в сущности, нет необходимости. У Адама, как и у нас, с подобной задачей вполне справляется продолговатый мозг. Что касается переднего мозга, то он обычно не участвует в охранительных реакциях организма. Хотя бы по той причине, что на это уходило бы слишком много времени. Здесь включается тот же механизм, что и в случае, когда вы, скажем, отдёргиваете руку от горячего: обыкновенный рефлекс, не более.
Во всяком случае, всё то, о чём я рассказал, вполне соответствует одной из теорий, которую в своё время выдвинули для объяснения того, почему обезьяны не владеют речью, — это так называемая лимбическая теория. Результаты наших исследований подтверждают её правоту. Теория предполагала то, что мы обнаружили на практике при изучении Адама, а именно — что у шимпанзе все чувственные впечатления направляются в лимбическую систему. Правда, у обезьян она довольно примитивно устроена, чтобы справиться со всем объёмом впечатлений. Предполагалось, что лимбические структуры — местонахождение центра эмоций у обезьян, а это означало, что шимпанзе постоянно должны находиться в состоянии эмоциональной перегрузки, которая служит отвлекающим фактором и не позволяет им составлять из звуков слова и формировать речевые навыки. Предполагалось также, что мозг шимпанзе изолирован во временном отношении, что он прочно прикован к «сейчас»: прежде чем обезьяна сможет составить слово, она забудет, что хотела сказать. Это довольно грубое упрощение, однако в основных чертах я весьма точно обрисовал состояние, в котором находился бы Адам, не будь у него неких компенсирующих систем.
— Адам устроен по-другому?
— Да. Лимбическая система Адама решает проблему памяти за счёт того, что она мощными нервными пучками подключена к височным долям, а ведь мы знаем, что у гомо сапиенс эти доли служат вместилищем памяти. Перекрёстные соединения нервов, о которых я говорил минуту назад, позволяют гонять информацию взад-вперёд между хранилищем и теми нервными путями, которые существуют в переднем мозге Адама. Он работает точь-в-точь как компьютер, но неизмеримо быстрее — об этом можно судить по той колоссальной информации на входе, с которой имеет дело Адам.
Так, с психоневрологической подоплёкой дела покончено. Теперь разберёмся, как Адам использует свой мозг.
— Вот это то, что надо, — сказал Джун. — Это самое главное. Именно это присяжным и надо знать. До всего прочего им дела нет.
— Но вы-то должны в этом разбираться! Как только ответчик узнает, на чём вы строите обвинение, он тут же спустит на вас свору экспертов. Я знаю, как это бывает, — случалось в моей практике и такое.
— Ну, ладно. Так как Адам использует свой мозг?
— В основном так же, как и вы. Только другим способом. По сути то же самое можно сказать о всех высших животных. Они передают информацию тремя основными способами: телодвижениями, жестами и звуками. Человек использует все три способа. И обезьяны тоже. Но в плане звуковой коммуникации человек сделал шаг вперёд, и это был мудрый ход природы. Ведь речь поразительный инструмент: если правильно с ним обращаться, то лучшего и не сыщешь. Кроме разве телепатии, конечно.
По всем признакам шимпанзе тоже готовы сделать следующий шаг. Адам говорит, что он засекает слабые эманации, исходящие от них. Вполне возможно, что предки нынешних шимпанзе, развиваясь в этом направлении, попали в эволюционный тупик. Они застряли там — так же, как человек застрял со своей речью. И ни тот, ни другой вид не может свернуть с заданного курса. А на этих направлениях могут быть всегда два исхода — либо дальнейшее развитие, либо застой.
Судьба, как мне представляется, сжалилась над нашим видом и вывела его в лидеры. Мы продвинулись вперёд, «паны» впали в стагнацию. Если бы человек не поднялся и не возвысился над другими видами как обладатель речи, возможно, шимпанзе эволюционировали бы и стали новым видом, обладающим качествами Адама; но они, так сказать, пришли на день позже. А поскольку прямая конкуренция с человеком привела бы к их исчезновению как вида, шимпанзе ретировались в те места, где этой конкуренции можно было избежать, и таким образом выжили.
