Коридор был слишком узким и ограничивал нас в движениях. Клинки снова скрестились. Удар. Швед легко парировал мой выпад. Похоже, он был знатным бретером. Мне «повезло» нарваться на противника, собаку съевшего на таких поединках. Он перешел в контратаку. Под градом его ударов я вынужденно попятился, потом изловчился и перехватил инициативу. Теперь уже швед отступал к ступенькам лестницы. Он попытался применить ложный финт, но я шестым чувством угадал его намерение и ринулся вперед, ломая противнику задуманную стратегию, однако ему удалось отбиться.
Пока что мы прощупывали друг друга в поисках слабых мест, ибо ни на мне, ни на шведе не было ни царапины. И никакого отношения к везению или чистой случайности это не имело. Мы были профессионалами, примерно одинаковыми по опыту и умениям. Швед дрался с отчаянием человека, уверенного в своей правоте, которому некуда отступать. Как ни крути, он находился на чужой территории, и положение его было шатким. Если в драку вмешаются люди с первого этажа, они почти гарантированно примут мою сторону. Впрочем, в последнем я все же сомневался. Наверняка шведы приплачивали кабатчику и владелице вертепа, чтобы спокойно обделывать тут свои делишки.
Сражение шло с переменным успехом. Фортуна была благосклонна к нам обоим и не желала отдавать кому-то одному предпочтения. Атаки завершались контрвыпадами, ложные маневры не увенчивались успехом. Так могло продолжаться довольно долго. Воистину, как говорил один мультяшный герой: «Бесконечность – не предел!» Но у меня с временным ресурсом было неважно.
Я сбросил с плеч шубу, чтобы использовать ее в качестве щита. Противник с аналогичной целью расстался с зимним плащом. Выпад, звон стали, ответный удар. Острое сверкающее лезвие оказалось в каком-то сантиметре от моего носа, я едва успел отпрянуть. Чисто инстинктивно ткнул шпагой вперед. Есть! Укол!
Хорошо все же превосходить врага ростом. Мне удалось ранить шведа в правое плечо. На месте раны сразу выступила кровь. Побледневший бретер шагнул назад.
– Сдавайся, – предложил я.
Швед отрицательно покачал головой, переложил шпагу в левую руку и двинулся на меня исключительно из-за упрямства, а может, и ненависти ко всем русским в моем лице.
Клянусь всеми святыми, я не собирался его убивать. Похоже, понимая, что бой проигран, он сам сунулся под удар и умер с гримасой презрения ко мне и смерти.
Расправившись с ним, я перевел дух, вытащил из комнаты Левицкого и стремительно кинулся вниз.
Как и следовало ожидать, столпившийся внизу народ увидел во мне убийцу, а может, еще и отнес фразу насчет Тайной канцелярии на мой же счет.
Беспрепятственно покинуть кабак нам не дали. В воздухе ощутимо запахло жареным.
Взвинченные кровавой дракой и ненавистью ко всем карающим органам, люди обступили нас со всех сторон. В этот момент послышались мощные удары в закрытые предусмотрительным кабатчиком входные двери и грубые голоса Круглова и его солдат:
– Откройте, собаки! Слово и дело государево!
– Кончайте энтого сыча, робята, да побыстрее! – завопил, тыча в меня пальцем кабатчик. – Я пока легавым зубы заговорю. – Он бросился к дверям и загундосил: – Ну чаво такое?! Што случилось-то? Пошто, окаянные, двери мне ломаете?
– Открывай, скотина. Не то спалю тебя к псам собачьим!
Тем временем круг чумазых злобных рыл сузился. Первые охотники ринулись ко мне, и я, понимая, что длинная шпага стала бесполезной, пошел в рукопашную. Не обращая внимания на град ударов, звон в голове и время от времени вспыхивавшие перед глазами разноцветные круги, я отчаянно бился за свою жизнь, пуская в ход руки, ноги и зубы. Иногда было больно, но эта боль не шла ни в какое сравнение с возможными последствиями, если мне не удастся отсюда вырваться.
Орудуя кулаками направо и налево, я пробивался к выходу, к дверям, которые уже трещали под натиском гвардейцев. Еще немного, еще пара шагов. Там Круглов, там спасение, там жизнь.
На этом рубеже обороны стояли двое вышибал. Я едва не взвыл от досады. На мне и так висло с десяток людей, норовивших сбить с ног. Я сопротивлялся, зверски круша челюсти и ломая кости, используя все грязные приемы из моего арсенала. Но эта парочка! С ними мне было не справиться.
И тут под дружным натиском солдат двери кабака слетели с петель. Внутрь вломились гвардейцы с примкнутыми штыками. Ловко действуя прикладами, солдаты отбросили вышибал.
– Фон Гофен, – шагнул вперед Круглов, размахивая пистолетом.
Толпа отхлынул, оставив меня и полурастерзанного Левицкого. Тяжело кашляя, он поднялся с пола. Из разбитого рта текла кровь.
– Поручик Левицкий, – полуобернувшись к нему, объявил я, – вы арестованы.
Глаза драгуна сузились.
– Ах ты иудушка! – прохрипел он.
Не знаю, в какой момент он успел завладеть пистолетом первого убитого шведа. Очевидно, пока я рубился с другими.
Левицкий был воякой и умел действовать по обстановке. Увидев бесхозное оружие, прибрал на всякий случай. Вот и пригодилось. Бывает.
История повторилась, тот же пистолет был направлен в мою сторону. Я понял, что все, вот моя погибель. Чисто машинально бросился на пол. Левицкий нажал на спусковой крючок, но было уже поздно. Я ушел с линии огня.
