Дмитрий Быков. Новые письма счастья

   Хотя тебе, наверно, хокку надо,
   Но потерпи.
   Тебе не будет никакого хокку,
   И я клянусь:
   Тебя не хочет ни с какого боку
   Святая Русь!
 
   Когда-то вы с Немцовым и Чубайсом
   Пятнадцать лет
   Имели нас по самое не бойся.
   Тут рифмы нет,
   Но мы народ простой, неприхотливый
   И мы вполне
   Без рифмы вовсе можем обходиться,
   Когда хотим!
 
   Когда бы ты под действием порыва
   Любви земной
   Вдруг извиваться стала похотливо
   Передо мной, —
   Тогда б науку вспомнил я отцову
   И поднял плеть:
   Ступай к Немцову, милая, к Немцову,
   А к нам – не сметь!
 
   Мы скифы все, мы евро-азиаты,
   Нас тьмы и тьмы!
   Вы тем уже пред нами виноваты,
   Что вы – не мы!
   Вы все отнять хотите – от Тамбова
   И до Курил.
   Оденься, ты! – сказал бы я сурово
   И закурил.
 
   Но даже если б ты не уходила,
   Нюня, стоня,
   И мне сквозь зубы жалобно твердила
   «Возьми меня», —
   Я, может быть, к мольбам влюбленной гейши
   Бы снизошел,
   Но избирать тебя на пост главнейший
   Бы не пошел!
 
   Уже довольно Родина страдала
   От правых сил!
   У нас теперь ни правых сил не стало,
   Ни левых сил!
   Их никаких у нас теперь не стало —
   Один патрон;
   Теперь тебя нам только не хватало
   Избрать на трон!
 
   Езжай домой, Ирина Хакамада,
   Езжай, и все!
   Там харакири, сакура, микадо,
   Сумо, Басе,
   Возьми с собою книги Мураками,
   Сакэ, суши,
   И впредь не трогай грязными руками
   Моей души!

ПАРДОН!

   Май 2004. Джордж Буш и Тони Блэр признали, что НАТОвские военнослужащие пытали мирных иракцев.
 
   БУШ:
   Ну что сказать... Я как в пекарне...
   Пытали пленных наши парни.
   Пытали. Да. Я признаю.
   Пускали, в частности, струю...
 
   БЛЭР:
   На одного они мочились,
   А одному сломали челюсть,
   Как сообщила нам ПАСЕ...
   Но это делали не все!
 
   БУШ:
   Они, конечно, там устали,
   Не то бы делать так не стали!
 
   БЛЭР:
   И я не стал бы, например!
   Ты стал бы, Буш?
 
   БУШ:
   Не стал бы, Блэр!
   Иракца, кстати, как ни мучай —
   Он удивительно живучий,
   И это, в общем, частный случай,
   Раздутый вражеской молвой!
   Их дома плохо воспитали,
   И потому они пытали,
   Но тот, кого они пытали,
   Остался все-таки живой!
 
   БЛЭР:
   Мы их замучаем судами!
   А как пытали при Саддаме?
   Конечно, нас он не пытал...
   Но я читал!
 
   БУШ:
   И я читал!
   Конечно, пленных били током —
   Но ведь не всех и ненароком!
   Держали без трусов и брюк —
   Но ведь не вешали на крюк!
   И всем давали хлеб и воду!
   И вообще, когда свободу
   Несешь иракскому народу,
   Чтобы тирана победить,
   И мочишь всех, себе в убыток, —
   То как управиться без пыток?!
   Я точно знаю, что без пыток
   Нельзя свободу насадить!
 
   БЛЭР:
   Ну, поколотят. Ну, повяжут.
   Ну, будет трещина в хряще...
 
   БУШ:
   И пусть они спасибо скажут,
   Что не убили вообще!

КАКОЙ ТЫ!

   Июнь 2004
 
   Сцена изображает кремлевский кабинет Путина. Перед ним стоит президент Южной Осетии Эдуард Кокойты.
 
   КОКОЙТЫ:
   Прошу, от паники устав:
   Моих сограждан успокой ты!
   Возьми нас, Вова, в свой состав!
   Мы рвемся к русским!
 
   ПУТИН:
   Ах, Кокойты!
   Забудь резню, оставь возню,
   Мы все давно уже решили —
   Ведь если я тебя возьму,
   Мне не простит Саакашвили!
 
   КОКОЙТЫ:
   Володя, что тебе грузин:
   Кто он такой – и кто такой ты?
   Ему лишь пальцем погрозим —
   И он отступит!
 
   ПУТИН:
   Ах, Кокойты!
   Конечно, ты не из разинь —
   Вцепился в трон, живешь богато...
   Но он не просто так грузин!
   За ним же Буш и все ребята!
 
   КОКОЙТЫ:
   Володя, слушай, что нам Буш!
   На это все глаза закрой ты.
   Мы все – нас двести тысяч душ —
   Хотим в Россию!
 
   ПУТИН:
   Ах, Кокойты!
   Оставь напрасные мечты,
   Тебе придется наклониться!
   Ведь не Россию любишь ты,
   А контрабанду на границе.
 
   КОКОЙТЫ:
   Ну да, люблю. И что с того?
   Кто первый встал, того и тапки!
   Россию любит меньшинство —
   Все остальные любят бабки.
   Делиться, кстати, я готов.
   Уже теряешь рейтинг свой ты:
   Где Абашидзе? Был таков!
   А он за русских!
 
   ПУТИН:
   Ах, Кокойты!
   У вас там ногу сломит черт!
   Тебе скажи, а ты раструбишь...
   Не русских он любил, а порт!
   А ты... тоннель ты Рокский любишь!
 
   КОКОЙТЫ:
   Люблю! Но, денег не любя,
   Нельзя, Володя, миром править!
   А также я люблю тебя —
   Сильней, чем можешь ты представить.
   Земля у нас сейчас ничья,
   Ее, пожалуйста, прикрой ты —
   Иначе новая Чечня
   Вас ожидает...
   Падает к нему в объятия.
 
   ПУТИН (потрясенно):
   Ах, Кокойты!

ЮБИЛЕЙНЫЙ РАЗГОВОР С ТОВАРИЩЕМ АНДРОПОВЫМ

   Июнь 2004
 
   Грудой дел отшумев и отхлопав, день отошел и угас вдалеке. Двое в комнате – я и Андропов фотографией в родном «Огоньке». Светлым взором смотрит, как витязь, насквозь пронзая душу мою... Что вы сказали? «Прошу, садитесь»? Спасибо, не тревожьтесь, я постою. Товарищ Андропов, я вам докладываю. То есть закладываю, проще сказать. Товарищ Андропов, работа адовая будет сделана и делается опять. Это ничего, что я так разговариваю? Трудно выбрать достойный тон... Делают по вашему, в общем, сценарию: сначала – богатых, прочих – потом. Олигархи уже сидят у параши и тщетно ждут перемен в судьбе. Наверху уже, в общем, почти все ваши. Хоть не «КГ», но по-прежнему «Б». Все точно помнят вашу методу – сейчас дословно произнесу: «Можно отнять любую свободу, но надо сначала дать колбасу!» И вот я сижу с колбасой в обнимку – а также не голый и не босой – и рапортую вашему снимку, как хорошо мне тут с колбасой.
   В России много умных и грамотных, кто вам посвящает восторг и пыл. В Петрозаводске поставлен памятник: лоб – как у Ленина, нос – как был, а выражение – как у Тютчева: мол, стой, Россия, на страх врагам! Все говорят – вы хотели лучшего, но не успели, хвала богам. Спасибо вам, что вы не успели! Не то бы я, как некий герой, давно в деревянной лежал постели, а то и просто в земле сырой. Неважно даже – чистки, война ли... Долго ли, в общем, найти заказ? Теперь вы, правда, меня догнали, но двадцать лет я прожил без вас.
   Вы были правы, пресечь распад решив. Сегодня мы тоже не можем ждать. Так утверждает товарищ Патрушев, а он-то знает, что утверждать. Теперь во власти не паралитики, а сплошь спортсмены, сажень в плечах, но... Что касается внешней политики, эта область пока зачахла. Мир стал какой-то однополярный. Чуть отпустили его – и вж-жик!
   Всем заправляющий Буш коварный ставит Ираком своих и чужих. А впрочем, таких подбирает лбов он и так не щадит чужих потрошков, как будто при вас еще завербован, а может, он наш, полковник Бушков?
   На свете нет таких телескопов, чтоб в них увидать грядущие дни, но я боюсь, товарищ Андропов, что контуры как бы уже видны. Хотя и лежим под западным выменем, вовсю уже машем своим жерлом, и вашим, товарищ, сердцем и именем думаем, дышим, боремся и живем. А так как я ни на шаг от правил и жизнь моя тут далеко не легка, прошу запомнить: я вас поздравил. По поручению «Огонька».

