Дмитрий Володихин. Команда бесстрашных бойцов

   Катя нахмурилась.
   – А ну-ка хватит болтать попусту. Чаю хотите? Чай они нам принесли – первый класс!
   Тэйки не стала спорить.
   – Давай свой чай.
   Немо уточнил:
   – Мне бы покрепче. Очень крепкий.
   Какой кайф – спорить с мадам? Вот с Даней препираться – одно удовольствие. Во-первых, он бесится. Во-вторых, адреналина – море. В-третьих, Даня вроде как равный, а Катя – совсем другое дело. Она ведь сущий уникум, легенда. Ни в одной команде нет такого бойца. Ей тридцать семь лет, а люди столько не живут, иначе это не люди, а монстры какие-нибудь, киберпотрохами набитые от ушей и до пят. Или это магические зверушки, и только внешность у них человеческая. А Катя – не монстр и не зверушка, электроники в ее голове и в ее мышцах – ноль, она таких штучек не любит; магии, допустим, где-то она училась, у подземных, что ли: колечко у нее серебряное, совершенно особенное, с гоблинскими письменами, на пальчике красуется, в точности как у мажьих учеников, да только и магию она терпеть не может… Один раз сказала Тэйки, когда устала от ее вопросов про давнюю свою магическую учебу: «Вот что, красотка! Про магию я тебе скажу одно: не сунешься – не вляпаешься, а не вляпаешься – не будешь вонять. И заткнись, пожалуйста, если тебе не трудно». А любит она генерала Кроху, которого нет уже четыре года. И за эти четыре года она так ни с кем и не переспала, а что живет вместе с Даней, так никакой пользы ей от такого житья нет, потому что ведут они себя как ангелы. Ни он ее не тронет, дубина, ни она его не тронет, колода. Даня-то понятно, у него в команде Торчка старая любовь – рябая Милка, да еще с генеральшей Женькой Рытовой он не прочь, хотя какая Рытова генеральша – так, пшик один… Вот Тэйки была бы генеральшей – да! Что надо была бы она генеральшей. Ладно… Катя всегда удивляла Тэйки. Такая тихоня, а вот полез к ней Баклажан из той же рытовской команды, и никто не знает, успел он Катю изнасиловать, или только помял, а потом болтать всякую чухню принялся, глядь – уже Катя из-за угла выезжает на круизере, влетает в компанию, аккуратно сбивает одного Баклажана и делает разворот. Баклажан валяется со сломанными ногами и верещит, мол, спасите, и, мол, за что?! Рытова верещит, мол, какого хрена? А Катя делает по телу Баклажана еще два рейса – чтоб наверняка… Как она такая выжила, через все прошла? У подземных есть люди – лет под тридцать. В Секретном войске был у Тэйки мужик, так ему год назад было двадцать семь… Но ведь не тридцать семь! А Катя еще догоблинский мир помнит в точности. И не мужиковатая совсем. Везде мягкая, круглая, как бы слабая. Да она и не очень сильная, нет, по всему видно. И маленькая такая, в смысле низенькая. Зато вся команда ее любит: она вроде мамы, одной на троих, одной доброй и не очень строгой мамы… Может, потому она и выжила, что ее все любили? Сейчас ведь ни к кому привязываться нельзя, это себе дороже, это табу. А к Кате – можно, к ней – безопасно. Конечно, еще она может испугать. Во-первых, носит по старой памяти все только черное, кожаное, железяками увешанное, да еще бреется наголо. Правда, нормального человека нынче такими цацками не проймешь. Во-вторых, половина ее лица – неестественного серо-серебристого цвета. Большое серо-серебристое пятно с неровными краями покрывает нос, левую щеку, половину лба и подбородка; верхняя губа приняла тот же нечеловеческий оттенок. В темноте вся эта радость источает бледно-зеленое сияние… Штопали ее наскоряк медики Секретного войска, свой-то, паршивец, отказался: «Я ее просто убью, а не починю. Я такие сложные вещи делать не умею…» А тамошние люди покачали головами и сказали: «Сошьем. Но страшилка выйдет еще та. Подходящих материалов не хватает, поэтому маску мы ей поставим, из… а, вам лучше не забивать голову, ребята». Жутковато выглядит, точно… а не надо лишний раз пялиться!
   – А что они от нас хотят, подземные эти?
   Катя собрала губы розочкой, и от этого Тэйки поплохело. Если честная, добрая, мамашистая Катерина отвечает не сразу, если она губки складывает по-особенному, значит, жди подставы, да еще такой подставы, что кипящего дерьма будет аж по самые рога.
   – Видишь ли, красотка, я… не совсем в курсе. Сейчас будет наш великий генерал, вот он пускай все и объяснит.
   – О-о-о! – только и могла ответить Тэйки. – Что, до такой степени?
   Катя молчит.
   – А может, я не согласна. Может, мы еще похерим это дело. Может…
   – Нет! – кричит Немо.
   – Почему – нет? Я такая, я могу…
   – Да не в тебе дело! Не будет Дани сейчас. Его вообще не будет, если мы живо не поднимемся и не встретим его. Быстренько надо, быстренько!
   – Кто… его?
   – Верные защитники. Неполное отделение.
   Немо выскочил из-за стола и пошел ко входному люку. Тэйки без лишних разговоров отправилась за ним. Катя сняла с оружейной стенки самодельный тесак и ручной пулемет Калашникова без сошек; открыла люк; задраила люк снаружи; сняла машинку с предохранителя и передернула затвор, жалея о том, что к этой убойной железяке у них осталась всего одна запасная обойма. Ну да нечего мечтать о лишних патронах: добывать их команда будет потом, а жить надо здесь и сейчас.
   – Ну что же, – сказала она сама себе вполголоса, – мы всегда рады гостям.

Глава 4
Генералу не везет

   …Даня сколько себя знал, не верил, что есть на свете хоть что-то, не способное на предательство. Техника выходит из строя прежде всего. Люди ненадежны, и даже лучшие из них, самые честные, самые добрые, обязательно имеют какую-нибудь уязвимую точку, и если ты ее знаешь, остается разок вдарить по ней, как следует, чтобы сломать человека. Магия подводит всегда, при любых обстоятельствах, ее бы лучше сторониться. Собственным глазам можно верить очень умеренно, собственным ушам – еще того меньше, собственное тело врет на каждом шагу. Оно говорит тебе: я устало, я истощено, мне бы сейчас просто лечь, да тихо помереть, в то время как на самом деле оно еще и побегать, и подраться может, а помрет естественной смертью где-нибудь между двадцатью и двадцатью пятью годами, как у всех нормальных людей. Пока ему только пятнадцать, и щадить его – только себе во вред. Нет, джентльмены, никакой пощады!
   Сегодня его предало все оптом. День такой выдался – несчастливый. Как всегда, отправляясь в Вольную зону, к монахам, Даня особенно не волновался. Да что там, по каменным блокам, остаткам моста, который Катя почему-то упорно называет «Метромостом», да по ржавым крышам вагонов, точащим из реки, да железной арматуре, да по грязи, которой намыло просто немерено, да пару раз перескочить через проливчики, прорытые рекой в этой «запруде», да в одном месте вброд, да на той еще стороне с километр ходу. Ерунда. Родные места. Каждый бульдик знаком. А там, в Новодевичьем монастыре, полная безопасность. Монахи возвели стену втрое выше старой, – старая-то было как бы вокруг садика-огородика, несерьезно, – поставили орудия в амбразуры, пулеметы, огнеметы, четыре вертолета у них, а главное, ни с какой магией туда не проберешься, магию живо отшибает. Потому и называют такие места вольными зонами. Еще метров на двести, а то и на триста вокруг стен – тоже чисто, ни одна магическая вещичка не фунциклирует, проверено. Они даже сажают тут что-то, картошку, что ли… Ну, это понятно, кушать-то хочется. Гоблинская дружина и Верные защитники сюда ни по разу совались, только зона им не по зубам. Три года назад врагам последний раз поддудилось крупную вольную зону сломать – Симонову. Остальные с тех пор железно держатся, даже, говорят, кое-где расширяться начали…
   В общем, нарядился Даня как на прогулку. Он всегда ходил в старой солдатской форме, они как-то на складе нашли кучу такой формы. Зеленая, хотя и называет ее Катя «хаки», но слово это непонятно никому, и пусть бы лучше не выдумывала глупостей. Ручную гранату Ф-1 в карман положил. Старый пистолет Макарова за пояс сунул, и к нему одну запасную обойму прихватил. Ножны с финкой подцепил к ремню. «Огненный молот» – новенький, производства подземных, за добрые гоблинские сапоги, с трупа снятые, выменянный, к правому предплечью скотчем примотал. Серебряный нательный крест, который Дане от родителей достался, поцеловал. Крест – лучший пропуск в вольную зону. Без него туда соваться резону нет. Только вот с «огненным молотом» он будет конфликтовать… Такие артефакты всегда конфликтуют между собой. Ну и фигли? Сходить на два шага от дома, ерунда какая…
   Вот и сходил, мать твою сорок восемь!
