Доценко Виктор. Биография отца Бешеного

   Я выскочил на улицу, пробежал несколько кварталов, остановился и горько заплакал, взглянув на свое отражение в витрине магазина. К счастью, были летние каникулы, и мой позорный, как мне казалось, вид могли увидеть только дворовые приятели и мой друг Акимчик. Однако и этого вполне хватило для того, чтобы я принял твердое решение - бежать из дому. Бежать, но куда?
   После недолгих размышлений я пришел к выводу, что пойти мне некуда, чтобы меня в тот же день не отправили домой. Оставалось одно: уехать куда-нибудь далеко-далеко...
   Например, в Москву! Почему в Москву? Наверное, потому, что Москва для всех периферийных жителей всегда оставалась удивительным, волшебным, сказочным и, конечно же, недосягаемым местом...
   Я понимал, что для исполнения моего безумного решения как минимум нужны деньги. Мысли о таких "мелочах", как смена белья или документы, мне просто в голову не приходили. Главное - деньги! Где их взять? И тут я вспомнил о своей копилке, куда бросал мелочь, которая оставалась от школьных завтраков, иногда, особенно когда был "под мухой", туда что-то подкидывал и отец. Кроме того, у меня тогда был еще и свой собственный "бизнес".
   Помните, я рассказывал об отце моей сестры Аллочки, дяде Пете? Заговорив о нем, я вдруг так ярко представил его образ, словно он и в самом деле появился передо мною собственной персоной. Вспомнил, как он однажды организовал выезд на охоту. Уж не помню, на какую дичь они с отцом решили поохотиться, вероятно на уток, но я уговорил дядю Петю взять меня с собой. Кроме водителя, моего отца, дяди Пети и меня, в старенький "козлик" загрузился еще помощник дяди Пети.
   Покинув город, мы проехали несколько сот километров, чтобы добраться до каких-то заветных кущ, где полно непуганых зверей и птиц. Но по пути в каком-то небольшом поселке дядя Петя заметил пивную бочку, у которой стояла небольшая очередь мужиков.
   - Останови-ка, Мишаня, - попросил он водителя. - Жажду хочется утолить... Витек, сбегай-ка за пивком! - сказал дядя Петя, когда машина остановилась, и протянул мне деньги и жестяное ведерко.
   - Сколько брать?
   - Сколько войдет! - отмахнулся он.
   Через некоторое время я осторожно, стараясь не расплескать пиво, притащил полное ведерко к машине и протянул дяде Пете, который рассказывал какой-то анекдот:
   - Восемь с половиной литров! - отрапортовал я.
   Он взял у меня ведерко, поднес к губам и стал пить. Пил долго, со смаком, не отрываясь, а когда допил до самого дна, крякнул от удовольствия и достал еще денег:
   - Дуй-ка еще!
   - Полное?
   - А как же... - хмыкнул он, а когда я снова принес наполненное ведерко, он отпил добрую половину и лишь потом протянул отцу...
   Нужно признать, это был только один из многочисленных "приколов" дяди Пети. Еще он мог без труда согнуть медный пятак пополам, используя исключительно пальцы. Запомнился еще один забавный случай, случившийся, кстати, во время все этой же "охоты".
   Надравшись до самой макушки бочкового пива, они забурились в этом населенном пункте на несколько дней и пропились вчистую. О том, что не осталось денег даже на бензин, они узнали, немного протрезвев. Отец начал крыть дядю Петю и его "охоту" матом, говоря, что жена его живьем проглотит, если он оставит голодным ребенка, то есть меня.
   - Да, не суетись ты так, Иван! - спокойно заметил дядя Петя. - Никогда рядом со мной Витек не останется голодным!
   - Что, по дворам просить пойдешь? - недовольно буркнул отец.
   - Зачем просить? Сами дадут, - загадочно проговорил дядя и добавил: Пошли в закусочную...
   - Мы с тобой? - не понял отец.