ПЕСНЬ О ВЕЩЕМ ВЛАДИМИРЕ

   Ноябрь 2004
 
   Как ныне сбирается вещий Вован
   Поздравить вождя Украины,
   Не зная еще, что Павловского план
   Уже превратился в руины.
   Он трубку виском прижимает к плечу:
   «Я вас, Янукович, поздравить хочу!»
 
   Польщен Янукович: не каждый премьер
   С Вованом общается вещим!
   Но как, не нарушив приличных манер,
   Сказать, что поздравить-то не с чем?
   Ероша хохол и кусая губу,
   «Вы рано звоните», – он цедит в трубу.
 
   «Да как это рано? – не понял ВВ.
   – Ведь я же сказал, чтобы сразу!
   Приказы мои исполняют в Москве,
   Как только закончу я фразу!»
   «Все так, – отвечает соседний глава, —
   Но тут, к сожаленью, пока не Москва».
 
   «Ну ладно, – бурчит недовольный ВВ
   И в ярости трубку бросает. —
   Пока они тянут и пилят лаве,
   Поеду я лучше на саммит!»
   Но с саммита снова звонит Януку
   И хитро ему произносит: «Ку-ку!»
 
   «Ку-ку», – говорит Янукович в ответ.
   Тогда с выраженьем зловещим
   ВВ говорит: «Принимайте букет.
   Иль снова ты скажешь, что не с чем?
   Поставил я подпись! Ты понял, чувак?!»
   Но вновь Янукович ответил: «Никак».
 
   Меж тем и общественность как-то бузит,
   Не ждавши такого сюрприза.
   «Ты с чем поздравляешь его, паразит?!» —
   Шипит из угла Кондолиза.
   «С днем ангела!» – ей говорит ВВП,
   А сам понимает, что это ЧП.
 
   Три дня пробежало. Российский вожак
   Настроен все резче и резче.
   Он снова звонит: «Поздравлять или как?» —
   Но, слыша привычное «Не с че...»,
   Швыряет любимую трубку с гербом
   И в твердую стену колотится лбом.
 
   «Ну как это можно? – он стонет в тоске. —
   Он что там – кидает монету?!
   Когда я кого назначаю в Москве,
   Вопросов, как правило, нету!
   Бывает, назначишь кого-нибудь, мнять, —
   И сразу же можно уже поздравлять!»

ЗЕЛЕНЫЙ ДРУГ

   Ноябрь 2004
   Осенью 2004 года доллар продолжил падение. Многие россияне разуверились в нем.
 
   Люблю тебя, хоть ты не обещаешь создать со мной классической семьи. Ты спишь со мной (в подушке). Воплощаешь в себе одном все ценности мои. Ты символ власти, доблести, свободы, уверенности, нежности, еды. В тебе храню я прожитые годы. В тебя я воплотил мои труды. Ты заслонил кремлевские рубины, не говоря про русские рубли. Вся жизнь моя ушла в тебя, любимый. Отсюда и накал моей любви.
   Идеи – фетиш. Мне не до идей уж. Патриотизм развеялся как дым. Меня тревожит то, что ты худеешь, но ты мне даже нравишься худым. Мы связаны с тобой, как Холмс и Ват-сон, как инь и ян, как горн и пионер, и как-то лучше падать вместе с баксом, чем подниматься с гривной, например. Толстеет рубль – теперь он весит много, но что мне проку от таких монет? Я на тебе читаю: «Верим в Бога». А на рубле читаю: «Бога нет».
   Как опытный преступник – с адвокатшей, как модный галерейщик – с меценатшей, как эмират арабский – с эмиратшей, с тобой я свыкся. Ты мне не чужой. Ты падаешь – но с женщиною падшей приятней, чем с неопытной ханжой. С тобой резервы русского народа, я верю, будут в целости всегда. Пускай к финалу будущего года ты сбросишь пять процентов – не беда! Конечно, это бьет по нашим шеям и поджимает наши животы, но мы с годами все не хорошеем, и радостно, что с нами вместе ты.
   В стране, где пахнет водкою паленой, где разбавляют даже молоко, – мне нравится, что ты такой зеленый и что тебя подделать нелегко. Что запретят тебя – мне думать больно. У нас ведь правят левою ногой... Но как люблю я чистый взгляд Линкóльна! Что? Линкольна? Как скажешь, дорогой! Тебя мне не заменит Центробанк, блин! Как будто Центробанк Россию спас! Все хороши, но самый милый – Франклин. Он лучше Вашингтона в сотню раз.
   Исчезнет евро – я стерплю потерю: ты перспективней, ясно и ежу. По-прежнему я все тобою мерю и все, что есть, в тебя перевожу. Среди российской вечной круговерти лишь ты один – надежность и уют. Как ты стыдливо прячешься в конверте, когда тобой зарплату выдают! Надежная, проверенная суша, добытая в мучительной борьбе... Пускай я не люблю, допустим, Буша. Но Буша ведь и нету на тебе!
   Пусть ценник, украшающий обменник, грустнеет с каждым днем календаря, – тебе я верен, как кавказский пленник был верен долгу, грубо говоря. И с гордостью, глотая ком соленый, я говорю российским господам: «Он будет стоить тридцать, мой зеленый!»
   А если нет, то я его продам.