   Нет, ходил он не напрасно. На дело, заказанное команде Подземным Кругом, без кое-каких причиндалов даже в мыслях наяриваться не стоит. Смертельный аттракцион – переть на гоблинского мага с обычным оружием… А тут еще… тьфу. Только от нужды с пронырами этими подружишься. И ведь самая нужда надвигается – по боеприпасам и по харчам. Если ничего не делать, просто загнешься. Вот команда Башмакова и нарвалась, ослабли ребята с голодухи, какое-то мелкое зверье их порвало. Всех троих. А команду Штыря верные защитники перестреляли. У парней патроны вышли, прочие дела вышли, бери их тепленькими… Девять человек было у Штыря, это ж не команда, эта командища! А пропал ни за грош, на пустом месте. От паршивых овец, верных защитников, которых только ленивый не бил и не грабил!..
   В общем, надо было Дане в монастырь. И пока туда ходил Даня, все было чики-чики. И там тоже ему помогли, плюс еще со старыми знакомыми потрепался: по всему выходит, не тот уже враг… От таких мыслей хорошо сделалось Дане, и на обратном пути он тупо нарвался на дикую банду. Нарвался там, где никто, даже пацан семилетний ни за что не нарвется. Нарвался на приезжих – еще того позорнее.
   Посреди реки.
   Он как раз перепрыгнул с большой каменной глыбы на крышу полузатопленного метровагона, поскользнулся, замахал руками, восстанавливая равновесие, и вдруг услышал негромкий голос:
   – А теперь, салабон, так и застынь, руки не опускай. Стоять! Не опускай, я сказал!
   Короткая автоматная очередь. Вода издает звук поцелуя, твердь крыши взвизгивает, принимая в себя пулю.
   «Дурень…ля. Попал, как кур в ощип», – с досадой подумал Даня, подчиняясь приказу.
   – Братья, я генерал Даня!
   – А нам местное дерьмо по х…ю.
   Сознание его живо очистилось от лишних, ввергших в неприятности мыслей. Так. Один с автоматом в пятнадцати метрах за грудой камней – руиной быка. Другой рядышком, за соседней руиной. О! Худо. Целится из снайперской винтовки. Этот опасен по-настоящему. Еще двое перегораживают путь вперед, но у них, кажется, только сабли какие-то, дерьмо собачье. И сколько-то народу на берегу, с той стороны. Сколько? Один? Пять? Десять? Чуткие уши Дани уловили клацанье затвором сзади. Затвор автоматный, ни с чем не спутаешь. Значит, как минимум шесть целей…
   – Сейчас ты ляжешь, салабон, руки положишь на голову, и все твои движения будут медленными, очень медленными… ты же не хочешь покрасить реку в красное, нет? Давай, тихонечко. Не боись, мы барахлишко-то снимем, а жизнишку твою грошовую оставим, к чему она нам? Ку-уда! Огонь!
   Даня очень хорошо знал: люди, склонные к болтовне, лучше дело не сделают, пусть даже самое дорогое, самое главное дело в своей жизни, но длинную фразу обязательно доведут до конца. Таких – хлебом не корми, дай только свое доболтать… А жить ему оставалось самую малость, потому что бойцов из диких банд, бродивших от одной ничейной земли к другой и нападавших на местные команды, без пощады травили всем сообществом. Так лучше бы им теперь свидетеля не оставлять – гонять не будут. И Даня прыгнул назад, прогибом, прямо в воду, рискуя при этом расшибить хребет, если со дна торчит какая-нибудь железяка. В прыжке он успел выстрелить всего один раз, особым движением пальцев подключив «огненный молот». Но в своей команде Даня был не только генералом, а значит, специалистом по тактике. Он все знал понемногу, особенно же поработал над стрельбой. При любой операции огневая поддержка была на нем. Поэтому теперь он, падая, поразил единственного реально опасного бойца чужаков – снайпера.
   Брызги полетели во все стороны. Автоматные очереди вспороли медленное течение реки. Старшой банды захлебывался матом. Но над всей этой какофонией возобладал вой снайпера, пылающего, подобно факелу.
   «А вот теперь мы повоюем», – сказал сам себе Даня, уходя на глубину.
