Страница:
22.07. Снег испарился на солнце к полудню. Едва зашел в палатку пастухов тяпнуть тибетского чая (кажется, я единственный путешественник, которому он нравится), как меня догнал грузовик с тремя австралийскими туристами в кузове. Типовой разговор с шофером на смеси тибетского и китайского:
— Та-ши-де-ле, коре! (Здравствуй, друг!)
— Та-ши-де-ле.
— Лхадзе ма? (В Лхадзе едешь?)
— Лах-со (Да).
— То-ла? (Сколько?)
— Ибай квай (100 юаней).
— Ла-мех, эр-чи (Нет, 20).
— Лю-чи (60).
— Сань-чи (30).
— У-чи (50).
— Хао, та-чи-чен (Хорошо, спасибо).
Поехали. По пути — красивые озера, маленькая долина гейзеров и ледники. Выезжаем на южную дорогу из Али в Лхасу. Ночуем в маленьком монастыре, переоборудованном в ночлежку.
23.07. Здесь совсем другая страна — глубокие ущелья, нормальная трава, ячменные поля, ивы вдоль арыков, глинобитные домики с орнаментом, сторожевые башни на скалистых отрогах и масса птиц, из них самая красивая
— черношейный журавль. Это Цанг — Южный Тибет.
Мы пересекли на пароме Цангпо (верхнюю Брахмапутру), проехали развилку на Катманду и Эверест, и вот я схожу на очередной развилочке и иду 26 км до поселка Сакья, куда добираюсь уже к вечеру. После бескрайних равнин, населенных убогими кочевниками, первый из центров тибетской культуры выглядит настоящим чудом.
В Тибете есть две группы буддийских сект — старые (красношапочные) — Ньингмапа, Кагьяпа и Сакьяпа; и новые (желтошапочные), из которых главная
— Гелукпа, в просторечии ламаисты. Желтошапочные секты возникли в VII-IX вв, вероятно, под влиянием несторианства. Сейчас передо мной монастырь Сакья, центр Серой секты, Сакьяпа.
Представьте себе реку, текущую под высоким скалистым обрывом. Все скалы облеплены серыми и коричневыми кубиками домов со слегка сходящимися стенами и плоскими крышами. На более пологом берегу — белые домики с черной окантовкой окон и флажками на крышах, а среди них — нечто вроде кремля с четырьмя высоченными квадратными башнями по углам. Внутри высоких стен — храм с золочеными фризами и кельи монахов. Все окрашено в серый цвет с парами вертикальных полос — белой и красно-коричневой. В храме — сплошь золото, ярчайшие фрески с очень сложными сюжетами и тысячами фигур, невероятно красивые гобелены и прочие чудеса.
Более веселой и приветливой публики, чем здешние монахи, я еще не видел. Ну конечно, я здесь первый «урусу», и меня представляют главе секты, настоятелю монастыря. Вылитый персонаж средневековой китайской гравюры «Пять добрых богов — веселых старцев». Ночую в келье. В окне — луна в первой четверти, светящиеся окошки на верхних этажах башен и перезвон колокольчиков на ветру. а ночь теплая, хоть и 3800 м.
24.07. Еду попуткой в Шигацзе. На перевале мотор перегрелся, и пришлось заливать в радиатор чанг — тибетское пиво, нечто среднее между хорошей брагой и плохой медовухой. Шигацзе — прелестный городок. Первый раз вижу место, где тибетцы заходят в китайские ресторанчики и наоборот, а китайский и тибетский кварталы не разделены. Над городом, под скалистой горой — сказочный дворец монастыря Лабранг. Это второй в мире по значению ламаистский монастырь и летняя резиденция панчен-ламы, своего рода вице-короля ламаистского мира.
Вхожу в ворота и поднимаюсь по крутому мощеному двору к золотым крышам храмов. — Хэллоу! — кричат монахи. — Та-ши-де-ле! — Where are you from? — У-ру-су.
Что тут началось! Последними российскими гражданами в Шигацзе были буряты Гамбоев и Цыбиков, но про них за 90 лет все забыли. Я удостаиваюсь аудиенции у настоятеля. Он такой же симпатяга, как все ламы. Рассказываю ему про Кирсана Илюмжинова, провозгласившего Калмыкию буддистской республикой. Потом переводчик, монах лет 12, ведет меня в сокровищницу монастыря.
Главная драгоценность — 26-метровая статуя Майтрейи, Будды Грядущего, из чистого золота. Храм устроен так, что, когда входишь, статуя смотрит на тебя сверху вниз, но не пугает и не подавляет благодаря чудесной улыбке на лице. В другом храме хранятся 100000 золотых статуэток всех воплощений всех лам, в третьем — мумии предыдущих панчен-лам (все как живые). В Тибете есть пять видов похоронных обрядов — предание огню, земле, воде, воздуху и времени. Панчен-ламы подлежат преданию времени, т.е. бальзамированию. О предании воздуху см. ниже.
Я отказался от ночлега и пошел гулять по городу, отъедаясь после девятидневной полуголодовки. Пытался поймать попутку в Гьянцзе, но было слишком поздно.
Переночевал в картофельной борозде за околицей.
25.07. Вот уже три дня дожди, только после обеда проглядывает солнце, и тогда довольно жарко. В Гьянцзе — монастырь, принадлежащий сразу трем сектам, со ступенчатой белой пирамидой, и красивая крепость на горе. Тибетский квартал на сотню лет отличается от китайского. Дети боятся фотографироваться. Родители тоже не одобряют. То есть они, конечно, знают, что это не опасно, но, когда речь идет о собственном ребенке, кому захочется рисковать? Соглашаются только дети, работающие нищими, но за 1 jao (0,01 $). Пришлось наворовать для них мелочь из-под статуй демонов.
За этот месяц, оказывается, случилась неприятность: юань поднялся вдвое! Вчера чудом сменял 8 $ на 50 Y, но вообще-то уже 1 $ = 5Y.
26.07. Интересно: здесь, всего в 100 км от тропических лесов Непала, почти все птицы — те же, что в Альпах или Подмосковье, в крайнем случае — среднеазиатские.
Китайский вид всего один, и несколько эндемиков — земляные сойки, снежные воробьи и т.д.
Просыпаюсь утром от рева монастырских труб, накупаю в дорогу всяких вкусностей (особенно интересно покупать консервы — никогда не знаешь, что окажется в банке:
тушенка, грибы или, например, ананасовый компот). Раннее утро, по городу шляются только красно-рыжие собаки-парии.
