Горько было на душе юноши, и не мог он осилить своей тревоги, своих печальных мыслей.
Но вот глаза юноши блеснули и щеки вспыхнули.
С крыльца спускалась прелестная девушка в длинной телогрее с рукавами до полу, в повязке, вышитой жемчугом, вся розовая, нежная, с голубыми, как небо, очами.
Это была Маша, дочь князя Юхотского, по сиротству взятая Софией к себе и пользовавшаяся ее любовью.
Василий страстно любил девушку, но никогда не показывал своей привязанности и даже не смел мечтать, что Маша полюбит его. Но он ревновал ее к Дмитрию, чересчур заигрывавшему с хорошенькой сироткой.
Наступили сумерки. Маша искала кого-то, переходя от одной группы к другой, и, наклоняясь, всматривалась в лица.
Веселые песни по-прежнему оглашали площадку. Молодежь шушукалась и смеялась. Старики разошлись по разным углам. Девушки окликали Машу, спрашивая, кого она ищет, но Маша не отвечала, продолжая свои поиски.
Василий следил за ней глазами. Он думал, что мать послала Машу за ним, и ожидал, что та подойдет к нему.
В это мгновение Дмитрий спрыгнул с качелей и, схватив Машу, крепко обнял ее, прижал к себе и с нахальным выражением сказал:
- Меня ищешь, Машура! Знаю, знаю, меня! Ну, поцелуй меня покрепче...
Маша отбивалась, не смея крикнуть...
Ласки Дмитрия становились назойливее. Угодливые придворные разошлись, не решаясь мешать господской потехе.
- Оставь меня... оставь, царевич... Богом прошу! - задыхаясь, прошептала Маша со слезами в голосе.
- Поцелуй и обними покрепче... Ожерелье подарю!
- Не хочу я твоего ожерелья... Оставь меня!
- А! Моего не хочешь! Видно, Василий богаче меня? Или его и так поцелуешь...
- Оставь меня! Не нахальник Василий... Не станет обижать девушку...
Взбесившийся Дмитрий поднял Машу и готов был уже поцеловать ее, как возле него появился Василий.
- Оставь Машу, Дмитрий! - сказал он, сверкая глазами. - Оставь, я тебе говорю!
- Ах ты, молокосос! Туда же! Убирайся прочь, не то я тебя...
Вне себя Василий схватил Дмитрия за горло, и молодые люди вступили в борьбу.
Маша успела ускользнуть.
Василий одолевал Дмитрия, но их поспешили разнять, и Дмитрий, озлобленный, негодующий, продолжал осыпать соперника оскорбительными словами.
Василий несколько раз порывался броситься на Дмитрия, но его удерживали. Он сжимал кулаки и весь дрожал от бессильной злобы, а Дмитрий, пользуясь правом и властью, издевался над ним.
К Василию подошел Артемий.
- Уйди, царевич, - тихо сказал он. - Не кулаком тебе бороться с ним...
- Я хочу отомстить ему! Он... он мать мою оскорбил!.. Он...
- Пойдем, царевич, я дам тебе орудие мести... Все готово... Нужно только твое согласие, твое мужество...
Василий смотрел с удивлением.
Артемий отвел в сторону Василия и в общих чертах сообщил ему о давно готовом заговоре и назвал участвующих.
- Сегодня ночью, - заключил он, - последнее совещание в комнате твоей матери. Медлить нельзя... Еще день, два, и, пожалуй, тебя и твою мать в темницу посадят. Все готово. За тобою дело, царевич...
Какая-то тень скользнула из-за дерева, возле которого они разговаривали, но молодые люди не заметили ее. Львов был озабочен своим планом и судьбой Василия.
Глава XVII
РАСПЛАТА
Наступила ночь.
Все крепко спали, и только в комнатах Софии светился огонек. Но ее мысли были далеки от половины Ивана III, давно уже супруг не посещал свою жену в ее хоромах.
Смерть царевича Ивана как бы создала непреодолимую границу между царем Иваном Васильевичем и Софией Фоминишной. Подозрительность Ивана сумели раздуть до грандиозных размеров. А София была слишком горда и чиста, чтобы унизиться до оправдания.
Кроме Артемия и Поярка, главных вдохновителей заговора, в палатах Софии собрались молодые бояре, вояки и дьяки, всей душой принадлежавшие к ее партии.
Тут были Полтев, Палецкий, Хрул, Скрябин, Гусев и многие другие. София сидела на высоком кресле, а за нею стоял Василий, молча внимавший речам заговорщиков.
Долго уже продолжалось совещание, а царевич еще ни слова одобрения не вымолвил.
- Чего же ты хочешь, Артемий, не пойму я, - наконец сказал он.
Голоса разговаривающих смолкли.
Артемию, князю Львову, выпало на долю подробно объяснить царевичу мотивы, план и конечную цель заговора.
Докладчик начал издалека.
- Когда я был в монастыре, - говорил он, - то узнал, что еретики, раскольники не изгонялись, хотя митрополит много работал против них. Но потом приехал из Киева жид Схария и привез с собою пятерых жидов, которые распространили новую ересь, еще более жестокую.
- А, это "жидовская ересь!" - сказал Полтев. - Знаю! У нас много таких еретиков развелось. И попы, и монахи...
- Они отвергают таинства, Святую Троицу, Божество Иисуса, иконы, монашество, все... Христиане да с жидами в согласие вступили!
- Да, - продолжал с горячностью Артемий, - нехорошее дело, позорное, а еще того хуже, что приближенные царя покровительствуют ей:
- Кто же это? Кто?
- Говори, Артемий...
- Тут все свои, не бойся!
Артемий назвал целый ряд сторонников ереси и заключил:
- Не только Ряполовский и Патрикеевы придерживаются этой ереси, но даже Елена и сын ее Дмитрий, которого решил царь венчать на княжение.
Глухой ропот прокатился среди присутствующих.
- Правда ли это, Артемий? - спросил Василий.
- Головой отвечаю, царевич... Погоди, дай время только, все выведу... обличу...
Многие из присутствующих подтверждали слова Артемия. Все это знали, но говорить было опасно.
Князь Львов продолжал:
- Если сказать царю всю правду - не поверит. Сила Ряполовских и Патрикеевых велика больно. Сгниешь в темнице, и конец делу. Другое тут надо сделать...