ИНАУГУРАНТ БУШ

   Январь 2005
 
   ГОЛОС ПУТИНА (в трубке):
   Послушай, Джордж! Звоню тебе, как другу.
   Есть несколько вопросов, но сперва
   Хочу тебя поздравить с ина... угу...
   Короче, с тем, что ты опять глава.
 
   БУШ (прочувствованно):
   Спасибо, Вов! И я тебе, как другу,
   Готов сказать, что ты мне всех родней...
 
   ПУТИН (перебивает):
   Но ты толкнул какую-то речугу!
   Я кой-чего не понимаю в ней!
   Я уточнить хотел бы для проформы,
   А то Россия тоже не поймет.
   Вот ты сказал, что, делая реформы,
   Не худо уважать бы свой народ.
   А то иной берется слишком круто —
   И вся страна в прогаре, почитай...
   Ты, собственно, кого имел в виду-то?
 
   БУШ (испуганно):
   Китай!
 
   ПУТИН (успокоенно):
   И я подумал, что Китай.
   Вот пара фраз буквально авантюрных —
   Мы тут буквально все потрясены.
   Мол, те, что кое-где томятся в тюрьмах,
   Есть будущая власть своей страны.
   А ежели тиран не верит в это,
   То он недальновидец и дурак.
   Скажи, кого ты держишь в голове-то?
 
   БУШ (смущенно):
   Ирак!
 
   ПУТИН (обрадованно):
   И я подумал, что Ирак!
   Еще один вопрос – и я отстану.
   Одна деталь меня буквально жжет.
   Ты говорил, что есть на свете страны,
   В которых власть свободу бережет,
   Не жмет на кнопки, не ломает клавиш,
   Но управляет, личностей ценя...
   Ты, собственно, кого в пример-то ставишь?
 
   БУШ (в отчаянии):
   Тебя!
 
   ПУТИН (удовлетворенно):
   И я подумал, что меня.

НАЗНАЧЕНО!

   В январе 2005 года были объявлены имена первых губернаторов-«назначенцев» (в Саратовской, Амурской областях, Еврейской автономной области и Ямало-Ненецком автономном округе).
 
