– Кто пророчествовал о Магомете? Никто. А сколько имелось пророчеств о появлении Христа? И вообще – все религии говорят о том, какие жертвы приносят люди богам, и только православие – о том, какую жертву Бог принес человеку. Изыди!
   – Ты! – борода проповедника затряслась. – «Ашхаду ан ля иляха илль Аллах ва аашхаду анна Махаммадан абдуху ва расулюх»! – «Нет Бога, кроме Аллаха, и Махаммад – пророк его»! Наглый кяфир! Будет тебе бехешт! Тебя ждет кинжал мести, копье гнева и меч расплаты! Я уже вижу Азраила у тебя над головой! Что вы, христиане, можете вообще понимать! Вы даже думаете, что Земля стоит на слонах, китах и черепахе! А между тем – она круглая и в пути огибает солнце!
   – Фаттах, угомонись! – властно осадил его Илыгмыш. – Это самое смешное, что я вообще когда-нибудь слышал. Всем известно, что Тэнгер вбил во Вселенную Алтын Теек – Золотой Кол, соединив тем самым Небо и Землю. Вокруг этой оси кружатся Луна, Солнце и звезды. А на конце этой оси – Полярная звезда, ее всегда можно видеть в небе.
   – А этот кяфир родился под Зухрой – планетой дьявола! – указал пальцем на юного ратника факих, раз речь зашла о мироздании.
   – Не рождался я под планетой дьявола, – возразил пацан. – И по мне Земля должна плавать в эфире. Но не это суть главное! Пусть каждый верит в то, что ему больше нравится, и не надо другим народам ничего своего навязывать.
   – Кроме ясака, – ляпнул Туглай, и все заржали.
   – А молитва часто помогает в битве с врагом, – продолжил развивать свою мысль оглан. – Вон, Джучи во время осады Ургенча помолился Дайыку – Воде, и Желу – Ветру, Джейхун вышел из берегов и затопил крепость.
   – Вообще-то, Джучи с братьями разрушил плотину, – съязвил араб. – Потому река и ушла на город.
   – Вот прикажу тебя на кол посадить, – спокойно парировал повелитель, – и тогда рассказывай, в чьих словах больше правды.
   Фаттах покраснел до кончиков ушей и теперь только переводил.
   – Кумысу принесите мальчишке!
   Вбежала та же девушка, налила огромную чашу из бурдюка и поднесла Олегу.
   – Хмельное? – с сомнением спросил юный ратник.
   – Конечно, – удивился чингизид.
   – Только до дна – в знак уважения к хозяину, – добавил Наиль.
   – А я, что – гость? – оскалился мальчуган, но чашу взял и принялся глотать дурно пахнущую жидкость.
   Голова чуть закружилась.
   Наиль вдруг пожал плечами и сказал:
   – Спорьте, не спорьте, а сколько я поклонников богам не видел, все – похоже. Вот у нас есть такие основы:
   Три божественные заповеди:
   – верь в Бога Небесного, в Тэнгер, ибо других богов нет;
   – не придумывай идолов, есть вера одна – в Бога;
   – рассчитывай только на себя и на Его помощь.
   Шесть человеческих заповедей:
   – чти отца и мать, через них Бог дал тебе жизнь;
   – не убивай без нужды;
   – не блуди;
   – не воруй;
   – не лги;
   – не завидуй.
   Девять заповедей блаженства:
   – верь в Божий суд;
   – не бойся слез, сострадая ближнему;
   – чти адаты своего народа;
   – ищи правду и не бойся ее;
   – храни добрые чувства ко всем людям;
   – будь чист сердцем и делом;
   – не допускай ссор, стремись к миру;
   – помогай страдающим за правду;
   – верь душой, а не разумом.
   Сильно это от ислама и от христианства отличается?
   – Конечно! – взвился Фаттах. – На словах все правильно, но нужно еще видеть истину!
   – Истина – все боятся умереть, – сказал Илыгмыш. – А ты, волчонок – боишься смерти?
   – Боюсь, – ответил древоделя. – Кто ж ее не боится?
   – И ислам под страхом смерти примешь?