   Белые трассы отмечали вокруг него траектории вражеских пуль. Даня постарался отплыть от опасного места подальше. Он добрался до самой глубокой части реки, всплыл, набрал воздуха в легкие и сделал еще один выстрел: большим рисковать не стал – не тот случай, чтобы попусту рисковать.
   Теперь и вожак дикой банды отправился на тот свет через горнило огненной смерти…
   «Два – ноль», – спокойно отметил Даня.
   Подплывая к противоположному берегу, он уже чувствовал, как вода забирает его понемногу в свой ледяной плен. Еще две-три минуты, и мышцы одеревенеют. Следовало рисковать.
   Даня всплыл в третий раз. На пригорке стоял чужак и целился в него из милицейского карабина «Иртыш-32», очень качественной машинки, особенно если работает с нею настоящий умелец. Позиция для стрельбы по нему у Дани была никакая: цель частично загораживал полуразрушенный парапет набережной, отчасти кустики, отчасти же неровный земляной бугор. Рядом со стрелком стояли еще двое. Значит, двое… Правда, у них не было стволов: один вооружился тесаком, а другой – самодельной кованой секирой.
   И все-таки Даня выстрелил. Но вместе искусственной молнии с «огненного молота» сорвался солнечный зайчик, моментально растаявший в воздухе. Игрушка сдохла…
   – Дах! Дах!
   Даня обманул парня с карабином на долю секунды. Промедлил бы еще чуть-чуть, и хана. Пуля коснулась кожи на его голове, у самого виска. Выдрав малую ее частицу, свинцовая дурища пошла ко дну. Но удар был страшен: Даня почувствовал, как меркнет сознание, будто ловкий кулачный боец отправил его в нокдаун.
   «Граната? Нет, промокла, не сработает. Пистолет? Тоже, может быть сбой… Ну, приди в себя, сопля!» – лихорадочно пытался сосредоточиться Даня. А холодная стихия воды уже вгоняла ему иглы под кожу…
   Он всплыл очень близко от стрелка. Он здорово рисковал. Ему требовалось на целую секунду больше времени, чем нужно для простого верного выстрела… Но это была оптимальная тактика.
   Финка полетела на рандеву со стрелком, поцеловала его в горло и вогнала холодную свою страсть глубоко в его плоть. Захлебываясь кровью, чужак упал, покатился по склону и выронил карабин. «Иртыш» слился с водами Москвы-реки.
   – Оч-чень удачно вышло… – хладнокровно прокомментировал Даня. Он выкарабкался на набережную, роняя крупные алые капли. Рядом дзенькали автоматные пули, кроша старинный бетон: последний боец банды, вооруженный стволом, поливал Даню с другого берега. Но автомат – не винтовка, не карабин даже, он предназначен только для ближнего боя, а на таком расстоянии попадают лишь сущие мастера, да везунчики. Мастером вражина не был, а лимит удачи он, как видно, исчерпал раньше.
   Двое ребяток – с тесаком и топором – были уже совсем рядом. А на подходе Даня увидел еще двоих.
   Наверное, он что-то мог бы сделать, припомнив уроки генерала Крохи. Тот был мастаком по части рукопашного боя. Но Даня мастаком не стал: стрелять он умел как надо, а вот драться руками-ногами – не очень. Между тем, в руках специалиста секира представляет собой страшную вещь…
   – Нет, не оптимально, – сделал вывод Даня.
   Встречать их в боевой стойке он не собирался. Вместо этого Даня вытащил гранату, дернул колечко и отправил подарочек преследователям. «Взорвется, – считал он ситуацию, – так парой проблем меньше. А не взорвется, так они хотя бы залягут и дадут мне уйти».
   Граната, сволочь, не взорвалась. Зато ребятки уткнулись репами в землю, лежат, не шелохнутся. И пока они лежали, Даня выиграл метров сто дистанции, а потом принялся карабкаться по косогору, чувствуя себя в относительной безопасности. Только добравшись до самого верха, он осмелился вытащить пистолет и произвести маленький эксперимент. Ребятки уже лезли вслед за ним. Выцелив чужака с секирой и дождавшись паузы между двумя ударами сердца, Даня плавно нажал на спусковой крючок.
   Осечка!
   Еще разок…
   Осечка!
   То ли Макарычу не понравилось купание в реке, то ли в старичке по ветхости лет рассыпался какой-то важный орган, но только и эта игрушка стала бесполезной. Даня чертыхнулся: здравое разумение, наблюдательность и оружие предавали его сегодня с добротной регулярностью.