   Вхожу в кафе. Прошу себе меню. Официант, загадочен и мрачен, мне говорит, что выбор мой назначен и пусть я в этом сам себя виню. Так лучше с точки зрения морали, так думают эксперты и печать, но все, что мы когда-то выбирали, теперь нам будут сверху назначать. Либерализм, выходит, канул в Лету. Возьмите борщ и выпейте до дна.
   Я говорю:
   – Но я хочу котлету!
   Он говорит:
   – Котлета вам вредна.
   – Ну хорошо, – я говорю в ответ, – привыкну я и к этой перемене... Но, может, завтра можно мне котлет?
   – Нет, завтра, – говорит, – у нас пельмени.
   – Ну ладно, – говорю, – пойду к жене. Но я ведь не женат; жениться, что ли? Хоть это-то в моей покуда воле – иль и жену теперь назначат мне?
   Иду к Марусе. Говорю:
   – Маруся! Моею будь, ты лучшая жена!
   Она в ответ:
   – Сейчас я разревуся, но я уже другому отдана. Женою я назначена соседу, его зовут Иван Попийвода, и завтра же к нему я перееду, хотя клянусь любить тебя всегда. И то сказать – у нас опасна воля! Начнется хаос, подкупы, пиар... Тебе ж, увы, назначен некто Коля. Вы лучшая из всех возможных пар. Увы, ты часто злишься беспричинно, ворчишь на президента, рвешься в бой... Он усмирит тебя.
   – Но он мужчина!
   – А женщина не справится с тобой!
   – Ну что же, – говорю. – Чего же боле. Такой судьбы не пожелать врагу: котлеты нету, я женат на Коле... Но что-то выбрать я еще могу!
   Иду домой, шагаю к гардеробу, хватаюсь за рукав от пиджака – из гардероба тянется рука и мне подносит каторжную робу, хотя и подновленную слегка.
   – Что это? Может быть, в порядке штрафа? – я спрашиваю, словно идиот. И мне в ответ доносится из шкафа: «Нам лучше знать. Ей-богу, вам идет».
   – Любой мой выбор, значит, неудачен? – я говорю, хватаясь за чело. А мне в ответ:
   – Но ты сюда назначен! И ведь живешь? Привыкнешь, ничего. И сам подумай, милый: не пора ли нам отойти от ельцинских начал? При нем вы что попало выбирали, и ничего никто не назначал – и нагло жировал политтехнолог, и подкуп откровенно правил бал... Но радуйся: бардак у нас недолог. Он всю страну изрядно задолбал. Чуть-чуть поропщут дураки и дуры – они себе же сделают хужей, – а после всем назначат процедуры, начальников, одежду, жен, мужей... Подумай, экономия какая! Когда-то баба, мужа завлекая, на тряпки столько тратила, а тут, разврату нипочем не потакая, ей мужа при рождении дадут! Чтоб выбором не мучиться напрасным меж, например, коричневым и красным, ты будешь сразу серый получать...
   – Ну что же, – говорю, – пора кончать. Кончать с собой, не думайте плохого. Пойду повешусь, что ли. Извини.
   – Нет, – говорят. – Забудь про это слово. Стреляться – да, а вешаться – ни-ни.

НЕПРАВИЛЬНАЯ ПОБЕДА

   Февраль 2005. Президент Латвии Вайра Вике-Фрейберга высказалась о предстоящем юбилее Победы.
 
   Недавно Вике-Фрейберга (она рулит покуда Латвией свободной) сказала, что она раздражена российской хамовато-стью природной. Мы не вольны, промолвила она, внушить манеры русскому соседу. Пускай они там пиво пьют до дна за эту их несчастную Победу, пусть на газете чистят воблин бок и, оторвав куски от рыбьей тушки, под рев гармони шпарят назубок свои неэстетичные частушки – нам варваров исправить не дано. История загонит их в парашу. Мы будем пить не пиво, а вино, и не за их победу, а за нашу.
   Простите этот вольный перевод, но суть сводилась к этому, ей-богу. Итак, латвийский доблестный народ не хочет пить за нашу Перемогу. Не мне Европу гордую учить, – ее авторитет не поколеблен, – но Фрейбергу я должен огорчить. Она, похоже, будет в меньшинстве, блин. Не зря полки шагали на убой. Не только в Новом, но и в Старом Свете за ту победу станет пить любой, раскладывая воблу на газете. И англичане, дружно разложив на свежей Times бекон и чи-кен-карри, поднимут крепкий эль за тех, кто жив из тех, кто фрицам надавал по харе. Французы, разложив на «Фигаро» свои сыры и жирные паштеты, – о, как течет слюной мое перо, о, Франция упитанная, где ты! – поднимут тост среди парижских крыш за тех, кто в Resistance отличился, а вовсе не за тех, кто сдал Париж и под Виши от страха обмочился. И даже в Штатах, кажется, полно таких, что в память доблестного года свое калифорнийское вино закусят сочным лобстером Кейп-Кода – и, положив на «Вашингтонский пост» отваренного краба-исполина, возьмут его за ярко-красный хвост и скажут: «Ну, за взятие Берлина!» О Вайра! Я пишу вам из Москвы. Простите, я известный безобразник. Мы выживем, ей-богу, если вы в Россию не поедете на праздник. Пятнадцать лет мы, кажется, живем без Латвии – пленительной простушки, и нашу воблу жесткую жуем и распеваем грубые частушки. И пусть глава свободных латышей, угрюмая, как гордая гиена, разложит пару заячьих ушей на доблестном таблоиде Diena – оскалится, как нильский крокодил, который плачет, если безутешен, – и выпьет не за тех, кто победил, а за того, кто в Нюрнберге повешен.