— Какое отношение всё это имеет к разбирательству дела Янга?
— Самое прямое. Адам отличается и от современного человека, и от современного шимпанзе, хотя совершенно ясно, что происходит он и от того, и от другого. Это удачное сочетание. Видимо, эволюция в своё время перекинула какой-то мостик между видами. В современном человеке присутствует лёгкая тень прежних телепатических способностей — он весьма слабый приёмник сигналов и совсем плохой передатчик. Если бы это было не так, Адам остался бы в совершенном одиночестве. И тогда никакого телепатического признания в убийстве не было бы.
— Означает ли это, будто всякий человек способен на то же, что и Адам?
— Вовсе нет. Я хочу сказать только одно: очевидно, есть какой-то способ, посредством которого мысль может переноситься от одного мозга к другому. Вероятно, любой мозг в процессе мышления что-то излучает. Мы с вами не обладаем достаточно мощным аппаратом, который с выгодой использовал бы этот эффект. А у Адама он есть. Адам может воспринимать эти слабые эманации, которые, по его словам, сопровождают любую озвученную мысль. Для него это — «слух». Если он хочет ответить, его мозг перебирает массивы информации, хранящейся в височных долях, соотносит мысленные образы со стандартными звуковыми образами, которые он в результате длительной практики научился отождествлять с произносимыми людьми словами, и затем транслирует ответ. Между прочим, Адам вовсе не думает, будто эти «сути», как он их называет, в точности соответствуют требуемым словам. Они представляют собой простые кодовые фразы, которые включают механизм опознавания в мозгу человека. Таким образом, всё, что Адам делает, — это эффективно использует информацию, которая хранится в памяти собеседника.
— Опасная зона, Мак! Мне думается, вам не следует формулировать это таким образом. Можно легко вообразить, будто Адам навязывает людям свои мысли.
— Хмм... Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Однако это далеко от реальности: если уж речь зашла о восприятии, то здесь нет механизма, который действовал бы таким образом. Восприятие работает иначе — оно всецело контролируется мозгом. А интенсивность мыслительного процесса изменяется в зависимости от эмоционального состояния. Вот почему в отдельных случаях — как, например, в случае с Янгом — Адам может воспринимать и интерпретировать эманации на высоком качественном уровне приёма, пусть даже они лишены голосового сопровождения. Такое излучение возникает в периоды крайнего возбуждения, испуга, физических страданий или опасности. Кстати, эти состояния широкая публика всегда ассоциировала со скрытыми телепатическими возможностями человека.
— Ну что же, присяжные воспримут эти известия с облегчением. Им будет приятно узнать, что Адам не может самовольно вторгаться в чужие мозги. Как я уже заметил, это был наиболее скользкий момент. Теперь мне ясно, что присяжные не будут чересчур беспокоиться, как бы Адам не прочёл их мысли.
— Адам развивается. И вместе с ним развиваются его способности. Когда-нибудь ему будет по силам и это. Возможно, телепатия — не единственная грань его таланта. Несмотря на тот факт, что мы знаем о телепатическом феномене Адама и нам известно, где он гнездится с анатомической точки зрения, мы до сих пор не понимаем, каким образом происходит перенос мысли. Эти эманации невозможно обнаружить иначе, как с помощью другого мозга. Кто знает, может быть, они путешествуют в параллельных мирах.
— Вот вы и познакомились с теорией Маккивера о том, как функционирует телепатический механизм...
Джун не ответил. Он получил, что хотел, и спустя короткое время удалился.
Мак и Рут, так и не зная, правильный они выбрали курс или нет, пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по разным комнатам.
Феликсу Хуаресу снился его любимый сон: он стоит во всём великолепии парадной формы, а эта симпатичная официантка из забегаловки Розы усаживается в его новый «Мэллори супер-КВ», чтобы ехать вместе с ним на пляж.