   Что ж, оставалось бежать. Конечно, в мокрой одежде, усталый и с левым глазом, заливаемым кровью, он тот еще бегун на дальнюю дистанцию. Но, во-первых, иного варианта у него не было, и, во-вторых, тонкое искусство уходить от преследователей Даня крепко усвоил еще много лет назад, когда был сам по себе и чуть не погиб, сторонясь всех команд.
   И Даня побежал.
   В его теле не было ни капли жира, все оно представляло собой резиновые перетяжки мускулов, прикрепленных к костяному каркасу; В случае крайней необходимости, Даня умел напряжением воли заставить его делать то, что оно не хотело или даже в принципе не могло делать. Сейчас этого не требовалось. Несмотря на ледяное купание, мышцы ног были в рабочем состоянии и выдавали скорость, достаточную для спасения. Преследователи Дани не отставали, но и не могли его догнать. Ему оставалось пробежать чуть менее километра, а там, в золе ловушек, расставленных вокруг их подземной берлоги, он нашел бы способ положить всех чужаков – одного за другим.
   «И мороки бы не было, если б я догадался взять с собой непромокаемое оружие», – на бегу досадовал Даня. Впрочем, что толку предаваться мечтаниям на мотив если бы да кабы… Жить надо здесь и сейчас.
   А здесь и сейчас следовало удирать во всю прыть.
   Он бы ушел. Легко и незамысловато – на одной скорости. Но тут вдруг выяснилось, что у его преследователей не одни только наточенные железяки. По крайней мере один из них обзавелся кое-чем посерьезнее…
   Даня почувствовал, как вокруг его левой лодыжки смыкается стальная петля. Рванулся. Тонкая металлическая проволока беспощадно впилась в плоть. Даня рухнул, как подкошенный, покатился по развороченному асфальту, обдирая руки.
   Взглянул на ногу. Так есть – никакой проволоки, никакой петли, хотя, казалось бы, еще немного, и ногу перережет пополам.
   «Угораздило же нарваться…»
   Это было «лассо школьницы» – знать бы только, что значит слово «школьница»… Если же добавить к нему еще и слово «лассо», то получится обозначение одного из самых простых в обращении и безотказных магических артефактов. Чтобы привести его в боевое состояние и метнуть, как надо, лучше бы ждать противника в засаде: в движении это довольно сложно. Но вот беда: нашелся среди чужаков умелец, ухитрившийся воспользоваться игрушкой на бегу.
   От обычного лассо магическое отличалось тем, что оно не только обездвиживало, а еще и отрезало от попавшегося ногу, руку или голову – смотря на что удалось его накинуть. В течение нескольких секунд давило, а потом становилось мясницким инструментом.
   «Хана. Без ноги против двух железяк мне не выстоять. Против четырех – тем более…»
   Лодыжка болела нестерпимо. Двое чужаков стремительно приближались.
   Неожиданно петля «лопнула»: исчезла, будто ее и не было.
   «Крестик, значит. Если там помешал – так тут помог», – подумал Даня, вскакивая на ноги. Явно, крест лишил «лассо школьницы» магической мощи совершенно так же, как он разрядил пару минут назад «огненный молот».
   Даню отделяло от самого шустрого из дикой банды не более пятидесяти метров. Он припустил, что есть силы, но ему сегодня положительно не везло. Последние да года он влезал в самые опасные переделки, какие только может выдумать на свою голову генерал лучшей команды московского Юго-Запада. Ему уже раз десять должны были отчекрыжить голову, но, видно, залежи невезения копились месяц за месяцем, чтобы в один прекрасный день Даня оказался посреди сочного их месторождения. Так бывает иногда. А может быть, он расслабился, уверовал в пустую и никчемную фразу «все будет хорошо»…
   Не успел он сделать и пары шагов, как онемевшая нога подвернулась. Даня не упал. Чудом он сохранил равновесие. Но в ступне что-то неприятно хрустнуло, и боль пронзила всю ногу до самого паха.
   Он все еще бежал. Он приказал себе «расцепиться» с болью. Отойти от нее подальше. Не вчувствоваться в нее. Как будто ее нет. Но долго так продолжаться не могло.
   Теперь ему явно не хватало скорости. Парень с секирой понемногу сокращал дистанцию, их разделявшую. Сорок метров. Тридцать. Двадцать. Вот уже за спиной, дышит в затылок, выбирает момент для удара.
   До развалин станции метро «Университет» оставалось, самое малое, четыреста метров.
   «Ладно. Придется драться. Ой, как не хочется. И надо же было с какими-то жалкими олухами, шпаной, бродягами бестолковыми влететь по полной программе!»