- Говори же... Мы готовы...
- Жизни не пожалеем за царевича Василия!
- Какой же это царь Дмитрий будет, если он еретик...
- Понятно, сделается великим князем, так нашему царевичу несдобровать! Как он сегодня вцепился... Убить готов... задушить...
- Бежать тебе надо, царевич, - продолжал Артемий, обращаясь к Василию, - да, бежать... Все готово... Рать ожидает тебя в десяти верстах, и лошади стоят у заднего крыльца. Нельзя тебе оставаться здесь... Когда уедешь, когда увидит царь, какая сила стоит за тобою, он захочет правды дознаться. Не Ряполовского спросит он тогда, не Патрикеева и узнает, что не согласен русский народ под началом у еретиков быть.
- Мне? Бежать? - произнес царевич, обводя всех вопросительным взглядом.
- Да, да, царевич, надо!
- Погубят тебя иначе...
- Ты наша надежда светлая!
- Матушка, родная моя... Что ты скажешь?
Все затаили дыхание. Наступала торжественная минута.
- Да, Василий, ты должен бежать и с ратью верных людей вернуться к Москве, - решительно вымолвила София.
- Ты, мать моя, всегда учившая меня любить и уважать отца, советуешь выступить против него?
- Твой отец ослеплен... Он сбился с истинного пути...
- Матушка, нам ли, подданным, осуждать его?
София опустила голову.
Да, она всегда говорила сыну о любви и беззаветной преданности отцу. Могла ли она требовать от него нарушения заветов, ею же внушенных и укрепленных? А между тем обстоятельства круто изменились, и только смелый, энергичный поступок сына мог разрушить ту стену, которую создали лживые и хитрые царедворцы, преследовавшие личные цели.
- Царевич, - вмешался Коптев, - подумай, что творится вокруг. Ты, родной сын Ивана Васильевича, русского царя, ты ни власти, ни силы не имеешь... Сын молдаванки оскорбляет тебя...
Василий побледнел.
- Мы видели сейчас, как он набросился на тебя. На твоей стороне была правда, а ты должен был уступить... Горько глядеть нам, что ты, царского корня сын, в унижении пребываешь, - сказал Гусев.
- Вспомни, царевич, ты сам жаловался, что Дмитрий оскорбил твою мать, - прошептал Артемий, удивляясь упорству Василия. - Не раз уже он говорил резкие слова, а сегодня... Сегодня он назвал твою мать... царицу...
- Молчи, Артемий, молчи... Не повторяй этого ужасного слова... Во мне кипит вся кровь при одной мысли. Не могу я!.. - заломив руки, произнес Василий, испытывая мучительную борьбу между долгом и чувством.
- Он назвал твою мать "отравительницей", - докончил Артемий, - и неужели ты стерпишь такой позор?
София гордо выпрямилась и, простирая руку вперед, торжественно вымолвила:
- Не уговаривайте Василия! Пусть сердце подскажет ему, что должен он сделать... Клевета и ложь сторонников Елены не оскорбляют меня... Бог видит правду и знает: я - невиновна! Мои враги... Немало приобрела я их тем, что стремилась к величию Москвы, что была верною советницей великому князю Ивану... что боярская дума потеряла свою силу и стал Иван Васильевич царем всея Руси, а не данником Золотой Орды, как прежде... Трусливые бояре, что за печкой сидеть охочи, уговаривали Ивана поклониться татарве, а я наперекор им шла... Любил Иван Фоминишну и бабьих речей слушался. Хороши были да правдивы не в меру...
- Верно изволишь говорить! - раздались голоса.
- Правда глаза колет...
- Елена с хитринкой... Сама-то еретичкой стала, оттого своих и покрывает...
София тяжело перевела дыхание.
- У меня отняли, что было дорого и мило, - продолжала она, незаметно следя за сыном. - Честь и даже любовь супруга, его доверие... Словно инокиня живу я на покое, а там, где было мое место, рядом с государем царит Елена...
- Справедливо! Точно, оно и есть!
- Глядеть обидно!
- Сердце надрывается!
- Еретики! Жидовины!
- Я согласилась участвовать в заговоре, - повышая голос, продолжала София, с вызовом смотря вокруг, - и правою считаю себя. Пусть узнает царь, что творится его приближенными... как совращают христиан... Не хочет сын мой вступить в заговор - не надо! Молчите бояре, дьяки и ратные люди! Не нам смущать сына против отца!..
- Государыня, что говорить изволишь!
- О себе забываешь, хоть о народе вспомни!
Василий стоял неподвижно. Мучительные сомнения терзали его, и он, как подавленный, глядел на взволнованное лицо матери. Все его верования и привычные убеждения колебались. Тревожное состояние заговорщиков передавалось ему, и молодая кровь закипала в жилах.
Нужен был новый толчок, чтобы заставить юношу окончательно решиться, и Артемий понял состояние Василия.
- Царь приказал готовиться к венчанию Дмитрия... Небывалое дело случится... Внука венчать на царство, когда сын есть, родной сын... И не все это, царевич... Твою мать заключат в монастырь... на всю жизнь. Без родного сердца останутся твои сестры-сиротки...
- Уже и келью готовят! - крикнул Коренев. - Сегодня в монастыре был... своими глазами видел...
Василий обернулся к матери.
Что переживала она в это мгновение - трудно передать, но в душе ее говорила и горечь оскорбленной супруги, и отчаяние властительной деятельницы, незаслуженно лишенной прав и силы.
- Тебя в монастырь? О, матушка! Не позволю я... Ни за что! Суди меня Бог, что против отца иду, но... Мать-царица дорога мне! - воскликнул Василий.
Ни одним жестом не выразила София своей радости, но она была потрясена решимостью сына.
София Фоминишна глубоко верила в успех предприятия и была довольна, что удалось сломить упрямство царственного юноши.
Точно оковы спали с Василия.
Теперь он принимал горячее участие в спорах заговорщиков и сам даже высказывал различные мнения.
Прошло около часа. Все вопросы были решены. Наступило время действовать.
- Мы поедем в Белоозеро, - сказал Поярок, - и схватим казну государеву. Нужны будут деньги.
- Зачем?! Для правого дела казна не нужна... не хочу я руки марать... За веру православную, за поруганные права матушки встаю я...
- Нет, царевич, не спорь, - возразил Коренев. - Нужна будет казна... Кормить ратных людей нужно. Голоден, так и не силен.
В это мгновение дверь распахнулась, и на пороге ее показался царь Иван Васильевич.
Вслед за ним выглядывали лица Ряполовского, Патрикеева и других бояр.
Глухой стон вырвался из груди Софии.
Чья-то рука потушила огонь, и некоторые из числа заговорщиков успели скрыться незаметно.
- Добре! - насмешливо произнес царь, смотря на жену, сына и окружающих. - Мою казну грабить захотели! Погодите, голубчики, с вами я разделаюсь по-своему, а ты, Фоминишна... ты... Видно, справедливы слухи, что сын мой, царевич Иван...
- Государь! - воскликнул Василий, выступая вперед. - Ты волен в нашей жизни, но ты не должен оскорблять мою мать.
Иван III готов был рассердиться, но смелая выходка сына на мгновение понравилась ему. Он пытливо смотрел на юношу.
- Кабы ты раньше слышал нашу беседу, то ведал бы правду, государь... Казни клеветников, великий царь, а не тех, кто истину говорить должен крадучись...
- Речист, парнишка, ты стал, я вижу! Должно быть, от матери да от советников перечить отцу научился... В монастырь их обоих: и мать и сына, чтобы молчать привыкли... Распорядись, Семен! - приказал Иван III, даже не взглянув на Софию, гордо и смело смотревшую на супруга.
Круто повернувшись, царь вышел.
В ту же ночь и София и сын ее очутились в келье монастыря, отрезанные от всего живого.
Среди заговорщиков, арестованных Ряполовским, не оказалось Артемия Львова...
Рука Зины погасила огонь и дала возможность Артемию скрыться в ее комнате, пока шли обыски в соседних палатах.
Князь Львов не хотел скрываться. Он желал вынести общую судьбу, но Зина шепнула ему словечко, явившееся лучом света.
- Государыня сказала, что ты можешь все спасти!
"Да, да, - решил Артемий. - Бог недаром сохранил меня... Я спасу тебя, государыня... Я спасу тебя, царевич, и будешь ты царем всея Руси, а не Дмитрий..."
Глава XVIII
ВОЗДУШНЫЙ ЗАМОК
Торжественно и пышно совершалось венчание царевича Дмитрия в Успенском соборе в присутствии огромного числа духовенства, бояр, воевод и иноземных послов.
Елена считала себя победительницей и занимала первое место. Дмитрий величался и, чувствуя, что цель его стремлений достигнута, всем своим поведением унижал врагов.
Никто не вспоминал Софии Фоминишны, никто не осмеливался произносить имени опальной государыни и царевича Василия.
Грустно и однообразно тянулись дни царственной матери и сына. Кто посещал их, тот таился и прятался от чужого взора, боясь кары государевой, опасаясь грозных наветов Ряполовского и братьев Патрикеевых.
Но Артемий не смущался никакими тревогами и часто навещал затворников. Вместе с Софией находились ее приближенные: Марфа, Зина и Маша, развлекавшие несчастную страдалицу.
Василий в сообществе с монахом Сергием увлекался чтением духовных книг, и кругозор его расширялся с каждым днем, научая всепрощению, снисходительности к ближнему и строгости к себе лично.
Артемий продолжал энергично готовить справедливое дело, которое подвигалось вперед медленно, но верно.
Он не делился с Софией своими планами, но как-то сказал с увлечением:
- Не тревожься, государыня... Не бывать Дмитрию царем!.. Твой сын будет сидеть на московском престоле, и ты сойдешь в могилу не раньше, как признают твои заслуги великие...
- Нет, Артем, не верится мне...
- Погоди, государыня... Скоро сказка говорится, да не скоро дело делается...
Отдаваясь сладостным мечтам о победе, София боялась расспрашивать и лелеяла свои надежды.
Ей все казалось, что опомнится Иван III, что дойдут до него слухи о еретиках, готовых взойти на престол, и отменит он свое распоряжение.
Горячо молилась София о счастье своей новой родины, ставшей ей дороже прекрасной Греции, о будущности сына и о просветлении разума супруга, слишком доверявшего хитрым сановникам.
Иногда, в бессонную ночь, казалось, что мольбы ее услышаны и восстановилось прежнее положение, когда царь внимал и верил только ее советам и непоколебимо завоевывал величие и могущество.
Но наступало утро, и печальная картина представлялась ее взору.
Одна, забытая всеми, оставленная, она томилась в глухих стенах монастыря и жадно ожидала какой-нибудь перемены.
Софию удивляло, как может Василий относиться так спокойно, и подчас шептала с горечью и тоскою:
- О, если бы я была мужчиной... Не удалось бы им сломить меня! Сколько лет вела я неравную борьбу... Я осталась бы победительницей, если б не Ида... Ах, как много зла причинила она нам обоим... Да, злодеяние никогда не доставит счастья... Никогда!
Накануне того дня, когда было назначено торжество величания Димитрия, Софию и ее сына перевели в другое помещение, выходившее окнами на Успенский собор.
Зачем было отдано Ряполовским такое распоряжение, София не знала и безмолвно покорилась.
Малейшая перемена вносила разнообразие в ее скорбное существование, и опальная царица радовалась всякой безделице.
Могла ли она думать, что Ряполовский желал доставить ей жгучее страдание зрелищем торжества Дмитрия и Елены.
Когда София узнала, какое событие должно произойти сегодня, нервная дрожь охватила ее.
Она решила не смотреть в окно на этот пышный поезд, на духовенство в парадных одеждах, на толпы народа. Ей не хотелось слышать крики ликующих горожан, видеть веселые лица сторонников Дмитрия!.. А между тем какая-то властная сила влекла ее к окну, и сквозь слезы отчаяния опальная царица глядела на великолепную картину.
- Василий... Сокол мой ясный... Твоя это судьба должна бы быть. А вот другой захватил ее! - с горечью воскликнула София, обращаясь к сыну.
Царевич обнял мать и нежно поцеловал ее.
- Успокойся, родная, - тихо молвил он. - Не миновать тому, что должно быть.
- На что ты надеешься, Вася?
- Я? Ни на что, матушка... С чего ты взяла?
- Но ты сказал.
- Я говорю, что судьбы, воли Божьей не минешь! Если мне назначено царство - так и будет. Без воли Господа ни единый волос не упадет с головы нашей...
Религия кротости не находила отзвука в сердце Софии. Она жаждала победы и не могла примириться с необходимостью ждать и питать смутные надежды.
Когда смеркалось, пришел Артемий. София обратилась к нему:
- Ты говорил: терпеть, надеяться... Дождались! Дмитрия венчали на княжение, а мой сын, Василий, томится в обители... Где же правда?
- Погоди, государыня...
- Давно жду, терпения не хватает!
- Прости меня, государыня, а ждать надо еще...
- Чего ждать-то? Говори!..
И Артемий сказал, повинуясь властному чувству жалости, охватившему его здесь, в убогой келье, где влачила свои дни истинная царица.
Князь Львов поведал Софии важную тайну.
Ему удалось узнать, что Ряполовский и Патрикеев, не довольствуясь властью, выпавшею им, как любимцам Ивана III, начали злоумышлять на жизнь царя.
Среди их сторонников зрел ужасный заговор, и Артемию удалось узнать их постыдный план.
Чашник Петро был сменен царем за неловкость, и Патрикеев поставил на эту должность своего родственника, Сергея Гуся.
Они решили отравить Ивана, но Артемий вовремя совершенно случайно узнал их план.
Веселая компания пировала на заезжем дворе Луши и в пьяном виде, похваляясь и величаясь, высказала гнусные замыслы.
Князь Львов понял, что наступило время действовать.
- Молись, государыня, - сказал он Софии, уходя. - Или сам на плахе жизнь закончу, или спасу и тебя, и царевича...
София перекрестила Артемия и горячо молилась после его ухода.
Глава XIX
НЕ В СИЛЕ БОГ, А В ПРАВДЕ
В палатах Ивана III шел веселый пир.
Царь окончательно победил татар, покончил с новгородскою вольницею и шумно праздновал победу.
Веселые речи не смолкали ни на мгновение. Величали воевод и ратных людей, пили за бояр и за других людей, но Иван не прикасался к кубку с золотым орлом.
Тоскливое состояние охватило царя, и он печально смотрел на окружающих, думая грустную думу.
Со дня венчания царевича Дмитрия что-то терзало его душу, и по временам все чаще и чаще вспоминались ему София и Василий.
Желая доказать Софии, что не признает он ее сына наследником московского престола, поспешил Иван сдаться на уговоры бояр и венчал внука, Дмитрия, а теперь все щемит его сердце, все ноет и болит оно, ровно неправое дело какое совершилося.
Скучно Ивану... Даже шумный пир не веселит его, не радует важная победа.
Хотелось бы ему обменяться ласковым взором с Фоминишной, Васюту поцеловать, да вот Семен каждый день раздражает. Передает, что бранит его София, поносит...
Оглянулся Иван. Сзади него стоит Артемий, а на него завистливым взором смотрят Патрикеев и Семен Ряполовский.
Видит Иван, что Дмитрий окружен льстецами, прислужниками и хвалителями.
Величается, кичится юнец... Ничего сам не заслужил, а точно будущий царь голову держит...
Смутное недовольство закипело в душе Ивана.
- Эй, вина мне подайте, фряжского, хорошего! - приказал он.
Чашник Сергей подал большой кубок.
Иван уже готов был поднести его ко рту, как Артемий шепнул ему:
- Царь великий государь, смилуйся, выслушай... Не пей вина... Заставь Ряполовского выпить...
Оглянулся Иван и, узнав Артемия, усмехнулся.
- Хорошо ли вино, Семен? - спрашивает он Ряполовского. - Будто мутно оно мне показалось...
- Помилуй, государь... как мутно быть может? Для тебя налито оно, значит, хорошее...
- А попей-ка ты его, Семен... Попей, а я посмотрю.
- Честь великую, государь, оказываешь, - кланяясь, отвечал Ряполовский, - но голова у меня зело болит... Много выпито за твое, государево, здоровье.
- Пригубь, Семен, пригубь! - настаивал царь.
Ряполовский побледнел как полотно.
- Не хочешь! - протянул Иван. - Ладно! Эй, чашник, кто тебя на место поставил?
- Боярин Ряполовский...
- Добре! Выпей же вино, что мне приготовлено и поднесено...
Наступила ужасная минута.
Лица некоторых из присутствующих исказились от страха, но другие смотрели спокойно, не понимая, очевидно, в чем дело.
Чашник залпом выпил кубок вина.
Иван III не спускал с него глаз.
Прошло мгновение, другое.
Вдруг чашник покраснел, схватился за горло и упал к ногам царя.
Он умер на месте.
Иван III поднялся и грозно взглянул на окружающих.
- Кого отравить хотел, Семен, сказывай! Меня? Меня? Отвечай же, пес смердящий!
Ряполовский упал на колени. Его примеру последовали Патрикеев и другие участники заговора.
Царь Иван Васильевич провел с Артемием несколько часов с глазу на глаз, и правда раскрылась пред ним во всей ее чистоте.
Он понял, как невинно страдала София, став жертвою боярских козней, какую могучую клику составляла партия Елены и Дмитрия, ярых последователей жидовской ереси, и горячо благодарил верного слугу.
На следующее утро София и Василий возвратились во дворец, а Елена и венчанный Дмитрий очутились в опале...
Прошло немного времени.
Дьяки до тонкости раскрыли гнусный заговор Ряполовского и Патрикеева, злоумышлявших на жизнь Ивана III, и на торговой площади совершилась казнь лукавых царедворцев.
Василий стал признанным и венчанным царевичем, и мать его, София Фоминишна, торжествовала.
Наступила весна. Зазеленели деревья, и радостно щебетали птички, свивая новые гнезда. Вся природа ликовала, и в душе Артемия просыпался мощный призыв к счастью.
- Зинушка, - сказал он, обращаясь к гречанке, - выходи за меня замуж...
- А ты говорил, что никогда не забудешь свою Любушку, - отвечала Зина, краснея от счастья.
- Думалось прежде так, Зинушка, а теперь иначе. Ты мне мила, голубка... Ты мне жизнь спасла, так скрась же ее, желанная!
Зина обняла Артемия и поцеловала его.
