Комиссар похвалил Трубачева за то, что начал с главного - с хорошего отношения к местным жителям.
2 октября 1942 года Антонов и Скобелев пошли в деревню Хмеленец. Думали встретиться с Самуилом Павловичем Дивоченко, бывшим инструктором Журавичского райкома партии. По сведениям Антонова, он знал, где расположены склады оружия, боеприпасов, одежды и обуви, которые создавались накануне оккупации района для партизанского отряда. Но Дивоченко дома не оказалось. Остерегаясь гитлеровцев, он часто уходил в Старый Довск к свояку Антону Крошину. Тот был старостой деревни, и скрываться там было безопаснее.
Зато в Хмеленце Антонов и Скобелев встретились с коммунистом Максимом Антоновичем Автушковым. Он тут же стал проситься в партизаны. Антонов дал ему пока задание: во что бы то ни стало разыскать Самуила Дивоченко и свести с инициативной группой.
Через неделю партизаны снова решили выйти на боевую операцию. В Хмеленце был небольшой по численности гарнизон. Автушков доложил, что гитлеровцы ежедневно бражничают, отнимают у крестьян продукты, одежду, скот.
Партизаны ворвались в казарму поздним вечером, когда немецких служак окончательно обессилил хмель Двое гитлеровцев оказали сопротивление и тут же были убиты, трое пленены. Народным мстителям достались карабины, патроны и гранаты.
10 октября в группу приняли коммунистов Ивана Афанасьевича Михунова, Григория Федоровича Савченко и комсомольца Михаила Петровича Журавлева. Чтобы "новые власти" не терроризировали их родственников и односельчан, партизаны подняли стрельбу, а подпольщики пустили молву, что, дескать, погибли хорошие люди от рук неизвестных - то ли от наезжих полицейских, то ли от партизан.
2
Под вечер 10 октября мы с Михаилом Прохоровым бродили по лесу недалеко от Серебрянки. Нас окликнули.
Трое вооруженных стояли возле ели. У одного автомат на груди, у двух короткие карабины за плечами. Лишь один из троих в военной форме - тот, что с автоматом. На двух же - обычные телогрейки, подпоясанные ремнями с патронташами и гранатами.
Хотя мы искали этой встречи, теперь отчего-то растерялись. Вдруг Прохоров бросился к тому, что с автоматом на груди:
- Дядя Филипп!
- Ну как вы тут? Как мать, сестры?
- А вы... вы партизан, дядя Филипп? - еще не верилось Михаилу. - Вот здорово! Вот так встреча!
Родной дядя Михаила Прохорова явно был каким-то начальником: ведь на груди - автомат. Мы начали просить, чтобы он взял нас с собой.
- Да вы что? Кого ни встретишь - знакомого, незнакомого, родственника, - каждый просится в партизаны! Так, пожалуй, партизан будет больше, чем деревьев в лесу!..
Михаил знакомит меня со своим дядей.
- Антонов, - говорит тот и крепко жмет руку. - Ну а теперь познакомьтесь с моими товарищами.
- Скобелев! - молоденький паренек вытягивается по стойке "смирно", будто перед ним какие-то командиры. Я завидую ему: только золотится пушок на подбородке, а гляди - уже партизан.
- Ковалев, - спокойно говорит второй и после паузы добавляет: Аркадий. У меня есть тезка по фамилии, но имя его Виктор.
Мы присели на желто-золотистую листву возле клена. Он чем-то напоминал то дерево, под которым прошлой осенью Михаил нашел ручной пулемет. И меня потянуло за язык:
- У нас и оружие есть свое, даже пулеметы, так что можете принять нас в отряд.
- Это хорошо, - улыбнулся Антонов, - что есть свое оружие. Оно нам пригодится. Передайте его Скобелеву. А сами, ребятки, организуйте молодежь в подпольную организацию.
- Да она есть у нас, - признался Михаил. - Уже больше года действует. И кивнул на меня: - А Дмитриев - наш подпольный секретарь.
- Это очень хорошо, что есть такая организация. Ну а чем занимаетесь?
Перебивая друг друга, мы начали рассказывать. Старались показать себя такими боевыми хлопцами, что хоть в огонь и воду, а не только в лес. Но Антонова не так-то просто было уговорить. Он сказал, словно отрубил:
- Вот и хорошо. Так и впредь держать!
Прошло добрых два часа, пока мы передавали оружие Скобелеву. Антонов посоветовал нам носы не вешать.
- А теперь задание: следить за шоссе. Нам надо знать, что подвозят немцы к фронту, какие части проходят. Записывайте номера на машинах, запоминайте знаки. И еще: попадется немецкая газета, листовка, плакат передавайте нам. Это нужно для контрпропаганды. Ну и, конечно, готовьте людей. - Видя, что мы совсем приуныли, Антонов добавил: - Ничего, ребятки, скоро и вас возьмем в партизанский отряд.
Он поправил портупею и автомат.
- Ну а теперь организуйте нам встречу с Власом Прохоровым. Только так, чтобы подальше от полицаев, - и широко улыбнулся: - Знаете, не люблю внеплановых встреч с этими "бобиками".
Филипп Карпович спросил у меня, кого из комсомольцев-подпольщиков мог бы рекомендовать для связи. Я назвал Михаила Прохорова, Нину Левенкову, Марию Потапенко и Катюшу Савельеву.
- А кто такая Савельева? - спросил Антонов. - Фамилия что-то незнакомая.
- Она из Кормы.
- Это хорошо, очень даже. Надо и в соседних районах иметь связных.
Антонов придержал меня за локоть и, когда мы отстали от других, тихо сказал:
- Посоветуюсь с командованием и, по всей вероятности, решим так: партизаны будут брать сведения у всех, кого ты назвал, а к нам на связь будешь ходить один лишь ты, секретарь. Ну а теперь скорее к Власу, дело есть.
Как узнал я позже, Антонов передал Власу Прохорову поручение И.М.Дикана оформить в Серебрянке подпольную партийную организацию. Вскоре ее создали. В нее вошли кроме самого Прохорова Терентий Балабаев, Петр Михеенко, Бердников, который был переведен сюда из Сверженской организации. Тут ему поближе, а главное - Арсен Степанович по-прежнему шефствовал над нашей комсомольской организацией.
Дня через два полицейские установили, что из Сверженя бесследно исчезли Журавлев, Михунов и Савченко. Они отправились на месте выяснить этот факт, а заодно заготовить продукты.
О прибытии полицейских в Свержень узнали партизаны и решили дать им бой. Народные мстители пробрались в поселок огородами. Дружным залпом ударили по группе гитлеровцев у молокосборочного пункта. Трое, что были на улице, упали замертво. Остальные выползли из здания на противоположную сторону и побежали к Рекотянке, а оттуда - к шоссе. Награбленное врагами добро партизаны возвратили хозяевам.
