Страница:
во-первых, приятнее, во-вторых, шмотки зря не мокнут, в-третьих, моешься бесплатно, а в-четвертых, местные от тебя тащутся независимо от одежды (особенно «добивают» их волосы на груди и руках).
19.08. Еду попутками на запад. Ландшафт сплошь заселенный, но довольно красивый:
изумрудные рисовые чеки, яркая зелень деревьев, темно-красные обрывы. Крестьяне пасут огромные стада уток. За Яанем сквозь пелену дождя проступают склоны гор, а после реки Дадухэ начинается серпантин. Вскоре толстые серые буйволы на обочинах сменяются рыжими коровами, потом пегими цзо (гибрид коровы с яком), и наконец, черные яки возвещают близость перевала через хребет Дясюэшань. Ночуем в Кандине, тибетском городке с парой красивых монастырей. Это Кам — Восточный Тибет.
Местные жители, кампа, самые богатые и культурные из тибетцев, особенно те, кто живет в китайских провинциях, а не в самом автономном районе. Они носят черные дели и алую чалму в форме обруча. Поймал грузовик, идущий в Ласу, в котором и сплю. Мокрый снег.
20.08. Ночью облака рвались, и в свете молодой луны было видно Гунггашань (7556 м) — белую трехгранную пирамиду, распустившую по окрестным хребтам длинные щупальца ледников. Утром снова дождь, хотя облачность вроде бы поднялась, а ветер усилился. Проезжаем еще перевал, но из-за метели ничего не видно.
Переплываем на пароме вздувшийся оранжевый Ялунчьжян и поднимаемся на плато.
Навстречу идут лесовозы, каждый с 2-5 огромными бревнами. Здесь уже белые ушастые фазаны вместо синих, западные кундыки вместо восточных и тибетский чай с цзамбой вместо еды.
Вообще я разработал для себя оптимальный дневной рацион: 2 пиалки риса, 1 пиала лапши, пачка печенья, 3 лепешки (если попадутся), арбуз (итого 6 Y) и дары полей. Когда долго нет какой-нибудь халявы, покупаю банку свинины за 3 Y, а если плохое настроение — банку кокосового молока за 5 Y, но это уже роскошь.
21.08. Погода все еще паршивая, хотя дождь почти перестал. Проезжаем каньон Янцзы с прекрасным елово-пихтовым лесом. Река шириной с Москву-реку, только быстрая.
Этот район, где великие реки Азии текут совсем рядом, разделенные очень высокими узкими хребтами, называется Юнлонг — «Страна Драконов в Облаках». Всего в 40 км к западу от Янцзы в бездонном, недоступном каньоне «Полет Дракона» течет Меконг, крупнейшая река Индокитая. Стены его ущелья так высоки и круты, что в некоторые участки теснины еще не ступала нога человека. Еще западнее, за хребтом Баошань (до 6740 м), всего в 20 км от Меконга, каньон Салуина — он, как и Янцзы, начинается грязным ручейком на обочине шоссе Ласа-Голмуд, а в Бирме это река величиной с Днепр. Дальше — снова узкая горная стена, и за ней уже каньоны притоков Брахмапутры. По этим рекам никто никогда не сплавлялся от начала до конца, хотя в верховьях, на Тибетском плато, это несложно, а внизу они судоходны. Жак Паганель когда-то мечтал проплыть Цангпо (Брахмапутру), а какой-то янки пытался проскочить в бочке знаменитые пороги «Прыжок Тигра» на Янцзы. На Ниагаре такой фокус ему удался, но на сей раз не повезло: ни его, ни бочку никто больше не видел. А ведь какие возможности! Всего 25-40 км, и ты, в зависимости от выбора реки, спускаешься либо в Восточно-Китайское море через весь Китай, либо в Сайгон через Таиланд, Лаос и Камбоджу, либо в Мандалай и Рангун через Бирму, либо в Бангладеш через Ассам. Живым. конечно, не доплывешь, разве что по Иравади — она вроде бы попроще, хотя…
Пересекли границу Шечьжень-Тибетского автономного района и доехали в Маркам (3630 м), уже в бассейне Меконга.
22.08. Утром меня ловит международная полиция. Маркам, вся дорога на запад (в Ласу) и первые 300 км дороги на юг (в Юннань) закрыты для иностранцев. Меня и троих швейцарцев, сплавлявшихся на каяках по верхнему Меконгу, конвоируют к дороге, чтобы посадить на попутные грузовики и отправить обратно в Чэнду. Обычно Дацзыбао помогает в таких случаях. Но местные полицейские, кажется, просто неграмотные.
Швейцарцы сплавились по реке примерно 1200 км за неделю. По их словам, сплав по плато легкий и быстрый, но до поселка Дзад„ у истока они добирались месяц.
Ждем машину часа полтора. Потом двое швейцарцев и двухместный каяк уезжают.
Начинается дождь. Обидно до крайности. И тут на меня находит. Подобные приступы, когда чувствуешь, что сейчас сделаешь что-то дикое, и не можешь остановиться, бывают у меня примерно раз в пять лет. В первый раз это закончилось падением с велика и неделей на костыле, во второй раз я прыгнул… неважно, откуда, и заработал кучу денег. И вот опять. С полчаса пытаюсь себя отговорить, потом сдаюсь.
— Слушай, — говорю швейцарцу, — продай мне каяк.
Минут пять он не понимает, о чем речь, потом мы долго торгуемся, пока цена не снижается с 500 $ (цена лодки в Берне) до 50. Дождь очень кстати усиливается, и я тщательно упаковываю вещи, документы и т.д. в полиэтилен, а потом засовываю рюкзак в корму каяка — двухметровой пластиковой лодочки с проволочным каркасом.
Появляется грузовик. Река Марчьжян в пяти метрах — пока полисмен смотрит на дорогу, я сталкиваю лодку на воду, и, когда он оборачивается, я уже прохожу под мостом, а когда он взбегает на мост, я давно вне выстрела, хотя он, конечно. и не стреляет — они со швейцарцем стоят и смотрят мне вслед, открыв рот. Они остались, а я уплыл. Вот так-то.
Впрочем, мне было уже не до них. Марчьжян — небольшая речка, но она сбрасывает метров двести за 38 км от Марчьжяна до устья, и хотя, благодаря паводку, камни ушли под воду, мне с моим скромным опытом водного туризма ее вполне хватило. То и дело я едва успевал пристать к берегу, чтобы «обнести» водопадик или порог.
Через три часа меня вынесло в Меконг, и это было здорово. Его уровень был намного выше нормы, и он мчался на юг ровной бурой лентой в полсотни метров шириной. Конечно, водоворотов и водяных бугров над подводными камнями было полно, но легкий каяк пролетал их, даже не качнувшись.
Так я лечу с 16 до 18 часов по очень глубокой долине с зелеными склонами, уходящими в облака. Потом скорость начинает быстро возрастать — ветер бьет в лицо с такой силой, что приходится снять полиэтиленовую накидку, чтобы не порвалась. Склоны каньона превращаются в вертикальные стены, а река сужается метров до 25, потом до 10 и разгоняется, как самолет, который вот-вот оторвется от земли. Смотрю вперед и вижу, что там берега сходятся совсем. Пытаюсь убедить себя, что это все же красивая смерть — быть втянутым под землю дикой рекой среди прекрасных гор.
Но река, конечно, не уходит под землю, а просто разворачивается на 340-350о.
Обычно в этом месте скалы, наверное, нависают над водой, но теперь они затоплены и не так опасны — если не подходить вплотную. Я всегда хорошо чувствую движение воды — течение рек, штормовые волны и так далее — однако сейчас от меня почти ничего не зависит. Секунд пять лодку крутит и опрокидывает, потом выбрасывает вниз по течению, и я попадаю во второй разворот. Пытаюсь пройти его по внутренней стороне и оказываюсь в большом водоворотике, который едва удается обогнуть по параболе. Еще минута прыжков и кувыркания — и скалы расступаются, очень кстати, потому что уже начинает темнеть.
Передо мной «Затерянный мир» — абсолютно замкнутая долина длиной километров 14 и шириной 300-800 метров, окруженная километровыми скальными обрывами из белого мрамора. Река разливается вширь и успокаивается. Пристаю к берегу. Илистая отмель представляет собой великолепную коллекцию следов: олени нескольких калибров, золотая кошка, красный волк, выдра, еще чьи-то следы. До самой темноты развожу костер, чтобы просушить шмотки — дурацкая идея, ведь завтра плыть дальше.
Первая половина ночи напоминала «Борьбу за огонь» Ж. Рони-старшего. С интервалом в 30-40 минут к костру подходили звери и смотрели на меня и на пламя. Визит нанесли: олени, лиса, одноцветная циветта, каменная куница, белка-летяга и землеройки. Самым неприятным гостем был гималайский медведь, потому что он стал ходить вокруг костра, и мне пришлось делать то же самое, чтобы оставаться по другую сторону. Последний раз такое можно было увидеть, наверное, в палеолите:
голый человек с горящей дубиной в руке и пускающий слюни медведь ходят друг от друга вокруг огня. Потом он ушел. Вскоре внизу по долине засверкали молнии. Я развел «пионерский» костер, но первый удар грозы все равно его едва не погасил.
После двух часов «борьбы со стихией» передо мной была огромная куча дымящихся бревен с маленьким огоньком внутри. В полпятого дождь кончился, и я еще успел перехватить несколько летевших в костер бабочек, а также познакомиться с полосатой циветтой (?) и китайской лаской.
23.08. Едва начало светать, я отчалил и прошел Верхне-Динецкую? долину за два часа, с несколькими остановками. Она покрыта прекрасным лесом из сосны с пихтой, елью и тсугой. Высота, я думаю, 3000-3200 м. На полянах пасутся благородные и хохлатые олени, на осыпях — горалы и кабарги, а на скалах — тары и голубые бараны. Среди отмелей играют бирманские выдры, в кронах деревьев мелькают малые панды, темноспинные белки и харза (?). Птицы представлены в основном огромными стаями ходулочников и белых трясогузок (надо же!), но есть и более интересные вещи: два вида трагопанов, гималайский монал, лесные куропатки и многое другое.
Во время одной из вылазок, возвращаясь к лодке, вспугнул целую стаю моналов — словно бомба попала в Изумрудный город.
Дальше идут примерно 5 км порогов (я опрокидывался в среднем один раз на 500 м).
Это уже классический водный туризм, вот только река с годовым стоком, как у Днепра. Затем на 9-10 км тянется Средне-Динецкая? долина. Она совсем узкая, и пристать можно только к редким белым пляжам под великолепными мраморными обрывами. Склоны покрыты папоротниковыми лугами с бамбуком и редкими соснами. Из зверей здесь только сероу и пищухи, зато полно птиц. Чаще всего видишь белых ушастых фазанов, потому что они бросаются в глаза, но попадаются еще трагопаны Блита, трагопаны-сатиры (изредка), черно-белый и алмазный (?) фазаны и много всякой мелочи. Впрочем, река там течет очень быстро, и особенно считать фазанов не приходится.
Потом идут два очень неприятных водослива, а за ними — 15-километровый каньон с глинистыми стенками, всего 5-7 метров шириной, жуткий и совершенно непроходимый на вид, но вполне безопасный, если держаться стрежня — на такой скорости за стены лучше не задевать. Борта каньона почти сходятся над головой, плюс облачность и густая водяная пыль, так что плыть приходится в уютном полумраке.
Но вот я вылетаю в Нижне-Динецкую? долину — пару плоских террас в месте впадения маленького притока. Облака почти разошлись, и горы стало видно горы до самых 5000-6000-метровых пиков. Высота нижней долины около 2000-2500 м, размеры примерно 1х3 км. Это кустарниковая пустошь с голубыми гималайскими маками и почти без фауны — только агамы, сычуаньские прыгунчики и прочая мелочь. Вот в сосново-широколиственных лесах и арчевниках на склонах есть тары, сероу, олени мунтжак и хохлатый, фазаны синий ушастый, черно-белый и кровавый, хохлатая расписничка и даже обезьяна — золотой лангур (его я не видел ни в одной книге по китайской фауне — всюду он указан только для Ассама и Бутана). Вообще-то в этих долинах я надеялся встретить что-нибудь поинтереснее — пещерного льва, волосатого носорога или гигантопитека. Но не было даже следов обыкновенного снежного человека, хотя где ему еще водиться. как не здесь (если бы он существовал). Правда, благородного оленя-шоу никто не видел с 50-х годов, но я не уверен, что правильно определил подвид.
Еще через пару километров проходишь самое неприятное место: Меконг втискивается в щель шириной 3-5 м, а на выходе из нее ударяется в гранитную поперечную стену-дайку и «выстреливает» вверх двадцатиметровым фонтаном. Каяк летит кувырком, как из катапульты. Потом опять километров десять порогов, на одном из которых я прищемил два пальца левой руки между бортом каяка и камнем — очень неудачно. Дальше скалы сменяются травянистыми склонами, на правом берегу появляется тропинка, затем яки, кукуруза на террасах, деревни — и вот со ставших пониже гор эффектным серпантином спускается Тибетско-Юннаньская дорога. Она переходит на западный берег, чтобы обойти последний скальный обрыв, где в невероятном количестве гнездятся серые стрижи-аэродрамусы, снова на восточный. и тут я швартуюсь. Насколько помню карту «Гималаи», виденную у одного туриста, отсюда по берегу идут грунтовки до самого Лаоса.