   – Нет, конечно. Святой Михаил Черниговский при вашем Батые кусту отказался поклониться и сквозь огонь пройти, так чрез то головы лишился, но сразу на небо и вознесся. Кусту, идолу! А ты говоришь – ислам!
   – Батый?.. Это Бату-хан? – оглан оглянулся на соратников, Наиль кивнул.
   – А что за Михаил такой?
   – Князь. Его Батый призвал и заставлял обряд пройти, прежде чем до себя допустить. Все русские князья и бояре прошли, а он отказался, ответив им словами Христа: «Какая польза человеку, если он приобретет царство мира всего, а душу свою погубит? И какой выкуп даст человек за душу свою? Кто будет чтить меня и слова мои в роде сем и признает меня пред людьми, того признаю и я пред отцом моим небесным. От того же, кто отречется от меня пред людьми, отрекусь и я пред отцом моим небесным». Ну, и разгневался хан, и велел Михаила убить. И теперь сидит князь, – Олежка почувствовал опьянение, – одесную… или ошую… не помню… Господа, в радости бесконечной, в свете неизреченном, и подавая дары исцеления русской земле, и всех приходящих с верою из иных стран исцеляя: хромым давая ходить, слепым давая прозрение, болящим выздоровление, закованным освобождение, темницам отверзение, печальным утешение, гонимым избавление…
   Когда факих переводил это, то, казалось, вот-вот расхохочется – но на кол не хотелось, и сопровождать собственными замечаниями услышанное он не посмел.
   – Упрямый вы народ, – утвердительно произнес повелитель, сделал знак, и плотницкому сыну принесли сладости.
   Тот, не стесняясь, принялся есть.
   – Пойдешь ко мне служить? – после короткой паузы спросил оглан.
   Олег чуть не подавился.
   – Как это? – еще не прожевав как следует, спросил он с полным ртом.
   – Ну как – гулямом в мое войско. Женим тебя на красавице, скот дадим, а остальное ты сам в походах завоюешь.
   – А вдруг обману?
   – А ты крест целуй.
   – А не соглашусь?
   – Тогда к четырем коням привяжем и пустим их во все стороны. Но учти, если дашь обещание служить, веру менять принуждать не станем.
   – А как же я на язычнице женюсь?
   – А в Сарае есть ваш этот…
   – Архиепископ, – подсказал Наиль.
   – Ну, вот. Окрестит как-нибудь.
   – Рано мне еще жениться.
   – Ну, жену найдем сейчас, а жить вместе станете, как время подойдет. Будешь десятником, затем сотником, а если сможешь всегда сражаться храбро и умело – кто знает, до кого дослужишься?
   – И что это – на всю жизнь?
   – Ну да.
   – Десять лет, – выставил Олег вперед ладони с растопыренными грязными пальцами. – Десять лет, а потом – вольную. И служу я только тебе. Нет тебя – нет и хозяина. И того хитроглазого, – кивнул он на Туглая, – ко мне не подпускайте. Зарежу ненароком.
   Ордынцы захохотали, и юз-баши – пуще всех.
   – Через десять лет, если доживешь, сам уходить не захочешь. Такой баатур завоюет и славу, и богатство. По рукам?
   – Большой камень, – без перевода для мальчишки, зло зашептал повелителю Фаттах, – ты хочешь положить в свой ичиг…
   Тот только отмахнулся.
   Язык у мальчугана стал вязким, голова помутнела. Вот и побратался с татарами, или как там правильно – монголами… ну их… Убийцами отца и матери… И нерожденного брата… И Андрюхи… И Митрохи, и Колюни, и Васятки… Разбойниками, насильниками… Но хоть отречься не заставляют… А и к черту! Десять лет – не вся жизнь! А там и на родину…
   – По рукам, – ответил.
   – Еще кумысу! – скомандовал Илыгмыш…
 
   Проснулся Олег на земле в потемках. Через круглое отверстие над головой виднелись звезды. Вокруг, лежа вповалку, сопели люди. В животе урчало, бурчало и шумело. Голова казалась куском чугуна. Хорошим таким, большим куском. Пошатываясь и наступая на руки и на ноги возмущавшихся сквозь сон ордынцев, он пробрался к выходу, откинул полог и отбежал от него как можно дальше. Нашел мелкую канавку и наклонился. Его вывернуло. Раз, другой. Старательно вдохнул в себя как можно больше воздуху. Воды! Сейчас бы воды! А где ее ночью взять? Схватишь чей-нибудь бурдюк – еще руку отрубят, как вору. Или откроешь, а там опять – фу, даже думать противно! – кумыс.
   Направился обратно. Еще бы юрту не перепутать. Нет, своя. Свыкшиеся с темнотой глаза углядели, что дрыхнут одни коротышки. Посмотрел внимательней – так и есть, детвора! Дом такой у них, што ль, для сироток?
   Решил не думать ни о чем, постарался заснуть.
 
   Утром всех разбудил грозный окрик. Толкаясь, начали выбегать наружу. Олег держался последним – чего торопиться? На него с удивлением косились, но никто ничего не сказал. Немолодой ордынец в меховой шапке и с кнутом покрикивал на ребят, подгоняя. Пошли гуртом в сторону. У одного из костров с котлом дети уселись в отдельный кружок, получили по миске, в которые две женщины в платьях до пят принялись наливать какое-то варево. Белый Лоб в замешательстве остался стоять.
   Монгол ткнул его кнутовищем и сказал:
   – Я – Дэлгэр. Твой учитель. Ты – ученик. Или меня слушаешь, или не ешь. Все они, – показал он на мальцов, – мои. Отцов нет, матерей нет. Самые злые воины будут. Ты тоже.
   – Русский откуда знаешь? – спросил плотницкий сын.
   – С послом в Киеве был. Один год был. Иди есть.
   – Как я сюда, – Олежка показал на юрту, – попал?
   – Туглай принес. На плечах. Иди.
   Древоделя подошел к сиротам, расположился рядом. Одна из баб сунула ему миску в руки. Олег посмотрел на соседей. Они пили варево, оставшиеся на дне кусочки мяса и лапшу брали пальцами и совали в рот.
   – Бешбармак! – улыбнулась тетка.
   Ну, бешбармак, так бешбармак.
   – Амарбат! – ткнул себя кулаком сидящий слева пузатенький мальчишка.
   – Наран! – выглянул из-за его плеча ушастый паренек с обожженным лицом без бровей.
   – Олег! – ответил новичок. Вот и познакомились.
   После завтрака все побежали за стойбище. Около «своей» юрты из рук Дэлгэра юный ратник получил ватный зипун, штаны, драную старую шапку из облезлой белки и лапти с суконными чулками. Догнал прочих. У всех имелись луки, они метко стреляли в крепко связанные пучки хвороста, стоймя расположенные в поле.
   – На, – сказал учитель, подавая лук и стрелу.
   Отрок натянул, стрельнул – позорно задребезжала тетива, стрела улетела куда-то вправо. Небольшая толпа маленьких разбойников дружно захохотала.
   Наставник терпеливо объяснил, как класть стрелу, как тянуть – левая рука в суставах неподвижна, правый локоть «смотрит» вверх, – когда отпускать пальцы, как учитывать ветер, как держать лук. Оставил на месте, пока не попадет в цель. Будущих бойцов повел дальше – они подозвали лошадей, вскочили на животных без седел, и, ухватившись только за гривы, помчались в степь.
   Сжав зубы, Олег стрелял и стрелял в пучки, пока с переменным успехом не начал попадать. Чем сильнее он уставал, тем яснее проявлялась мечта – бросить все к чертям, прокрасться ночью к этому «Туглаю» и перерезать ему горло… А крест зачем целовал? Спьяну, но целовал?
   Нынешние «друзья» вернулись веселым табуном. Похвалив за то, что из предложенных пяти раз плотницкий сын попал в цель хотя бы три, Дэлгэр дал ему оседланного коня. Тот недобро посмотрел на урусута и показал огромные зубы.
   – На коне ездил? – строго спросил монгол.
   Юный ратник согласно кивнул. Ездил? Да не то слово!
   Попытался залезть, крикнул:
   – Подсоби!
   Учитель забросил его на скакуна, помог всунуть ноги в короткие – по росту – стремена, всунул в руки узду и вдруг – к-а-а-ак на того крикнул! Понесся по степи старый – скоро на бешбармак – конь! Как мог, Олег старался удержаться в седле, болтался ванькой-встанькой, вроде урезонил вздорное животное, но вскоре его догнал лихой Наран, схватил за уздцы чужого скакуна и повел обратно. Все лежали и покатывались со смеху. И чего это они? Не видят – коняка бешеный?
   Дэлгэр под общий хохот только покачал головой.
   – Вы, урусуты, все одинаковы. Не надо его все время дергать за поводья! Отпусти! Дай ему самому лететь по степи! Слушай его бег! Слейся с ним! Конь – крылья монгола! Лети!
   «Ну я же не монгол?» – подумал Олежка и вытер нос.
   Учитель, не глядя, сунул загнутый носок ичига в стремя, без какого-либо видимого усилия взмыл в седло. Послушный умелой руке хозяина, скакун преобразился: пошел наметом, потом дважды встал на дыбы и, наконец, перешел в ровную рысь. Наездник сидел легко и красиво, чуть откинувшись назад.
   – Чо! – погнал он коня галопом, на скаку перевернулся задом наперед, обратно, коснулся ладонью земли, держась за переднюю луку, ударил о землю ногами и снова взмыл на круп. Благодарно пошлепывая животное по шее, подъехал к мальчишкам.
   – Понял? – спросил он у плотницкого сына.
   – Понял… – сквозь зубы ответил тот.
   В обед снова ели вареное мясо. Старший собственной рукой ножом разрезал на части и каждому давал кусок сообразно положению ученика. Естественно, древоделе достался самый маленький. Когда, сытые, валялись в траве, учитель рассказывал что-то веселое в лицах, будущие покорители Вселенной покатывались со смеху.
   Солнышко как следует прогрело воздух. Теперь начали бороться – оголились по пояс и, кряхтя, сопя и ругаясь, хватаясь за кушаки, принялись валить друг друга в изъеденную скотом до голызины траву.
   – Корэш, борьба! – сказал Дэлгэр юному ратнику. – Хватать за кушак, не бить! Амарбат!
   Подбежал давешний знакомец, принял стойку. Наставник сделал знак, и тот кинулся Олегу под руку, стараясь ухватить пояс за спиной, юный ратник повернулся боком, подцепил Амарбата за кушак спереди и, продолжая движение маленького монгола, сильно толкнул его в первоначальном направлении, подставив бедро. Мальчишка кубарем полетел в пыль, прочие загалдели.
   – Хорошо! – похвалил учитель. – Очень хорошо!
   Тут к занимающимся подлетел еще один пацан – наверное, сын какого-то мурзы – слишком хорошо и ярко был одет. Что-то бойко проорал на своем, Дэлгэр сделал знак рукой, и все поспешили в стойбище.
   Заметив недоумение юного ратника, учитель произнес:
   – Будет казнь. Надо смотреть, – и зашагал вперед.
   – Какая казнь, кого? – спросил древоделя, семеня за кривоногим, раскачивающимся из стороны в стороны – ясно, что тот в седле проводил больше времени, чем на земле – монголом.
   – Как это на русском? – сделал умелый всадник руками неприличный жест. – О! Прелюбодеяние!
   За прелюбодеяние? Казнь? По пять жен и десять наложниц имеют, и все равно – преступление? Скорей всего, какой-либо не слишком знатный супругу кого-то слишком важного соблазнил.
   Недалеко от очень памятного Олежке зиндана одной веревкой повязали шеи молодого крепкого парня и совсем юной девицы с изящными подвесками на косах, множеством серебряных монет, связанных меж собой, на груди, и блестящими серьгами в ушах. Можно сказать, что она выглядела очень красивой.