3
Я сидел возле перекрестка двух квартальных просек в Сверженской лесной даче. Было тихо, только монотонно шумел ветер в верхушках деревьев, и листья падали на землю. Неожиданно в стороне послышался еле уловимый шорох Вскоре он перерос в приглушенные осторожные шаги. Сюда шли четверо. Сразу узнал Антонова и Скобелева. Они познакомили меня с Диканом. Долго тряс мне руку Игнат Максимович. Я только проговорил:
- Здравствуйте, здравствуйте!
И глядел в его серые приветливые глаза, на морщинки, что густо избороздили высокий лоб, красиво окаймленный темно-русыми волосами. Бледное лицо его было гладко выбрито. Я волновался так, что не знал, о чем говорить.
- Познакомьтесь! - Дикан представил Степана Митрофановича Белых.
Этот - действительно богатырь. Высок, строен, красивая военная осанка, взгляд серо-голубых глаз открытый и в то же время строгий. Будто Степан Митрофанович пристально присматривался, чтобы верно, без ошибки оценить тебя... Он пожал руку - крепкое пожатие.
- У нас есть общие вопросы к тебе, есть у каждого из нас и отдельные задания, так что поговорить придется обстоятельно.
- Я готов. Но... очень прошу взять меня с собой в партизаны.
- С собой? - улыбнулся Степан Митрофанович. - Вот поговорим, потом решим, как дальше быть.
Я рассказал о делах комсомольского подполья, поделился опасением по поводу угроз старосты, который составил списки коммунистов, рассказал, что сестра старосты намерена отнести эти списки в комендатуру.
- Думаю, что сегодня ночью надо уничтожить изменников Родины, - сказал я и изложил план операции, выработанный нашими подпольщиками.
- План-то хорош, - ответил Белых. - Но выполните его чуть позже. Нам Ковалевы нужны только живыми. Так что ждите указаний на этот счет.
- Есть! - не очень-то обрадованно ответил я. - Передадим их вам живыми. И сами пойдем с вами.
Но Дикан решительно заявил, что мы важнее там, в Серебрянке. Только в случае смертельной опасности нас возьмут в отряд. И еще предупредил: все действия согласовывать с партизанами.
- Понятно... - окончательно разочаровался я.
А мне так хотелось уйти вместе с ними, вместе с этим молодым партизаном Семеном Скобелевым, с которым за несколько встреч мы успели крепко подружиться. Да и надоело, осточертело постоянно быть среди гитлеровцев притворяться, обманывать, улыбаться, когда хочется плюнуть в рожу. Сбежал бы, кажется, на край света.
Но приказ есть приказ. Дикан недаром сказал:
- Ты - партизан и будешь выполнять здесь все наши приказы. Так решило командование. Таково поручение коммунистов.
Затем Дикан рассказал, как надо вести агитацию среди населения, а Белых долго инструктировал, как работать в стане врага, каким путем передавать информацию партизанам.
Кандидатуры связных, которые я рекомендовал Антонову, обсуждали каждую в отдельности и одобрили. Вновь подтвердили, что я буду связным между подпольными партийной и комсомольской организациями, с одной стороны, и партизанской инициативной группой, с другой. Дали дневной и ночной пароли на ближайшую неделю. Я заучил их. Дневной: два раза поднять руку вверх и один раз выбросить вправо. Ночной: оклик - "Москва", ответ - "Мушка". Я был горд таким поручением, однако оно требовало предельной осторожности и точности во всем.
Еще было задание: выявить в деревнях Довского и Курганского сельсоветов бывших бойцов, командиров и политработников Красной Армии, вырвавшихся из окружения и концлагерей и временно осевших там, но лично не вступать с ними ни в какие связи.
Таким образом, наша подпольная комсомольская организация теперь должна была расширить зону своей деятельности.
СОРАТНИКИ И ВРАГИ
1
Почти каждую ночь сам или наши связные-подпольщики встречались с партизанами. Мы старались распространить правду о том, что делают народные мстители, если они нам это поручали.
Инициативная группа доставляла немало хлопот оккупационным властям. Полевая комендатура сначала, видимо, считала, что действует группа, временно остановившаяся на территории района. Но с каждым днем росла активность партизан. Оккупанты чувствовали, что вооруженная борьба в районе расширяется, что в нее вовлекается все больше и больше народа. И начали предпринимать меры. Связные донесли, что гитлеровцы посылают своих людей не только в соседние деревни, но даже в лес под видом грибников - как раз настало время опят.
- А не пора ли нам, товарищ комиссар, их наказать, - предложил Трубачев Игнату Максимовичу Дикану.
- Правильно говоришь, командир. Пора!
Группа партизан под командованием Юрия Степановича Лазарева направилась в деревню Борхов. Ночью провели разведку, но неудачно: она наткнулась на вражеский пост. Гитлеровцы, оказывается, усилили охрану. Вторая попытка тоже не принесла успеха партизанам.
Тогда Лазарев приказал бойцам отдыхать, а сам стал на пост. Возвращаться, не выполнив задания, он не мог. Решил ждать утра в надежде встретить кого-либо из местных жителей, обо всем их расспросить.
Солнце поднялось над лесом, туман скатился в ложбины и почти рассеялся, а никто из жителей деревни не появлялся. Командир группы уже решил поднять ребят, посоветоваться, что же делать, но тут заметил на дороге подростка, вышедшего из деревни. Он тащил легкую двухколесную тачку, направляясь к опушке леса.
- Ты что, на самом себе дрова будешь возить?
Малыш вздрогнул, остановился.
- А на ком же? - Он недружелюбно глянул из-под мохнатой шапки, по размеру отцовской. Ни дать ни взять - некрасовский "мужичок с ноготок", только не в тулупе, а в зеленой на вате фуфайке. - А на ком же? - повторил он и с ног до головы оглядел Лазарева. - Немцы коня забрали, вот и приходится на себе.
- А почему отец не поехал по дрова?
Подросток шмыгнул носом и поправил топорик, засунутый за ремень:
- Нету отца...
- В полиции, значит?
- Кабы в полиции, я не таскал бы дрова... Вчера хотел ехать, так не пустили. Сами вот здесь сидели, партизан ловили...
- А сегодня как же разрешили?
- Поехали во-он в тот лес, - подросток махнул рукой в противоположную сторону.
- Так-таки все и уехали? - усомнился Лазарев.
- Да нет, не все: в хате бургомистра четверо осталось... - И, как взрослый, авторитетно добавил: - Глушат самогон который день подряд.
Сказал и покатил свою тачку.
- Погоди, парень! Ты помог бы нам: покажи, где гитлеровцы пьянствуют.
Подросток кивнул головой: мол, коль надо, так надо.
Тачку спрятали в кустарнике, а сами пошли в молодой сосняк, где вповалку прямо на земле спали партизаны. Минут через десять подросток уже вел их в Борхов. Вскоре партизаны оказались возле огородов. Напротив одной усадьбы подросток остановился, сказал:
- Вот в этом доме...
До него было метров сто пятьдесят. На просторном дворе стояло четыре велосипеда, прислоненные к забору.
- Ну, спасибо тебе! Бывай здоров! - Лазарев отпустил подростка.
И только тогда, когда партизаны ринулись через плетень и под ногами запылил мягкий картофельный участок, он вспомнил, что так и не спросил имя этого юного проводника. Но было уже поздно.
На крыльце дома бургомистра вдруг появилась женщина, глянула в огород и, прижав руки к груди, бросилась в дом. До двора оставалось не более полусотни метров, когда на крыльцо выскочил гитлеровец и тут же выстрелил раз, затем - второй. Лазарев схватился за руку и присел.
- Скобелев, Журавлев! Заходите с улицы! - приказал командир группы, опасаясь, что враги могут уйти через окна.
И вот по всем окнам и двери застрочили автоматы, ударили из СВТ.
А когда все смолкло, на полу в доме бургомистра валялось пять трупов: четверо в черной форме и пятый в штатском - сам хозяин.
2
Две недели октября ушло на усиленную разведку и налаживание связей с деревнями и поселками, которые прилегают к шоссе. Дело в том, что какие-то войска остановились во всех населенных пунктах от Довска до Рогачева. Что это за части, с какой целью они вдруг здесь остановились? На отдых ли?
Подбором связных и разведчиков занялись главным образом Дикан, Трубачев, Антонов, Белых и Будников. Им помогали Журавлев, Михунов, Савченко. Не остались в стороне от этого важного дела подпольщики коммунисты и комсомольцы. Мы то подсказывали кандидатуры, то сами шли на связь с верными людьми, давали им задания, то проверяли с помощью хорошо знакомых тех, кому уже дали поручение партизаны.
Дикан через Скобелева поручил мне уточнить, можно ли доверять Марии Степановне Нестеренко - жительнице деревни Хвощ. Комиссар случайно встретился с ней в лесу, разговорился о житье-бытье. И она рассказала, что гитлеровцы взяли на учет весь скот, даже кур. Подсчитали, сколько молока должна дать корова, сколько снести курица яиц.
- Все это - в их ненасытную глотку: и сало, и яйца, и молоко, и зерно, и грибы, и ягоды. А теперь вот что выдумали: подавай им лекарственные травы, полушубки и валенки сними и положи. Солому, сено, дрова вези и сам иди работай на них, - Мария Степановна всердцах сплюнула. - И все дай, дай, дай. А не то автоматом в грудь тычат, к стенке ставят.
- Ну а если подумать и не дать им ничего, а? Кроме вот этого... - Дикан сложил известным образом пальцы.
- Думали. Как же не думать? Хоть и грозятся, да двум смертям не бывать, одной не миновать... Вот и прячем все в землю. Выроем яму, досками да соломой обставим - и туда. А если что силой заставят, то для вида кое-что даем. Вчера вот вместо сена осоки завезли.
Дикан сказал, что правильно делают в Хвоще: пусть голодают оккупанты, пусть болотную осоку жрут их кони. А вот партизанам надо помогать.
- Да мы рады всей деревней кормить вас, наши родненькие, обмывать, одевать.
- Спасибо, Мария Степановна! Но сейчас нам не пища и одежда нужна, а верные люди, которые могли бы жизнью рисковать. Ну, скажем, сходить в соседнюю деревню, а то и в самые Журавичи, разузнать все, что требуется. На мужчину обратят внимание, а женщина или подросток везде пройдет.
- Да я готова хоть сейчас. Риск? Так сейчас везде рискуешь: война... У меня на фронте братья воюют, вот им и подмога от меня. Вдруг того вы убьете, который на фронте мог бы убить моих... Так что вы не сомневайтесь. Ежели не сама пойду, так найду, кого послать, а что надо - сделаем!
Мария Степановна пошла в Довск разузнать, что за часть остановилась там, какое у нее вооружение, какие машины, в какую форму одеты солдаты и офицеры, что они предпринимают. А я отправился в Хвощ проверить, можно ли полностью доверять ей. Мои хорошие знакомые Серафима и Иван Ковалевы сказали: можно, это честная советская женщина.
Так и стала партизанской связной Мария Степановна Нестеренко. А потом и мужа - Федора Степановича - вовлекла в эту опасную работу.
По рекомендации Сверженской и Серебрянской партийных организаций партизанскими связными стали старая учительница коммунист Феодора Тимофеевна Маркова, беспартийный Онуфрий Федорович Шаройко и его дочери Наталья и Елена, семья Кудрицких - Мария, Иван, их дети, семья Татьяны Федоровны Корниенко, моя и многие другие.
В октябре 1942 года Феодора Маркова выполнила первое задание партизан: организовала встречу бургомистра Бычинского с Диканом, Антоновым и Белых. Бургомистр долго просил партизан учесть то, что никто из населения не казнен, не угнан в Германию.
- Это само собой, - заметил Белых. - Но пойдем дальше. Передайте нам всех полицейских с оружием. Вы останетесь по-прежнему бургомистром и по мере надобности будете снабжать нас продуктами, удостоверениями личности, накладными для провоза продовольствия. Ну и, конечно, мы должны знать все, что намерены предпринимать "новые власти".
Бычинский сначала задумался, но в конце концов согласился работать на партизан. В тот же вечер он выписал документы жене начальника штаба Антонова на ее девичью фамилию и разрешение на право жительства в Серебрянке. Кстати, все члены семьи Антонова стали связными - сама Дарья Кузьминична, сыновья Виталий и Веня, дочь Таня.
Об этой семье и самом Филиппе Антонове нельзя не сказать подробнее. На второй день оккупации в деревне Хотовня, где жили Антоновы, фашисты казнили колхозного бригадира, коммуниста-орденоносца Андрея Клюева вместе с заведующим Домом культуры Данилой Макаренко, затем расстреляли секретаря комсомольской организации Петра Прикотенко и его мать.
Филипп Карпович с истребительным батальоном отступил в другой район, пробыл там несколько дней. Туда должны были прийти руководители будущих партизанских групп. Но они не пришли. Как после выяснилось, одни были убиты во время бомбежки, другие ушли с отступавшими частями Красной Армии.