Пытаюсь добраться в Ярдонг, на сиккимскую границу. Удалось отъехать всего километров на 40, под перевал через Гималаи. Забираюсь в пещеру над дорогой и жду, когда появится машина, выйдет солнце или упадет проклятый юань. Дождь льет не переставая. Метрах в 500 внизу на берегу реки стоит деревня. На моих глазах река размывает берег, и дома один за другим сползают в воду. Жители переносят шмотки в прикрытую кирпичной стенкой пещеру над деревней. К вечеру остается два дома. Снизу приходят грузовики и всех увозят. Фауна здесь представлена уларами и мокрым гималайским медведем. Ночью такой ливень, что вода бежит по склонам сплошным потоком.
27.07. Утром в двухстах метрах от пещеры — рысь. Я ее еле узнал — здоровенная, золотисто-коричневая, кисточки на ушах длинные — вылитый каракал. Вообще, наши звери тут не похожи на себя. Волк — как серовато-желтая лайка; гималайский медведь — маленький, с узкой лисьей мордочкой; бурый медведь — вдвое меньше лесного, с лохматыми ушами, белой полосой на груди и овечьей шерстью серого или черного цвета. К. В. Станюкович однажды видел такого на Памире и принял за гималайского.
Дождь все льет. Вечером сверху спустился джип с двумя гонконгскими туристами и китайским полковником. Оказывается, в Непале, Бутане и Северной Индии сильнейшее наводнение, вызванное муссонными дождями, каких не было уже 50 лет. Все дороги и мосты смыло к чертовой матери. Возвращаюсь на джипе в город. На улицах по колено воды.
28.07. Положение критическое. Денег стало вдвое меньше, погода отвратительная, дороги размывает одну за другой. Еду на той же машине в Лхасу (на самом деле Ласу) по объездной трассе. Каждые несколько километров приходится останавливаться и засыпать камнями промоины. Полковник реквизировал у аборигенов пару лопат и кирку, но все равно движемся медленно.
За высоким перевалом, где ледопады начинаются прямо от обочины, глинобитные хижины и телеграфные столбы сменяются соответственно каменными и деревянными.
Это уже Ю, Центральный Тибет. Подъезжаем к озеру Джаринам-Цо, огромному лабиринту глубоких заливов-фьордов. По всему озеру маячат плавучие гнезда чомг.
Полкаш кидает в воду динамитную шашку, и всплывают две рыбины, нечто среднее между карпом и маринкой. Жарим их на примусе и едем дальше через второй перевал.
Дождь кончился, и горы видны до вершин. Спускаемся в долину Ярлунг, часть каньона Брахмапутры, где в IV-V веках зародилась тибетская культура. Дорога завалена свежими оползнями, и мы расчищаем ее лопатами и динамитом. В долине четыре монастыря, похожих на крепости с высокой сторожевой башней. Особенно красивы Миндолинг — центр секты Ньингмапа, и Ярболинг — первый буддистский монастырь в Тибете (VII в). Надвигается гроза, стало так темно, что их даже нельзя сфотографировать.
Высаживаем туристов в аэропорту. На прощание они угостили меня батоном колбасы.
Я так устал сидеть на рисе, лапше, армейских галетах и чае, что съел ее всю за час пути до Ласы. Жевал и вспоминал Ивана Денисовича: «съел — и нет ее…»
На мосту через Брахмапутру вода уже шла через верх — еле успели проскочить. Под проливным дождем я нашел Банак-отель, который мне рекомендовали встречные туристы. Это типовой тибетский дом с внутренним двориком, куда ведет длинная арка. В арке три человека подряд спросили меня «Smoke hash?», и я понял, что место стоящее. Но это завтра, завтра…
29.07. Да, отель клевый. Самый дешевый из «европейских» или самый комфортабельный из «китайских». Есть даже душ! Теплый! И всего 15 Y в день! Беру напрокат велик и отправляюсь в город.
Ездить по китайской части Ласы одно удовольствие: всюду велосипедные дорожки, машин мало, вот только канализационные люки и решетки украдены, да внезапное появление черных «Волг» и «Побед», на которых катается местное начальство, очень действует на нервы. По пригородам ездить хуже: там сплошные горки и ухабы, а велик тяжелый и с плохой амортизацией. Для путешествия из Ласы в Катманду (20 дней) туристы привозят горные велосипеды с переключением скоростей — сейчас все они торчат в Ласе, потому что ту дорогу тоже смыло. Вот тибетская часть города — это нечто. Она застроена, как большая трехэтажная тибетская деревня с узкими улочками, где приходится лавировать между велорикшами, коровами, стариками-паломниками, лавочками (почти все население Ласы — лавочники и мелкие торговцы), навозными лепешками и бедными щуплыми тибетцами, которые едва удерживают руль велосипеда. К тому же велик с ручным тормозом (почти не работающим), а я по старой привычке, машинально пытаюсь тормозить ногой. Плюс окрики со всех сторон: «Hello!», «Where are you from?», «Dalay-lama pictures?», «Smoke hash?», да еще воды на многих улицах по колено. Но все равно здорово.
Заезжаю в Йоканг — главный ламаистский храм, вокруг которого чередой ползут на коленях паломники; в Норбулинку — летнюю резиденцию Далай-ламы; и, наконец, в Пота-лу. Вход в нее стоит 6 $, но «великого писателя» пускают за 0,5. Впрочем, она интересней снаружи, чем изнутри. А я-то думал, что красивее Кельнского собора архитектуры не бывает. Правда, здесь уж очень выигрышный фон — горы, небо в рваных тучах, старый город… Объекты всенародного поклонения в Пота-ле — кровать, кресло и портреты Далай-ламы.
А в общем, Ласа — один из немногих городов, по которым приятно просто походить (или поездить).
30.07. Единственный день недели, когда открыт международный телеграф. Даю первую в истории телеграмму из Тибета в Россию. По этому поводу сотрудники телеграфа устроили маленький банкет. Потом еду в монастырь Сера. Перед ним каждое утро производится предание умерших воздуху. Считается, что так быстрее реинкарнируешься. С трупа снимают кожу, затем вынимают кости и, измельчив их специальными жерновами, смешивают все это с ячменной мукой, а потом раскладывают на площадке, куда слетаются грифы, орлы, коршуны, курганники и вороны. Смотреть на это можно только издали, но редкого здесь индийского грифа я все же углядел.
Рядом есть еще два монастыря, Дзетонг и Недонг. Все они похожи, но расписаны от пола до потолка так, что можно бродить по ним всю жизнь. Плюс золотые статуи, библиотеки, кладовые музыкальных инструментов…Особенно интересен маленький Недонг, он посвящен злым силам. Там все фрески «под Босха», но краски, конечно, эффектней. Оказывается, черный фон в живописи придумал первым не Караваджо, а тибетцы. Или это влияние древнегреческих краснофигурных ваз? По улочкам монастырей бродят сотни собак. Говорят, это реинкарнации плохих монахов. В Сера у монахов своя школа боевых искусств, и собаки там злые. На священной горе над Дзетонгом полно живности: агамы, тимелии и даже кабарга.
