– Пракси, а почему аполлоны обнажены, а персефоны задрапированы? – спросила Циана заплетающимся языком. Коринфское вино и эллинское солнце делали свое дело.
– Потому что богинь запрещено изображать обнаженными.
– Наверное, поэтому-то у вас в моде гермафродиты? Твои сладострастные сограждане хотят созерцать все одновременно. Ведь так дешевле.
– Нет, такой женщины я не встречал в своей жизни! – воскликнул Пракситель. – А какая остроумная!
– Пракси, скажи, есть у тебя статуя Сатира, разливающего вино? И еще Артемида…
– Артемид у меня много, а подобного сатира… я собираюсь начать на днях. Впрочем, откуда ты знаешь, что я буду ваять его? – удивленно посмотрел на Циану Пракситель.
– А другой сатир, что стоит, прислонившись к дереву? – уходя от ответа, быстро задала следующий вопрос Циана.
– Я продал его.
– Ты великий скульптор, Пракси, – заявила Циана, направляясь величественной походкой к следующему навесу. – Хотя ты не совсем в моем вкусе.
– Неужели? – обеспокоился великий ваятель.
– Елейный очень, а мне больше по душе реалисты.
– Что?
«Ничего не скажешь, влипла, – подумала Циана. – Теперь придется объяснять ему, что такое реализм».
– Понимаешь, слишком уж красивым ты все изображаешь. А в жизни не так. Ты даже сатиров изображаешь красивыми. А что такое сатир? Если верить вашим сказкам, козел! Развратный козел! В лучшем случае, похож вон на того писаку, а ты непременно изображаешь его красивым! – не сдержалась-таки Циана, выразив свою антипатию к автору трагедий.
Пракситель обескураженно смотрел на Циану. До сих пор никто не осмелился говорить ему такое.
– Но мы обязаны учить народ ценить красоту. Когда-то божественный Перикл давал людям вознаграждение за то, что они посещали театр. И все ради того, чтобы они научились любить искусство… Да меня прогонят из города, если я буду заниматься подобным.
– Знаю, знаю, ты не виноват, – великодушно простила его Циана. – В конце концов, в твоем искусстве отражен кризис античного полиса [16].
– Чего-чего полиса? – уставился на Циану ваятель, и она поняла, что снова сболтнула лишку.
– Не обращай на меня внимания, Пракси. Делай, как знаешь! Ты лиричный, нежный, созерцательный и тебе очень удаются светотени. Это ты знай! Твое имя стоит в одном ряду с Фидием и Мироном… Да, век предыдущий был великим веком! Кресилай, Поликлет… А Пифагор Регийский, а твой отец Кефисодот. Да и ваш пек будь здоров!… Что ты думаешь о Лисиппе?
Побледневший, покрывшийся испариной, Пракситель стоял и молчал.
– Хорош, да? – ответила за него Циана и догадалась, что он непременно спросит ее откуда она, женщина, пусть и гетера, так хорошо знает историю эллинской скульптуры?
– Лисипп? – вымолвил Пракситель. – Он еще молод…
– Молод, но станет великим скульптором так и знай! Скопас тоже очень даже ничего! – Она присела на корточки перед великолепной черной вазой с вылепленными по ней красными фигурками и спросила: – Эй, откуда это у тебя? Это невероятно ценная вещь. Береги ее, слышишь? Самое малое, лет через сто, – начала Циана и снова прикусила язык. Она видела эту вазу в музее, значит, ваза уцелела, сохранилась в столетиях.
Циана перешла к следующему навесу, в центре которого возвышалась огромная каменная колонна, а вдоль стены стояло множество амфор, одна красивее другой. Циана присела на корточки, чтобы полюбоваться ими, и стала безошибочно определять вслух по стилю рисунков какие из них коринфские, какие самосские а какие родосские. Лицо скульптора окаменело от суеверного страха. Заметив это, Циана взобралась на подиум, на котором была установлена мраморная колонна, встала возле нее и сказала:
– Ладно, я больше не буду. А теперь изобрази меня красивее, чем я есть на самом деле.
– Но ты действительно божественна – ответил Пракситель.
– Итак, имя какой богини ты мне дашь? Своим коварным вопросом Циана ставила
Праксителя в положение, в каком находился когда-то Парис в споре меж тремя богинями. Отдав предпочтение Афродите и вручив ей золотое яблоко, он таким образом причинил немало бед европейской цивилизации [17].
– Может, имя Афины? – пробормотал Пракситель, ведь мудрая девственница была и самой могущественной из богинь.
Циана подобралась и стала строгой совсем как богиня Афина Паллада:
– Нет, ты присмотрись получше! Неужели считаешь, что моя сестра красива так же, как и я? – сказала Циана и резким движением стащила с себя хитон.
Пракситель рухнул перед нею на колени, вероятно до сих пор он не видел столь красивого женского тела, ведь все идеи черпались им из царства Платона!
– Богиня, ты пришла затем, чтобы погубить меня? – простер к ней руки Пракситель. (Известно, что Афродита сгубила не меньше народа, чем ее воинственная сестра Афина.)
– Давай, ваятель, бери инструмент и начинай работать!
– Так сразу?! – окончательно смешался скульптор.
– Ну сколько раз говорить тебе, что никакая я не богиня? Ну давай же!
Пракситель поднял с пола глиняную плитку и два пузырька с черными и красными чернилами, проверил, остро ли заточена тростниковая палочка. Циана следила за его движениями с огромным любопытством, в ее веках не знали, как и чем рисовали эллины.
– В таком случае… нужен какой-нибудь сюжет, иначе нельзя, – сказал Пракситель. – Позволь вот так, – он подбежал к стоявшим у стены амфорам, схватил первую попавшуюся и, принеся ее, поставил у левой обнаженной ноги Цианы. Затем поднял ее хитон с таким благоговением, словно прикасался к его обладательнице, однако не упустил возможности оценить ткань на ощупь, подумав при этом, кто из смертных может обладать таким хитоном и откуда можно взять такой, если не из мастерских Олимпа? Пракситель положил хитон на амфору, и легкая ткань легла волнообразными складками. – Вот так, богиня! Как будто ты входишь в море, чтобы искупаться… Иначе… ты ведь знаешь, какой народ…
Он отошел на несколько шагов назад, сощурил глаза и попросил:
– Еще немного вперед, прошу тебя, богиня. Опусти одну ногу с подиума, будто ты спускаешься с камня в море…
Циана сделала шаг вперед, пошатнулась и сказала:
– Если ты думаешь, что я могу простоять так долго, ты ошибаешься.
– Сейчас, сейчас…
Рука скульптора торопливо переносила на плитку линии ее тела, периодически макая палочку в густые красные чернила. Пот тек с него ручьями. С профессиональной алчностью он впитывал в себя одну за другой чудные линии ее тела.
– Еще немного, еще совсем немного, – бормотал он. – Мне понадобится еще один эскиз, сделанный со спины.
Он взял вторую плитку и встал за спиной Цианы. Она с улыбкой слушала, как пыхтит он сзади нее. Причин стыдиться за оборотную свою сторону у нее не было, и все же Циана испытывала чувство неловкости. И чтобы как-то разрядить обстановку, Циана сказала, не поворачивая головы:
– Эй, уж не собираешься ли ты делать из меня Афродиту Калипигос?
– О, разве можно допускать подобное богохульство! – воскликнул дрожащим голосом ваятель, словно сам не занимался в данный момент чем-то подобным.
– Я вижу, ты ничего не знаешь об этой скульптуре? Она так и называется: Афродита с красивым задом. Эта богиня, подобрав хитон, демонстрирует свой зад. Две славные дамы из Сиракуза, построив храм Афродиты, заказали для храма именно такую статую. Обе они удачно вышли замуж и жили богато и счастливо, благодаря тому, что Афродита одарила их обеих красивыми задами. Ох и веселый же народ древние!
– Да, в Сицилии такие! – пробормотал скульптор, видимо, не все расслышав. – А кто автор этой статуи?
– Я сейчас не помню. У меня от вина так кружится голова… – старалась выпутаться Циана из неловкой ситуации, так как не знала не только автора скульптуры, но и к какому периоду она относится. Хорошо, вовремя остановилась и не ляпнула, что видела эту скульптуру в музее. – Ну как, работа движется? – переводя разговор в иное русло, спросила она.
– Готова, богиня! Остальное я сделаю точно по твоему образу, который останется во мне навсегда…
Циана спустилась с подиума, наклонилась и подняла плитки с эскизами. Пракситель замер, очарованный ее грациозными движениями.
– Да ведь это Афродита Книдская! – изумилась Циана, узнав и амфору, и брошенный на нее хитон, и входящую в море красавицу, которых видела когда-то в музее.
– Какая? – спросил скульптор, и Циана подосадовала на себя: снова сболтнула лишнее. Так искусствоведы назовут эту статую много позже.
– Ты делал еще какую-нибудь Афродиту?
– Да разве подобное возможно, о дивная из богинь!
– Хватит превосходных степеней! Ты, кроме Гомера, не читал, что ли, ничего? Лучше скажи, знаешь ли Фрину?
Пракситель никак не мог понять, почему богиню так волнует этот вопрос. Циана же знала из истории, что именно Фрина вдохновила Праксителя на создание Афродиты Книдской. Но разве мало в истории ошибочных утверждений?
– Пракси, эта скульптура станет твоим величайшим произведением, – заявила пророчески Циана и добавила снисходительно. – Правда, в некоторых местах ты прибавил мне лишние килограммы, но что поделаешь, таковы ваши вкусы.
– О, из пены рожденная! Если позволишь, я не буду одевать статую в одежды! – трепетно взмолился ваятель. – Хотя до сих пор мы, ваятели, не смели показывать богинь нагими.
– Да как можно прятать в одежды такую красоту?! – сказала Циана, надевая хитон. Скажи своему начальству, что Афродита лично разрешила не одевать одежд. И прекрати называть меня богиней. Я обыкновенная женщина! Протагор вон когда еще сказал всем вам, «человек есть мера всех вещей». Человек, а не боги! Понял?
– Протагору было легко говорить что думает! – пряча плитки в шкаф, сказал Пракситель. – А нас теперь заставляют верить в богов!
Но Циана уже не слушала его, поскольку ей очень хотелось пить и она, подобно богине охоты Артемиде, бросилась в беседку, где оставались философ и писатель.
– Кто даст мне пить? Я умираю от жажды!
Старый философ и писатель стали наперегонки наливать ей вино из мехов. А поскольку уже в те далекие времена писатели были более усердны в служении богам и владыкам, то и победил писатель.
– Мех неси! – крикнула ему Циана. – Я никогда не пила из меха!
Писатель осторожно откупорил ножку, и Циана жадно поймала ртом розовую струю, неразбавленную и липко-сладкую. Циана не поспевала за струей, и вино залило ее прелестную шейку, потекло за пазуху. Циана завизжала восторженно.
Трое атеистов совсем потерялись и не знали, что с ней делать. Какие бы безобразия ни вытворяли, если верить легендам, дочери Зевса и иные жительницы Олимпа, ни одна из них не вела себя и обществе столь развязно. Но это красивое и пьяное существо знало то, чего не могла знать не только женщина, но и любой простой смертный.
– Дочь Зевса, недавно ты довольно пренебрежительно отозвалась о Платоне, а что ты думаешь об Аристотеле? – обратился к Циане философ и посмотрел на нее долгим подозрительным взглядом.
– Но что такого особенного я сказала? – заявила Циана и невольно вздрогнула, уж не совершила ли она чего-нибудь недозволенного. Но опьяненная новой порцией неразбавленного коринфского, продолжила: – Он славный старикан. Куда нам всем без его идеализма! А кроме того, римляне говорили так: de mortuis aut bene, aut nihil. Пардон, это на латыни, а по-нашему так: о мертвых либо хорошо, либо ничего! Тем не менее, он мне не симпатичен из-за своего «Государства». Иначе как рабовладельческим и не представляет себе государство! Аристотель тоже подпевает ему. Конечно, может быть, для вас он самый-самый… Да, парень действительно много знает, а потому знает, что взял от вас всех лучшее – и от Платона, и от Зенона, и даже от тебя, Пракси. Но не так надо… – Циана окончательно опьянела, стала путать древнегреческие слова с болгарскими.
– Но не так… Хочешь прохлаждаться в тени и, потягивая вино, философствовать, – ладно, но не за чужой счет. Не за счет таких рабов, как ты и я! Напрягай свой гениальный разум, изобретай, делай открытия, а не сиди на чужой шее…
– О, неземная! – испуганно воскликнул ваятель. Разговоры, подобные этим, о рабах и прочее, мы и в мыслях не держим!
– Но почему, Пракси, ведь у вас демократия?! Да, может, ты и гений, но и рабского тебе не занимать! И ваш Аристотель такой же. До чего дойти, а? Выступать против женщин! Мол, мужчина – Солнце, а женщина – Земля, он – энергия, она – материя, но не ровня мужчине.
– Где это он написал? – поинтересовался философ. – Я подобного не знаю.
– Ну, если еще не написал, так напишет, – заявила Циана и вслед за этим ехидно захихикала – А на гетере Филис сломался! Как, вы не знаете этой истории? – спросила она, глядя на недоумевающего Праксителя. – Ну как же. Значит, раздела она его, надела на него уздечку, как на лошака, села верхом и кнутом, кнутом его… Понимаете, стегает его кнутом и заставляет бегать на четвереньках!… Видимо, эта Филис очень красивая?…
Мужчины были явно поражены ее рассказом. И философ, несмотря на то, что завидовал своему коллеге Аристотелю, все же попытался защитить его, сказав:
– Я не знаю никакой Филис. Аристотель издавна привязан к гетере Герпиле, очень достойной женщине, которая родила ему сына Никомахоса…
– Но я видела это собственными глазами! – заявила амбициозно Циана. – Я хочу сказать, на картине видела! Знаешь, сколько произведений с подобным сюжетом: красота оседала мудрость?! Вполне твоя тема, Пракситель! Ах нет, ты не любишь реализм…
– История, подобная этой, я слышал, произошла в Азии, – снова возразил философ.
– А мы знаем ее как историю об Аристотеле! – сказала Циана. – И вообще, – продолжила она, – не люблю я этого вашего философа! Верно, он сделал немало для человечества, но разве у него не было ошибок? Так почему человечество должно тысячелетиями повторять его ошибки и не смеет искать свою истину?
– Ты арестована! – закричал начальник стражи.
– Костакис, ты не можешь арестовывать богиню! – возразил Пракситель.
– Так это и есть тот самый Костакис, которого все так боятся? – засмеялась Циана и ткнула начальника двумя пальчиками в живот. – Костакис, я превращу тебя в свинью! Или во что-нибудь другое. Выбери сам, что тебе больше нравится. Я великодушна.
Всякий настоящий начальник стражи не должен бояться богов. Что касается Костакиса, он и вовсе был безбожником.
– Пошли со мной! – приказал он Циане.
– В чем виновна наша приятельница? – спросил старик Костакиса с философским спокойствием.
– Она вела антигосударственные речи, что рабы – равноправные граждане и так далее… Кроме того, богохульствовала. У меня имеются все сведения!
Ваятель и философ сокрушенно переглянулись: выходит, их друг писатель занимался не только писанием трагедий?
Но в интересах правды следует заметить, что Костакис неоднократно использовал в своей работе метод шантажа, чтобы напугать ту или иную упрямую гетеру и заставить ее работать на пользу государства. А поскольку гетеры по обыкновению были свободными рабынями, их всегда можно было обвинить в богохульстве и в том, что они ведут разговоры о равноправии. Великолепная Аспазия уже сто лет назад пострадала из-за обвинения подобного рода. Так что в данном конкретном случае не было безоговорочных доказательств, что писатель донес на Циану. Но к сожалению, неоднозначность, подобная этой, сопутствует большинству исторических фактов.
Конечно же, Циана не боялась Костакиса. Кроме знаний приемов дзюдо, она обладала сильным усыпляющим аэрозольным средством, флакончик с которым был спрятан в одном из потайных карманов хитона. Так что Циана могла залить Костакиса вместе со всей его стражей. Нo, вспомнив мифы прошлого, она сказала себе: Если меня окрестят Фриной, той, что стала моделью Афродиты Книдской, значит, меня должны арестовать и предать суду ареопага [18]. А на суде адвокат попросит меня раздеться в присутствии собравшихся, чтобы доказать, что красотa не может быть богохульной, ибо она создана богами и не может содержать в себе ничего плохого, и старцы в ареопаге согласятся с ним».
– Костакис, пойдем в ареопаг! – крикнула весело начальнику Циана.
– Возьмите ее под стражу! – приказал Костакис своим воинам, но сам не двинулся с места, так как боялся, что его превратят в свинью.
– Костакис, неужто все так серьезно? – обратился к нему старик философ.
– Да. А кроме того, она не заплатила дань! – заявил страж порядка.
– Если дело только в дани, я заплачу.
– Да ведь богохульствовала она, говорю я тебe! И у меня есть доказательства! Вы же не исполнили свой гражданский долг…
– Ты уже докладывал архонту [19]?
– Нет.
– Присядь, выпьем немного, – увлек Костакиса и беседку философ. – Коринфское, прохладное, – показал он на мехи с вином. – Ваятель, прикажи рабам принести прохладной свежей воды. Мы побеседуем с этим достойным слугой народа…
– Да уберите вы свои мечи! – сказала воинам Циана, как только они оказались на улице. – Разве не знаете, что сказал один из ваших мудрецов: кто пришел к нам с мечом, от меча и погибнет! Ой, это сказал не ваш мудрец. Ну да ладно. Не бойтесь, я не убегу. Я очень хочу попасть в ваш ареопаг, чтобы утереть нос вашему кривоногому начальнику…
Воины с готовностью спрятали свои мечи. Гетере действительно не убежать от них. Если же она богиня и захочет превратить их в свиней, как грозилась Костакису, то и мечи не помогут. Так рассуждали воины городской стражи.
И тут они услышали, как в ожерелье Цианы что-то засвистело, затем кто-то заговорил на непонятном языке.
Циана подняла голову к небу. Подняли головы и воины, и в следующую секунду замерли: из молочно-голубых небес бесшумно опускалась вниз какая-то ослепительно сверкающая машина.
– Не бойтесь! – сказала им Циана, когда машина зависла прямо над ними и они от страха не могли двинуться с места.
Машина опускалась все ниже и ниже, и наконец замерла на расстоянии метра от раскаленной земли Эллады. Открылось круглое окошко, и показалось лицо молодого красивого мужчины, похожего на Адониса, который протянул руку и скачал этой необыкновенной гетере:
– Залезай!
– Зачем? – спросила та.
– Приказ по институту!
Она ухватилась за поданную руку, подтянулась и исчезла в мгновенно закрывшемся окошко. Машина стрелой умчалась в направлении Олимпа…
– Почему прервали мою командировку? Ведь я не успела ничего толком сделать, – пилясь в пилотское кресло, закричала Циана.
– Боюсь, прервут не только командировку! – опускаясь рядом во второе кресло, ответил Александр. – По всей вероятности, тебя вообще переведут из отдела древней истории. Понимаешь, твое пребывание в Элладе по времени совпало с созданием скульптором, я не запомнил, к сожалению, его фамилию, одной очень необычной скульптуры. Первый в Элладе, он осмелился изобразить богиню обнаженной. Современные же искусствоведы никак не могут понять, в чем общественная и социальная причина этого революционного по своей сути явления в искусстве. В итоге они усомнились, что подобное вообще могло произойти в те времена.
От одной мысли, что, возможно, она поспособствовала революции в искусстве и что появление этой скульптуры отразится на развитии Европы, Циана пришла в восторг.
– Ну, девушка, и как тебе удалось за такое короткое время столько наворочать?! – ласково пожурил ее Александр.
– При чем тут я?
– Ладно, ладно, уж я-то тебя знаю.
– Я действительно ни при чем, Александр, – грустно произнесла молодая историчка. – Но история – штука упрямая и последовательная. Так что гетера по имени Фрина обязательно появится. Даже если ее не существовало в природе, история все равно придумает ее. У каждого великого скульптора – своя Фрина.
– Ну а что Пракситель? – спросил Александр.
– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя.
– Впервые слышу! – смутившись, ответил он.
– Об этом не принято говорить вслух, милый, – произнесла Циана и заплакала.
– Прошу тебя, не надо, – смутился юноша. – Ведь ты сама говорила мне, что с прошлым надо прощаться весело.
Циана засмеялась сквозь слезы, и, глядя с какой скоростью и с каким равнодушием счетчик времени отсчитывает годы, сквозь которые они мчатся, вздохнула и сказала:
– Хорошо, что все хорошо закончилось!…
Выйдя из состояния оцепенения, воины Костакиса с криками бросились во двор Праксителя и, перебивая друг друга, стали докладывать своему начальнику о происшедшем.
Костакис был взбешен: только что он договорился с философом, что вопрос о гетере можно решить полюбовно и не занимать внимания ареопага. Теперь сделка оказалась под угрозой.
– Пусть докладывает кто-нибудь один! – приказал Костакис.
– Бог, бог на машине! – заикаясь, начал воин, на которого указал пальцем Костакис. И далее стал сбивчиво рассказывать, как с небес на машине спустился бог и выкрал у них арестованную.
– Идиоты! – взревел Костакис. – Я покажу вам бога на машине! Я сколько раз говорил, чтобы не торчали постоянно в театре!
А Пракситель и философ богобоязненно смотрели на небеса в направлении Олимпа. Однако там не было ничего, кроме огненного лика
Гелиоса. Эллинский бог с одинаковым тщанием закалял в огненной своей печи красоту и уродство, мудрость и злобу, истину и вымысел…
– Потому что богинь запрещено изображать обнаженными.
– Наверное, поэтому-то у вас в моде гермафродиты? Твои сладострастные сограждане хотят созерцать все одновременно. Ведь так дешевле.
– Нет, такой женщины я не встречал в своей жизни! – воскликнул Пракситель. – А какая остроумная!
– Пракси, скажи, есть у тебя статуя Сатира, разливающего вино? И еще Артемида…
– Артемид у меня много, а подобного сатира… я собираюсь начать на днях. Впрочем, откуда ты знаешь, что я буду ваять его? – удивленно посмотрел на Циану Пракситель.
– А другой сатир, что стоит, прислонившись к дереву? – уходя от ответа, быстро задала следующий вопрос Циана.
– Я продал его.
– Ты великий скульптор, Пракси, – заявила Циана, направляясь величественной походкой к следующему навесу. – Хотя ты не совсем в моем вкусе.
– Неужели? – обеспокоился великий ваятель.
– Елейный очень, а мне больше по душе реалисты.
– Что?
«Ничего не скажешь, влипла, – подумала Циана. – Теперь придется объяснять ему, что такое реализм».
– Понимаешь, слишком уж красивым ты все изображаешь. А в жизни не так. Ты даже сатиров изображаешь красивыми. А что такое сатир? Если верить вашим сказкам, козел! Развратный козел! В лучшем случае, похож вон на того писаку, а ты непременно изображаешь его красивым! – не сдержалась-таки Циана, выразив свою антипатию к автору трагедий.
Пракситель обескураженно смотрел на Циану. До сих пор никто не осмелился говорить ему такое.
– Но мы обязаны учить народ ценить красоту. Когда-то божественный Перикл давал людям вознаграждение за то, что они посещали театр. И все ради того, чтобы они научились любить искусство… Да меня прогонят из города, если я буду заниматься подобным.
– Знаю, знаю, ты не виноват, – великодушно простила его Циана. – В конце концов, в твоем искусстве отражен кризис античного полиса [16].
– Чего-чего полиса? – уставился на Циану ваятель, и она поняла, что снова сболтнула лишку.
– Не обращай на меня внимания, Пракси. Делай, как знаешь! Ты лиричный, нежный, созерцательный и тебе очень удаются светотени. Это ты знай! Твое имя стоит в одном ряду с Фидием и Мироном… Да, век предыдущий был великим веком! Кресилай, Поликлет… А Пифагор Регийский, а твой отец Кефисодот. Да и ваш пек будь здоров!… Что ты думаешь о Лисиппе?
Побледневший, покрывшийся испариной, Пракситель стоял и молчал.
– Хорош, да? – ответила за него Циана и догадалась, что он непременно спросит ее откуда она, женщина, пусть и гетера, так хорошо знает историю эллинской скульптуры?
– Лисипп? – вымолвил Пракситель. – Он еще молод…
– Молод, но станет великим скульптором так и знай! Скопас тоже очень даже ничего! – Она присела на корточки перед великолепной черной вазой с вылепленными по ней красными фигурками и спросила: – Эй, откуда это у тебя? Это невероятно ценная вещь. Береги ее, слышишь? Самое малое, лет через сто, – начала Циана и снова прикусила язык. Она видела эту вазу в музее, значит, ваза уцелела, сохранилась в столетиях.
Циана перешла к следующему навесу, в центре которого возвышалась огромная каменная колонна, а вдоль стены стояло множество амфор, одна красивее другой. Циана присела на корточки, чтобы полюбоваться ими, и стала безошибочно определять вслух по стилю рисунков какие из них коринфские, какие самосские а какие родосские. Лицо скульптора окаменело от суеверного страха. Заметив это, Циана взобралась на подиум, на котором была установлена мраморная колонна, встала возле нее и сказала:
– Ладно, я больше не буду. А теперь изобрази меня красивее, чем я есть на самом деле.
– Но ты действительно божественна – ответил Пракситель.
– Итак, имя какой богини ты мне дашь? Своим коварным вопросом Циана ставила
Праксителя в положение, в каком находился когда-то Парис в споре меж тремя богинями. Отдав предпочтение Афродите и вручив ей золотое яблоко, он таким образом причинил немало бед европейской цивилизации [17].
– Может, имя Афины? – пробормотал Пракситель, ведь мудрая девственница была и самой могущественной из богинь.
Циана подобралась и стала строгой совсем как богиня Афина Паллада:
– Нет, ты присмотрись получше! Неужели считаешь, что моя сестра красива так же, как и я? – сказала Циана и резким движением стащила с себя хитон.
Пракситель рухнул перед нею на колени, вероятно до сих пор он не видел столь красивого женского тела, ведь все идеи черпались им из царства Платона!
– Богиня, ты пришла затем, чтобы погубить меня? – простер к ней руки Пракситель. (Известно, что Афродита сгубила не меньше народа, чем ее воинственная сестра Афина.)
– Давай, ваятель, бери инструмент и начинай работать!
– Так сразу?! – окончательно смешался скульптор.
– Ну сколько раз говорить тебе, что никакая я не богиня? Ну давай же!
Пракситель поднял с пола глиняную плитку и два пузырька с черными и красными чернилами, проверил, остро ли заточена тростниковая палочка. Циана следила за его движениями с огромным любопытством, в ее веках не знали, как и чем рисовали эллины.
– В таком случае… нужен какой-нибудь сюжет, иначе нельзя, – сказал Пракситель. – Позволь вот так, – он подбежал к стоявшим у стены амфорам, схватил первую попавшуюся и, принеся ее, поставил у левой обнаженной ноги Цианы. Затем поднял ее хитон с таким благоговением, словно прикасался к его обладательнице, однако не упустил возможности оценить ткань на ощупь, подумав при этом, кто из смертных может обладать таким хитоном и откуда можно взять такой, если не из мастерских Олимпа? Пракситель положил хитон на амфору, и легкая ткань легла волнообразными складками. – Вот так, богиня! Как будто ты входишь в море, чтобы искупаться… Иначе… ты ведь знаешь, какой народ…
Он отошел на несколько шагов назад, сощурил глаза и попросил:
– Еще немного вперед, прошу тебя, богиня. Опусти одну ногу с подиума, будто ты спускаешься с камня в море…
Циана сделала шаг вперед, пошатнулась и сказала:
– Если ты думаешь, что я могу простоять так долго, ты ошибаешься.
– Сейчас, сейчас…
Рука скульптора торопливо переносила на плитку линии ее тела, периодически макая палочку в густые красные чернила. Пот тек с него ручьями. С профессиональной алчностью он впитывал в себя одну за другой чудные линии ее тела.
– Еще немного, еще совсем немного, – бормотал он. – Мне понадобится еще один эскиз, сделанный со спины.
Он взял вторую плитку и встал за спиной Цианы. Она с улыбкой слушала, как пыхтит он сзади нее. Причин стыдиться за оборотную свою сторону у нее не было, и все же Циана испытывала чувство неловкости. И чтобы как-то разрядить обстановку, Циана сказала, не поворачивая головы:
– Эй, уж не собираешься ли ты делать из меня Афродиту Калипигос?
– О, разве можно допускать подобное богохульство! – воскликнул дрожащим голосом ваятель, словно сам не занимался в данный момент чем-то подобным.
– Я вижу, ты ничего не знаешь об этой скульптуре? Она так и называется: Афродита с красивым задом. Эта богиня, подобрав хитон, демонстрирует свой зад. Две славные дамы из Сиракуза, построив храм Афродиты, заказали для храма именно такую статую. Обе они удачно вышли замуж и жили богато и счастливо, благодаря тому, что Афродита одарила их обеих красивыми задами. Ох и веселый же народ древние!
– Да, в Сицилии такие! – пробормотал скульптор, видимо, не все расслышав. – А кто автор этой статуи?
– Я сейчас не помню. У меня от вина так кружится голова… – старалась выпутаться Циана из неловкой ситуации, так как не знала не только автора скульптуры, но и к какому периоду она относится. Хорошо, вовремя остановилась и не ляпнула, что видела эту скульптуру в музее. – Ну как, работа движется? – переводя разговор в иное русло, спросила она.
– Готова, богиня! Остальное я сделаю точно по твоему образу, который останется во мне навсегда…
Циана спустилась с подиума, наклонилась и подняла плитки с эскизами. Пракситель замер, очарованный ее грациозными движениями.
– Да ведь это Афродита Книдская! – изумилась Циана, узнав и амфору, и брошенный на нее хитон, и входящую в море красавицу, которых видела когда-то в музее.
– Какая? – спросил скульптор, и Циана подосадовала на себя: снова сболтнула лишнее. Так искусствоведы назовут эту статую много позже.
– Ты делал еще какую-нибудь Афродиту?
– Да разве подобное возможно, о дивная из богинь!
– Хватит превосходных степеней! Ты, кроме Гомера, не читал, что ли, ничего? Лучше скажи, знаешь ли Фрину?
Пракситель никак не мог понять, почему богиню так волнует этот вопрос. Циана же знала из истории, что именно Фрина вдохновила Праксителя на создание Афродиты Книдской. Но разве мало в истории ошибочных утверждений?
– Пракси, эта скульптура станет твоим величайшим произведением, – заявила пророчески Циана и добавила снисходительно. – Правда, в некоторых местах ты прибавил мне лишние килограммы, но что поделаешь, таковы ваши вкусы.
– О, из пены рожденная! Если позволишь, я не буду одевать статую в одежды! – трепетно взмолился ваятель. – Хотя до сих пор мы, ваятели, не смели показывать богинь нагими.
– Да как можно прятать в одежды такую красоту?! – сказала Циана, надевая хитон. Скажи своему начальству, что Афродита лично разрешила не одевать одежд. И прекрати называть меня богиней. Я обыкновенная женщина! Протагор вон когда еще сказал всем вам, «человек есть мера всех вещей». Человек, а не боги! Понял?
– Протагору было легко говорить что думает! – пряча плитки в шкаф, сказал Пракситель. – А нас теперь заставляют верить в богов!
Но Циана уже не слушала его, поскольку ей очень хотелось пить и она, подобно богине охоты Артемиде, бросилась в беседку, где оставались философ и писатель.
– Кто даст мне пить? Я умираю от жажды!
Старый философ и писатель стали наперегонки наливать ей вино из мехов. А поскольку уже в те далекие времена писатели были более усердны в служении богам и владыкам, то и победил писатель.
– Мех неси! – крикнула ему Циана. – Я никогда не пила из меха!
Писатель осторожно откупорил ножку, и Циана жадно поймала ртом розовую струю, неразбавленную и липко-сладкую. Циана не поспевала за струей, и вино залило ее прелестную шейку, потекло за пазуху. Циана завизжала восторженно.
Трое атеистов совсем потерялись и не знали, что с ней делать. Какие бы безобразия ни вытворяли, если верить легендам, дочери Зевса и иные жительницы Олимпа, ни одна из них не вела себя и обществе столь развязно. Но это красивое и пьяное существо знало то, чего не могла знать не только женщина, но и любой простой смертный.
– Дочь Зевса, недавно ты довольно пренебрежительно отозвалась о Платоне, а что ты думаешь об Аристотеле? – обратился к Циане философ и посмотрел на нее долгим подозрительным взглядом.
– Но что такого особенного я сказала? – заявила Циана и невольно вздрогнула, уж не совершила ли она чего-нибудь недозволенного. Но опьяненная новой порцией неразбавленного коринфского, продолжила: – Он славный старикан. Куда нам всем без его идеализма! А кроме того, римляне говорили так: de mortuis aut bene, aut nihil. Пардон, это на латыни, а по-нашему так: о мертвых либо хорошо, либо ничего! Тем не менее, он мне не симпатичен из-за своего «Государства». Иначе как рабовладельческим и не представляет себе государство! Аристотель тоже подпевает ему. Конечно, может быть, для вас он самый-самый… Да, парень действительно много знает, а потому знает, что взял от вас всех лучшее – и от Платона, и от Зенона, и даже от тебя, Пракси. Но не так надо… – Циана окончательно опьянела, стала путать древнегреческие слова с болгарскими.
– Но не так… Хочешь прохлаждаться в тени и, потягивая вино, философствовать, – ладно, но не за чужой счет. Не за счет таких рабов, как ты и я! Напрягай свой гениальный разум, изобретай, делай открытия, а не сиди на чужой шее…
– О, неземная! – испуганно воскликнул ваятель. Разговоры, подобные этим, о рабах и прочее, мы и в мыслях не держим!
– Но почему, Пракси, ведь у вас демократия?! Да, может, ты и гений, но и рабского тебе не занимать! И ваш Аристотель такой же. До чего дойти, а? Выступать против женщин! Мол, мужчина – Солнце, а женщина – Земля, он – энергия, она – материя, но не ровня мужчине.
– Где это он написал? – поинтересовался философ. – Я подобного не знаю.
– Ну, если еще не написал, так напишет, – заявила Циана и вслед за этим ехидно захихикала – А на гетере Филис сломался! Как, вы не знаете этой истории? – спросила она, глядя на недоумевающего Праксителя. – Ну как же. Значит, раздела она его, надела на него уздечку, как на лошака, села верхом и кнутом, кнутом его… Понимаете, стегает его кнутом и заставляет бегать на четвереньках!… Видимо, эта Филис очень красивая?…
Мужчины были явно поражены ее рассказом. И философ, несмотря на то, что завидовал своему коллеге Аристотелю, все же попытался защитить его, сказав:
– Я не знаю никакой Филис. Аристотель издавна привязан к гетере Герпиле, очень достойной женщине, которая родила ему сына Никомахоса…
– Но я видела это собственными глазами! – заявила амбициозно Циана. – Я хочу сказать, на картине видела! Знаешь, сколько произведений с подобным сюжетом: красота оседала мудрость?! Вполне твоя тема, Пракситель! Ах нет, ты не любишь реализм…
– История, подобная этой, я слышал, произошла в Азии, – снова возразил философ.
– А мы знаем ее как историю об Аристотеле! – сказала Циана. – И вообще, – продолжила она, – не люблю я этого вашего философа! Верно, он сделал немало для человечества, но разве у него не было ошибок? Так почему человечество должно тысячелетиями повторять его ошибки и не смеет искать свою истину?
– Ты арестована! – закричал начальник стражи.
– Костакис, ты не можешь арестовывать богиню! – возразил Пракситель.
– Так это и есть тот самый Костакис, которого все так боятся? – засмеялась Циана и ткнула начальника двумя пальчиками в живот. – Костакис, я превращу тебя в свинью! Или во что-нибудь другое. Выбери сам, что тебе больше нравится. Я великодушна.
Всякий настоящий начальник стражи не должен бояться богов. Что касается Костакиса, он и вовсе был безбожником.
– Пошли со мной! – приказал он Циане.
– В чем виновна наша приятельница? – спросил старик Костакиса с философским спокойствием.
– Она вела антигосударственные речи, что рабы – равноправные граждане и так далее… Кроме того, богохульствовала. У меня имеются все сведения!
Ваятель и философ сокрушенно переглянулись: выходит, их друг писатель занимался не только писанием трагедий?
Но в интересах правды следует заметить, что Костакис неоднократно использовал в своей работе метод шантажа, чтобы напугать ту или иную упрямую гетеру и заставить ее работать на пользу государства. А поскольку гетеры по обыкновению были свободными рабынями, их всегда можно было обвинить в богохульстве и в том, что они ведут разговоры о равноправии. Великолепная Аспазия уже сто лет назад пострадала из-за обвинения подобного рода. Так что в данном конкретном случае не было безоговорочных доказательств, что писатель донес на Циану. Но к сожалению, неоднозначность, подобная этой, сопутствует большинству исторических фактов.
Конечно же, Циана не боялась Костакиса. Кроме знаний приемов дзюдо, она обладала сильным усыпляющим аэрозольным средством, флакончик с которым был спрятан в одном из потайных карманов хитона. Так что Циана могла залить Костакиса вместе со всей его стражей. Нo, вспомнив мифы прошлого, она сказала себе: Если меня окрестят Фриной, той, что стала моделью Афродиты Книдской, значит, меня должны арестовать и предать суду ареопага [18]. А на суде адвокат попросит меня раздеться в присутствии собравшихся, чтобы доказать, что красотa не может быть богохульной, ибо она создана богами и не может содержать в себе ничего плохого, и старцы в ареопаге согласятся с ним».
– Костакис, пойдем в ареопаг! – крикнула весело начальнику Циана.
– Возьмите ее под стражу! – приказал Костакис своим воинам, но сам не двинулся с места, так как боялся, что его превратят в свинью.
– Костакис, неужто все так серьезно? – обратился к нему старик философ.
– Да. А кроме того, она не заплатила дань! – заявил страж порядка.
– Если дело только в дани, я заплачу.
– Да ведь богохульствовала она, говорю я тебe! И у меня есть доказательства! Вы же не исполнили свой гражданский долг…
– Ты уже докладывал архонту [19]?
– Нет.
– Присядь, выпьем немного, – увлек Костакиса и беседку философ. – Коринфское, прохладное, – показал он на мехи с вином. – Ваятель, прикажи рабам принести прохладной свежей воды. Мы побеседуем с этим достойным слугой народа…
– Да уберите вы свои мечи! – сказала воинам Циана, как только они оказались на улице. – Разве не знаете, что сказал один из ваших мудрецов: кто пришел к нам с мечом, от меча и погибнет! Ой, это сказал не ваш мудрец. Ну да ладно. Не бойтесь, я не убегу. Я очень хочу попасть в ваш ареопаг, чтобы утереть нос вашему кривоногому начальнику…
Воины с готовностью спрятали свои мечи. Гетере действительно не убежать от них. Если же она богиня и захочет превратить их в свиней, как грозилась Костакису, то и мечи не помогут. Так рассуждали воины городской стражи.
И тут они услышали, как в ожерелье Цианы что-то засвистело, затем кто-то заговорил на непонятном языке.
Циана подняла голову к небу. Подняли головы и воины, и в следующую секунду замерли: из молочно-голубых небес бесшумно опускалась вниз какая-то ослепительно сверкающая машина.
– Не бойтесь! – сказала им Циана, когда машина зависла прямо над ними и они от страха не могли двинуться с места.
Машина опускалась все ниже и ниже, и наконец замерла на расстоянии метра от раскаленной земли Эллады. Открылось круглое окошко, и показалось лицо молодого красивого мужчины, похожего на Адониса, который протянул руку и скачал этой необыкновенной гетере:
– Залезай!
– Зачем? – спросила та.
– Приказ по институту!
Она ухватилась за поданную руку, подтянулась и исчезла в мгновенно закрывшемся окошко. Машина стрелой умчалась в направлении Олимпа…
– Почему прервали мою командировку? Ведь я не успела ничего толком сделать, – пилясь в пилотское кресло, закричала Циана.
– Боюсь, прервут не только командировку! – опускаясь рядом во второе кресло, ответил Александр. – По всей вероятности, тебя вообще переведут из отдела древней истории. Понимаешь, твое пребывание в Элладе по времени совпало с созданием скульптором, я не запомнил, к сожалению, его фамилию, одной очень необычной скульптуры. Первый в Элладе, он осмелился изобразить богиню обнаженной. Современные же искусствоведы никак не могут понять, в чем общественная и социальная причина этого революционного по своей сути явления в искусстве. В итоге они усомнились, что подобное вообще могло произойти в те времена.
От одной мысли, что, возможно, она поспособствовала революции в искусстве и что появление этой скульптуры отразится на развитии Европы, Циана пришла в восторг.
– Ну, девушка, и как тебе удалось за такое короткое время столько наворочать?! – ласково пожурил ее Александр.
– При чем тут я?
– Ладно, ладно, уж я-то тебя знаю.
– Я действительно ни при чем, Александр, – грустно произнесла молодая историчка. – Но история – штука упрямая и последовательная. Так что гетера по имени Фрина обязательно появится. Даже если ее не существовало в природе, история все равно придумает ее. У каждого великого скульптора – своя Фрина.
– Ну а что Пракситель? – спросил Александр.
– Ты ведь знаешь, что я люблю тебя.
– Впервые слышу! – смутившись, ответил он.
– Об этом не принято говорить вслух, милый, – произнесла Циана и заплакала.
– Прошу тебя, не надо, – смутился юноша. – Ведь ты сама говорила мне, что с прошлым надо прощаться весело.
Циана засмеялась сквозь слезы, и, глядя с какой скоростью и с каким равнодушием счетчик времени отсчитывает годы, сквозь которые они мчатся, вздохнула и сказала:
– Хорошо, что все хорошо закончилось!…
Выйдя из состояния оцепенения, воины Костакиса с криками бросились во двор Праксителя и, перебивая друг друга, стали докладывать своему начальнику о происшедшем.
Костакис был взбешен: только что он договорился с философом, что вопрос о гетере можно решить полюбовно и не занимать внимания ареопага. Теперь сделка оказалась под угрозой.
– Пусть докладывает кто-нибудь один! – приказал Костакис.
– Бог, бог на машине! – заикаясь, начал воин, на которого указал пальцем Костакис. И далее стал сбивчиво рассказывать, как с небес на машине спустился бог и выкрал у них арестованную.
– Идиоты! – взревел Костакис. – Я покажу вам бога на машине! Я сколько раз говорил, чтобы не торчали постоянно в театре!
А Пракситель и философ богобоязненно смотрели на небеса в направлении Олимпа. Однако там не было ничего, кроме огненного лика
Гелиоса. Эллинский бог с одинаковым тщанием закалял в огненной своей печи красоту и уродство, мудрость и злобу, истину и вымысел…