   Впрочем, у него еще оставалась надежда. Возможно, Немо почуял грядущие неприятности, и команда вышла его встречать. Очень бы хотелось. Но даже с учетом этого – далековато. Не видно его оттуда. И чужаков не видно.
   А если?
   «Поможем девочкам…»
   Даня вильнул в сторону, уходя от смертоносной секиры, и полез на мусорную гряду, щедро вкладывая силы в быстроту движений. Гряда шла вдоль границы бывшего проспекта на протяжении двадцати или тридцати метров и была достаточно высокой, чтобы двух бегунов, затеявших посоревноваться на ней, заметили издалека.
   Чужак полез вслед за ним. И второй – в десятке шагов за первым – сделал то же самое. Даня завыл от боли и рванул по гребню, ощущая, как по ступне то и дело лупит невидимый молоток.
   «Ну же! Где ж вы, девочки? Что, постирушку, вашу мать, затеяли?!»
   И тут пулеметная очередь косо прошлась по груди чужака. Секира полетела в одну сторону, сам он в другую… Но второй, как видно, глупый, неопытный человек, решил не отпускать добычу – вот же она, под самым носом, хроменькая! Ату ее! Он получил пулю в голову и упал, едва не задев Даню острием тесака.
   Остальные двое преследователей с пулеметом спорить не решились и резво повернули назад.
   Даня остановился. Хрипя, он сел, отер кровь с лица, а потом повалился на спину.
   – Какого хрена… – пробормотал он, закрывая глаза.

Глава 5
Радикальное средство

   Немо втащил тело генерала в подземный бункер и аккуратно положил его на стол, за которым команда недавно завтракала. Предварительно Тэйки смахнула объедки и пластиковые стаканчики, на что Катя сказала: «А теперь возьми совок и все это убери, душа моя».
   Даня приподнялся на локте, чтобы показать – помирать, мол, не собираюсь, все нормально. Свое состояние он спокойным голосом прокомментировал:
   – Рана на голове – ерунда, не смотрите, что крови малость накапало… С ногой хуже. Нога ни к черту. Подвернул, будь она неладна. Странно, боли нет совсем, только мышцы не слушаются… Придется полежать, пока бедняжка не придет в норму. Часок полежу, и начнем готовиться.
   Тем временем Катя промыла ему рану, затем стащила с него сапоги, разрезала армейские штаны, зауженные книзу, – такие не закатаешь. Добравшись до ступни генерала, она принялась аккуратно ощупывать ее.
   Тэйки молча разглядывала распластанное тело. Даня был красавчиком, и это бесило ее, непонятно, по какой причине. Русые волосы, собранные в косичку и схваченные резинкой. Правда, сейчас они были заляпаны кровью, но воображение и память Тэйки живо нарисовали ей «беловой» вариант. Чистая, белая кожа, очень белая, сукин сын довольно долго жил под землей, в убежище Секретного войска. Тьма выбелила его кожу… Не низок и не высок, сух плотью, широкоплеч. Но Тэйки прежде всего пялилась на лицо: у Дани правильные черты, крупные, как бы выложенные цветным камнем по молочному – Тэйки видела такое в некоторых станциях метро. Зеленые глаза. Нет, не ровного цвета, пятнами… но все-таки, почему паразиту Дане достались классные женские глаза, в то время как ей – самые обыкновенные светло-карие? Что проку в светло-карих глазах, с такими ходит каждый третий, или даже каждый второй?! Несправедливо. Пожалуй, она не отказалась бы разок-другой переспать с Даней, а потом как следует набить ему рожу. Да, именно в таком порядке. Впрочем, полезно было бы сначала разбить рожу, потом переспать, а потом опять заняться рожей… Вот это – взрослый подход.
   – Что, Катюша? Почему молчишь? Вывих там? Ну давай, дерни посильнее, я уж как-нибудь потерплю…
   Катя молчала. Молчала и хмурилась.
   – Перелом? Не может быть перелома, я бы тогда не добежал. Трещина какая-нибудь дурацкая?
   Так же молча она принялась распарывать штаны Дани по шву до колена, а потом и до середины бедра.
   – А теперь как генерал тебе приказываю: доложи, какого рожна ты мне всю ногу исщупала чуть не до яиц?! – голос Дани изменился. Он был вправе повелевать и теперь требовал послушания.
   – Прости, – откликнулась Катя. – Дело швах. Ты чувствуешь мои пальцы?