Страница:
И все они лежат сейчас на Востряковском кладбище, похожем на большую коммунальную квартиру, разве что евреи там отдельно; там со временем надеюсь лежать и я, в общей очереди на Страшный суд, и на Страшный суд меня разбудят дед с бабкой, как в школу. Дальнейшего я уже никак себе не могу представить.
Пошлость, дешевка, ужас. Но что делать со всей этой памятью, которая обступает меня, чего-то требует? Исписать общую тетрадь, сдать ее в архив? Один старик – его мемуары опубликованы в книге «До и после литературы» – в третьем лице описал всю свою жизнь для внука, рисуя на полях грабли, поясняя, что есть грабли… Идиотизм, конечно, но что еще делать в старости человеку, который в молодости был третьим секретарем обкома?
Сегодня ничего больше не делаем, только вспоминаем этого не существующего больше человека.
Прямо здесь, поверх текста, рисуем его портрет.
Теперь этот портрет вырываем, комкаем, выбрасываем. Чувствуем себя жизнью.
Вырываем прямо сейчас, не задумываясь.
А что там было написано на обороте? Уже не восстановишь. Я же говорил, надо было покупать три экземпляра.
23 июля
24 июля
25 июля
26 июля
Пошлость, дешевка, ужас. Но что делать со всей этой памятью, которая обступает меня, чего-то требует? Исписать общую тетрадь, сдать ее в архив? Один старик – его мемуары опубликованы в книге «До и после литературы» – в третьем лице описал всю свою жизнь для внука, рисуя на полях грабли, поясняя, что есть грабли… Идиотизм, конечно, но что еще делать в старости человеку, который в молодости был третьим секретарем обкома?
Сегодня ничего больше не делаем, только вспоминаем этого не существующего больше человека.
Прямо здесь, поверх текста, рисуем его портрет.
Теперь этот портрет вырываем, комкаем, выбрасываем. Чувствуем себя жизнью.
Вырываем прямо сейчас, не задумываясь.
А что там было написано на обороте? Уже не восстановишь. Я же говорил, надо было покупать три экземпляра.
23 июля
Поздравляю вас, сегодня у нас первое прохождение. В компьютерные игры играете? Прохождения читать любите? Прохождение – изумительный жанр сам по себе, никакого юмора не надо. Цитирую подлинное, игру не называю, иначе будет реклама: «Бежим к воде и пройдем по ней присев. Убьем противников на выступе с правой стороны. Дождемся ухода наемника на причале и пройдем вниз. Доберемся до здания и поднимемся вверх. Убьем врага прямо впереди нас и пройдем за Диазом к самолету. Войдем внутрь него и займем позицию. Воспользуемся биноклем для отмечания целей. Первым делом убьем врагов у лодки, затем того, что наверху хижины, и того, который расположился слева. Стрельнем в рацию с правой стороны и отвлечем одного из врагов. Убьем их в любом порядке».
Бежим по воде присев, убьем в любом порядке. Комический эффект создается внезапным вводом непонятных персонажей – игрок их видит, а читатель нет. В детстве я ненавидел учительницу географии, молодую наглую толстую шлюху, которая, в свою очередь, ненавидела детей и курила в радиорубке со старшеклассниками, а с некоторыми не только курила. Географию с тех пор тоже не люблю, не помню, что где, а ведь какая изумительная наука! И вот в шестом классе во время ее уроков (читая тогда же «Человека-невидимку») я представлял, как входит в класс человек-невидимка и начинает сзади хватать ее за волосы или щипать. Мы его не видим, а слышим только, как она на ровном месте среди объяснения визжит, откидывается назад, хватается за голову, топает ногами и держится за ущипленные места. Это был бы танец смерти вообще. И я начинал гнусно хихикать, и она меня вызывала и требовала повторить, что она только что сказала, а я совершенно этого не слушал – я представлял, как она будет визжать и топотать. Случались двойки. Закрывать их надо было докладами, то есть делать рефераты и их пересказывать. Помню свой реферат о выдающемся исследователе Черском, переписанный с детской энциклопедии, а также доклад о пингвинах, которые высиживают яйца животом. Помню, как я это подробно показывал, стоя у доски, и одновременно смеялся и плакал от комизма и унизительности своего положения. Ведь я знал, что она меня ненавидит и что я ее не задобрю никакими пингвинами, никакими яйцами, – и на словах: «Вот так они его высиживают», – я отвратительно и неудержимо ржал сквозь слезы на глазах у всего класса, который тоже меня не любил. Хорошо, что уже тогда мне было все-таки смешно. Должно быть, сейчас она глубоко несчастная, одинокая, еще более толстая женщина, если вообще жива, и отчего-то мне видится при этой мысли мстительное, торжествующее шествие пингвинов, которые, неся на лапках свои яйца, уходят от нее куда-то вдаль. К чему я это все? К тому, что комический эффект возникает по принципу человека-невидимки. Кто-то кого-то убивает, отмечает цели, идет по воде – но, поскольку мы не видим ни цели, ни воды, внезапное появление всех этих абсурдных сущностей способно привести нормального человека – не геймера – в состояние тихого счастья. «Берем конфету и бензин, исполняем на полицейского, появится существо из другого мира».
Вот эта глава, этот день у нас будет в жанре прохождения. Заметьте, я не вижу ни одной локации, однако почему-то знаю, что там расположено. Откуда я это знаю? Давно живу. А если совсем честно, я вообще все вижу. Итак, вооружитесь книгой и действуйте.
Стартуем в 17:00. Выходим из дома. С собой берем Мягкую игрушку, Вещь вдвое больше пачки сигарет и Вещь, происхождения которой вы не помните.
Если дождь, раскрываем зонт. Встречаем первого встречного. Спрашиваем: «Который час?» Поговорим с ним о погоде. Встречаем второго встречного. Показываем ему мягкую игрушку: «Вот я нашел тут. Может быть, какой-то ребенок потерял. Вы не знаете?» Он говорит: нет, не знаю. «Возьмите, пожалуйста, а то я уезжаю, мне совершенно некуда девать, а выбрасывать жалко». Если он берет мягкую игрушку, отдаем. Если не берет, сажаем ее на лавочку в сквере или на забор, где она хорошо видна.