Два выстрела прогремели одновременно. Пуля Левицкого пролетела мимо меня в сторону Круглова. Ответный выстрел капитана поразил беглеца наповал, но самому офицеру тоже досталось. Раненный в руку гвардеец пошатнулся. Я кинулся к нему, подставил плечо и потащил прочь. Довел до саней, осторожно уложил на них.
– В госпиталь, быстрее. Гоните что есть сил! – закричал я бородатому кучеру. – Он мне жизнь спас!
По пустым улицам Петербурга мы вихрем домчались до Военного госпиталя. Там я сдал Круглова на руки лекарям, торжественно пообещавшим, что с офицером все будет в порядке. Ранение было легким, однако лицо капитана при этом известии не переменило выражения. Круглов был сильно подавлен.
Не похоже, что боевой офицер мог так сильно расстроиться из-за пустяковой царапины.
– В чем дело, капитан? Что вас так гнетет? – спросил я.
– Ерунда, не обращайте внимания, – устало выдохнул он.
– И все же, что стряслось?
– Своих не люблю убивать, фон Гофен. Противно после такого.
Я кивнул. Теперь чувства Круглова стали понятны.
– Брось, капитан. Хоть Левицкий и был русским, вреда отечеству он причинил больше, чем любая иностранная гнида.
Офицер молча отвернулся к стене больничной палаты.
Врачи сказали, что через два дня ему назначат лечение дома.
– Поправляйся, – сказал я.
Он слабо улыбнулся:
– Обязательно.
Мы расстались почти друзьями.
Ушаков, пока я находился в госпитале, уже успел получить полную информацию о стычке:
– Свезло тебе, что Круглов с моим канцеляристом вовремя свеев приметил и на выручку к тебе поспешил.
– Еще как повезло, – согласился я.
– То-то же. Опоздай они на секунду-другую, рвань кабацкая из тебя душу вытряхнула бы. Местечко-то у свеев давно прикормлено было. Не первый год они у мамзели делишки свои обстряпывали, потому и Левицкого там оставили для надежи.
Ушаков взял со стола какие-то бумаги, покрутил в руках и положил обратно.
– Знаешь, кого ты поубивал? – вопросительно уставился он на меня.
– Не могу знать, Андрей Иванович. Некогда было пачпорт спрашивать.
– Секретаря свейского, который заместо Балагуром застреленного фон Нолькена остался, да двух помощников его. Совсем обезглавил миссию свейскую.
– И что теперь? – вздохнул я, прикидывая, чем это для меня обернется. – Шведы вконец обозлятся?
Генерал развел руками:
– После Циклера окаянного да фон Нолькена можно свеев теперь хучь безо всякого разбору убивать. Хуже нам уже не будет.
– Ругать за то, что Левицкого живым не доставил, не станете?
Операция прошла не так, как было задумано, но не я первый и не я последний. Такое случается сплошь и рядом. Ушаков понимал это не хуже меня.
– Было бы за что – так я бы тебя не словами ругал, а на дыбу бы подвешивал. Все ты, майор, сделал правильно. Нет твоей вины в том, что приключилось. Да и нет худа без добра. Свеям тот аспид куда больше нашего был нужен. Свидетелем собирались сделать, в морду нам скандалом натыкать. Хотели в Стекольну переправить вместе с посольством, а там мы уже до него не дотянулись бы.
– То есть шведское посольство уезжает? – догадался я.
– Верно. Остерман уж весь извелся, дела улаживая. Но свеи, как конь упрямый, удила закусили. Будто вожжа им под хвост попала, – сокрушенно произнес Ушаков.
– Может, оно и к лучшему. Будет шпионов меньше, – предположил я.
– Как же, меньше, – усмехнулся генерал. – Вместо свейских французские прибывают. Едет к нам из Версаля маркиз де ла Шетарди. Стройный, красивый – девки от него так и млеют, а самое опасное – умный. Вот от кого неприятностей надо ждать полную кубышку. Одно хорошо: своевольным тот маркиз оказался. Вместо того чтобы сюда во весь опор лететь, в Берлин завернул, чтобы над недругами своими вдосталь распотешиться. А я уж намекнул кому надо, чтобы маркиза там чуток подержали под благовидными предлогами. Пущай как павлин ходит, хвост распускает. Чем дальше он от Петербурга находится, тем мне спокойней, да работы меньше.
– А насчет меня что, Андрей Иванович. Мне чем заниматься?
– Как чем? Я же тебе обговаривал, – возмутился Ушаков. – С завтрева роту принимай особливого назначения да готовь ее к кампании зимней. Война на носу, а он меня спрашивает, чем заниматься.
– Слушаюсь, – сказал я.
Завтра так завтра. А про роту осназа мне понравилось. Вот оно как получается, из каких глубоких времен некоторые термины всплывают.
Глава 6
Пока что мы прощупывали друг друга в поисках слабых мест, ибо ни на мне, ни на шведе не было ни царапины. И никакого отношения к везению или чистой случайности это не имело. Мы были профессионалами, примерно одинаковыми по опыту и умениям. Швед дрался с отчаянием человека, уверенного в своей правоте, которому некуда отступать. Как ни крути, он находился на чужой территории, и положение его было шатким. Если в драку вмешаются люди с первого этажа, они почти гарантированно примут мою сторону. Впрочем, в последнем я все же сомневался. Наверняка шведы приплачивали кабатчику и владелице вертепа, чтобы спокойно обделывать тут свои делишки.
Сражение шло с переменным успехом. Фортуна была благосклонна к нам обоим и не желала отдавать кому-то одному предпочтения. Атаки завершались контрвыпадами, ложные маневры не увенчивались успехом. Так могло продолжаться довольно долго. Воистину, как говорил один мультяшный герой: «Бесконечность – не предел!» Но у меня с временным ресурсом было неважно.
Я сбросил с плеч шубу, чтобы использовать ее в качестве щита. Противник с аналогичной целью расстался с зимним плащом. Выпад, звон стали, ответный удар. Острое сверкающее лезвие оказалось в каком-то сантиметре от моего носа, я едва успел отпрянуть. Чисто инстинктивно ткнул шпагой вперед. Есть! Укол!
Хорошо все же превосходить врага ростом. Мне удалось ранить шведа в правое плечо. На месте раны сразу выступила кровь. Побледневший бретер шагнул назад.
– Сдавайся, – предложил я.
Швед отрицательно покачал головой, переложил шпагу в левую руку и двинулся на меня исключительно из-за упрямства, а может, и ненависти ко всем русским в моем лице.
Клянусь всеми святыми, я не собирался его убивать. Похоже, понимая, что бой проигран, он сам сунулся под удар и умер с гримасой презрения ко мне и смерти.
Расправившись с ним, я перевел дух, вытащил из комнаты Левицкого и стремительно кинулся вниз.
Как и следовало ожидать, столпившийся внизу народ увидел во мне убийцу, а может, еще и отнес фразу насчет Тайной канцелярии на мой же счет.
Беспрепятственно покинуть кабак нам не дали. В воздухе ощутимо запахло жареным.
Взвинченные кровавой дракой и ненавистью ко всем карающим органам, люди обступили нас со всех сторон. В этот момент послышались мощные удары в закрытые предусмотрительным кабатчиком входные двери и грубые голоса Круглова и его солдат:
– Откройте, собаки! Слово и дело государево!
– Кончайте энтого сыча, робята, да побыстрее! – завопил, тыча в меня пальцем кабатчик. – Я пока легавым зубы заговорю. – Он бросился к дверям и загундосил: – Ну чаво такое?! Што случилось-то? Пошто, окаянные, двери мне ломаете?
– Открывай, скотина. Не то спалю тебя к псам собачьим!
Тем временем круг чумазых злобных рыл сузился. Первые охотники ринулись ко мне, и я, понимая, что длинная шпага стала бесполезной, пошел в рукопашную. Не обращая внимания на град ударов, звон в голове и время от времени вспыхивавшие перед глазами разноцветные круги, я отчаянно бился за свою жизнь, пуская в ход руки, ноги и зубы. Иногда было больно, но эта боль не шла ни в какое сравнение с возможными последствиями, если мне не удастся отсюда вырваться.
Орудуя кулаками направо и налево, я пробивался к выходу, к дверям, которые уже трещали под натиском гвардейцев. Еще немного, еще пара шагов. Там Круглов, там спасение, там жизнь.
На этом рубеже обороны стояли двое вышибал. Я едва не взвыл от досады. На мне и так висло с десяток людей, норовивших сбить с ног. Я сопротивлялся, зверски круша челюсти и ломая кости, используя все грязные приемы из моего арсенала. Но эта парочка! С ними мне было не справиться.
И тут под дружным натиском солдат двери кабака слетели с петель. Внутрь вломились гвардейцы с примкнутыми штыками. Ловко действуя прикладами, солдаты отбросили вышибал.
– Фон Гофен, – шагнул вперед Круглов, размахивая пистолетом.
Толпа отхлынул, оставив меня и полурастерзанного Левицкого. Тяжело кашляя, он поднялся с пола. Из разбитого рта текла кровь.
– Поручик Левицкий, – полуобернувшись к нему, объявил я, – вы арестованы.
Глаза драгуна сузились.
– Ах ты иудушка! – прохрипел он.
Не знаю, в какой момент он успел завладеть пистолетом первого убитого шведа. Очевидно, пока я рубился с другими.
Левицкий был воякой и умел действовать по обстановке. Увидев бесхозное оружие, прибрал на всякий случай. Вот и пригодилось. Бывает.
История повторилась, тот же пистолет был направлен в мою сторону. Я понял, что все, вот моя погибель. Чисто машинально бросился на пол. Левицкий нажал на спусковой крючок, но было уже поздно. Я ушел с линии огня.
Два выстрела прогремели одновременно. Пуля Левицкого пролетела мимо меня в сторону Круглова. Ответный выстрел капитана поразил беглеца наповал, но самому офицеру тоже досталось. Раненный в руку гвардеец пошатнулся. Я кинулся к нему, подставил плечо и потащил прочь. Довел до саней, осторожно уложил на них.
– В госпиталь, быстрее. Гоните что есть сил! – закричал я бородатому кучеру. – Он мне жизнь спас!
По пустым улицам Петербурга мы вихрем домчались до Военного госпиталя. Там я сдал Круглова на руки лекарям, торжественно пообещавшим, что с офицером все будет в порядке. Ранение было легким, однако лицо капитана при этом известии не переменило выражения. Круглов был сильно подавлен.
Не похоже, что боевой офицер мог так сильно расстроиться из-за пустяковой царапины.
– В чем дело, капитан? Что вас так гнетет? – спросил я.
– Ерунда, не обращайте внимания, – устало выдохнул он.
– И все же, что стряслось?
– Своих не люблю убивать, фон Гофен. Противно после такого.
Я кивнул. Теперь чувства Круглова стали понятны.
– Брось, капитан. Хоть Левицкий и был русским, вреда отечеству он причинил больше, чем любая иностранная гнида.
Офицер молча отвернулся к стене больничной палаты.
Врачи сказали, что через два дня ему назначат лечение дома.
– Поправляйся, – сказал я.
Он слабо улыбнулся:
– Обязательно.
Мы расстались почти друзьями.
Ушаков, пока я находился в госпитале, уже успел получить полную информацию о стычке:
– Свезло тебе, что Круглов с моим канцеляристом вовремя свеев приметил и на выручку к тебе поспешил.
– Еще как повезло, – согласился я.
– То-то же. Опоздай они на секунду-другую, рвань кабацкая из тебя душу вытряхнула бы. Местечко-то у свеев давно прикормлено было. Не первый год они у мамзели делишки свои обстряпывали, потому и Левицкого там оставили для надежи.
Ушаков взял со стола какие-то бумаги, покрутил в руках и положил обратно.
– Знаешь, кого ты поубивал? – вопросительно уставился он на меня.
– Не могу знать, Андрей Иванович. Некогда было пачпорт спрашивать.
– Секретаря свейского, который заместо Балагуром застреленного фон Нолькена остался, да двух помощников его. Совсем обезглавил миссию свейскую.
– И что теперь? – вздохнул я, прикидывая, чем это для меня обернется. – Шведы вконец обозлятся?
Генерал развел руками:
– После Циклера окаянного да фон Нолькена можно свеев теперь хучь безо всякого разбору убивать. Хуже нам уже не будет.
– Ругать за то, что Левицкого живым не доставил, не станете?
Операция прошла не так, как было задумано, но не я первый и не я последний. Такое случается сплошь и рядом. Ушаков понимал это не хуже меня.
– Было бы за что – так я бы тебя не словами ругал, а на дыбу бы подвешивал. Все ты, майор, сделал правильно. Нет твоей вины в том, что приключилось. Да и нет худа без добра. Свеям тот аспид куда больше нашего был нужен. Свидетелем собирались сделать, в морду нам скандалом натыкать. Хотели в Стекольну переправить вместе с посольством, а там мы уже до него не дотянулись бы.
– То есть шведское посольство уезжает? – догадался я.
– Верно. Остерман уж весь извелся, дела улаживая. Но свеи, как конь упрямый, удила закусили. Будто вожжа им под хвост попала, – сокрушенно произнес Ушаков.
– Может, оно и к лучшему. Будет шпионов меньше, – предположил я.
– Как же, меньше, – усмехнулся генерал. – Вместо свейских французские прибывают. Едет к нам из Версаля маркиз де ла Шетарди. Стройный, красивый – девки от него так и млеют, а самое опасное – умный. Вот от кого неприятностей надо ждать полную кубышку. Одно хорошо: своевольным тот маркиз оказался. Вместо того чтобы сюда во весь опор лететь, в Берлин завернул, чтобы над недругами своими вдосталь распотешиться. А я уж намекнул кому надо, чтобы маркиза там чуток подержали под благовидными предлогами. Пущай как павлин ходит, хвост распускает. Чем дальше он от Петербурга находится, тем мне спокойней, да работы меньше.
– А насчет меня что, Андрей Иванович. Мне чем заниматься?
– Как чем? Я же тебе обговаривал, – возмутился Ушаков. – С завтрева роту принимай особливого назначения да готовь ее к кампании зимней. Война на носу, а он меня спрашивает, чем заниматься.
– Слушаюсь, – сказал я.
Завтра так завтра. А про роту осназа мне понравилось. Вот оно как получается, из каких глубоких времен некоторые термины всплывают.
Глава 6
Прибывшая утром на полковой двор сводная рота состояла из двухсот человек. Были в ней и солдаты из моего первого капральства. Я с радостью увидел в строю Чижикова и Михайлова. Лишь субординация помешала мне стиснуть их в объятиях. Мы столько пережили вместе! Чего только стоила одна поездка в Польшу и полная приключений одиссея на обратном пути.
Я ходатайствовал о переводе ко мне Карла, но командовавший полком Густав Бирон оставил его при себе в качестве адъютанта. Похоже, кузен повторял ступени моей карьеры.
Была мыслишка переманить к себе еще и Круглова, но, пока капитан не выздоровел, это не имело смысла.
Правда, вместо моего Карла я получил другого, и это уже был сюрприз из сюрпризов. Кроме измайловцев прибыл десяток кирасир из Брауншвейгского полка, и возглавлял их… барон Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен.
– Тот самый Мюнхгаузен, – невольно вырвалось из моих уст.
Вид стройного молодого человека лет семнадцати-восемнадцати никак не вязался у меня с известным литературным персонажем. Разумеется, я знал, что барон Мюнхгаузен не чья-то выдумка, а реально существовавший человек, не имевший ничего общего с вымышленным образом, но одно дело – знать, а другое – видеть его перед собой.
Юноша залихватски подкрутил правый ус и недоуменно спросил:
– Что значит «тот самый», господин майор?
Я пробормотал что-то вроде «не обращайте внимания», надеясь, что моя заминка быстро забудется и я не буду выглядеть странно.
Вид легендарного во всех смыслах человека смущал меня до жути. На мультиках о нем, на знаменитой песне о том, что «находчивей, находчивей Мюнхгаузена нет», на великолепном фильме с Олегом Янковским я, можно сказать, вырос. И вот – встреча со знаменитым бароном стала для меня культурным шоком. Передо мной стоял бравый красавец с погонами ротмистра на плечах.
Чтобы разговор перетек в деловое русло, я поинтересовался, каким ветром барона сюда занесло. Отряд особого назначения набирался исключительно из пехоты, и планов на тяжелую кавалерию не было ни у меня, ни у Ушакова.
Никого не удивляло, что глава Тайной канцелярии занимался сугубо армейскими вопросами, ибо он был одним из фактических начальников гвардии, и многие вопросы решались через него.
