Днепров Анатолий Петрович. Голубое зарево (в сокращении)

   Недовольно посапывая, он разделся и лег. Несколько минут он ворочался с боку на бок, а затем тронул жену и спросил:
   - Лена, ты спишь?
   - Почти, а что?
   - Сколько лет ты знаешь Рощино?
   - Господи, да что это на тебя нашло? Ты ведь знаешь. С самого рождения.
   - Скажи, в Комаре рыба водится? Караси какие-нибудь или плотва?
   - Ты совсем спятил. Спи, пожалуйста, уже второй час...
   - Нет, ты мне скажи, есть там какая-нибудь рыба?
   Елена Антоновна широко раскрыла глаза и посмотрела в темноту.
   - Водилась. Когда-то там было очень много карасей. Рощинские мальчишки вытаскивали их из ила руками. Особенно в засушливые годы.
   - Хорошо, - сказал Базанов.
   - Что хорошо?
   - Что там водятся караси.
   3.
   - Теперь нет никакого сомнения в том, что человек, убивший Гржимайло, тот самый, который списал с доски уравнение профессора Котонаева.
   Василий Каримов подробно рассказывал Базанову о ходе следствия. Полковник лишь изредка перебивал его замечаниями и вопросами.
   - Вы интересовались, кто был на том семинаре?
   - Интересовался. Были все, кроме Молчанова и Самарского. В этот вечер они что-то обсуждали у профессора Соколова. Говорят, что-то очень важное...
   - Важное. А скажите, пожалуйста, что у них не важное? В этой сумасшедшей ядерной физике все важное - каждая буковка, каждая стрелочка, каждая черточка. Значит, говорите, ни Самарского, ни Молчанова на семинаре не было?
   - Нет.
   - Жаль. Тогда доска не осталась бы невытертой. Существуют же еще люди, которые не понимают, что их идеи - это не их личная собственность, а общественная. Взять, например, Котонаева. Кстати, как он вас принял?
   - Хорошо принял. Посадил и вежливо сказал: "Только, будьте добры, побыстрее, а то у меня через семь минут..."
   - Все ясно. Стопроцентный Котонаев! Вы ему намекнули, что доску нужно вытирать?
   - С этого я начал...
   - Ну, а он?
   - Он сказал, что, наверное, после рабочего дня имело бы смысл вытирать и все то, что находится в мозгах.
   Базанов невесело усмехнулся...
   4.
   Профессор Соколов дома ядерной физикой не занимался. Любой другой наукой, но не ядерной физикой. Это правило он соблюдал для "самосохранения", чтобы не выродиться в узкого специалиста.
   Его библиотека поражала всех обилием редких книг, монографий и журналов. Если к нему приходили знакомые, он с хитроватой улыбкой, достав из своих книжных завалов томик, многозначительно стучал по нему пальцем и говорил:
   - Вот, добыл еще штучку...
   "Штучка" оказывалась книжкой Реми Шовена о жизни и нравах насекомых, или Джексона "Мозг как вычислительная машина", или какое-нибудь заумное философское сочинение вроде Геллнера "Слова и вещи"...
   Мало кто знал, что одним из самых частых посетителей его дома был Коля Молчанов. Могло показаться удивительным, что человеку с эрудицией и опытом Алексея Владимировича было интересно проводить время с таким молодым собеседником. И тем не менее для этого были причины. Однажды Соколов обмолвился:
   - В моем возрасте можно поражать знаниями, но не идеями.
   В другой раз эту формулу он переиначил:
   - Знания делают мышление консервативным, но добротным. Недостаток знаний и опыта имеет свою прелесть: он восполняется смелостью гипотез и выводов. Правда, их нужно всегда тщательно проверять.
   Сегодня разговор между Николаем и Алексеем Владимировичем не клеился. Они углубились в чтение.
   - Алеша, Александр Андреевич к тебе пришел, - сообщила жена Соколова.
   В кабинет вошел Базанов. Он постоял у двери в нерешительности.