Двумя счастливыми людьми стало на свете больше.
Но вот глаза юноши блеснули и щеки вспыхнули.
С крыльца спускалась прелестная девушка в длинной телогрее с рукавами до полу, в повязке, вышитой жемчугом, вся розовая, нежная, с голубыми, как небо, очами.
Это была Маша, дочь князя Юхотского, по сиротству взятая Софией к себе и пользовавшаяся ее любовью.
Василий страстно любил девушку, но никогда не показывал своей привязанности и даже не смел мечтать, что Маша полюбит его. Но он ревновал ее к Дмитрию, чересчур заигрывавшему с хорошенькой сироткой.
Наступили сумерки. Маша искала кого-то, переходя от одной группы к другой, и, наклоняясь, всматривалась в лица.
Веселые песни по-прежнему оглашали площадку. Молодежь шушукалась и смеялась. Старики разошлись по разным углам. Девушки окликали Машу, спрашивая, кого она ищет, но Маша не отвечала, продолжая свои поиски.
Василий следил за ней глазами. Он думал, что мать послала Машу за ним, и ожидал, что та подойдет к нему.
В это мгновение Дмитрий спрыгнул с качелей и, схватив Машу, крепко обнял ее, прижал к себе и с нахальным выражением сказал:
- Меня ищешь, Машура! Знаю, знаю, меня! Ну, поцелуй меня покрепче...
Маша отбивалась, не смея крикнуть...
Ласки Дмитрия становились назойливее. Угодливые придворные разошлись, не решаясь мешать господской потехе.
- Оставь меня... оставь, царевич... Богом прошу! - задыхаясь, прошептала Маша со слезами в голосе.
- Поцелуй и обними покрепче... Ожерелье подарю!
- Не хочу я твоего ожерелья... Оставь меня!
- А! Моего не хочешь! Видно, Василий богаче меня? Или его и так поцелуешь...
- Оставь меня! Не нахальник Василий... Не станет обижать девушку...
Взбесившийся Дмитрий поднял Машу и готов был уже поцеловать ее, как возле него появился Василий.
- Оставь Машу, Дмитрий! - сказал он, сверкая глазами. - Оставь, я тебе говорю!
- Ах ты, молокосос! Туда же! Убирайся прочь, не то я тебя...
Вне себя Василий схватил Дмитрия за горло, и молодые люди вступили в борьбу.
Маша успела ускользнуть.
Василий одолевал Дмитрия, но их поспешили разнять, и Дмитрий, озлобленный, негодующий, продолжал осыпать соперника оскорбительными словами.
Василий несколько раз порывался броситься на Дмитрия, но его удерживали. Он сжимал кулаки и весь дрожал от бессильной злобы, а Дмитрий, пользуясь правом и властью, издевался над ним.
К Василию подошел Артемий.
- Уйди, царевич, - тихо сказал он. - Не кулаком тебе бороться с ним...
- Я хочу отомстить ему! Он... он мать мою оскорбил!.. Он...
- Пойдем, царевич, я дам тебе орудие мести... Все готово... Нужно только твое согласие, твое мужество...
Василий смотрел с удивлением.
Артемий отвел в сторону Василия и в общих чертах сообщил ему о давно готовом заговоре и назвал участвующих.
- Сегодня ночью, - заключил он, - последнее совещание в комнате твоей матери. Медлить нельзя... Еще день, два, и, пожалуй, тебя и твою мать в темницу посадят. Все готово. За тобою дело, царевич...
Какая-то тень скользнула из-за дерева, возле которого они разговаривали, но молодые люди не заметили ее. Львов был озабочен своим планом и судьбой Василия.
Глава XVII
РАСПЛАТА
Наступила ночь.
Все крепко спали, и только в комнатах Софии светился огонек. Но ее мысли были далеки от половины Ивана III, давно уже супруг не посещал свою жену в ее хоромах.
Смерть царевича Ивана как бы создала непреодолимую границу между царем Иваном Васильевичем и Софией Фоминишной. Подозрительность Ивана сумели раздуть до грандиозных размеров. А София была слишком горда и чиста, чтобы унизиться до оправдания.
Кроме Артемия и Поярка, главных вдохновителей заговора, в палатах Софии собрались молодые бояре, вояки и дьяки, всей душой принадлежавшие к ее партии.
Тут были Полтев, Палецкий, Хрул, Скрябин, Гусев и многие другие. София сидела на высоком кресле, а за нею стоял Василий, молча внимавший речам заговорщиков.
Долго уже продолжалось совещание, а царевич еще ни слова одобрения не вымолвил.
- Чего же ты хочешь, Артемий, не пойму я, - наконец сказал он.
Голоса разговаривающих смолкли.
Артемию, князю Львову, выпало на долю подробно объяснить царевичу мотивы, план и конечную цель заговора.
Докладчик начал издалека.
- Когда я был в монастыре, - говорил он, - то узнал, что еретики, раскольники не изгонялись, хотя митрополит много работал против них. Но потом приехал из Киева жид Схария и привез с собою пятерых жидов, которые распространили новую ересь, еще более жестокую.
- А, это "жидовская ересь!" - сказал Полтев. - Знаю! У нас много таких еретиков развелось. И попы, и монахи...
- Они отвергают таинства, Святую Троицу, Божество Иисуса, иконы, монашество, все... Христиане да с жидами в согласие вступили!
- Да, - продолжал с горячностью Артемий, - нехорошее дело, позорное, а еще того хуже, что приближенные царя покровительствуют ей:
- Кто же это? Кто?
- Говори, Артемий...
- Тут все свои, не бойся!
Артемий назвал целый ряд сторонников ереси и заключил:
- Не только Ряполовский и Патрикеевы придерживаются этой ереси, но даже Елена и сын ее Дмитрий, которого решил царь венчать на княжение.
Глухой ропот прокатился среди присутствующих.
- Правда ли это, Артемий? - спросил Василий.
- Головой отвечаю, царевич... Погоди, дай время только, все выведу... обличу...
Многие из присутствующих подтверждали слова Артемия. Все это знали, но говорить было опасно.
Князь Львов продолжал:
- Если сказать царю всю правду - не поверит. Сила Ряполовских и Патрикеевых велика больно. Сгниешь в темнице, и конец делу. Другое тут надо сделать...