А фашисты продолжали творить свое черное дело: расстреляли председателей сельских Советов Ивана Дегтярева в Болотне и Анатолия Познякова в Звонце. Значит, нельзя быть в своей деревне ни семье, ни ему, бывшему председателю местного Совета. И Антоновы переезжают в деревню Шмаки Кировского района. Хорошо одно: на руках была справка, что Антонов пробирается из тюремного заключения. А в военном билете он заблаговременно заменил листки, и этим удалось скрыть принадлежность к ВКП(б).
Вскоре Филипп Карпович установил связь с кировским подпольем и стал начальником штаба группы самообороны, которая являлась резервом 537-го партизанского отряда. Командовал им С. И. Свиридов.
Ну а потом Антонов пошел с инициативной группой в Журавичский район. Семья осталась в Шмаках. Дарью Кузьминичну вместе с детьми чуть не схватили каратели в лесу во время блокады. Поймали только меньшенького - Веню, но по дороге ему удалось бежать.
Без теплой одежды, в чем были, когда скрывались от карателей, жену и детей Антонова привели в партизанский лагерь посланные отсюда наши связные. И вот теперь, в осенние холода, Таня в легком платьице жмется к матери, чтобы согреться. Игнат Максимович Дикан отдал девочке свой джемпер.
- Вот вам, Дарья Кузьминична, документы, - передал Дикан бумаги с печатями, написанные бургомистром. - Будете теперь, правда, не Антоновой, а снова Прохоровой, зато законной жительницей Серебрянки.
Виталий, сын Антоновых, вскоре вступил в нашу комсомольскую организацию. Да и вся семья начальника штаба партизанской группы стала для подпольщиков своей, родной.
3
Эх, Серебрянка, Серебрянка! На твоих улицах золотой, а не серебряный народ живет. Цены им нет, твоим людям, трудолюбивым и боевым, терпеливым и настойчивым. Они могут поддержать и наказать, помочь и отказать даже в кружке воды из своей тихой речки Серебрянка. В зависимости от того, что ты за человек.
Единодушие - вот мерило с незапамятных пор, мерило старожилов. Стоило появиться в деревне двоедушному человеку, как люди изгоняли его, словно уничтожали прыщ на здоровом теле. Так было до войны, такой закон остался и в тяжелую годину фашистской оккупации. А они-то, эти прыщи, вдруг повыскакивали наружу - староста Артем Ковалев, полицейский Иван Селедцов. Непонятно, как оказался в полиции считавшийся порядочным человеком Яков Янченко.
Помнится, как только они показали свое поганое нутро, мой дедушка, старый колхозник Степан Кабанов, сказал:
- Вот и еще болячки-прыщи выскочили на свет божий. Остерегайся их, внучек: такие бывают хуже ворога-супостата. Больше, чем немец, знают нас, нутром своим поганым чувствуют: или мы - их, или они - нас.
Он помолчал, прижмуривая выцветшие глаза, будто вглядываясь в что-то далекое.
- Забыли, совсем память отшибло, что Россию-матушку никто не покорил. Запомни мое слово: эти вражьи прихлебатели сами хлебнут горя.
Вспоминаю, как Полина Лукашкова при всем народе чихвостила Якова Янченко, своего родственника:
- Не очень-то старайся! Его, немца, можно и обмануть. Выкручивайся, как вьюн, а людей в обиду не давай. А не то самому придется выкручиваться, как гаду ползучему, перед своим народом. Да не выкрутишься. Дудки!
Нельзя сказать, что слова всегда отрезвляюще действовали на гитлеровских служак. Но все же людские попреки порою сдерживали Якова Янченко: он время от времени проявлял нейтралитет при выполнении приказов оккупантов, иногда помогал людям в беде.
Упорно и долго не поддавался второй прыщ - полицай Иван Селедцов. Этот любил властвовать, демонстрировать свое преимущество. Расстреливать евреев в Свержене - он готов. Ставить людей к стенке, бить ногой в живот, а рукой под грудь, если кто заперечит, - опять он. Но вылечил народ и эту болячку.
Однако не прыщом, а злокачественной опухолью был в Серебрянке Артем Ковалев, сельский староста.
В первую мировую войну он попал в плен к немцам, а затем - на работу к одному помещику. Каторжная это была работа: приходилось гнуть спину от утренней зари до поздней ночи. Привык и к свекловичной похлебке, и к оскорблениям, и даже к побоям. Был у гроссбауэра дом в два этажа под черепицей, были сараи. Все вычищено до блеска, нигде ни соринки, ни паутинки. И коровы, и свиньи лоснились. Даже в курятнике чистота, не говоря уже о дворе.
Правда, все это делал не сам хозяин, а Артем Ковалев с шестью русскими пленными, которые ели и спали в свободном стойле тесной конюшни.
"Вот самому бы так зажить! - все время думал Артем Ковалев. - А что? После войны доберусь на родину и заведу коров, свиней... Да и хозяин что-нибудь пожалует: ведь не напрасно тяну - три года скоро, а платы никакой. Дал бы телушку-пеструшку - пешком повел бы на поводке. Породистые! У нас таких нет. Вот тогда посмотрели бы в Серебрянке, на что гож Артем Ковалев".
Не дал ничего немец-помещик русскому пленному. Даже рабочую одежду приказал снять, почистить и повесить в сарае: дескать, пригодится еще. Выдал он Артему такое барахло, что повесь в огороде как пугало - не то, что воробьи, собаки шарахнутся в сторону.
На обменном пункте военнопленных, когда молоденький комиссар призывал солдат, находившихся в плену, строить новую жизнь и очень красиво рассказывал о ней, думал: "Вот бы на вольной земле и отгрохать такое хозяйство, как у бауэра..."
Неплохо зажил Ковалев только в колхозе: заработки хорошие, детей можно в город посылать учиться, в доме появились швейная машина, велосипед. Плен стал забываться. Только иногда, когда переест на ночь или лишнюю чарку возьмет, снилось ему не само хозяйство, а помещик-бауэр: будто он бьет страшными кулачищами, а у Артема руки и ноги отказали - ни защититься, ни с места сдвинуться...
И вот снова война с ними, с немцами. Теперь-то уж не плен, а только оккупация. Это - ого-о! - не сравнишь. А что, если?..
На стук в дверь немецкий офицер недовольно крикнул что-то.
- Разрешите, господин комендант? - лысоватый русский замер на пороге в полупоклоне.
Коменданта удивила не столько собачья покорность, сколько то, что эти слова были сказаны на его родном языке.
- О-о, да-да! Входите, входите!
Так оказался Артем Ковалев на посту старосты в Серебрянке. Укреплял свою власть кулаком и угрозой, точно выполнял немецкие приказы о заготовке продуктов, поставке рабочей силы и не забывал в то же время единолично распоряжаться оставшимся колхозным добром.