Как станут развёртываться события дальше, Феликс понятия не имел. Словно назло, сон всегда прерывался именно на этом месте. Обычно здесь начинал звонить будильник, сегодня же в сон вторглась рука. Это была рука доктора Маккивера.
Феликс открыл глаза, узнал доктора в предрассветном сумраке и начал подниматься.
— Одевайтесь, быстро. Берите свою «пушку» и следуйте за мной.
— Что случилось?
— Увидите. Делайте, что я вам говорю, и только так, как говорю.
Феликс натянул брюки, всунул ноги в ботинки и вытащил из тумбочки длинноствольный пистолет 38-го калибра.
Они выскочили из дома и направились к куполообразному зданию лаборатории. Феликса удивил свет в окнах: до рассвета было далеко. За штабелем ящиков недалеко от входа их ждал доктор Скуновер.
— Мак, я готов. И Адам тоже. Он внутри.
Доктор Скуновер сжимал в руке пистолет.
— Что мы будем делать, доктор Скуновер?
— Ставить ловушку, Феликс. Вытаскивайте свою «пушку» и приготовьтесь войти в лабораторию.
Феликс понял его слова буквально и рванулся вперёд.
Скуновер удержал его.
— Не сейчас, Феликс. Ждите. Слушайте.
Феликс повиновался.
— Я ничего не слышу, доктор Скуновер, — сказал он чуть погодя.
— Тсс... Оставайтесь на месте пока не скомандую. Тихо!
Загрохотал чей-то голос. Феликсу показалось, что он исходит из громкоговорителя, и был не далёк от истины. Это говорил Янг — его голос звучал разгневанно. В ту же секунду Феликсу показалось, что он слышит и голос Адама; опять-таки, ничего страшного в этом не было: над дверью висел динамик, его силуэт вырисовывался на фоне стены. Только позже, когда всё закончилось, Феликс узнал, что голос Адама звучал у него в голове.
— Кто это там? — проревел Янг.
— Это я, Адам Скуновер. Я здесь, наверху, видите? На сканирующей установке.
— Ты с ума сошёл? Что ты там делаешь?
— Я пришёл повидаться с вами.
— Зачем?
— Хочу спросить вас, почему вы убили Миленко Вуковича?
— Не слишком ли далеко зашла эта шутка? Меня уже тошнит от неё!
— Самого главного вы ещё не слышали. Я знаю, что это вы убили его, — я видел, как вы закапывали тело.
— Что?! А ну-ка слезай!
— Нет. Вы сломаете мне шею точно так же, как сломали ему. Не иначе вам это понравилось? Вы любите убивать. Знаете, откуда мне известно об этом? Я читаю ваши мысли. Могу описать каждый ваш шаг той ночью и время, когда вы его сделали, и кто вас видел. Могу назвать их всех, я знаю о них. Сначала та девица, потом парень, который переходил на красный свет бульвар Мореплавания. Он увидел вас сразу, как только началась драка, а потом вы сломали Вуковичу ключицу.
— Мне всегда в тебе что-то не нравилось, маленький мизантроп. Теперь я знаю что: ты копошился в моём мозгу, совал свой нос в мои мысли. Так вот для чего вся эта дорогущая техника, да?
— Другие люди тоже знают. Я им всё рассказал.
— Кто же тебе поверит?
— Вас уже арестовывали.
— Было дело. Но ведь меня выпустили. Не нашлось доказательств. Их и сейчас нет.
— Есть, есть! Я пойду в суд. Я дам показания.
— Вот я сейчас до тебя доберусь и посмотрим, кто будет давать показания. Тот морячок тоже угрожал, что всё расскажет. Я заткнул ему глотку. Заткну и тебе.
— Убирайтесь отсюда!
— Тебе не следовало залезать на эту вышку. Вниз ведёт только одна лесенка. Не очень красиво получается, но ты же всего лишь обезьяна. А когда я тебя поймаю, ты будешь уже мёртвой обезьяной.
Адам завизжал. Эхо раскатилось по безмолвной территории института.
— Там как раз рядышком хватит места ещё для одной могилки! Только тебя я закопаю поглубже.
— Пошли! — Скуновер кинулся к двери. С пистолетом в руке вид у него был очень трогательный.
Мак, тоже вооружённый, бросился следом. Феликс, более коротконогий, чем первые двое, довольствовался местом замыкающего.
Однако у двери все трое сбились в кучу: она оказалась запертой.
— Как?! — Скуновер пошарил в кармане и обнаружил, что у него нет ключей.
— Наверно, Янг запер её, когда увидел Адама, — предположил Мак.
Тут Феликс, не тратя времени, поднял пистолет и двумя оглушительными выстрелами вышиб замок.
Попав внутрь, они быстро окружили установку, на которой, разглядывая своих новых врагов, словно Кинг-Конг, висел Янг. К счастью, ему ещё было далеко до Адама — мальчик, выпрямившись в полный рост, стоял на самой верхушке.
Оказавшись под дулами трёх пистолетов, Янг сдался. Без шпаргалки, которую полицейские обычно носят с собой, Феликс оказался в затруднительном положении: он забавно запинался, перечисляя положенные при аресте предостережения. Янг угрюмо слушал.
— Надо же, — сказал Феликс Делмару, — у меня даже нет наручников, чтобы надеть на него.
— Ничего, Феликс, найдём что-нибудь в этом роде. — Делмар посмотрел вверх и улыбнулся Адаму. «Спасибо за трансляцию, сынок», — подумал он. «Не стоит», — «услышал» в ответ голос Адама.
Три гомо сапиенс и один гомо новус сидели за столом на кухне особняка Скуновера. «Сапиенсы» пили кофе, «новус» апельсиновый сок.
Рут всё ещё дулась.
— Дело вовсе не в том, что вы вывели меня из игры, а в риске, которому подвергали Адама. Ведь Янг — убийца, к тому же крупный, физически сильный человек.
— Риск был невелик. Рут, — убеждал её Делмар. — Мы же находились рядом и были вооружены. Как видишь, никто не пострадал. И уж куда рискованнее была бы ситуация, доведись Адаму давать свидетельские показания в суде.
— Прежде чем Феликс унесёт запись, мне бы хотелось послушать её. Надо знать наверняка, действительно ли сознался Янг. В конце концов ты ведь любитель, Делмар, дилетант, а с дилетантами просто беда: чаще всего они просто не дотягивают.
— Да? То-то мне казалось, что вы, профессионалы, только и делали, что дотягивали. Особенно когда рассиживали здесь, вели бесконечные дебаты и пытались уговорить меня отправиться в суд. Вам, видно, и в голову не приходило, что существуют другие возможности. Вот я и ушёл. Разбудил Адама, он мысленно подстроился к вашему спору. Ему тоже не понравилась идея Джуна объяснять в суде теорию Мака. Вот мы и решили сделать по-своему. Нашему варианту не откажешь в логике.
— А я-то подумала, что ты просто рассердился на меня.
— Так оно и было. По крайней мере поначалу. И когда ты отправилась спать, мы посвятили в наш план Мака. Затем мы все вместе отправились в лабораторию и подключили несколько дополнительных микрофонов к громкоговорителю. Их переключатель и магнитофон поместили в люльке, так что Адам мог включить всю систему в нужный момент.
Мак вызнал распорядок дня Янга — он рано появлялся в лаборатории. Словом, мы поджидали его в нужном месте и в нужное время. Остальное вы знаете. Всё сошло довольно гладко, как считаете?
— Папа, ты оставил незапертой дверь. Хорошо, что я уже был внутри, ведь Янг запер за собой дверь, когда вошёл внутрь.
— О, да! Ну что же, это небольшой сбой.
Рут сделала глоток кофе и решительно поставила чашку на стол.
— Вы, конечно, знаете, что должно быть на плёнке?
— Разумеется, — сказал Делмар. — Голос Янга, который признаётся в одном убийстве и сообщает, что сейчас совершит второе.
— Угу. Будем надеяться, что и Янг предполагает то же самое. И будем надеяться, он сделает дополнительное заявление, прежде чем узнает, что на плёнке записан только его голос и больше ничей.
— Какая разница?
— Большая. Если Бад захочет употребить плёнку в качестве вещественного доказательства, ему придётся удостоверить её подлинность. А он вряд ли пойдёт на это, учитывая все обстоятельства.
— Но почему же?
— Потому что только онзнает, откуда там взялись незаписанные куски, но не сможет объяснить этого. Ведь Бад прекрасно понимает, что, кроме нас шестерых, никто не знает о телепатических способностях Адама. Он также отдаёт себе отчёт, что в нынешних обстоятельствах никто из нас не признает этого. Таким образом, они с Янгом должны будут выложить всё начистоту. Но Янг, если догадается, сможет использовать эту информацию так, как вам и не снилось. Он сможет использовать её для подкрепления версии о собственной невменяемости мол, в тот момент, когда он болтал языком, у него были галлюцинации.
— Он не сделает этого.
— Наверняка сделает! Будь я его адвокатом, обязательно подсказала бы такую линию поведения. А что? Вот плёнка, представленная окружным прокурором, — на ней Янг беседует сам с собой, говорит какие-то безрассудные вещи... Что противопоставит этому Бад? Может, он скажет, что стёр на плёнке избранные места? Или, может, он встанет рядом с Янгом и скажет, будто тоже слышал «голос», прекрасно зная, что мы — все четверо — будем молчать? Нет, сэр. Такие трюки вряд ли помогут окружному прокурору благополучно миновать очередные перевыборы. А всё потому, что — дилетанты!
— Подожди минутку, Рут, — вставил Маккивер. — Я считал, что мы сделали довольно сильный ход. Янг-то не подозревал, что в лаборатории установлены микрофоны.
— Ну, разумеется, Мак. Ты рассуждаешь, как самодовольный петух: мол, это хорошая идея, потому что она мне нравится и потому что для её воплощения нужно много хитроумных приспособлений. Но значит ли это, что всякий дурак поступил бы иначе?
Только Адама казалось не удивили слова Рут. До сих пор он только прислушивался к дискуссии, а теперь решил вступить в общий разговор.
— Рут хочет понять, что вы все имеете против обыкновенных ушей? И почему нельзя было просто включить громкоговорители? Рут никак не возьмёт в толк, зачем нужна была вся эта возня с магнитофоном?
— Нам нужны были стопроцентные доказательства.
— Так вы их и получили, папа. Я только что окунулся в мысли нашего домашнего эксперта. Рут думает сейчас о доказательствах, но это же элементарно: свидетель, который услышал, как некто признаётся в совершённом преступлении, каким бы способом тот ни выразил признание, обязан — если суд не отказал этому свидетелю в правомочности давать показания — повторить на заседании во всеуслышание то заявление, которое сделал обвиняемый. Кроме меня в лаборатории были и ты, и Мак, и Феликс Хуарес, — мы все можем засвидетельствовать, что сказал мистер Янг. В общем-то магнитофонная запись была не нужна.
— Адам, ты взрослеешь с каждым днём. Поэтому я хочу, чтобы ты попытался понять одну вещь.
— Какую, папа?
— Обычно эту планету называют планетой людей. Единственная причина, по которой мир ещё не развалился, — это то, что мы, люди, держимся друг друга. Хотел бы я знать, на чьей ты стороне?
— На стороне победителей, папа. Что касается женщин-адвокатов, то, как мне кажется, я выступаю на стороне защиты. Надеюсь, вы простите мне эту игру слов?