- Говори же... Мы готовы...
- Жизни не пожалеем за царевича Василия!
- Какой же это царь Дмитрий будет, если он еретик...
- Понятно, сделается великим князем, так нашему царевичу несдобровать! Как он сегодня вцепился... Убить готов... задушить...
- Бежать тебе надо, царевич, - продолжал Артемий, обращаясь к Василию, - да, бежать... Все готово... Рать ожидает тебя в десяти верстах, и лошади стоят у заднего крыльца. Нельзя тебе оставаться здесь... Когда уедешь, когда увидит царь, какая сила стоит за тобою, он захочет правды дознаться. Не Ряполовского спросит он тогда, не Патрикеева и узнает, что не согласен русский народ под началом у еретиков быть.
- Мне? Бежать? - произнес царевич, обводя всех вопросительным взглядом.
- Да, да, царевич, надо!
- Погубят тебя иначе...
- Ты наша надежда светлая!
- Матушка, родная моя... Что ты скажешь?
Все затаили дыхание. Наступала торжественная минута.
- Да, Василий, ты должен бежать и с ратью верных людей вернуться к Москве, - решительно вымолвила София.
- Ты, мать моя, всегда учившая меня любить и уважать отца, советуешь выступить против него?
- Твой отец ослеплен... Он сбился с истинного пути...
- Матушка, нам ли, подданным, осуждать его?
София опустила голову.
Да, она всегда говорила сыну о любви и беззаветной преданности отцу. Могла ли она требовать от него нарушения заветов, ею же внушенных и укрепленных? А между тем обстоятельства круто изменились, и только смелый, энергичный поступок сына мог разрушить ту стену, которую создали лживые и хитрые царедворцы, преследовавшие личные цели.
- Царевич, - вмешался Коптев, - подумай, что творится вокруг. Ты, родной сын Ивана Васильевича, русского царя, ты ни власти, ни силы не имеешь... Сын молдаванки оскорбляет тебя...
Василий побледнел.
- Мы видели сейчас, как он набросился на тебя. На твоей стороне была правда, а ты должен был уступить... Горько глядеть нам, что ты, царского корня сын, в унижении пребываешь, - сказал Гусев.
- Вспомни, царевич, ты сам жаловался, что Дмитрий оскорбил твою мать, - прошептал Артемий, удивляясь упорству Василия. - Не раз уже он говорил резкие слова, а сегодня... Сегодня он назвал твою мать... царицу...
- Молчи, Артемий, молчи... Не повторяй этого ужасного слова... Во мне кипит вся кровь при одной мысли. Не могу я!.. - заломив руки, произнес Василий, испытывая мучительную борьбу между долгом и чувством.
- Он назвал твою мать "отравительницей", - докончил Артемий, - и неужели ты стерпишь такой позор?
София гордо выпрямилась и, простирая руку вперед, торжественно вымолвила:
- Не уговаривайте Василия! Пусть сердце подскажет ему, что должен он сделать... Клевета и ложь сторонников Елены не оскорбляют меня... Бог видит правду и знает: я - невиновна! Мои враги... Немало приобрела я их тем, что стремилась к величию Москвы, что была верною советницей великому князю Ивану... что боярская дума потеряла свою силу и стал Иван Васильевич царем всея Руси, а не данником Золотой Орды, как прежде... Трусливые бояре, что за печкой сидеть охочи, уговаривали Ивана поклониться татарве, а я наперекор им шла... Любил Иван Фоминишну и бабьих речей слушался. Хороши были да правдивы не в меру...
- Верно изволишь говорить! - раздались голоса.
- Правда глаза колет...
- Елена с хитринкой... Сама-то еретичкой стала, оттого своих и покрывает...
София тяжело перевела дыхание.
- У меня отняли, что было дорого и мило, - продолжала она, незаметно следя за сыном. - Честь и даже любовь супруга, его доверие... Словно инокиня живу я на покое, а там, где было мое место, рядом с государем царит Елена...
- Справедливо! Точно, оно и есть!
- Глядеть обидно!
- Сердце надрывается!
- Еретики! Жидовины!
- Я согласилась участвовать в заговоре, - повышая голос, продолжала София, с вызовом смотря вокруг, - и правою считаю себя. Пусть узнает царь, что творится его приближенными... как совращают христиан... Не хочет сын мой вступить в заговор - не надо! Молчите бояре, дьяки и ратные люди! Не нам смущать сына против отца!..
- Государыня, что говорить изволишь!
- О себе забываешь, хоть о народе вспомни!
Василий стоял неподвижно. Мучительные сомнения терзали его, и он, как подавленный, глядел на взволнованное лицо матери. Все его верования и привычные убеждения колебались. Тревожное состояние заговорщиков передавалось ему, и молодая кровь закипала в жилах.
Нужен был новый толчок, чтобы заставить юношу окончательно решиться, и Артемий понял состояние Василия.
- Царь приказал готовиться к венчанию Дмитрия... Небывалое дело случится... Внука венчать на царство, когда сын есть, родной сын... И не все это, царевич... Твою мать заключат в монастырь... на всю жизнь. Без родного сердца останутся твои сестры-сиротки...
- Уже и келью готовят! - крикнул Коренев. - Сегодня в монастыре был... своими глазами видел...
Василий обернулся к матери.
Что переживала она в это мгновение - трудно передать, но в душе ее говорила и горечь оскорбленной супруги, и отчаяние властительной деятельницы, незаслуженно лишенной прав и силы.
- Тебя в монастырь? О, матушка! Не позволю я... Ни за что! Суди меня Бог, что против отца иду, но... Мать-царица дорога мне! - воскликнул Василий.
Ни одним жестом не выразила София своей радости, но она была потрясена решимостью сына.
София Фоминишна глубоко верила в успех предприятия и была довольна, что удалось сломить упрямство царственного юноши.
Точно оковы спали с Василия.
Теперь он принимал горячее участие в спорах заговорщиков и сам даже высказывал различные мнения.
Прошло около часа. Все вопросы были решены. Наступило время действовать.
- Мы поедем в Белоозеро, - сказал Поярок, - и схватим казну государеву. Нужны будут деньги.
- Зачем?! Для правого дела казна не нужна... не хочу я руки марать... За веру православную, за поруганные права матушки встаю я...