Вечером осматриваю Остров Воров, где нет воров, но полно китайских проституток, и возвращаюсь в чудесный отель с его замечательным рестораном. Ура! Юань начал падать! Оказывается, просто меняли министра финансов. Мост через Брахмапутру вчера снесло. Южный и Западный Тибет объявлены зоной бедствия. Надо смываться, пока открыта северная дорога.
31.07. В Ласе я немножко отдохнул и отмылся, что очень кстати. В последнее время все чаще ловлю себя на том, что оборачиваюсь, когда вижу на улице европейца, и все они кажутся мне на одно лицо — белобрысыми и долговязыми. Еду на автобусе в монастырь Цюрфу, где состоится явление народу Будды Кармапа, живого бога, главы секты Кагьяпа. Нынешнему Будде на вид лет 10-12. Огромная толпа паломников выстроилась в длиннющую очередь, чтобы он дотронулся им до головы кисточкой. Сам он, по-моему, относится к происходящему с некоторым юмором — когда я ему подмигнул, он мне ответил. Монастырь очень красивый, хотя во время культурной революции подвергался артиллерийскому обстрелу.
Из Цюрфу заворачиваю на Тенги-Нур, самое высокогорное крупное озеро в мире (4750 м) и самое большое в Тибете. Очень красиво, несмотря на дождь: облака все же выше, чем вершины гор. К вечеру добираюсь в Янгбачен, где есть монастырь религии Бон, распространенной в Тибете до прихода буддизма. За последние века храмы «черной секты» Бонпа стали почти неотличимы от буддистских, но обходить их положено не по часовой стрелке, а против. Ночую в какой-то трубе.
01.08. Начинаю выбираться с Тибета, что довольно сложно: автобус дорог, а шоферам запрещено подвозить иностранцев. Приходится подкарауливать тяжелые грузовики на крутых подъемах и вскакивать в кузов на ходу. Зато дорога асфальтовая, и машин полно. Дожди превратили плато в зеленый луг. За перевалом Танг-Ла (5160 м) лежит озерцо, из которого вытекает ручеек — третья по длине река мира, Янцзы. Чуть дальше — Венчуань, самый высокогорный городок в мире (4990 м).
К вечеру въезжаем на перевал Кунь-Лунь (4710), где грузовик ломается. Ловлю мотоцикл, на котором английский турист едет из Индии через Совок в Италию. На дикой скорости спускаемся на 3000 метров по каньону, стены которого усеяны тысячами пещер (это место изображено на нескольких картинах Рериха). Водятся тут орлы и ордосские дзерены. Северо-восточная часть Тибета, куда мы попали, называется Амдо (провинция Чинхай). Вывески здесь на китайском, тибетском и монгольском. Монгольские буквы похожи на гусениц бражников разных возрастов.
02.08. Ловлю микроавтобус через Цайдам, огромную впадину, со всех сторон окруженную горами. Считается, что это абсолютная пустыня, т.е. дожди здесь бывают раз в несколько лет. Однако половина Цайдама занята солеными озерами и болотами, а сейчас как раз идет дождь. Сильный холодный ветер, так что в зависимости от ландшафта мы въезжаем то в песчаную, то в пыльную, то в соляную бурю. Через невысокий перевал на стыке Алтынтага и Наньшаня спускаемся в Западную Ганьсу и вечером прибываем в Дуньхуан — оазис среди барханов и низких гор пустыни Бэйшань.
03.08. Дуньхуан — самый западный город в «коридоре Хэси» — цепочке оазисов между хребтом Наньшань на юге и пустыней Гоби на севере. Неподалеку находятся «нефритовые ворота» — западный портал Великой Китайской Стены. Для китайцев, ехавших по Шелковому Пути в Земли Западных Варваров, Дуньхуан был «последним домашним приютом», а для возвращавшихся
— символом избавления от опасностей. По понятным причинам здесь возник знаменитый комплекс Могао — 476 искусственных пещер с буддистскими статуями и фресками. Представьте себе пещеру со статуей будды высотой 77 метров. Но еще интересней фрески — портреты всех императоров и чиновников с IV по XIV век, чудесные изображения летающих духов и т.д. Вокруг каньона, в стене которого вырублены пещеры, лежат высоченные барханы. Трое монголов подбросили меня на верблюдах обратно в город. Это всегда большое удовольствие, а местные верблюды (беговые) к тому же гораздо резвей, чем казахстанские или туркменские. Наши четыре прошли 26 км до города по пескам и щебенке за три часа. Флора и фауна песков в Центральной Азии беднее, чем в Средней, зато пески сегодня «поют», и они очень красивые, есть даже «сложные барханы».
04.08. Водитель грузовика, который везет меня на озеро Чинхай-ху (Кукунор), едет с сыном лет 4-5, и оба курят не переставая. Китайцы — вообще оригинальный народ.
Представления о хороших манерах, гигиене и прочем довольно своеобразные.
Например, помыть руки перед едой — это святое. Поэтому, когда автобус останавливается у придорожного кафе, все 50-70 пассажиров моют руки в одном тазу.
Но особенно интересен язык. Во-первых, многие звуки находятся как бы посередине между нашими буквами. Например, «Женьмин Жибао» (Народная газета) звучит наполовину, как «Реньмин рибао». Во-вторых, язык состоит из односложных словечек, каждому из которых соответствует иероглиф, но если несколько слов поставить вместе, смысл фразы может быть никак не связан со смыслом отдельных слов. Некоторые слова используются как смысловые приставки. Например, «цун»
(китайский) + приставка «жень» (человек) означает «китаец». Кстати, для всех других национальностей до 1950 г использовалась приставка «хэ» (собака).
В-третьих, один и тот же слог в зависимости от интонации имеет разный смысл и пишется разными иероглифами (таких тонов в китайском языке пять).
В западных языках самое трудное для китайца — фонетика. Поэтому, даже если встречаешь человека, знающего английский, почти всегда лучше общаться на бумаге.
Знают его, кстати, довольно многие: хуже всего — школьные учителя, лучше всего — уличные скупщики долларов.
Я уже могу произносить короткие фразы по-китайски, но, например, «ки йи ти wо май йи жанг пьяо ма» (тона 4-1-1-3-3-5-2-5-1), что означает «купите мне, пожалуйста, билет», предпочитаю писать на бумаге (билеты на поезд для местных в два-три раза дешевле).
На плато Амдо погода тоже плохая. От лесов, покрывавших горы при Пржевальском, ничего не осталось. Все, хватит с меня нагорий, спускаюсь в субтропики. А то уже десны болят. В Тибете овощи очень дорогие, и едят их всегда жареными, в основном — зеленый перец.
Синин — город, населенный хуй (китайцы-мусульмане, они же дунгане) и саларами.