   Под ор многочисленных зрителей трое палачей перекинули веревку через горб лежавшего на земле вельблюда, хрипящего, плюющегося, и принялись его яростно стегать, хотя он не желал вставать вовсе. Наконец он выпрямился на своих длиннющих ногах, и тела жертв повисли по обе стороны туловища животного. Парень отчаянно дергал конечностями и синел лицом, высунув язык, девица висела плотно, очевидно, сразу сломала шею. Со ступней трупов капала жижа. Зрители, как ни в чем не бывало, разбрелись, возвратившись к своим делам, вельблюда со страшной ношей палачи погнали в степь – зарыть тела.
   Вечером дрались на палках, опять жрали бульон, подходили знакомиться другие малолетние ордынцы – Олег сидел, с тоской смотрел на темнеющее небо и думал – неужели, Господи, это теперь жизнь моя на многие лета? Степь, трава, кони и конина, вонь спящих вповалку тел, сизый дым под закопченным куполом юрты и кровавые набеги на чужие племена и народы? Жуть, жуть, жуть!
   Когда укладывался почивать на войлок, ему знаками показали – выйди наружу, зовут. Уже зевая – загоняли за день, нехристи! – ступил за порог и развеселился – стояли старик-лекарь и его внучка. Девчонка прямо-таки нарядилась – в цветастом халате, шапочке с кисеей и бусинами, на груди – монеты в связках, на ногах – красные ичиги. Она сунула ему в руку мешочек, вспыхнула и убежала.
   – Гостинец! – пояснил старичок открывшему рот от удивления парнишке. – Сухой слива, сладкий!
   – Ну-у… – потер плотницкий сын макушку дланью, – спасибо…
   – Станишь жену выбирать, выбирай Алтантуяа! Ты холёший гулям будишь, очень холёший! Ты ей нравишься!
   – Да я как-то не тороплюсь пока…
   – Завтра поход! Илыгмыш уходит! Войско уходит! К Тохтамышу! Оглан хочет, чтобы ты жену при нем выбрал! Вдруг не вернется?
   – А куда поход? – живот почему-то заскребло изнутри.
   – За Дон, на Москву!
   – Почему на Москву?! – похолодел Олежка. – Зачем на Москву? Тохтамыш с Димитрием не в которе!
   – Не знаю! – ответил лекарь. – Совсем не знаю! Тоже ухожу! Убьют – возьми Алтантуяа, самый холёший жена будет!
   Олег развернулся и пошел в юрту. Какая, к чертям, жена, когда ордынцы опять на Русь лезут?! Он упал на войлок, подложил под голову шапку, уткнулся лицом в облезлый беличий хвост и беззвучно и горько зарыдал. Соленые слезы текли по свежему рубцу на грязной щеке, плечи тряслись. Война! Да устоит ли Москва?..

Часть 3
Апрель 1982-го года
Москва

I

   Если сновидение становится отчетливым и понятным – наступило утро. В последнее время ему постоянно снились вьючные животные. Невиданные в реальной жизни мулы, буйволы, ослы… Сейчас Олег почему-то скакал на коне, приземистом, с длинной гривой, в маленьком седле, воздух становился полупрозрачным и водянистым из-за поднимающегося солнца – он от кого-то или чего-то отчаянно бежал. Страх ощущался ясно, настолько, что он проснулся. Пробуждение до нудного звона огромного будильника – вообще-то, в радость. Сразу можно включать фонарик и под одеялом читать очередную книжку – сейчас фаворитами являлись Любавский, Павлов-Сильванский и Допш на английском – пока механическое чудовище противным рыком все же не подаст сигнал, что пора на пробежку. И после этих двадцати пяти интенсивных минут физического развития в противовес духовному (Допшу данное время тоже не являлось лишним) можно собираться в школу. Но сегодня, едва он разомкнул веки, юный ученик увидел на фоне разгорающихся утренних заоконных сумерек фигуру брата в кресле. Уши на голове стали непропорционально большими – из-под наушников пробивался манящий звук, на проигрывателе «Электроника» горела красная лампочка. Новая пластинка!
   Олег выпрыгнул из кровати, подбежал к Игорю. Тот со вздохом стянул наушники.
   – Ну и что тебе не спится?
   – А тебе? – разобиделся младший. Братец, наверное, пришел вчера слишком поздно – сначала тренировка, потом альбом выменивал – вот Олег раньше нужного и заснул. Мог бы Игореша, однако, разбудить, похвастаться. Не-е-ет, все себе, единоличник! И ночью обязательно раз прослушал, и утром раньше обыкновенного поднялся.
   – «Цеппелины»! – гордо ответил тот. – 79-й, свежак!
   – «Вход через выход»! – восхитился соня. – С обложкой?
   – На, – Игорь взял со стола четырехугольный конверт и протянул его брату.
   Тот жадно схватил искомое в руки и, отодвинув штору, поднес к окну. На обложке изображался человек, сидящий за стойкой бара. В руке он сжимал клочок почти полностью сожженной записки. Рядом стояло еще пять посетителей. Олег восхищенно присвистнул.
   – А самое интересное, – заерзал в кресле старший, – что если вкладыш смочить водой, то он станет цветным! Я вчера еле вытерпел, так хотелось это сделать! Но я решил, что тогда ты меня точно убьешь.
   – А за что еще я должен тебя убивать? – изумился ученик, и вдруг страшная догадка вонзилась в мозг. – Ты «Лед Зеппелин» не просто так взял послушать?
   Брат, скорчив расстроенную мину, покачал головой.
   – Ну конечно! – продолжил развивать дедукцию Олег. – Иначе кто б тебе дал конверт и разрешил эксперимент с вкладышем! И не купил – откуда деньги?!
   Старший молча кивнул.
   – Обменял! – ахнул соня. Все проспал!
   – Ну, он пятьдесят рублей стоит! – оправдываясь, заговорил Игорь. – А не забрать я его не мог…
   – На что выменял, рожа? – заскрипел зубами Олежка.
   Старший виновато развел руки:
   – На «Династию» «Кисс» и на квиновский «Джаз».
   Юный меломан со стоном рухнул на соседний стул.
   – Две за одну! Дурак!
   – Сам дурак! – обиделся старший. – «Кисс» попиленный – максимум четвертак…
   – «Квин» – сороковник! – чуть не заплакал Олег. – И причем тут деньги, это же моя любимая пластинка…
   – Твоя любимая, но покупал ее я, и за свои! – рассердился Игорь. – Она тоже пиленная, так что – тридцатник. Итого – 55, все по-честному. Пятерку сдачи мне дали. Значочками своими занимайся, а в мои дела не лезь.
   – Ну конечно, – Олег поднялся со стула и побрел было из комнаты. Обернувшись, выдавил из себя: – Я бы «Квинов» у тебя сам выкупил. Почему не предложил?
   – Я «Джаз» переписал всем, кому можно, – приложив ладонь к сердцу, что означало крайнюю степень искренности, ответил брат. – Как и «Династию». Одна запись – трояк. Я на «Цеппелинах» минимум двадцатник сделаю. А то и тридцатник. А «Джаз» на мафоне можешь слушать.
   – Спекулянт! – уже у двери пробормотал младший, впрочем, уже совсем не зло.
   – Сам такой! – улыбнулся брат.
   – Я умоюсь и вернусь – без меня вкладыш не трогай!
   – Только ты в темпе.
   – Ланна!
   Олег юркнул через коридор в туалет, затем зашел в ванную и принялся долго плескать себе в лицо холодной водой, потер за ушами, смочил затылок и шею. Вытерся, тихо выполз, закрыл за собой дверь, шпионом прокрался на кухню. Открыл холодильник, как назло, звякнули бутылки. Наклонился, взял бутылку кефира, осторожно, прокрутив, снял зеленую крышечку из фольги, отпил из горлышка. Вот тебе и окончательное пробуждение. Заскользил вдоль стены обратно. В узком коридоре между стен была укреплена отполированная труба из нержавейки – домашний турник. Он подпрыгнул, ухватился поудобнее, начал подтягиваться. Раз-два-три… Десять… Восемнадцать… Слез, опять не дойдя до двадцати.
   «Лентяй! – подумал Олег. – Ты не достоин носить гордое имя ригориста…»
   Войдя в комнату, зажег свет. Только тут он заметил стоявший на письменном столе стакан с водой и кисточку. Да, брат уже вчера готовился совершить преступление века. Есть у него все-таки совесть – вовремя остановился.
   – Поехали? – спросил младший. Игорь стащил наушники, повернулся к проигрывателю, осторожно снял иглу с крутящегося диска.
   – Какой-то неправильный «Лед Зеппелин», – удивленно протянул он. – Мягкий, как дискач.
   – Да ну! – в свою очередь изумился Олежка. – Хорошо, вечером вынесу вердикт.
   – Вынесешь, вынесешь… Садись.
   Юный ученик устроился на стуле, брат, стоя, окунул кисть в воду и начал медленно водить нежной щеточкой по бумаге.
   – Что-то не расцвечивается… – мигом погрустнел старший.
   – Может, время нужно? – повернулся к нему Олег.
   – Да какое время! – начал кипятиться Игорь. – Надули, гады!
   «Ригорист» взял в руки главный конверт, перевернул, долго изучал текст, затем ткнул в него пальцем.
   – Место производство – Индия! По лицензии. Ну, и чего ты хотел?
   – А мне сказали – «фирма’»! И что теперь делать? – брат запустил пальцы в густые волосы и сдавил себе голову. Да какую уж теперь «голову» – башку дурную!
   – Бабки отбивать! – гордо отсоветовал Олежка. – На перепродаже денег уже не сделаешь. Только запись! Лицензионные – не дороже тридцатки!
   – А-а-а!.. – застонал старший.
   Только тут юный ученик понял, что говорят они не как обычно по утрам, шепотом, а во весь голос. Дверь отворилась, и вошел заспанный отец.
   – Ну почему у всех дети, как дети, – щурясь на свет электролампочки, сказал он, – любят поспать, поваляться, а у меня ежедневное «и вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос»? Ну что вас заставляет вскакивать ни свет, ни заря?
   – Кто рано встает, тому бог дает, – спокойно ответил Игорь.
   – Морока мне с вами, – произнес папа, широко зевнув. – И маму разбудили… Значит, надо провести лишние минуты с пользой!
   – Ага, – ответил Игорь и включил проигрыватель. – А мы чем занимаемся?
   Младший поднял руку, как перед учителем на уроке.
   – Я пойду, побегаю?
   – Пойдешь или побежишь? Что за построение фразы – «пойду» и одновременно «побегаю»? Как так можно поступать с русским языком? Два! Кол!
   – Извини, пап… – Олежка опустил глаза, не зная, куда деться от стыда.
   – И?..
   – Я, пожалуй, отправлюсь на утреннюю пробежку…
   – Отправляйся. Три с плюсом, – отец опять зевнул, развернулся и ушел.
   Младший одевался под хихиканье брата, что только добавило скорости. Олег взял с полки ключи, вышел в коридор, быстро натянул кеды, открыл дверь и шмыгнул наружу. Сразу прыгнул на лестницу – лифт для больных и пожилых. Пятый… Третий… Первый. Выбежав на улицу, принялся делать махи руками, так и засеменил трусцой вдоль Ломоносовского. Привычный маршрут – до Николая Коперника, и по этой улице мимо цирка и музыкального театра до Университетского, затем, уже с ускорениями, обратно.
   Домой он ввалился мокрый от пота. Скинув кеды, помчался под душ в ванную комнату. Как хорошо, что Игорь не успел ее занять – видимо, исследование идеологического врага продолжается.
   Только, вытирая волосы полотенцем с космической скоростью, вышел, как по квартире покатился мощный зов мамы:
   – Дети, завтракать!
   – По дороге съем! – прокричал он в ответ, заходя в комнату. Брат по-прежнему сидел в наушниках – все правильно, с первого раза музыку никогда не распробуешь. В прошлом году, летом, Олег даже отказался от поездки в пионерский лагерь, когда Игорь притащил сразу две пластинки «Дип Перпл». Слушал все композиции подряд, пока, думается, каждую песню наизусть не выучил.