Страница:
– Ну, вот и свет! – проговорил Путилин. Он держал впереди себя небольшой фонарь. Узкая, но яркая полоса света прорезала тьму. Мы очутились в жилище страшного горбуна. Прежде всего, что поражало, – был холодный, пронизывающе сырой воздух, пропитанный запахом отвратительной плесени.
– Брр! Настоящая могила… – произнес Путилин.
– Д-да, неважное помещение, – согласился я.
Небольшая комната – если только это грязное, смрадное логовище можно было назвать комнатой – было почти все заставлено всевозможными предметами, начиная от разбитых ваз и кончая пустыми жестяными банками, пустыми бутылками, колченогими табуретами, кусками материи.
В углу стояло подобие стола. На нем, как и на всем остальном, толстым слоем лежала пыль и грязно-бурая, толстая паутина. Видно было, что страшная лапа безобразного чудовища-горбуна не притрагивалась к этому годами.
Около стены было устроено нечто вроде кровати. Несколько досок на толстых поленьях; на этих досках – куча отвратительного тряпья, служившего, очевидно, подстилкой и прикрытием уроду.
– Не теряя ни минуты, я должен вас спрятать, господа! – проговорил Путилин.
Он зорко осмотрелся.
– Нам с тобой, дружище, надо быть ближе к дверям, поэтому ты лезь под этот угол кровати, а я, в последнюю минуту, займу вот эту позицию. И Путилин указал на выступ конуры, образующий как бы нишу.
– Теперь – и это главное – мне надо вас, барынька, устроить. О, от этого зависит многое, очень многое! – загадочно прошептал гениальный сыщик.
Он оглядел еще раз логовище горбуна.
– Гм… скверно… Но нечего делать! Придется вам поглотать пыли и покушать паутинки, барынька. Потрудитесь спрятаться вот за ту пирамидку – указал Путилин на груду различных предметов. – Кстати, снимите ваш плащ. Давайте мне! Его можно бросить куда угодно, лишь бы он не попадался на глаза. Отлично… вот так. Ну-ка, доктор, извольте взглянуть на сие зрелище!
Я выглянул уже из-под кровати и испустил подавленный крик изумления.
Предо мною стояла – нет, я не так выразился -,не стояла, а стоял «труп Леночки», убитой девушки. С помощью удивительно «жизненного» трико телесного цвета получалась – благодаря скудному освещению – полная иллюзия голого тела. Руки и ноги казались кровавыми обрубками, вернее – раздробленной кровавой массой.
Длинные волосы, смоченные кровью, падали на плечи беспорядочными прядями.
– Верно? – спросил Путилин.
– Но это… – заплетающимся голосом пролепетал я… – Это, черт знает, что такое.
На меня, съежившегося под кроватью, положительно нашел столбняк.
Мне казалось, что это какой-то кошмар, больной, тяжелый, что все это не действительность, а сон.
Но, увы! Это была действительность.
– Ну, по местам! – тихо скомандовал Путилин, гася фонарь. – Да, кстати, барынька, зажимайте крепко нос, дышите только ртом. Там слишком много пыли, а пыль иногда – в деле уголовного сыска – преопасная вещь… Тсс! Теперь – ни звука.
Наступила тьма и могильная тишина.
Я слышал, как мое сердце бьется тревожными, неровными толчками.
Глава VI. Из-за могилы
Глава VII На колокольне
ГРОБ С ДВОЙНЫМ ДНОМ
Глава II. Путилин провожает мошенника
– Брр! Настоящая могила… – произнес Путилин.
– Д-да, неважное помещение, – согласился я.
Небольшая комната – если только это грязное, смрадное логовище можно было назвать комнатой – было почти все заставлено всевозможными предметами, начиная от разбитых ваз и кончая пустыми жестяными банками, пустыми бутылками, колченогими табуретами, кусками материи.
В углу стояло подобие стола. На нем, как и на всем остальном, толстым слоем лежала пыль и грязно-бурая, толстая паутина. Видно было, что страшная лапа безобразного чудовища-горбуна не притрагивалась к этому годами.
Около стены было устроено нечто вроде кровати. Несколько досок на толстых поленьях; на этих досках – куча отвратительного тряпья, служившего, очевидно, подстилкой и прикрытием уроду.
– Не теряя ни минуты, я должен вас спрятать, господа! – проговорил Путилин.
Он зорко осмотрелся.
– Нам с тобой, дружище, надо быть ближе к дверям, поэтому ты лезь под этот угол кровати, а я, в последнюю минуту, займу вот эту позицию. И Путилин указал на выступ конуры, образующий как бы нишу.
– Теперь – и это главное – мне надо вас, барынька, устроить. О, от этого зависит многое, очень многое! – загадочно прошептал гениальный сыщик.
Он оглядел еще раз логовище горбуна.
– Гм… скверно… Но нечего делать! Придется вам поглотать пыли и покушать паутинки, барынька. Потрудитесь спрятаться вот за ту пирамидку – указал Путилин на груду различных предметов. – Кстати, снимите ваш плащ. Давайте мне! Его можно бросить куда угодно, лишь бы он не попадался на глаза. Отлично… вот так. Ну-ка, доктор, извольте взглянуть на сие зрелище!
Я выглянул уже из-под кровати и испустил подавленный крик изумления.
Предо мною стояла – нет, я не так выразился -,не стояла, а стоял «труп Леночки», убитой девушки. С помощью удивительно «жизненного» трико телесного цвета получалась – благодаря скудному освещению – полная иллюзия голого тела. Руки и ноги казались кровавыми обрубками, вернее – раздробленной кровавой массой.
Длинные волосы, смоченные кровью, падали на плечи беспорядочными прядями.
– Верно? – спросил Путилин.
– Но это… – заплетающимся голосом пролепетал я… – Это, черт знает, что такое.
На меня, съежившегося под кроватью, положительно нашел столбняк.
Мне казалось, что это какой-то кошмар, больной, тяжелый, что все это не действительность, а сон.
Но, увы! Это была действительность.
– Ну, по местам! – тихо скомандовал Путилин, гася фонарь. – Да, кстати, барынька, зажимайте крепко нос, дышите только ртом. Там слишком много пыли, а пыль иногда – в деле уголовного сыска – преопасная вещь… Тсс! Теперь – ни звука.
Наступила тьма и могильная тишина.
Я слышал, как мое сердце бьется тревожными, неровными толчками.
Глава VI. Из-за могилы
Время тянулось страшно медленно. Секунды казались минутами, минуты – часами.