Полно мечетей, некоторые очень красивые. И тепло.
В Китае популярны три отечественные песни: «Широка страна моя родная» (в трех вариантах, из них два мажорных), «Парня молодого полюбила я» и особенно «Подмосковные вечера». Эту песню мне исполняли так часто, что я даже перевел первые два куплета на английский (третий не помню). Подозреваю, однако, что рифма «light-night» — это вроде «любовь-кровь».
No whisper heard in the trees above,
Until dawn garden is still.
I can`t tell in words, how much
I love Summer nights in the Moscow shire.
River seems to move — now it seems not,
It`s all silver in the moonlight,
Distant song is heared — or it isn`t heared
At this quiet and magic nights.
Глава вторая. Мокрые горы
05.08. Самые дешевые вагоны в китайских поездах напоминают наши электрички, но ехать можно на любое расстояние; уровень комфорта зависит от степени загрузки. Я еду на восток через Л„ссовое плато — страну высоких округлых холмов, узких глубоких оврагов и бесконечных желтых обрывов. Живут здесь в основном в квадратных пещерах, пристраивая ко входу домик. Такое жилье вполне комфортабельно, но при сильных землетрясениях сотни тысяч людей мгновенно оказываются погребенными заживо.
Вот и Хуанхэ, широкая и очень быстрая река цвета кабачковой икры. В городе Ланчжоу интересна только огромная мечеть. На сегодня все.
06.08. Сиань (произносится Щиань), столица Китая с III в. до н. э. до X в. н.
э., обнесена высокой кирпичной стеной с огромными надвратными башнями и содержит кучу пагод, храмов и мечетей. В музее выставлен «лес стел» — 2300 каменных плит III в. до н. э. — V в. н. э. с рисунками и надписями. Начиная с I в. их стали использовать в виде матриц для печати. За 50 Y можно получить оттиск любой стелы. Но главный «хит» находится за городом — это терракотовая армия.
Тут уместно вспомнить, откуда вообще взялось китайское государство, тем более, что основные события того времени в основном происходили как раз в окрестностях Сиани.
Из первых трех династий (все они сменились в результате восстаний против особо деспотичных императоров) о Щиа и Шанг (2200-1100 гг до н.э.) имеются только легендарные сведения. Во времена Чжоу (до 221 г до н.э.) окончательно сложилась концепция старения и циклической смены династий, конфедеративное устройствои и феодальная система. Из 1700 полунезависимых княжеств в результате периода «воюющих царств» осталось около 20, впоследствии слившихся в первые провинции на Хуанхэ и нижней Янцзы. В этот бурный период Конфуций, рассматривая первые династии как «золотой век», разработал основы государственного устройства, принимавшиеся за основу в последующие 2000 лет.
В конце III в до н. э. император Чин Шихуан объединил страну и создал первое тоталитарное государство. Он ввел стандартную письменность, валюту. систему мер и весов, сжег все старые книги и согнал огромные массы военнопленных, политзеков и разоренных налогами крестьян для строительства Великой Китайской Стены, Великого Канала и дорожной сети.
Перед своей кончиной в 210 году Чин Шихуан построил себе огромную гробницу.
Курган до сих пор не раскопан — возможно, он богаче египетских пирамид. В 1973 году крестьяне случайно обнаружили «охрану» гробницы: в подземелье величиной со стадион стоят в боевом порядке 10000 солдат из обожженной глины в натуральную величину, с конями, оружием и командным пунктом. Все они имеют разные лица и детали одежды. Деревянные арбалеты, колесницы, раскраска лиц и доспехов почти не сохранились, остались только «шу» — бронзовые наконечники, начинявшиеся порохом и использовавшиеся в качестве ракет класса «земля-земля».
В Саньяне есть другая гробница, на 200 лет моложе, там такая же подземная армия, но солдаты всего по 20 см высотой и из бронзы. Третья достопримечательность провинции Шэньси — Банпо, самая древняя из известных в Китае деревень (4700 г до н. э.). К сожалению, все три места раскопок сейчас под крышами, и снимать там темно. Всюду тысячи китайских туристов и сотни западных.
Едва Чин Шихуан умер, вспыхнуло крестьянское восстание, вождь которого крестьянин Ли Пан основал династию Хань. Период Хань — второй «золотой век» в истории страны, и китайцы до сих пор называют себя «люди хань». В это время были присоединены Сычуань, территории на юге и Кашгария, открыт первый университет, введена система экзаменов для занятия государственных должностей, а торговля по Шелковому пути установилась до самого Рима. Именно тогда начался расцвет Сиани, ставшей одной из мирвых столиц.
В 220 году н. э. империя Хань распалась, и север Китая был захвачен тюрками-тоба. Тоба быстро ассимилировали, но успели принести буддизм. С 581 по 907 г страной правили императоры смешанного тоба-китайского происхождения. Это был третий «золотой век». Тибетцы, захватившие большую часть Китая в 610 г, были изгнаны, западная граница достигла Амударьи, страна покрылась сетью дорог, почтовых станций, каналов, школ и вела весьма оживленную заморскую торговлю. В это время тут сложилась абсолютная монархия. В начале Х в империя вновь распалась, но экономический подъем продолжался до самого прихода монголов.
Поздно вечером приезжаю к священной горе Хуашань. Туман скрыл желтые террасированные холмы, и пейзаж очень похож на ближнее Подмосковье, если все садовые участки засеять кукурузой. Но здесь растет фантастический виноград — как сливы без косточек.
07.08. Священные горы разбросаны по всему Китаю и служат «островками спасения»
для флоры и фауны среди сплошь освоенных земель. Все они исключительно красивы, а среди покрывающих горы лесов разбросаны древние храмы и пагоды.
Хуашань, западная священная гора даосистов, представляет собой гранитный останец типа Красноярских Столбов, но 1997 метров высотой. До 1700 метров идет субтропический лес, как возле Сочи, выше — роскошные длиннохвойные сосны и китайские секвойи, а на макушке — пихты и торреи. Подъем занимает минимум 8 часов по очень крутым, часто вертикальным ступенькам. Тем не менее многие старики взбираются на вершину, иногда за неделю. Погода, к сожалению, так себе — в просветы тумана видишь то гигантский обрыв, то скальный шпиль, то кусок равнины внизу. Зато я наконец добрался до собственно китайской фауны — пока, в основном, птиц.
Парень, который брал мне билет на юг, говорил (точнее, писал) по-английски.
Оказалось, что нам по пути, и за пару часов в поезде он успел изложить мне всю свою жизнь на клочках бумаги, которые он затем рвал на мелкие кусочки и выбрасывал в окно. Его отца расстреляли за свободомыслие, и он люто ненавидит коммунистов. Я постарался ободрить его, как мог, потому что уверен: несмотря на все трудности, Китай рано или поздно освободится от их власти, чего бы это не стоило.
— Та-ши-де-ле, коре! (Здравствуй, друг!)
— Та-ши-де-ле.
— Лхадзе ма? (В Лхадзе едешь?)
— Лах-со (Да).
— То-ла? (Сколько?)
— Ибай квай (100 юаней).
— Ла-мех, эр-чи (Нет, 20).
— Лю-чи (60).
— Сань-чи (30).
— У-чи (50).
— Хао, та-чи-чен (Хорошо, спасибо).
Поехали. По пути — красивые озера, маленькая долина гейзеров и ледники. Выезжаем на южную дорогу из Али в Лхасу. Ночуем в маленьком монастыре, переоборудованном в ночлежку.
23.07. Здесь совсем другая страна — глубокие ущелья, нормальная трава, ячменные поля, ивы вдоль арыков, глинобитные домики с орнаментом, сторожевые башни на скалистых отрогах и масса птиц, из них самая красивая
— черношейный журавль. Это Цанг — Южный Тибет.
Мы пересекли на пароме Цангпо (верхнюю Брахмапутру), проехали развилку на Катманду и Эверест, и вот я схожу на очередной развилочке и иду 26 км до поселка Сакья, куда добираюсь уже к вечеру. После бескрайних равнин, населенных убогими кочевниками, первый из центров тибетской культуры выглядит настоящим чудом.
В Тибете есть две группы буддийских сект — старые (красношапочные) — Ньингмапа, Кагьяпа и Сакьяпа; и новые (желтошапочные), из которых главная
— Гелукпа, в просторечии ламаисты. Желтошапочные секты возникли в VII-IX вв, вероятно, под влиянием несторианства. Сейчас передо мной монастырь Сакья, центр Серой секты, Сакьяпа.
Представьте себе реку, текущую под высоким скалистым обрывом. Все скалы облеплены серыми и коричневыми кубиками домов со слегка сходящимися стенами и плоскими крышами. На более пологом берегу — белые домики с черной окантовкой окон и флажками на крышах, а среди них — нечто вроде кремля с четырьмя высоченными квадратными башнями по углам. Внутри высоких стен — храм с золочеными фризами и кельи монахов. Все окрашено в серый цвет с парами вертикальных полос — белой и красно-коричневой. В храме — сплошь золото, ярчайшие фрески с очень сложными сюжетами и тысячами фигур, невероятно красивые гобелены и прочие чудеса.
Более веселой и приветливой публики, чем здешние монахи, я еще не видел. Ну конечно, я здесь первый «урусу», и меня представляют главе секты, настоятелю монастыря. Вылитый персонаж средневековой китайской гравюры «Пять добрых богов — веселых старцев». Ночую в келье. В окне — луна в первой четверти, светящиеся окошки на верхних этажах башен и перезвон колокольчиков на ветру. а ночь теплая, хоть и 3800 м.
24.07. Еду попуткой в Шигацзе. На перевале мотор перегрелся, и пришлось заливать в радиатор чанг — тибетское пиво, нечто среднее между хорошей брагой и плохой медовухой. Шигацзе — прелестный городок. Первый раз вижу место, где тибетцы заходят в китайские ресторанчики и наоборот, а китайский и тибетский кварталы не разделены. Над городом, под скалистой горой — сказочный дворец монастыря Лабранг. Это второй в мире по значению ламаистский монастырь и летняя резиденция панчен-ламы, своего рода вице-короля ламаистского мира.
Вхожу в ворота и поднимаюсь по крутому мощеному двору к золотым крышам храмов. — Хэллоу! — кричат монахи. — Та-ши-де-ле! — Where are you from? — У-ру-су.
Что тут началось! Последними российскими гражданами в Шигацзе были буряты Гамбоев и Цыбиков, но про них за 90 лет все забыли. Я удостаиваюсь аудиенции у настоятеля. Он такой же симпатяга, как все ламы. Рассказываю ему про Кирсана Илюмжинова, провозгласившего Калмыкию буддистской республикой. Потом переводчик, монах лет 12, ведет меня в сокровищницу монастыря.
Главная драгоценность — 26-метровая статуя Майтрейи, Будды Грядущего, из чистого золота. Храм устроен так, что, когда входишь, статуя смотрит на тебя сверху вниз, но не пугает и не подавляет благодаря чудесной улыбке на лице. В другом храме хранятся 100000 золотых статуэток всех воплощений всех лам, в третьем — мумии предыдущих панчен-лам (все как живые). В Тибете есть пять видов похоронных обрядов — предание огню, земле, воде, воздуху и времени. Панчен-ламы подлежат преданию времени, т.е. бальзамированию. О предании воздуху см. ниже.
Я отказался от ночлега и пошел гулять по городу, отъедаясь после девятидневной полуголодовки. Пытался поймать попутку в Гьянцзе, но было слишком поздно.
Переночевал в картофельной борозде за околицей.
25.07. Вот уже три дня дожди, только после обеда проглядывает солнце, и тогда довольно жарко. В Гьянцзе — монастырь, принадлежащий сразу трем сектам, со ступенчатой белой пирамидой, и красивая крепость на горе. Тибетский квартал на сотню лет отличается от китайского. Дети боятся фотографироваться. Родители тоже не одобряют. То есть они, конечно, знают, что это не опасно, но, когда речь идет о собственном ребенке, кому захочется рисковать? Соглашаются только дети, работающие нищими, но за 1 jao (0,01 $). Пришлось наворовать для них мелочь из-под статуй демонов.
За этот месяц, оказывается, случилась неприятность: юань поднялся вдвое! Вчера чудом сменял 8 $ на 50 Y, но вообще-то уже 1 $ = 5Y.
26.07. Интересно: здесь, всего в 100 км от тропических лесов Непала, почти все птицы — те же, что в Альпах или Подмосковье, в крайнем случае — среднеазиатские.
Китайский вид всего один, и несколько эндемиков — земляные сойки, снежные воробьи и т.д.
Просыпаюсь утром от рева монастырских труб, накупаю в дорогу всяких вкусностей (особенно интересно покупать консервы — никогда не знаешь, что окажется в банке:
тушенка, грибы или, например, ананасовый компот). Раннее утро, по городу шляются только красно-рыжие собаки-парии.
Пытаюсь добраться в Ярдонг, на сиккимскую границу. Удалось отъехать всего километров на 40, под перевал через Гималаи. Забираюсь в пещеру над дорогой и жду, когда появится машина, выйдет солнце или упадет проклятый юань. Дождь льет не переставая. Метрах в 500 внизу на берегу реки стоит деревня. На моих глазах река размывает берег, и дома один за другим сползают в воду. Жители переносят шмотки в прикрытую кирпичной стенкой пещеру над деревней. К вечеру остается два дома. Снизу приходят грузовики и всех увозят. Фауна здесь представлена уларами и мокрым гималайским медведем. Ночью такой ливень, что вода бежит по склонам сплошным потоком.
27.07. Утром в двухстах метрах от пещеры — рысь. Я ее еле узнал — здоровенная, золотисто-коричневая, кисточки на ушах длинные — вылитый каракал. Вообще, наши звери тут не похожи на себя. Волк — как серовато-желтая лайка; гималайский медведь — маленький, с узкой лисьей мордочкой; бурый медведь — вдвое меньше лесного, с лохматыми ушами, белой полосой на груди и овечьей шерстью серого или черного цвета. К. В. Станюкович однажды видел такого на Памире и принял за гималайского.
Дождь все льет. Вечером сверху спустился джип с двумя гонконгскими туристами и китайским полковником. Оказывается, в Непале, Бутане и Северной Индии сильнейшее наводнение, вызванное муссонными дождями, каких не было уже 50 лет. Все дороги и мосты смыло к чертовой матери. Возвращаюсь на джипе в город. На улицах по колено воды.
28.07. Положение критическое. Денег стало вдвое меньше, погода отвратительная, дороги размывает одну за другой. Еду на той же машине в Лхасу (на самом деле Ласу) по объездной трассе. Каждые несколько километров приходится останавливаться и засыпать камнями промоины. Полковник реквизировал у аборигенов пару лопат и кирку, но все равно движемся медленно.
За высоким перевалом, где ледопады начинаются прямо от обочины, глинобитные хижины и телеграфные столбы сменяются соответственно каменными и деревянными.
Это уже Ю, Центральный Тибет. Подъезжаем к озеру Джаринам-Цо, огромному лабиринту глубоких заливов-фьордов. По всему озеру маячат плавучие гнезда чомг.
Полкаш кидает в воду динамитную шашку, и всплывают две рыбины, нечто среднее между карпом и маринкой. Жарим их на примусе и едем дальше через второй перевал.
Дождь кончился, и горы видны до вершин. Спускаемся в долину Ярлунг, часть каньона Брахмапутры, где в IV-V веках зародилась тибетская культура. Дорога завалена свежими оползнями, и мы расчищаем ее лопатами и динамитом. В долине четыре монастыря, похожих на крепости с высокой сторожевой башней. Особенно красивы Миндолинг — центр секты Ньингмапа, и Ярболинг — первый буддистский монастырь в Тибете (VII в). Надвигается гроза, стало так темно, что их даже нельзя сфотографировать.
Высаживаем туристов в аэропорту. На прощание они угостили меня батоном колбасы.
Я так устал сидеть на рисе, лапше, армейских галетах и чае, что съел ее всю за час пути до Ласы. Жевал и вспоминал Ивана Денисовича: «съел — и нет ее…»
На мосту через Брахмапутру вода уже шла через верх — еле успели проскочить. Под проливным дождем я нашел Банак-отель, который мне рекомендовали встречные туристы. Это типовой тибетский дом с внутренним двориком, куда ведет длинная арка. В арке три человека подряд спросили меня «Smoke hash?», и я понял, что место стоящее. Но это завтра, завтра…
29.07. Да, отель клевый. Самый дешевый из «европейских» или самый комфортабельный из «китайских». Есть даже душ! Теплый! И всего 15 Y в день! Беру напрокат велик и отправляюсь в город.
Ездить по китайской части Ласы одно удовольствие: всюду велосипедные дорожки, машин мало, вот только канализационные люки и решетки украдены, да внезапное появление черных «Волг» и «Побед», на которых катается местное начальство, очень действует на нервы. По пригородам ездить хуже: там сплошные горки и ухабы, а велик тяжелый и с плохой амортизацией. Для путешествия из Ласы в Катманду (20 дней) туристы привозят горные велосипеды с переключением скоростей — сейчас все они торчат в Ласе, потому что ту дорогу тоже смыло. Вот тибетская часть города — это нечто. Она застроена, как большая трехэтажная тибетская деревня с узкими улочками, где приходится лавировать между велорикшами, коровами, стариками-паломниками, лавочками (почти все население Ласы — лавочники и мелкие торговцы), навозными лепешками и бедными щуплыми тибетцами, которые едва удерживают руль велосипеда. К тому же велик с ручным тормозом (почти не работающим), а я по старой привычке, машинально пытаюсь тормозить ногой. Плюс окрики со всех сторон: «Hello!», «Where are you from?», «Dalay-lama pictures?», «Smoke hash?», да еще воды на многих улицах по колено. Но все равно здорово.
Заезжаю в Йоканг — главный ламаистский храм, вокруг которого чередой ползут на коленях паломники; в Норбулинку — летнюю резиденцию Далай-ламы; и, наконец, в Пота-лу. Вход в нее стоит 6 $, но «великого писателя» пускают за 0,5. Впрочем, она интересней снаружи, чем изнутри. А я-то думал, что красивее Кельнского собора архитектуры не бывает. Правда, здесь уж очень выигрышный фон — горы, небо в рваных тучах, старый город… Объекты всенародного поклонения в Пота-ле — кровать, кресло и портреты Далай-ламы.
А в общем, Ласа — один из немногих городов, по которым приятно просто походить (или поездить).
30.07. Единственный день недели, когда открыт международный телеграф. Даю первую в истории телеграмму из Тибета в Россию. По этому поводу сотрудники телеграфа устроили маленький банкет. Потом еду в монастырь Сера. Перед ним каждое утро производится предание умерших воздуху. Считается, что так быстрее реинкарнируешься. С трупа снимают кожу, затем вынимают кости и, измельчив их специальными жерновами, смешивают все это с ячменной мукой, а потом раскладывают на площадке, куда слетаются грифы, орлы, коршуны, курганники и вороны. Смотреть на это можно только издали, но редкого здесь индийского грифа я все же углядел.
Рядом есть еще два монастыря, Дзетонг и Недонг. Все они похожи, но расписаны от пола до потолка так, что можно бродить по ним всю жизнь. Плюс золотые статуи, библиотеки, кладовые музыкальных инструментов…Особенно интересен маленький Недонг, он посвящен злым силам. Там все фрески «под Босха», но краски, конечно, эффектней. Оказывается, черный фон в живописи придумал первым не Караваджо, а тибетцы. Или это влияние древнегреческих краснофигурных ваз? По улочкам монастырей бродят сотни собак. Говорят, это реинкарнации плохих монахов. В Сера у монахов своя школа боевых искусств, и собаки там злые. На священной горе над Дзетонгом полно живности: агамы, тимелии и даже кабарга.
Вечером осматриваю Остров Воров, где нет воров, но полно китайских проституток, и возвращаюсь в чудесный отель с его замечательным рестораном. Ура! Юань начал падать! Оказывается, просто меняли министра финансов. Мост через Брахмапутру вчера снесло. Южный и Западный Тибет объявлены зоной бедствия. Надо смываться, пока открыта северная дорога.
31.07. В Ласе я немножко отдохнул и отмылся, что очень кстати. В последнее время все чаще ловлю себя на том, что оборачиваюсь, когда вижу на улице европейца, и все они кажутся мне на одно лицо — белобрысыми и долговязыми. Еду на автобусе в монастырь Цюрфу, где состоится явление народу Будды Кармапа, живого бога, главы секты Кагьяпа. Нынешнему Будде на вид лет 10-12. Огромная толпа паломников выстроилась в длиннющую очередь, чтобы он дотронулся им до головы кисточкой. Сам он, по-моему, относится к происходящему с некоторым юмором — когда я ему подмигнул, он мне ответил. Монастырь очень красивый, хотя во время культурной революции подвергался артиллерийскому обстрелу.
Из Цюрфу заворачиваю на Тенги-Нур, самое высокогорное крупное озеро в мире (4750 м) и самое большое в Тибете. Очень красиво, несмотря на дождь: облака все же выше, чем вершины гор. К вечеру добираюсь в Янгбачен, где есть монастырь религии Бон, распространенной в Тибете до прихода буддизма. За последние века храмы «черной секты» Бонпа стали почти неотличимы от буддистских, но обходить их положено не по часовой стрелке, а против. Ночую в какой-то трубе.
01.08. Начинаю выбираться с Тибета, что довольно сложно: автобус дорог, а шоферам запрещено подвозить иностранцев. Приходится подкарауливать тяжелые грузовики на крутых подъемах и вскакивать в кузов на ходу. Зато дорога асфальтовая, и машин полно. Дожди превратили плато в зеленый луг. За перевалом Танг-Ла (5160 м) лежит озерцо, из которого вытекает ручеек — третья по длине река мира, Янцзы. Чуть дальше — Венчуань, самый высокогорный городок в мире (4990 м).
К вечеру въезжаем на перевал Кунь-Лунь (4710), где грузовик ломается. Ловлю мотоцикл, на котором английский турист едет из Индии через Совок в Италию. На дикой скорости спускаемся на 3000 метров по каньону, стены которого усеяны тысячами пещер (это место изображено на нескольких картинах Рериха). Водятся тут орлы и ордосские дзерены. Северо-восточная часть Тибета, куда мы попали, называется Амдо (провинция Чинхай). Вывески здесь на китайском, тибетском и монгольском. Монгольские буквы похожи на гусениц бражников разных возрастов.
02.08. Ловлю микроавтобус через Цайдам, огромную впадину, со всех сторон окруженную горами. Считается, что это абсолютная пустыня, т.е. дожди здесь бывают раз в несколько лет. Однако половина Цайдама занята солеными озерами и болотами, а сейчас как раз идет дождь. Сильный холодный ветер, так что в зависимости от ландшафта мы въезжаем то в песчаную, то в пыльную, то в соляную бурю. Через невысокий перевал на стыке Алтынтага и Наньшаня спускаемся в Западную Ганьсу и вечером прибываем в Дуньхуан — оазис среди барханов и низких гор пустыни Бэйшань.
03.08. Дуньхуан — самый западный город в «коридоре Хэси» — цепочке оазисов между хребтом Наньшань на юге и пустыней Гоби на севере. Неподалеку находятся «нефритовые ворота» — западный портал Великой Китайской Стены. Для китайцев, ехавших по Шелковому Пути в Земли Западных Варваров, Дуньхуан был «последним домашним приютом», а для возвращавшихся
— символом избавления от опасностей. По понятным причинам здесь возник знаменитый комплекс Могао — 476 искусственных пещер с буддистскими статуями и фресками. Представьте себе пещеру со статуей будды высотой 77 метров. Но еще интересней фрески — портреты всех императоров и чиновников с IV по XIV век, чудесные изображения летающих духов и т.д. Вокруг каньона, в стене которого вырублены пещеры, лежат высоченные барханы. Трое монголов подбросили меня на верблюдах обратно в город. Это всегда большое удовольствие, а местные верблюды (беговые) к тому же гораздо резвей, чем казахстанские или туркменские. Наши четыре прошли 26 км до города по пескам и щебенке за три часа. Флора и фауна песков в Центральной Азии беднее, чем в Средней, зато пески сегодня «поют», и они очень красивые, есть даже «сложные барханы».
04.08. Водитель грузовика, который везет меня на озеро Чинхай-ху (Кукунор), едет с сыном лет 4-5, и оба курят не переставая. Китайцы — вообще оригинальный народ.
Представления о хороших манерах, гигиене и прочем довольно своеобразные.
Например, помыть руки перед едой — это святое. Поэтому, когда автобус останавливается у придорожного кафе, все 50-70 пассажиров моют руки в одном тазу.
Но особенно интересен язык. Во-первых, многие звуки находятся как бы посередине между нашими буквами. Например, «Женьмин Жибао» (Народная газета) звучит наполовину, как «Реньмин рибао». Во-вторых, язык состоит из односложных словечек, каждому из которых соответствует иероглиф, но если несколько слов поставить вместе, смысл фразы может быть никак не связан со смыслом отдельных слов. Некоторые слова используются как смысловые приставки. Например, «цун»
(китайский) + приставка «жень» (человек) означает «китаец». Кстати, для всех других национальностей до 1950 г использовалась приставка «хэ» (собака).
В-третьих, один и тот же слог в зависимости от интонации имеет разный смысл и пишется разными иероглифами (таких тонов в китайском языке пять).
В западных языках самое трудное для китайца — фонетика. Поэтому, даже если встречаешь человека, знающего английский, почти всегда лучше общаться на бумаге.
Знают его, кстати, довольно многие: хуже всего — школьные учителя, лучше всего — уличные скупщики долларов.
Я уже могу произносить короткие фразы по-китайски, но, например, «ки йи ти wо май йи жанг пьяо ма» (тона 4-1-1-3-3-5-2-5-1), что означает «купите мне, пожалуйста, билет», предпочитаю писать на бумаге (билеты на поезд для местных в два-три раза дешевле).
На плато Амдо погода тоже плохая. От лесов, покрывавших горы при Пржевальском, ничего не осталось. Все, хватит с меня нагорий, спускаюсь в субтропики. А то уже десны болят. В Тибете овощи очень дорогие, и едят их всегда жареными, в основном — зеленый перец.
Синин — город, населенный хуй (китайцы-мусульмане, они же дунгане) и саларами.
Полно мечетей, некоторые очень красивые. И тепло.
В Китае популярны три отечественные песни: «Широка страна моя родная» (в трех вариантах, из них два мажорных), «Парня молодого полюбила я» и особенно «Подмосковные вечера». Эту песню мне исполняли так часто, что я даже перевел первые два куплета на английский (третий не помню). Подозреваю, однако, что рифма «light-night» — это вроде «любовь-кровь».