Доезжаем (доходим) до кафе на окраине города, в спальном районе. Входим. В углу сидит старуха (выражаясь политкорректно, пожилая женщина). Если старухи нет, значит, вы плохо поговорили с первым встречным или неправильно посадили мягкую игрушку. Повторяйте эти действия до тех пор, пока не появится старуха. В крайнем случае зайдите в другое кафе. Подойдите к старухе. Поклонитесь. Спросите: «Простите, здесь не сидела сейчас девушка с длинными темными волосами?» Старуха ответит. Если девушка с длинными темными волосами сидела там, выйдите из кафе и пройдите сто метров налево. Если не сидела, пройдите к стойке, закажите третий в списке коктейль. Если нет коктейлей, то пиво. После этого отдайте бармену Вещь вдвое больше пачки сигарет. Скажите, что кто-то потерял ее в зале. Бармен возьмет вещь. Поговорите с барменом (не меньше трех реплик). Еще раз подойдите к старухе. Поблагодарите ее. Выйдите из кафе и пройдите сто метров направо. Дальше для обоих случаев сценарий одинаковый.
Осматривайтесь, пока не увидите гаражи. Гаражи где-то будут обязательно. Можете побродить вокруг в радиусе 10 метров, поспрашивать встречных, где тут гаражи. Идите вдоль них не спеша. Нет ничего прекрасней гаражей на закате – разве только промзона или граффити из окна поезда. Всегда за окнами поезда стоит какой-нибудь красный кирпичный дом, всегда очень интересно, кто живет в таком доме. А может быть, там телефонная станция. Доходите до первого открытого гаража. Спрашиваете владельца, кто тут поблизости чинит машины (такой Кулибин есть в любом спальном районе). Вам указывают. Идите к Кулибину. Если он на месте, поговорите с ним (не менее трех реплик). Если его нет, запоминаете номер бокса, где он обычно бывает. Нам не Кулибин важен, а этот номер. Умножаете его на свой Финансовый Индекс. Складываете сумму всех цифр, пока не получится однозначное число.
1 – заходите в ближайший магазин и покупаете любой продукт или предмет не дороже 100 рублей;
2 – садитесь на первый автобус на ближайшей остановке и проезжаете пять остановок;
3 – набираете на мобильном телефоне любой произвольный номер со стандартным префиксом и спрашиваете Колю. Если попадаете действительно на Колю, прохождение уже удалось, можно ехать домой. Передаете Коле привет от Сергея, отключаетесь;
4 – оставляете у входа в бокс Предмет, происхождения которого не помните;
5 – ищете взглядом трубу. Около гаражей обязательно есть труба. Идете вдоль трубы, пока не упретесь в естественное препятствие. От этого препятствия делаете пять шагов строго на запад. Это и будет точка силы;
6 – находите мальчика (около гаражей обязательно есть мальчик) и под любым предлогом отдаете ему Вещь, происхождения которого не помните. Если мальчик не берет, скажите, чтобы передал Коляну. Колян есть обязательно. Скажете, от Сережи;
7 – звоните по мобильному телефону любому вашему знакомому старше вас на три года, с физическим недостатком. У вас есть такой знакомый, я знаю. Извинитесь за беспокойство. Попросите его назвать любое число до 100. Пройдите названное число шагов вдоль гаражей. Это и будет точка силы;
8 – стойте, где стоите. Это точка силы;
9 – вернитесь туда, где вы оставили мягкую игрушку. Это и будет точка силы.
Посмотрите, там ли ваша мягкая игрушка. Если ее взяли, жертва принята и точка заработала. Если нет, возьмите ее домой. Жалко же оставлять, еще промокнет. Оставьте завтра на том же месте. Пока не возьмут, точка силы не заработает.
Запомните точку силы.
Кто не нашел точку силы – обойдется. Значит, она у него внутри.
Бежим по воде присев, убьем в любом порядке. Комический эффект создается внезапным вводом непонятных персонажей – игрок их видит, а читатель нет. В детстве я ненавидел учительницу географии, молодую наглую толстую шлюху, которая, в свою очередь, ненавидела детей и курила в радиорубке со старшеклассниками, а с некоторыми не только курила. Географию с тех пор тоже не люблю, не помню, что где, а ведь какая изумительная наука! И вот в шестом классе во время ее уроков (читая тогда же «Человека-невидимку») я представлял, как входит в класс человек-невидимка и начинает сзади хватать ее за волосы или щипать. Мы его не видим, а слышим только, как она на ровном месте среди объяснения визжит, откидывается назад, хватается за голову, топает ногами и держится за ущипленные места. Это был бы танец смерти вообще. И я начинал гнусно хихикать, и она меня вызывала и требовала повторить, что она только что сказала, а я совершенно этого не слушал – я представлял, как она будет визжать и топотать. Случались двойки. Закрывать их надо было докладами, то есть делать рефераты и их пересказывать. Помню свой реферат о выдающемся исследователе Черском, переписанный с детской энциклопедии, а также доклад о пингвинах, которые высиживают яйца животом. Помню, как я это подробно показывал, стоя у доски, и одновременно смеялся и плакал от комизма и унизительности своего положения. Ведь я знал, что она меня ненавидит и что я ее не задобрю никакими пингвинами, никакими яйцами, – и на словах: «Вот так они его высиживают», – я отвратительно и неудержимо ржал сквозь слезы на глазах у всего класса, который тоже меня не любил. Хорошо, что уже тогда мне было все-таки смешно. Должно быть, сейчас она глубоко несчастная, одинокая, еще более толстая женщина, если вообще жива, и отчего-то мне видится при этой мысли мстительное, торжествующее шествие пингвинов, которые, неся на лапках свои яйца, уходят от нее куда-то вдаль. К чему я это все? К тому, что комический эффект возникает по принципу человека-невидимки. Кто-то кого-то убивает, отмечает цели, идет по воде – но, поскольку мы не видим ни цели, ни воды, внезапное появление всех этих абсурдных сущностей способно привести нормального человека – не геймера – в состояние тихого счастья. «Берем конфету и бензин, исполняем на полицейского, появится существо из другого мира».
Вот эта глава, этот день у нас будет в жанре прохождения. Заметьте, я не вижу ни одной локации, однако почему-то знаю, что там расположено. Откуда я это знаю? Давно живу. А если совсем честно, я вообще все вижу. Итак, вооружитесь книгой и действуйте.
Стартуем в 17:00. Выходим из дома. С собой берем Мягкую игрушку, Вещь вдвое больше пачки сигарет и Вещь, происхождения которой вы не помните.
Если дождь, раскрываем зонт. Встречаем первого встречного. Спрашиваем: «Который час?» Поговорим с ним о погоде. Встречаем второго встречного. Показываем ему мягкую игрушку: «Вот я нашел тут. Может быть, какой-то ребенок потерял. Вы не знаете?» Он говорит: нет, не знаю. «Возьмите, пожалуйста, а то я уезжаю, мне совершенно некуда девать, а выбрасывать жалко». Если он берет мягкую игрушку, отдаем. Если не берет, сажаем ее на лавочку в сквере или на забор, где она хорошо видна.
Доезжаем (доходим) до кафе на окраине города, в спальном районе. Входим. В углу сидит старуха (выражаясь политкорректно, пожилая женщина). Если старухи нет, значит, вы плохо поговорили с первым встречным или неправильно посадили мягкую игрушку. Повторяйте эти действия до тех пор, пока не появится старуха. В крайнем случае зайдите в другое кафе. Подойдите к старухе. Поклонитесь. Спросите: «Простите, здесь не сидела сейчас девушка с длинными темными волосами?» Старуха ответит. Если девушка с длинными темными волосами сидела там, выйдите из кафе и пройдите сто метров налево. Если не сидела, пройдите к стойке, закажите третий в списке коктейль. Если нет коктейлей, то пиво. После этого отдайте бармену Вещь вдвое больше пачки сигарет. Скажите, что кто-то потерял ее в зале. Бармен возьмет вещь. Поговорите с барменом (не меньше трех реплик). Еще раз подойдите к старухе. Поблагодарите ее. Выйдите из кафе и пройдите сто метров направо. Дальше для обоих случаев сценарий одинаковый.
Осматривайтесь, пока не увидите гаражи. Гаражи где-то будут обязательно. Можете побродить вокруг в радиусе 10 метров, поспрашивать встречных, где тут гаражи. Идите вдоль них не спеша. Нет ничего прекрасней гаражей на закате – разве только промзона или граффити из окна поезда. Всегда за окнами поезда стоит какой-нибудь красный кирпичный дом, всегда очень интересно, кто живет в таком доме. А может быть, там телефонная станция. Доходите до первого открытого гаража. Спрашиваете владельца, кто тут поблизости чинит машины (такой Кулибин есть в любом спальном районе). Вам указывают. Идите к Кулибину. Если он на месте, поговорите с ним (не менее трех реплик). Если его нет, запоминаете номер бокса, где он обычно бывает. Нам не Кулибин важен, а этот номер. Умножаете его на свой Финансовый Индекс. Складываете сумму всех цифр, пока не получится однозначное число.
1 – заходите в ближайший магазин и покупаете любой продукт или предмет не дороже 100 рублей;
2 – садитесь на первый автобус на ближайшей остановке и проезжаете пять остановок;
3 – набираете на мобильном телефоне любой произвольный номер со стандартным префиксом и спрашиваете Колю. Если попадаете действительно на Колю, прохождение уже удалось, можно ехать домой. Передаете Коле привет от Сергея, отключаетесь;
4 – оставляете у входа в бокс Предмет, происхождения которого не помните;
5 – ищете взглядом трубу. Около гаражей обязательно есть труба. Идете вдоль трубы, пока не упретесь в естественное препятствие. От этого препятствия делаете пять шагов строго на запад. Это и будет точка силы;
6 – находите мальчика (около гаражей обязательно есть мальчик) и под любым предлогом отдаете ему Вещь, происхождения которого не помните. Если мальчик не берет, скажите, чтобы передал Коляну. Колян есть обязательно. Скажете, от Сережи;
7 – звоните по мобильному телефону любому вашему знакомому старше вас на три года, с физическим недостатком. У вас есть такой знакомый, я знаю. Извинитесь за беспокойство. Попросите его назвать любое число до 100. Пройдите названное число шагов вдоль гаражей. Это и будет точка силы;
8 – стойте, где стоите. Это точка силы;
9 – вернитесь туда, где вы оставили мягкую игрушку. Это и будет точка силы.
Посмотрите, там ли ваша мягкая игрушка. Если ее взяли, жертва принята и точка заработала. Если нет, возьмите ее домой. Жалко же оставлять, еще промокнет. Оставьте завтра на том же месте. Пока не возьмут, точка силы не заработает.
Запомните точку силы.
Кто не нашел точку силы – обойдется. Значит, она у него внутри.
24 июля
Внимательно прочтите следующий текст.
В чем его загадка?
Предложения в нем явно стоят не в том порядке, в каком надо.
А в каком же надо?
Все очень просто. Одно мыслительное усилие, и вы поймете.
Подсказка вот то, поймете не если.
Смею вас уверить, перед вами кратчайший. У человека воспитанного обязательно будут деньги, но, к сожалению, способы его воспитать очень немногочисленны. Школой такого развития ума и служат наши упражнения, в этом их глубоко рациональный смысл, хотя суть их при этом непринципиальна. Очевидно, надо научить его уважать сложные закономерности, поскольку именно культура и есть пространство сложных закономерностей, непредсказуемых подчинений (или их обходов, если уж никак не выполнить всех требований момента). Как воспитать того самого «человека воспитанного», который, по Стругацким, должен прийти на смену человеку разумному, – или «человека культурного», которого ждал Мережковский на том же рубеже веков?
Между тем мир управляется как раз тончайшей сетью зависимостей, и уважение к этой сети, умение и готовность подчиняться ей, вписываться в ее непостижимую уму сложность – примета развитого ума. Фрейд не напрасно ставил его в прямую связь с религиозным чувством, но религиозное чувство превращает тонкий механизм зависимости от сложнейших условий в банальный кодекс повседневного поведения, в удобный для власти способ обуздывать человека или просто в систему жизнеобеспечения скучного попа. Это грубая, примитивная связь, которая бесконечно упрощает механизм обсессий и компульсий. Если вы не будете в означенные дни пить молоко или заниматься любовью, вы после смерти попадете в рай, а при жизни выпьете очень много молока или изобильно займетесь любовью. Все религии мира – над которыми так охотно, по воспоминаниям друзей, издевался суеверный Пушкин – грешат тем, что ставят тонкие механизмы миропонимания в зависимость от грубой, убого трактуемой морали. Смотрите.