   - Бог мой, быть тебе миллионером! - Соколов пошел навстречу Базанову. Сколько не виделись, дружище? Совсем забывать меня стал. Как жизнь, Александр Андреевич?
   - Ничего... - Базанов запнулся. - Трудная.
   Он смущенно улыбнулся. Потом махнул рукой, мол, была не была:
   - До того трудная, что пришел к тебе за... как бы это лучше сказать, за советом или консультацией.
   - Я к твоим услугам. А Колю Молчанова...
   - Да ну, что ты. Пусть останется. Вот, хотел бы я послушать ваше мнение, как, используя современные физические способы, можно из одного пункта в другой передать, скажем, письмо... Вообще-то это не письмо, а скорее коротенькая записочка...
   Соколов чувствовал, что Базанов не может раскрыть им полностью суть дела, и невольно думал не над его вопросом, а над тем, что ему нужно переслать.
   - Знаете, на островах Полинезии туземцы сообщаются при помощи барабанного боя...
   - Понимаю, - оживился Соколов. - Ну, что же, можно передать сообщение акустическим путем. Помните американскую кинокартину, в которой шпионы передавали сообщения при помощи джазовой музыки?
   - Отпадает, - решительно заявил Александр Андреевич.
   Соколов кашлянул. Он всегда кашлял, когда вдруг что-то становилось очень понятным. Покашлял и замолк.
   - Стуком каким-нибудь... Через стену, или... Нет? Гм. Странный случай, действительно...
   Базанов печально вздохнул. Его широкое скуластое лицо стало грустным. И тут в разговор вмешался Молчанов:
   - Есть еще оптический способ. Световыми сигналами.
   Базанов внимательно посмотрел на Колю и снова покачал головой. "Господи, да какая же у них адская работа..." - подумал Соколов.
   - Тогда гидроакустический метод...
   - Какой, какой? - Базанов привстал.
   - Гидроакустический. Звук очень хорошо распространяется в воде. Все гидролокаторы на этом принципе работают.
   Базанов встал и медленно подошел к Коле.
   - Какая же вы умница!
   - Угадал? - Коля по-мальчишески заерзал на стуле, и лицо его засияло.
   - Угадал! Ей богу, угадал...
   5.
   Космотроны начали работать в новом режиме, и вскоре всем стало ясно, что если следовать по пути, предложенному Котонаевым, то даже один грамм антижелеза придется изготавливать несколько лет. Лет! В институте об этом знали только директор профессор Львов и профессор Хлебников. Они консультировались с руководящими физиками института, и мнение было одно: нужно срочно строить новые, еще более, мощные приборы. А это значит, не только приборы, но и силовые установки и, может быть, целые энергоцентрали...
   На обеих консультациях профессор Котонаев был раздраженным, вспыльчивым, кричал, что его заставляют заниматься черновой работой, что ему не доверяют.
   - Энергия, приборы, проволока и все остальное меня не касается. Думайте сами! Раз нужно антижелезо, значит, необходимо организовать его производство. Это не мое дело.
   - Валерий Антонович, посмотрите на проблему другими глазами. Живем-то мы на земле, с земными трудностями и с земными возможностями. Я уверен, что мы, случайно напав на факт рождения тяжелых антиядер во встречных пучках, решили, что это - единственный метод. Наверное, существуют какие-то другие...
   - Ну, что ж, может быть. Что до меня, то мне картина предельно ясна. Физика явления вытекает с железной логикой из наших уравнений...
   - Не только наших, - мягко подсказали ему.
   - Конечно, несколько человек в мире релятивистскую квантовую механику хорошо...
   Увидев открытую неприязнь к себе со стороны присутствующих, он осекся и нехотя сказал:
   - Ладно, я подумаю еще...
   То, что он предложил, не изменило существа процесса, хотя и несколько улучшило его. Небольшой успех удался за счет очень напряженной работы находившейся под его руководством теоретической группы. Институтская вычислительная машина была передана ему в полное распоряжение, и многие сотрудники потеряли возможность в течение рабочего дня выполнять текущие расчеты. Они перешли на ночную работу. Эксперименты ставились десятками и сотнями, но под какими бы углами ни встречались пучки протонов, ничего радикально нового не происходило. Было ясно, что эффективность производства антижелеза упирается в энергетику приборов.
   К этому времени были созданы первые магнитодинамические ловушки, и группе Самарского наконец удалось впервые в земных условиях получить несколько микрограммов антижелеза.
   Неземная крупинка металась в сложном электромагнитном поле и, как показывали приборы, постепенно таяла. Нужен был очень высокий вакуум, нужны были сосуды из материала, который бы совершенно не испарялся, и никто не знал, как ко всему этому подступиться.
   6.
   Аэродром, с которого Коля Молчанов и Базанов должны были вылететь в свою необычную командировку, находился далеко за Рощином.
   Самолет был обыкновенный "кукурузник", а пилотировал его совсем молодой паренек, почти мальчишка. Он указал на места сзади себя и передал два кожаных шлема. Перед самым стартом он спросил:
   - Значит, мошкару травить будем?
   Коля Молчанов удивленно посмотрел на парня и удивился еще больше, когда услышал суровый базановский голос:
   - Да, давно пора.
   Летели на небольшой высоте, не более ста метров. Вскоре показался институт, за ним железнодорожное полотно и еще дальше озеро Комар.
   - Я вас, Коля, очень прошу внимательно осмотреть озеро и речку с точки зрения того разговора, который у нас был у Соколова.
   Самолет три раза облетел озерко, по требованию Базанова один раз совсем низко и полетел на восток, вдоль речушки, которая тоже называлась Комар, крохотная, уютная речка, с поросшими густой травой заболоченными берегами. Русло было почти прямое.
   Пролетев километров пять, они оказались над небольшой деревянной плотинкой, за которой виднелся пруд и постройки колхоза. Через плотинку струйкой сбрасывалась бирюзовая вода.
   - Теперь обратно.
   Молчанов догадался, почему Базанов решил повторить маршрут в обратном направлении. Дело в том, что километрах в трех от плотины, прислонившись к иве, у самого берега сидел человек.
   - Ниже, совсем низко, а у дерева поверните в сторону луга и там начинайте рассыпать парижскую зелень.
   Летчик так и сделал. Николай заметил, что человек на берегу поднял голову и посмотрел вверх. За самолетом потянулся густой зеленый хвост. Порошок плавно оседал на болото.
   - То же самое в обратном направлении... - скомандовал Базанов.
   Летчик выполнил приказ. Теперь было видно, что человек поднялся на ноги, сворачивал удочки. Во время третьего захода самолета рыболов уже шагал к плотине.
   Самолет рассыпал парижскую зелень еще минут пятнадцать и, наконец, повернул к аэродрому.
   Только в автомобиле Базанов спросил:
   - Скажите, Коля, можно вдоль этой речки гидроакустическим методом передавать сообщения?
   - Конечно, можно. До самой плотины. Дальше нельзя.
   - Добро. Придется полетать над этой местностью еще денька два...
   - Не понимаю, причем здесь мошкара?'
   - А при том, что без парижской зелени полеты покажутся подозрительными.
   - Кому?
   - Ну, например, рыбакам, которые удят рыбу.
   ТРЕВОГА
   1.
   Книга была в мягкой фиолетовой обложке, без титула. Только перевернув обложку, можно было прочитать: "Дж. Стейнли Холл. Старение".
   Саккоро в длинном мохнатом халате и в восточных сандалиях шагал по мягкому ковру. Он читал:
   "Когда человек стар, очень стар и привык к жизни, очень трудно умирать. Я думаю, что молодые люди принимают идею умирания более легко и, может быть, с большей охотой, чем старики. А когда человек знает, что смерть близка, и не может уже больше в этом сомневаться, то его душой овладевает глубокая печаль".
   Саккоро остановился. На его желтом, изрезанном тонкими морщинами лице заиграла злая улыбка. Он бросил книгу.
   Печаль? Совсем не то слово. Я чувствую себя как приговоренный к казни, знающий свой день и час. Может быть, кто-нибудь и чувствует печаль. Пусть. Наверное, есть такие, которым больше ничего не остается, как чувствовать печаль. Но только не я! Я никакой печали не чувствую. У меня зависть. И ненависть к тем, кто останется жить, к тем, кто еще не родился. И особенно к тем, кто твердит, будто на земле жизнь будет вечно...
   Он откинулся на диван и потер руки.
   Молодые люди принимают идею умирания с большей охотой? Вот и хорошо. Я их ненавижу, и я им дам возможность легко умереть. О, это будет совсем легкая смерть! Вспышка - и все! Они все умрут, не успев сообразить, что произошло! Только скорее бы... Я тоже исчезну, но я опять молод, потому что живу этим сладким, счастливым ожиданием...
   В комнату бесшумно вошел Джаллаб и спросил:
   - Господин Саккоро, вам принести кофе?
   - Что? Ах, это ты, - Саккоро болезненно поморщился. - Нет, не нужно. Впрочем, принеси, но не кофе, а джин. Бутылку джина и лимонный сок.
   Он пил мелкими глотками, закрыв глаза, откинувшись на спинку дивана.
   Не открывая глаз, он шептал:
   - Это будет так. Совсем маленький самолетик, ну, просто крошка, поднимется в воздух и понесет через океан то, о чем не будет знать даже летчик. Какую-то пустяковинку, коробочку. Просто подарок кому-то там... В коробочке будет это! В ней будет смерть и часы, отстукивающие последние минуты жизни планеты... Все будет рассчитано до секунды. Я буду знать точно час и минуту... О, мне хорошо известна эта новейшая военная выдумка: "Мертвые мстят живым!" На той стороне Земли солнечный пожар зальет города и селения, континенты вспыхнут, как облитые бензином ковры, и языки пламени поднимутся до самых высоких облаков. И когда уже все живое будет развеяно раскаленным ветром, раскроются недра, автоматы раздвинут подземные хранилища, и тысячи, а может быть, и больше, таких же посылок со смертью полетят на эту сторону земного шара! "Мертвые мстят живым!"
   Он представлял себе голубое зарево над планетой, в мыслях парил над бушующим океаном неземного огня и чувствовал себя великим и безжалостным мстителем, карающим Землю...
   Он выпил еще и вдруг почувствовал острую боль в сердце.
   - О, вот оно, проклятое напоминание, - прошептал он, поднимаясь. Напоминание о том, что еще не все сделано... Нужно торопиться, торопиться, иначе будет поздно...
   2.
   Совещание открыл Семвол.
   - Мы рады поздравить доктора Долори с первыми крупными успехами. Наконец мы начали реальное производство этого замечательного вещества. Будьте добры, скажите, сколько его у нас сейчас?
   - Что-то около грамма,- ответил Долори и вопросительно посмотрел на Родштейна. Тот утвердительно кивнул головой. Именно Родштейн налаживал ускорители и ловушки для антижелеза.
   - Если это количество выразить в энергии, то сколько получится?
   - Десять в двадцать первой эрга... - ответил Френк.
   Семвол виновато улыбнулся. Цифра ровным счетом ничего ему не говорила. Сол Кроу лениво пояснил:
   - Энергия, достаточная, чтобы вскипятить примерно миллион кубометров воды...
   Из угла комнаты вышел крохотный пожилой человечек и представился:
   - Я генерал Дортмунд, в отставке. Простите, но кипячение воды нас пока не очень интересует. Интересно знать, Что будет, если этот кусочек анти... как вы его называете, антиферрума просто... взорвать. В какую сторону полетят калории?
   "Неужели Родштейн прав? Неужели Фейт был прав? Неужели они действительно..."
   Френк закусил губу.
   - Куда полетят калории, я не знаю. Да и зачем это знать? Мы изготавливаем антиферрум для реакторов нового типа. Я думаю, очень легко сделать реактор управляемый...
   - Да, да, конечно, - перебил его Дортмунд. - Но мы должны это знать на случай, если вдруг... если случайно этот дьявольский антиферрум не удержится в ловушке и коснется стенок.
   Френк сразу понял, что Дортмунд нагло врет.
   - Вы хотите знать, как при взрыве распределится энергия в пространстве? Френк говорил очень медленно, выговаривая каждое слово. - Я вас понимаю. Я вас очень хорошо понимаю. Так вот, господин бывший генерал. Какова конфигурация взрыва, я не знаю. А что касается безопасности хранения антиферрума, то она гарантирована.
   Семвол понял, что разговор пошел не по тому руслу и что генерал без достаточного такта задает вопросы.
   - Что нужно сделать, Френк, чтобы увеличить производительность машин?
   - Нужна большая энергия.
   - Какова производительность сейчас?
   - Примерно полграмма в месяц.
   Дортмунд снова вмешался в разговор. Теперь он обращался не к Долори, а к Стокинку и Кроу.
   - А можно теоретически рассчитать конфигурацию взрыва?
   - На кой черт? На кой черт, я вас спрашиваю? - закричал Френк. - Уж не думаете ли вы планировать военные операции, где необходимо учитывать и конфигурацию взрыва?
   Снова в разговор вмешался Семвол.
   - Френк, мы должны думать о безопасности острова, о его жителях, о вас, Френк, о вашей невесте... Одним словом, пусть Мюллер повременит с реактором и займется решением этой задачи. Подумайте хорошенько, и вы поймете, что постановка вопроса своевременна.
   Когда они покинули виллу Семвола, его догнал Джин Стокинк.
   - Ей богу, ты корчишь из себя дурака. Неужели ты не понимаешь до сих пор, куда клонится дело? Ну и пусть... Этого не остановишь...
   Глядя на Френка с нескрываемым презрением, Родштейн сказал:
   - Этот сопляк, который ничего в жизни не знает, просто боится подумать. До его мозгов еще не дошло, что, взявшись за такую работу, он фактически продал душу дьяволу.
   На этот раз Френк посмотрел в глаза старому толстяку умоляюще.
   Они разошлись у стены ускорителя. За ней раздавался глухой гул.
   3.
   Роза и Мария... Безлунная ночь с редкими звездами на черном небе. Френк вытащил из нагрудного кармана запасную сигарету и закурил. Облокотившись о ствол Розы, он несколько раз вдохнул горьковатый дым.
   Так он стоял с закрытыми глазами, слушая едва уловимый плеск морских волн и чувствуя, как вздрагивал подмытый ствол пальмы от этих почти не ощутимых прикосновений океана к ее корням.
   Френк встрепенулся. До его слуха донесся легкий шорох песка.
   - Лиз!
   - Это я, Френки!
   Френк побежал между песчаными холмами ей навстречу...
   - Идем к Розе и Марии. Я люблю слушать, как бормочет море, - прошептала Лиз.
   - Вот мы снова здесь вместе с тобой, - сказала Лиз, вытягиваясь на теплом песке. - Только такие сумасшедшие физики, как ты, не видят в этом ничего значительного.
   Френк наклонился и в темноте нашел ее губы.
   - Френки, очень хорошо с тобой. Я последнее время постоянно мечтаю о том, чтобы мы были всегда вдвоем, а вокруг тишина, голубое море, белые чайки в безоблачной синеве и на берегу наши дети... Наши с тобой, Френки... - Лиз крепко прижалась к нему.
   Френк едва дышал и, казалось, вот-вот в нем что-то взорвется, и он забудет все на свете... Но где-то глубоко, в самых затаенных уголках его души всплыли неясные образы уродливых чудовищ, ползающих на четвереньках, поднимающих головы вверх к солнцу, которого они не увидят...
   - А что, если у нас родятся дети-уроды? - прошептал он.
   Лиз вскочила на ноги. В тишине, едва нарушаемой легким плеском воды, было слышно, как порывисто она дышала.
   - Что ты говоришь, Френки?
   - Нет, ты отвечай прямо! А что будет, если у нас будут рождаться уроды? Дети с двумя головами, с одной ногой, обросшие шерстью, гермафродиты...
   - Боже мой, перестань! Умоляю тебя, перестань, Френк.
   Она опустилась на песок и тихонько заплакала. Френк закурил. Тишину прорезал дробный стук насосов на компрессорной станции. Ему стало очень жалко Лиз.
   - Прости меня, я не могу отделаться от мыслей, которые вселились мне в голову после статьи в "Биологическом обозрении"... Наука всегда несла людям счастье... Когда я был мальчишкой, я думал, так будет всегда...
   - Я об этом думала, Френк. Почему у нас все время говорят о том, что вы, современные физики, принесли человечеству несчастье? И почему, когда здесь у нас говорят о русских ученых, подчеркивают, что все свои открытия они стремятся приспособить для того, чтобы люди жили более счастливо? Неужели их физики не такие, как вы?
   - Они такие же, как и мы. Но... одно и то же открытие можно превратить в добро и зло...
   ... После долгого молчания Френк спросил:
   - Лиз, а ты бы согласилась быть женой убийцы?
   - Боже мой, что с тобой, Френки?
   - Ты отвечай... Для меня это очень важно...
   - Убийцы? Конечно, нет. Боже, тысячу раз нет, если бы это был даже ты, Френк! Неужели тебя заставляют... О, этого не может быть... Ты никогда не согласишься!
   Лиз снова прижалась к нему, часто вдыхая прохладный соленый воздух. Откуда-то набежал легкий порыв ветра, и листья Розы и Марии зашелестели.
   - Мне страшно, Френк. Мне кажется, что сегодня мы видимся последний раз.
   Море зашевелилось, в городке завыла сирена - мотоциклисты объезжали здания ядерного центра.
   - Не надо, Лиз, - сдавленным голосом прошептал Френк. - Если бы я не любил тебя так, как я люблю... Лучше уйдем отсюда... Уйдем.
   Они встали и пошли через песчаные дюны. Они шли прижавшись друг к другу. И то, что они ощущали теплоту друг друга и чувствовали дыхание друг друга, казалось им самым большим счастьем. И еще с этого момента они поняли, что большое человеческое счастье должно быть как-то завоевано, иначе его не будет.
   4.
   Френк резко поднялся с постели, отдернул штору и через окно посмотрел на асфальтовую дорогу и дальше, на море. Оттуда доносился глухой рокот прибоя, а если внимательно вглядеться в темноту, можно было увидеть светящиеся голубоватым светом пенистые волны, накатывающиеся на песчаный пляж. На фоне голубого мерцания медленно двигался силуэт часового с автоматом в руках... Он олицетворял тревогу и недоверие, царившие в мире. Он напоминал, что среди людей все еще господствуют страх и вражда.
   Этажом ниже, в квартире Родштейна, стенные часы пробили три. Родштейн любил эти часы и часто говорил Френку, что при каждом бое он просыпается и сладко потягивается. Френк представил себе этого толстого немца с виртуозными руками. Сейчас он вытянул свои короткие ноги и сладко зевнул. Счастливый человек! Его не мучают никакие вопросы. У него есть хоть и примитивная, но все же философия. А какая философия жизни у тебя, Френк?
   Ночью людям в голову приходят самые неожиданные идеи. А что, если разбудить Родштейна? Френк натянул на себя халат, спустился по ярко освещенной лестнице и постучал в дверь.
   - Кто там и что нужно?
   - Род, это я, Френк.
   Дверь отворилась, и он увидел Родштейна в длинной ночной сорочке.
   - Я всегда думал, что вы психопат и рано или поздно плохо кончите. Входите.
   - Спасибо за правду, Род. Меня разбудил бой ваших часов. Я решил посмотреть, как вы потягиваетесь в постели...
   Родштейн, не отвечая Френку, пошел в глубь квартиры, на ходу поворачивая выключатели. В квартире Родштейна царил безнадежный, пропитанный сигарным дымом беспорядок.
   - Садитесь, - сказал Родштейн, указывая Френку на диван. - Что будете пить?
   - Что угодно.
   - У меня есть замечательный ром. Хотите крепкого чаю с ромом? Я сейчас заварю.
   - Хорошо. Признаться, хочу.
   Родштейн зашаркал туфлями и скрылся на кухне.
   - Я, между прочим, придумал, как лучше эвакуировать газ из инжектора, сказал Родштейн.
   Френка всегда восхищала особенность немца говорить о самых интересных вещах сонным, будничным тоном.
   Родштейн налил два стакана очень крепкого чаю и влил в каждый из них по стопке рома.
   - Пробуйте. По-моему, здорово.
   Френк жадно хлебнул сладковато-горькой горячей жидкости.
   - Ну, как? - спросил Родштейн.
   - Хорошо. Мне повезло, что вы мой сосед. Плохо, когда соседи трезвенники.
   - Когда вы обзаведетесь детьми, вам будет все равно, кто у вас соседи.
   - Род, а вы верите в бога? - спросил Френк.
   - Типичный вопрос полуночника. Во время бессонницы в голову приходят идиотские мысли.
   - Все равно. Скажите, вы верите в бога?
   Родштейн пожевал кончик спички.
   - Нет, не верю, - сказал он.
   - Почему?
   - Потому что я не знаю, для чего он нужен. С меня достаточно того, что в природе все подчинено строгим законам.
   - А вам не кажется, что кто-то эти законы установил?
   - Нет, не кажется. Если бы их устанавливал какой-то высший разум, они были бы значительно умнее. Я не могу согласиться с мыслью, что высший разум, бог, создал людей для того, чтобы они посвящали свою жизнь поискам средств убивать друг друга. Здесь нет логики.
   - Когда вы говорите о логике, вы имеете в виду нашу, человеческую логику. А может быть, есть другая, высшая логика, - сказал Френк. - Может быть, логика во втором начале термодинамики: хаос должен восторжествовать. Для торжества великого хаоса нужен примитивный человеческий разум. Вы поняли?
   - Ерунда. Логику мы не придумываем. В нашу голову ее вложила природа.
   Френк пожал плечами и выпил несколько глотков чая. Потом вдруг спросил:
   - Как вы думаете, страшно умереть?
   Родштейн перестал пить.
   - Вам, Френк, нужно хорошенько отдохнуть. Почему вы об этом думаете?
   - Не знаю, не знаю. Может быть, просто потому, что мы так часто смотрим на нашу смерть, которая непрерывно колеблется там, в этих проклятых магнитных ловушках. Иногда я думаю, что было бы, если бы кто-нибудь взорвал электростанцию на Овори или просто выдернул рубильник, который подает энергию на наш остров.
   - Послушайте, Френк. Я не знаю, к чему вы затеяли этот разговор. Мне только известно, что не стоит взрывать электростанцию на Овори. Ведь рубильник, питающий ловушки, в нашей лаборатории. Если у вас в мозгу завелись такие мысли, лучше откажитесь от работы. После разговора с вами мне не очень нравится, что вы хозяин рубильника, который питает хранилища с антивеществом.
   Френк засмеялся.
   - Вы трусите, Род?
   - Нисколько. Я не верю, что вы когда-нибудь решитесь выдернуть рубильник. Вы слишком сильно любите жизнь и свою Лиз. Влюбленные всегда трусы.
   - У вас странная логика, Род, - сказал Френк немного подумав. - То вы выражаете опасение, что я хозяин ловушек с антивеществом, то вы дразните меня тем, что я влюбленный трус.