2 октября 1942 года Антонов и Скобелев пошли в деревню Хмеленец. Думали встретиться с Самуилом Павловичем Дивоченко, бывшим инструктором Журавичского райкома партии. По сведениям Антонова, он знал, где расположены склады оружия, боеприпасов, одежды и обуви, которые создавались накануне оккупации района для партизанского отряда. Но Дивоченко дома не оказалось. Остерегаясь гитлеровцев, он часто уходил в Старый Довск к свояку Антону Крошину. Тот был старостой деревни, и скрываться там было безопаснее.
Зато в Хмеленце Антонов и Скобелев встретились с коммунистом Максимом Антоновичем Автушковым. Он тут же стал проситься в партизаны. Антонов дал ему пока задание: во что бы то ни стало разыскать Самуила Дивоченко и свести с инициативной группой.
Через неделю партизаны снова решили выйти на боевую операцию. В Хмеленце был небольшой по численности гарнизон. Автушков доложил, что гитлеровцы ежедневно бражничают, отнимают у крестьян продукты, одежду, скот.
Партизаны ворвались в казарму поздним вечером, когда немецких служак окончательно обессилил хмель Двое гитлеровцев оказали сопротивление и тут же были убиты, трое пленены. Народным мстителям достались карабины, патроны и гранаты.
10 октября в группу приняли коммунистов Ивана Афанасьевича Михунова, Григория Федоровича Савченко и комсомольца Михаила Петровича Журавлева. Чтобы "новые власти" не терроризировали их родственников и односельчан, партизаны подняли стрельбу, а подпольщики пустили молву, что, дескать, погибли хорошие люди от рук неизвестных - то ли от наезжих полицейских, то ли от партизан.
2
Под вечер 10 октября мы с Михаилом Прохоровым бродили по лесу недалеко от Серебрянки. Нас окликнули.
Трое вооруженных стояли возле ели. У одного автомат на груди, у двух короткие карабины за плечами. Лишь один из троих в военной форме - тот, что с автоматом. На двух же - обычные телогрейки, подпоясанные ремнями с патронташами и гранатами.
Хотя мы искали этой встречи, теперь отчего-то растерялись. Вдруг Прохоров бросился к тому, что с автоматом на груди:
- Дядя Филипп!
- Ну как вы тут? Как мать, сестры?
- А вы... вы партизан, дядя Филипп? - еще не верилось Михаилу. - Вот здорово! Вот так встреча!
Родной дядя Михаила Прохорова явно был каким-то начальником: ведь на груди - автомат. Мы начали просить, чтобы он взял нас с собой.
- Да вы что? Кого ни встретишь - знакомого, незнакомого, родственника, - каждый просится в партизаны! Так, пожалуй, партизан будет больше, чем деревьев в лесу!..
Михаил знакомит меня со своим дядей.
- Антонов, - говорит тот и крепко жмет руку. - Ну а теперь познакомьтесь с моими товарищами.
- Скобелев! - молоденький паренек вытягивается по стойке "смирно", будто перед ним какие-то командиры. Я завидую ему: только золотится пушок на подбородке, а гляди - уже партизан.
- Ковалев, - спокойно говорит второй и после паузы добавляет: Аркадий. У меня есть тезка по фамилии, но имя его Виктор.
Мы присели на желто-золотистую листву возле клена. Он чем-то напоминал то дерево, под которым прошлой осенью Михаил нашел ручной пулемет. И меня потянуло за язык:
- У нас и оружие есть свое, даже пулеметы, так что можете принять нас в отряд.
- Это хорошо, - улыбнулся Антонов, - что есть свое оружие. Оно нам пригодится. Передайте его Скобелеву. А сами, ребятки, организуйте молодежь в подпольную организацию.
- Да она есть у нас, - признался Михаил. - Уже больше года действует. И кивнул на меня: - А Дмитриев - наш подпольный секретарь.
- Это очень хорошо, что есть такая организация. Ну а чем занимаетесь?
Перебивая друг друга, мы начали рассказывать. Старались показать себя такими боевыми хлопцами, что хоть в огонь и воду, а не только в лес. Но Антонова не так-то просто было уговорить. Он сказал, словно отрубил:
- Вот и хорошо. Так и впредь держать!
Прошло добрых два часа, пока мы передавали оружие Скобелеву. Антонов посоветовал нам носы не вешать.
- А теперь задание: следить за шоссе. Нам надо знать, что подвозят немцы к фронту, какие части проходят. Записывайте номера на машинах, запоминайте знаки. И еще: попадется немецкая газета, листовка, плакат передавайте нам. Это нужно для контрпропаганды. Ну и, конечно, готовьте людей. - Видя, что мы совсем приуныли, Антонов добавил: - Ничего, ребятки, скоро и вас возьмем в партизанский отряд.
Он поправил портупею и автомат.
- Ну а теперь организуйте нам встречу с Власом Прохоровым. Только так, чтобы подальше от полицаев, - и широко улыбнулся: - Знаете, не люблю внеплановых встреч с этими "бобиками".
Филипп Карпович спросил у меня, кого из комсомольцев-подпольщиков мог бы рекомендовать для связи. Я назвал Михаила Прохорова, Нину Левенкову, Марию Потапенко и Катюшу Савельеву.
- А кто такая Савельева? - спросил Антонов. - Фамилия что-то незнакомая.
- Она из Кормы.
- Это хорошо, очень даже. Надо и в соседних районах иметь связных.
Антонов придержал меня за локоть и, когда мы отстали от других, тихо сказал:
- Посоветуюсь с командованием и, по всей вероятности, решим так: партизаны будут брать сведения у всех, кого ты назвал, а к нам на связь будешь ходить один лишь ты, секретарь. Ну а теперь скорее к Власу, дело есть.
Как узнал я позже, Антонов передал Власу Прохорову поручение И.М.Дикана оформить в Серебрянке подпольную партийную организацию. Вскоре ее создали. В нее вошли кроме самого Прохорова Терентий Балабаев, Петр Михеенко, Бердников, который был переведен сюда из Сверженской организации. Тут ему поближе, а главное - Арсен Степанович по-прежнему шефствовал над нашей комсомольской организацией.
Дня через два полицейские установили, что из Сверженя бесследно исчезли Журавлев, Михунов и Савченко. Они отправились на месте выяснить этот факт, а заодно заготовить продукты.
О прибытии полицейских в Свержень узнали партизаны и решили дать им бой. Народные мстители пробрались в поселок огородами. Дружным залпом ударили по группе гитлеровцев у молокосборочного пункта. Трое, что были на улице, упали замертво. Остальные выползли из здания на противоположную сторону и побежали к Рекотянке, а оттуда - к шоссе. Награбленное врагами добро партизаны возвратили хозяевам.