- Нет, царевич, не спорь, - возразил Коренев. - Нужна будет казна... Кормить ратных людей нужно. Голоден, так и не силен.
В это мгновение дверь распахнулась, и на пороге ее показался царь Иван Васильевич.
Вслед за ним выглядывали лица Ряполовского, Патрикеева и других бояр.
Глухой стон вырвался из груди Софии.
Чья-то рука потушила огонь, и некоторые из числа заговорщиков успели скрыться незаметно.
- Добре! - насмешливо произнес царь, смотря на жену, сына и окружающих. - Мою казну грабить захотели! Погодите, голубчики, с вами я разделаюсь по-своему, а ты, Фоминишна... ты... Видно, справедливы слухи, что сын мой, царевич Иван...
- Государь! - воскликнул Василий, выступая вперед. - Ты волен в нашей жизни, но ты не должен оскорблять мою мать.
Иван III готов был рассердиться, но смелая выходка сына на мгновение понравилась ему. Он пытливо смотрел на юношу.
- Кабы ты раньше слышал нашу беседу, то ведал бы правду, государь... Казни клеветников, великий царь, а не тех, кто истину говорить должен крадучись...
- Речист, парнишка, ты стал, я вижу! Должно быть, от матери да от советников перечить отцу научился... В монастырь их обоих: и мать и сына, чтобы молчать привыкли... Распорядись, Семен! - приказал Иван III, даже не взглянув на Софию, гордо и смело смотревшую на супруга.
Круто повернувшись, царь вышел.
В ту же ночь и София и сын ее очутились в келье монастыря, отрезанные от всего живого.
Среди заговорщиков, арестованных Ряполовским, не оказалось Артемия Львова...
Рука Зины погасила огонь и дала возможность Артемию скрыться в ее комнате, пока шли обыски в соседних палатах.
Князь Львов не хотел скрываться. Он желал вынести общую судьбу, но Зина шепнула ему словечко, явившееся лучом света.
- Государыня сказала, что ты можешь все спасти!
"Да, да, - решил Артемий. - Бог недаром сохранил меня... Я спасу тебя, государыня... Я спасу тебя, царевич, и будешь ты царем всея Руси, а не Дмитрий..."
Глава XVIII
ВОЗДУШНЫЙ ЗАМОК
Торжественно и пышно совершалось венчание царевича Дмитрия в Успенском соборе в присутствии огромного числа духовенства, бояр, воевод и иноземных послов.
Елена считала себя победительницей и занимала первое место. Дмитрий величался и, чувствуя, что цель его стремлений достигнута, всем своим поведением унижал врагов.
Никто не вспоминал Софии Фоминишны, никто не осмеливался произносить имени опальной государыни и царевича Василия.
Грустно и однообразно тянулись дни царственной матери и сына. Кто посещал их, тот таился и прятался от чужого взора, боясь кары государевой, опасаясь грозных наветов Ряполовского и братьев Патрикеевых.
Но Артемий не смущался никакими тревогами и часто навещал затворников. Вместе с Софией находились ее приближенные: Марфа, Зина и Маша, развлекавшие несчастную страдалицу.
Василий в сообществе с монахом Сергием увлекался чтением духовных книг, и кругозор его расширялся с каждым днем, научая всепрощению, снисходительности к ближнему и строгости к себе лично.
Артемий продолжал энергично готовить справедливое дело, которое подвигалось вперед медленно, но верно.
Он не делился с Софией своими планами, но как-то сказал с увлечением:
- Не тревожься, государыня... Не бывать Дмитрию царем!.. Твой сын будет сидеть на московском престоле, и ты сойдешь в могилу не раньше, как признают твои заслуги великие...
- Нет, Артем, не верится мне...
- Погоди, государыня... Скоро сказка говорится, да не скоро дело делается...
Отдаваясь сладостным мечтам о победе, София боялась расспрашивать и лелеяла свои надежды.
Ей все казалось, что опомнится Иван III, что дойдут до него слухи о еретиках, готовых взойти на престол, и отменит он свое распоряжение.
Горячо молилась София о счастье своей новой родины, ставшей ей дороже прекрасной Греции, о будущности сына и о просветлении разума супруга, слишком доверявшего хитрым сановникам.
Иногда, в бессонную ночь, казалось, что мольбы ее услышаны и восстановилось прежнее положение, когда царь внимал и верил только ее советам и непоколебимо завоевывал величие и могущество.
Но наступало утро, и печальная картина представлялась ее взору.
Одна, забытая всеми, оставленная, она томилась в глухих стенах монастыря и жадно ожидала какой-нибудь перемены.
Софию удивляло, как может Василий относиться так спокойно, и подчас шептала с горечью и тоскою:
- О, если бы я была мужчиной... Не удалось бы им сломить меня! Сколько лет вела я неравную борьбу... Я осталась бы победительницей, если б не Ида... Ах, как много зла причинила она нам обоим... Да, злодеяние никогда не доставит счастья... Никогда!
Накануне того дня, когда было назначено торжество величания Димитрия, Софию и ее сына перевели в другое помещение, выходившее окнами на Успенский собор.
Зачем было отдано Ряполовским такое распоряжение, София не знала и безмолвно покорилась.
Малейшая перемена вносила разнообразие в ее скорбное существование, и опальная царица радовалась всякой безделице.
Могла ли она думать, что Ряполовский желал доставить ей жгучее страдание зрелищем торжества Дмитрия и Елены.
Когда София узнала, какое событие должно произойти сегодня, нервная дрожь охватила ее.
Она решила не смотреть в окно на этот пышный поезд, на духовенство в парадных одеждах, на толпы народа. Ей не хотелось слышать крики ликующих горожан, видеть веселые лица сторонников Дмитрия!.. А между тем какая-то властная сила влекла ее к окну, и сквозь слезы отчаяния опальная царица глядела на великолепную картину.
- Василий... Сокол мой ясный... Твоя это судьба должна бы быть. А вот другой захватил ее! - с горечью воскликнула София, обращаясь к сыну.
Царевич обнял мать и нежно поцеловал ее.
- Успокойся, родная, - тихо молвил он. - Не миновать тому, что должно быть.
- На что ты надеешься, Вася?
- Я? Ни на что, матушка... С чего ты взяла?
- Но ты сказал.
- Я говорю, что судьбы, воли Божьей не минешь! Если мне назначено царство - так и будет. Без воли Господа ни единый волос не упадет с головы нашей...
Религия кротости не находила отзвука в сердце Софии. Она жаждала победы и не могла примириться с необходимостью ждать и питать смутные надежды.
Когда смеркалось, пришел Артемий. София обратилась к нему:
- Ты говорил: терпеть, надеяться... Дождались! Дмитрия венчали на княжение, а мой сын, Василий, томится в обители... Где же правда?
- Погоди, государыня...
- Давно жду, терпения не хватает!
- Прости меня, государыня, а ждать надо еще...
- Чего ждать-то? Говори!..
И Артемий сказал, повинуясь властному чувству жалости, охватившему его здесь, в убогой келье, где влачила свои дни истинная царица.
Князь Львов поведал Софии важную тайну.
Ему удалось узнать, что Ряполовский и Патрикеев, не довольствуясь властью, выпавшею им, как любимцам Ивана III, начали злоумышлять на жизнь царя.
Среди их сторонников зрел ужасный заговор, и Артемию удалось узнать их постыдный план.
Чашник Петро был сменен царем за неловкость, и Патрикеев поставил на эту должность своего родственника, Сергея Гуся.
Они решили отравить Ивана, но Артемий вовремя совершенно случайно узнал их план.
Веселая компания пировала на заезжем дворе Луши и в пьяном виде, похваляясь и величаясь, высказала гнусные замыслы.
Князь Львов понял, что наступило время действовать.
- Молись, государыня, - сказал он Софии, уходя. - Или сам на плахе жизнь закончу, или спасу и тебя, и царевича...
София перекрестила Артемия и горячо молилась после его ухода.
Глава XIX
НЕ В СИЛЕ БОГ, А В ПРАВДЕ
В палатах Ивана III шел веселый пир.
Царь окончательно победил татар, покончил с новгородскою вольницею и шумно праздновал победу.
Веселые речи не смолкали ни на мгновение. Величали воевод и ратных людей, пили за бояр и за других людей, но Иван не прикасался к кубку с золотым орлом.
Тоскливое состояние охватило царя, и он печально смотрел на окружающих, думая грустную думу.
Со дня венчания царевича Дмитрия что-то терзало его душу, и по временам все чаще и чаще вспоминались ему София и Василий.
Желая доказать Софии, что не признает он ее сына наследником московского престола, поспешил Иван сдаться на уговоры бояр и венчал внука, Дмитрия, а теперь все щемит его сердце, все ноет и болит оно, ровно неправое дело какое совершилося.
Скучно Ивану... Даже шумный пир не веселит его, не радует важная победа.
Хотелось бы ему обменяться ласковым взором с Фоминишной, Васюту поцеловать, да вот Семен каждый день раздражает. Передает, что бранит его София, поносит...
Оглянулся Иван. Сзади него стоит Артемий, а на него завистливым взором смотрят Патрикеев и Семен Ряполовский.
Видит Иван, что Дмитрий окружен льстецами, прислужниками и хвалителями.
Величается, кичится юнец... Ничего сам не заслужил, а точно будущий царь голову держит...
Смутное недовольство закипело в душе Ивана.
- Эй, вина мне подайте, фряжского, хорошего! - приказал он.
Чашник Сергей подал большой кубок.
Иван уже готов был поднести его ко рту, как Артемий шепнул ему:
- Царь великий государь, смилуйся, выслушай... Не пей вина... Заставь Ряполовского выпить...
Оглянулся Иван и, узнав Артемия, усмехнулся.
- Хорошо ли вино, Семен? - спрашивает он Ряполовского. - Будто мутно оно мне показалось...
- Помилуй, государь... как мутно быть может? Для тебя налито оно, значит, хорошее...
- А попей-ка ты его, Семен... Попей, а я посмотрю.
- Честь великую, государь, оказываешь, - кланяясь, отвечал Ряполовский, - но голова у меня зело болит... Много выпито за твое, государево, здоровье.
- Пригубь, Семен, пригубь! - настаивал царь.
Ряполовский побледнел как полотно.
- Не хочешь! - протянул Иван. - Ладно! Эй, чашник, кто тебя на место поставил?
- Боярин Ряполовский...
- Добре! Выпей же вино, что мне приготовлено и поднесено...
Наступила ужасная минута.
Лица некоторых из присутствующих исказились от страха, но другие смотрели спокойно, не понимая, очевидно, в чем дело.
Чашник залпом выпил кубок вина.
Иван III не спускал с него глаз.
Прошло мгновение, другое.
Вдруг чашник покраснел, схватился за горло и упал к ногам царя.
Он умер на месте.
Иван III поднялся и грозно взглянул на окружающих.
- Кого отравить хотел, Семен, сказывай! Меня? Меня? Отвечай же, пес смердящий!
Ряполовский упал на колени. Его примеру последовали Патрикеев и другие участники заговора.
Царь Иван Васильевич провел с Артемием несколько часов с глазу на глаз, и правда раскрылась пред ним во всей ее чистоте.
Он понял, как невинно страдала София, став жертвою боярских козней, какую могучую клику составляла партия Елены и Дмитрия, ярых последователей жидовской ереси, и горячо благодарил верного слугу.
На следующее утро София и Василий возвратились во дворец, а Елена и венчанный Дмитрий очутились в опале...
Прошло немного времени.
Дьяки до тонкости раскрыли гнусный заговор Ряполовского и Патрикеева, злоумышлявших на жизнь Ивана III, и на торговой площади совершилась казнь лукавых царедворцев.
Василий стал признанным и венчанным царевичем, и мать его, София Фоминишна, торжествовала.
Наступила весна. Зазеленели деревья, и радостно щебетали птички, свивая новые гнезда. Вся природа ликовала, и в душе Артемия просыпался мощный призыв к счастью.
- Зинушка, - сказал он, обращаясь к гречанке, - выходи за меня замуж...
- А ты говорил, что никогда не забудешь свою Любушку, - отвечала Зина, краснея от счастья.
- Думалось прежде так, Зинушка, а теперь иначе. Ты мне мила, голубка... Ты мне жизнь спасла, так скрась же ее, желанная!
Зина обняла Артемия и поцеловала его.
Двумя счастливыми людьми стало на свете больше.