Но вероятно и более радикальное объяснение. Если через пять минут вы можете попасть в катастрофу – он заставляет вас переставить книги. Весьма возможно, что, объясняя все недостатком серотонинов или неправильным механизмом их захвата, мы ставим телегу впереди лошади; мозг сам знает, как ему захватывать серотонины, и организует свою биохимию в соответствии со своим же даром предвидения. Синдром обсессий и компульсий – то есть желание (или долг) выполнять сложные ритуалы, чтобы избежать неприятностей, – может быть вовсе не психической болезнью, а особенно тонкой связью с миром, своего рода даром предчувствия.
Начав соблюдать правила, ты можешь от них отказаться на третий или пятый день, но на шестом месяце отказ от них приводит к катастрофе, а уж если всю жизнь… Юрий Арабов, чьи заслуги в постижении «механики судеб» превосходят все его сценарные подвиги, справедливо замечает, что чем дольше ты соблюдаешь условие, тем травматичнее оказывается разрыв цепи; оттянутая пружина бьет больнее. Ему была предсказана смерть от белой лошади (всю жизнь ездил на вороных или рыжих) или от белого человека (никогда не стрелялся и даже не ссорился с блондинами) – а Дантес был блондин. А Пушкин, всю жизнь соблюдавший приметы (заяц и поп 12 декабря 1825 года) – и погибший ровно тогда, когда он перестал их соблюдать? Каждый из нас знает массу подобных примеров, в том числе из личного опыта. Но тут он видит, что на железнодорожном переезде случилась крупная катастрофа – шлагбаум неправильно сработал или мало ли, – и он бы, короче, обязательно попал в эту катастрофу, если бы не переставил две книги, дай Бог им здоровья. Снова садится в «Крайслер» и, ругательски себя ругая, едет куда собирался. Пытаясь бороться с этим желанием, он проезжает два километра, но потом возвращается и, черт бы их побрал совсем, переставляет две книги. Уже усевшись в машину и даже заводя ее, он вдруг чувствует непреодолимое желание вернуться домой и переставить книги на полке в своей комнате. Дэвид Лосс, арканзасский фермер, собирается ехать на своем «Крайслере» о чем-то договариваться с другим фермером. Возьмем хрестоматийный пример.
И он знал бы, когда пригнуться или сколько раз дотронуться до края окопа, прежде чем выпрыгнуть оттуда. У него сохранился бы тот способ тончайшей связи с миром, который мы по глупости называем обсессивно-компульсивным расстройством. Но подозреваю, что если бы Фрейд не вылечил Человека-крысу, он не погиб бы на Великой войне. Строго говоря, Великая война – она же Первая мировая – как раз и была способом затормозить развитие человечества, понимающего теперь слишком много. Там сказано, что молодой офицер – которого он вылечил простейшим способом, а именно объяснил ему природу тех самых страхов и навязчивых состояний – «погиб во время Великой войны», как множество талантливых молодых людей. Но мы сейчас не об этом, а о финале фрейдовской заметки.
Он состоит в противоречии все более развитой совести (отягощенной в наше время гораздо большим числом компромиссов, чем раньше) и индустрии наслаждений, которая тоже не стоит на месте. Синдром остался, но перестал осознаваться. Это вообще нормальное состояние для Серебряного века, то есть для высшего взлета человеческой истории, после чего начался самоубийственный откат: революции, две мировые войны, бесконечное упрощение и деградация. Случай человека-крысы – на самом деле обычного офицера с болезненно развитой чувственностью и столь же развитой, как у всех интеллектуалов начала ХХ века, совестью – нагляден именно потому, что он и жаждал удовольствий с характерной для fin de siecle утонченностью и страстью, и стыдился их, как и своей жажды. Фрейд хорошо понимал, как зацепить читательское внимание, отсюда все его психоаналитические триллеры вроде «Человека-волка» или «Человека-крысы». Чаще всего цитируется «Случай человека-крысы» Фрейда. Механизм этого явления хорошо известен и многократно описан. Если вы проделаете ряд бессмысленных действий, у вас пройдет страх, появятся деньги, отсрочится смерть и т. д. Проще всего сказать, что я предлагаю вам синдром навязчивых состояний, или обсессивно-компульсивное расстройство.
После того как вы разобрались с текстом, поняли, как его читать, и расставили фразы в правильном порядке, пометьте цифрами ПЕРВЫЕ 33 СЛОВА. Подумайте, почему именно 33 и чего вообще бывает 33.
Внимательно прочитайте следующие фразы.
ЕСЛИ ПРОДЕЛАЕТЕ РАССТРОЙСТВО ПРОДЕЛАЕТЕ Я ПРЕДЛАГАЮ ПОЯВЯТСЯ
Подумайте, что сделать с этой фразой. Вспомните, зачем вы нумеровали слова. Дальше совсем легкотня. Эту задачу в двух действиях решит любой школьник. Я вам и так много подсказал. Если не получится за час, вообще никогда не получится. Оставьте эту задачу и выполните 50 отжиманий, вам это ближе.
Решили? Превосходно! Теперь вы знаете, кто вы.
А как называется человек, который себя уважает за решение такой простой задачки?
Такой человек называется так:
Я ПРОДЕЛАЕТЕ РАССТРОЙСТВО ВСЕГО ПРОДЕЛАЕТЕ ВАМ ВСЕГО
Спокойной ночи, дорогой товарищ.
В чем его загадка?
Предложения в нем явно стоят не в том порядке, в каком надо.
А в каком же надо?
Все очень просто. Одно мыслительное усилие, и вы поймете.
Подсказка вот то, поймете не если.
Смею вас уверить, перед вами кратчайший. У человека воспитанного обязательно будут деньги, но, к сожалению, способы его воспитать очень немногочисленны. Школой такого развития ума и служат наши упражнения, в этом их глубоко рациональный смысл, хотя суть их при этом непринципиальна. Очевидно, надо научить его уважать сложные закономерности, поскольку именно культура и есть пространство сложных закономерностей, непредсказуемых подчинений (или их обходов, если уж никак не выполнить всех требований момента). Как воспитать того самого «человека воспитанного», который, по Стругацким, должен прийти на смену человеку разумному, – или «человека культурного», которого ждал Мережковский на том же рубеже веков?
Между тем мир управляется как раз тончайшей сетью зависимостей, и уважение к этой сети, умение и готовность подчиняться ей, вписываться в ее непостижимую уму сложность – примета развитого ума. Фрейд не напрасно ставил его в прямую связь с религиозным чувством, но религиозное чувство превращает тонкий механизм зависимости от сложнейших условий в банальный кодекс повседневного поведения, в удобный для власти способ обуздывать человека или просто в систему жизнеобеспечения скучного попа. Это грубая, примитивная связь, которая бесконечно упрощает механизм обсессий и компульсий. Если вы не будете в означенные дни пить молоко или заниматься любовью, вы после смерти попадете в рай, а при жизни выпьете очень много молока или изобильно займетесь любовью. Все религии мира – над которыми так охотно, по воспоминаниям друзей, издевался суеверный Пушкин – грешат тем, что ставят тонкие механизмы миропонимания в зависимость от грубой, убого трактуемой морали. Смотрите.
Но вероятно и более радикальное объяснение. Если через пять минут вы можете попасть в катастрофу – он заставляет вас переставить книги. Весьма возможно, что, объясняя все недостатком серотонинов или неправильным механизмом их захвата, мы ставим телегу впереди лошади; мозг сам знает, как ему захватывать серотонины, и организует свою биохимию в соответствии со своим же даром предвидения. Синдром обсессий и компульсий – то есть желание (или долг) выполнять сложные ритуалы, чтобы избежать неприятностей, – может быть вовсе не психической болезнью, а особенно тонкой связью с миром, своего рода даром предчувствия.
Начав соблюдать правила, ты можешь от них отказаться на третий или пятый день, но на шестом месяце отказ от них приводит к катастрофе, а уж если всю жизнь… Юрий Арабов, чьи заслуги в постижении «механики судеб» превосходят все его сценарные подвиги, справедливо замечает, что чем дольше ты соблюдаешь условие, тем травматичнее оказывается разрыв цепи; оттянутая пружина бьет больнее. Ему была предсказана смерть от белой лошади (всю жизнь ездил на вороных или рыжих) или от белого человека (никогда не стрелялся и даже не ссорился с блондинами) – а Дантес был блондин. А Пушкин, всю жизнь соблюдавший приметы (заяц и поп 12 декабря 1825 года) – и погибший ровно тогда, когда он перестал их соблюдать? Каждый из нас знает массу подобных примеров, в том числе из личного опыта. Но тут он видит, что на железнодорожном переезде случилась крупная катастрофа – шлагбаум неправильно сработал или мало ли, – и он бы, короче, обязательно попал в эту катастрофу, если бы не переставил две книги, дай Бог им здоровья. Снова садится в «Крайслер» и, ругательски себя ругая, едет куда собирался. Пытаясь бороться с этим желанием, он проезжает два километра, но потом возвращается и, черт бы их побрал совсем, переставляет две книги. Уже усевшись в машину и даже заводя ее, он вдруг чувствует непреодолимое желание вернуться домой и переставить книги на полке в своей комнате. Дэвид Лосс, арканзасский фермер, собирается ехать на своем «Крайслере» о чем-то договариваться с другим фермером. Возьмем хрестоматийный пример.
И он знал бы, когда пригнуться или сколько раз дотронуться до края окопа, прежде чем выпрыгнуть оттуда. У него сохранился бы тот способ тончайшей связи с миром, который мы по глупости называем обсессивно-компульсивным расстройством. Но подозреваю, что если бы Фрейд не вылечил Человека-крысу, он не погиб бы на Великой войне. Строго говоря, Великая война – она же Первая мировая – как раз и была способом затормозить развитие человечества, понимающего теперь слишком много. Там сказано, что молодой офицер – которого он вылечил простейшим способом, а именно объяснил ему природу тех самых страхов и навязчивых состояний – «погиб во время Великой войны», как множество талантливых молодых людей. Но мы сейчас не об этом, а о финале фрейдовской заметки.
Он состоит в противоречии все более развитой совести (отягощенной в наше время гораздо большим числом компромиссов, чем раньше) и индустрии наслаждений, которая тоже не стоит на месте. Синдром остался, но перестал осознаваться. Это вообще нормальное состояние для Серебряного века, то есть для высшего взлета человеческой истории, после чего начался самоубийственный откат: революции, две мировые войны, бесконечное упрощение и деградация. Случай человека-крысы – на самом деле обычного офицера с болезненно развитой чувственностью и столь же развитой, как у всех интеллектуалов начала ХХ века, совестью – нагляден именно потому, что он и жаждал удовольствий с характерной для fin de siecle утонченностью и страстью, и стыдился их, как и своей жажды. Фрейд хорошо понимал, как зацепить читательское внимание, отсюда все его психоаналитические триллеры вроде «Человека-волка» или «Человека-крысы». Чаще всего цитируется «Случай человека-крысы» Фрейда. Механизм этого явления хорошо известен и многократно описан. Если вы проделаете ряд бессмысленных действий, у вас пройдет страх, появятся деньги, отсрочится смерть и т. д. Проще всего сказать, что я предлагаю вам синдром навязчивых состояний, или обсессивно-компульсивное расстройство.
После того как вы разобрались с текстом, поняли, как его читать, и расставили фразы в правильном порядке, пометьте цифрами ПЕРВЫЕ 33 СЛОВА. Подумайте, почему именно 33 и чего вообще бывает 33.
Внимательно прочитайте следующие фразы.
ЕСЛИ ПРОДЕЛАЕТЕ РАССТРОЙСТВО ПРОДЕЛАЕТЕ Я ПРЕДЛАГАЮ ПОЯВЯТСЯ
Подумайте, что сделать с этой фразой. Вспомните, зачем вы нумеровали слова. Дальше совсем легкотня. Эту задачу в двух действиях решит любой школьник. Я вам и так много подсказал. Если не получится за час, вообще никогда не получится. Оставьте эту задачу и выполните 50 отжиманий, вам это ближе.
Решили? Превосходно! Теперь вы знаете, кто вы.
А как называется человек, который себя уважает за решение такой простой задачки?
Такой человек называется так:
Я ПРОДЕЛАЕТЕ РАССТРОЙСТВО ВСЕГО ПРОДЕЛАЕТЕ ВАМ ВСЕГО
Спокойной ночи, дорогой товарищ.
25 июля
Сегодня мы попробуем быть счастливыми, в том плане, что вспомним состояние самого полного и безоблачного счастья, попробуем максимально имитировать его внешние условия и в это состояние вернуться, причем замерить свое пребывание в нем с максимальной точностью.
С понятием счастья надо определиться. Я буду сейчас определяться, а вы смотрите. Мне кажется, тут два ключевых понятия: промежуточность и перспектива. С перспективой проще: имеется в виду, что счастье еще только начинается, что оно уже чувствуется, но еще не в расцвете. Ведь оно очень быстро переваливает за ту грань, за которой уже пресыщение и распад, и очень часто отвращение. Следовательно, надо поймать его первую треть.
Что касается промежуточности, здесь важен именно выход за рамки, пребывание между временами года и суток. Скажем, «Семнадцать мгновений весны» потому стал фильмом номер один, что там весна, война – и победа: отчаянное и бессмысленное сопротивление с сохранением всех ритуалов, на фоне накатывающей весны и громыхающей в двух шагах от Берлина советской артиллерии. Или «Касабланка» с нейтральной территорией, где постоянно схлестываются немцы и французы. Нужна, короче, нейтральная территория с взаимоисключающими силами, которые вокруг нее вьются или над ней сталкиваются. Особенным счастьем бывает время перехода, любого перелома, особенно от зимы к весне или от весны к раннему, молочно-восковому лету. Поскольку это ситуация выпадения из времени, особенно важно, что в этой щелке суток нам некуда спешить, мы никуда не погоняемы, ни с кем не договаривались. И никаких законов обычного времени в этой щелке между мирами нет. Наше искусство – построить эту щелку, промежуточный мир, когда сейчас хорошо, а будет еще лучше. После чего станет совсем плохо, примерно как сейчас, хотя будет, конечно, и хуже.
Задумавшись и перебрав несколько самых ярких таких вспышек, я выбираю момент почти абсолютного блаженства: 11-й класс собрался у подруги, предки которой выехали на дачу, все накупили вина – в основном почему-то токайского, – пяти бутылок, естественно, не хватило, и нас с молодым человеком Петей отправляют за добавкой. (Тут нужно отступление: всякие утонченности вроде вермута, токайского, иногда кьянти имелись в СССР, их было завались, но они абсолютно не пользовались спросом и употреблялись в крайнем случае, когда не было водки или ее не продавали. Иногда их пили совершенно как бормотуху, не понимая. Думаю, что весь Советский Союз был таким употреблением утонченности как бормотухи, дефицитнейшего как повседневного, тогда как именно повседневного резко не хватало. Это ответвление мысли нужно мне как пауза при восстановлении счастья, вроде того как иногда, если не спится, нужно намерзнуться, а потом нырнуть под теплое одеяло и уснуть почти мгновенно. А может, я просто не могу перестать думать, даже когда хотел бы только ощущать, только вспоминать то солнце, косые лучи, тепло на коже.)
Петя не из нашей школы, он приятель – не кавалер – одной из наших девочек. Петя молчалив, но по скупым его репликам видно, что умен. Мы друг другу явно симпатичны и могли бы сдружиться (и сдружились бы, найдись время: мы бешено готовились в институты и даже с друзьями не столько виделись, сколько созванивались). И вот мы пошли в ближайший магазин на тот проспект, который у нас в Квартале называется теперь проспектом Счастья. Мы успели. Магазин еще открыт. В конце проспекта висит ярко-оранжевое солнце. Середина апреля, все стаяло и уже подсыхает. Рядом стройка, и на ней такой же оранжевый песок и светло-оранжевый кирпич. Такой кирпич – вообще образ счастья, и дом, в котором я сейчас живу, тоже казался мне символом счастья из дома, в котором я жил тогда. Честно говоря, я не так уж и обманывался. Иногда смотришь на этот дом, на этот солнцем вызолоченный фасад, среди невероятно холодного зимнего дня – холодного и ясного, у нас ведь ясно, только когда холодно, – смотришь и понимаешь, что будет весна, что перелом к ней, собственно, уже совершился. Такой луч, такой цвет. И вот начатый дом на ближайшей строительной площадке – это именно там теперь закрылся магазин прелестных игрушек и сделали магазин отвратительных запчастей – он того самого цвета.
Мы с Петей уже немного пьяны – много ли нам было тогда надо? – но еще вполне адекватны. Покупка вина всегда сопровождается шутками, прибаутками и радостными предвкушениями, опьяняющими сильней любого токайского. Идет милый необязательный треп. И вот мы идем назад еще с пятью бутылками, разговаривая о какой-то ерунде, из которой, впрочем, ясно, что Петя тоже умный, талантливый, он видит те же вещи, что и я, и важно еще, что общий перелом тоже ощущается: время уже все в щелях и сквозит, и явно будет шанс у таких, как я и Петя. Мы, может быть, не сгнием, мы даже как-то осуществимся. А на 11-м этаже в доме подруги нас ждет 11-й класс, они ждут от нас токайского и будут нам рады, и каждый из нас уже примерно присмотрел, с кем мы там будем танцевать. Я уже знаю, с какой девушкой буду там курить на балконе. Я понятия пока не имею, что с этой девушкой буду ужасно несчастен довольно долгое время – долгое по тогдашним меркам, около года, но несчастен по-настоящему, даже по нынешним меркам, я теперь бы не выдержал такого. И понятия не имею, что Петя уедет и ничего из него там не выйдет. Это тоже входит в понятие счастья, чем бы оно было без этого?
Я попробую сегодня себе все имитировать по этой схеме, тем более что лето начинает переламываться в сторону осени, а осень – тоже хорошо, сейчас я это уже понимаю, потому что начинаю уже рассматривать смерть не как конец всему, а как дембель. Устаешь с годами, что тут такого. Токайского я покупать не буду, его вкус мне слишком многое напомнит, и вместо легкой ностальгии получится отчаяние. Опьянюсь я чем-нибудь попроще, не пивом, конечно, но хоть вермутом. Покурить на балконе мне несложно, только сейчас надо это делать одному, потому что одиночество и есть то будущее, с которым мне пока прекрасно, а дальше я сильно намучаюсь. Что касается предощущения ужасного, без которого не может быть счастья, с этим у меня сейчас все даже в слишком большом порядке, и за вас я в этом смысле тоже не беспокоюсь.
Ощущение безграничного счастья продолжается от нескольких секунд до пары минут и начинает уходить ровно в тот момент, как вы его осознаете и вербализуете, пусть мысленно. Штука в том, что, как только вы говорите себе: «Я счастлив», вы тем признаете и понимаете, что это состояние необычное и что все остальное время вам как-то иначе. И включившийся мозг услужливо предлагает нам, естественно, антоним: когда я не счастлив, я несчастлив. Конечно, это ерунда, нельзя же все время жить в состоянии оргазма, и мы должны понимать, что отсутствие счастья еще не предполагает несчастности, как и антоним любви не ненависть, а равнодушие. Но без этого ошибочного чувства не запомнишь момента счастья: проскочит, как холодный пельмень.
С понятием счастья надо определиться. Я буду сейчас определяться, а вы смотрите. Мне кажется, тут два ключевых понятия: промежуточность и перспектива. С перспективой проще: имеется в виду, что счастье еще только начинается, что оно уже чувствуется, но еще не в расцвете. Ведь оно очень быстро переваливает за ту грань, за которой уже пресыщение и распад, и очень часто отвращение. Следовательно, надо поймать его первую треть.
Что касается промежуточности, здесь важен именно выход за рамки, пребывание между временами года и суток. Скажем, «Семнадцать мгновений весны» потому стал фильмом номер один, что там весна, война – и победа: отчаянное и бессмысленное сопротивление с сохранением всех ритуалов, на фоне накатывающей весны и громыхающей в двух шагах от Берлина советской артиллерии. Или «Касабланка» с нейтральной территорией, где постоянно схлестываются немцы и французы. Нужна, короче, нейтральная территория с взаимоисключающими силами, которые вокруг нее вьются или над ней сталкиваются. Особенным счастьем бывает время перехода, любого перелома, особенно от зимы к весне или от весны к раннему, молочно-восковому лету. Поскольку это ситуация выпадения из времени, особенно важно, что в этой щелке суток нам некуда спешить, мы никуда не погоняемы, ни с кем не договаривались. И никаких законов обычного времени в этой щелке между мирами нет. Наше искусство – построить эту щелку, промежуточный мир, когда сейчас хорошо, а будет еще лучше. После чего станет совсем плохо, примерно как сейчас, хотя будет, конечно, и хуже.
Задумавшись и перебрав несколько самых ярких таких вспышек, я выбираю момент почти абсолютного блаженства: 11-й класс собрался у подруги, предки которой выехали на дачу, все накупили вина – в основном почему-то токайского, – пяти бутылок, естественно, не хватило, и нас с молодым человеком Петей отправляют за добавкой. (Тут нужно отступление: всякие утонченности вроде вермута, токайского, иногда кьянти имелись в СССР, их было завались, но они абсолютно не пользовались спросом и употреблялись в крайнем случае, когда не было водки или ее не продавали. Иногда их пили совершенно как бормотуху, не понимая. Думаю, что весь Советский Союз был таким употреблением утонченности как бормотухи, дефицитнейшего как повседневного, тогда как именно повседневного резко не хватало. Это ответвление мысли нужно мне как пауза при восстановлении счастья, вроде того как иногда, если не спится, нужно намерзнуться, а потом нырнуть под теплое одеяло и уснуть почти мгновенно. А может, я просто не могу перестать думать, даже когда хотел бы только ощущать, только вспоминать то солнце, косые лучи, тепло на коже.)
Петя не из нашей школы, он приятель – не кавалер – одной из наших девочек. Петя молчалив, но по скупым его репликам видно, что умен. Мы друг другу явно симпатичны и могли бы сдружиться (и сдружились бы, найдись время: мы бешено готовились в институты и даже с друзьями не столько виделись, сколько созванивались). И вот мы пошли в ближайший магазин на тот проспект, который у нас в Квартале называется теперь проспектом Счастья. Мы успели. Магазин еще открыт. В конце проспекта висит ярко-оранжевое солнце. Середина апреля, все стаяло и уже подсыхает. Рядом стройка, и на ней такой же оранжевый песок и светло-оранжевый кирпич. Такой кирпич – вообще образ счастья, и дом, в котором я сейчас живу, тоже казался мне символом счастья из дома, в котором я жил тогда. Честно говоря, я не так уж и обманывался. Иногда смотришь на этот дом, на этот солнцем вызолоченный фасад, среди невероятно холодного зимнего дня – холодного и ясного, у нас ведь ясно, только когда холодно, – смотришь и понимаешь, что будет весна, что перелом к ней, собственно, уже совершился. Такой луч, такой цвет. И вот начатый дом на ближайшей строительной площадке – это именно там теперь закрылся магазин прелестных игрушек и сделали магазин отвратительных запчастей – он того самого цвета.
Мы с Петей уже немного пьяны – много ли нам было тогда надо? – но еще вполне адекватны. Покупка вина всегда сопровождается шутками, прибаутками и радостными предвкушениями, опьяняющими сильней любого токайского. Идет милый необязательный треп. И вот мы идем назад еще с пятью бутылками, разговаривая о какой-то ерунде, из которой, впрочем, ясно, что Петя тоже умный, талантливый, он видит те же вещи, что и я, и важно еще, что общий перелом тоже ощущается: время уже все в щелях и сквозит, и явно будет шанс у таких, как я и Петя. Мы, может быть, не сгнием, мы даже как-то осуществимся. А на 11-м этаже в доме подруги нас ждет 11-й класс, они ждут от нас токайского и будут нам рады, и каждый из нас уже примерно присмотрел, с кем мы там будем танцевать. Я уже знаю, с какой девушкой буду там курить на балконе. Я понятия пока не имею, что с этой девушкой буду ужасно несчастен довольно долгое время – долгое по тогдашним меркам, около года, но несчастен по-настоящему, даже по нынешним меркам, я теперь бы не выдержал такого. И понятия не имею, что Петя уедет и ничего из него там не выйдет. Это тоже входит в понятие счастья, чем бы оно было без этого?
Я попробую сегодня себе все имитировать по этой схеме, тем более что лето начинает переламываться в сторону осени, а осень – тоже хорошо, сейчас я это уже понимаю, потому что начинаю уже рассматривать смерть не как конец всему, а как дембель. Устаешь с годами, что тут такого. Токайского я покупать не буду, его вкус мне слишком многое напомнит, и вместо легкой ностальгии получится отчаяние. Опьянюсь я чем-нибудь попроще, не пивом, конечно, но хоть вермутом. Покурить на балконе мне несложно, только сейчас надо это делать одному, потому что одиночество и есть то будущее, с которым мне пока прекрасно, а дальше я сильно намучаюсь. Что касается предощущения ужасного, без которого не может быть счастья, с этим у меня сейчас все даже в слишком большом порядке, и за вас я в этом смысле тоже не беспокоюсь.
Ощущение безграничного счастья продолжается от нескольких секунд до пары минут и начинает уходить ровно в тот момент, как вы его осознаете и вербализуете, пусть мысленно. Штука в том, что, как только вы говорите себе: «Я счастлив», вы тем признаете и понимаете, что это состояние необычное и что все остальное время вам как-то иначе. И включившийся мозг услужливо предлагает нам, естественно, антоним: когда я не счастлив, я несчастлив. Конечно, это ерунда, нельзя же все время жить в состоянии оргазма, и мы должны понимать, что отсутствие счастья еще не предполагает несчастности, как и антоним любви не ненависть, а равнодушие. Но без этого ошибочного чувства не запомнишь момента счастья: проскочит, как холодный пельмень.
26 июля
Сегодня мы учимся презирать.
Для начала – несколько слов о презрении как таковом. Вы наверняка в курсе, что это самая легкая и приятная вещь на свете, но сами так этому и не выучились, иначе вы никогда не стали бы проходить «Квартал». Презрение – закрытость для нового опыта. Ведь в презрени упражняются, как правило, ничтожества, больше смерти боящиеся любых перемен.
Ненависть – чувство легкодоступное, но все же оно свидетельствует о некотором масштабе личности. Влюбляться способны и сволочи, и святые. Тоска – вообще примета высоких душ. Презрение – свойство души мелкой и чаще всего поверхностной, но иногда лечатся и ядом. Так что в своей генеральной попытке освободиться от всего лишнего и подняться на сверхчеловеческую ступень мы обязаны оттолкнуться, взять разгон – в этом смысле презрению нет цены.
Вы наверняка замечали такое отношение к себе, в этом смысле нас удивить трудно, – скажу больше, мы часто смотрим на себя именно глазами презирающих нас людей, и это самый горький, чаще всего вредоносный, хотя иногда спасительный опыт. Ненавидеть можно равного, но презирать – только низшего; смотреть на себя с ненавистью – значит почти наверняка себя преувеличивать, ибо врагов своих мы преувеличиваем щедро и страстно. Они кажутся нам могущественными, все про нас понимающими. Презрение – совсем иное дело: это взгляд человека, обладающего истиной, на человека, обладающего оспиной. Разумеется, на самом деле человек, обладающий истиной, никого и никогда презирать не будет – просто потому, что ему уже не нужно самоутверждаться; презрение – удел тех, кто ничего толком не знает. Однако само действие презрения таково, что противиться ему в первый момент почти невозможно, – и прежде чем вы успеете сообразить, что имеете дело с ничтожеством, это ничтожество уже всадит в вас свое жало. Самый верный вариант при столкновении с презрением – быстро вспомнить, что этот человек, позирующий в качестве верховного арбитра, ничего не знает, не умеет, а злится на вас только потому, что вы, наверное, чему-то успели научиться. Но вспомнить это под ледяным взглядом ничтожества – не самая легкая задача.
Зачем же, скажете вы, учиться этому? Объясняю: бить прохожего ногой – мерзко, но отталкиваться ногой от земли – иногда необходимо; без малой толики снобизма нет умения блюсти себя, удерживаться от дурных поступков, оберегать честь, наконец. Нам надо уметь презирать, но пользоваться этим оружием мы должны ограниченно. На любой агрессивный комментарий надо уметь ответить что-нибудь вроде «Мнение насекомых должно интересовать энтомологов» и сделать соответствующее лицо. Если собеседник знает слово «энтомолог», ему будет обидно. Если не знает, он может вообще треснуть. В самое большое бешенство за всю свою жизнь я привел ротного свинаря Васю, назвав его мутантом. Он этого слова не знал и предположил худшее.
Для начала – несколько слов о презрении как таковом. Вы наверняка в курсе, что это самая легкая и приятная вещь на свете, но сами так этому и не выучились, иначе вы никогда не стали бы проходить «Квартал». Презрение – закрытость для нового опыта. Ведь в презрени упражняются, как правило, ничтожества, больше смерти боящиеся любых перемен.
Ненависть – чувство легкодоступное, но все же оно свидетельствует о некотором масштабе личности. Влюбляться способны и сволочи, и святые. Тоска – вообще примета высоких душ. Презрение – свойство души мелкой и чаще всего поверхностной, но иногда лечатся и ядом. Так что в своей генеральной попытке освободиться от всего лишнего и подняться на сверхчеловеческую ступень мы обязаны оттолкнуться, взять разгон – в этом смысле презрению нет цены.
Вы наверняка замечали такое отношение к себе, в этом смысле нас удивить трудно, – скажу больше, мы часто смотрим на себя именно глазами презирающих нас людей, и это самый горький, чаще всего вредоносный, хотя иногда спасительный опыт. Ненавидеть можно равного, но презирать – только низшего; смотреть на себя с ненавистью – значит почти наверняка себя преувеличивать, ибо врагов своих мы преувеличиваем щедро и страстно. Они кажутся нам могущественными, все про нас понимающими. Презрение – совсем иное дело: это взгляд человека, обладающего истиной, на человека, обладающего оспиной. Разумеется, на самом деле человек, обладающий истиной, никого и никогда презирать не будет – просто потому, что ему уже не нужно самоутверждаться; презрение – удел тех, кто ничего толком не знает. Однако само действие презрения таково, что противиться ему в первый момент почти невозможно, – и прежде чем вы успеете сообразить, что имеете дело с ничтожеством, это ничтожество уже всадит в вас свое жало. Самый верный вариант при столкновении с презрением – быстро вспомнить, что этот человек, позирующий в качестве верховного арбитра, ничего не знает, не умеет, а злится на вас только потому, что вы, наверное, чему-то успели научиться. Но вспомнить это под ледяным взглядом ничтожества – не самая легкая задача.
Зачем же, скажете вы, учиться этому? Объясняю: бить прохожего ногой – мерзко, но отталкиваться ногой от земли – иногда необходимо; без малой толики снобизма нет умения блюсти себя, удерживаться от дурных поступков, оберегать честь, наконец. Нам надо уметь презирать, но пользоваться этим оружием мы должны ограниченно. На любой агрессивный комментарий надо уметь ответить что-нибудь вроде «Мнение насекомых должно интересовать энтомологов» и сделать соответствующее лицо. Если собеседник знает слово «энтомолог», ему будет обидно. Если не знает, он может вообще треснуть. В самое большое бешенство за всю свою жизнь я привел ротного свинаря Васю, назвав его мутантом. Он этого слова не знал и предположил худшее.