Вдруг до моего слуха донеслись шаги человека, подходящего к двери.
Послышалось хриплое ворчание, точно ворчание дикого зверя, вперемешку со злобными выкриками, проклятиями.
Загремел замок.
– Проклятая!… Дьявол!… – совершенно явственно долетали слова.
Лязгнул засов, как-то жалобно скрипнула дверь, и в конуру ввалился человек. Кто он, я, конечно, не мог видеть, но сразу понял, что это страшный горбун.
Он был, очевидно, сильно пьян.
Изрыгая отвратительную ругань, горбун натолкнулся на край кровати, отлетел потом в противоположную стену и направился колеблющейся походкой в глубь логовища.
– Что? Сладко пришлось, ведьма? Кувырк, кувырк, кувырк… Ха-ха-ха! – вдруг разразился иступленно-безумным хохотом страшный горбун.
Признаюсь, я похолодел от ужаса.
Вдруг конура осветилась слабым синевато-трепетным светом. Горбун черкнул серную спичку и, должно быть, зажег сальную свечу, потому что комната озарилась тускло-красным пламенем.
– Только ошиблась, проклятая, не то взяла! – продолжал рычать горбун.
Он вдруг быстро наклонился под кровать и потащил к себе небольшой черный сундук.
Мысль, что он меня увидит, заставила заледенеть кровь в моих жилах. Я даже забыл, что у меня есть револьвер, которым я могу размозжить голову этому чудовищу.
Горбун, выдвинув сундук, поставил дрожащей лапой около него свечку в оловянном подсвечнике и, все также изрыгая проклятия и ругательства, отпер его и поднял крышку. Свет падал на его лицо. Великий Боже, что это было за ужасное лицо! Клянусь вам, это было лицо самого дьявола!… Медленно, весь дрожа, он стал вынимать мешочки, в которых сверкало золото, а потом – целую кипу ценных бумаг и ассигнаций.
С тихим, захлебывающимся смехом он прижимал их к своим безобразным губам.
– Голубушки мои… Родненькие мои… Ах-ох-хо-хо! Сколько вас здесь… Все мое, мое!…
Человек-чудовище беззвучно хохотал. Его единственный глаз, казалось, готов был выскочить из орбиты. Страшные, цепкие руки-щупальцы судорожно сжимали мешочки и пачки. Но почти сейчас же из его груди вырвался озлобленный вопль-рычание:
– А этих нет! Целой пачки нет!… Погубила, осиротила меня!
– Я верну их тебе! – вдруг раздался резкий голос. Прежде, чем я успел опомниться, то увидел, как горбун в ужасе запрокинулся назад.
Его лицо из сине-багрового стало белее полотна. Нижняя челюсть отвисла и стала дрожать непрерывной дрожью.
К нему медленно, тихо и плавно, словно привидение, подвигалась девушка-«труп».
Ее руки были простерты вперед.
– Ты убил меня, злое чудовище, но я… я не хочу брать с собою в могилу твоих постылых денег. Они будут жечь меня, не давать покоя моей душе.
Невероятно дикий крик, полный смертельного ужаса, огласил мрачное логовище.
– Скорее! Ползи к двери. Сейчас же вон отсюда, – услышал я подавленный шепот Путилина.
Я пополз из-под угла кровати к двери.
– Не подходи! Не подходи! Исчадие ада!… – в смертельном ужасе лепетал горбун.
Девушка-«труп» подходила к горбуну все ближе и ближе.
– Слушай, убийца, – загробным голосом говорила она. – Там, на колокольне, под большим колоколом, прикрытые тряпкой лежат твои деньги. Я пришла к тебе с того света, чтобы сказать: торопись скорее туда, ты свободно пройдешь на колокольню и возьмешь эти проклятые деньги, из-за которых убил меня.
Обезумевший от ужаса страшный горбун, сидевший к нам спиной, замер.
Путилин быстро и тихо толкнул меня вперед и открыл ногой дверь.
– Беги немедленно, что есть силы! Спускайся по лестнице! К воротам!
Я несся, что было духу. Оглянувшись, я увидел, что за мной несется Путилин и X. Вдруг из логовища горбуна мелькнула белая фигура и, с ловкостью истинной акробатки, сбежала с лестницы.
– Поздравляю вас, барынька, с блестящим дебютом! – услышал я голос Путилина.
Вдруг до моего слуха донеслись шаги человека, подходящего к двери.
Послышалось хриплое ворчание, точно ворчание дикого зверя, вперемешку со злобными выкриками, проклятиями.
Загремел замок.
– Проклятая!… Дьявол!… – совершенно явственно долетали слова.
Лязгнул засов, как-то жалобно скрипнула дверь, и в конуру ввалился человек. Кто он, я, конечно, не мог видеть, но сразу понял, что это страшный горбун.
Он был, очевидно, сильно пьян.
Изрыгая отвратительную ругань, горбун натолкнулся на край кровати, отлетел потом в противоположную стену и направился колеблющейся походкой в глубь логовища.
– Что? Сладко пришлось, ведьма? Кувырк, кувырк, кувырк… Ха-ха-ха! – вдруг разразился иступленно-безумным хохотом страшный горбун.
Признаюсь, я похолодел от ужаса.
Вдруг конура осветилась слабым синевато-трепетным светом. Горбун черкнул серную спичку и, должно быть, зажег сальную свечу, потому что комната озарилась тускло-красным пламенем.
– Только ошиблась, проклятая, не то взяла! – продолжал рычать горбун.
Он вдруг быстро наклонился под кровать и потащил к себе небольшой черный сундук.
Мысль, что он меня увидит, заставила заледенеть кровь в моих жилах. Я даже забыл, что у меня есть револьвер, которым я могу размозжить голову этому чудовищу.
Горбун, выдвинув сундук, поставил дрожащей лапой около него свечку в оловянном подсвечнике и, все также изрыгая проклятия и ругательства, отпер его и поднял крышку. Свет падал на его лицо. Великий Боже, что это было за ужасное лицо! Клянусь вам, это было лицо самого дьявола!… Медленно, весь дрожа, он стал вынимать мешочки, в которых сверкало золото, а потом – целую кипу ценных бумаг и ассигнаций.
С тихим, захлебывающимся смехом он прижимал их к своим безобразным губам.
– Голубушки мои… Родненькие мои… Ах-ох-хо-хо! Сколько вас здесь… Все мое, мое!…
Человек-чудовище беззвучно хохотал. Его единственный глаз, казалось, готов был выскочить из орбиты. Страшные, цепкие руки-щупальцы судорожно сжимали мешочки и пачки. Но почти сейчас же из его груди вырвался озлобленный вопль-рычание:
– А этих нет! Целой пачки нет!… Погубила, осиротила меня!
– Я верну их тебе! – вдруг раздался резкий голос. Прежде, чем я успел опомниться, то увидел, как горбун в ужасе запрокинулся назад.
Его лицо из сине-багрового стало белее полотна. Нижняя челюсть отвисла и стала дрожать непрерывной дрожью.
К нему медленно, тихо и плавно, словно привидение, подвигалась девушка-«труп».
Ее руки были простерты вперед.
– Ты убил меня, злое чудовище, но я… я не хочу брать с собою в могилу твоих постылых денег. Они будут жечь меня, не давать покоя моей душе.
Невероятно дикий крик, полный смертельного ужаса, огласил мрачное логовище.
– Скорее! Ползи к двери. Сейчас же вон отсюда, – услышал я подавленный шепот Путилина.
Я пополз из-под угла кровати к двери.
– Не подходи! Не подходи! Исчадие ада!… – в смертельном ужасе лепетал горбун.
Девушка-«труп» подходила к горбуну все ближе и ближе.
– Слушай, убийца, – загробным голосом говорила она. – Там, на колокольне, под большим колоколом, прикрытые тряпкой лежат твои деньги. Я пришла к тебе с того света, чтобы сказать: торопись скорее туда, ты свободно пройдешь на колокольню и возьмешь эти проклятые деньги, из-за которых убил меня.
Обезумевший от ужаса страшный горбун, сидевший к нам спиной, замер.
Путилин быстро и тихо толкнул меня вперед и открыл ногой дверь.
– Беги немедленно, что есть силы! Спускайся по лестнице! К воротам!
Я несся, что было духу. Оглянувшись, я увидел, что за мной несется Путилин и X. Вдруг из логовища горбуна мелькнула белая фигура и, с ловкостью истинной акробатки, сбежала с лестницы.
– Поздравляю вас, барынька, с блестящим дебютом! – услышал я голос Путилина.
Глава VII На колокольне
Мы поднимались по узкой, винтообразной лестнице спасской колокольни.
Я, еще не успевший прийти в себя после всего пережитого, заметил кое-где фигуры людей.
Очевидно, мой гениальный друг сделал заранее распоряжения. Фигуры почтительно давали нам дорогу, затем – после того, как Путилин им что-то отрывисто шептал – быстро стушевывались.
Когда мы взошли на колокольню, было ровно два часа ночи.
– Ради Бога, друг, зачем же мы оставили на свободе этого страшного горбуна? – обратился я, пораженный, к Путилину.
Он усмехнулся.
– Положим, дружище, он – не на свободе. Он – «кончен», то есть пойман; за ним – великолепный надзор. А затем… Я хочу довести дело до конца. Знаешь, это моя страсть и лучшая награда. Позволь мне насладиться одним маленьким моментом. Ну, блестящая дебютантка, пожалуйте сюда, за этот выступ! Я – здесь, вы – там!
Мы разместились. Первый раз в моей жизни я был на колокольне. Колокола висели большой темной массой. Вскоре выплыла луна и озарила их своим трепетным сиянием. Лунный свет заиграл на колоколах, и что-то таинственно-чудное было в этой картине, полной мистического настроения.
По лестнице послышались шаги. Кто-то тяжело и хрипло дышал.
Миг – и на верху колокольни появилась страшная, безобразная фигура горбуна.
Озаренная лунным блеском, она казалась воспроизведением больной фантазии.
Боязливо озираясь по сторонам, страшный человек быстро направился к большому колоколу.
Тихо ворча, он нагнулся и стал шарить там своей лапой…
– Нету… нету… Вот как!… Неужели, ведьма проклятая, надула?…
Огромный горб продолжал шевелиться под колоколом.
– Тряпка… где тряпка? А под ней мои денежки! – усиливал свое ворчание человек-зверь.
– Я помогу тебе, мой убийца!
С этими словами из своего прикрытия выступила девушка-«труп» сотрудница Путилина.
Горбун испустил жалобный крик. Его опять, как и там, в конуре, затрясло от ужаса.
Но это продолжалось одну секунду. С бешеным воплем страшное чудовище одним гигантским прыжком бросилось на имитированную «Леночку» и сжало ее в своих ужасных объятиях.
– Проклятая дочь Вельзевула! Я отделаюсь от тебя! Я сброшу тебя во второй раз!…
Крик, полный страха и мольбы, прорезал тишину ночи.
– Спасите! Спасите!
– Доктор, скорее! – крикнул мне Путилин, бросаясь, как молния, к чудовищному горбуну.
Наша агентша трепетала в его руках.
Он, высоко подняв ее в воздух, бросился к перилам колокольни.
Путилин схватил горбуна за шею, стараясь оттащить его.
Вот в это-то время некоторые, случайно проезжавшие и проходившие в этот поздний час мимо церкви Спаса на Сенной, и видели эту страшную картину; озаренный луной безобразный горбун стоял на колокольне, высоко держа в своих руках белую фигуру девушки, которую собирался сбросить со страшной высоты.
Я упал под ноги горбуну.
Он грохнулся навзничь, не выпуская, однако, из своих цепких объятий бедную агентшу, которая была уже в состоянии глубокого обморока.
– Сдавайся, мерзавец! – Путилин приставил блестящее дуло револьвера ко лбу урода. – Если сию секунду ты не выпустишь женщину, я раскрою твой безобразный череп.
Около лица горбуна появилось и дуло моею револьвера.
Цепкие, страшные объятия урода разжались и выпустили полузадушенное тело отважной агентши.
Урод-горбун до суда и до допроса разбил себе голову в месте заключения в ту же ночь.
При обыске его логовища в сундуке было найдено… триста сорок тысяч двести двадцать рублей и несколько копеек.
– Скажи, Иван Дмитриевич, – спросил я позже моего друга, – как удалось тебе напасть на верный след этого чудовищного преступления…
– По нескольким волосам… – усмехаясь, ответил Путилин.
– Как так?! – поразился я.
– А вот слушай. Ты помнишь, когда протиснулся горбун к трупу девушки, прося дать ему возможность взглянуть на «упокойницу»? Вид этого необычайного урода невольно привлек мое внимание. Я по привычке быстро и внимательно оглядел его с ног до головы и тут, случайно, мой взор упал на пуговицу его порванной куртки. На пуговице, намотавшись, висела целая прядка длинных волос. Волосы эти были точно такого же цвета, что и волосы покойной.
Открывая холст с ее лица, я незаметным и ловким движением сорвал их с пуговицы. При вскрытии я сличил эти волосы. Они оказались тождественными. Если ты примешь во внимание, что я – узнав, где девушка разбилась от падения со страшной высоты – поглядел на колокольню, а затем узнал, что горбун – постоянный обитатель церковной паперти, то… то ты несколько оправдаешь мою смелую уголовно-сыскную гипотезу. Но это еще не все. Я узнал, что горбун богат, что он пьяница и развратник. Для меня вдруг все стало ясно. Я вывел мою собственную линию, которую называю «мертвой хваткой».
– Что же ясно? Как ты проводишь нить между горбуном и Леночкой?
– Чрезвычайно просто. Показания ее матери пролили свет на характер Леночки. Она безумно хотела разбогатеть. Ей рисовались наряды, бриллианты, свои выезды. Я узнал, что она работала на лавку близ церкви Спаса. Что удивительного, что она, прослышав про богатство и женолюбие юрбуна, решила его «пощипать»?
Сначала, пользуясь своей редкой красотой, она вскружила голову безобразного чудовища. Это было время флирта. Она, овладев всецело умом и сердцем горбуна, безбоязненно рискнула прийти в его логовище. Там, высмотрев, похитила сорок девять тысяч семьсот рублей. Горбун узнал, и… любовь к золоту победила любовь к женской красоте. Он решил жестоко отомстить, и, действительно, сделал это.
Я, еще не успевший прийти в себя после всего пережитого, заметил кое-где фигуры людей.
Очевидно, мой гениальный друг сделал заранее распоряжения. Фигуры почтительно давали нам дорогу, затем – после того, как Путилин им что-то отрывисто шептал – быстро стушевывались.
Когда мы взошли на колокольню, было ровно два часа ночи.
– Ради Бога, друг, зачем же мы оставили на свободе этого страшного горбуна? – обратился я, пораженный, к Путилину.
Он усмехнулся.
– Положим, дружище, он – не на свободе. Он – «кончен», то есть пойман; за ним – великолепный надзор. А затем… Я хочу довести дело до конца. Знаешь, это моя страсть и лучшая награда. Позволь мне насладиться одним маленьким моментом. Ну, блестящая дебютантка, пожалуйте сюда, за этот выступ! Я – здесь, вы – там!
Мы разместились. Первый раз в моей жизни я был на колокольне. Колокола висели большой темной массой. Вскоре выплыла луна и озарила их своим трепетным сиянием. Лунный свет заиграл на колоколах, и что-то таинственно-чудное было в этой картине, полной мистического настроения.
По лестнице послышались шаги. Кто-то тяжело и хрипло дышал.
Миг – и на верху колокольни появилась страшная, безобразная фигура горбуна.
Озаренная лунным блеском, она казалась воспроизведением больной фантазии.
Боязливо озираясь по сторонам, страшный человек быстро направился к большому колоколу.
Тихо ворча, он нагнулся и стал шарить там своей лапой…
– Нету… нету… Вот как!… Неужели, ведьма проклятая, надула?…
Огромный горб продолжал шевелиться под колоколом.
– Тряпка… где тряпка? А под ней мои денежки! – усиливал свое ворчание человек-зверь.
– Я помогу тебе, мой убийца!
С этими словами из своего прикрытия выступила девушка-«труп» сотрудница Путилина.
Горбун испустил жалобный крик. Его опять, как и там, в конуре, затрясло от ужаса.
Но это продолжалось одну секунду. С бешеным воплем страшное чудовище одним гигантским прыжком бросилось на имитированную «Леночку» и сжало ее в своих ужасных объятиях.
– Проклятая дочь Вельзевула! Я отделаюсь от тебя! Я сброшу тебя во второй раз!…
Крик, полный страха и мольбы, прорезал тишину ночи.
– Спасите! Спасите!
– Доктор, скорее! – крикнул мне Путилин, бросаясь, как молния, к чудовищному горбуну.
Наша агентша трепетала в его руках.
Он, высоко подняв ее в воздух, бросился к перилам колокольни.
Путилин схватил горбуна за шею, стараясь оттащить его.
Вот в это-то время некоторые, случайно проезжавшие и проходившие в этот поздний час мимо церкви Спаса на Сенной, и видели эту страшную картину; озаренный луной безобразный горбун стоял на колокольне, высоко держа в своих руках белую фигуру девушки, которую собирался сбросить со страшной высоты.
Я упал под ноги горбуну.
Он грохнулся навзничь, не выпуская, однако, из своих цепких объятий бедную агентшу, которая была уже в состоянии глубокого обморока.
– Сдавайся, мерзавец! – Путилин приставил блестящее дуло револьвера ко лбу урода. – Если сию секунду ты не выпустишь женщину, я раскрою твой безобразный череп.
Около лица горбуна появилось и дуло моею револьвера.
Цепкие, страшные объятия урода разжались и выпустили полузадушенное тело отважной агентши.
Урод-горбун до суда и до допроса разбил себе голову в месте заключения в ту же ночь.
При обыске его логовища в сундуке было найдено… триста сорок тысяч двести двадцать рублей и несколько копеек.
– Скажи, Иван Дмитриевич, – спросил я позже моего друга, – как удалось тебе напасть на верный след этого чудовищного преступления…
– По нескольким волосам… – усмехаясь, ответил Путилин.
– Как так?! – поразился я.
– А вот слушай. Ты помнишь, когда протиснулся горбун к трупу девушки, прося дать ему возможность взглянуть на «упокойницу»? Вид этого необычайного урода невольно привлек мое внимание. Я по привычке быстро и внимательно оглядел его с ног до головы и тут, случайно, мой взор упал на пуговицу его порванной куртки. На пуговице, намотавшись, висела целая прядка длинных волос. Волосы эти были точно такого же цвета, что и волосы покойной.
Открывая холст с ее лица, я незаметным и ловким движением сорвал их с пуговицы. При вскрытии я сличил эти волосы. Они оказались тождественными. Если ты примешь во внимание, что я – узнав, где девушка разбилась от падения со страшной высоты – поглядел на колокольню, а затем узнал, что горбун – постоянный обитатель церковной паперти, то… то ты несколько оправдаешь мою смелую уголовно-сыскную гипотезу. Но это еще не все. Я узнал, что горбун богат, что он пьяница и развратник. Для меня вдруг все стало ясно. Я вывел мою собственную линию, которую называю «мертвой хваткой».
– Что же ясно? Как ты проводишь нить между горбуном и Леночкой?
– Чрезвычайно просто. Показания ее матери пролили свет на характер Леночки. Она безумно хотела разбогатеть. Ей рисовались наряды, бриллианты, свои выезды. Я узнал, что она работала на лавку близ церкви Спаса. Что удивительного, что она, прослышав про богатство и женолюбие юрбуна, решила его «пощипать»?
Сначала, пользуясь своей редкой красотой, она вскружила голову безобразного чудовища. Это было время флирта. Она, овладев всецело умом и сердцем горбуна, безбоязненно рискнула прийти в его логовище. Там, высмотрев, похитила сорок девять тысяч семьсот рублей. Горбун узнал, и… любовь к золоту победила любовь к женской красоте. Он решил жестоко отомстить, и, действительно, сделал это.
ГРОБ С ДВОЙНЫМ ДНОМ
Глава I. Гений зла
Путилин ходил из угла в угол по своему кабинету, что с ним бывало всегда, когда его одолевала какая-нибудь неотвязная мысль. Вдруг он круто остановился передо мной. – А ведь я его все-таки должен поймать, доктор!
– Ты о ком говоришь? – спросил я моего гениального друга.
– Да о ком же, как не о Домбровском! – с досадой вырвалось у Путилина. – Целый год, как известно, он играет со мной, как кошка с мышкой. Много на своем веку видел я отъявленных и умных плутов высокой марки, но признаюсь тебе, что подобного обер-плута еще не встречал. Гений, ей Богу, настоящий гений! Знаешь, я искренно им восхищаюсь.
– Что же тебе, Иван Дмитриевич, особенно должна быть приятна борьба с этим господином, так как вы – противники равной силы.
– Ты ведь только вообрази, – продолжал Путилин, – сколько до сих пор нераскрытых преступлений этого короля воров и убийц лежит на моей совести! В течение одиннадцати месяцев – три кражи на огромную сумму, два убийства, несколько крупных мошеннических дел-подлогов. И все это совершено одним господином Домбровским! Он – прямо неуловим! Знаешь ли ты, сколько раз он меня оставлял в дураках? Я до сих пор не могу без досады вспомнить, как он провел меня в деле похищения бриллиантов у ювелира Г. Как-то обращается ко мне этот известный ювелир с заявлением, что из его магазина началось частое хищение драгоценных вещей: перстней, булавок, запонок с большими солитерами [3] огромной ценности.
– Кого же вы подозреваете, господин Г? – спросил я ювелира.
– Не знаю, прямо не знаю, на кого и подумать. Приказчики мои – люди испытанной честности и, кроме того, ввиду пропаж, я учредил за всеми самый бдительный надзор. Я не выходил и не выхожу из магазина, сам продаю драгоценности, и… тем не менее, не далее, как вчера, у меня на глазах, под носом, исчез рубин редчайшей красоты. Ради Бога, помогите, господин Путилин!
Ювелир чуть не плакал. Я решил взяться за расследование этого загадочного исчезновения бриллиантов.
– Вот что, любезный господин Г., не хотите ли вы взять меня на несколько дней приказчиком? – спросил я его.
Он страшно, бедняга, изумился.
– Как?! – сразу не сообразил он.
– Очень просто: мне необходимо быть в магазине, чтобы следить за покупателями. Как приказчику – это чрезвычайно будет удобно.
На другой день великолепно загримированный я стоял рядом с ювелиром за зеркальными витринами, в которых всеми цветами радуги переливались драгоценные камни.
Я не спускал глаз ни с одного покупателя, следя за всеми их движениями. Вечером я услышал подавленный крик отчаяния злополучного ювелира.
– Опять, опять! Новая пропажа!
– Да быть не может? Что же исчезло?
– Булавка с черной жемчужиной!
Я стал вспоминать, кто был в этот день в магазине. О, это была пестрая вереница лиц! И генералы, и моряки-офицеры, и штатские денди, и великосветские барыни, и ливрейные лакеи, являвшиеся с поручениями от своих знатных господ.
Стало быть, среди этих лиц и сегодня был страшный, поразительно ловкий мошенник. Но в каком виде явился он? Признаюсь, это была нелегкая задача…
На другой день я получил по почте письмо. Помню его содержание наизусть. Вот оно:
«Любезный господин Путилин! Что это вам пришла за странная фантазия обратиться в приказчика этого плута Г.? Это – не к лицу гениальному сыщику. Ваш Домбровский».
Когда я показал это письмо ювелиру, он схватился за голову.
– Домбровский?!… О, я погиб, если вы не спасете меня от него. Это не человек, а дьявол! Он разворует у меня постепенно весь магазин!…
Прошел день без кражи. Я был убежден, что гениальный мошенник, узнав меня, не рискнет больше являться в магазин и что его письмо – не более, как дерзкая бравада.
На следующий день, часов около пяти, к магазину подкатила роскошная коляска с ливрейным лакеем на козлах.
Из коляски вышел, слегка прихрамывая и опираясь на толстую трость с золотым набалдашником, полуседой джентльмен – барин чистейшей воды. Лицо его дышало истым благородством и доброжелательностью.
Лишь только он вошел в магазин, как ювелир с почтительной поспешностью направился к нему навстречу.
– Счастлив видеть ваше сиятельство… – залепетал он.
– Здравствуйте, здравствуйте, любезный господин Г., – приветливо-снисходительно бросил важный посетитель. – Есть что-нибудь новенькое, интересное?
– Все, что угодно, ваше сиятельство.
– А, кстати: я хочу избавиться от этого перстня. Надоел он мне что-то. Сколько вы мне за него дадите?
Ювелир взял перстень. Это был огромный солитер дивной воды. Г. долго его разглядывал.
– Три тысячи рублей могу вам предложить за него… – после долгого раздумья проговорил он.
– Что? – расхохотался старый барин. – За простое стекло – три тысячи рублей?
– То есть как за стекло? – удивился ювелир. – Не за стекло, а за бриллиант.
– Да бросьте: это лондонская работа. Это – поддельный бриллиант. Мне подарил его мой дядюшка князь В. как образец заграничного искусства подделывать камни.
Злополучный ювелир покраснел, как рак. Его, его, величайшего знатока-специалиста пробуют дурачить!
– Позвольте, я его еще хорошенько рассмотрю.
Он стал проделывать над бриллиантом всевозможные пробы, смысл и значение которых для меня, как для профана, были совершенно темны, непонятны.
– Ну что, убедились? – мягко рассмеялся князь.
– Убедился… что это – бриллиант самый настоящий и очень редкой воды.
Выражение искреннего изумления отразилось на лице князя.
– И вы не шутите?
– Нимало. Неужели вы полагаете, что я не сумею отличить поддельного камня от настоящего?
– И вы… вы согласны дать мне за него три тысячи рублей?
– И в придачу даже вот эту ценную по работе безделушку, – проговорил Г., подавая князю булавку с головкой-камеей тонкой работы.
– А, какая прелесть!… – восхищенно вырвалось у князя. – Ну-с, monsieur Г., я согласен продать вам этот перстень, но только с одним условием.
– С каким, ваше сиятельство?
– Во избежание всяческих недоразумений, вы потрудитесь дать мне расписку, что купили у меня, князя В., перстень с поддельным бриллиантом за три тысячи рублей.
– О, с удовольствием! – рассмеялся ювелир. – Вы извините меня, ваше сиятельство, но вы большой руки шутник!
Расписка была написана и вручена князю. Он протянул Г. драгоценный перстень.
– Сейчас я тороплюсь по делу. Через час я заеду к вам. Вы подберите мне что-нибудь интересное.
– Слушаюсь, ваше сиятельство!
Вскоре коляска отъехала от магазина ювелира.
Прошло минут пять. Я заинтересовался фигурой какого-то господина, очень внимательно разглядывающего витрину окна.
Вдруг яростный вопль огласил магазин.
Я обернулся. Злосчастный ювелир стоял передо мной белее полотна.
– Господин Путилин… господин Путилин… – бессвязно лепетал он.
– Что такое? Что с вами! Что случилось? – спросил я недоумевая.
– Фальшивый… фальшивый! – с отчаянием вырвалось у Г.
– Как фальшивый? Но вы же уверяли, что это – настоящий бриллиант?…
Ювелир хватался руками за голову.
– Ничего не понимаю… ничего не понимаю… Я видел драгоценный солитер, который, вдруг, сразу превратился в простое стекло.
Зато я все понял. Этот князь В. был никто иной, как Домбровский. У гениального мошенника было два кольца, капля в каплю похожие одно на другое. В последнюю минуту он всучил ювелиру не настоящий бриллиант, а поддельный.
Путилин опять прошелся по кабинету.
– А знаешь ли ты, что третьего дня опять случилась грандиозная кража? У графини Одинцовой похищено бриллиантов и других драгоценностей на сумму около 400000 рублей! Недурно?
– Гм… действительно, недурно, – ответил я. – И ты подозреваешь…
– Ну, разумеется, его. Кто же, кроме Домбровского, может с таким совершенством и блеском ухитриться произвести такое необычайное хищение! Кража драгоценностей произошла во время бала. Нет ни малейшего сомнения, что гениальный вор находился в числе гостей, ловким образом проник в будуар графини и гам похитил эту уйму драгоценностей.
– И никаких верных следов, друже?
– Пока – никаких. Общественное мнение страшно возбуждено. «В высших инстанциях» несколько косятся на меня. "Мне было поставлено на вид, что ожидали и ожидают от меня большего, что нельзя так долго оставлять на свободе, неразысканным, такого опасного злодея. Откровенно говоря, все это меня страшно волнует.
– Попробовали бы они сами разыскать подобного дьявола… – недовольно проворчал я, искренно любивший моего друга.
– Но, клянусь, что я еще не ослаб и что я во что бы то ни стало поймаю этого господина! – слегка стукнул ладонью по столу Путилин.
Раздался стук в дверь.
– Войдите! – крикнул Путилин.
Вошел дежурный агент и с почтительным поклоном подал ему элегантный конверт.
– Просили передать немедленно в собственные руки вашему превосходительству.
– Кто принес, Жеребцов? – быстро спросил Путилин.
– Ливрейный выездной лакей.
– Хорошо, ступайте.
Путилин быстро разорвал конверт и стал читать. Я не сводил с него глаз и вдруг заметил, как краска гнева бросилась ему в лицо.
– Ого! Это, кажется, уж чересчур! – резко вырвалось у него.
– В чем дело, друже?
– А вот прочти.
С этими словами Путилин подал мне элегантный конверт с двойной золотой монограммой. Вот что стояло в письме:
Письмо выпало у меня из рук. Я был поражен, как никогда в моей жизни.
– Что это: шутка, мистификация?
– Отнюдь нет. Это правда.
– Как?!
– Я отлично знаю почерк гениального мошенника. Это один из его блестящих и смелых трюков. Домбровский любит устраивать неожиданные выпады.
– А ты не предполагаешь, что это сделано с целью отвода В то время, когда мы будем его караулить на Николаевском вокзале, он преблагополучно удерет в ином месте. Путилин усмехнулся.
– Представь себе, что нет. Он, действительно, если только мне не удастся узнать его, непременно уедет с этим поездом и непременно по Николаевской дороге. О, ты не знаешь Домбровского! Неужели ты думаешь, что если бы это был обыкновенный мошенник, я не изловил бы его в течение года? В том-то и дело, что он равен мне по силе, находчивости, дерзкой отваге. Он устраивает такие хода, какие не устраивал ни один шахматный игрок мира.
Путилин взглянул на часы.
Стрелка показывала половину второго.
– Я принимаю вызов. Браво, Домбровский, честное слово, это красивая игра! – возбужденно проговорил мой друг. – Итак, до отхода поезда остается полтора часа… Гм… немного…
– Ты о ком говоришь? – спросил я моего гениального друга.
– Да о ком же, как не о Домбровском! – с досадой вырвалось у Путилина. – Целый год, как известно, он играет со мной, как кошка с мышкой. Много на своем веку видел я отъявленных и умных плутов высокой марки, но признаюсь тебе, что подобного обер-плута еще не встречал. Гений, ей Богу, настоящий гений! Знаешь, я искренно им восхищаюсь.
– Что же тебе, Иван Дмитриевич, особенно должна быть приятна борьба с этим господином, так как вы – противники равной силы.
– Ты ведь только вообрази, – продолжал Путилин, – сколько до сих пор нераскрытых преступлений этого короля воров и убийц лежит на моей совести! В течение одиннадцати месяцев – три кражи на огромную сумму, два убийства, несколько крупных мошеннических дел-подлогов. И все это совершено одним господином Домбровским! Он – прямо неуловим! Знаешь ли ты, сколько раз он меня оставлял в дураках? Я до сих пор не могу без досады вспомнить, как он провел меня в деле похищения бриллиантов у ювелира Г. Как-то обращается ко мне этот известный ювелир с заявлением, что из его магазина началось частое хищение драгоценных вещей: перстней, булавок, запонок с большими солитерами [3] огромной ценности.