No whisper heard in the trees above,
Until dawn garden is still.
I can`t tell in words, how much
I love Summer nights in the Moscow shire.
River seems to move — now it seems not,
It`s all silver in the moonlight,
Distant song is heared — or it isn`t heared
At this quiet and magic nights.
Глава вторая. Мокрые горы
Прожив в этой стране месяц, вы думаете, что все о ней знаете. Но когда вы проживете там год, вы чувствуете, что не знаете о ней ничего.
Грэм Грин. Тихий американец
05.08. Самые дешевые вагоны в китайских поездах напоминают наши электрички, но ехать можно на любое расстояние; уровень комфорта зависит от степени загрузки. Я еду на восток через Л„ссовое плато — страну высоких округлых холмов, узких глубоких оврагов и бесконечных желтых обрывов. Живут здесь в основном в квадратных пещерах, пристраивая ко входу домик. Такое жилье вполне комфортабельно, но при сильных землетрясениях сотни тысяч людей мгновенно оказываются погребенными заживо.
Вот и Хуанхэ, широкая и очень быстрая река цвета кабачковой икры. В городе Ланчжоу интересна только огромная мечеть. На сегодня все.
06.08. Сиань (произносится Щиань), столица Китая с III в. до н. э. до X в. н.
э., обнесена высокой кирпичной стеной с огромными надвратными башнями и содержит кучу пагод, храмов и мечетей. В музее выставлен «лес стел» — 2300 каменных плит III в. до н. э. — V в. н. э. с рисунками и надписями. Начиная с I в. их стали использовать в виде матриц для печати. За 50 Y можно получить оттиск любой стелы. Но главный «хит» находится за городом — это терракотовая армия.
Тут уместно вспомнить, откуда вообще взялось китайское государство, тем более, что основные события того времени в основном происходили как раз в окрестностях Сиани.
Из первых трех династий (все они сменились в результате восстаний против особо деспотичных императоров) о Щиа и Шанг (2200-1100 гг до н.э.) имеются только легендарные сведения. Во времена Чжоу (до 221 г до н.э.) окончательно сложилась концепция старения и циклической смены династий, конфедеративное устройствои и феодальная система. Из 1700 полунезависимых княжеств в результате периода «воюющих царств» осталось около 20, впоследствии слившихся в первые провинции на Хуанхэ и нижней Янцзы. В этот бурный период Конфуций, рассматривая первые династии как «золотой век», разработал основы государственного устройства, принимавшиеся за основу в последующие 2000 лет.
В конце III в до н. э. император Чин Шихуан объединил страну и создал первое тоталитарное государство. Он ввел стандартную письменность, валюту. систему мер и весов, сжег все старые книги и согнал огромные массы военнопленных, политзеков и разоренных налогами крестьян для строительства Великой Китайской Стены, Великого Канала и дорожной сети.
Перед своей кончиной в 210 году Чин Шихуан построил себе огромную гробницу.
Курган до сих пор не раскопан — возможно, он богаче египетских пирамид. В 1973 году крестьяне случайно обнаружили «охрану» гробницы: в подземелье величиной со стадион стоят в боевом порядке 10000 солдат из обожженной глины в натуральную величину, с конями, оружием и командным пунктом. Все они имеют разные лица и детали одежды. Деревянные арбалеты, колесницы, раскраска лиц и доспехов почти не сохранились, остались только «шу» — бронзовые наконечники, начинявшиеся порохом и использовавшиеся в качестве ракет класса «земля-земля».
В Саньяне есть другая гробница, на 200 лет моложе, там такая же подземная армия, но солдаты всего по 20 см высотой и из бронзы. Третья достопримечательность провинции Шэньси — Банпо, самая древняя из известных в Китае деревень (4700 г до н. э.). К сожалению, все три места раскопок сейчас под крышами, и снимать там темно. Всюду тысячи китайских туристов и сотни западных.
Едва Чин Шихуан умер, вспыхнуло крестьянское восстание, вождь которого крестьянин Ли Пан основал династию Хань. Период Хань — второй «золотой век» в истории страны, и китайцы до сих пор называют себя «люди хань». В это время были присоединены Сычуань, территории на юге и Кашгария, открыт первый университет, введена система экзаменов для занятия государственных должностей, а торговля по Шелковому пути установилась до самого Рима. Именно тогда начался расцвет Сиани, ставшей одной из мирвых столиц.
В 220 году н. э. империя Хань распалась, и север Китая был захвачен тюрками-тоба. Тоба быстро ассимилировали, но успели принести буддизм. С 581 по 907 г страной правили императоры смешанного тоба-китайского происхождения. Это был третий «золотой век». Тибетцы, захватившие большую часть Китая в 610 г, были изгнаны, западная граница достигла Амударьи, страна покрылась сетью дорог, почтовых станций, каналов, школ и вела весьма оживленную заморскую торговлю. В это время тут сложилась абсолютная монархия. В начале Х в империя вновь распалась, но экономический подъем продолжался до самого прихода монголов.
Поздно вечером приезжаю к священной горе Хуашань. Туман скрыл желтые террасированные холмы, и пейзаж очень похож на ближнее Подмосковье, если все садовые участки засеять кукурузой. Но здесь растет фантастический виноград — как сливы без косточек.
07.08. Священные горы разбросаны по всему Китаю и служат «островками спасения»
для флоры и фауны среди сплошь освоенных земель. Все они исключительно красивы, а среди покрывающих горы лесов разбросаны древние храмы и пагоды.
Хуашань, западная священная гора даосистов, представляет собой гранитный останец типа Красноярских Столбов, но 1997 метров высотой. До 1700 метров идет субтропический лес, как возле Сочи, выше — роскошные длиннохвойные сосны и китайские секвойи, а на макушке — пихты и торреи. Подъем занимает минимум 8 часов по очень крутым, часто вертикальным ступенькам. Тем не менее многие старики взбираются на вершину, иногда за неделю. Погода, к сожалению, так себе — в просветы тумана видишь то гигантский обрыв, то скальный шпиль, то кусок равнины внизу. Зато я наконец добрался до собственно китайской фауны — пока, в основном, птиц.
Парень, который брал мне билет на юг, говорил (точнее, писал) по-английски.
Оказалось, что нам по пути, и за пару часов в поезде он успел изложить мне всю свою жизнь на клочках бумаги, которые он затем рвал на мелкие кусочки и выбрасывал в окно. Его отца расстреляли за свободомыслие, и он люто ненавидит коммунистов. Я постарался ободрить его, как мог, потому что уверен: несмотря на все трудности, Китай рано или поздно освободится от их власти, чего бы это не стоило.