– Я прибыл в Россию совсем недавно. Принц Антон Ульрих пожелал, чтобы ему прислали с родины нового пажа взамен умершего от болезни Пика. Я стал ротмистром кирасирского полка, однако, стоило только принцу узнать, что вы прибыли в Петербург и возглавили новую часть секретного назначения, он добился моего временного перевода к вам вместе с десятью другими доверенными людьми. Мой господин очень вас ценит, барон.
– Мне лестно это слышать, ротмистр. Надеюсь, вы будете служить под моим начальством с тем же усердием, каким служили вашему принцу.
– Не сомневайтесь, господин майор. Я всегда верен присяге.
Погода нам благоприятствовала. Ушаков позаботился о достаточном количестве лыж и палок. Я закинул удочку насчет белых маскхалатов. Сначала генерал-аншеф меня не понял, но после разъяснений с кивнул и пообещал заняться этой проблемой.
– Будут у тебя белые епанчи недельки через две, – уверил Ушаков.
Приоритетными вопросами для моих бойцов стали: хорошая физическая подготовка, умение ходить на лыжах и одновременно стрелять. К сожалению, в прошлой жизни я знал о тактике подобных отрядов лишь понаслышке, поэтому руководствоваться приходилось исключительно логикой и здравым смыслом.
Самые грамотные проходили дополнительное обучение на ускоренных медицинских курсах. Из этих нижних чинов готовили будущих санинструкторов, которые могли оказать первую медицинскую помощь.
Двумя сотнями солдат при небольшом количестве офицеров и унтеров управлять сложно, за исключением поля боя, когда рота представляет собой единый организм. Но мне была нужна максимально мобильная и оперативная структура, поэтому я ввел еще должности десятников, своеобразных аналогов командиров отделений.
Любая дополнительная ответственность должна поддерживаться материально. Мне удалось выбить «комодам» дополнительные суммы на жалованье и увеличить им порционы, которые можно было выбирать как провиантом, так и деньгами.
Мюнхгаузен оказался толковым командиром, не лишенным фантазии и смекалки. Пожалуй, насчет этих полезных на военной службе качеств злопыхатель Распе был прав. Я назначил барона своим заместителем. Ему, чтобы оправдать доверие, приходилось заодно осваивать русский язык.
В армии давно уже установилась традиция обедов у вышестоящего начальства. Густав Бирон регулярно принимал у себя офицеров полка, мы ходили к нему по очереди. Я последовал его примеру.
Формально мы стали отдельной частью. Надо мной больше не было никого, кроме Ушакова и императрицы. Даже фельдмаршалы Миних и Ласси не могли отдавать «особливому отряду» приказы. Такое положение тешило мое самолюбие.
Каждый вечер Акулина накрывала в гостиной стол для господ офицеров. Ее простая и сытная стряпня нравилась всем без исключения. Заодно мои небогатые подчиненные могли слегка сэкономить. Гвардейская жизнь на широкую ногу разоряла многих. Мне такое положение дел совершенно не нравилось. Особый шик, присущий гвардии, я видел в блестящем исполнении воинских экзерциций и отваге на поле боя, а отнюдь не в волочении за юбками, кутежах и выпивании за раз нескольких бутылок дорогого вина.
Не скажу, что все сразу приняли мою точку зрения. У меня даже возник на этой почве конфликт с поручиком Ивашовым, который видел во мне надутого индюка и солдафона, о чем неоднократно говорил у меня за спиной.
Ему не нравилось, что я требую от подчиненных безукоризненного выполнения приказов, слежу за тем, чтобы солдат был сыт, обут и одет, часто заставляю офицеров нести дежурство и придираюсь по мелочам. Вдобавок поручик происходил из богатой семьи, видел в гвардейской службе скучную повинность и предпочитал проводить время на светских балах и званых вечерах, а не в полковом городке. Пренебрежение обязанностями раньше сходило ему с рук. Прежний командир прощал Ивашову все, включая постоянное пьянство и абсолютное наплевательство на нужды нижних чинов.
Я был другим. Памятуя слова моего приятеля из прошлой жизни, бизнесмена Лехи, который говорил, что в его коллективе должен быть только один лидер и этот лидер – он, я не собирался устраивать в отряде казачью вольницу.
Когда Ивашов понял, что за него взялись по-настоящему, то жутко оскорбился, а когда его допекло, он решил вызвать меня на дуэль.
– Отлично, – сказал я. – Дуэль так дуэль.
О таком развитии событий я догадывался заранее и потому подготовился к вызову. Главное, чтобы все и дальше шло по моему сценарию.
– Так вы согласны? – удивился поручик.
Почему-то он решил, что «немец» струсит и пойдет на мировую.
Его ждал сюрприз.
– Разумеется, согласен. У меня есть право выбирать оружие. Я остановлюсь на этом. – Я положил перед Ивашовым две пары боксерских перчаток.
Мне удалось еще в Крымском походе заразить армию этим видом спорта – соревнования по боксу как между офицерами, так и между нижними чинами устраивались теперь на постоянной основе.
– Разве это благородное оружие? – заморгал поручик.
– А вы сомневаетесь? Спросите об этом у Миниха.
Бравый фельдмаршал был настоящим фанатом бокса. Благодаря могучему телосложению, стальным мускулам и железному здоровью, Миних неоднократно выходил из поединков победителем.
Довод был несокрушимым. Поручику пришлось согласиться.
Поединок происходил втайне от остальных офицеров. Мне меньше всего хотелось привлечь к нему внимание.
Мы разделись до нательных рубах, приняли боевые стойки. Поскольку родоначальники бокса – британские джентльмены – не брезговали ударами ног, я решил, что нам тоже следует не чваниться, а перенять передовые иностранные методики.
Поединщик из Ивашова был что надо. Очевидно, поручику приходилось участвовать в боях стенка на стенку и поднабраться там опыта. Одно время мне казалось, что победа клонится в его сторону. Он махал кулачищами как мельница, был ловок и резок в движениях. А потом поручик удивил меня по-настоящему. Я заметил, что он использует приемы, присущие какому-нибудь кунг-фу или тайскому боксу. И вообще, в его движениях вдруг начала проскальзывать система. Теперь это была не просто драка. Я был заинтригован. Уж вряд ли Ивашов был выпускником Шаолиня. Немного погодя стало ясно: уделяй поручик чуть больше времени тренировкам, он бы сделал меня одной левой.
Однако я был настроен на победу. От нее зависело многое. Изловчившись, я все же отправил настырного молодого человека в глубокий нокаут, а когда он пришел в себя и со щенячьим восторгом вылупил на меня глазки, я принялся расспрашивать, кто и когда учил его боевому искусству.
Таким образом, обнаружился пробел в моих знаниях о прошлом великой Руси. Бойцы, владевшие приемами рукопашного боя, существовали не только в преданиях старины глубокой. Ивашова обучал дядька – бывший стрелец.
– Я знаю только полстолька из того, что знал он, – признался поручик.
– А где сейчас твой дядька?
– Пять лет уж прошло, как помер. Царствие ему небесное.
– Жаль, – вздохнул я.
Нам хотя бы парочку таких тренеров, как тот стрелец. Мы бы тогда из солдат настоящих волкодавов воспитали, на зависть всей Европе.
Трения с поручиком прекратились. Я стал для него непререкаемым авторитетом – строгим, но справедливым. Разгульная жизнь бывшего раздолбая прекратилась, началась служба.
Мы устраивали ежедневные занятия с солдатами, выбирая пустынные места, где никто не мог наблюдать за нашими действиями. Тем не менее шила в мешке не утаишь.
Иностранные атташе, в том числе и союзных держав, пытались узнать о нас как можно больше. Ко мне никто не подкатывался, понимая, что это может закончиться плачевно.
Однако спустя несколько дней сразу двое нижних чинов поведали о подозрительных личностях, которые обещали хорошо платить за информацию об «особливом отряде». Я посоветовал бойцам смело брать с этих типов деньги и врать им с три короба, что именно – подскажу. Уж что-что, а вешать лапшу на уши я насобачился еще в старые времена. Заодно и доложил куда следует.
Ушаков обещал разобраться своими методами с наиболее любопытными, невзирая на то, какому государству они служат. Сегодняшние друзья завтра вполне могли переметнуться в лагерь врагов.
Тогда я поведал главе Тайной канцелярии крылатое выражение Александра Третьего о том, что у России есть только два союзника – армия и флот (разумеется, без ссылки на первоисточник). Ушакову понравилось.
– Мудр был человек, сие сказавший, – заметил он. – Завтра же утречком при докладе матушке императрице я сей афоризм расскажу.
– Как здоровье ее величества? – помявшись, спросил я.
Мне было известно, что долго Анна Иоанновна не протянет, но в сердце все равно поселилась надежда, что вдруг, благодаря моему вмешательству в историю, многое переменится, включая продолжительность жизни «царицы престрашного зраку».
Ушаков поначалу хотел ожечь меня взглядом, но передумал. Очевидно, не счел необходимым скрывать правду:
– Болеет матушка, тяжко болеет. Молиться нужно, чтобы Господь смилостивился над ней и над нами.
Пожалуй, тут мне ничего исправить не удалось. Осталось обратить взор в сторону Брауншвейгского семейства.
Дела Антона Ульриха уверенно шли в гору. Скоро должны были сыграть его свадьбу с принцессой Анной, и я находился в списке приглашенных гостей. Лишь война могла сорвать эти планы, но в том-то и дело, что она была неизбежна.
В воздухе пахло грозой. Тучи сгущались над Россией. Это было ясно любому, более-менее знакомому с обстановкой. И уж кому, как не людям в мундирах, чувствовать дыхание скорой войны.
В резерве оставалось мало времени. Ситуация в Швеции накалилась до предела. Редкие донесения, поступавшие из Стокгольма окольными путями, говорили об одном: война на носу.
Разъяренная толпа бесчинствовала под окнами российского посольства, барды складывали баллады о «геройски» погибшем майоре Синклере, в центре столицы собирались ставить ему памятник. Шведские генералы инспектировали приграничные районы, шла переброска войск, был увеличен рекрутский набор. Тревожные признаки неизбежного.
Я ходатайствовал о переводе ко мне Карла, но командовавший полком Густав Бирон оставил его при себе в качестве адъютанта. Похоже, кузен повторял ступени моей карьеры.
Была мыслишка переманить к себе еще и Круглова, но, пока капитан не выздоровел, это не имело смысла.
Правда, вместо моего Карла я получил другого, и это уже был сюрприз из сюрпризов. Кроме измайловцев прибыл десяток кирасир из Брауншвейгского полка, и возглавлял их… барон Иероним Карл Фридрих фон Мюнхгаузен.
– Тот самый Мюнхгаузен, – невольно вырвалось из моих уст.
Вид стройного молодого человека лет семнадцати-восемнадцати никак не вязался у меня с известным литературным персонажем. Разумеется, я знал, что барон Мюнхгаузен не чья-то выдумка, а реально существовавший человек, не имевший ничего общего с вымышленным образом, но одно дело – знать, а другое – видеть его перед собой.
