Дмитрий Правдин. Хирург возвращается

   – Боже упаси! Я что, похож на человека, у которого такой спутник?
   – Егорыч, что за проблема? – второй проводник подходит к нашему купе. – Ох, мать! От, козел!
   – Ну и чего, Николаич, делать будем? Этот ссыкун в Карельске сходит. А второй, должно быть, уже слинял.
   Проводники ушли и вернулись, ведя следом младшего лейтенанта полиции, низкорослого белобрысого паренька с оттопыренными ушами, причем левое ухо изогнулось куда сильнее правого.
   – Вот, Сережа, это тот самый гад! Обоссал все купе и еще, кажись, обосрался! – четко, по-военному докладывает представителю власти Егорыч.
   – Насчет последнего сомневаюсь, и это я вам как профессионал говорю! – оправдываю я злодея. Не люблю, знаете, когда на людей напраслину возводят, даже если это такой вот Вовка.
   – Разберемся! – Представитель власти старается снизить свой писклявый голос как минимум на октаву и строго смотрит на меня снизу вверх. – А вы кто такой, гражданин? Что за профессионал? Ваши документы?
   – Я врач, хирург, еду в командировку в Карельск, – подаю младшему лейтенанту паспорт. – И как врач заявляю, что нижележащий субъект пребывает в состоянии тяжелого алкогольного опьянения, отчего у него не выдержали детрузоры и он, прошу прощения, обмочился. А вот того, что товарищ проводник говорил, пока не было, но если не принять экстренных мер, то может и произойти.
   – Что произойти? – младший лейтенант возвращает мой документ, стараясь при этом не наступить в лужу.
   – Доктор говорит, что этот козел может еще и обосраться, – переводит Егорыч мою мысль на доступный язык.
   – И что нам делать, доктор? – и все трое смотрят на меня.
   – Нужно высадить его с поезда и сдать в вытрезвитель! – брякаю я первое, что пришло в голову.
   – Вытрезвители уже сто лет как позакрывали, а тут их и отродясь не водилось.
   – Тогда сдайте его в милицию. Или как вы в таких случаях поступаете?
   – Так как же мы его сдадим, если вы говорите, что у него эти… де… де? – морщит лоб младший лейтенант.
   – Детрузоры не держат?
   – Во, во – детрузоры! А, что, если он из-за этих детрузоров дуба врежет? Кто станет отвечать? Полиция опять крайняя?
   – Да при чем тут детрузоры? Детрузоры – это такие специальные мышечные образования в организме у человека. Когда мочевой пузырь переполнен, они открываются, и моча вытекает наружу. В норме, как правило, человек может управлять этим процессом. А пьяный теряет самоконтроль, и моча отходит помимо его воли. Протрезвеет – и все восстановится. Для чего его в больницу везти?
   – Опять потекло! Ах, ты, мать твою за ногу! – бранится Николаич. – Серега, ну чего ты стоишь, слушаешь какого-то пассажира? Давай, делай что-то! Ты же власть!
   – Не какого-то, а врача! – вяло огрызается младший лейтенант Серега, напялив сразу на оба уха фуражку. – Раз в больницу не обязательно, высадим из поезда. Сейчас, – он смотрит на часы, – через пятнадцать минут прибудем в Карельск. Там стоянка большая, оформим в обезьянник.
   – А с этим-то как быть? – Егорыч тычет носком сверкающего франтоватого ботинка в лужу на полу.
   – А с этим сами разбирайтесь! На то вы и проводники, чтоб за порядком в вагоне следить!
   – Это что же получатся, – надувается Егорыч, – всякая шваль будет ссать прямо в купе, а ему ничего за это не будет?
   – Штраф выпишем, привлечем к административке, на работу сообщим! – заученно перечисляет полицейский.
   – И это все? А убирать кто станет?
   – А вот ты и станешь! – неожиданно для всех повышает голос младший лейтенант. – Ты куда смотрел, когда он пиво это хлестал без разбора?
   – Так пиво разрешено. Его вот даже из вагон-ресторана по вагонам развозят.
   – Ну, вот им и скажи, хе-хе, – ухмыляется офицер полиции, – чтоб пришли и убрали, раз продают!
   – «Охоту» в вагоне-ресторане не продают. Эта тварь его с собой принесла.
   – Тем более нужно смотреть, кого в вагон пускаете! Что он у вас с бухлом-то лезет?
   – Так он сам железнодорожник, помощник машиниста. Ему в сумку заглядывать? На каком основании?
   – Егорыч, Николаич, вы меня до греха не доводите! Я при исполнении! – вдруг заводится Сережа. – А то еще и рапорт подам на вас!
   – Какой-такой рапорт?
   – Обыкновенный! Напишу, что это вы продали из-под полы этому обоссанцу спиртное с целью незаконного обогащения.
   – Мы?
   – Вы! Знаю я вас, проводников, любите втридорога перепродавать.
   – Как тебе не стыдно, Сережа, – принимается стыдить его Егорыч. – Мы же уже два года знакомы, и хоть раз ты о нас что-то дрянное слышал?
   – Два года не слышал, а вот теперь увидал!
   – Что увидал-то? Это мы ему разве пиво продавали?
   – Эй, граждане! Товарищи! Господа! – подаю я голос с верхней полки.
   – Что вам, товарищ? – смотрит в мою сторону полицейский. – Чего вы кричите, чего мешаете следственным действиям?
   – Хочу выйти из купе. Скоро моя станция.
   – Так и идите себе на здоровье. Вас никто не задерживает… пока! Но, возможно понадобитесь как свидетель…
   – Как я пойду, если внизу, простите, лужа? Вы уже полчаса ссоритесь, а она нисколько не уменьшилась за это время. Как мне пройти в коридор?
   – Егорыч, а пассажир прав, – тоскливо отзывается Николаич. – Как он по луже пойдет?
   – Во-во, летать не умею. Так что с полом?
   – А что ты на меня так уставился, Егорыч? Кажись, твоя смена – тебе и флаг в руки, вернее, тряпку!
   Через десять минут я осторожно спускаюсь на свежевымытый пол, обуваюсь и, подхватив багаж, иду к выходу. Дежурившая у купе троица как-то недобро смотрит мне вслед.
   Я разглядываю через наполовину распахнутое окно приближающийся населенный пункт. Вот вдоль рассыпавшегося на множество запасных путей железнодорожного полотна мелькнули грязно-желтые ветхие хрущевки. Вот показались чахлые привокзальные деревца и когда-то считавшийся белым станционный забор. Проезжающие мимо автомобили носят на номерных знаках цифру «10», обозначающую карельский регион. Тут поезд замедляет ход, и через положенное время мы останавливаемся.
   – Карельск! Стоянка пятнадцать минут! Не забывайте свои вещи в вагоне! – зычно кричит проводник дежурную фразу и сторонится, пропуская меня вперед.
   – Дмитрий Андреевич Правдин, хирург, тут едет? – сухонький старичок лет так под семьдесят, прищурившись, всматривается внутрь вагона, причем мимо меня.
   – Тута! – вместо меня сообщает Егорыч. – Вон они, слазят! Иди встречай!
   Весело поздоровавшись со встречающей стороной, я отклоняю предложение тащить мой сумарь. Еще не хватало дедку надрывать пуп моим багажом.
   – Доктор, идемте, там у меня машина стоит. Главный врач велел вас лично встретить.
   – Весьма польщен! Идемте! – киваю я и, пропуская водителя вперед, следую за ним, стараясь не запнуться о рельсы.
   Надпись «Беломорск» на здании вокзала продублирована чуть ниже на карельском языке. Ну, вот, сдается мне, я добрался-таки до конечной!

Глава 5

   – А что, отец, невесты у вас в городе есть? – Я подмигнул водителю, усаживаясь рядом с ним в кабину белого, густо покрытого серой пылью УАЗика. То ли он не расслышал, то ли не читал классиков и ничего не знал про Остапа Ибрагимовича, только не стал отвечать с улыбкой: «Кому и кобыла невеста!» В общем, пробный шар прошел мимо. – Далеко ехать, говорю? – что есть мочи гаркаю ему в правое ухо.
   – Не орите так! Я не глухой. Ехать не так далеко. Вон ресторан «Беломорье», – водитель тормозит машину возле типичного питейного заведения середины 90-х годов: двухэтажный прямоугольник из лиственичного бруса, с огромными цветными витражами вместо окон и неоновой рекламой над входом. – Там и невесты имеются, и выпить-закусить можно, причем не так дорого. А там за углом сауна, туда с невестами пускают. Подъехать?
   «Да, не глухой, но с юмором у него явно туговато», – думаю я, а вслух важно говорю:
   – Я к вам не по этой части приехал!
   – Так сами же про невест спрашивали. Вот, показываю, где они водятся, – удивляется старик.
   – Уважаемый, едем дальше! – прошу я, понимая, что дальнейший разговор в таком духе заведет в тупик. С врагами Ильфа и Петрова лучше не подтрунивать.
   – Вот тут у нас взрослая поликлиника, – первым нарушает тягостное молчание мой собеседник: похоже, он решил, что сморозил что-то не то, и решил загладить свою вину, – а сейчас покажу детскую поликлинику.
   – Вас как величать? – я пропускаю мимо ушей его комментарии.
   – Все Петровичем кличут!
   – Петрович, все это крайне интересно, но покажите лучше, где у вас можно приобрести сим-карту.
   – Чего приобрести? – округляет глаза пенсионер.
   – Ну, где ближайший салон сотовой связи?
   – А-а-а, салон связи! Так тут недалеко…
   Мой гид остается в машине читать мятую газету, а я поднимаюсь по железной лестнице в нужное заведение.
   Салон оказался обычной двухкомнатной квартирой, превращенной в торговую точку. Лестницу приделали уже позже, прорубив в стене дверь и приварив к ней стальные рельсы с широкими рифлеными металлическими ступеньками и ажурными поручнями.
   В густо освещенной дневным и электрическим светом комнате, уставленной образцами гаджетов, за высоким прилавком скучают две особы. Одна – пергидролевая колоритная блондинка, вторая – брюнетка, тоже весьма насыщенной окраски. На этом их различие и заканчивается. Сближает же их весьма яркий макияж и бросающаяся в глаза избыточная полнота. Обе сосредоточенно хрустят попкорном из высокого блестящего пакета и пялятся в портативный телевизор, повернутый к покупателям пластиковым черным задом. Видимо, что-то очень интересное, раз обе дамы даже не ведут бровью при моем появлении.
   – Девушки, добрый день, можно у вас симку приобрести?
   – Паспорт есть? – не отрываясь от экрана, вяло интересуется блондинка.
   – А как же!
   – Ты глянь, Гала, что это дура вытворяет! – злобно тычет блондинка в экран телевизора моим паспортом.
   – Да все они там дуры! Че, только узнала?
   – Девушка, – любезным тоном напоминаю я о себе, – как насчет сим-карты МТС?
   – Паспорт! – равнодушно отвечает блондинка.
   – Второго у меня нет, – подчеркнуто вежливо сообщаю я.
   – А, точно! – Гала протягивает мне пачку красных пластиковых карточек. – Можете выбрать себе номер, какой пожелаете.
   – А в чем изюминка?
   – Да ни в чем, берите любой.
   Чтобы не мешать заполнению документов, отхожу в сторону и принимаюсь рассматривать выставленные в витринах сотовые телефоны.
   – Ленка, – громко шепчет брюнетка. – Ты глянь на прописку, мужик-то с Питера!
   – Да ты че? И точно!
   – А он и сам вроде ничего, – тихо шепчет на ухо подруге Гала. С акустикой в салоне на пять баллов. – Давай, действуй! А то так и просидишь всю жизнь в этой дыре. Че, каждый день, что ли, с Питера мужики заходят? Раз симку покупает, значит, пробудет какое-то время. Ну?
   «Ух ты! – меня аж в жар бросает. – Неужто эти приветливые пожирательницы жареных злаков устроили тут охотничью засаду? Занятно!»
   – Мужчина, мужчина, – елейным голосом обращается ко мне Ленка, поправив сбившуюся на бок прическу и сверкнув золоченым пирсингом в пупке. – Скажите, а вы в Петербурге проживаете?
   – Да, в Санкт-Петербурге. А вы там бывали? – мило улыбаюсь я.
   – Разумеется, – девушка еще милее улыбается в ответ, обнажив довольно сносные, но уже тронутые никотином зубы. – Каждый культурный человек обязан хоть раз побывать в культурной столице нашей страны. Хи-хи-хи.
   – Хи-хи, – поддерживаю я. – То есть, вам доводилось посещать Северную Пальмиру? Как истинно культурной девушке?
   – Чего, простите, посещать? Какую такую Пальмиру?
   – Северную! Так еще иногда образно Петербург называют.
   – А-а, образно! Да, конечно! И не раз! Очень красивый город, мне он так нравится! А вы к нам надолго? А вам наш город понравился?
   – Пока на месяц. А там как бог даст. А сейчас посоветуйте мне тариф…
   – Слышь ты, отойдем-ка! – опять шипит на ухо товарке Гала. А мне твердым голосом объясняет: – Извините, мужчина, нам нужно с девушкой пообщаться наедине.
   – Да, да, разумеется!
   – Че такое? – донесся до моего чуткого уха тихий голос моей собеседницы.
   – Ниче! Хватит комедию ломать! Он, оказывается, женат, я в паспорте посмотрела!
   «Любопытно, а как она сейчас себя поведет?» – потребовала продолжения диалога моя писательская любознательность.
   – Все в порядке? – улыбнулся я девушкам, протягивая деньги.
   – А вам-то какое дело? – надулась Ленка.
   – Так вы меня спрашивали насчет вашего города, – сознательно не обращаю я внимания на перемену настроения у толстушки. – Что из достопримечательностей вы бы посоветовали посмотреть?
   – Мужчина, я вам что, справочное бюро?
   – Но позвольте? – изображаю я крайнюю степень удивления. – Вы же сами навязали мне этот разговор…
   – Ничего я вам не навязывала! – красотка задирает крашеные брови. – Что вы тут себе возомнили?
   В этот момент в салон с шумом вваливается толпа подростков:
   – Нам деньги на телефон нужно положить!
   – Мужчина, вот ваша сим-карта и паспорт! – сурово изрекает Гала, подавая мне ожидаемое. – Забирайте и оставьте девушку в покое, у нее, между прочим, жених имеется!
   – А я, по-вашему, метил на место жениха столь грациозной дамы?
   – Не знаю, куда вы там метили, только мы с женатыми мужчинами не общаемся! – гордо заявляет Ленкина подружка и демонстративно отворачивается.
   – А с чего вы вообще решили, что я с вами что-то затеваю? У вас, дамы, на редкость богатое воображение! И как вы правильно заметили, у меня жена дома имеется! – с этими словами я решительно отправляюсь на улицу.
   Петрович сидит в той самой позе, в какой я его и оставил двадцать минут назад: скрючился на водительском месте и сквозь толстые стекла очков изучает передовицу «Карельского вестника». Причем, кажется, все одну и ту же страницу.
   – Ну, что, Петрович, рванули дальше! – беззаботно говорю я, захлопывая за собой дверцу.
   – Куда прикажете? В больницу?
   – Если есть время, то давайте заедем на пляж, охота море вблизи посмотреть.
   – А вы что, моря никогда не видели? – Петрович складывает газету в бардачок.
   – Белого – не видел.
   – А, что Белое, что Серое, все одно – вода, да притом соленая.
   – Да, Петрович, вы не романтик!
   – Я практичный человек. Везде в морях вода – почти одинаковая. Я на флоте пять лет оттрубил в свое время и со всей прямотой могу заявить, что везде она соленая. На Балтике, конечно, не такая соленая, как, скажем, в Индийском океане. Но от этого суть не меняется!
   – А вы и в Индийском океане бывали?
   – Доводилось, – важно кивает Петрович и трогается с места.
   Мы проезжаем городскую застройку и, выбивая старыми колесами клубы серой пыли, мчимся под уклон по горному серпантину разбитой дороги, ведущей к самому Белому морю, к городскому пляжу. Зрелище, надо отдать должное, завораживающее.
   Сам город Карельск построен на полукилометровой возвышенности, в одной из небольших беломорских бухт, и располагается в несколько ярусов по отлогим склонам сопок, что окаймляют все побережье. Городские кварталы чередуются с угрюмым лиственно-хвойным лесом, который в разных местах вклинивается в городскую черту на неодинаковую глубину. Вокруг города стоит малахитовая стена безбрежной тайги. Она продолжается до самого горизонта и обрывается лишь у серебристой каймы морского берега.
   Местный пляж усеян гладкими валунами и крупной галькой, отшлифованной морскими приливами. Песка нет совсем – только проплешины болотно-зеленой травы. Зато от водной глади, усеянной множеством мелких островков, поросших корабельными соснами, невозможно отвести глаз. Снуют яркие яхты и катера, возле берега мелькают и модные нынче доски с парусом, с отважными наездниками в теплых гидрокостюмах. Вот кто-то не совладал со стихией и звонко плюхнулся в воду. Теперь, громко фыркая и матерясь на всю карельскую бухту, пытается повторить попытку.
   Несмотря на жару, душной подушкой накрывшую весь город, энтузиазма среди купальщиков я не увидел. Так, пара-тройка джентльменов в подпитии пытается изобразить из себя хватких пловцов, рассекая прибрежные воды. Но в основном местное население лезть в воду не торопится, предпочитая водным процедурам солнечные ванны на берегу.
   – Петрович, – радостно кричу я провожатому, зачерпнув горсть хрустально чистой воды и лизнув ее языком, – соленая! Ей-богу, соленая!
   – Знамо дело, – хмуро отвечает старик, расстегивая верхнюю пуговицу на застиранной байковой рубахе. – Какой же ей еще быть? В море-то?
   – Петрович, давай я искупнусь, а? Вода – как парное молоко! Подождете?
   – Ну, купайтесь! Чего уж там, подожду. Михал Михалыч сказали показать вам тут все, – бубнит Петрович, – уделить время. Только, доктор, вода чуток подальше от берега будет холодной. Осторожней, чтоб ноги судорогой не свело.
   Я захожу по пояс в относительно теплую, светлую воду, а затем быстро ныряю.
   – Ах! Ух! – выныриваю на поверхность. – Здорово! Сбылась мечта идиота: окунулся в Белое море!
   Раззадорив сам себя, я быстро отдаляюсь от берега и через пять минут наш автомобиль «скорой помощи» выглядит спичечным коробком, а тела загорающих людей – едва различимыми пятнами.
   Вопреки предсказаниям Петровича, вода остается на удивление теплой, а самое главное – прозрачной. Сквозь беломорскую толщу различается неровное морское дно с громадными валунами и желтоватыми водорослями. Я ныряю, пытаясь подцепить что-нибудь со дна, и через минуту выскакиваю на поверхность как ужаленный: на глубине вода резко делается ледяной, так что со мной чуть не приключилась рефлекторная остановка сердца. Устрашившись, что ноги сведет судорогой, как стращал Петрович, я тотчас поворачиваю к берегу и плыву, без остановок загребая морскую зыбь до тех пор, пока не различаю лица загорающих на пляже тетенек.
   Перевернувшись на спину, я отдыхаю, восстанавливая силы. Мерно покачиваясь на прогретой ласковым солнцем волне, вижу высоко-высоко в лазурном небе едва приметные дымчатые облака, лениво плывущие надо мной. Крикливые чайки, размахивая белыми крыльями, спорят неподалеку. Тут я первый раз замечаю настоящего альбатроса. Массивная белая птица с хищно загнутым на конце клювом и широкими сильными крыльями не спеша пролетает в метрах десяти от меня. Не обращая на меня никакого внимания, альбатрос пикирует и, едва коснувшись грудью воды всего в паре метров от меня, вновь плавно уходит ввысь. Чайки при этом тут же перестают браниться и от греха убираются восвояси, а большая птица делает новый заход.
   Я выхожу на берег и, дрожа от холода, карабкаюсь вверх по насыпи в сторону больничной машины.
   – Ну что, Петрович, заждались?
   – А, доктор? Вы уже искупались? – отрывается водитель от газеты. – Едем?
   – Ну, Петрович, надо же хоть обсохнуть. Не могу же я в мокром виде заявиться к вашему главному врачу. Вы по-прежнему никуда не торопитесь?
   – Да, да, непременно нужно высохнуть! Эх, полотенца у меня нет. А насчет времени не переживайте – Михал Михайлович уже отзвонились, я им сказал, что вы купаетесь.
   – И что главный врач? – интересуюсь я, вынимая из сумки домашнее полотенце.
   – Пускай, говорит, купается себе на здоровье. Когда еще доведется искупаться?
   – Вот как? У вас в больнице напряженная обстановка?
   – В смысле?
   – У хирургов много работы?
   – Про работу хирургов ничего не знаю, я же простой водитель.
   – А почему вы тогда сказали «когда еще доведется искупаться»? Я решил, что у вас хирурги безвылазно сидят в больнице, продохнуть некогда, не то что на море выбраться.
   – А? Нет! Я сказал, что погода нас совсем не балует. В этом году третий день только солнечный. А в прошлом годе и вовсе солнца не видели.
   – Получается, Петрович, я вам привез замечательную погоду?
   – Выходит, что так, – слегка улыбается сухими губами старик.
   Переодевшись во все сухое, я пересаживаюсь на пассажирское место. В окно видно, что народу на пляже заметно прибавилось.
   – Ну, что, Петрович, заводи свою шарманку!
   – Все? Готовы? – без всяких эмоций спрашивает водитель и, сложив газету, убирает ее в бардачок. Краем глаза я вижу, что страница осталась все той же. Что он с ней делал эти полчаса? Не знаю. Но у меня такое впечатление, что если б я утонул, то Петрович бы и ухом не повел, сидел бы себе дальше и разглядывал бы свою газету. Странный тип.
   Мы въезжаем в город и выруливаем на главную улицу.
   – Петрович, а музей у вас в Карельске имеется?
   – А как же! – оживляется водитель. – Хотите взглянуть?
   – Не сейчас, и так задержались. Вдруг какой сложный случай – а я по музеям разгуливаю?
   – Какой случай? – не понял Петрович.
   – Привезут экстренного больного, к примеру, истекающего кровью, а мы с вами по музеям ходим, а он в луже крови погибнет.
   – Да ну, кто там кого привезет? Я уж и не припомню, когда к нам такого истекающего кровью-то и привозили, чтоб сломя голову нестись в больницу.
   Я молча с удивлением гляжу на Петровича.
   – А чего вы так на меня смотрите? Я вам правду говорю: тихо у нас. Ну, бывает, что по пьянке подерутся и ножичком друг друга порежут, но чтоб вот так, кровью истекать, да у всех на виду – редко. Позвонят, если чего! – Старик вытаскивает из кармана сотовый телефон, продолжая одной рукой вертеть баранку. – Да и свои хирурги у нас неплохие, в случае чего – сами справятся.
   – Все равно, поехали прямо в больницу! Покажите, где музей, я в него свободное время схожу – если оно, конечно, будет.
   – Кто будет? – Петрович довольно натурально улыбается. – Время? У вас свободного времени, доктор, вагон будет. В три часа в больнице уже никого не найдешь! А музей мы уже проехали. Развернуть?
   – Зачем же? В выходной день съезжу. Какой туда автобус ходит?
   – Не знаю, я же все время на колесах. Да и плохо у нас с автобусами. Люди или на своих машинах добираются, или на такси.
   – На такси? Ни разу в жизни еще не ездил в провинциальном городе на такси.
   – Так недорого совсем. От больницы до музея рублей пятьдесят станет, не дороже, чем у вас в Питере на метро прокатиться. Телефонами вон все стены обклеены: конкуренция! – Тут Петрович тормозит возле высотного здания. – Все, приехали!

Глава 6

   Больница почти полностью совпала со своим изображением, подсмотренным мною в Интернете. Стандартное блочное шестиэтажное здание советской постройки, выкрашенное в непривлекательный пепельный цвет, с огромными сверкающими на северном солнце окнами и относительно просторным застекленным холлом. Слева обозначен коротким козырьком и потускневшей синей надписью отдельный подъезд для приемного покоя.
   К моему немалому удивлению, возле сердца больницы – приемника не видно ни одной «скорой», да и вообще ни одной машины. Желающих получить медицинскую помощь я тоже не вижу. Кругом тишь, благодать и ни одной живой души.
   – Петрович, а приемный покой в больнице закрыт? – соскочило у меня с языка, когда мы вылезли из пропыленной машины.
   – Почему закрыт? – удивляется водитель, недоуменно посмотрев в сторону подъезда. – Открыт. Он же в круглосуточном режиме работает.
   – Странно, а где тогда весь народ? Где больные? – чешу я в затылке.
   В нашей питерской больнице возле приемного покоя неизменно собираются разноцветные машины «скорой», лимонные и белые с красным крестом, создавая легкий затор. Одни отбывают, другие приезжают, и этому не бывает конца. После этого видеть абсолютно пустой и мирный приемный покой даже как-то дико.
   – Так у нас так завсегда! – не понимает Петрович.
   – Всегда тихо?
   – Да, а что?
   Я не отвечаю, а, вытащив из салона дорожную сумку, иду вслед за приободрившимся Петровичем к центральному входу. Бросаются в глаза чистота и порядок, царящие на больничной территории. Ни мятой бумажки, ни обслюнявленного окурка, ни конфетной обертки – все выметено, вылизано и убрано, самый пытливый взгляд не найдет изъяна. Проходя возле объемной урны около самого входа, я вижу, что она абсолютно пуста и выкрашена в бодрый серебряный колер. Повсюду чувствуется рука хозяина.
   В просторном вестибюле царит спокойный полумрак и все тот же бетонный порядок. Полы тщательно вымыты, пыль везде протерта, ничего нигде не валяется и не топорщится. Вдоль стен на стульях сидят несколько улыбающихся посетителей, а рядом больные в проштампованных пижамах. Тут же газетный киоск и маленький буфет, торгующий разной вкусной мелочью.
   – «Комсомолка» есть? – спрашиваю у киоскерши, приятной женщины пенсионного возраста.
   – Вам сегодняшнюю?
   – А есть?
   – Конечно, мы всю самую свежую прессу день в день получаем, – немного обижается дама.
   – Давайте сегодняшнюю.
   – Двенадцать рублей, пожалуйста.
   Я протягиваю ей деньги, отметив про себя, что цены здесь точно такие же, как в Питере, и не кусаются. С некоторой опаской пройдя мимо до чрезвычайности суровой охранницы, дородной тетеньки, облаченной в черную форму с накладными погончиками, я оказываюсь в широком, чистом, хорошо освещенном коридоре.
   – Нам сюда! – Петрович указывает на толстую стеклянную дверь с надписью «Главный врач» на красной блестящей табличке.
   Пройдя мимо строгой бесцветной секретарши, одарившей нас взглядом-рентгеном, мы попадаем в кабинет средних размеров, украшенный почетными грамотами и дипломами ярких расцветок. Похоже, хозяин кабинета весьма гордится достижениями своей больницы, раз почти все стены завесил их картонными подтверждениями. Лишь над его рабочим местом висят портреты президента Путина без галстука и почему-то С.П. Боткина в старинном пиджаке, с раритетным галстуком на шее.