Дмитрий Кленовский. Полное собрание стихотворений

А о звездах и о прибое.
1949
 

88. Прохлада

 
На рубеже последних дней
Мне больше ничего не надо,
Вокруг меня уже прохлада
Прозрачней осени моей.
 
 
Пусть стали медленней движенья,
И голос изменяет мне,
Но сердца в полной тишине
Красноречивее биенье.
 
 
Ложится сумрак голубой
На тяжелеющие веки,
И так прекрасно быть навеки
Наедине с самим собой.
1947
 

89. На кладбище

 
Мы уже всюду были,
Хочешь – зайдем сюда?
Тесно нас обступили
Холмики в два ряда.
 
 
Каждый из них украшен
Лилиями в цвету.
Ласточка пьет из чаши
Каменной на лету.
 
 
В церкви звонят к вечерне…
Надпись везде одна:
Золотом или чернью —
Сроки и имена.
 
 
Видишь, как мало надо
Времени и пути.
Чтоб до простой ограды
С жизнью вдвоем дойти!
 
 
Тени кругом сгустились.
Даль – в предвечерней мгле.
Может быть, загостились
Мы на своей земле?
 
 
В мире о нас забыли,
Дома – давно не ждут…
Мы уже всюду были!
Хочешь остаться тут?
1948
 

90

 
Бродя весной по солнечным дорогам,
Что паутинкой по холмам легли,
Так хорошо беседуется с Богом
В скупых просторах неба и земли.
 
 
Он слышит все. Он отвечает редко:
Дыханьем ветра, шелестом травы,
Да иногда черемуховой веткой
Совсем легко коснется головы.
 
 
Но в скудных знаках медленной беседы
Красноречивой столько красоты.
Что чувствуешь: ты лучшее изведал.
Что в этой жизни мог изведать ты.
 
 
И вот идешь… Глаза сияют счастьем.
Душа звенит, как горный ключ чиста.
И ароматом первого причастья.
Как у ребенка, тронуты уста.
1946
 

91

 
В круговращеньи мудром бытия
Не каждый ли другому предназначен?
И, верно, трапезой служу и я
Взыскательному ангелу. Он мрачен,
Когда я не даю ему вкусить
Плодов моей души: любви, смиренья,
Иль обрываю судорогой тленья
Заветной завязи живую нить.
И светел он, когда свои ростки
Я ввысь стремлю, все легче, все отвесней,
И позолоченную солнцем песню
Роняю в горсть протянутой руки.
И мне за то, заботливый, он сам
Бесчисленную милость расточает:
Мои сухие ветки обрезает
И бережет от вора по ночам.
И горнюю струя мне благодать, —
То знойный луч, то ясную прохладу, —
Меня готовит яблонею стать
В густых садах Невидимого Града.
Так мы живем, свершая тот закон.
Который каждый ищет и обрящет, —
Я – деревце, садовник добрый – он, —
В просторах вечности плодоносящей.
1948
 

92. Путь к любви

   Назначение земли – стать планетой Любв:

Рудольф Штейнер

 
Все в жизни к нам приходит через боль,
Все лучшее – сперва томит и мучит.
Суровый ангел совершенству учит.
Создать себя – нужны армады воль,
Помноженных на бездны и на кручи.
Неисчерпаема земная соль.
Мы выстрадать должны свои творенья:
Ребенка, истину, стихотворенье.
 
 
Когда-то в мир, где мы живем сейчас,
С болезненным упорством, неумело,
Как зуб прорезывалось тело.
И то, что нынче пиршество для нас,
В чем красота и радость без предела:
Живые звезды наших ясных глаз, —
К Познанью мира открывая двери,
Мильоны лет нам проедали череп.
 
 
Вот и сейчас: для будущих времен
Мы копим клад – его зовут Любовью.
Он нас томит неумолимой новью,
Он едкой раной в душах погребен.
Мы покупаем блеск его и звон,
Расплачиваясь плотию и кровью,
Но царское богатство, как песок,
Сквозь пальцы льется в пыль земных дорог.
 
 
Пока еще, как по тяжелым плитам.
Шагаем мы, не признаваясь в том,
По брошенным, обманутым, забытым,
Растленным (и задушенным потом!).
Мы давим губы искаженным ртом,
Мы дремлем рядом с нами же убитым,
Мы палачами по чужим домам
Проходим. Никого не жалко нам!
 
 
Но в дрожи рук перед бегущей ланью,
Но в птице, выпущенной из силка,
В сияньи обойденного цветка,
В слезах разлуки, в трепете свиданья,
В ломте, отрезанном для бедняка,
И даже в самом жалком обладаньи,
Коверкающем судорогой рот, —
Скупой росток грядущего живет.
 
 
Так будем же, как пчелы, терпеливы
И соберем по капле трудный мед!
Насытить мир – придет его черед.
Пускай потом, когда-нибудь, счастливый,
Его другой в самом себе найдет,
И повседневностью сочтет красивой,
И не поверит, все познав сполна,
Каких мучений стоила она.
 
 
…Дымят закаты. Пламенеют зори.
Отцветших дней минует череда.
Плодом созревшим падают года.
Века плывут ладьею на просторе.
Тысячелетий ясная гряда
На горизонте замыкает море.
Мы можем ждать. Мы ждем уже давно.
Любовь – придет! Когда? – не все ль равно!
1947
 

93. Рапсоды

 
По деревням Нормандии и Тоскан,
По площадям Валенсии и Брюсселей,
Сняв башмаки и запылив кафтан.
Они бродили, медлили и пели.
 
 
Кругом клубилась распря и война.
Ползла чума и ластилась проказа.
Но струйкой ароматного вина
Сочилась вязь чудесного рассказа.
 
 
И меж пирушек, стычек или месс
Мы слушали пленительную повесть
О том, как ведьмы портили принцесс
И рыцари с драконами боролись.
 
 
И райских птиц жемчужные хвосты
Нам радугами пронизали мысли,
И ожерелья яблок золотых
Неугасимо в памяти повисли.
 
 
Мы умерли. Но смерть не ранит нас —
Всего лишь только новой жизнью метит,
И снова в мир вернулись мы сейчас
Дослушать сказку прерванных столетий.
 
 
И лишь сейчас мы разгадать смогли
Ее язык и образ потаенный:
Нам символами духа расцвели
Принцессы, феи, ведьмы и драконы.
 
 
И мы идем не ощупью уже,
И видим мы и слышим мы иначе,
И рыцарь-вечность на коне-душе
От жизни к жизни рядом с нами скачет.
 
 
Но обретенным знанием своим
Делиться должен каждый в мире сущий.
И наша очередь теперь другим
Дать обещанье радости грядущей.
 
 
И мы слагаем песни и, таясь.
Бредем от человека к человеку
Сквозь темноту и боль, и кровь, и грязь —
Рапсодами трагического века.
 
 
Прислушайтесь! Всего вам не понять!
Еще ваш мир для наших молний тесен!
Но день придет: на землю вы опять
Вернетесь с сердцем, полным наших песен!
 
 
И все тогда постигнете сполна!
И ваш черед придет поведать людям,
Что в будни мира тайна вплетена,
Которой все мы, все причастны будем!
1948
 

94. Ангелы

 
Бойся падших ангелов! В толпе
Ангелов – не все к нам благосклонны.
Есть такие, что как червь в крупе,
Роются в душе твоей смущенной.
 
 
Точат потаенные пути
В чистые, заветные глубины,
Чтобы, в пыль их зерна превратив,
Липкую оставить паутину.
 
 
Падший ангел – он тебя бедней,
Потому и кормится тобою.
Словно к горлу, к совести твоей
Присосется жадною губою.
 
 
Иль твою откормит щедро страсть.
Все, чем сердце суетно и глухо,
Чтоб потом полакомиться всласть
Свежею убоиною духа.
 
 
Он тебе является, паря
В силе, славе и великолепьи,
Только горе! если за наряд
С плеч его отдашь свои отрепья.
 