Протащив каяк пять километров до поселка Дечен, рассказываю местным жителям, что приплыл сквозь «Полет Дракона» из Маркама. Они не очень-то верят, но покупают ободранный каяк за 200 Y. (Не знаю, что они собираются с ним делать на реке, где можно плавать только вниз).
Дечен — самый южный поселок тибетцев и одновременно самый северный в Юннани — горной провинции размером с Испанию. Ловлю попутку до Литонга на Янцзы. Отсюда начинается «Прыжок Тигра» (Хутяо Щиа) — теснина, в которой река за 30 км сбрасывает 300 м высоты (с 2400 до 2100) на 15 порогах. Склоны ущелья поднимаются до 4500-4900 м. В прошлом году КПК решила построить здесь ГЭС — первый случай, когда в Народном Собрании многие голосовали против.
Недавно пороги пыталась пройти команда из Пекина на закрытой лодке. На 1-м пороге (самом сложном) двое погибли, двое оставшихся прошли 13 и сломались на последнем, самом легком. Хорошо, что я уже продал каяк. Только 1-й порог труднее меконгских.
Ночую в пустой фанзе над 1-м порогом. Погода — то просвет, то опять дождь. Янцзы вдвое больше Меконга. Ну и денек выдался!
24.08. Иду вниз по каньону в компании Михеля, скалолаза-любителя из Дрездена.
Такой спутник очень кстати, потому что над каждой группой порогов стоит билетный киоск, и его приходится обходить по скалам. Приятно, что даже в совсем стертых турботинках я еще могу куда-то влезть. Фауна очень бедная, даже на недоступных участках противоположного берега. Утром повстречался гимнур (нечто среднее между ежом, опоссумом и морской свинкой), а больше ничего интересного. Ландшафт типа Средне— и Нижнединецкой долин, но с деревнями и полями. Выходы мрамора тоже есть, только маленькие.
Переправляемся через реку и ждем автобуса в Лиджанг. Отсюда начинаются настоящие приключения, потому что у меня осталось 24 $ и 200 Y на полтора месяца. В июне ме бы этого хватило на неделю, но теперь я гораздо лучше ориентируюсь в обстановке и многое знаю.
Например: почему вдоль дорог то и дело встречаются сортиры, облицованные кафелем, с яркими лампочками, но стены вокруг выгребных ям — с битым стеклом по верху? — Потому, что ведро дерьма стоит 10 Y, и каждый кресть-янин, поле которого выходит к дороге, старается заманить к себе как можно больше проезжих.
Почему в этой деревне бахчу охраняет вохра с волкодавом, а плантацию бананов не охраняют вообще? — Потому, что кило горных бананов стоит 3 Y, а кило красного перца — 50.
Почему, когда спрашиваешь дорогу у полицейского, он всегда показывает в сторону столицы провинции? — Потому, что там за тебя отвечает не он, а его начальство.
Почему китайские туристы так любят фотографироваться на фоне камней с надписями?
— Потому, что так они приобщаются к великому искусству каллиграфии.
Почему они еще больше любят сниматься на моем фоне? — Потому, что так они приобщаются к миру западной рекламы, блондинок и «Мальборо».
Почему они не пьют? — А потому, что злокачественно курят.
Почему Китай — такая здоровая страна, несмотря на всеобщее свинство? — Благодаря термосам: даже в самой нищей тибетской палатке их не меньше пяти, и пьют здесь только кипяченую воду.
Но, конечно, многого я еще не знаю. Например: почему от Ташкургана до Сиани и от Урумчи до Ласы все вот уже два месяца слушают одну и ту же кассету? Кто покупает товары в деревнях, где у каждого жителя — свой магазин, и все продают одно и то же? Почему некоторые люди, даже молодежь, до сих пор боятся заговорить с иностранцем, хотя большинство только об этом и мечтает? И, наконец, самый главный вопрос: как проехать зайцем в стране, где постоянно являешься центром внимания? Я сейчас в самой дальней точке маршрута, так что на этот вопрос придется найти ответ, даже если жить на хлебе, рисе. сырых макаронах и дарах полей.
А пока что Михель приглашает меня в кафе — познакомиться с кухней накси. Это один из самых симпатичных и интересных народов Китая. Они родственны тибетцам, но язык похож по звучанию на дагестанские: «Как пройти…» — «жех гку ббеу», «река» — «ггуббу», «здравствуйте» — «бмв», а «спасибо» — «дживиси». В X-XIV вв они создали свое королевство и письменность. Религия накси — буддизм секты Кагьяпа с элементами шаманизма
— Донгпа, ислама, несторианства и индуизма.
Поэтому дома украшены мальтийскими крестами и армянскими свастиками. Внешне они напоминают наиболее монголоидные типы татар.
Накси живут в матриархате. Женщины здесь — главы семей, они более раскованы, общительны и независимы, чем мужчины — нередко водят грузовики и трактора. Носят они синие блузы с ремнями крест-накрест на комиссарский манер и синие фуражки (это мода XIV века). Мужчины одеваются по-разному, но традиционный костюм — черное дэли, сплошь увешанное медными украшениями. Женщины накси гораздо красивее китаянок.
В три часа мы узнаем, что автобуса не будет — дорогу размыло. Решаю идти пешком (86 км, но есть надежда, что дорога интересная). В четыре начинается проливной дождь. К часу ночи влезаю на перевал 3600 м и ночую под навесом МТС. Пальцы на левой руке распухли и почернели.
25.08. Ночью крыша стала протекать, и весь спальник промок. Вскрыл нарывы на пальцах — меньше болят. Слегка простудился. Горы покрыты молодым сосняком, выросшим на месте сведенных лесов. Он почти не удерживает почву от размыва, и через дорогу каждые несколько шагов текут красные, бурые или желтые речки.
Ливень не ослабевает ни на миг. Фауна бедная: мелкие птицы, жабы да кротовые землеройки.
На привале вдруг начал терять сознание. Испугался, что серьезно заболел, но это всего лишь голодный обморок: если не считать обеда в кафе, последние дни я питался только сырыми макаронами, обкусывая пачку по мере того, как она размокала от дождя. Прошелся немного — полегчало.
Вечером резко похолодало. Я собирался дойти до города к утру, но на 70-м километре сломался. Нашел в пустом сарае котелок и сварил роскошный грибной суп с остатками макарон и бульонными кубиками. Еще через пару километров наткнулся на маленький, только что построенный отель у дороги. Поскольку я оказался в нем первым иностранцем, денег с меня не взяли ни за ужин и завтрак, ни за ночлег.
Отличные ребята. Я даже дал одной свой адрес. У нее есть шанс быть первой накси в Москве. Ребята говорят по-английски, но попросили меня составить текст вывески, которая заманивала бы интуристов. Я подумал-подумал и написал: «Вилла Баошуо — клуб автостопперов. Вход только для малоимущих туристов». Расчет был на то, что любой житель Запада считает себя малоимущим. Все, отбой.
26.08. День моего писательского триумфа: в семь утра у отеля тормозит заказной джип с немецкими туристами — жирными хмырями, только сигар не хватает. Слово мастера пера — великая сила!
Здесь очень красиво, как выяснилось: выше по реке сохранился лес из пихт, елей и гималайских сосен, а над ним торчат башни горы Сатсето (5596 м) с ледниками в ущельях. Дождь сменился снегом, и дубняк жуткий. Шмотки за ночь совершенно не высохли. Как-то дико видеть в заснеженном лесу стаи длиннохвостых попугаев.
Из Бошуо (3000 м) спускаюсь в Лиджанг (2400), столицу накси. В последнее время (около миллиона лет) тяжелое Тибетское плато начало разрушаться — от него откалываются отдельные куски и медленно опускаются. Такие «осколки» — это, например, плато Алтын на севере, Мустанг и Заскар на юге, Сычуаньское Болотное плато на востоке. В Северной Юннани целая куча таких обломков, разделенных горами и очень глубокими ущельями. На одном из этих мини-плато стоит Лиджанг.
Старый горд не менее колоритен, чем Ласа — лабиринт каналов, мостиков, маленьких рынков и парков. На рынках торгуют лекарствами, как то: трутовиками, шкурками мангустов и хорьковых барсуков, сушеными желтопузиками, черепами гимнуров; а также всем прочим, в том числе ананасами по 1 Y за штуку. Вдоль улиц тянется нечто вроде тротуарных бортиков, по которым и ходишь, а между ними по колено воды. На другом конце Лиджанга — парк с озером и храмами в честь Черного Дракона. «Дракон»
— это обитающий в озере эндемичный углозуб (10-сантиметровый тритончик). Под крышей одного из храмов, стоящего на островке посреди озера, я и ночую. Здесь теплее, чем в Баошуо, но все равно холодно. Ночью по парку бегают тупайи — с виду нечто среднее между крысой и белкой, но относящееся к приматам — возможно, наши прямые предки. По берегу ходит бурая рыбная сова и промышляет священных углозубов. Говорят, летом здесь жарко, но, похоже, осень начинается рановато.
27.08. Утром облака чуть поднялись, и даже видно гору Сатсето, но дождь льет с той же силой, что и предыдущие три дня. Зато пальцы уже почти не болят. На местной автостанции билеты проверяют при входе в автобус, так что можно просто влезть в окно с другой стороны (народ полностью одобряет). По холмам, поросшим сосной, гималайским кедром и папоротником на ярко-красной почве, еду на юг.
Последний «осколок Тибета» — такой большой, что на нем уместилось 40-километровое озеро Эрхай и город Дали. Местные жители — племя бай (тибето-бирманская группа). Они похожи на накси, но мельче, одеваются ярче, а дома у них оштукатуренные и без сторожевых башен. Хотя здесь на проводах уже сидят тропические пташки, холод и дождь почти такие же, как в Лиджанге. Завтра я надеюсь получить вознаграждение за все трудности, спустившись в тропические леса. А пока брожу по автостанции, с тоской думая о предстоящей ночевке в холодном пустом автобусе. И что же? Мне встречаются китайские студенты, а они куда понятливее западных и на просьбу разрешить переночевать в их номере реагируют спокойно. У них есть пустая койка, и они подарили мне сувенир — бумажку в 10 Y.
Теперь я сижу у окна с видом на озеро, сушу шмотки и пишу дневник. По заливу плавают на джонках рыбаки с командами ручных бакланов. У каждой птицы на шее медный ошейник, чтобы он не проглатывал пойманную рыбу, а приносил хозяину.
Студент, как и вся местная молодежь, ведут со мной разговоры, за которые тут можно сесть лет на десять. Про коммуняк им все давно ясно. Горбачева не любят за предательство во время Тяньаньмэньских событий, зато очень любят Борю. А тем временем я продолжаю издеваться над несчастным английским языком, переводя на него одну из моих любимых песенок:
Временно все в этом мире бушующем, Есть только миг — за него и держись, Есть только миг между прошлым и будущим — Именно он называется жизнь.
Вечный покой сердце вряд ли обрадует, Вечный покой для седых пирамид, А для звезды, что сорвалась и падает, Есть только миг — ослепительный миг.
Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия, Мне не всегда по пути будет с ним:
Все, чем дышу, чем рискую на свете я —
Мигом одним, только мигом одним.
Nothing`s forever in this world of storms and tides,
Only an instance is all we have got,
Only an instance between past and future times,
Life is an instance, containing your thought.
Calmful stagnation will not please my heart at all,
Only for Pyramids it is all right,
But for the star that took off in it`s flight to fall
There`s an instance — an instance of light.
Let all this world fly away trough the centuries,
I am hitchhiking on it not for long:
All that I breath, that I risk in adventures —
Is just an instance, an instance alone.
Глава третья. В тепле и уюте
28.08. Осталось 24$+195Y. Из западной музыки в Китае наиболее популярны «Янки Дудл», вальсы Штрауса, увертюра к «Рабыне Изауре», «Modern Talking» и «Полет Валькирий» Вагнера. Но все это слышишь очень редко, а в основном — все та же одна кассета, начинающаяся со слов «гонжи-ни-гонга, чинчи-во-чинча» (ты пришел, я ушла).
Дорога в Южную Юннань смыта проклятым дождем, и я еду по «Старой Бирманской Дороге» на юго-запад, в Раджи. По пути проезжаем Бэйшань — столицу народов лису, ну, джингпо, пуми и айни. Все они мало отличаются друг от друга, языки их близки к бирманскому, одежда — к тибетской, а архитектура — к китайской.
За Люкси, деревней племени жинно (тибетская группа) дорога размыта. Вылезаю на перевале ~1900 м, покрытом лесом из сосны Меркуза (?) и цветущих магнолий четырех видов. Сосна, видимо, в этом году дала хороший урожай семян: лес кишит фауной. Прежде всего замечаешь обезьян. Тут водится несколько макак, из них медвежий настолько похож на йети, что становится жутко. Кстати, в Китае есть свое общество «криптозоологов», которые утверждают, что снежный человек — гигантский бесхвостый макак. Обезьяны-тонкотелы очень красивые, но гораздо более осторожные: дымчато-серый ринопитек Брелиха, лангуры серебристый и черный.
19.08. Еду попутками на запад. Ландшафт сплошь заселенный, но довольно красивый:
изумрудные рисовые чеки, яркая зелень деревьев, темно-красные обрывы. Крестьяне пасут огромные стада уток. За Яанем сквозь пелену дождя проступают склоны гор, а после реки Дадухэ начинается серпантин. Вскоре толстые серые буйволы на обочинах сменяются рыжими коровами, потом пегими цзо (гибрид коровы с яком), и наконец, черные яки возвещают близость перевала через хребет Дясюэшань. Ночуем в Кандине, тибетском городке с парой красивых монастырей. Это Кам — Восточный Тибет.
Местные жители, кампа, самые богатые и культурные из тибетцев, особенно те, кто живет в китайских провинциях, а не в самом автономном районе. Они носят черные дели и алую чалму в форме обруча. Поймал грузовик, идущий в Ласу, в котором и сплю. Мокрый снег.
20.08. Ночью облака рвались, и в свете молодой луны было видно Гунггашань (7556 м) — белую трехгранную пирамиду, распустившую по окрестным хребтам длинные щупальца ледников. Утром снова дождь, хотя облачность вроде бы поднялась, а ветер усилился. Проезжаем еще перевал, но из-за метели ничего не видно.
Переплываем на пароме вздувшийся оранжевый Ялунчьжян и поднимаемся на плато.
Навстречу идут лесовозы, каждый с 2-5 огромными бревнами. Здесь уже белые ушастые фазаны вместо синих, западные кундыки вместо восточных и тибетский чай с цзамбой вместо еды.
Вообще я разработал для себя оптимальный дневной рацион: 2 пиалки риса, 1 пиала лапши, пачка печенья, 3 лепешки (если попадутся), арбуз (итого 6 Y) и дары полей. Когда долго нет какой-нибудь халявы, покупаю банку свинины за 3 Y, а если плохое настроение — банку кокосового молока за 5 Y, но это уже роскошь.
21.08. Погода все еще паршивая, хотя дождь почти перестал. Проезжаем каньон Янцзы с прекрасным елово-пихтовым лесом. Река шириной с Москву-реку, только быстрая.
Этот район, где великие реки Азии текут совсем рядом, разделенные очень высокими узкими хребтами, называется Юнлонг — «Страна Драконов в Облаках». Всего в 40 км к западу от Янцзы в бездонном, недоступном каньоне «Полет Дракона» течет Меконг, крупнейшая река Индокитая. Стены его ущелья так высоки и круты, что в некоторые участки теснины еще не ступала нога человека. Еще западнее, за хребтом Баошань (до 6740 м), всего в 20 км от Меконга, каньон Салуина — он, как и Янцзы, начинается грязным ручейком на обочине шоссе Ласа-Голмуд, а в Бирме это река величиной с Днепр. Дальше — снова узкая горная стена, и за ней уже каньоны притоков Брахмапутры. По этим рекам никто никогда не сплавлялся от начала до конца, хотя в верховьях, на Тибетском плато, это несложно, а внизу они судоходны. Жак Паганель когда-то мечтал проплыть Цангпо (Брахмапутру), а какой-то янки пытался проскочить в бочке знаменитые пороги «Прыжок Тигра» на Янцзы. На Ниагаре такой фокус ему удался, но на сей раз не повезло: ни его, ни бочку никто больше не видел. А ведь какие возможности! Всего 25-40 км, и ты, в зависимости от выбора реки, спускаешься либо в Восточно-Китайское море через весь Китай, либо в Сайгон через Таиланд, Лаос и Камбоджу, либо в Мандалай и Рангун через Бирму, либо в Бангладеш через Ассам. Живым. конечно, не доплывешь, разве что по Иравади — она вроде бы попроще, хотя…
Пересекли границу Шечьжень-Тибетского автономного района и доехали в Маркам (3630 м), уже в бассейне Меконга.
22.08. Утром меня ловит международная полиция. Маркам, вся дорога на запад (в Ласу) и первые 300 км дороги на юг (в Юннань) закрыты для иностранцев. Меня и троих швейцарцев, сплавлявшихся на каяках по верхнему Меконгу, конвоируют к дороге, чтобы посадить на попутные грузовики и отправить обратно в Чэнду. Обычно Дацзыбао помогает в таких случаях. Но местные полицейские, кажется, просто неграмотные.
Швейцарцы сплавились по реке примерно 1200 км за неделю. По их словам, сплав по плато легкий и быстрый, но до поселка Дзад„ у истока они добирались месяц.
Ждем машину часа полтора. Потом двое швейцарцев и двухместный каяк уезжают.
Начинается дождь. Обидно до крайности. И тут на меня находит. Подобные приступы, когда чувствуешь, что сейчас сделаешь что-то дикое, и не можешь остановиться, бывают у меня примерно раз в пять лет. В первый раз это закончилось падением с велика и неделей на костыле, во второй раз я прыгнул… неважно, откуда, и заработал кучу денег. И вот опять. С полчаса пытаюсь себя отговорить, потом сдаюсь.
— Слушай, — говорю швейцарцу, — продай мне каяк.
Минут пять он не понимает, о чем речь, потом мы долго торгуемся, пока цена не снижается с 500 $ (цена лодки в Берне) до 50. Дождь очень кстати усиливается, и я тщательно упаковываю вещи, документы и т.д. в полиэтилен, а потом засовываю рюкзак в корму каяка — двухметровой пластиковой лодочки с проволочным каркасом.
Появляется грузовик. Река Марчьжян в пяти метрах — пока полисмен смотрит на дорогу, я сталкиваю лодку на воду, и, когда он оборачивается, я уже прохожу под мостом, а когда он взбегает на мост, я давно вне выстрела, хотя он, конечно. и не стреляет — они со швейцарцем стоят и смотрят мне вслед, открыв рот. Они остались, а я уплыл. Вот так-то.
Впрочем, мне было уже не до них. Марчьжян — небольшая речка, но она сбрасывает метров двести за 38 км от Марчьжяна до устья, и хотя, благодаря паводку, камни ушли под воду, мне с моим скромным опытом водного туризма ее вполне хватило. То и дело я едва успевал пристать к берегу, чтобы «обнести» водопадик или порог.
Через три часа меня вынесло в Меконг, и это было здорово. Его уровень был намного выше нормы, и он мчался на юг ровной бурой лентой в полсотни метров шириной. Конечно, водоворотов и водяных бугров над подводными камнями было полно, но легкий каяк пролетал их, даже не качнувшись.
Так я лечу с 16 до 18 часов по очень глубокой долине с зелеными склонами, уходящими в облака. Потом скорость начинает быстро возрастать — ветер бьет в лицо с такой силой, что приходится снять полиэтиленовую накидку, чтобы не порвалась. Склоны каньона превращаются в вертикальные стены, а река сужается метров до 25, потом до 10 и разгоняется, как самолет, который вот-вот оторвется от земли. Смотрю вперед и вижу, что там берега сходятся совсем. Пытаюсь убедить себя, что это все же красивая смерть — быть втянутым под землю дикой рекой среди прекрасных гор.
Но река, конечно, не уходит под землю, а просто разворачивается на 340-350о.
Обычно в этом месте скалы, наверное, нависают над водой, но теперь они затоплены и не так опасны — если не подходить вплотную. Я всегда хорошо чувствую движение воды — течение рек, штормовые волны и так далее — однако сейчас от меня почти ничего не зависит. Секунд пять лодку крутит и опрокидывает, потом выбрасывает вниз по течению, и я попадаю во второй разворот. Пытаюсь пройти его по внутренней стороне и оказываюсь в большом водоворотике, который едва удается обогнуть по параболе. Еще минута прыжков и кувыркания — и скалы расступаются, очень кстати, потому что уже начинает темнеть.
Передо мной «Затерянный мир» — абсолютно замкнутая долина длиной километров 14 и шириной 300-800 метров, окруженная километровыми скальными обрывами из белого мрамора. Река разливается вширь и успокаивается. Пристаю к берегу. Илистая отмель представляет собой великолепную коллекцию следов: олени нескольких калибров, золотая кошка, красный волк, выдра, еще чьи-то следы. До самой темноты развожу костер, чтобы просушить шмотки — дурацкая идея, ведь завтра плыть дальше.
Первая половина ночи напоминала «Борьбу за огонь» Ж. Рони-старшего. С интервалом в 30-40 минут к костру подходили звери и смотрели на меня и на пламя. Визит нанесли: олени, лиса, одноцветная циветта, каменная куница, белка-летяга и землеройки. Самым неприятным гостем был гималайский медведь, потому что он стал ходить вокруг костра, и мне пришлось делать то же самое, чтобы оставаться по другую сторону. Последний раз такое можно было увидеть, наверное, в палеолите:
голый человек с горящей дубиной в руке и пускающий слюни медведь ходят друг от друга вокруг огня. Потом он ушел. Вскоре внизу по долине засверкали молнии. Я развел «пионерский» костер, но первый удар грозы все равно его едва не погасил.
После двух часов «борьбы со стихией» передо мной была огромная куча дымящихся бревен с маленьким огоньком внутри. В полпятого дождь кончился, и я еще успел перехватить несколько летевших в костер бабочек, а также познакомиться с полосатой циветтой (?) и китайской лаской.
23.08. Едва начало светать, я отчалил и прошел Верхне-Динецкую? долину за два часа, с несколькими остановками. Она покрыта прекрасным лесом из сосны с пихтой, елью и тсугой. Высота, я думаю, 3000-3200 м. На полянах пасутся благородные и хохлатые олени, на осыпях — горалы и кабарги, а на скалах — тары и голубые бараны. Среди отмелей играют бирманские выдры, в кронах деревьев мелькают малые панды, темноспинные белки и харза (?). Птицы представлены в основном огромными стаями ходулочников и белых трясогузок (надо же!), но есть и более интересные вещи: два вида трагопанов, гималайский монал, лесные куропатки и многое другое.
Во время одной из вылазок, возвращаясь к лодке, вспугнул целую стаю моналов — словно бомба попала в Изумрудный город.
Дальше идут примерно 5 км порогов (я опрокидывался в среднем один раз на 500 м).
Это уже классический водный туризм, вот только река с годовым стоком, как у Днепра. Затем на 9-10 км тянется Средне-Динецкая? долина. Она совсем узкая, и пристать можно только к редким белым пляжам под великолепными мраморными обрывами. Склоны покрыты папоротниковыми лугами с бамбуком и редкими соснами. Из зверей здесь только сероу и пищухи, зато полно птиц. Чаще всего видишь белых ушастых фазанов, потому что они бросаются в глаза, но попадаются еще трагопаны Блита, трагопаны-сатиры (изредка), черно-белый и алмазный (?) фазаны и много всякой мелочи. Впрочем, река там течет очень быстро, и особенно считать фазанов не приходится.
Потом идут два очень неприятных водослива, а за ними — 15-километровый каньон с глинистыми стенками, всего 5-7 метров шириной, жуткий и совершенно непроходимый на вид, но вполне безопасный, если держаться стрежня — на такой скорости за стены лучше не задевать. Борта каньона почти сходятся над головой, плюс облачность и густая водяная пыль, так что плыть приходится в уютном полумраке.
Но вот я вылетаю в Нижне-Динецкую? долину — пару плоских террас в месте впадения маленького притока. Облака почти разошлись, и горы стало видно горы до самых 5000-6000-метровых пиков. Высота нижней долины около 2000-2500 м, размеры примерно 1х3 км. Это кустарниковая пустошь с голубыми гималайскими маками и почти без фауны — только агамы, сычуаньские прыгунчики и прочая мелочь. Вот в сосново-широколиственных лесах и арчевниках на склонах есть тары, сероу, олени мунтжак и хохлатый, фазаны синий ушастый, черно-белый и кровавый, хохлатая расписничка и даже обезьяна — золотой лангур (его я не видел ни в одной книге по китайской фауне — всюду он указан только для Ассама и Бутана). Вообще-то в этих долинах я надеялся встретить что-нибудь поинтереснее — пещерного льва, волосатого носорога или гигантопитека. Но не было даже следов обыкновенного снежного человека, хотя где ему еще водиться. как не здесь (если бы он существовал). Правда, благородного оленя-шоу никто не видел с 50-х годов, но я не уверен, что правильно определил подвид.
Еще через пару километров проходишь самое неприятное место: Меконг втискивается в щель шириной 3-5 м, а на выходе из нее ударяется в гранитную поперечную стену-дайку и «выстреливает» вверх двадцатиметровым фонтаном. Каяк летит кувырком, как из катапульты. Потом опять километров десять порогов, на одном из которых я прищемил два пальца левой руки между бортом каяка и камнем — очень неудачно. Дальше скалы сменяются травянистыми склонами, на правом берегу появляется тропинка, затем яки, кукуруза на террасах, деревни — и вот со ставших пониже гор эффектным серпантином спускается Тибетско-Юннаньская дорога. Она переходит на западный берег, чтобы обойти последний скальный обрыв, где в невероятном количестве гнездятся серые стрижи-аэродрамусы, снова на восточный. и тут я швартуюсь. Насколько помню карту «Гималаи», виденную у одного туриста, отсюда по берегу идут грунтовки до самого Лаоса.
Протащив каяк пять километров до поселка Дечен, рассказываю местным жителям, что приплыл сквозь «Полет Дракона» из Маркама. Они не очень-то верят, но покупают ободранный каяк за 200 Y. (Не знаю, что они собираются с ним делать на реке, где можно плавать только вниз).
Дечен — самый южный поселок тибетцев и одновременно самый северный в Юннани — горной провинции размером с Испанию. Ловлю попутку до Литонга на Янцзы. Отсюда начинается «Прыжок Тигра» (Хутяо Щиа) — теснина, в которой река за 30 км сбрасывает 300 м высоты (с 2400 до 2100) на 15 порогах. Склоны ущелья поднимаются до 4500-4900 м. В прошлом году КПК решила построить здесь ГЭС — первый случай, когда в Народном Собрании многие голосовали против.
Недавно пороги пыталась пройти команда из Пекина на закрытой лодке. На 1-м пороге (самом сложном) двое погибли, двое оставшихся прошли 13 и сломались на последнем, самом легком. Хорошо, что я уже продал каяк. Только 1-й порог труднее меконгских.
Ночую в пустой фанзе над 1-м порогом. Погода — то просвет, то опять дождь. Янцзы вдвое больше Меконга. Ну и денек выдался!
24.08. Иду вниз по каньону в компании Михеля, скалолаза-любителя из Дрездена.
Такой спутник очень кстати, потому что над каждой группой порогов стоит билетный киоск, и его приходится обходить по скалам. Приятно, что даже в совсем стертых турботинках я еще могу куда-то влезть. Фауна очень бедная, даже на недоступных участках противоположного берега. Утром повстречался гимнур (нечто среднее между ежом, опоссумом и морской свинкой), а больше ничего интересного. Ландшафт типа Средне— и Нижнединецкой долин, но с деревнями и полями. Выходы мрамора тоже есть, только маленькие.
Переправляемся через реку и ждем автобуса в Лиджанг. Отсюда начинаются настоящие приключения, потому что у меня осталось 24 $ и 200 Y на полтора месяца. В июне ме бы этого хватило на неделю, но теперь я гораздо лучше ориентируюсь в обстановке и многое знаю.
Например: почему вдоль дорог то и дело встречаются сортиры, облицованные кафелем, с яркими лампочками, но стены вокруг выгребных ям — с битым стеклом по верху? — Потому, что ведро дерьма стоит 10 Y, и каждый кресть-янин, поле которого выходит к дороге, старается заманить к себе как можно больше проезжих.
Почему в этой деревне бахчу охраняет вохра с волкодавом, а плантацию бананов не охраняют вообще? — Потому, что кило горных бананов стоит 3 Y, а кило красного перца — 50.
Почему, когда спрашиваешь дорогу у полицейского, он всегда показывает в сторону столицы провинции? — Потому, что там за тебя отвечает не он, а его начальство.
Почему китайские туристы так любят фотографироваться на фоне камней с надписями?
— Потому, что так они приобщаются к великому искусству каллиграфии.
Почему они еще больше любят сниматься на моем фоне? — Потому, что так они приобщаются к миру западной рекламы, блондинок и «Мальборо».
Почему они не пьют? — А потому, что злокачественно курят.
Почему Китай — такая здоровая страна, несмотря на всеобщее свинство? — Благодаря термосам: даже в самой нищей тибетской палатке их не меньше пяти, и пьют здесь только кипяченую воду.
Но, конечно, многого я еще не знаю. Например: почему от Ташкургана до Сиани и от Урумчи до Ласы все вот уже два месяца слушают одну и ту же кассету? Кто покупает товары в деревнях, где у каждого жителя — свой магазин, и все продают одно и то же? Почему некоторые люди, даже молодежь, до сих пор боятся заговорить с иностранцем, хотя большинство только об этом и мечтает? И, наконец, самый главный вопрос: как проехать зайцем в стране, где постоянно являешься центром внимания? Я сейчас в самой дальней точке маршрута, так что на этот вопрос придется найти ответ, даже если жить на хлебе, рисе. сырых макаронах и дарах полей.
А пока что Михель приглашает меня в кафе — познакомиться с кухней накси. Это один из самых симпатичных и интересных народов Китая. Они родственны тибетцам, но язык похож по звучанию на дагестанские: «Как пройти…» — «жех гку ббеу», «река» — «ггуббу», «здравствуйте» — «бмв», а «спасибо» — «дживиси». В X-XIV вв они создали свое королевство и письменность. Религия накси — буддизм секты Кагьяпа с элементами шаманизма
— Донгпа, ислама, несторианства и индуизма.
Поэтому дома украшены мальтийскими крестами и армянскими свастиками. Внешне они напоминают наиболее монголоидные типы татар.
Накси живут в матриархате. Женщины здесь — главы семей, они более раскованы, общительны и независимы, чем мужчины — нередко водят грузовики и трактора. Носят они синие блузы с ремнями крест-накрест на комиссарский манер и синие фуражки (это мода XIV века). Мужчины одеваются по-разному, но традиционный костюм — черное дэли, сплошь увешанное медными украшениями. Женщины накси гораздо красивее китаянок.
В три часа мы узнаем, что автобуса не будет — дорогу размыло. Решаю идти пешком (86 км, но есть надежда, что дорога интересная). В четыре начинается проливной дождь. К часу ночи влезаю на перевал 3600 м и ночую под навесом МТС. Пальцы на левой руке распухли и почернели.
25.08. Ночью крыша стала протекать, и весь спальник промок. Вскрыл нарывы на пальцах — меньше болят. Слегка простудился. Горы покрыты молодым сосняком, выросшим на месте сведенных лесов. Он почти не удерживает почву от размыва, и через дорогу каждые несколько шагов текут красные, бурые или желтые речки.
Ливень не ослабевает ни на миг. Фауна бедная: мелкие птицы, жабы да кротовые землеройки.
На привале вдруг начал терять сознание. Испугался, что серьезно заболел, но это всего лишь голодный обморок: если не считать обеда в кафе, последние дни я питался только сырыми макаронами, обкусывая пачку по мере того, как она размокала от дождя. Прошелся немного — полегчало.
Вечером резко похолодало. Я собирался дойти до города к утру, но на 70-м километре сломался. Нашел в пустом сарае котелок и сварил роскошный грибной суп с остатками макарон и бульонными кубиками. Еще через пару километров наткнулся на маленький, только что построенный отель у дороги. Поскольку я оказался в нем первым иностранцем, денег с меня не взяли ни за ужин и завтрак, ни за ночлег.
Отличные ребята. Я даже дал одной свой адрес. У нее есть шанс быть первой накси в Москве. Ребята говорят по-английски, но попросили меня составить текст вывески, которая заманивала бы интуристов. Я подумал-подумал и написал: «Вилла Баошуо — клуб автостопперов. Вход только для малоимущих туристов». Расчет был на то, что любой житель Запада считает себя малоимущим. Все, отбой.
26.08. День моего писательского триумфа: в семь утра у отеля тормозит заказной джип с немецкими туристами — жирными хмырями, только сигар не хватает. Слово мастера пера — великая сила!
Здесь очень красиво, как выяснилось: выше по реке сохранился лес из пихт, елей и гималайских сосен, а над ним торчат башни горы Сатсето (5596 м) с ледниками в ущельях. Дождь сменился снегом, и дубняк жуткий. Шмотки за ночь совершенно не высохли. Как-то дико видеть в заснеженном лесу стаи длиннохвостых попугаев.
Из Бошуо (3000 м) спускаюсь в Лиджанг (2400), столицу накси. В последнее время (около миллиона лет) тяжелое Тибетское плато начало разрушаться — от него откалываются отдельные куски и медленно опускаются. Такие «осколки» — это, например, плато Алтын на севере, Мустанг и Заскар на юге, Сычуаньское Болотное плато на востоке. В Северной Юннани целая куча таких обломков, разделенных горами и очень глубокими ущельями. На одном из этих мини-плато стоит Лиджанг.
Старый горд не менее колоритен, чем Ласа — лабиринт каналов, мостиков, маленьких рынков и парков. На рынках торгуют лекарствами, как то: трутовиками, шкурками мангустов и хорьковых барсуков, сушеными желтопузиками, черепами гимнуров; а также всем прочим, в том числе ананасами по 1 Y за штуку. Вдоль улиц тянется нечто вроде тротуарных бортиков, по которым и ходишь, а между ними по колено воды. На другом конце Лиджанга — парк с озером и храмами в честь Черного Дракона. «Дракон»
— это обитающий в озере эндемичный углозуб (10-сантиметровый тритончик). Под крышей одного из храмов, стоящего на островке посреди озера, я и ночую. Здесь теплее, чем в Баошуо, но все равно холодно. Ночью по парку бегают тупайи — с виду нечто среднее между крысой и белкой, но относящееся к приматам — возможно, наши прямые предки. По берегу ходит бурая рыбная сова и промышляет священных углозубов. Говорят, летом здесь жарко, но, похоже, осень начинается рановато.
27.08. Утром облака чуть поднялись, и даже видно гору Сатсето, но дождь льет с той же силой, что и предыдущие три дня. Зато пальцы уже почти не болят. На местной автостанции билеты проверяют при входе в автобус, так что можно просто влезть в окно с другой стороны (народ полностью одобряет). По холмам, поросшим сосной, гималайским кедром и папоротником на ярко-красной почве, еду на юг.
Последний «осколок Тибета» — такой большой, что на нем уместилось 40-километровое озеро Эрхай и город Дали. Местные жители — племя бай (тибето-бирманская группа). Они похожи на накси, но мельче, одеваются ярче, а дома у них оштукатуренные и без сторожевых башен. Хотя здесь на проводах уже сидят тропические пташки, холод и дождь почти такие же, как в Лиджанге. Завтра я надеюсь получить вознаграждение за все трудности, спустившись в тропические леса. А пока брожу по автостанции, с тоской думая о предстоящей ночевке в холодном пустом автобусе. И что же? Мне встречаются китайские студенты, а они куда понятливее западных и на просьбу разрешить переночевать в их номере реагируют спокойно. У них есть пустая койка, и они подарили мне сувенир — бумажку в 10 Y.
Теперь я сижу у окна с видом на озеро, сушу шмотки и пишу дневник. По заливу плавают на джонках рыбаки с командами ручных бакланов. У каждой птицы на шее медный ошейник, чтобы он не проглатывал пойманную рыбу, а приносил хозяину.
Студент, как и вся местная молодежь, ведут со мной разговоры, за которые тут можно сесть лет на десять. Про коммуняк им все давно ясно. Горбачева не любят за предательство во время Тяньаньмэньских событий, зато очень любят Борю. А тем временем я продолжаю издеваться над несчастным английским языком, переводя на него одну из моих любимых песенок:
Временно все в этом мире бушующем, Есть только миг — за него и держись, Есть только миг между прошлым и будущим — Именно он называется жизнь.
Вечный покой сердце вряд ли обрадует, Вечный покой для седых пирамид, А для звезды, что сорвалась и падает, Есть только миг — ослепительный миг.
Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия, Мне не всегда по пути будет с ним:
Все, чем дышу, чем рискую на свете я —
Мигом одним, только мигом одним.
Nothing`s forever in this world of storms and tides,
Only an instance is all we have got,
Only an instance between past and future times,
Life is an instance, containing your thought.
Calmful stagnation will not please my heart at all,
Only for Pyramids it is all right,
But for the star that took off in it`s flight to fall
There`s an instance — an instance of light.
Let all this world fly away trough the centuries,
I am hitchhiking on it not for long:
All that I breath, that I risk in adventures —
Is just an instance, an instance alone.
Глава третья. В тепле и уюте
А окончательное условие подлинного счастья человечества — полное и безусловное избавление от денег и их омерзительной власти.
К. Маркс, Ф. Энгельс. Манифест Коммунистической партии
28.08. Осталось 24$+195Y. Из западной музыки в Китае наиболее популярны «Янки Дудл», вальсы Штрауса, увертюра к «Рабыне Изауре», «Modern Talking» и «Полет Валькирий» Вагнера. Но все это слышишь очень редко, а в основном — все та же одна кассета, начинающаяся со слов «гонжи-ни-гонга, чинчи-во-чинча» (ты пришел, я ушла).
Дорога в Южную Юннань смыта проклятым дождем, и я еду по «Старой Бирманской Дороге» на юго-запад, в Раджи. По пути проезжаем Бэйшань — столицу народов лису, ну, джингпо, пуми и айни. Все они мало отличаются друг от друга, языки их близки к бирманскому, одежда — к тибетской, а архитектура — к китайской.
За Люкси, деревней племени жинно (тибетская группа) дорога размыта. Вылезаю на перевале ~1900 м, покрытом лесом из сосны Меркуза (?) и цветущих магнолий четырех видов. Сосна, видимо, в этом году дала хороший урожай семян: лес кишит фауной. Прежде всего замечаешь обезьян. Тут водится несколько макак, из них медвежий настолько похож на йети, что становится жутко. Кстати, в Китае есть свое общество «криптозоологов», которые утверждают, что снежный человек — гигантский бесхвостый макак. Обезьяны-тонкотелы очень красивые, но гораздо более осторожные: дымчато-серый ринопитек Брелиха, лангуры серебристый и черный.