– Кого же вы подозреваете, господин Г? – спросил я ювелира.
– Не знаю, прямо не знаю, на кого и подумать. Приказчики мои – люди испытанной честности и, кроме того, ввиду пропаж, я учредил за всеми самый бдительный надзор. Я не выходил и не выхожу из магазина, сам продаю драгоценности, и… тем не менее, не далее, как вчера, у меня на глазах, под носом, исчез рубин редчайшей красоты. Ради Бога, помогите, господин Путилин!
Ювелир чуть не плакал. Я решил взяться за расследование этого загадочного исчезновения бриллиантов.
– Вот что, любезный господин Г., не хотите ли вы взять меня на несколько дней приказчиком? – спросил я его.
Он страшно, бедняга, изумился.
– Как?! – сразу не сообразил он.
– Очень просто: мне необходимо быть в магазине, чтобы следить за покупателями. Как приказчику – это чрезвычайно будет удобно.
На другой день великолепно загримированный я стоял рядом с ювелиром за зеркальными витринами, в которых всеми цветами радуги переливались драгоценные камни.
Я не спускал глаз ни с одного покупателя, следя за всеми их движениями. Вечером я услышал подавленный крик отчаяния злополучного ювелира.
– Опять, опять! Новая пропажа!
– Да быть не может? Что же исчезло?
– Булавка с черной жемчужиной!
Я стал вспоминать, кто был в этот день в магазине. О, это была пестрая вереница лиц! И генералы, и моряки-офицеры, и штатские денди, и великосветские барыни, и ливрейные лакеи, являвшиеся с поручениями от своих знатных господ.
Стало быть, среди этих лиц и сегодня был страшный, поразительно ловкий мошенник. Но в каком виде явился он? Признаюсь, это была нелегкая задача…
На другой день я получил по почте письмо. Помню его содержание наизусть. Вот оно:
«Любезный господин Путилин! Что это вам пришла за странная фантазия обратиться в приказчика этого плута Г.? Это – не к лицу гениальному сыщику. Ваш Домбровский».
Когда я показал это письмо ювелиру, он схватился за голову.
– Домбровский?!… О, я погиб, если вы не спасете меня от него. Это не человек, а дьявол! Он разворует у меня постепенно весь магазин!…
Прошел день без кражи. Я был убежден, что гениальный мошенник, узнав меня, не рискнет больше являться в магазин и что его письмо – не более, как дерзкая бравада.
На следующий день, часов около пяти, к магазину подкатила роскошная коляска с ливрейным лакеем на козлах.
Из коляски вышел, слегка прихрамывая и опираясь на толстую трость с золотым набалдашником, полуседой джентльмен – барин чистейшей воды. Лицо его дышало истым благородством и доброжелательностью.
Лишь только он вошел в магазин, как ювелир с почтительной поспешностью направился к нему навстречу.
– Счастлив видеть ваше сиятельство… – залепетал он.
– Здравствуйте, здравствуйте, любезный господин Г., – приветливо-снисходительно бросил важный посетитель. – Есть что-нибудь новенькое, интересное?
– Все, что угодно, ваше сиятельство.
– А, кстати: я хочу избавиться от этого перстня. Надоел он мне что-то. Сколько вы мне за него дадите?
Ювелир взял перстень. Это был огромный солитер дивной воды. Г. долго его разглядывал.
– Три тысячи рублей могу вам предложить за него… – после долгого раздумья проговорил он.
– Что? – расхохотался старый барин. – За простое стекло – три тысячи рублей?
– То есть как за стекло? – удивился ювелир. – Не за стекло, а за бриллиант.
– Да бросьте: это лондонская работа. Это – поддельный бриллиант. Мне подарил его мой дядюшка князь В. как образец заграничного искусства подделывать камни.
Злополучный ювелир покраснел, как рак. Его, его, величайшего знатока-специалиста пробуют дурачить!
– Позвольте, я его еще хорошенько рассмотрю.
Он стал проделывать над бриллиантом всевозможные пробы, смысл и значение которых для меня, как для профана, были совершенно темны, непонятны.
– Ну что, убедились? – мягко рассмеялся князь.
– Убедился… что это – бриллиант самый настоящий и очень редкой воды.
Выражение искреннего изумления отразилось на лице князя.
– И вы не шутите?
– Нимало. Неужели вы полагаете, что я не сумею отличить поддельного камня от настоящего?
– И вы… вы согласны дать мне за него три тысячи рублей?
– И в придачу даже вот эту ценную по работе безделушку, – проговорил Г., подавая князю булавку с головкой-камеей тонкой работы.
– А, какая прелесть!… – восхищенно вырвалось у князя. – Ну-с, monsieur Г., я согласен продать вам этот перстень, но только с одним условием.
– С каким, ваше сиятельство?
– Во избежание всяческих недоразумений, вы потрудитесь дать мне расписку, что купили у меня, князя В., перстень с поддельным бриллиантом за три тысячи рублей.
– О, с удовольствием! – рассмеялся ювелир. – Вы извините меня, ваше сиятельство, но вы большой руки шутник!
Расписка была написана и вручена князю. Он протянул Г. драгоценный перстень.
– Сейчас я тороплюсь по делу. Через час я заеду к вам. Вы подберите мне что-нибудь интересное.
– Слушаюсь, ваше сиятельство!
Вскоре коляска отъехала от магазина ювелира.
Прошло минут пять. Я заинтересовался фигурой какого-то господина, очень внимательно разглядывающего витрину окна.
Вдруг яростный вопль огласил магазин.
Я обернулся. Злосчастный ювелир стоял передо мной белее полотна.
– Господин Путилин… господин Путилин… – бессвязно лепетал он.
– Что такое? Что с вами! Что случилось? – спросил я недоумевая.
– Фальшивый… фальшивый! – с отчаянием вырвалось у Г.
– Как фальшивый? Но вы же уверяли, что это – настоящий бриллиант?…
Ювелир хватался руками за голову.
– Ничего не понимаю… ничего не понимаю… Я видел драгоценный солитер, который, вдруг, сразу превратился в простое стекло.
Зато я все понял. Этот князь В. был никто иной, как Домбровский. У гениального мошенника было два кольца, капля в каплю похожие одно на другое. В последнюю минуту он всучил ювелиру не настоящий бриллиант, а поддельный.
Путилин опять прошелся по кабинету.
– А знаешь ли ты, что третьего дня опять случилась грандиозная кража? У графини Одинцовой похищено бриллиантов и других драгоценностей на сумму около 400000 рублей! Недурно?
– Гм… действительно, недурно, – ответил я. – И ты подозреваешь…
– Ну, разумеется, его. Кто же, кроме Домбровского, может с таким совершенством и блеском ухитриться произвести такое необычайное хищение! Кража драгоценностей произошла во время бала. Нет ни малейшего сомнения, что гениальный вор находился в числе гостей, ловким образом проник в будуар графини и гам похитил эту уйму драгоценностей.
– И никаких верных следов, друже?
– Пока – никаких. Общественное мнение страшно возбуждено. «В высших инстанциях» несколько косятся на меня. "Мне было поставлено на вид, что ожидали и ожидают от меня большего, что нельзя так долго оставлять на свободе, неразысканным, такого опасного злодея. Откровенно говоря, все это меня страшно волнует.
– Попробовали бы они сами разыскать подобного дьявола… – недовольно проворчал я, искренно любивший моего друга.
– Но, клянусь, что я еще не ослаб и что я во что бы то ни стало поймаю этого господина! – слегка стукнул ладонью по столу Путилин.
Раздался стук в дверь.
– Войдите! – крикнул Путилин.
Вошел дежурный агент и с почтительным поклоном подал ему элегантный конверт.
– Просили передать немедленно в собственные руки вашему превосходительству.
– Кто принес, Жеребцов? – быстро спросил Путилин.
– Ливрейный выездной лакей.
– Хорошо, ступайте.
Путилин быстро разорвал конверт и стал читать. Я не сводил с него глаз и вдруг заметил, как краска гнева бросилась ему в лицо.
– Ого! Это, кажется, уж чересчур! – резко вырвалось у него.
– В чем дело, друже?
– А вот прочти.
С этими словами Путилин подал мне элегантный конверт с двойной золотой монограммой. Вот что стояло в письме:
«Мой гениальный друг!
Вы дали клятву поймать меня. Желая прийти Вам на помощь, сим извещаю Вас, что сегодня, ровно в три часа дня, я выезжаю с почтовым поездом в Москву по Николаевской железной дороге. С собою я везу все драгоценности, похищенные мною у графини Одинцовой. Буду весьма польщен, если Вы проводите меня.
Уважающий Вас Домбровский».
Письмо выпало у меня из рук. Я был поражен, как никогда в моей жизни.
– Что это: шутка, мистификация?
– Отнюдь нет. Это правда.
– Как?!
– Я отлично знаю почерк гениального мошенника. Это один из его блестящих и смелых трюков. Домбровский любит устраивать неожиданные выпады.
– А ты не предполагаешь, что это сделано с целью отвода В то время, когда мы будем его караулить на Николаевском вокзале, он преблагополучно удерет в ином месте. Путилин усмехнулся.
– Представь себе, что нет. Он, действительно, если только мне не удастся узнать его, непременно уедет с этим поездом и непременно по Николаевской дороге. О, ты не знаешь Домбровского! Неужели ты думаешь, что если бы это был обыкновенный мошенник, я не изловил бы его в течение года? В том-то и дело, что он равен мне по силе, находчивости, дерзкой отваге. Он устраивает такие хода, какие не устраивал ни один шахматный игрок мира.
Путилин взглянул на часы.
Стрелка показывала половину второго.
– Я принимаю вызов. Браво, Домбровский, честное слово, это красивая игра! – возбужденно проговорил мой друг. – Итак, до отхода поезда остается полтора часа… Гм… немного…
Глава II. Путилин провожает мошенника
На Николаевском вокзале в то время не царило при отходе поездов того сумасшедшего движения, какое вы наблюдаете теперь. Пассажиров было куда меньше, поезда ходили значительно реже.
Было без сорока минут три часа, когда я спешно подъехал к Николаевскому вокзалу.
Почти сейчас же приехал и Путилин.
Железнодорожное, вокзальное начальство, предупрежденное очевидно, о его приезде, встретило Путилина.
– Вы распорядились, чтобы несколько задержали впуск пассажиров в поезд? – спросил он начальника станции.
– Как же, как же. Все двери заперты. Могу поручиться, что ни один человек незаметным образом не проникнет в вагоны.
Путилин, сделав мне знак, пошел к выходу на перрон вокзала. Поезд, уже готовый, только еще без паров, был подан. Он состоял из пяти вагонов третьего класса, двух вагонов второго и одного – первого класса, не считая двух товарных вагонов.
– Надо осмотреть на всякий случай весь поезд… – задумчиво произнес Путилин.
Мы обошли все вагоны. Не было ни одного уголка, который не был бы осмотрен нами.
Увы, поезд был пуст, совершенно пуст!
Мы прошли всем дебаркадером. Всюду стояли жандармы, оберегая выходы и входы.
У каждого вагона находились опытные агенты, мимо которых должны были пройти пассажиры.
– У дверей третьего класса в момент выпуска публики будет стоять X. О, он молодчина! Он не пропустит ни одного подозрительного лица… – возбужденно проговорил Путилин.
Было без сорока минут три часа, когда я спешно подъехал к Николаевскому вокзалу.
Почти сейчас же приехал и Путилин.
Железнодорожное, вокзальное начальство, предупрежденное очевидно, о его приезде, встретило Путилина.
– Вы распорядились, чтобы несколько задержали впуск пассажиров в поезд? – спросил он начальника станции.
– Как же, как же. Все двери заперты. Могу поручиться, что ни один человек незаметным образом не проникнет в вагоны.
Путилин, сделав мне знак, пошел к выходу на перрон вокзала. Поезд, уже готовый, только еще без паров, был подан. Он состоял из пяти вагонов третьего класса, двух вагонов второго и одного – первого класса, не считая двух товарных вагонов.
– Надо осмотреть на всякий случай весь поезд… – задумчиво произнес Путилин.
Мы обошли все вагоны. Не было ни одного уголка, который не был бы осмотрен нами.
Увы, поезд был пуст, совершенно пуст!
Мы прошли всем дебаркадером. Всюду стояли жандармы, оберегая выходы и входы.
У каждого вагона находились опытные агенты, мимо которых должны были пройти пассажиры.
– У дверей третьего класса в момент выпуска публики будет стоять X. О, он молодчина! Он не пропустит ни одного подозрительного лица… – возбужденно проговорил Путилин.