   - Пойдем все вместе: нужно же пообедать...
   Ничего не понимая, мы все-таки отправились вслед за ним. В закусочной, заполненной в основном мужиками, дядя Петя отыскал свободный столик, и мы за него уселись. Дядя Петя быстрым, но внимательным взглядом осмотрел все занятые столики и удовлетворенно хмыкнул.
   Подошла симпатичная, совсем молоденькая официанточка:
   - Здравствуйте, чего будем заказывать?
   Отец беспокойно заерзал и взглянул на дядю Петю.
   - Ты, Вань, заказывай все, что захочешь, и смотри, не скупердяйничай. - Он заговорщически подмигнул официантке. - Я прав, как ты думаешь, детка? спросил дядя и поднялся со стула.
   - Конечно, прав, дяденька... - улыбнулась та.
   - Ты куда это, Петро? - подозрительно нахмурился отец.
   - Не волнуйся, сейчас вернусь: знакомых увидел...
   Дядя Петя уверенно направился к самому обильно заставленному едой и питьем столу, за которым сидели несколько подвыпивших мужиков.
   - Здорово, мужики! - весело поприветствовал он.
   - И ты здравствуй, добрый человек! - отвечали те вразнобой.
   - Может, выпьешь с нами? - предложил один: судя по всему, именно он и был главой этого застолья.
   - Почему не выпить с хорошими людьми, - не раздумывая ни секунды, согласился дядя Петя и присел на мигом выделенный ему стул.
   Пожелав здоровья новым знакомым, дядя Петя выпил с ними полстакана водки и вдруг произнес:
   - А кто из вас, мужики, сможет только зубами приподнять от пола этот стол со всем, что на нем сейчас стоит?
   Здесь необходимо краткое пояснение. Надеюсь, многие читатели старшего поколения помнят эти мощные столы, с мраморными крышками и железными ножками, которые были типичны для общепита того времени. Они и сами-то по себе были довольно тяжелыми: килограммов под сорок - пятьдесят, не меньше, а тут еще и заставленный бутылками и блюдами с едой...
   Удивительная и богатая все-таки у нас страна: в самой паршивой забегаловке стояли столы с крышками из белого мрамора.
   Короче говоря, никто из мужиков, попробовав приподнять стол руками, не решился, и тогда их новый знакомец заявил:
   - Спорим, что я сумею это сделать?
   - Сейчас?
   - Сейчас...
   - Со всей закусью и питием? - всерьез заводясь, спросил "старшина".
   - Не только со всей закускою, выпивкой, но и с моими часами, - спокойно подтвердил дядя Петя: он снял с руки часы и показал сидящим.
   - А если не сможешь?
   - Тогда эти часы твои! - заметил он и спокойно добавил: - Они золотые... "Победа"...
   - Петро, ты что, с ума сошел! - подскочил отец.
   - Не лезь, Иван! - отмахнулся тот.
   - Ставлю две штуки! - тут же воскликнул "старшина".
   - Ну ты и чокнутый! - бросил отец.
   Дядя Петя быстро взглянул на него, потом перевел взгляд на "старшину" и поморщился, словно намекая, что маловато поставлено за такой риск.
   - Добавляю тысячу! - вступил один из тех, на кого "старшина" взглянул вопрошающе.
   - Тогда я согласен! - кивнул дядя Петя и положил часы на стол.
   На них сверху были брошены три тысячи рублей. Все разговоры в закусочной мгновенно утихли, а многие посетители подошли поближе, чтобы понаблюдать за диковинным аттракционом.
   Сидящие за спорным столом раздвинулись, дядя Петя наклонился к столу, закусил зубами его край и медленно оторвал его от пола. Все вокруг ахнули от восхищения, но главный спорщик молчал, и тогда дядя приподнял стол еще выше и, не разжимая зубов, громко прошипел:
   - Ну, сто сказес или хоцес есе высе!
   Это прозвучало так забавно, что все рассмеялись и зааплодировали, а "старшина" похлопал дружески по плечу:
   - Все-все, достаточно! Ты, мужик, честно выиграл наш спор! Давай выпьем за тебя. - Он плеснул водки в стакан победителя.
   - Нет, теперь я угощаю! - возразил дядя Петя и оставил на столе одну тысячу, а остальные деньги вместе с часами сунул себе в карман.
   Все вновь зааплодировали, и он под шум оваций вернулся к нам за столик.
   - Ты зачем столько отдал им на выпивку? - ревниво спросил отец.
   - А чтобы сохранить остальные: видишь, какая у них кодла? Мы бы вряд ли сумели отмахаться, - тихо ответил дядя Петя и хитро подмигнул: - А ты молодец, Иван: вовремя подхватил мою идею! - похвалил он.
   - Ничего я не подхватывал! - хмыкнул отец. - Я был уверен, что ты "котлы" свои просадишь...
   - Я что, дурак, что ли? - фыркнул дядя Петя и рассмеялся...
   Так вот, как раз незадолго до моего решения сбежать из дому дядя Петя всерьез увлекся аквариумными рыбками и меня, как "шустрого пацана", просил покупать всяких экзотических рыбок. "Закинув удочку" среди своих друзей, я скоро обзавелся знакомствами и связями в комнатно-рыбном мире и стал прикупать для дяди Пети рыбок. Он выдавал на них деньги, не считая, и никогда не брал у меня сдачу.
   - Это твой заработок! - отмахивался он, когда я пытался вернуть ему солидный остаток после приобретения пары каких-нибудь скалярий, красных или черных меченосцев, или шлейфовых гуппи.
   Дело мне это так понравилось, что я стал всерьез торговаться с продавцами: чем дешевле куплю, тем больше будет мой "заработок". Мало-помалу в моей копилке набралось около ста сорока рублей! Если принять во внимание, что это было еще до денежной реформы шестьдесят первого года, то для двенадцатилетнего пацана собралась вполне ощутимая сумма...
   Но я был на улице, а копилка дома, и встречаться с матерью не входило в мои планы. И тут меня осенило: обеденный перерыв кончался, и мама снова вот-вот должна была уйти на работу.
   Дождавшись, пока мама ушла, я открыл своим ключом дверь, вытащил из тумбочки копилку, вскрыл ее и пересчитал свою наличность: сто сорок шесть рублей пятьдесят копеек! В тот момент я почувствовал себя настоящим богачом: сколько мороженого можно было купить, если оно стоило девяносто копеек! Но я преодолел возникшее желание, получше запрятал сто рублей, остальные сунул в карман, выскочил из дому и отправился на остановку автобуса.
   На железнодорожном вокзале я смело подошел к билетной кассе.
   - Тетенька, сколько стоит билет до Москвы? - спросил я, выстояв небольшую очередь.
   - А почему мать или отец не подойдут и не спросят? - строго поинтересовалась пожилая кассирша в очках.
   - У меня нет ни мамы, ни папы, а я еду к бабушке: меня тетка прогнала... Хватит, говорит, на моей шее сидеть! - Похоже, еще в то время у меня открылись задатки большого актера, в моем голосе было столько грусти, что женщина едва не прослезилась:
   - Самый дешевый, в общем вагоне, стоит сто десять рублей...
   - Сто десять? - ужаснулся я, понимая, что если я сейчас куплю билет, то разом лишусь своего богатства.
   - А сколько у тебя есть? - участливо поинтересовался стоящий в очереди со мной мужчина в черной фетровой шляпе.
   - Сорок шесть рублей пятьдесят копеек! - без зазрения совести ответил я и виновато шмыгнул носом.
   - Товарищи, давайте поможем пацану и сбросимся? Кто сколько может, обратился мужчина к очереди, снял шляпу и сам бросил туда купюру в двадцать пять рублей.
   Пусть сегодня в это трудно поверить, но вскоре в шляпе набралось столько денег, что хватило даже на билет в купейном вагоне.
   - Ему лучше в купейном ехать: в общем мало ли кто попадется! Еще обидят... - рассудительно проговорил мужчина, протягивая деньги кассирше...
   Ненавидя ложь, я в те минуты не чувствовал никакой неловкости из-за того, что обманул милых и отзывчивых людей: просто инстинктивно я, двенадцатилетний пацан, оказавшись один на один с суровой реальностью, пытался выжить...
   По дороге в Москву в течение двух с лишним суток ничего примечательного не случилось. Своих попутчиков, кроме одного, я не запомнил, хотя они все наперегонки угощали бедного "сироту". Но одного человека моя память хранит до сих пор, равно как и адрес его дома, куда он приглашал меня в гости.
   Геворкян Карлен Андреевич, город Тбилиси, улица Пурцеладзе, дом шестнадцать.
   Странно: прошло столько лет, а я помню наизусть...
   Может быть, потому, что мозг удерживает в равной мере зло и добро, причиненное его "владельцу". А Карлен, симпатичный парень лет тридцати пяти, излучал такую доброту, проявил такое тепло и участие ко мне, совершенно чужому пацану, что я на всю жизнь запомнил его...
   Когда я вышел из здания Казанского вокзала, мне показалось, что мое сердце выпрыгнет из груди от охвативших меня эмоций. Это черт знает что, просто уму непостижимо: я - в Москве!
   Карлен предлагал довезти меня до дома моей "бабушки" на такси, а я не говорил ни "да", ни "нет", не зная, как отказаться, не обидев этого доброго человека. Помогли обстоятельства: Карлена встречала толпа родственников, и когда они его окружили, пошли поцелуи, объятия, я чисто по-английски незаметно исчез.
   Первым делом я намеревался побывать в метро, о котором слышал множество рассказов. Но как его найти? Однако недаром есть поговорка: "Язык до Киева доведет!" Ближайшей станцией метро оказалась "Комсомольская".
   Подойдя к кассе, я протянул полтинник в окошечко, получил билет, подошел к дежурной в малиновой фуражке и с важным видом подал ей свой билет, стараясь скрыть страх перед тем, что меня могут не пропустить без взрослых. Женщина окинула меня быстрым и внимательным взглядом, однако, ничего не сказав, надорвала билет и отдала его мне.
   Этой билет я сохранил до возвращения в Омск как вещественное доказательство того, что я побывал в Москве: я был уверен, что без него мне никто из пацанов не поверит.
   Перед эскалатором я со страхом остановился, не зная, как ступить на ленту. Трудно сказать, сколько бы я так простоял в нерешительности, если бы неожиданно не перехватил насмешливый взгляд какой-то девчонки моих лет, спокойно уехавшей вниз: мне показалось, что она уловила причину моего страха.
   Какой пацан мог выдержать такое "оскорбление"? Зажмурившись, я смело вступил на "живую" дорожку эскалатора. Меня дернуло вперед, и я с трудом устоял на ногах, крепко ухватившись за резиновые перила. Но тут до меня дошло, что все страхи беспочвенны, а кататься на эскалаторе просто замечательно.
   В первые мгновения мне почудилось, что я попал в настоящую сказку. Вокруг горели тысячами огней яркие люстры из хрусталя и золота. Бронзовые и гранитные скульптуры напоминали мне богатырей, заколдованных злым волшебником, который превратил их в камень и металл...
   Я катался на метро до тех пор, пока не почувствовал зверский голод. И память подсказала, что перед входом в метро стояли лоточницы, продававие пирожки:
   - Пирожки горячие! С мясом, с капустой, с картошкой, с яйцами и рисом! Подходите, покупайте! - громко зазывали они.
   На первой же станции, которая совершенно случайно оказалась "Площадью Революции", я вышел из метро. Интуиция меня не подвела, и я с удовольствием наелся вкусных горячих пирожков. Утолив голод, я отправился гулять по Александровскому саду, потом прошелся по Красной площади.
   Вы можете представить себе ощущение провинциального мальчишки тех давних лет, оказавшегося на Красной площади? Это было просто чудом, какой-то сказкой. Мозги у жителей Страны Советов были столь прочно пропитаны любовью к "народным" вождям, что даже двенадцатилетний пацан, оказавшись в Москве, тут же стремится на Красную площадь, чтобы первым делом посетить "великих вождей революции".
   В моей памяти еще свежи были впечатления, вызванные смертью "отца всех народов". Я не мог забыть, как мама рыдала, слушая по радио торжественно-печальный голос Левитана, читавшего сообщение о смерти "великого" Сталина. Сейчас, вспоминая день его смерти, многие, обладая новейшей информацией, путают свои нынешние чувства к вождю с ощущениями людей тех дней, когда информация, во всяком случае официальная, была прямо противоположной.
   Поверьте, услышав о смерти Сталина, плакала вся страна. Немало было и тех, кто знал правду о жестоком диктаторе, но плакали и они, возможно, от радости, что тщательно скрывали. По-другому, чтобы теперь ни говорили, и нельзя было. Доносительство столь въелось в сознание людей и их быт, что у каждого советского человека, даже самого высокого общественного положения, срабатывал инстинкт самосохранения: не дай Бог кто-то заметит мою улыбку в траурный день и донесет об этом...
   "Гомо советикус" - уникальнейшее творение коммунистов, которое с детских лет было заражено "бациллой страха", самым примитивным человеческим чувством. Чувством, сила и интенсивность которого может опустить человека до уровня животного.
   Сегодня, когда люди наконец-то глотнули вольного воздуха свободы, когда чувство страха постепенно выдавливается из нас буквально по капле, можно кричать о том, какой тогда ты был смелый: прошлое тебе никак не сможет ответить. Ты бы попробовал в то время...
   Для всех, кто попробовал бы сказать в те годы правду, быстренько нашлось бы два квадратных метра земли. А коль скоро ты выжил, то не стесняйся признаться в том, что тебе тоже было страшно за себя, за своих детей, за родных и друзей. Я лично твердо уверен: никто не имеет права осудить тот наш общий прошлый страх...
   Так что плакала вся страна: попробовали бы не плакать...
   Я узнал, что в Мавзолей можно будет попасть, если занять очередь с раннего утра.
   Недолго думая, я решил навестить "любимого вождя всего мирового пролетариата" - "дедушку Ленина" и "отца всех советских детей" - "великого Сталина" на следующий день.
   В те далекие годы я в самых страшных снах не мог предугадать, что когда-нибудь о первом советском вожде, то есть о Ленине, я сначала сниму фильм, а потом буду жестоко наказан за то, что напишу о нем правду в своих стихах...
   ...Но тебе, наш вождь велеречивый,
   Народ закатит на-гора
   И пнет в твой лоб плешивый...
   Однако до этих строк нужно было еще не только дожить, но и крепко поумнеть... А кроме того, необходимо было добыть честную и правдивую информацию...
   Первую ночь я провел в Москве, пристроившись к какой-то многочисленной семье на Казанском вокзале: они ожидали своего поезда. Я безошибочно предположил, что среди множества спящих детей вряд ли обнаружится появление одного лишнего.
   Проснулся я рано потому, что мое многолюдное "прикрытие" дружно собирало свои бесчисленные чемоданы и узлы: объявили посадку на их поезд. Вокзальные часы показывали шесть утра, времени перед походом в Мавзолей имелось предостаточно, и я, не торопясь, прошелся по зданию вокзала в поисках завтрака. К счастью, мне попался открытый киоск, в котором в наличии оказались чуть теплые котлеты, вареные яйца, хлеб и жиденький, совсем остывший чай. Все это я смолотил за милую душу: аж за ушами трещало...
   Часов в восемь я оказался в Александровском саду, где уже собралось довольно много людей, жаждущих поглазеть на мумии "великих вождей".
   Казалось бы, посещение Мавзолея, хоть и священного, но места погребения, должно было настроить людей на печальный лад, но все были в прекрасном расположении духа - веселились, рассказывали забавные истории, даже пели песни. Многие пришли целыми семьями... Атмосфера была как на всенародном празднике...
   Ровно в десять утра пробили кремлевские куранты, и километровая очередь медленно стала двигаться к Красной площади. Шум и веселье прекратились. Редки были даже тихие речи. Войдя на Красную площадь, мужчины снимали головные уборы, их лица как бы каменели, а женщины чем ближе подходили к зданию Мавзолея, тем чаще подносили платочки к повлажневшим глазам.
   У самого входа, возле замерших по стойке "смирно" часовых, мне запомнилась одна набожная старушенция, которая остановилась и несколько раз перекрестилась, беспрерывно кланяясь. В ее глазах застыл безотчетный страх: можно было подумать, что она ступает на лестницу, ведущую прямехонько в самый кромешный ад...
   Чем ниже мы спускались, тем становилось прохладнее. Ощущение, честно признаться, было отчасти жутковатое. Наконец я оказался в довольно просторном зале, где на невысоком постаменте, огороженном канатом и обшитым красным бархатом, стояли два стеклянных гроба. Справа стоял гроб Сталина. Слева - гроб Ленина.
   Взглянув на лицо Сталина, испещренное бесчисленными оспинами и пятнышками, и заметив небритые щеки, подбородок, я был сильно удивлен. Мелькнула дурацкая мысль: неужели забыли побрить? У многих проходящих мимо гроба Сталина глаза на мгновение озарялись животным чувством ужаса: прошло уже пять лет, как ОН умер, а рефлекс страха сохранялся.
   С Лениным было по-другому: на него смотрели с умилением, да и лица становились просветленными и умиротворенными. Как будто многие мысленно задавали один и тот же вопрос и, не задумываясь, сами на него отвечали: "Что было бы, если бы Ленин не умер так рано?" - "Мы бы жили богато и счастливо..."
   Ни черта подобного! Ничего бы принципиально не изменилось. Хотя, допускаю, наш народ прозрел бы гораздо раньше: если бы Ленин оставался у власти еще десять - пятнадцать лет, все бы разглядели настоящее его лицо, скрытое под маской "доброго дедушки".
   Почему-то и я задержался у саркофага Ленина. Его лицо выглядело спокойным, руки мирно вытянуты вдоль тела.
   Написал, что лицо выглядело спокойным, но тут же вспомнил, что, когда обходил гроб, вдруг увидел на его лице гримасу боли, а может, и отчаяния. Я даже оглянулся на других посетителей: видят ли они, что вижу я? Но их лица оставались бесстрастными. Либо это было заметно только с высоты моего роста, либо это была игра теней и они легли так именно для меня, не знаю и теперь, но я замер от страха, пока кто-то легонько не подтолкнул меня в спину.
   Я оглянулся и увидел позади строгое лицо военного. Кивком он приказал мне продолжить движение, и я тут же пришел в себя и подчинился...
   Это было мое первое и последнее посещение Мавзолея. Через три года, в шестьдесят первом году, Сталина из Мавзолея убрали и захоронили у Кремлевской стены. Члены Политбюро приняли решение закрыть гроб бетонными плитами, похоже, они боялись, что Сталин выберется из-под земли. Но почему-то не закрыли, а напрасно: прошло уже более трех десятков лет, а имя "великого" Сталина снова на устах у многих граждан России - сильная и жестокая длань властелина вновь привлекает рабов. Сколько же зла должен натворить тиран, сколько людей ему положено замучить, чтобы он был навеки проклят народом?
   Как же коротка наша память...
   Когда я уже был московским студентом, меня не раз приглашали сходить в Мавзолей: и сахалинские дядя Вася с тетей Любой, и отец с матерью, когда приезжали меня навестить, и друзья по институту, но я категорически отказывался, ссылаясь на неотложные дела и никогда не говоря правду о том, что мне совсем не хочется снова погружаться в ту жуть, какую я пережил в двенадцатилетнем возрасте. Мне действительно показалось тогда, как и той старушенции, что я спускался в настоящий ад...
   Дня три шлялся я по Москве, набираясь впечатлений, которые меня просто переполняли: столица готовилась к Международному фестивалю молодежи и студентов. Было такое чувство, что все люди, встречавшиеся мне на улицах, в транспорте, в магазинах, преобразились в ожидании нового удивительного праздника: они были веселы, радостны, вежливы и даже внешне похорошели...
   Днем-то у меня никаких проблем не было, а вот ночью было посложнее: чтобы не привлекать внимания милиции, я каждый раз спал в новом месте: скамейку Казанского вокзала сменил на салон троллейбуса, который стоял на приколе среди других своих "коллег", дожидаясь утра. Третью ночь я провел в кустах на Ленинских горах...
   Назад я собрался только тогда, когда мои сбережения иссякли. Прихватив на вокзале пустую бутылку из-под пива со странным названием "Двойное кольцо", я бродил по залам, пытаясь сообразить, как мне добраться до Омска.
   Бутылку я прихватил затем же, что и билет метрополитена: доказательство, что я побывал в Москве. Дело в том, что пиво в этой необычной, красивой, витой до самого горлышка из коричневого стекла бутылке в триста тридцать три грамма, производилось и продавалось только в Москве. Благо она была маленькой и свободно уместилась в кармане моих штанов.
   Трудно сказать, сколько бы я еще бесплодно бродил по вокзалу, если бы не заметил знакомую морскую форму и машинально пошел за ее обладателем. Этот кряжистый парень подошел к внушительной группе военных моряков, которые, как оказалось впоследствии, только что демобилизовались, и многие из них ехали именно в Омск.
   К счастью, они обратили на одинокого пацана внимание и, разговорив меня, узнали о моем затруднительном положении. Похоже, уже в том нежном возрасте у меня проявились задатки сочинителя - вот что я им наплел - будто мы с мамой ехали с Сахалина в Омск и в Москве, во время переезда с одного вокзала на другой, мама села в вагон, а я должен был дождаться отца и вместе с ним догонять ее, но отца я не встретил - наверное, он уехал в Омск раньше, и теперь я не знаю, что мне делать. Деньги кончились, знакомых нет...
   Не знаю, как можно было поверить этому детскому лепету, сочиненному мною, но моряки не стали углубляться в суть сюжета: услышали главное - пацану нужна помощь, и он ее получит...
   Когда подали поезд, следующий до Омска, матросы, прикрывая со всех сторон, провели меня в вагон, потом усадили под крышку нижней полки, где я и сидел до тех пор, пока поезд не отъехал от Москвы на порядочное расстояние... Потом выпустили на свободу, накормили, и мы сели играть в "дурака". Когда меня все-таки увидел проводник, то братцы матросики, угостив его стаканом красного вина, быстро уговорили не замечать пацана: словно его и нет в вагоне... Долго убеждать того не пришлось, и он даже спрятал меня в служебном купе, когда вагон обходили ревизоры...
   До Омска мы доехали очень весело, и время пролетело незаметно...
   С видом победителя я вошел в свой дом, и мать, увидев меня целый и невредимым, да еще улыбающимися, едва не упала в обморок. Дело в том, что в первую же ночь, когда я не явился под отчий кров, родители бросились в милицию, где мать откровенно рассказала о своем поступке и о моих угрозах. На ноги была поднята вся милиция сначала района, потом города, и когда трехдневные поиски не дали результатов, а кассирша на вокзале признала на фотографии "сироту", был объявлен всесоюзный розыск...