3
Я сидел возле перекрестка двух квартальных просек в Сверженской лесной даче. Было тихо, только монотонно шумел ветер в верхушках деревьев, и листья падали на землю. Неожиданно в стороне послышался еле уловимый шорох Вскоре он перерос в приглушенные осторожные шаги. Сюда шли четверо. Сразу узнал Антонова и Скобелева. Они познакомили меня с Диканом. Долго тряс мне руку Игнат Максимович. Я только проговорил:
- Здравствуйте, здравствуйте!
И глядел в его серые приветливые глаза, на морщинки, что густо избороздили высокий лоб, красиво окаймленный темно-русыми волосами. Бледное лицо его было гладко выбрито. Я волновался так, что не знал, о чем говорить.
- Познакомьтесь! - Дикан представил Степана Митрофановича Белых.
Этот - действительно богатырь. Высок, строен, красивая военная осанка, взгляд серо-голубых глаз открытый и в то же время строгий. Будто Степан Митрофанович пристально присматривался, чтобы верно, без ошибки оценить тебя... Он пожал руку - крепкое пожатие.
- У нас есть общие вопросы к тебе, есть у каждого из нас и отдельные задания, так что поговорить придется обстоятельно.
- Я готов. Но... очень прошу взять меня с собой в партизаны.
- С собой? - улыбнулся Степан Митрофанович. - Вот поговорим, потом решим, как дальше быть.
Я рассказал о делах комсомольского подполья, поделился опасением по поводу угроз старосты, который составил списки коммунистов, рассказал, что сестра старосты намерена отнести эти списки в комендатуру.
- Думаю, что сегодня ночью надо уничтожить изменников Родины, - сказал я и изложил план операции, выработанный нашими подпольщиками.
- План-то хорош, - ответил Белых. - Но выполните его чуть позже. Нам Ковалевы нужны только живыми. Так что ждите указаний на этот счет.
- Есть! - не очень-то обрадованно ответил я. - Передадим их вам живыми. И сами пойдем с вами.
Но Дикан решительно заявил, что мы важнее там, в Серебрянке. Только в случае смертельной опасности нас возьмут в отряд. И еще предупредил: все действия согласовывать с партизанами.
- Понятно... - окончательно разочаровался я.
А мне так хотелось уйти вместе с ними, вместе с этим молодым партизаном Семеном Скобелевым, с которым за несколько встреч мы успели крепко подружиться. Да и надоело, осточертело постоянно быть среди гитлеровцев притворяться, обманывать, улыбаться, когда хочется плюнуть в рожу. Сбежал бы, кажется, на край света.
Но приказ есть приказ. Дикан недаром сказал:
- Ты - партизан и будешь выполнять здесь все наши приказы. Так решило командование. Таково поручение коммунистов.
Затем Дикан рассказал, как надо вести агитацию среди населения, а Белых долго инструктировал, как работать в стане врага, каким путем передавать информацию партизанам.
Кандидатуры связных, которые я рекомендовал Антонову, обсуждали каждую в отдельности и одобрили. Вновь подтвердили, что я буду связным между подпольными партийной и комсомольской организациями, с одной стороны, и партизанской инициативной группой, с другой. Дали дневной и ночной пароли на ближайшую неделю. Я заучил их. Дневной: два раза поднять руку вверх и один раз выбросить вправо. Ночной: оклик - "Москва", ответ - "Мушка". Я был горд таким поручением, однако оно требовало предельной осторожности и точности во всем.
Еще было задание: выявить в деревнях Довского и Курганского сельсоветов бывших бойцов, командиров и политработников Красной Армии, вырвавшихся из окружения и концлагерей и временно осевших там, но лично не вступать с ними ни в какие связи.
Таким образом, наша подпольная комсомольская организация теперь должна была расширить зону своей деятельности.
СОРАТНИКИ И ВРАГИ
1
Почти каждую ночь сам или наши связные-подпольщики встречались с партизанами. Мы старались распространить правду о том, что делают народные мстители, если они нам это поручали.
Инициативная группа доставляла немало хлопот оккупационным властям. Полевая комендатура сначала, видимо, считала, что действует группа, временно остановившаяся на территории района. Но с каждым днем росла активность партизан. Оккупанты чувствовали, что вооруженная борьба в районе расширяется, что в нее вовлекается все больше и больше народа. И начали предпринимать меры. Связные донесли, что гитлеровцы посылают своих людей не только в соседние деревни, но даже в лес под видом грибников - как раз настало время опят.
- А не пора ли нам, товарищ комиссар, их наказать, - предложил Трубачев Игнату Максимовичу Дикану.
- Правильно говоришь, командир. Пора!
Группа партизан под командованием Юрия Степановича Лазарева направилась в деревню Борхов. Ночью провели разведку, но неудачно: она наткнулась на вражеский пост. Гитлеровцы, оказывается, усилили охрану. Вторая попытка тоже не принесла успеха партизанам.
Тогда Лазарев приказал бойцам отдыхать, а сам стал на пост. Возвращаться, не выполнив задания, он не мог. Решил ждать утра в надежде встретить кого-либо из местных жителей, обо всем их расспросить.
Солнце поднялось над лесом, туман скатился в ложбины и почти рассеялся, а никто из жителей деревни не появлялся. Командир группы уже решил поднять ребят, посоветоваться, что же делать, но тут заметил на дороге подростка, вышедшего из деревни. Он тащил легкую двухколесную тачку, направляясь к опушке леса.
- Ты что, на самом себе дрова будешь возить?
Малыш вздрогнул, остановился.
- А на ком же? - Он недружелюбно глянул из-под мохнатой шапки, по размеру отцовской. Ни дать ни взять - некрасовский "мужичок с ноготок", только не в тулупе, а в зеленой на вате фуфайке. - А на ком же? - повторил он и с ног до головы оглядел Лазарева. - Немцы коня забрали, вот и приходится на себе.
- А почему отец не поехал по дрова?
Подросток шмыгнул носом и поправил топорик, засунутый за ремень:
- Нету отца...
- В полиции, значит?
- Кабы в полиции, я не таскал бы дрова... Вчера хотел ехать, так не пустили. Сами вот здесь сидели, партизан ловили...
- А сегодня как же разрешили?
- Поехали во-он в тот лес, - подросток махнул рукой в противоположную сторону.
- Так-таки все и уехали? - усомнился Лазарев.
- Да нет, не все: в хате бургомистра четверо осталось... - И, как взрослый, авторитетно добавил: - Глушат самогон который день подряд.
Сказал и покатил свою тачку.
- Погоди, парень! Ты помог бы нам: покажи, где гитлеровцы пьянствуют.
Подросток кивнул головой: мол, коль надо, так надо.
Тачку спрятали в кустарнике, а сами пошли в молодой сосняк, где вповалку прямо на земле спали партизаны. Минут через десять подросток уже вел их в Борхов. Вскоре партизаны оказались возле огородов. Напротив одной усадьбы подросток остановился, сказал:
- Вот в этом доме...
До него было метров сто пятьдесят. На просторном дворе стояло четыре велосипеда, прислоненные к забору.
- Ну, спасибо тебе! Бывай здоров! - Лазарев отпустил подростка.
И только тогда, когда партизаны ринулись через плетень и под ногами запылил мягкий картофельный участок, он вспомнил, что так и не спросил имя этого юного проводника. Но было уже поздно.
На крыльце дома бургомистра вдруг появилась женщина, глянула в огород и, прижав руки к груди, бросилась в дом. До двора оставалось не более полусотни метров, когда на крыльцо выскочил гитлеровец и тут же выстрелил раз, затем - второй. Лазарев схватился за руку и присел.
- Скобелев, Журавлев! Заходите с улицы! - приказал командир группы, опасаясь, что враги могут уйти через окна.
И вот по всем окнам и двери застрочили автоматы, ударили из СВТ.
А когда все смолкло, на полу в доме бургомистра валялось пять трупов: четверо в черной форме и пятый в штатском - сам хозяин.
2
Две недели октября ушло на усиленную разведку и налаживание связей с деревнями и поселками, которые прилегают к шоссе. Дело в том, что какие-то войска остановились во всех населенных пунктах от Довска до Рогачева. Что это за части, с какой целью они вдруг здесь остановились? На отдых ли?
Подбором связных и разведчиков занялись главным образом Дикан, Трубачев, Антонов, Белых и Будников. Им помогали Журавлев, Михунов, Савченко. Не остались в стороне от этого важного дела подпольщики коммунисты и комсомольцы. Мы то подсказывали кандидатуры, то сами шли на связь с верными людьми, давали им задания, то проверяли с помощью хорошо знакомых тех, кому уже дали поручение партизаны.
Дикан через Скобелева поручил мне уточнить, можно ли доверять Марии Степановне Нестеренко - жительнице деревни Хвощ. Комиссар случайно встретился с ней в лесу, разговорился о житье-бытье. И она рассказала, что гитлеровцы взяли на учет весь скот, даже кур. Подсчитали, сколько молока должна дать корова, сколько снести курица яиц.
- Все это - в их ненасытную глотку: и сало, и яйца, и молоко, и зерно, и грибы, и ягоды. А теперь вот что выдумали: подавай им лекарственные травы, полушубки и валенки сними и положи. Солому, сено, дрова вези и сам иди работай на них, - Мария Степановна всердцах сплюнула. - И все дай, дай, дай. А не то автоматом в грудь тычат, к стенке ставят.
- Ну а если подумать и не дать им ничего, а? Кроме вот этого... - Дикан сложил известным образом пальцы.
- Думали. Как же не думать? Хоть и грозятся, да двум смертям не бывать, одной не миновать... Вот и прячем все в землю. Выроем яму, досками да соломой обставим - и туда. А если что силой заставят, то для вида кое-что даем. Вчера вот вместо сена осоки завезли.
Дикан сказал, что правильно делают в Хвоще: пусть голодают оккупанты, пусть болотную осоку жрут их кони. А вот партизанам надо помогать.
- Да мы рады всей деревней кормить вас, наши родненькие, обмывать, одевать.
- Спасибо, Мария Степановна! Но сейчас нам не пища и одежда нужна, а верные люди, которые могли бы жизнью рисковать. Ну, скажем, сходить в соседнюю деревню, а то и в самые Журавичи, разузнать все, что требуется. На мужчину обратят внимание, а женщина или подросток везде пройдет.
- Да я готова хоть сейчас. Риск? Так сейчас везде рискуешь: война... У меня на фронте братья воюют, вот им и подмога от меня. Вдруг того вы убьете, который на фронте мог бы убить моих... Так что вы не сомневайтесь. Ежели не сама пойду, так найду, кого послать, а что надо - сделаем!
Мария Степановна пошла в Довск разузнать, что за часть остановилась там, какое у нее вооружение, какие машины, в какую форму одеты солдаты и офицеры, что они предпринимают. А я отправился в Хвощ проверить, можно ли полностью доверять ей. Мои хорошие знакомые Серафима и Иван Ковалевы сказали: можно, это честная советская женщина.
Так и стала партизанской связной Мария Степановна Нестеренко. А потом и мужа - Федора Степановича - вовлекла в эту опасную работу.
По рекомендации Сверженской и Серебрянской партийных организаций партизанскими связными стали старая учительница коммунист Феодора Тимофеевна Маркова, беспартийный Онуфрий Федорович Шаройко и его дочери Наталья и Елена, семья Кудрицких - Мария, Иван, их дети, семья Татьяны Федоровны Корниенко, моя и многие другие.
В октябре 1942 года Феодора Маркова выполнила первое задание партизан: организовала встречу бургомистра Бычинского с Диканом, Антоновым и Белых. Бургомистр долго просил партизан учесть то, что никто из населения не казнен, не угнан в Германию.
- Это само собой, - заметил Белых. - Но пойдем дальше. Передайте нам всех полицейских с оружием. Вы останетесь по-прежнему бургомистром и по мере надобности будете снабжать нас продуктами, удостоверениями личности, накладными для провоза продовольствия. Ну и, конечно, мы должны знать все, что намерены предпринимать "новые власти".
Бычинский сначала задумался, но в конце концов согласился работать на партизан. В тот же вечер он выписал документы жене начальника штаба Антонова на ее девичью фамилию и разрешение на право жительства в Серебрянке. Кстати, все члены семьи Антонова стали связными - сама Дарья Кузьминична, сыновья Виталий и Веня, дочь Таня.
Об этой семье и самом Филиппе Антонове нельзя не сказать подробнее. На второй день оккупации в деревне Хотовня, где жили Антоновы, фашисты казнили колхозного бригадира, коммуниста-орденоносца Андрея Клюева вместе с заведующим Домом культуры Данилой Макаренко, затем расстреляли секретаря комсомольской организации Петра Прикотенко и его мать.
Филипп Карпович с истребительным батальоном отступил в другой район, пробыл там несколько дней. Туда должны были прийти руководители будущих партизанских групп. Но они не пришли. Как после выяснилось, одни были убиты во время бомбежки, другие ушли с отступавшими частями Красной Армии.
А фашисты продолжали творить свое черное дело: расстреляли председателей сельских Советов Ивана Дегтярева в Болотне и Анатолия Познякова в Звонце. Значит, нельзя быть в своей деревне ни семье, ни ему, бывшему председателю местного Совета. И Антоновы переезжают в деревню Шмаки Кировского района. Хорошо одно: на руках была справка, что Антонов пробирается из тюремного заключения. А в военном билете он заблаговременно заменил листки, и этим удалось скрыть принадлежность к ВКП(б).
Вскоре Филипп Карпович установил связь с кировским подпольем и стал начальником штаба группы самообороны, которая являлась резервом 537-го партизанского отряда. Командовал им С. И. Свиридов.
Ну а потом Антонов пошел с инициативной группой в Журавичский район. Семья осталась в Шмаках. Дарью Кузьминичну вместе с детьми чуть не схватили каратели в лесу во время блокады. Поймали только меньшенького - Веню, но по дороге ему удалось бежать.
Без теплой одежды, в чем были, когда скрывались от карателей, жену и детей Антонова привели в партизанский лагерь посланные отсюда наши связные. И вот теперь, в осенние холода, Таня в легком платьице жмется к матери, чтобы согреться. Игнат Максимович Дикан отдал девочке свой джемпер.
- Вот вам, Дарья Кузьминична, документы, - передал Дикан бумаги с печатями, написанные бургомистром. - Будете теперь, правда, не Антоновой, а снова Прохоровой, зато законной жительницей Серебрянки.
Виталий, сын Антоновых, вскоре вступил в нашу комсомольскую организацию. Да и вся семья начальника штаба партизанской группы стала для подпольщиков своей, родной.
3
Эх, Серебрянка, Серебрянка! На твоих улицах золотой, а не серебряный народ живет. Цены им нет, твоим людям, трудолюбивым и боевым, терпеливым и настойчивым. Они могут поддержать и наказать, помочь и отказать даже в кружке воды из своей тихой речки Серебрянка. В зависимости от того, что ты за человек.
Единодушие - вот мерило с незапамятных пор, мерило старожилов. Стоило появиться в деревне двоедушному человеку, как люди изгоняли его, словно уничтожали прыщ на здоровом теле. Так было до войны, такой закон остался и в тяжелую годину фашистской оккупации. А они-то, эти прыщи, вдруг повыскакивали наружу - староста Артем Ковалев, полицейский Иван Селедцов. Непонятно, как оказался в полиции считавшийся порядочным человеком Яков Янченко.
Помнится, как только они показали свое поганое нутро, мой дедушка, старый колхозник Степан Кабанов, сказал:
- Вот и еще болячки-прыщи выскочили на свет божий. Остерегайся их, внучек: такие бывают хуже ворога-супостата. Больше, чем немец, знают нас, нутром своим поганым чувствуют: или мы - их, или они - нас.
Он помолчал, прижмуривая выцветшие глаза, будто вглядываясь в что-то далекое.
- Забыли, совсем память отшибло, что Россию-матушку никто не покорил. Запомни мое слово: эти вражьи прихлебатели сами хлебнут горя.
Вспоминаю, как Полина Лукашкова при всем народе чихвостила Якова Янченко, своего родственника:
- Не очень-то старайся! Его, немца, можно и обмануть. Выкручивайся, как вьюн, а людей в обиду не давай. А не то самому придется выкручиваться, как гаду ползучему, перед своим народом. Да не выкрутишься. Дудки!
Нельзя сказать, что слова всегда отрезвляюще действовали на гитлеровских служак. Но все же людские попреки порою сдерживали Якова Янченко: он время от времени проявлял нейтралитет при выполнении приказов оккупантов, иногда помогал людям в беде.
Упорно и долго не поддавался второй прыщ - полицай Иван Селедцов. Этот любил властвовать, демонстрировать свое преимущество. Расстреливать евреев в Свержене - он готов. Ставить людей к стенке, бить ногой в живот, а рукой под грудь, если кто заперечит, - опять он. Но вылечил народ и эту болячку.
Однако не прыщом, а злокачественной опухолью был в Серебрянке Артем Ковалев, сельский староста.
В первую мировую войну он попал в плен к немцам, а затем - на работу к одному помещику. Каторжная это была работа: приходилось гнуть спину от утренней зари до поздней ночи. Привык и к свекловичной похлебке, и к оскорблениям, и даже к побоям. Был у гроссбауэра дом в два этажа под черепицей, были сараи. Все вычищено до блеска, нигде ни соринки, ни паутинки. И коровы, и свиньи лоснились. Даже в курятнике чистота, не говоря уже о дворе.
Правда, все это делал не сам хозяин, а Артем Ковалев с шестью русскими пленными, которые ели и спали в свободном стойле тесной конюшни.
"Вот самому бы так зажить! - все время думал Артем Ковалев. - А что? После войны доберусь на родину и заведу коров, свиней... Да и хозяин что-нибудь пожалует: ведь не напрасно тяну - три года скоро, а платы никакой. Дал бы телушку-пеструшку - пешком повел бы на поводке. Породистые! У нас таких нет. Вот тогда посмотрели бы в Серебрянке, на что гож Артем Ковалев".
Не дал ничего немец-помещик русскому пленному. Даже рабочую одежду приказал снять, почистить и повесить в сарае: дескать, пригодится еще. Выдал он Артему такое барахло, что повесь в огороде как пугало - не то, что воробьи, собаки шарахнутся в сторону.
На обменном пункте военнопленных, когда молоденький комиссар призывал солдат, находившихся в плену, строить новую жизнь и очень красиво рассказывал о ней, думал: "Вот бы на вольной земле и отгрохать такое хозяйство, как у бауэра..."
Неплохо зажил Ковалев только в колхозе: заработки хорошие, детей можно в город посылать учиться, в доме появились швейная машина, велосипед. Плен стал забываться. Только иногда, когда переест на ночь или лишнюю чарку возьмет, снилось ему не само хозяйство, а помещик-бауэр: будто он бьет страшными кулачищами, а у Артема руки и ноги отказали - ни защититься, ни с места сдвинуться...
И вот снова война с ними, с немцами. Теперь-то уж не плен, а только оккупация. Это - ого-о! - не сравнишь. А что, если?..
На стук в дверь немецкий офицер недовольно крикнул что-то.
- Разрешите, господин комендант? - лысоватый русский замер на пороге в полупоклоне.
Коменданта удивила не столько собачья покорность, сколько то, что эти слова были сказаны на его родном языке.
- О-о, да-да! Входите, входите!
Так оказался Артем Ковалев на посту старосты в Серебрянке. Укреплял свою власть кулаком и угрозой, точно выполнял немецкие приказы о заготовке продуктов, поставке рабочей силы и не забывал в то же время единолично распоряжаться оставшимся колхозным добром.