ВЛАСТЬ ПО ПРАВУ ПЕРЕДАЧИ
Как же попал Путин «в то самое место и в то самое время» и насколько случайным был «выбор преемника», сделанный Ельциным, как казалось в августе 1999 года, уж совсем «втемную»?
Мы отчетливо осознаем сегодня, что все действия, высказывания и этапы пути Ельцина наиболее точно описываются в терминах «инстинктивных действий». Вырвавшись за пределы вырастившей его номенклатурной системы и тем самым сломав эту систему, бывший прораб – парторг – секретарь обкома – секретарь ЦК – перестроечный фрондер оказался начисто лишен навыков ориентирования на принципиально новой политической местности. Если до 1990 года его личные устремления и смутные политические порывы накладывались на безошибочную совокупность навыков поведения в партийно-государственной реальности, если эти навыки позволяли ему инстинктивно же находить самые слабые места режима, самые болевые точки его, то по просторам «свободной России» ее первый президент двинулся на ощупь, совершенно утратив ощущение ландшафта и понимание общей топографии политической местности.
Разрушив в себе «единственно верную» иерархию ценностей, бывший коммунист Ельцин перестал видеть принципиальную разницу между Гайдаром и Скоковым, Сосковцом и Чубайсом. В поисках новой политической идентичности он менял одного за другим все новых и новых гуру: сначала не мог обойтись без Бурбулиса, потом гордился «находкой» Гайдаром, в какой-то момент перекладывал груз выбора пути на Чубайса, а в конце концов затворился в Горках и Завидове под присмотром советников, подобранных по принципу кровного родства.[24] Но, по всей видимости, ни возраст, ни склад характера не позволили президенту вступить с новой реальностью в адекватные личные взаимоотношения.
Трагедия личности президента России, оказавшегося совершенно неподходящим, по существу недееспособным и при этом единственным источником реформаторской воли в России, высветила фарсовый, балаганный характер окружающей его политической элиты. Потому что основной проблемой многочисленных соратников Ельцина было то, что каждый из них оказывался «Ельциным в миниатюре»: отсутствие у них системных представлений об окружающей реальности и желания эти представления как-то выстраивать (при отсутствии ельцинского масштаба личности и исторического веса) привело к тому, что поводырем огромной страны на ее торном пути в непонятное будущее оказался гигант-слепец, ведомый множеством слепцов мелкомасштабных – а иногда ничтожных и никчемных.
Именно в такой обстановке складывался поиск Ельциным «преемника» – поиск хаотический, инстинктивный, интуитивный, направленный практически на одно: на то, чтобы вырваться за пределы коллапсирующего круга маленьких, мелких и мельчайших псевдоельциных. Именно по принципу все меньшего личностного и стилистического сходства с Ельциным подбирались и «преемники».
Первый «наследник», Черномырдин, был Ельциным в очень значительной степени – номенклатурная харизма, колчерукость языка, инстинктивность и «широкость». Ему на смену сначала выдвинулся «анти-Черномырдин» по имени Немцов. Выдвинулся, но оказался… слишком Ельциным («раздолбай», белые штаны, в общем, «совершенно понятно»…) Потом пришел тамагочи-Кириенко – полная внешняя противоположность Ельцину. Выяснилось, однако, что в главном – в своей «тамагочести», клишированности, неспособности выходить за рамки заранее запрограммированных действий – СВ иногда дает Ельцину сто очков вперед. Примаков отрицал Ельцина не только на личностном уровне, он отрицал его системно, политически, идеологически. Но не отрицал стилистически, был столь же всеяден, столь же инстинктивен, столь же в конечном счете неосмыслен. Куда дальше отстоял от Ельцина «силовой интеллигент» Степашин, который, однако, оставался связан с центром клонирования преемников одной, но очень прочной пуповиной: был так же, как и Ельцин, инстинктивен и нерешителен в жестких ситуациях, так же неспособен к принятию резких решений. Последний рывок ель цинского поиска вынес на авансцену Путина – самого безличного, самого деперсонифицированного, но совершенно не инстинктивного персонажа в череде соискателей ельцинской короны. И снова, как и в случае с Путиным-должностью, Путин-человек соединил в себе несоединимое: с одной стороны, он, наверное, самый «застегнутый», самый официозный из современных политиков высшего уровня, с другой – содержательно – именно он не официален, обытовлен иногда чуть ли не до уровня пошлости. То есть он отрицает две ключевые личностные черты предыдущего «царствования»: популистскую фамильярность исполнения служебных обязанностей и предельный, демонстративный «антипопулизм» содержания политики, полный отказ от политического диалога с обществом на «банальные», а на самом деле ключевые для общества темы.