 
Настоящий ангел твой незрим,
Подойдет – листа не заколышет.
Будто ты и не встречался с ним!
Будто вовсе он тебя не слышит!
 
 
Он тебя не балует ничем,
Строг к тебе, суров порою даже.
Лишь когда отчаешься совсем —
Незаметно путь тебе укажет.
 
 
И когда (в лазурь из темноты!)
Он тебе откроет двери рая —
Вскрикнешь ты в смятеньи: «Это ты!
Я тебя давно и странно знаю!
 
 
Ты скрывался с моего пути,
Ты молчал, когда я звал на помощь!
Думалось: ну где же мне дойти,
Жалкому и нищему такому!
 
 
А теперь передо мной расцвел
Этот край, безоблачный и светел!
И что ты меня сюда привел,
Веришь ли, я даже не заметил!»
1948
 

95. Апостолы

 
Они взволнованы. В глазах лучистых —
Неистребимой радости печать.
Их речь порывиста, движенья быстры.
Им нужно столько сделать и сказать!
 
 
Они торопятся. Им жизни мало.
И мир им мал. По россыпям морей.
По караванным тропам, перевалам —
Они спешат. О только бы скорей!
 
 
Дойти! Сказать! Поведать всей вселенной,
Всему, что просит, ищет и зовет,
Живую повесть истины нетленной,
Предвозвестить Благоприятный Год!
 
 
Они свидетели. Они видали.
Пред взором их в те дивные года
Калеки шли и мертвецы вставали,
Сиял Фавор, вином цвела вода.
 
 
И где-нибудь под деревянной ложкой
В пустой суме, между истлевших швов,
Еще, быть может, залежалась крошка
Когда-то Им надломленных хлебов.
 
 
И потому их слово непреложно,
И углем жжет их вдохновенный взгляд,
И даже невозможное возможно,
Когда они об этом говорят.
 
 
Они не лгут! И наше утешенье,
Глоток тепла среди житейских стуж —
Поверить в их высокое волненье,
В свидетельство их потрясенных душ.
 
 
И их рукой отпущенное слово.
Через века свой пролагая путь.
Летит, поет, всегда свежо и ново,
И белой птицей падает на грудь.
1948
 

96. Всевышнему

 
Свет горит во мне и надо мною —
Мрака нет и нету пустоты!
Звездным небом и моей душою
Ты твердишь, что существуешь Ты!
 
 
Как слепой ребенок, от рожденья
Материнского не знав лица,
Все-таки запомнил шепот, пенье,
Бережной руки прикосновенье,
Теплоту и нежность без конца, —
 
 
Так и я тебя, не видя, знаю;
Разуму земному вопреки,
Я Твое дыханье ощущаю,
Песню слышу, шепот понимаю,
Чувствую тепло Твоей руки.
 
 
Милостив ко мне Ты бесконечно:
Ты тропинку мне даешь в лесу,
В море – ветер, в небе – пояс млечный,
В поле – зреющую полосу.
 
 
Ты прекраснейшую из любовей
В сердце мне, как радугу, зажег,
Мир огромный показал мне внове,
Песенное дал биенье крови
И не раз простил и уберег.
 
 
Как же я Твое не вспомню имя.
Сущего, Тебя не назову!
Жизнь проходит тропами глухими.
И Тобой, щедротами Твоими, —
Только ими! – я еще живу.
 
 
Если нужно, стань ко мне жестоким:
Труд развей и жизнь мою сожги.
Лишь одно: на все земные сроки,
Безымянными, вот эти строки
Во Свою же славу сбереги!
1945
 

97. Звездная книга

 
Тома прочитаны,
Душа – пуста.
Лишь капли, считаны,
Томят уста.
 
 
Но в ночь морозную
Открой окно,
Взгляни на звездное
Сквозное дно.
 
 
Там рыбы плещутся,
Из синевы
По лирной лестнице
Выходят львы.
 
 
Там стрелы носятся,
Ковши плывут,
Кресты возносятся,
Мечи поют.
 
 
И дева чистая
Младенцу в рот
Сосцы лучистые.
Гордясь, кладет.
 
 
Плывут созвездия.
Гудят, звенят,
Сквозь дым возмездия
Любовь сулят.
 
 
И не от века ли
Сияют нам
Библиотеками
Их письмена?
 
 
Горит алмазами
Шатер Творца.
Здесь все рассказано,
Все до конца!
 
 
Гляди все выше ты,
Читай, без слов
По небу вышитый,
Глагол миров!
 
 
Какие знаменья
Еще нужны?
Нет чище пламени,
Свежей – волны!
 
 
И если даже ты
Душою слеп,
И вечность кажется
Тесней, чем склеп,
 
 
И весть доносится
Едва-едва,
Все ж в сердце просятся
Ее слова!
 
 
И слышишь ясно ты
Простой ответ:
Нет, не напрасно все!
Да, смерти нет!
 
 
Пусть с пулей в темени
Влачится мир,
Пусть Демон Времени
Свой правит пир,
 
 
Пусть сила грозная
Ломает дверь, —
На небо звездное
Смотри и верь!
1947
 

98

 
Как от листвы освобожденный дуб
Рисунком завершеннее и строже,
Так осени твоей потери тоже
Тебе скупую четкость придадут.
 
 
И не жалей о шорохе ветвей,
О золоте лучей, о гаме птичьем.
Как этот дуб, замкнись в немом величьи
Великолепной скудости своей.
1948
 

99

 
Скажешь: был он зимней зорьки проще.
Ласковый и бережный такой!
Жил он – деревцем в Господней роще.
Умер – словно песня за рекой.
 
 
Вот еще зовет вдали и плачет.
Вот уже и вовсе не слышна.
Тишина… Но разве это значит.
Что умолкла навсегда она?
 
 
Нету песни благостней и выше.
Чем от нас ушедшие поют.
Это только мы ее не слышим.
А она звенит! – В ином краю…
1948
 

Навстречу небу

   Моей жене

100

 
Их ровно пятьдесят от сердцевины —
Тугих колец на спиленном стволе.
Ровесник мой на медленной земле.
Вот и закончен он, наш путь единый!
 
 
Исчезнуть – мне. Тебе же – жить и жить.
Стать дверью, лодкой, скрипкой, колыбелью,
Бессмертному земному новоселью
Еще светло и чисто послужить:
 
 
Спеть, убаюкать, привезти, впустить…
 
 
О, если бы и мне вослед тебе
Продлить мой срок, мой срок скупой и тленный,
Мое участье в зреющей судьбе,
В движеньи, в пеньи, в зодчестве вселенной!
1950
 

101

 
Мой путь лежит через поля
Вот к тем холмам в вечерней дымке.
Стою и всматриваюсь я, —
Совсем как путник на картинке.
 
 
Как все мне кажется сейчас
И чуждо там и непонятно…
Лишь смутно различает глаз
Какие-то штрихи и пятна.
 
 
А подойду – и станет вдруг
Все и обычным и знакомым,
И те же липы в полукруг
Сойдутся перед тем же домом.
 
 
…Не так ли, смерть, в твои края
Бредешь в томительном незнаньи,
А тайна страшная твоя
Всего лишь только – расстоянье!
 
 
Чем ближе, тем яснее ты,
И неизвестность вскоре минет!
Так нужно ли в твои черты
С тревогой всматриваться ныне?
 
 
И на дорогах бытия
И вопрошать и ждать ответа?
Не буду ль просто завтра я
Там, где меня сегодня нету!
1950
 

102

 
Последних мук не утаить
Ни равнодушьем, ни усмешкой…
Еще хотелось бы пожить,
Немного на земле замешкать!
 
 
Я знаю, как прекрасно там,
В мирах, невидимых отсюда,
И час придет – себя отдам
Испепеляющему чуду.
 
 
Но как-то боязно всегда
Сменить на пышные хоромы
Лачугу песен и труда,
Где плохо мне, но где я дома.
 
 
Где все понятно, где окно
Откроешь – и увидишь крыши,
Где можно, если все равно.
И не взглянуть ни разу выше.
 
 
О, черепица бытия!
Лукавый сторож нашей лени!
Ты видишь, сам кидаюсь я
Перед тобою на колени,
 
 
И сам привычное мое
Продлить молю я заточенье, —
Лишь только бы не лезвие
Щемящего освобожденья!
1951
 

103

 
Здесь все совсем не так, как надо:
Здесь песен не поют цветы,
Здесь небо синим водопадом
Не прогрохочет с высоты;
 
 
Здесь звезды не благоухают,
Недвижны скалы подо мной,
И ангелы, не отвечая,
Меня обходят стороной.
 
 
О, сколько мне еще в смиреньи,
К молчанью сердце приучив,
Терпеть уснувшие каменья
И нерасцветшие лучи?!
 
 
Пока Невидимого Града,
Ликуя, трубы воззовут,
И станет все опять, как надо,
Как мы давно отвыкли тут!
1951
 

104

 
Я знаю: мир обезображен.
Но сквозь растленные черты
Себя еще порою кажет
Лик изначальной красоты.
 
 
Он просияет на мгновенье
И снова скроется во мгле.
Но после каждого виденья
Немного легче на земле.
 
 
И с каждым разом мысль упрямей.
Что мир совсем не обречен.
Что, словно фреска в древнем храме.
Лишь грубо замалеван он.
 
 
И некий Мастер в час свершений.
К нему заботливо склонясь.
Освободит от оскорблений
Его классическую вязь.
1951
 

105

 
Это только кажется отсюда —
Это небо, эта синева,
Облаков рассыпанная груда,
Тенью их примятая трава…
 
 
А на самом деле все иначе!
И когда отсюда ты уйдешь —
Ничего уже не будет значить
На земле приснившаяся ложь.
 
 
Это все глаза твои налгали.
Это все придумали они —
Все эти пространства, глуби, дали,
Все эти сиянья и огни.
 
 
И когда их у тебя не станет,
То очнешься ты, и слеп и нем,
На огромном кладбище названий,
Тех, что больше не нужны совсем.
1951
 

106

 
Опять, опять! Все это прежде было
И повторяется в который раз!
Вот так же море в жесткий берег било,
В провалах туч закат, срываясь, гас;
 
 
И ветер дул, и так же было надо,
Изнемогая, выпустить из рук,
Не жизнь (что жизнь!), – тебя, моя отрада,
Из тьмы времен мне возвращенный друг!
 
 
И так всегда! И в новом повтореньи
Я, так же, как и в прежних, не пойму,
Кому вот это страшное служенье,
И эта верность горькая – кому?!
 
 
Что знаю я?! Но спутник мой крылатый
Меня зовет и говорит: – взгляни!
И вижу след девической ступни
На золотистой отмели Евфрата.
1951
 

107. Повседневность

 
От чего сегодня оттолкнуться
Отлетающим моим стихам?
На какой мне шорох обернуться.
Над какой мне лужицей нагнуться.
Чтобы в ней увидеть звездный храм?
 
 
О, я знаю: лишь в прикосновеньи
К повседневности моей земной
Обрету нездешнее виденье.
Лишь в ее прозрачном отраженьи
Просияет мир передо мной.
 
 
Если б не было ее, смиренной.
Предо мной поверженной во прах.
Я бы заблудился непременно
В неизбывном грохоте вселенной.
В Скорпионах, Девах и Стрельцах.
 
 
С ней же мне и дальний путь не дален!
В каждой капле, камешке, листе —
Шумный космос дремлет, изначален…
Оттолкнулся – и, глядишь, причален
К самой невозможной высоте!
1950
 

108

 
Нехорошо о слишком многом знать,
Неразделенной радостью томиться,
Над книгою прочитанною ждать,
Пока другой перевернет страницу.
 
 
Мне не с кем перекинуться мечтой
И некому довериться до срока…
О, жизнь моя, я словно правнук твой!
Как от тебя я убежал далеко!
 
 
А ты осталась где-то позади.
Со старческим следя недоуменьем.
Как я, ликуя, с песнею в груди,
Взбегаю по стремительным ступеням.
 
 
Но страшно мне. И боле не спеша —
Ищу, зову, но все мертвы и глухи.
И, присмирев, я замедляю шаг,
Опять, опять равняясь по старухе.
 
 
О, если бы перелететь стремглав
Тысячелетий пыльные предместья,
И к воротам акрополя припав —
Быть наконец с ровесниками вместе!
1951
 

109

 
Каждый голубь на моем дворе —
Хоть сейчас над Иорданом пари!
Каждая лилия,
Просиявшая на заре, —
Хоть сейчас гори
В руке Марии!
Счастливые!
Их путь – завершен!
Не высшее ли дано им блаженство?!
А я?
Сколько я еще обречен
Влачить мою скудость,
Мой мрак,
Мой стон, —
Мое человеческое несовершенство?!
Жизнь за жизнью, земля за землей…
Пока жребий мой
На звезде иной.
На эту такой непохожей.
Не воспарит и не просияет тоже!
1950
 

110

 
Непрочен матерьял моей земли.
Будь это мрамор, краска или слово.
Сколь многое из некогда живого
Забыли мы, разбили и сожгли.
 
 
И человечества прекрасный сон,
Что как рисунок Леонардо нежен,
Не Тайной ли Вечерей пригвожден
В кавалерийском стынущем манеже?!
 
 
Пусть, на леса прилежно взгромоздясь,
Белеет реставратора фигурка, —
Она уходит, вянущая вязь,
Из гимна возвращаясь в штукатурку.
 
 
Но знаем мы, и в этом наш ответ
Над каждою открытою могилой:
Все то, что было и чего уж нет,
Неистребимо, потому что – было!
1951
 

111

 
Те сны, что мне в детстве снились,
Ну разве забыть их можно?!
Чуть только их вспомнишь – с ними
И нынче душе тревожно.
 
 
О, высь, где я плыл, купаясь,
Как птица, в лазурном зное!
О, стены, что расступались
Пшеницей передо мною!
 
 
Я знаю, и этим знаньем,
Как счастьем, душа богата:
То было воспоминанье
О том, что умел когда-то.
 
 
А если умел, то, значит,
Смогу это снова где-то.
И может ли быть иначе,
Когда я так верю в это!?
1951
 

112

 
Вот и все. До конца измерена
Эта жизнь, этот дворик мой.
Тело болью земной проверено,
Сердце – милостыней земной.
 
 
С чем вернусь я, с какою удачею
В мой высокий, в мой отчий дом?
Может стал немного богаче я —
Скорбью, жалостью и стыдом?
 
 
Может стал гораздо беднее я?
Не червонцы копил – гроши,
И слепого ума затеями
Замутил родники души?
 
 
Ах, не знаю! Душа, что девица
На смотринах стоит своих:
И мечтается, и не верится,
И рассудит ее – Жених.
1951
 

113

 
Темен путь среди земного мрака…
Как могу понять себя, познать я?!
Так сургуч не понимает знаков
В нем навек оттиснутых печатью.
 
 
Но разящее прикосновенье
Ощутил он в трепете и дрожи
И хранит прекрасное раненье —
Оттиск духа на остывшей коже.
 
 
И пускай еще никак сегодня
Не прочесть мне своего названья, —
Знаю я: на мне печать Господня!
Мне довольно этого сознанья.
1950
 

114

 
Я вышел навстречу небу.
Становится все свежей…
Я там, где ни разу не был, —
На крайней земной меже.
 
 
Осталось лишь оторваться
От этих последних скал.
Боишься? Зачем бояться!
Ведь ты это сам искал!
 
 
Мучительное усилье —
И стало легко опять.
Ты чувствуешь? Это – крылья!
Ты можешь уже летать!
1951
 

115

 
Высох ключ, струившийся в овраге.
Полдень жжет. Но вот, взгляни сюда:
В полом пне немного мутной влаги —
Дождевая, прелая вода.
 
 
Не расплескивай ее, играя
Хворостинкой! Может быть, она,
Скудная и жалкая такая,
Все-таки кому-нибудь нужна!
 
 
Может быть, придут ее напиться
Завтра утром белка или еж…
Или сам ты (может все случиться!)
К ней с последней радостью прильнешь.
1950
 

116

 
В тот край дорога неисхожена
И вьется тропкою глухой,
И хохотом вспугнет прохожего
Под вечер леший за ольхой.
 
 
Но неприметными приметами.
Кто ей доверился, ведом:
Слетает лист (хотя не лето ли).
Вздохнет без ветра лес кругом;
 
 
Да выйдет из кустов медведица.
Лизнет в ладонь – и снова прочь…
И если все-таки не верится.
То, значит, нечем и помочь.
1950
 

117

 
Пирог с грибами стынет на столе.
Меня зовут. Бегу огромным садом.
Вот этот полдень, в Царском ли Селе
Иль в Павловске, он здесь, со мною рядом.
 
 
Он был хорош не только тишиной,
Не только беззаботностью и ленью, —
Он был взыскательный учитель мой
И научил высокому уменью:
 
 
Уменью жить цезурою стиха,
Как эти вот дворцы, аллеи, шлюзы,
Как тот кувшин в бессмертных черепках,
Откуда пили ласточки и музы.
1951
 

118

 
Уже сентябрь позолотил листы
Над статуями в дремлющих аллеях.
Не торопись! Пока не умер ты —
Не облетят они и не истлеют.
 
 
И отражаться лебеди в прудах
Не перестанут, и дворец не рухнет
И Пушкин будет жив, и на орлах
Екатерины солнце не потухнет!
 
 
Пока ты жив… А, может, и совсем
Ее не будет, этой злой разлуки,
И красота дана навеки всем,
Кто хоть однажды протянул к ней руки!
1951
 

119

 
Мы с тобою ее запомнили,
Эту медленную весну:
Гиацинты на подоконнике,
Восковую их белизну.
 
 
А за ними весь в колких лужицах,
Тихий дворик, московский, тот,
Что, – прикажет весна, – закружится.
Защебечет и зацветет.
 
 
С Новодевичьего, с соседнего,
Мерно пели колокола.
И любовь наша тоже медленной,
Вот как эта весна, была.
 
 
Все прилаживалась, примеривалась,
Подмерзала то там, то здесь,
Чтобы, словно сперва не веря в нас,
После вдвое щедрей расцвесть.
 
 
…Вспоминаешь, и в сердце – лужицы.
Гиацинты, колокола
И та девушка, в косах, в кружевце,
Что тобою тогда была.
1951
 

120. Молитва на ветру

 
Снова яркий полдень мая,
Снова лугом, до реки,
Догоняя, обгоняя,
Голубые мотыльки.
 
 
Вешний храм лучист и светел,
Словно смерти в мире нет.
Но гляди: уж с яблонь ветер
На траву сметает цвет.
 
 
Он в ветвях снует и плещет,
Торопя грядущий тлен,
В полотне тугом трепещет
У девических колен.
 
 
И она, – как песня рядом
Легконога и стройна, —
Тоже ветреным усладам,
Как на смерть обречена.
 
 
И о ней мое моленье,
На ветру, в полдневный час,
В храме вешнего горенья,
Истребляющего нас.
 
 
Пощади, небесный пламень!
Знойный ветер, не спеши!
Не кидай на хладный камень
Легкий цвет ее души!
1948
 

121

 
Мы жизнь прошли, как поле, рядом,
По узкой и прямой меже,
И вот белеет дом за садом
И ужинать пора уже.
 
 
Соломенную шляпку скинув,
Прическу поправляешь ты,
Я расставляю по камину
Неприхотливые цветы.
 
 
И это все. Ни клятв, ни бдений.
Ни патетических сонат.
Лишь голова в твои колени,
Притихший дом и спящий сад.
 
 
И тонкий серп над ближней рощей