БЛАГОДАРНОСТЬ

   Февраль 2005. По всей стране прокатились прекрасно организованные демонстрации, на которых благодарное население под водительством единоросов выражало признательность партии и правительству за монетизацию льгот.
 
   Открываю я давеча блок новостей – слава богу, они по-февральски пустые, – и тотчас пробирает меня до костей незабытый восторг пред величьем России! Демонстрации маршем идут по стране – вместо сна, вместо отдыха, вместо работы – и кричат, подражая святой старине: мол, хвала тебе, Путин, что отнял ты льготы! Протестующих надо загнать за Можай, чтоб они не позорили русскую старость. Не смотри на них, милый! Свое продолжай! Ты же знаешь, у нас еще столько осталось!
   Так случилось – сейчас я как раз в Ю-Эс-Эй, весь февраль я нахально сижу в Каролине. Я тут вел семинары для местных детей, и меня три недели за это кормили. Но прочел – и как будто попал под обвал (каролинцы, увидев, пожали плечами). Я по Родине, в общем, и так тосковал, но теперь я буквально рыдаю ночами! Ах, какая там, значит, пошла полоса! Ах, какая вернулась родная картина! Там дешевая, может, уже колбаса? Там бесплатная, может, уже медицина? Может быть, там опять разморозили БАМ, и ввели про-дзаказы с тушенкой из сои, и грозятся Америке дать по зубам, если та не закончит с программою СОИ? О любимое детство, вонючий уют! Кто застал эти радости – те понимают. Кроме сроков, почти ничего не дают, и народ благодарен, когда отнимают! Как я помню те праздники, чистый рассвет, неизменная с первого класса программа: демонстрация утром, потом винегрет – и блокбастер от студии Горького «Мама». Но зато добродетель, назло сатане! Наслаждались любым октябрем или маем. Понимали, что жили в великой стране. И теперь, если честно, опять понимаем.
   Не могу эту радость в себе удержать. Не поверите – сердце заходится в гимне. От восторга мне хочется к стенке прижать аспирантку Мелиссу. Мелисса, скажи мне: вот когда бы ваш Буш, провались он сто раз за попытку давленья на русскую душу, медицинские отнял страховки у вас – вы пошли бы на стрит с благодарностью Бушу? Идиот, – говорит мне Мелисса в ответ и при этом старается выглядеть строже, – мы бы сразу импичмент ему, и привет! И не тискай меня, не Россия же все же.
   Вот поэтому вы – не великий народ. Вот поэтому мы – гегемон на планете. Только жаль, что меня не берут в оборот, что идут без меня демонстрации эти! Ведь на мне – все того же величья печать, тут в Америке я – как свинья в кринолине, мне хотелось бы тоже идти и кричать, чтоб от этого вздрогнули все в Каролине! И один, без знамен, полусумраком скрыт, на прохожих таращась, как снулая рыба, я иду к себе в кампус по Southern Street и шепчу в восхищении: «Путин, спасибо!»

КВОТНИЦЫ

   Февраль 2005. Председатель Центризбиркома Александр Вешняков представил новую редакцию закона «О выборах депутатов Госдумы». Он предлагает ввести «гендерную квоту», согласно которой в партийных списках должно быть не менее 30% женщин.
 
   Стал Вешняков вводить на женщин квоты: сперва – в Госдуме, дальше – по стране. Сначала я сказал себе: «Да что ты!», но вдумался – а почему бы не? Не меньше трети надо их в Госдуме. И каждой чтоб регламент – полчаса, чтоб больше не тонули в общем шуме их звонкие, живые голоса. Отличнейшая мера (я серьезен). Без них парламент действует с трудом. Ведь женщины же лучше, чем Рогозин, и точно уж, чем Слиска! (Ой, пардон...) Процент козлов хоть так бы стал уменьшен. Окрестный мрак не так бы стал глубок. И вообще, квотированье женщин – отличная идея, видит бог! Возьмем меня. Живу и в ус не дую, а жизнь моя меж тем обделена. Я трачу время на чухню любую, а много ли на женщин? Ни хрена! Того не можно более терпети. Прошу закон из нескольких статей, чтоб тратил я на них не меньше трети рабочих дней. Могу до двух третей. Опять же деньги: вот живу, не плачу, зарплата есть, хватает для житья – но как же мало я на женщин трачу! (Жена не в счет, она второе «я».) И вновь о деле: скажем, я не чайник, однако на работе, господа, терзает дважды в день меня начальник – а женщины буквально никогда! Я требую на это тоже квоты! Чтоб в день хоть раз (но я согласен пять) меня могла потребовать с работы на свой ковер любая. И терзать. Потом метро: тут тоже нет причины отбрасывать предложенную треть. Войдешь в вагон, бывало, – сплошь мужчины, и все уроды, не на что смотреть! Буквально стало ездить неприятно. Представить их в постели – просто страх. Хорошенькие бабы, вероятно, раскатывают сверху в бумерах. Я требую ограниченья эти распространить на наши поезда, чтоб в каждом было их не меньше трети, хорошеньких! И у любой... ну да! И у любой – открытая улыбка! Я греюсь под лучами женских глаз. Мне кажется, ужасная ошибка, что нету их в правительстве у нас. Вот так, бывало, смотришь на Фрадкова или на Шойгу, боже упаси, – и наслажденья в этом никакого, и кажется, что страшно на Руси! А если б баб туда, не меньше трети, – Фрадков бы стал смотреться как жених, и не роптали б старики и дети на то, что льготы срезали у них. С правительством таким бы никогда бы до ропота и близко не дошло, поскольку знают все, что если бабы – то денег ждать как минимум смешно.

ВАШИХ НЕТ

   Февраль 2005. В подмосковном пансионате 27 февраля состоялся первый, строго засекреченный съезд новой молодежной организации «Наши». Инициативу ее создания приписывают главному пиарщику президентской администрации Владиславу Суркову.
 
   О, новая радость детей, стариков и прочих насельников Раши! Ужасно мне хочется в «Наши», Сурков. Сурков, запиши меня в «Ваши»! Я знаю, ты вырос и в разум вошел в эпоху маразма и гнили, когда «Запишите меня в комсомол!» в четырнадцать лет говорили. Давно уже мне не четырнадцать лет (стареть неприлично поэту), и нет комсомола, и партии нет, а главное – радости нету! Теперь-то, я верю, ты сразу мне дашь и денег, и счастья, и смысла. Мне радости нет, потому что не ваш. А с вами мне будет некисло!
   Ведь ваши теперь – побеждающий класс. Вы с каждой неделею краше. Ведь ваши купили «Юганскнефтегаз», и льготы оттяпали – ваши. Любимые наши! «Единство» ценя, ненаших погнали вы в шею. Похоже, что ваши имеют меня и все, что я лично имею. Хотите, я брошу стихи и статьи? Хотите, пинок мне навесьте, но только примите вот в эти, в «Свои», в идущие с нашими вместе! Хотите, я вызубрю ваш инструктаж и к черту пошлю своих Саш и Наташ, хотите, и сделаюсь тверд, как грильяж, и стоек, как шведская стенка, чтоб только сказал одобрительно «Наш!» любимец детей Якеменко.
   Но, чтобы просить о приеме в ряды, не стоило пачкать бумагу. Сурков! Чтоб мои ты увидел труды, для вас сочинил я присягу. Чтоб вздрогнул при звуке ее маловер, чтоб скауты сжались кургузо, чтоб детям послышалась музыка сфер – «Хорст Вессель», допустим, «Рамштайн», например! Чтоб мог не стыдясь повторить пионер Советского, на фиг, Союза!
   «Клянуся Перуном, четой, нечетой, клянусь Марракотовой бездной, клянуся бюджетника я нищетой, великой и малою Русью святой, клянусь диктатуры упругой пятой – резиновой, а не железной! Опричниной грозной, Потешным полком, петлею Ивана, Петра кулаком, пенькою и лесом, икрой, балыком, нефтянкой, Лубянкой, нетленкой – и всем, что успел я всосать с молоком, детсадовским, с вечною пенкой! Клянусь Кольцевою твоей, о Москва. Клянусь оборонкой, что вечно жива. Клянусь автоматом Калашникова, Гагарина горним полетом – клянусь, повторяя святые слова: “Считайте меня патриотом”.