Мы отчетливо осознаем сегодня, что все действия, высказывания и этапы пути Ельцина наиболее точно описываются в терминах «инстинктивных действий». Вырвавшись за пределы вырастившей его номенклатурной системы и тем самым сломав эту систему, бывший прораб – парторг – секретарь обкома – секретарь ЦК – перестроечный фрондер оказался начисто лишен навыков ориентирования на принципиально новой политической местности. Если до 1990 года его личные устремления и смутные политические порывы накладывались на безошибочную совокупность навыков поведения в партийно-государственной реальности, если эти навыки позволяли ему инстинктивно же находить самые слабые места режима, самые болевые точки его, то по просторам «свободной России» ее первый президент двинулся на ощупь, совершенно утратив ощущение ландшафта и понимание общей топографии политической местности.
Разрушив в себе «единственно верную» иерархию ценностей, бывший коммунист Ельцин перестал видеть принципиальную разницу между Гайдаром и Скоковым, Сосковцом и Чубайсом. В поисках новой политической идентичности он менял одного за другим все новых и новых гуру: сначала не мог обойтись без Бурбулиса, потом гордился «находкой» Гайдаром, в какой-то момент перекладывал груз выбора пути на Чубайса, а в конце концов затворился в Горках и Завидове под присмотром советников, подобранных по принципу кровного родства.[24] Но, по всей видимости, ни возраст, ни склад характера не позволили президенту вступить с новой реальностью в адекватные личные взаимоотношения.
Трагедия личности президента России, оказавшегося совершенно неподходящим, по существу недееспособным и при этом единственным источником реформаторской воли в России, высветила фарсовый, балаганный характер окружающей его политической элиты. Потому что основной проблемой многочисленных соратников Ельцина было то, что каждый из них оказывался «Ельциным в миниатюре»: отсутствие у них системных представлений об окружающей реальности и желания эти представления как-то выстраивать (при отсутствии ельцинского масштаба личности и исторического веса) привело к тому, что поводырем огромной страны на ее торном пути в непонятное будущее оказался гигант-слепец, ведомый множеством слепцов мелкомасштабных – а иногда ничтожных и никчемных.
Именно в такой обстановке складывался поиск Ельциным «преемника» – поиск хаотический, инстинктивный, интуитивный, направленный практически на одно: на то, чтобы вырваться за пределы коллапсирующего круга маленьких, мелких и мельчайших псевдоельциных. Именно по принципу все меньшего личностного и стилистического сходства с Ельциным подбирались и «преемники».
Первый «наследник», Черномырдин, был Ельциным в очень значительной степени – номенклатурная харизма, колчерукость языка, инстинктивность и «широкость». Ему на смену сначала выдвинулся «анти-Черномырдин» по имени Немцов. Выдвинулся, но оказался… слишком Ельциным («раздолбай», белые штаны, в общем, «совершенно понятно»…) Потом пришел тамагочи-Кириенко – полная внешняя противоположность Ельцину. Выяснилось, однако, что в главном – в своей «тамагочести», клишированности, неспособности выходить за рамки заранее запрограммированных действий – СВ иногда дает Ельцину сто очков вперед. Примаков отрицал Ельцина не только на личностном уровне, он отрицал его системно, политически, идеологически. Но не отрицал стилистически, был столь же всеяден, столь же инстинктивен, столь же в конечном счете неосмыслен. Куда дальше отстоял от Ельцина «силовой интеллигент» Степашин, который, однако, оставался связан с центром клонирования преемников одной, но очень прочной пуповиной: был так же, как и Ельцин, инстинктивен и нерешителен в жестких ситуациях, так же неспособен к принятию резких решений. Последний рывок ель цинского поиска вынес на авансцену Путина – самого безличного, самого деперсонифицированного, но совершенно не инстинктивного персонажа в череде соискателей ельцинской короны. И снова, как и в случае с Путиным-должностью, Путин-человек соединил в себе несоединимое: с одной стороны, он, наверное, самый «застегнутый», самый официозный из современных политиков высшего уровня, с другой – содержательно – именно он не официален, обытовлен иногда чуть ли не до уровня пошлости. То есть он отрицает две ключевые личностные черты предыдущего «царствования»: популистскую фамильярность исполнения служебных обязанностей и предельный, демонстративный «антипопулизм» содержания политики, полный отказ от политического диалога с обществом на «банальные», а на самом деле ключевые для общества темы.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента