Диш Томас Майкл. Эхо плоти моей

   Неужели он всего четыре года назад любил эту женщину? Каким образом чувство может исчезнуть так полно, что не остается даже воспоминаний о нем?
   Мэрион поднялась с дивана, подошла к двери, нажала кнопку, открывающую внизу входную дверь. Должно быть, снизу кто-то позвонил. Затем Мэрион исчезла на кухне. Книгу она оставила открытой на столе возле дивана. Хэнзард, нагнувшись, прочел один абзац:
   “Мэрион Хэнзард, сидя на кровати, взглянула на себя в трюмо. Бывали мгновения, и это было одно из них, когда собственная красота поражала ее. Обычно она не считала себя красивой, хотя дурнушкой тоже никогда не была и не будет. Но как могла она, Мэрион Хэнзард, надеяться составить конкуренцию кареглазым красоткам из Мехико-сити с их иссиня-черными волосами и высокомерным, чувственным выражением на лице?”
   Хэнзард отвел глаза от романа, который читала его бывшая жена, чувствуя такую же неловкость, как если бы застал ее за каким-либо постыдным занятием. Ему стало стыдно, он решил уйти.
   И тут в комнату вошел его сын. Должно быть, Мэрион как раз и поднималась с дивана, чтобы впустить его в дом. С тех пор, как Хэнзард видел сына в последний раз, его волосы потемнели, и выпал еще один молочный зуб. И одет Натан-младший был победнее, чем во время воскресных встреч с папашей.
   Человек с черным пузырем на голове заговорил с Натаном-младшим. Он произносил слова в ровной спокойной манере, и это еще больше уверило Хэнзарда, что перед ним постоянный обитатель квартиры его бывшей жены. Мэрион вернулась с кухни и тоже заговорила с сыном. Щеки мальчика стали краснеть. Было похоже, что он протестует против чего-то. В эту минуту Хэнзарда особенно выводила из себя необъятная тишина, разлитая вокруг. Одно дело — несколько минут посмотреть телевизор с выключенным звуком — это даже забавно, но совсем другое дело — наблюдать, как слова беззвучно срываются с губ твоего собственного сына.
   Спор кончился тем, что человек в черном пузыре мягко, но уверенно вытолкнул Натана-младшего на лестницу и запер за ним дверь. Хэнзард последовал за своим сыном в лифт. Он был абсолютно уверен, что ни один лифт в домах С-Ш не сможет двигаться настолько быстро, чтобы ему угрожала опасность провалиться сквозь пол.
   Здания в районах С-Ш построены так, чтобы дети могли играть на крышах, вместо того чтобы толпиться на улицах внизу. Строители создали просторные площадки для игр, проявив отменную фантазию и применив отвратительные материалы. В результате все их постройки: лабиринт, пчелиные соты игрушечных домиков, спортивная площадка — уже находились в стадии распада. Когда-то площадку защищал тент, но теперь от него остались лишь клочки и лохмотья. Кое-где был поломан даже парапет крыши.
   Натан-младший вышел из лифта, и тут же другой мальчик, постарше, позвал его в лабиринт. Хэнзард пошел следом. Извилистые бетонные коридоры были битком набиты детьми, такими же, как и его сын, и помладше. Ни о каких играх тут не могло быть и речи, а более просторные спортивные площадки были заняты старшими ребятами.
   Натан-младший пробился к кучке своих приятелей. Некоторое время они перешептывались, затем группа человек в семь выскочила из лабиринта и ворвалась на одну из площадок, где шла игра в изометрический бейсбол. Вожак выбежавших (увы, это был не его сын) схватил мяч и кинулся обратно в лабиринт. Натан-младший, бегавший не слишком хорошо, отстал, и его поймал один из старших мальчиков.
   Этот парень — на вид лет четырнадцати — ухватил Натана-младшего за ноги, перевернул вниз головой и поволок к одному из мест, где был пролом в ограждении. Маленького Натана, извивающегося и орущего, выставили за край крыши, так что он повис над пропастью. Для Хэнзарда вся эта сцена была немой, но оттого не менее страшной. Мучитель, выждав немного, отпустил одну из лодыжек мальчика… До земли было тридцать пять этажей. Хэнзард больше не мог смотреть на эту пытку и отвернулся. Он доказывал себе, что не случилось ничего особенного, это самое обычное дело, такое, наверное, происходило с каждым из здешних детей, и реальная опасность его сыну не угрожает… Уговоры не помогали.
   Наконец пытка окончилась, и Натану-младшему было позволено вернуться в тюрьму, бездумно созданную строителями и издевательски названную детской площадкой.
   — Мне надо уйти, — сказал Хэнзард. — Я вообще не должен был сюда приходить.
   Он произносил правильные слова, понимая, что как не смог помочь сыну, так не сможет и уйти отсюда. Он снова вошел в лабиринт, следуя за сыном, который проталкивался туда, где стояли его дружки. Пробравшись к своим, Натан-младший немедленно заспорил с мальчиком, который явно был меньше и слабее его. Вскоре началась драка, недавняя жертва стала агрессором. У младшего мальчика не было никаких шансов выстоять против Натана-младшего, и вскоре тот уже сидел у него на груди и бил его головой о бетонное покрытие крыши.
   — Прекрати! — закричал Хэнзард на своего сына. — Немедленно прекрати!
   Натан-младший, конечно же, ничего не слышал.
   Хэнзард выбежал из лабиринта и по тридцати четырем лестничным пролетам ссыпался на улицу. В спешке он порой пролетал сквозь стены или топтал жителей здания, использовавших лестницу в качестве чего-то вроде клуба. Но на улице он вынужден был передохнуть. Он не ел пять дней и очень ослаб.
   Хотя он и не собирался этого делать, он задремал, прямо на мостовой.
   И снова оказался там, в той зеленой стране. Теперь она была черной, а в ушах его стояло жужжание. Она была совершенно черной, а в его руках громко и отчетливо жужжал огнемет. Огнемет был в его собственных руках, а маленький мальчик, сумевший выбраться из-за ограды, бежал навстречу Хэнзарду по почерневшему полю. Такой маленький мальчик, ему не больше четырех лет, очень маленький мальчик, как он может бежать с этим тяжелым карабином? Карабин большой и тяжелый, а руки у мальчика слишком коротки, он не может приложить карабин к плечу и, чтобы выстрелить, ему приходится прижимать приклад к выжженной земле. Маленький мальчик бежит вперед, выкрикивая слова ненависти, а Хэнзард почему-то не слышит ничего, кроме жужжания своего огнемета. Он бежит вперед, такой маленький желтый мальчик, и когда он достаточно приблизился, Хэнзард выдал ему полный заряд из огнемета в упор.
   Но лицо, в которое ударил огонь, не было уже лицом желтопузого. Это было лицо Натана-младшего.
   Когда ослабевший от ходьбы и волнений Хэнзард вернулся к резервуару, чтобы попить и наполнить фляжку, он обнаружил, что насосную станцию патрулируют люди Уорсоу. Всю ночь солдаты стояли на своих постах вдоль высокого забора. Хэнзард издали оценил их расстановку и не нашел в ней изъянов. Фонари реального мира ярко освещали ограду, и не было ни одного места, где Хэнзард мог бы незамеченным подойти к ней, чтобы проплыть остаток пути под землей.
   На рассвете часовые сдали свои посты дневной смене. Хэнзарду стало ясно, что солдаты полны решимости изловить его. Должно быть, у них кончилось мясо.
   У Хэнзарда почти не оставалось сил, а его фляга давно была пуста. Продолжать осаду дальше не имело смысла — было ясно, что солдаты выдержат дольше.
   “Значит, — решил он, — я устрою налет этой ночью”.
   Сразу успокоившись, он вернулся в библиотеку, чтобы как следует выспаться перед трудным делом. Спать поблизости от насосной станции он не решался, опасаясь, что солдаты могут услышать, как он кричит во сне.
   Теперь он кричал во сне почти каждую ночь.

Глава 7

Битва теней

   Дважды Хэнзард пытался незаметно подползти к забору, и оба раза отступал, опасаясь попасть на глаза охране. После второй бесплодной попытки он сел отдохнуть на ступеньках библиотеки.
   Он грелся на теплом апрельском солнце, хотя голод и слабость не давали ему испытывать настоящее удовлетворение от тепла и покоя, если не считать удовлетворением возможность ни о чем не думая уплывать в мглистую даль. Кажется, солнце только что миновало полдень, от силы несколько минут прошло с тех пор, а оно уже сползло к горизонту. Замерцали поддельные звезды купола. Пора.
   Он вышел на перекресток Гоув-стрит с другой крупной автострадой. Полумилей дальше Гоув-стрит проходила мимо насосной станции, и туда Хэнзард собирался подъехать на машине. Несколько автомобилей остановились на перекрестке по красному сигналу светофора. Хэнзард забрался на заднее сиденье одной из них и уселся рядом с молодой дамой в норковой накидке. Такси тронулось с места не слишком резко, и Хэнзард сумел удержаться на сиденье.
   Показалась насосная станция. Такси должно было пройти мимо нее гораздо ближе, чем Хэнзард мог бы подобраться сам.
   Хэнзард набрал в грудь воздуха, приготовился. Когда мимо замелькал глухой забор станции, Хэнзард провалился сквозь пол и дальше вглубь дорожного полотна. Машина умчалась вперед, и ему оставалось лишь надеяться, что он успел исчезнуть в мостовой прежде, чем кто-нибудь из солдат, охранявших эту сторону ограды, успел заметить его.
   Бросок вглубь был у него прорепетирован раньше, а вот само плавание он не смог отработать. На тренировках он обнаружил, что неспособен на длительное усилие. Уставали руки, не хватало дыхания. Оставалось надеяться, что жестокая необходимость вдохнет в него новые силы. Хотя гарантий этому не было ни малейших. Очень мило и прелестно обладать кучей моральных достоинств, но сила, в конечном счете, такая штука, которая зависит от белков, жиров и углеводов, а никак не от моральной стойкости. И все же приходилось надеяться и рисковать.
   Довольно быстро он уверился, что риск был неоправдан. Силы его таяли, руки отказывались сделать еще хоть один гребок, легкие требовали воздуха. Уставшие руки, взбесившееся сердце, рвущиеся легкие — все вместе они набросились на него, перехватили инициативу у протестующей воли и вытолкнули измученное тело на воздух.
   И все-таки это не было полным поражением, поскольку оглядевшись он понял, что вынырнул футах в семи по ту сторону забора. Семь футов! Он был удивлен, обнаружив, что проплыл так далеко. Ив говорил, что в распоряжении Уорсоу по крайней мере семнадцать человек, возможно — больше. Каждую сторону ограды сторожило два человека, а стояли они в две смены; итого — шестнадцать человек. Ну а семнадцатый, разумеется, караулит сам резервуар. Не надо быть пророком, чтобы понять, кто этот семнадцатый.
   Конечно же, это сам Уорсоу.
   Рассудив таким образом, Хэнзард, несмотря на усталость, решил немедленно плыть вверх по холму. Один Уорсоу все-таки менее опасен, чем шестнадцать его сослуживцев.
   Вовсе не обязательно было проплывать все расстояние за один прием. Чтобы легче было плыть, он разделся; найденный в рюкзаке Ива пистолет подвесил на поясе, а затем медленно двинулся по склону, по возможности держась промежутков, где были клумбы и кусты. Вокруг станции он видел множество охранников, но, по-видимому, это были настоящие часовые из реального мира.
   Он плыл и думал о своем пересохшем горле и о воде, об огромном количестве воды, наполнявшем насосную станцию. Вся станция представлялась ему великанским стаканом, полным воды. Со времени своего визита сюда он успел выстроить теорию для объяснения того, что видел в прошлый раз. Призрачная вода, производимая передатчиком, удерживалась полом и стенами станции — точно так же, как грунт реального мира держал нереального Хэнзарда. Когда давление накопившейся воды становилось слишком большим, ее избыток просто уходил сквозь пол станции. Точно так же Хэнзард может провалиться под землю, топнув по ней с достаточной силой. А что касается бурления воды в центре зала, которое он видел, оно, несомненно, производится “эхом” того воздуха, что передается на марсианские командные пункты. Воздушный компрессор установлен ниже водяного насоса, и призрачный воздух постоянно пробулькивает через призрачную воду, а затем утекает сквозь потолок.
   У этой теории оставалось лишь одно слабое место. Она совершенно не объясняла, почему реальная земля вообще удерживает призрак. Уж если взаимодействия нет, то его не должно быть нигде, и Хэнзард не смог бы разгуливать по городу и, тем более, кататься на автомобилях. Возможно, когда-нибудь эта тайна будет раскрыта, а пока Хэнзард находил в себе силы быть прагматиком и удовлетворяться пониманием, как происходят события.
   Футах в тридцати от станции Хэнзард наткнулся на полосу газона, совершенно лишенную укрытий, только чуть в стороне располагалась клумба с тюльпанами. Хэнзард поплыл туда, но промахнулся, вынырнул слишком далеко и сразу же был ослеплен вспышкой ручного фонаря. Хэнзард мгновенно нырнул обратно в рыхлую землю. В его ушах звенел дикий крик Уорсоу, хотя, оказавшись под землей, Хэнзард не слышал ничего. Он почувствовал, как что-то ударило его в левое плечо, и понял, что Уорсоу стрелял в него.
   Не было времени на разработку планов, просто сработал старый солдатский инстинкт, требующий, если хочешь жить, бросаться на врага. Хэнзард поплыл в том направлении, где, по его расчетам, находился Уорсоу, и вынырнул всего в нескольких футах от него.
   Уорсоу, впустую расстрелявший все патроны, грязно выругался и швырнул бесполезным пистолетом в голову, вынырнувшую посреди газона.
   Хэнзард потащил из-за пояса свой пистолет, но земля замедляла все его движения, так что прежде чем он успел воспользоваться оружием, на него обрушилась нога Уорсоу. Тяжелый армейский ботинок ободрал Хэнзарду лоб и вбил руку с пистолетом обратно в землю. Оружие вылетело из руки.
   Хэнзард еще не вылез из земли, и Уорсоу, пользуясь этим, начал заталкивать капитана обратно вглубь. Хэнзард пытался оторвать от себя руки Уорсоу, но положение его было невыгодным и к тому же он очень ослабел за последнее время.
   Уорсоу неуклонно дожимал Хэнзарда, погружая его лицо под поверхность грунта, в темную холодную субстанцию, что лежала в глубине. Хэнзард из последних сил цеплялся за противника. Оказать сопротивление он уже был не способен, но желал, по крайней мере, чтобы Уорсоу провалился вместе с ним.
   Они продолжали бороться, медленно погружаясь с открытыми, но невидящими глазами. Ни один из них еще не сдался, хотя первым явно должен был сломаться Хэнзард. Но неожиданно вязкая, смолистая субстанция земли сменилась чем-то холодным и, несомненно, ощутимым. Это была вода. Просачиваясь под пол здания, она расходилась оттуда, образуя под насосной станцией веерообразный водяной фундамент. И двое борющихся людей провалились в край этого фундамента.
   Вода заполнила нос и уши Хэнзарда, но и хватка Уорсоу тоже ослабела. Сержант был не готов к подобным неожиданностям, и Хэнзарду удалось вырваться из его рук. Он нырнул внутрь водяного постамента, а затем начал всплывать. Вскоре он оказался внутри насосной станции, хотя и под водой. Он поднялся на поверхность и перевел дыхание.
   Только бы Уорсоу не сообразил, куда… Но Уорсоу в ту же минуту вынырнул рядом с ним. Так чудовище из ночного кошмара всюду преследует спящего, и, как бы далеко от него ни убежать, оно немедленно оказывается рядом, и даже если убить его, оно воскреснет, чтобы продолжить неумолимое преследование.
   Хэнзард набрал в легкие побольше воздуха и нырнул, желая схватиться с кошмаром вплотную. Он вцепился Уорсоу в глотку, однако хватка была слишком слаба, Уорсоу легко оторвал его руки. Невероятно, но Уорсоу улыбался, его волосы и борода колыхались в прозрачной воде, и это уже совсем напоминало кошмарный сон.
   Колено Уорсоу резко ударило Хэнзарда в живот, и капитан почувствовал, как весь воздух вышел из его легких.
   Больше Хэнзард ничего не видел. Верхняя часть его туловища снова вошла в “твердое” вещество. Ничего твердого здесь не должно быть, но Хэнзард, конечно, не мог раздумывать над этим. Он давно должен был погибнуть, но все еще бился, сопротивляясь врагу.
   Неожиданно руки Уорсоу разжались. Хэнзард освободился от него, всплыл на поверхность. Вода вокруг была розоватой. Неужели из раны в его плече течет столько крови?
   Потом его внимание привлекло темнеющее в глубине пятно. На поверхность медленно всплывало обезглавленное тело бывшего сержанта Уорсоу. Пузырьки воздуха цепочкой выходили из его горла.
   Хэнзард не сразу сообразил, что произошло, и лишь потом понял, что во время схватки их занесло внутрь передатчика. Именно в этот момент Хэнзард “ослеп”, войдя в твердое вещество. Уорсоу, стремясь воспользоваться своим преимуществом, вошел в передатчик на несколько дюймов выше, чем Хэнзард, и пересек плоскость передачи. Возможно, он забыл, а возможно, и не знал, что передатчики на насосной станции были непрерывного действия. Во всяком случае молекулы, составлявшие прежде его голову, влились в общий поток воды и отправились на Марс, а все остальное теперь плавало неподалеку от Хэнзарда.
   Найдя место, где вода еще не была загрязнена кровью, Хэнзард напился и набрал воды во флягу. Обезглавленное тело он оттащил сначала в глубь резервуара, а затем за пределы станции. Здесь он засунул труп под клумбу тюльпанов. Следует признать, что эти похороны были куда лучше тех, что готовил ему Уорсоу.
   Он осмотрел рану на плече. Она была поверхностной.
   И только теперь Хэнзард с испугом вспомнил, что вокруг станции топчется без малого десяток приятелей Уорсоу и что, услыхав выстрелы, они должны прибежать ему на помощь. Однако вокруг никого не было. Все это казалось более чем странным.
   Потом привыкший к тишине слух Хэнзарда был травмирован посторонним звуком.
   Казалось, по Гоув-стрит марширует сводный оркестр. Хэнзард огляделся. С высоты холма ему была видна большая часть Гоув-стрит: там не было ничего, кроме обычного потока автомобильных фар.
   Звуки невидимого марширующего оркестра стали очень громкими. Оркестр играл “Звезды и полосы” Джона Филипа Соузы.

Глава 8

Бриджетта

   Незадолго до описанных событий, в то время, когда Хэнзард, голодный, полусонный и плохо сознающий происходящее, ожидал на ступенях Арлингтонской библиотеки наступления вечера, в другой части города происходил разговор, оказавший немалое влияние на ход нашей истории.
   Вот отрывок из этого разговора:
   — В этом вопросе мы все согласны друг с другом.
   — Не припомню случая, чтобы вы, прелесть моя, расходились во мнениях. Ну так вот, на этот раз мы тоже договорились друг с другом.
   — Если дело только в нехватке еды, то одна из нас согласна обходиться без пищи. У нас и так вот-вот наступит перенаселение. Кому-то все равно уходить, и я думаю, что оставшимся было бы приятнее увидеть новое лицо.
   — Ты ошибаешься, ежели думаешь, что я предпочту твоему лицу физиономию какого-нибудь мужлана. Дело тут не в великодушии. Просто ты мне нравишься. Как половинки гранатов ланиты твои под кудрями твоими. Как вишенка нос твой. Вся ты подобна Тыосди Вельд.
   — Что ты городишь, дедуля? Тыосди Вельд скоро пятьдесят.
   — Да, ты права, я дедуля. Но при этом я еще и твой муж. Иногда мне кажется, что ты этого не понимаешь и потому хочешь, чтобы здесь появился этот молодой жеребец. Ты затеяла эту историю, чтобы изменять мне. Неверность имя твое…
   — Не знаю, буду ли я тебе с ним изменять, но мне бы хотелось иметь эту возможность. Чего стоит добродетель, не выдержавшая ни единого испытания?
   — Я уязвлен до глубины души!.. — вяло воскликнул второй собеседник. Он выдержал достойную паузу, чтобы показать всю глубину своего возмущения, а затем добавил: — Что касается Тыосди Вельд, то это типично американское имя. Когда его произносишь, на языке появляется вкус кока-колы.
   — Офицерик тоже типичный американец. А ты не хочешь дать ему даже одного шанса.
   — Я уверен, дорогая, что ты сделаешь это за меня. Признайся, он тебе нравится из-за формы?
   — Отрицать не стану, в форме он выглядит отлично.
   — Вот-вот. А я ненавижу форму. Я ненавижу военных. Я ненавижу их за то, что они хотят уничтожить мир. Мало того, они все для этого делают. И они хотели бы вечно держать меня в плену. К чертовой матери армию! Справедливости нет нигде, но особенно ее нет в армии. Я возмущен до глубины души.
   — Если они действительно вскоре уничтожат мир, — спокойно и задумчиво произнесла собеседница, — то тем больше резона проявлять милосердие, пока для этого есть еще время.
   — Ну ладно, если тебе так хочется, можешь, подобно Иродиаде, получить его голову на серебряном блюде. Я отдаю его тебе. Я с самого начала знал, что ты не остановишься, пока не будет по-твоему. Если ты встретишь его раньше, чем его слопают любимые тобой солдаты, то можешь привести его домой, словно бродячую собачонку, и покормить.. Но если он станет пачкать на полу и скулить по ночам, то…
   — То мы от него избавимся. Конечно, дорогой, конечно…
   — Тогда поцелуй меня, милая. Нет, не сюда, а в нос.
   Хэнзард спустился по склону, нашел свою одежду, постоял минуту на самом виду и прошел сквозь стену, окружавшую станцию. На него никто не напал — дружки Уорсоу куда-то исчезли.
   Редкие поздние прохожие проплывали по тротуару, такси и автобусы сквозили мимо него и все это беззвучное действо происходило под аккомпанемент несущегося неведомо откуда и дико неуместного марша Соузы. Казалось, мироздание демонстрирует фильм с неправильно смонтированной звуковой дорожкой.
   Хэнзард чувствовал себя скверно. Если бы не музыка, он, скорее всего, улегся бы спать прямо на крыше станции. Но теперь он поспешил к центру города, лавируя между прохожими, которых встречалось все больше. Проходить сквозь людей, не обращая на них внимания, Хэнзард так и не научился. Среди прочих прохожих навстречу Хэнзарду шла женщина. Даже будучи измотанным до предела, даже понимая, что женщина реальна и, значит, недостижима для него, Хэнзард все равно не мог безразлично пройти мимо. Женщина неудержимо приковывала взгляд. При свете уличных фонарей ее рыжие волосы горели темным пурпуром. Лицо оставалось серьезным, но глаза улыбались чему-то, известному только ей. Ее фигура, вернее, то, что воображение угадывало под накидкой из искусственных страусиных перьев, тоже была восхитительна. Хэнзард замер, стараясь понять, кого напомнила ему эта женщина.
   Женщина остановилась футах в трех от Хэнзарда. Чуть повернувшись, она рассматривала гладкую стену точно за его головой. Могло даже показаться, что она смотрит на него.
   — Как бы я хотел, чтобы эта женщина действительно смотрела на меня, — произнес он вслух.
   Тонкие губы женщины дрогнули в улыбке. Несущийся словно отовсюду марш Соузы звучал теперь очень громко, но он не сумел заглушить звук ее смеха. Это был тихий смешок, почти усмешка, которой позволили вырваться наружу, но Хэнзард ее расслышал. Дама подняла руку, одетую в перчатку, и дотронулась кончиком пальца до носа Хэнзарда. И Хэнзард почувствовал прикосновение.
   — Она вас видит, — тихо сказала женщина. — Вы ведь этого хотели…
   — Я…— Хэнзард стоял дурак дураком. Слишком многое надо было сказать ему, и сказать все разом. В результате фраза, которую он сумел произнести, поражала банальностью: — Я— я очень хочу есть.
   — Вы не оригинальны, — ответила дама. — То же самое могут сказать о себе те ребята, что, несмотря на устрашающие аккорды Джона Филипа Соузы, возможно, продолжают охотиться за нашими тушами. Так что пойдемте отсюда. Полагаю, у вас хватит сил еще на пару миль. Чтобы не привлекать лишнего внимания, пойду впереди, а вы за мной на приличном расстоянии.
   Он кивнул головой, и женщина без лишних слов направилась в обратную сторону. Хэнзард шел за ней и невпопад думал, что каблуки на ее туфлях низкие и широкие, не гармонирующие с элегантностью накидки, зато подходящие для передвижения по хрупким тротуарам призрачного мира.
   Пройдя немного по Гоув-стрит, она сунула руку в какой-то оконный проем и вытащила оттуда портативный приемник с парой миниатюрных колонок. Дама нажала на клавишу, музыка на улице смолкла.
   — Хорошо, что передавали Соузу, — сказала она подошедшему Хэнзарду, — квартет Брамса был бы не столь устрашающим. Но, с другой стороны, если бы это был Мусоргский… Кстати, у меня есть плитка шоколада. Думаю, она утешит вас на время.
   Его руки, пока он снимал с шоколадки фольгу, дрожали. Вкус шоколада взорвался во рту словно бомба. На глаза невольно выступили слезы.
   — Благодарю, — выдохнул он, кончив есть.
   — Я так и думала, что вы будете благодарны. Но давайте пройдем еще немного. Все-таки здесь малоподходящее место для разговоров. Чуть дальше я знаю прелестное местечко, где можно посидеть и отдохнуть. Ой, что это? У вас кровь! Давайте я перевяжу… Не надо? Ну, тогда пошли.
   На этот раз, пока он шел за незнакомкой, в его мозг закралось совершенно параноидальное подозрение, что она откармливает его шоколадом, как ведьма откармливала Ганзеля, чтобы он был пожирнее, прежде чем засунуть его в котел. Ему не пришло в голову даже такое элементарное соображение, что, имея шоколадный источник, ей вовсе не обязательно пожирать случайно встреченных капитанов. Подобную несообразительность отчасти извиняет только его слабость и необходимость концентрировать внимание на том, чтобы оставаться в вертикальном положении.
   Свернув несколько раз и пару раз сократив путь, проходя сквозь препятствия, дама привела Хэнзарда к ярко освещенному кафе “Говард Джонсон”. Они поднялись на второй этаж, уселись за отдельный столик в небольшом банкетном зале, изысканно отделанном зеленым и оранжевым пластиком. Дама протянула Хэнзарду вторую шоколадку, а сама приняла от него фляжку с водой.