Юноша залихватски подкрутил правый ус и недоуменно спросил:
– Что значит «тот самый», господин майор?
Я пробормотал что-то вроде «не обращайте внимания», надеясь, что моя заминка быстро забудется и я не буду выглядеть странно.
Вид легендарного во всех смыслах человека смущал меня до жути. На мультиках о нем, на знаменитой песне о том, что «находчивей, находчивей Мюнхгаузена нет», на великолепном фильме с Олегом Янковским я, можно сказать, вырос. И вот – встреча со знаменитым бароном стала для меня культурным шоком. Передо мной стоял бравый красавец с погонами ротмистра на плечах.
Чтобы разговор перетек в деловое русло, я поинтересовался, каким ветром барона сюда занесло. Отряд особого назначения набирался исключительно из пехоты, и планов на тяжелую кавалерию не было ни у меня, ни у Ушакова.
Никого не удивляло, что глава Тайной канцелярии занимался сугубо армейскими вопросами, ибо он был одним из фактических начальников гвардии, и многие вопросы решались через него.
– Я прибыл в Россию совсем недавно. Принц Антон Ульрих пожелал, чтобы ему прислали с родины нового пажа взамен умершего от болезни Пика. Я стал ротмистром кирасирского полка, однако, стоило только принцу узнать, что вы прибыли в Петербург и возглавили новую часть секретного назначения, он добился моего временного перевода к вам вместе с десятью другими доверенными людьми. Мой господин очень вас ценит, барон.
– Мне лестно это слышать, ротмистр. Надеюсь, вы будете служить под моим начальством с тем же усердием, каким служили вашему принцу.
– Не сомневайтесь, господин майор. Я всегда верен присяге.
Погода нам благоприятствовала. Ушаков позаботился о достаточном количестве лыж и палок. Я закинул удочку насчет белых маскхалатов. Сначала генерал-аншеф меня не понял, но после разъяснений с кивнул и пообещал заняться этой проблемой.
– Будут у тебя белые епанчи недельки через две, – уверил Ушаков.
Приоритетными вопросами для моих бойцов стали: хорошая физическая подготовка, умение ходить на лыжах и одновременно стрелять. К сожалению, в прошлой жизни я знал о тактике подобных отрядов лишь понаслышке, поэтому руководствоваться приходилось исключительно логикой и здравым смыслом.
Самые грамотные проходили дополнительное обучение на ускоренных медицинских курсах. Из этих нижних чинов готовили будущих санинструкторов, которые могли оказать первую медицинскую помощь.
Двумя сотнями солдат при небольшом количестве офицеров и унтеров управлять сложно, за исключением поля боя, когда рота представляет собой единый организм. Но мне была нужна максимально мобильная и оперативная структура, поэтому я ввел еще должности десятников, своеобразных аналогов командиров отделений.
Любая дополнительная ответственность должна поддерживаться материально. Мне удалось выбить «комодам» дополнительные суммы на жалованье и увеличить им порционы, которые можно было выбирать как провиантом, так и деньгами.
Мюнхгаузен оказался толковым командиром, не лишенным фантазии и смекалки. Пожалуй, насчет этих полезных на военной службе качеств злопыхатель Распе был прав. Я назначил барона своим заместителем. Ему, чтобы оправдать доверие, приходилось заодно осваивать русский язык.
В армии давно уже установилась традиция обедов у вышестоящего начальства. Густав Бирон регулярно принимал у себя офицеров полка, мы ходили к нему по очереди. Я последовал его примеру.
Формально мы стали отдельной частью. Надо мной больше не было никого, кроме Ушакова и императрицы. Даже фельдмаршалы Миних и Ласси не могли отдавать «особливому отряду» приказы. Такое положение тешило мое самолюбие.
Каждый вечер Акулина накрывала в гостиной стол для господ офицеров. Ее простая и сытная стряпня нравилась всем без исключения. Заодно мои небогатые подчиненные могли слегка сэкономить. Гвардейская жизнь на широкую ногу разоряла многих. Мне такое положение дел совершенно не нравилось. Особый шик, присущий гвардии, я видел в блестящем исполнении воинских экзерциций и отваге на поле боя, а отнюдь не в волочении за юбками, кутежах и выпивании за раз нескольких бутылок дорогого вина.
Не скажу, что все сразу приняли мою точку зрения. У меня даже возник на этой почве конфликт с поручиком Ивашовым, который видел во мне надутого индюка и солдафона, о чем неоднократно говорил у меня за спиной.
Ему не нравилось, что я требую от подчиненных безукоризненного выполнения приказов, слежу за тем, чтобы солдат был сыт, обут и одет, часто заставляю офицеров нести дежурство и придираюсь по мелочам. Вдобавок поручик происходил из богатой семьи, видел в гвардейской службе скучную повинность и предпочитал проводить время на светских балах и званых вечерах, а не в полковом городке. Пренебрежение обязанностями раньше сходило ему с рук. Прежний командир прощал Ивашову все, включая постоянное пьянство и абсолютное наплевательство на нужды нижних чинов.
Я был другим. Памятуя слова моего приятеля из прошлой жизни, бизнесмена Лехи, который говорил, что в его коллективе должен быть только один лидер и этот лидер – он, я не собирался устраивать в отряде казачью вольницу.
Когда Ивашов понял, что за него взялись по-настоящему, то жутко оскорбился, а когда его допекло, он решил вызвать меня на дуэль.
– Отлично, – сказал я. – Дуэль так дуэль.
О таком развитии событий я догадывался заранее и потому подготовился к вызову. Главное, чтобы все и дальше шло по моему сценарию.
– Так вы согласны? – удивился поручик.
Почему-то он решил, что «немец» струсит и пойдет на мировую.
Его ждал сюрприз.
– Разумеется, согласен. У меня есть право выбирать оружие. Я остановлюсь на этом. – Я положил перед Ивашовым две пары боксерских перчаток.
Мне удалось еще в Крымском походе заразить армию этим видом спорта – соревнования по боксу как между офицерами, так и между нижними чинами устраивались теперь на постоянной основе.
– Разве это благородное оружие? – заморгал поручик.
– А вы сомневаетесь? Спросите об этом у Миниха.
Бравый фельдмаршал был настоящим фанатом бокса. Благодаря могучему телосложению, стальным мускулам и железному здоровью, Миних неоднократно выходил из поединков победителем.
Довод был несокрушимым. Поручику пришлось согласиться.
Поединок происходил втайне от остальных офицеров. Мне меньше всего хотелось привлечь к нему внимание.
Мы разделись до нательных рубах, приняли боевые стойки. Поскольку родоначальники бокса – британские джентльмены – не брезговали ударами ног, я решил, что нам тоже следует не чваниться, а перенять передовые иностранные методики.
Поединщик из Ивашова был что надо. Очевидно, поручику приходилось участвовать в боях стенка на стенку и поднабраться там опыта. Одно время мне казалось, что победа клонится в его сторону. Он махал кулачищами как мельница, был ловок и резок в движениях. А потом поручик удивил меня по-настоящему. Я заметил, что он использует приемы, присущие какому-нибудь кунг-фу или тайскому боксу. И вообще, в его движениях вдруг начала проскальзывать система. Теперь это была не просто драка. Я был заинтригован. Уж вряд ли Ивашов был выпускником Шаолиня. Немного погодя стало ясно: уделяй поручик чуть больше времени тренировкам, он бы сделал меня одной левой.
Однако я был настроен на победу. От нее зависело многое. Изловчившись, я все же отправил настырного молодого человека в глубокий нокаут, а когда он пришел в себя и со щенячьим восторгом вылупил на меня глазки, я принялся расспрашивать, кто и когда учил его боевому искусству.
Таким образом, обнаружился пробел в моих знаниях о прошлом великой Руси. Бойцы, владевшие приемами рукопашного боя, существовали не только в преданиях старины глубокой. Ивашова обучал дядька – бывший стрелец.
– Я знаю только полстолька из того, что знал он, – признался поручик.
– А где сейчас твой дядька?
– Пять лет уж прошло, как помер. Царствие ему небесное.
– Жаль, – вздохнул я.
Нам хотя бы парочку таких тренеров, как тот стрелец. Мы бы тогда из солдат настоящих волкодавов воспитали, на зависть всей Европе.
Трения с поручиком прекратились. Я стал для него непререкаемым авторитетом – строгим, но справедливым. Разгульная жизнь бывшего раздолбая прекратилась, началась служба.
Мы устраивали ежедневные занятия с солдатами, выбирая пустынные места, где никто не мог наблюдать за нашими действиями. Тем не менее шила в мешке не утаишь.
Иностранные атташе, в том числе и союзных держав, пытались узнать о нас как можно больше. Ко мне никто не подкатывался, понимая, что это может закончиться плачевно.
Однако спустя несколько дней сразу двое нижних чинов поведали о подозрительных личностях, которые обещали хорошо платить за информацию об «особливом отряде». Я посоветовал бойцам смело брать с этих типов деньги и врать им с три короба, что именно – подскажу. Уж что-что, а вешать лапшу на уши я насобачился еще в старые времена. Заодно и доложил куда следует.
Ушаков обещал разобраться своими методами с наиболее любопытными, невзирая на то, какому государству они служат. Сегодняшние друзья завтра вполне могли переметнуться в лагерь врагов.
Тогда я поведал главе Тайной канцелярии крылатое выражение Александра Третьего о том, что у России есть только два союзника – армия и флот (разумеется, без ссылки на первоисточник). Ушакову понравилось.
– Мудр был человек, сие сказавший, – заметил он. – Завтра же утречком при докладе матушке императрице я сей афоризм расскажу.
– Как здоровье ее величества? – помявшись, спросил я.
Мне было известно, что долго Анна Иоанновна не протянет, но в сердце все равно поселилась надежда, что вдруг, благодаря моему вмешательству в историю, многое переменится, включая продолжительность жизни «царицы престрашного зраку».
Ушаков поначалу хотел ожечь меня взглядом, но передумал. Очевидно, не счел необходимым скрывать правду:
– Болеет матушка, тяжко болеет. Молиться нужно, чтобы Господь смилостивился над ней и над нами.
Пожалуй, тут мне ничего исправить не удалось. Осталось обратить взор в сторону Брауншвейгского семейства.
Дела Антона Ульриха уверенно шли в гору. Скоро должны были сыграть его свадьбу с принцессой Анной, и я находился в списке приглашенных гостей. Лишь война могла сорвать эти планы, но в том-то и дело, что она была неизбежна.
В воздухе пахло грозой. Тучи сгущались над Россией. Это было ясно любому, более-менее знакомому с обстановкой. И уж кому, как не людям в мундирах, чувствовать дыхание скорой войны.
В резерве оставалось мало времени. Ситуация в Швеции накалилась до предела. Редкие донесения, поступавшие из Стокгольма окольными путями, говорили об одном: война на носу.
Разъяренная толпа бесчинствовала под окнами российского посольства, барды складывали баллады о «геройски» погибшем майоре Синклере, в центре столицы собирались ставить ему памятник. Шведские генералы инспектировали приграничные районы, шла переброска войск, был увеличен рекрутский набор. Тревожные признаки неизбежного.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента