Подошвы соскальзывали с мокрого мха, чувствовалась близость воды, земля была мягкой. Тропу не могли найти, подъем казался почти отвесным. Стоп. Туглай выставил руку перед грудью спутника. Наверх вели выдолбленные в камне глубокие ступени. Вот оно.
   – Готов? – еле слышным шепотом спросил он товарища.
   Нахмурившийся боец кивнул. Оба сняли сабли с поясов, чтобы не бряцали о скалу, просунули их под ватные бешметы, ножи сунули в ичиги, сотник взялся рукой за одну выемку – не влажная, не скользкая – отлично. Как ящерицы, поползли вверх. Арактырец не спешил: выпадет камень из-под ноги – быть беде. Обошлось. Перед самым верхом прислушался. Голосов не слышалось – только внизу пыхтел Айдар. Снял шапку, еле-еле, чуть-чуть приподнялся на цыпочках, одним глазком посмотрел на стражу.
   Верхушка горы, видимо, снималась вручную – кто-то долго долбил породу. В центре, опираясь друг на друга, вертикально стояли сосновые бревна, под которыми навалили хворост и сухой мох. Вся эта пища для огня укрывалась добротным навесом, защищающим ее от дождя. Умело устроено – одна искра, и полыхать будет так, что и из Москвы увидят, не то, что из Нижнего. На деревянной перекладине висел огромный плоский кусок железа, рядом стояла прислоненная к опоре кувалда. Потом шел еще один навес, под которым сопели три воина, укрывшись кудрявыми овчинами, еще дальше навалили строительный лес – неужели собрались еще и стены ставить? Непостижимо! В стороне, справа, удобно пристроившись меж двух бревен, схватившись за копье, сидел четвертый боец. По его сгорбленной спине Туглай понял, что он если и не спит, то глубоко дремлет.
   Юз-баши медленно залез на площадку и остался лежать, прилипнув к земле. Когда к нему подобрался напарник, он прошептал ему на ухо:
   – Тому, с копьем, перережешь глотку. Ножом! Так, чтоб ни звука! Сначала смотришь на меня. Как только я встану, режь!
   Айдар кивнул и отполз.
   Туглай гуськом, переваливаясь, направился к спящим. Посередине лежал невероятно большой человек с густой бородой, если такой проснется до того, как холодная сталь вонзится ему в грудь, будет очень плохо. По правую руку от него, то с рокотом, то переливами, храпел ратник обычного телосложения с редеющими на голове волосами, а по левую, только что не слюни пуская, посвистывал юнец с бледной полупрозрачной кожей. Этого можно вообще не опасаться.
   Сотник присмотрелся к здоровяку – есть кольчуга на нем, нет? А, нет – одна рубаха. Посчитал, что после тревоги успеет в нее облачиться. Твоя ошибка, воин!
   Вынул нож, повернулся к помощнику – тот внимательно всматривался в сторону командира. Выпрямился, махнул рукой – давай! – и прыгнул на старшего, с лету вонзив ему лезвие в сердце, и навалился всем телом сверху, чтобы клинок вошел до перекрестья. Тот только выдохнул струей крови. Лысеющий мужичок вскочил, но так, очевидно, ничего и не понял спросонья – арактырец выхватил саблю и следующим махом разрубил ему череп надвое. Когда юз-баши повернулся, третий урусут щупал землю рукой, ища оружие, но у Туглая глаза уже несколько часов, как привыкли к темноте – свой окровавленный клинок он воткнул молодому воину точно в горло. Тот похрипел чуть-чуть, и затих.
   – Я думал, будет труднее! – крикнул, расплываясь в улыбке, старый товарищ, отталкивая труп так и не успевшего проснуться копьеносца.
   – А я не думал, – ответил Туглай. – Хотя бы собак завели, не знаю. Сторожа! Осмотри их, если найдешь на поясах кошели, снимай. Больше ничего не бери. Дальше: спускайся вниз, оставляй одного Казара, других коней забирай и иди к сотне. Как можно быстрей. Коней не жалей, как всегда, пересаживайся с одного на другой, спеши. Наилю скажешь, что встретимся в тридцати полетах стрелы ниже по течению реки. Жду его там к сегодняшнему вечеру. Переправимся ночью, с ходу возьмем селение.
   – Зачем ниже по течению? Вода еще дальше унесет – как до заставы добираться будем?
   – Дурак! А если кого-то утянет, и он прямо к урусутам приплывет? Подумал?
   – Не-ет! – хлопнул себя по лбу помощник.
   – Давай, торопись! А я посплю до утра, пока время есть. Не сорвись, когда будешь спускаться.
   – Постараюсь…
   Арактырец снял с трупов овчинные шкуры, подошел к спуску. Он решил спать именно на этом месте, с которого все хорошо видно – вдруг наверх станут забираться соратники убитых, кто знает, как они тут часто меняются? Улегся, укутался и, начиная дремать, смотрел, как ободравший трупы Айдар лезет по ступеням обратно.
 
   Когда юз-баши открыл глаза, солнце уже взошло. Он перевернулся, потер кулаками веки и взглянул на тот берег. Тут же он про себя посмеялся. Это не сторожевая гора, это лучшее место для наблюдения за крепостью! Одно дело – атаковать укрепленную заставу наудачу, не зная, как расположены защитники, где стены толще, где уже, где много воинов, где мало, другое – заранее ее изучить с такой высоты, когда всё, как на ладони!
   Над селом стелился дымок из печей, мычал выгоняемый на пастбище скот, по улочкам туда-сюда сновали маленькие фигурки. Засека занимала довольно большое пространство – не пожалели нижегородцы ни сил, ни времени. Одна сторона защитной стены выходила на крутой обрыв реки – это чтобы с воды не атаковали. Понятно. Чуть ниже имелся узкий причал с тремя большими лодками. Ворота располагались с северной стороны. На южной высилась узкая башня, на самом верху которой висел колокол и виднелся человечек – еще один наблюдатель. Кочевников, видимо, ждали именно оттуда. Ну, и правильно! На углу южной и западной стен башня возведена ниже, но толще – очевидно, чтобы на ней уместить в случае чего как можно больше лучников. Умещайте. За башней шли два длинных строения, совсем непохожих на другие, и совершенно одинаковые избы, во множестве рассыпанные внутри городища. Назначение еще одной большой постройки, справа от ворот, Туглай понял быстро – это была церковь, дом христианского бога. Он бы догадался раньше, но на ней не стояли обязательные купола и кресты. Значит, ее пока не закончили.
   К причалу спустились бабы с лоханями. Подоткнув юбки, полоскали в воде белье и били его вальками. Стрекотали меж собой, как птицы. Чуть поодаль на горке показалось четверо ребятишек. Спустились по тропе вниз, двое принялись удить рыбу, двое других пошли вдоль берега, затем самый маленький зачем-то полез в реку, и спустя мгновение уже дико визжал, уносимый течением. Последний мальчуган бросился за ним, схватил за волосы и потащил за собой. Бросив удочку, на крик прибежали рыбаки. Наградив незадачливого ревущего пловца тумаками и обнявшись с мокрым спасителем, все вместе поднялись по склону и скрылись за внешней стеной.
   Внутри же заставы с криком и шумом на площадке у продолговатых строений собирались вооруженные люди, причем большинство выходило именно из дверей того дома, что находился слева. Так-так. Это дом, где или спит, или ест основная часть воинов! Вот куда нужно нанести главный удар! Ночью! Застать врасплох! Пока одни монголы будут резать спящих урусутов – ну как сегодня на скале, очень просто! – другие изнутри откроют главные ворота и впустят конницу! Да пусть гром и молнии падут Туглаю на голову, если при такой разведке он потеряет больше пятерых людей! А то и троих.
   Пока солнце не встало в зените, арактырец наблюдал за жизнью городка. Изучил каждое свободное пространство, все улицы, рассчитал, как распределить бойцов, куда направить самых отчаянных головорезов, где поставить засаду для возможных урусутских беглецов, где расположены амбары, в которых, вероятно, хранится сено, которое может вспыхнуть в первую очередь. Вторая длинная постройка, как он понял – конюшня. Следил очень внимательно, только раз отполз попить найденной у мертвецов воды и пожевать свой курт. Холодную телятину и свиное сало покойников аккуратно завернул в суму – надо взять с собой, пригодится, если голод прижмет.
   После полудня он разрешил себе еще поспать, с запасом на ночь – заслужил. Да и секретов у засеки не осталось. Не больше трех десятков воинов, еще столько же смердов, да если взять их тепленькими… Великий Бари’н, даруй победу своему слуге Туглаю, и он принесет тебе в жертву лучших, самых толстых и жирных баранов! Он молился, уже сомкнув веки.
   К вечеру юз-баши проснулся. Не терпелось вниз – когда-нибудь Казару надоест стоять, и он начнет звать хозяина. Наконец, стемнело. Только бы смена проводилась завтра! Внутри он уже готовился к тому, чтобы запустить наверх четверых урусутов, но справился бы он с ними – вопрос. А раз никого не появилось, так и не будет – не станут же они ночью меняться? Значит, сторожили здесь по два-три, а то и дольше, дня.
   Уже не боясь звона оружия о камни, надел саблю, аккуратно сполз вниз. Задрав голову, посмотрел на темный силуэт вершины скалы на звездном небе. Да, сорваться с такой кручи – верная смерть. Раздвигая рукой ветки, пошел через лесок. Увидев хозяина, Казар хотел сначала возмущенно заржать, но сотник обнял его за шею и, шепча ласковые слова, погладил. Затем обтер ему морду, стряхнув с терпеливого животного кровососов – комаров, слепней и мух, удалил с крупа пауков, прочих насекомых конь сгонял хвостом. Побыстрее вывел его на простор, дал пожевать черствую – все одно лакомство – лепешку, вскочил в седло с высокими луками, сжал бока скакуна пятками, направил в степь. Сначала шел шагом, точно по линии между скалой и селением – мало ли, углядят что в темноте, пусть им будет закрыт обзор. Затем, отъехав на безопасное расстояние, ускорил четвероногого друга и поскакал вниз по течению.
   Вскоре уже видел разъезд Кекина и Очирбата – они так радовались арактырцу, будто вечность его не видели. Наиль молодец, хоть и имел приказ в бой не вмешиваться, все сделал правильно – воины уже оголились, снаряжение затянули в кожаные мешки, наделали жердей из хвороста и камышовых связок для переправы. Туглай собрал десятников, уселись в кружок, рядом пристроился Илыгмышев нукер, юз-баши взял в руки прут и при бледном свете зажженной ветки принялся чертить на влажном песке схему заставы.
   – Я иду первым, – сказал он. – Со мной – десятки Гасана, Айдара и Тучака. Копыта коней обматываем, двигаемся шагом. Стены обходим за два полета стрелы. Затем здесь, – он взрыхлил песок, – коней оставляем, берем кошки и бежим пешими. У стен разделяемся. Тут, – он снова указал, – ворота. Тучак со своими воинами открывает их и, если надо, держит оборону, не давая закрыть. Но считаю, что держать ее будет не от кого.
   – Почему? – расстроился десятник.
   – Потому что основная часть урусутских воинов спит в длинном строении у башен. Мы перелезем стену и перебьем их сонных.
   – А если нас заметят и поднимут тревогу? – побеспокоился Гасан.
   – Тогда, – Тулгай поднял голову, – как только зазвенит колокол, другие семь десятков его услышат. Они должны сразу, галопом, скакать к заставе – если ворота открыты, въезжать в них и резать всех без разбору.
   – А как же рабы? – подал голос Назим.
   – У нас не будет времени гнать их пешим ходом в Орду. Можем брать только тех, кому можем дать своих коней. Это лишь девицы и дети старше десяти лет. Хотя, думаю, дети тоже обуза.
   – Ясно, ясно, – закивали десятники.
   – Если кто увидит малейший огонь – тушить. Это важнее добычи. Сначала дело. Понятно?
   – Понятно, понятно…
   – Каждый берет боевого коня, оставшихся скакунов пусть гонят к черной скале дожидаться войска. Аяз! – крикнул он в толпу бойцов.
   Никто не откликнулся.
   «Аяз, Аяз!» – понеслось по рядам.
   Подбежал юный мальчишка, в одной рубахе – уже приготовился к переправе. Бывалые вояки попрятали улыбки в усы.
   – Аяз, – произнес Туглай. – Поведешь табун из двухсот коней к Черному Камню. Вдоль этого берега против течения. Иди медленно, не спеши. К завтрашнему полудню – раньше не надо.
   – Но я хочу драться! – крикнул паренек, сжав кулаки, его губы тряслись от гнева.
   – Верь, твой клинок еще не раз обагрится кровью врага! Но сейчас мой приказ – вести табун. Ты хочешь ослушаться?
   – Нет, – вздохнул юнец.
   – Тогда за работу, – приказал арактырец, и юн-баши пошли к своим воинам гнать их в воду. Понимая, что он не может при всех давать указания личному оглановскому нукеру, сотник взял его за руку и отвел в сторону. Наиль, как всегда, улыбался.
   – Слушай, – прошептал Туглай. – Проследи, пожалуйста, чтобы при первых звуках колокола все без остатка поскакали к крепости.
   – Конечно.
   – А сам не спеши.
   – Да, – нукер улыбнулся краем губ. – Я подъеду позже – посмотрю, что у вас получилось.
   – В путь?
   – В путь.
 
   Крик и гомон потревоженных лебедей и уток не были настолько шумными, чтобы выдать. Переправились быстро – лишь два неумехи из десятка Энебиша отцепились от лошадиных грив, и течение унесло их за собой. Зная, что нельзя привлекать внимание, они не звали на помощь, но десятник сам заметил пропажу и нашел криворуких прибившимися к берегу невдалеке.
   Отряхивались кони, бойцы проверяли, не намокли ли стрелы и луки – влажная тетива в битве не помощница, надевали хуяги, облачались в снаряжение, поправляли шишаки и мисюрки, выдвигали-задвигали сабли – смотрели, не попала ли в ножны вода.
   Наконец, выстроились в шеренги. Копыта коней воинов выбранных десятков уже обмотали тряпками.
   – А ведь скоро рассвет, – показал на едва светлеющий восточный горизонт Наиль.
   – Успеем. Чо! – Туглай ударил пятками мокрого Казара, и тридцать бойцов отделились от основного отряда.
   Наблюдая за селением со скалы, арактырец понял, что немногие деревья рядом с ним недавно вырубили, дабы облегчить защищающимся обзор, но на западе осталась маленькая рощица, окруженная кустарником. Сейчас, в темноте, она являлась хоть каким-то заслоном, там они и оставили коней вместе со старым Эгде. Да, он еще хорохорится и рвется в драку, но пора ему уже угомониться. Пусть успокаивает скакунов, не дает им ни ржать, ни разбегаться.
   По команде, пригнувшись, быстро побежали к стене. Достигнув толстых заостренных бревен в ряд, привалились к ним спинами, чтобы отдышаться. Сотник показал направление рукой, Тучак кивнул и повел своих людей к воротам. Двадцать бойцов осторожно пошли в другую сторону. Не доходя до башни, Туглай всех остановил, и принялся делать знаки пальцами, кто с какой стороны ползет на стены. Кошки бросили одновременно – только одна не зацепилась, – дружно поползли наверх. Арактырец первым шагнул на дощатый настил, идущий вдоль всех стен. Очирбату и еще двум воинам указал на высокую башню. С другими молниеносно спустился по лестнице, через несколько мгновений небольшая толпа скопилась у входа в длинное строение.
   От главных ворот донесся ужасный предсмертный крик, и как-то разом зашлись злобным лаем все собаки заставы.
   – Вперед! – скомандовал Туглай и, стиснув зубы, ударил ногой незапертую дверь.
   Спящих ратников резали, как волки стадо. Кровь летела брызгами, попадала на стены и на потолок. Даже те, кто успел схватиться за оружие, без доспехов являлись слабыми противниками, да и бились спросонья плохо. Доски под ногами стали скользкими. У дальней стены несколько человек, закрывшись щитами, отбивались копьями, на которые безуспешно лезли монголы. Особенно выделялся здоровый, как медведь, урусут с двойным топором. Размахивая им из стороны в сторону, он уже успел раскрошить череп Шоне и надвое разрубить Тархана.
   – Стоп! – остановил сотник своих бойцов. – Назад!
   Недоумевая, воины отодвинулись. Защитники крепости, тяжело дыша, с ненавистью выглядывали противников в едва проникающем в мутные окна слабом свете утренних сумерек. Юз-баши сделал знак, подчиненные выстроились в шеренгу и начали одну за другой пускать стрелы. Со стонами и проклятьями поверженные валились на пол. В «медведе» торчало около десяти стрел, но он еще дышал. Арактырец подошел, присел, взглянул в наполненные жаждой мести злые глаза и добил могучего ратника ударом ножа под подбородок.
   Вдруг истерично забил колокол.
   – На улицы! – грозно прокричал Туглай.
   С боевым кличем «Хуррра!» – таиться уже не имелось смысла – бойцы выскочили наружу и побежали вдоль улочек, разя все на своем пути, забегая во дворы и в дома. Сотник вытер саблю и нож о холщовую рубаху мертвого урусута, вложил их в ножны, спустился с крыльца, поднял голову.
   На площадке высокой сторожевой башни один враг яростно дергал язык колокола, другой тыкал в ползущего вверх Ердена копьем.
   – Очирбад! – зло заревел юз-баши. Лезущий за Ерденом боец оглянулся на зов. Туглай снял с плеч лук и показал его воину. Тот радостно заулыбался – понял. Тут же съехал с покатой крыши. Выстрелили одновременно – копейщик получил две стрелы разом, но раненый Ерден уже летел вниз головой. Звонарь забил в колокол еще ожесточенней. Пусть зовет остальной отряд, пусть – грохот копыт уже раздавался внутри стен. Командир показал рукой – кончай, и Очирбад поразил урусута, после чего полез по веревке наверх – добивать и грабить неудачливого защитника крепости. Арактырец направился к воротам, тут, очевидно, у Тучака вышла заминка, раз кто-то криком скорой гибели всполошил местных псов.
   Но в открытые ворота вливались конные, меж домов бегали ошалевшие жители, всадники забавлялись, рубя мужчинам головы, а женщин хватая за волосы и забрасывая на крупы лошадей. Вдоль защитной стены он пошел по вытоптанной улочке дальше, и тут увидел изумительное зрелище: в образованном двумя поставленными под углом друг к другу домами пространстве, тем самым обезопасив себя с тыла, стоял настоящий баатур и, легко обращаясь с клинком, одним-двумя ударами обездвиживал всякого, кто на него кидался. Вокруг него уже лежало семь трупов, ползли в сторону двое раненых, и это явно не являлось пределом. В отличие от своих соратников он находился в полном вооружении, доспехи, казалось, сверкали даже в слабом утреннем свете, сабля выглядела невесомой и разила быстрее молнии. Из-под крепкого шелома выбивались пряди светлых волос, глаза своей синевой походили на воды Иртыша. А какой у него был халх! Нет, что он вытворял со своим щитом! Тот словно приклеили к руке смолой – урусут вертел им и так, и сяк, и влево, и над головой, и вправо, отбивал удары, отбивал стрелы, а одного монгола краем ударил в шею, и тот, хрипя, свалился навзничь, после чего удалец без труда пронзил его насквозь и снова принял боевую стойку. На него кинулись двое – отбив очень умелый – ничего не скажешь! – выпад Худербе тупой стороной сабли, он разом поставил щит под удар Сэрея и, присев, не делая следующего замаха, полоснул первого по ногам, пока тот падал, вонзил клинок Сэрею в пах под кольчугу и, выпрямившись, двумя резким взмахами достал кадыки и стоящему бойцу, и уже лежащему. Бармица не спасла ни одного, ни второго – чудесный клинок урусута вспорол железные кольца, будто кожу на животе ягненка.
   Еще два покойника. Пора вмешаться – а то так весь отряд перебьет. Но сотник не мог взгляд оторвать от волшебного воина. Это же его, Туглая способ ведения сабельного боя – обращать силу защитного удара в удар наступательный! Однако, почему его разом не осыплют стрелами? Зачем поодиночке бросаются под умелую руку? И тут он все понял. Он узнал в руках урусута легендарную саблю пропавшего на Саснак кыры знатного мамаевского вельможи Тибир-бека. Этот кавказский булат бек выкупил у царя касогов за прозрачный индийский камень размером с персик, табун из ста лошадей и пять хорасанских наложниц. Клинок клали перед покупателем поперек двух камней, и телохранители касогского властителя поочередно плясали на нем, а он не ломался. Затем царица брала свой волос и пускала его по воздуху, тот, едва коснувшись лезвия, разрезался на две половины. Его сварили из нескольких тончайших полос разных видов стали, потому он был так крепок и легок. Шел слух, что его заговорили местные шаманы, а царь касогов потом за прозрачный камень забрал у османского султана тысячу своих соплеменников, ранее уведенных в рабство. В набалдашнике сверкал рубин, на рукояти блестели самоцветы, а ножны покрывали бирюза и серебро. Так вот кто, оказывается, сразил Тибир-бека!
   Тем временем на коне подъехал Наиль и, глядя на гору трупов и светловолосого удальца, раскрыл рот от удивления.
   Раздался боевой клич – громадина Цырген, который мог схватить за рога быка и, закручивая их в сторону, повалить животное на землю, размахивая густо усеянной шипами палицей толщиной с ногу, кинулся на ратника. Один могучий удар пришелся по щиту, второй… Светловолосому не хватало силы одной руки, третий удар он остановил саблей, подпирая ее халхом. Монгол давил, касалось, еще миг, и защитник крепости не выдержит, но тот вдруг ударил нападающего ногой в колено, Цырген потерял равновесие и тут же получил рукоятью клинка в нос, а на шаге урусута назад лишился головы.
   Ратник снова встал в боевую стойку – щит защищает почти все туловище, на голенях – поножи, над верхним краем халха злые синие глаза внимательно следят за противником, правая рука поднята вверх, чуть отведена за плечо, острие окровавленной сабли направлено вперед.
   В атаку ринулся с копьем Чугте – и урусут сам кинулся навстречу, ударил древко носком ичига снизу вверх, наконечник вонзился в стену дома, а монгол неожиданно оказался с врагом лицом к лицу. Светловолосый прижал его к стене щитом, так сильно, что тот даже не мог высвободить руки, встретился взглядом с Туглаем, признал в нем главного, просунул саблю под щит, воткнул ее в живот Чугте и принялся туда-сюда поворачивать рукоять, не отрывая взора от арактырца. От воя побежденного кровь стыла в жилах, наконец он затих, обмяк, и урусут отнял щит. Тело брякнулось оземь, ратник вновь принял стойку.
   – Никому не вмешиваться! – рявкнул юз-баши.
   Он отдал ненужный халх ближайшему воину, снял с головы шишак, чтоб в неподходящий момент тот не сполз на глаза и не закрыл обзор. Показал свободную руку урусуту – мол, смотри, я без халха, и ты свой брось. Тот рассмеялся и повернул щит тыльной стороной. У защитника крепости отсутствовала кисть, и халх держался на руке с помощью хитроумной системы тонких ремешков, а верхний край оказался и вовсе пристегнут к опоясывающему грудь ремню особым ремнем с двумя крючками. Туглай уважительно кивнул – да, замечательные у тебя мастера. Но шелом урусут снял.
   Сотник жестом показал – выходи, сразимся, не стой в углу. Тот приблизился и снова принял стойку. Монгол прошелся туда-сюда, вынул из ножен оружие, со звоном коснулся кончиком своего лезвия тибир-бековского клинка. Окружившие их воины радостно заревели и принялись стучать по щитам айбатами, палашами и буздыганами. Туглай рванулся влево, тут же качнулся вправо, подбил вверх вражескую саблю и ударил сбоку – но только стукнул о мгновенно выставленный щит. У-у, какой быстрый баатур!
   Потом повторяемыми однообразными приемами арактырец, наступая, пытался выбить клинок из рук светловолосого, рассчитывая на его усталость – но куда там. Рукоять лежала в его ладони, как влитая. Сотник отступил, раздумывая, что предпринять, и едва не пропустил ответный выпад – кавказский булат звякнул о прочный наручень. Толпа вновь заревела, подбадривая командира. Да, нужна хитрость – именно так. Иначе остается только град стрел. Сблизился, – раз, раз! – лишь намекая на атаку, и вдруг подставил левое плечо – знал, что наплечник не выдержит лишь секиру. Обрадованный урусут ринулся в ловушку, поднял правую руку, открыл печень. Лопнул от удара наплечник монгола и одновременно разошлись кольчужные кольца на урусуте, но последний непостижимым образом успел качнуть корпусом, и клинок Туглая лишь взрезал кожу врага. Но так как появилась кровь, воины радостно издали победный вопль. Рано.
   Юз-баши показал, что наносит колющий удар, но сместился вправо, присел над сверкнувшей над головой сталью и, поднимаясь, полоснул по ремню, на котором крепился щит. Ремень лопнул, тяжесть щита полностью оказалась на предплечье баатура. Тот замешкался лишь на миг, такой короткий, что, наверное, и муха не успела бы сделать полный мах крылышком, но ратник опустил халх, открыл грудь, и Туглай вонзил в нее саблю… И еще, и еще!
   Светловолосый качнулся и упал на колени, затем пытался замахнутся клинком, но ничего не вышло. Он опрокинулся навзничь, на устах выступила кровавая пена, потом разжал пальцы, и булат Тибир-бека, переливаясь самоцветами, покатился в пыль.
   Пока многоголосая толпа восторженно ревела, арактырец наклонился к поверженному и произнес:
   – Ты очень храбро сражался! Ты – настоящий баатур!
   Ратник криво улыбнулся и плюнул кровью Туглаю в лицо. Сотник вынул платок с бухарской вышивкой, вытерся, засунул его обратно и только потом перерезал урусуту горло.
   Снял с пояса мертвеца ножны, нацепил на себя, затем поднял булат и принялся его тщательно вытирать травой. Вытер и свой клинок. Встретился взглядом с Наилем, тот показал – мол, молодец, я все видел. Арактырец кивнул.
   – Берчек! – позвал он молодого воина из Тучаковского десятка. – Обдери урусута – у него отличные доспехи и исключительный халх. Сложишь в мешок и отдашь мне позже.
   – Слушаюсь, – ответил боец.
   Одел шишак, расправил по плечам бармицу, вложил клинки в ножны. Подумать – у него та самая сабля Тибир-бека!
   – Я здесь еще не был у юго-восточного угла. Вы, все – забирайте трупы наших и несите к причалу, – развернулся и пошел вниз по улочке. Айдар и Тучак бодро засеменили следом.
   Наиль шагом направил за ними коня.

VI